В. И. ШЕРЕМЕТ
«Под царскою рукою…»
Российская империя и Чечня в ХЕХ – начале XX в.
«Освоение» Чечни (вторая половина XIX – начало XX в.)
В 1880-х – 1890-х гг. в России появилась серия профессиональных исследований по этнографии, природоведению и землеустройству в недавно замиренных землях Северного и Северо-Восточного Кавказа. Пришла эпоха хозяйственного освоения края героических военных свершений. За небольшим исключением, в трудах конца XIX в. господствовало военно-казачье (с долей понимания важности экономики) видение проблемы. Сказывались юбилейные заказы от центра власти (например, 300-летие Терского казачьего войска ). Затем по высочайше одобренному распоряжению были подготовлены (1870-1910) серии книг, очерков, материалов по истории Гребенского, Кубанского, Черноморского казачества как образца, первоосновы и перспективы устройства всего края и защиты его от внешних и внутренних врагов .
Сравнительно немногочисленную хорошо документированную и выдержанную в корректных академических тонах группу исследований составили труды Е. Д. Максимова , Г. М. Цаголова и М. М. Ковалевского . Эти исследования были основаны на уникальной, ныне во многом утерянной базе – материалах Терского статистического комитета Главное же – в них впервые был показан механизм сложнейшей эволюции тейпового общества, его вхождение в социально-экономические структуры индустриальной эпохи.
Специальным вопросам административно-правовых реформ в Плоскостной и Нагорной Чечне, в Ингушетии и Дагестане в последние годы XIX в. и в начале XX в. уделялось не слишком много внимания. Считалось, что органы местного управления сложились как бы сами собой после «умиротворения края» и введения общеимперских реформ. Судебно-правовые вопросы нашли свое отражение – неполное, фактически без анализа мнения заинтересованного населения – в трудах Г. Г. Евангулова , С. С. Эсадзе и др.
После окончания Кавказской войны на Северном Кавказе была изменена военно-административная структура: были созданы две крупные области – Терская и Кубанская, по бассейнам основных рек Северного Кавказа. Однако главная особенность реформ состояла в сведении кавказских казачьих войск в отдельное Терское казачье войско, наказные атаманы которого формально отвечали за положение и горцев и казаков. Но на деле вся местная администрация была разделена на горскую и казачью.
Противоречивым и, как оказалось, крайне искусственным было введение «военно-народного управления» для горцев Северного Кавказа (см. док. № 11). Ни общероссийским, ни казачьим оно не было и более всего походило на смешанное «косвенное управление», характерное для мусульманских территорий Британской Индии. Не взаимное ознакомление со спецификой, например, покорения северо-западных горных территорий Индостана британскими войсками и бесконечного «умиротворения» русскими правителями «мятежного Кавказа» вызвало к жизни сходство опытов «косвенного управления» в Британской Индии и «военно-народного управления» на Северном Кавказе. Дело было в очевидной невозможности военным путем – даже долговременным, с мощным тыловым обеспечением – ликвидировать опорные пункты горцев и подавить очаги сопротивления.
После военной победы над Шамилем Россия включила завоеванные земли в состав Терской области и столкнулась с задачей административной и хозяйственной интеграции чеченцев. Юридически Северо-Восточный Кавказ был зоной особого режима, где судебная власть хотя и была представлена, но в усеченном виде – без контролирующих и апелляционных инстанций . Князь М. Т. Лорис-Меликов в качестве начальника Терской области (18631875) и командующего войсками на Кавказе при великом князе Михаиле Николаевиче, состоявшем в звании наместника Кавказа, подхватил эстафету косвенного управления и осуществлял ее вплоть до 1878 г. Начальник Терской области олицетворял собой на левом фланге практически ничем не ограниченные – можно сказать, диктаторские – полномочия. Административно Терская область делилась на округа, состав и наименования которых непрестанно менялись: так, в 1862-1869 гг., до выхода царского указа от 30 декабря 1869 г., приблизившего нормы управления к общероссийским, насчитывалось восемь округов (Аргунский, Ичкерийский, Чеченский, Ингушский, Кабардинский, Осетинский, Кумыкский и Нагорный), а после выхода указа – семь (Аргунский, Грозненский, Веденский, Хасав-Юртовский, Георгиевский, Кизлярский и Владикавказский). При этом, вследствие большой миграционной динамики русского населения, чеченцы недолго оставались крупнейшим этносом области: если в 1867 г., когда на них приходилось 31,7 % населения, они опережали русских на 1,6 % (соответственно 146 654 и 139 205 чел.), то уже в 1874 г. вперед выдвинулись русские (29,9 % против 28,8 % у чеченцев).
