Одним из коньков политической программы партии большевиков для завоевания, а потом и удержания власти являлся тезис о насущной необходимости разрешения в стране национального вопроса. В его русле в мирное время целенаправленно осуществлялось нациестроительство. Возглавлявший Северо-Кавказский край А.И. Микоян в 1926 г. заявлял: «У нас племена, а не нации. Национального самосознания как такового у нас не было. Надо иметь в виду, что работа по культурному подъему масс горцев Северного Кавказа совпала с процессом оформления наций как таковых… Надо сказать, что самое оригинальное – то, что советская власть, самая интернациональная власть, создает и организует новые нации (выделено в оригинале. – Авт.). Она формирует нацию. это важная особенность».
И «нации» формировались, росли, укреплялись. Не только усилиями Центра, но и местных активистов и элит. В результате государственная машина сталкивалась с «болезнями роста», включавшими проблемы самосознания, а через них с проблемами исторической памяти, землепользования, дележа власти и др. Концепции Великой Черкесии, Великой Осетии и рядом с ними Нахистана были сформулированы к концу 1920-х гг. (а не на рубеже 1980-1990-х гг., как считают многие). Этому предшествовало созидание соответствующих идей, о деталях которого скажу очень кратко.
Начну с адыгов, со Средневековья известных под именем черкесов. В указанном плане примечательным событием явился 3-й съезд шапсугского народа (шапсуги – субэтническая группа адыгов/адыгейцев), состоявшийся в сентябре 1922 г.
Главным вопросом на нем стал вопрос об автономии или, как говорили делегаты съезда, о самоопределении. Автономия в их глазах должна была простираться от Тамани до Абхазии с центром в Туапсе; предлагалось выселить из нее всех «пришельцев». Присутствовавший на съезде представитель Северокавказского края связывал подобные планы с деятельностью подпольной организации или «зарубежной силы». Отмечал он и вредное «политическое руководство» шапсугами, исходившее из Карачаево-Черкесской области, куда они «часто ездили за советами» – их «упорное автономистское настроение подогревалось оттуда».
Требования съезда первоначально поддержали в Адыгее-Черкесской автономной области. Однако после бурного обсуждения данного вопроса в руководящих инстанциях автономии по нему было принято отрицательное решение, ибо «такой шаг разделяет черкесскую нацию на несколько обособленных народов». Взамен было предложено создать из Туапсинского и Сочинского районов Шапсугский кантон с последующим подчинением его Адыгейскому облисполкому. Одновременно ставился вопрос об организации Единой Адыгейской (Черкесской) ССР, объединившей бы помимо Шапсугского также Псекупский, Ширванский, Армавирский, Фарский и Баталпашинский кантоны.
Подобному решению воспротивилось руководство Кубано-Черномор- ской области, которое соглашалось лишь на оказание экономической помощи шапсугам. Не поддержал его и Северо-Кавказский крайком, в том числе принимая во внимание политический фактор, который виделся в том, что такая территориальная и политическая консолидация адыгов и выход к морю «чрезмерно» усилили бы национальное образование, а это грозило его излишней самостоятельностью и включением в орбиту влияния Турции. В итоге был создан национальный Шапсугский район. Его центром определили г. Туапсе, затем «столицы» Шапсугии неоднократно менялись. Национальный район просуществовал до мая 1945 г. (и был переименован в Лазаревский).
За время своего существования район неоднократно подвергался территориальным переделам, и это привело к тому, что из национального (первоначально объединявшего только аулы причерноморских шапсугов) он превратился в чисто административную единицу. Однако его наличие в известной мере удовлетворяло возросшему в те годы чувству этнического самосознания данной группы адыгов.
Приблизительно в эти же годы глава Кабардино-Балкарии, кабардинец по национальности Бетал Калмыков, ставил перед Москвой вопрос о передаче руководимой им автономии г. Пятигорска ж/д станции Прохладная, преобразовании автономной области в автономную республику. Его позиция – партийца и советского функционера высокого ранга, отстаивавшего интересы вверенной его попечению автономии, естественно, была «взвешенной». Однако он рассчитывал на удовлетворение Центром своих, весьма умеренных просьб, ибо был спорым исполнителем распоряжений последнего. Только в своей среде он вспоминал о том, что в старину Кабарда простирала владения до Дона, а после революции уступила многие земли
соседям.