В соответствии с распоряжением Терской сословно-поземельной комиссии оказалось, что лояльные старейшины и князья, уже получившие в 1820-1850-х гг. крупные владения, сохраняют их за собой. Некоторое перераспределение было произведено столь «справедливо», что от 600 до 800 тыс. горцев были вынуждены из-за хронического малоземелья пройти тяжкий путь переселенцев-мухаджиров в Турции. Материалы об этих процессах читатель найдет в документах № 16,17,18 .
Турецкое правительство первоначально (после 1859 г.) стимулировало переселение чеченцев в Восточную Анатолию как вероятный противовес «мятежным курдам и всегда недовольным армянам». Однако к началу 1880-х гг. оно осознало, сколь велики ответственность и трудности с обустройством переселенцев. Началось обратное «выдавливание» несчастных в горы Чечни или, в качестве альтернативы, переселение в совершенно чуждые горцам вилайеты Сирии, Палестины, арабских земель, входивших в состав Османской империи. Тяжелее всего было тем, кто оказался в Европейской Турции. Вскоре беднягам пришлось бежать оттуда «быстрее лани». Проблема переселенцев приобрела в начале XXI в. исполненный боли отзвук тех насильственных, чисто политических акций Петербурга и Стамбула.
Свою лепту в проблему мухаджирства внесли местные феодалы Северного Кавказа, с княжеским апломбом требовавшие либо проводить в их землях «урезанный вариант» отмены крепостного права 1861 г., либо разрешить им массовый, «со всем зависимым народом», отъезд во владения «правоверного султана-халифа».
В 1870 г., уже при М. Т. Лорис-Меликове, Буйнакск (1866) и Грозный (1870) обрели статус городов. Окончательно победила точка зрения тех царских бюрократов и генералов, которые считали методы М. С. Воронцова «расслабленно барскими» и требовали возможно скорее установить прочную систему управления на окраинах империи с учетом сложившихся обстоятельств.
Сам Лорис-Меликов, пользовавшийся почти безграничным доверием императора Александра II, неоднократно напоминал, что у России слишком много дел в Средней Азии, чтобы надолго задерживаться на кавказских реформах.
Специфика деятельности Лорис-Меликова состояла в широких полномочиях, которыми он обладал, и ответственности лично перед императором. Формальный наместник Кавказа великий князь Михаил Николаевич (род. в 1832 г.) был на Кавказе скорее на «государевой практике», нежели при реальной власти, и санкционировал все начертания Лорис-Меликова.
Тем не менее «косвенное управление» сохранялось. Фактически время военного управления на Северном и Северо-Восточном Кавказе завершилось в ночь на 1 января 1871 г., когда все управление «горскими народами» перешло от армейских, штабных структур в Главное управление наместника кавказского на правах департамента. «Военно-народное управление» в Чечне и Ингушетии отныне будет связано с Лорис-Меликовым.
«Сущность ее (системы. – В. Ш.), – говорил сенатор Н. М. Рейнке, – состояла в том, что в покоренных землях управление вверялось всем начальникам, с привлечением к участию как в низшей администрации, так и в суде, местного, отчасти выборного элемента. Дальнейшее развитие военно-народного управления, с входящей в его состав судебной частью, последовало не в законодательном, а в инструкционном порядке, и притом с постепенным ограничением в нем народного элемента. Под напором завоевателей – носителей новых идеалов происходил сдвиг не только прежних верований, но и самих народных масс.
[…] Не было времени законодательствовать […] Местному населению (чеченцам, ингушам. – В. Ш.) не дано было право самоуправления» .