В Адыгее-Черкесской области обстановка отличалась. Там часть старой интеллигенции, первоначально оказавшаяся в руководящих органах области, позднее, лишившись постов, объединила свои силы в краеведческом обществе любителей изучения Адыгеи и, как отмечалось в записке начальника информационного отдела ОГПУ в ЦК ВКП (б) весной 1928 г., «опираясь на дворянско-белогвардейскую и кулацкую прослойку аула, начала культивировать идею создания «Великой Черкесии» путем слияния Кабардино-Балкарской и Адыгее-Черкесской областей в одно национальное объединение и переселения из Турции двух миллионов черкесов».
В Осетии события развивались следующим порядком. В июле 1917 г. состоялся съезд представителей Северной и Южной Осетии, на котором последние поставили вопрос об объединении. Однако представители Северной Осетии на такой шаг не отважились, заявив, что решение данного вопроса будет зависеть от развития событий в России. В Южной Осетии общественное движение за выход из состава Грузии получило широкое развитие, так что вынудило грузинское правительство применить вооруженную силу. В результате было большое количество жертв и беженцев из Южной Осетии. При этих обстоятельствах вопрос об объединении двух Осетий не сходил с повестки дня. В 1921 г. в правительстве Горской республики обсуждался вопрос о ее границах в связи с вероятным присоединением к этой «федерации» Южной Осетии.
В дальнейшем данная тема получила совершенно иной оборот. В 1925 г. представители обеих Осетий выходили на первых лиц государства с вопросом объединения, но уже в рамках Грузии. Одновременно ими ставился вопрос о присоединении к Осетии Моздокского района. В Моздокском районе осетины проживали издавна, но составляли на тот момент немногим более 10% от общего числа населения. Через присоединение Моздокского района к Северной Осетии осетинская сторона предполагала решить земельный вопрос для населения «бесперспективной» Южной Осетии. В мае 1925 г. Сталин писал Микояну: «Внимательное ознакомление с делом убедило меня в том, что можно было бы согласиться на объединение Северной и Южной Осетии в Автономную Республику в составе Грузии. Есть основание думать, что ингуши будут возражать, так как план объединения двух частей Осетии может облегчить дело перехода Владикавказа в руки Осетии. Поэтому надо обмозговать этот вопрос со всех сторон… Осетинский план присоединения к Осетии Моздокского района фантастический и совершенно не приемлем, о чем я и сказал осетинам».
В июле того же 1925 г. на пленуме Северо-Кавказского краевого комитета РКП(б) А.И. Микоян по означенному вопросу в частности замечал: «Бюро крайкома, обсуждая этот вопрос, считает с точки зрения самоопределения национальностей, что это предложение осетинской нации приемлемо. Возможны две вещи: или объединение Северной и Южной Осетии в составе РСФСР, или в составе Грузии. Может быть, с точки зрения экономической и политической им было бы лучше быть в РСФСР, но с точки зрения общей политики придется быть в составе Грузии».
А незадолго до этого он же писал Сталину: «…Включение объединенной Осетии в состав Грузии и переход в Закавказье ставит под угрозу установившиеся межнациональные взаимоотношения среди национальностей Северного Кавказа и может явиться брешью в недавно организованном Севкав- крае.» Это, по его оценке, могло явиться прецедентом для претензий Чечни, Кабарды и других областей края на преобразование их в республики, что в свою очередь привело бы «к полному обособлению горских народов от казачьей и вообще русской части Северного Кавказа» через передачу их в состав Закавказья. Либо образование федерации северокавказских горских народов, что вывело бы их из состава РСФСР. Высказанные Микояном опасения о судьбе Северо-Кавказского края и шире – РСФСР произвели на Сталина впечатление, он тоже откровенно засомневался в возможности создания «Великой единой Осетии» в статусе автономной республики в составе Грузии, столицей которой должен был стать город Владикавказ. Подобный шаг руководства страны, и по его мнению, вызвал бы претензии и других северокавказских автономий на преобразования их в республики, что пагубно отразилось бы на судьбе РСФСР, ЦК РКП(б).
Едва ли не самое примечательное в истории с планом объединения Осетий в составе Грузии то, что точку в ней поставили казаки. Они категорически возражали против перехода Северной Осетии, на территории которой они проживали, в состав Грузии. Хотя против объединения двух Осетий в составе РСФСР они не возражали. Как выразился Сталин, «нарождающиеся «национальные» стремления казаков» дали о себе знать. Грузинскую же сторону не устраивал вариант создания объединенной Осетии в составе РСФСР из опасений, что Россия хочет отнять у Грузии Цхинвал.
В итоге вопрос об объединении Северной и Южной Осетии официально был снят с повестки дня. Но он продолжал активно обсуждаться в среде североосетинской интеллигенции. «Идеологом движения по объединению, – отмечалось в записке ОГПУ в ЦК, – является осетинский институт краеведения, ставший убежищем для всех быв. белых, безработных попов и всей старой реакционной интеллигенции». Абсолютное большинство сотрудников института в свое время состояли в партии «Коста» («Осетинского национального Круга»). Проводником соответствующих идей в массы являлось сельское учительство. Обсуждение планов создания «Великой Осетии» происходило в формах «культивирования антагонизма к краевому центру, как к представителю «казачьего большинства», стесняющего якобы национальное развитие осетин». Стремление к большей политической самостоятельности, сравнимой с положением Дагестана, пребывавшего в статусе республики, а не области, или «хотя бы после объединения отойти к Закавказью, где, по мнению осетинской нацинтеллигенции, имеется перспектива на большую политическую свободу действий в национальном развитии». В контексте реализации данных планов, отмечалось в той же записке, «ведется упорное наступление на Владикавказ (массовое вселение осетин в город)». И подобная деятельность возымела результат.
В октябре 1928 г. бюро Северо-Кавказского крайкома партии по докладу его секретаря А.А. Андреева решило передать Владикавказ Северо-Осетинской автономной области. Данное решение вызвало эмоциональный подъем среди осетин. «Весть о передаче г. Владикавказа Осетии, – сообщалось в сводке ОГПУ, – вызвала необычайное оживление среди нацинтеллигенции, особенно шовинистической части ее. Передача города была отпразднована нацинтелли- генцией организацией у себя по домам особых вечеров – обедов и банкетов в честь «великого для Осетии события». Встречавшиеся в учреждениях и на улицах представители осетинской интеллигенции приносили поздравления друг другу, высказывая по адресу работников областного руководства «восхищение» и «благодарность» за успехи в политике продвижения национальных интересов. Одновременно нацинтеллигенция значительно оживленнее обсуждает и предрешает перспективы и дальнейшие шаги национального развития, проводя откровенную пропаганду идеи «Великой Осетии» путем присоединения к Северной Осетии Южной Осетии (Закавказье) и Моздока.
Широко обсуждается вопрос о необходимости возбуждения ходатайства о переименовании Владикавказа в г. Ирон… Группа осетинских профессоров Владикавказских вузов начала пропагандировать уже план реорганизации вузов, проводя мысль об образовании «университета Осетии». Много говорят вообще о необходимости осетинизации города»… Основная масса осетинского крестьянства вопрос о передаче г. Владикавказа Осетии встретила с чувством удовлетворения («все же мы, осетины, победили ингушей»). Передача г. Владикавказа усилила среди служащих осетин антагонизм к ингушам и русофобские настроения и требования не медлить с осетинизацией
города, и «не считаться с ингушами».
Постановление Северо-Кавказского крайкома вызвало резкие возражения со стороны секретаря Ингушского обкома ВКП(б) И. Зязикова и председателя облисполкома А.И. Горчханова. Они безуспешно пытались получить объяснение данного решения от А.А. Андреева. В самом ингушском обществе данное известие было встречено не только болезненно, как, «ущемляющее жизненные национальные интересы Ингушетии», но и враждебно, как «кровная обида ингушам». «В связи с этим отмечается рост антагонизма к осетинам. «Надо собирать оружие и идти бить осетин», – частые возгласы в частных беседах и на сходах…»
Большей частью негативно известие о передаче Владикавказа Северной Осетии восприняли и русские служащие, проживавшие в этом городе. Они опасались «осетинизации управленческого аппарата».
В результате ровно через два месяца Оргбюро ЦК ВКП(б) постановило снять вопрос о передаче Владикавказа Северо-Осетинской АО с повестки дня ввиду трудности его практического разрешения.
Было и еще одно важное обстоятельство, которое не позволило наскоком преобразовать политическую карту региона. Это нерешенность вопроса «о возможности объединения ингушей и чеченцев». А такая перспектива выглядела вполне приемлемой как для Центра, так и для части населения Ингушетии и Чечни. Впервые вопрос о возможном присоединении Ингушетии к Чечне был поднят в ингушской среде в 1922 г., когда Чечня в статусе автономной области выделилась из состава Горской республики. Определялось это откровенно непростыми взаимоотношениями с Северной Осетией, с которой Ингушетия должна была сосуществовать в остаточном формате Горской республики. По большому счету, самостоятельность ингушей и чеченцев никогда не ставилась под сомнение. Однако и в научных, и в партийных кругах, и в самих ингушском и чеченском обществах в середине 1920-х гг. все громче стали вестись разговоры о родстве двух народов, о близости их языков, позволяющей создать один литературный язык. К представителям научных кругов относились московский языковед Н.Ф. Яковлев и создатель ингушской письменности на основе латинской графики Заурбек Мальсагов.
Фамилия Мальсаговых в Ингушетии была влиятельной и дала своему народу немалое количество видных деятелей культуры, науки и политики, поэтому тема объединения Ингушетии, ставшей в 1924 г. самостоятельной автономной областью, с Чечней осмысливалась и аргументировалась с разных позиций. З.К. Мальсагов предложил общий этноним для обоих народов – нахи, общий язык назвал нахским, а территорию, «занятую им» – Нахистаном. Н.Ф. Яковлев внес уточнение в общее наименование чеченцев и ингушей (или, по его выражению, чечено-ингушей «как национальности») – вайнахи или вейнахи. Оба недвусмысленно указывали на реальность объединения двух родственных народов. Н.Ф. Яковлев писал: «. Необходимость в общем названии назревает в связи с тем, что теперь среди чеченцев и ингушей все чаще и чаще возникает мысль об объединении, как политическом (слияние двух автономных областей), так и культурном двух близко родственных по языку и смежно расположенных народов. Конечно, то или иное объединение двух сравнительно немногочисленных народов в один национальный массив, в общем, явилось бы благотворным фактором, повышающим как материальные, так и культурные их ресурсы (средства)».
Среди ингушской и чеченской интеллигенции (как оценивало ОГПУ, «в лице ее националистических групп») движение за объединение двух областей было весьма активным. В Программе соответствующих групп отмечалось, что «соединение, за счет единого аппарата, освобождает все культурные силы и позволяет их равномерное распределение, чем устраняет зависимость от русских культурных сил. Объединение приведет к большей политической независимости. На случай осложнения с краем можно будет ставить вопрос о вхождении непосредственно в РСФСР, подобно Дагестану. Увеличатся шансы на город Грозный и отчисление больших прибылей от Грознефти. Можно будет поднять вопрос о присоединении части Хасав-Юртовского округа Дагестана в прилегающем к Чечне районе, заселенном чеченским племенем (5 аулов – 17 тыс. человек), что позволит частично разрешить земельную тесноту в нагорных районах. Проект объединения Чечни и Ингушетии усиленно продвигался на протяжении двух лет и продолжает продвигаться в массы, несмотря на запрет со стороны краевых инстанций. Движение постепенно возникает и в среде молодежи. Вопросы объединения, правда, в частном порядке, обсуждались на ряде партийно-комсомольских пленумов. Была попытка поставить их в решительной форме и на чеченской партийной конференции в конце 27 г. Был подготовлен доклад в ЦК ВКП(б). Лидерами этого движения являются: зав. ОНО Чечни – Ошаев Халил, зав. Облзу – Курбанов и зав. Здравотделом – Хамзатов, а в Ингушетии крупная и родовитая интеллигенция Мальсаговых, стоящая в оппозиции ингушскому зязиковскому руководству». Бывший в то время партийным руководителем Ингушетии Идрис Зязиков действительно выступал резко против объединения с Чечней.
Спад интереса к вопросу объединения проявился, когда в октябре 1928 г. было объявлено о передаче Владикавказа Северной Осетии, и практически тогда же Грозный был включен в состав Чеченской АО. Хотя в более осторожной форме агитация в местной среде по вопросу объединения продолжалась. Представители Чечни говорили о необходимости помочь братьям-ингушам в момент осложнения отношений с Северной Осетией, хотя и не решительным образом и не сразу, но в ближайшей перспективе и путем объединения двух автономных областей.
Северо-Кавказский край был против объединения этих областей. Однако в ЦК на положение в этой части региона смотрели иначе, и потому там обсуждали вопрос создания общего литературного вайнахского языка, что предполагало и близкое по времени объединение двух автономий, а через это «объединение» – слияние двух народов. Образование Чечено-Ингушетии, с одной стороны, соответствовало все более усиливавшейся в умонастроениях политиков линии на унификацию дробного этнического состава населения страны, с другой стороны – могло импонировать как своеобразный противовес определенно обозначившимся политическим амбициям Осетии и Черкесии.
В свою очередь идея Нахистана оставалась привлекательной и для немалого числа представителей ингушской и чеченской интеллигенции, ибо подобное этнополитическое образование могло реально конкурировать в регионе с Осетией и Черкесией либо претендовать на большую самостоятельность через обретение статуса республики.
В октябре 1928 г. Иналук Мальсагов побывал в Чечне, где встречался со сторонниками объединения – Ошаевым, Шериповым, Хамзатовым, с религиозными деятелями: шейхом Гайсумовым и кадием Шамсудином Автахад- жиевым, имевшими в Ингушетии основное число своих мюридов, и просил их о помощи в распространении среди населения идеи слияния двух автономных областей.
Позицию противника объединения двух автономий Идриса Зязикова в регионе именовали не иначе как «зязиковщиной, и дабы избавиться от нежелательного лица на политической арене в 1929 г. его отправили в Москву «на учебу».
В начале 1930-х гг. общее силовое давление центральных органов власти на представителей местных административно-государственных и партийных структур возобновилось, что было тем легче сделать, ибо в мае – июне 1932 г. был организован политический процесс над бывшим секретарем Ингушского обкома И. Зязиковым. В такой обстановке вновь, но уже в категоричной форме, Центром был озвучен вопрос о передаче Владикавказа Северной Осетии. В постановлении ЦК ВКП(б) от 31 мая 1933 г. говорилось: «Считать город Орджоникидзе, начиная с 1 июля 1933 г., включенным в состав Осетинской Автономной области» [ЦК РКП(б)]. Новым хозяевам предписывалось обеспечить в городе хозяйственные и культурные интересы пока еще самостоятельной Ингушской АО.
Впрочем, долго ждать «избавления» от соседей осетинской стороне не пришлось. В конце ноября того же года вопрос об объединении Чечни и Ингушетии рассмотрел Северо-Кавказский крайком партии и в начале декабря вынес по нему положительное решение. Несмотря на многочисленные высказывания против подобного решения, в ВЦИК РСФСР была отправлена телеграмма, в которой говорилось о единодушной поддержке рабочими, колхозниками и трудящимися единоличниками решения об объединении двух автономных областей. В свете сталинского определения нации: «Нация – это исторически сложившаяся устойчивая общность языка, территории, экономической жизни, психического склада, проявляющегося в общности культуры», писатель Дошлуко Мальсагов по всем этим пунктам подтверждал, что «чеченцы и ингуши составляют единую нацию» (статья «О едином чечено-ингушском литературном языке» впервые была опубликована в журнале «Революция и горец» в 1933 г., № 5).
В свою очередь представитель Центра С. Диманштейн констатировал, что объединение чеченцев и ингушей является хорошим примером органического слияния наций при социализме. В заключение отмечу, что реализуя политику нациестроительства, государство сталкивалось со своего рода побочными явлениями, обусловленными активным возрастанием национального самосознания на местах, вызывавших появление больших этнополитических проектов, которое (самосознание) представители власти в то время назвали «новым видом горской контрреволюции – национально-демократическим движением, возглавляемым и вдохновляемым нацинтеллигенцией в блоке с аульным кулачеством и мусдуховенством, под идейным руководством зарубежной нацинтеллигенции» [ЦК РКП(б)].
Во многом схожие явления наблюдались в конце XX века при ослаблении государства. В обоих случаях государству удалось взять под свой контроль данные процессы, хотя и принеся во имя этого многочисленные жертвы (Чеченские войны).
Карпов Ю.Ю. Сборник докладов Международной научно-практической конференции, посвященной 25-летию II съезда ингушского народа (28 октября 2014 г.). Инг. НИИ. Магас, 2014-2015. С. 59-74.