Человек деятельный и увлекающийся, М. Т. Лорис-Меликов не обладал главной чертой легендарного благоустроителя Новороссии и территории Кавказских минеральных вод М. С. Воронцова – беспристрастностью, необходимой крупному государственному деятелю. Он сделал худшее из возможного: покровительствовал одним народностям Северного Кавказа в ущерб другим. Именно ему, к сожалению, «обязаны» массовыми депортациями в Турцию (после предварительного их переселения за Терек и в Малую Кабарду) карабулаки, а также часть осетин, кабардинцев, чеченцев, ингушей.
Едва налаживавшиеся контакты российской администрации с народностями Предкавказья и Северного Кавказа подверглись очередному тяжелому испытанию.
Вместе с тем при личном участии Лорис-Меликова было осуществлено множество полезных хозяйственных начинаний: от проведения оросительных работ в низинных землях до всеобщего освобождения домашних рабов. Он активно содействовал открытию малых и средних фабрик и заводов, «занимавших руки и умы вчерашних абреков»; создавалась местная банковская сеть с низким ссудным процентом и гарантиями от властей. В 1871 г. ему впервые удалось уговорить «немирных» чеченцев выставить 10 тыс. добровольных рабочих на дорожные работы между Грозным и Хасав-Юртом и в Аргунском ущелье.
Предметом его особой заботы стало обучение чеченских и ингушских детей (до 19 % всех мест среди учащихся начального и среднего уровня при нем занимали дети горцев из Чечни).
В 1872 г. Московская политехническая выставка с огромным интересом знакомилась с хозяйственными достижениями и историко-культурными ценностями народов Северного Кавказа.
Общим итогом многочисленных, не всегда последовательных начинаний М. Т. Лорис-Меликова так и не стало вовлечение основной массы горцев Северо-Восточного Кавказа в государственную систему России.
Земельное и иное реформирование слабо учитывало обычаи и интересы горцев. Отсутствие массовых выступлений в этот период объясняется скорее общим демографическим и социальным упадком в регионе и вынужденным исходом населения в пределы Османской империи, чем продуманностью реформ. Кроме того, и Северный, и Северо-Восточный Кавказ были переполнены воинскими соединениями.
Органы самоуправления оставались элементами чисто декларативными и декоративными. «Военно-народное управление» оказалось в большей степени прообразом системы управления в присоединяемых в это же время среднеазиатских землях, чем шагом к включению всего Кавказа в общероссийское управление, чему оно, по замыслу, должно было содействовать.
Политика перекладывания на местное население издержек сохранения военно-политической стабильности – через местные налоги, бесплатные работы на дорогах и т. д. – себя не оправдала
К началу 1880-х гг. разнобой в политике центральных и военных властей фактически стимулировал становление в Чечне и Ингушетии четырех не связанных между собой систем власти: обычное право (адат), мусульманское, адаптированное к местным условиям право (шариат), гражданское (светское) и военно-полицейское право.
Перспектива повсеместного введения общероссийского законодательства только-только обозначалась. И самое главное – очень слабо осознавалась по-прежнему разобщенным горским населением.
Война России и Турции 1877-1878 гг. усугубила положение в мирной, казалось бы, Чечне. Оказалось, что в турецкой Анатолийской армии роль дивизионных разведрот поручена мобилизованным на службу чеченцам-переселенцам. В русской Кавказской армии и на Дунайском театре военных действий нередко против соотечественников сражались воины из ингушских и чеченских конно-иррегулярных формирований.
После войны отмечен рост числа горцев, стремившихся вернуться из Турции на родину. Ни Стамбулу, ни Петербургу они уже не были нужны. Нарастала проблема чеченской диаспоры в странах Ближнего и Среднего Востока – компактной, спаянной тейповой дисциплиной, озлобленной и ожесточившейся против всего мира.
В конце XIX – начале XX в. в социально-экономическое развитие Чечни и Ингушетии вмешалась новая грозная сила – нефть. В 1893 г. близ Грозного заработала первая буровая скважина. В 1900 г. добыча нефти составила 28 млн пудов. Сам Грозный стал постепенно своеобразным дублером Баку – центром формирования и концентрации русского пролетариата, а заодно и центром зимнего притяжения горцев-отходников. Нефтепромышленник Тапа Чермоев, чье имя мы еще не раз встретим на этих страницах, стал, вероятно, первым чеченцем-капиталистом. Перед Первой мировой войной добыча нефти в регионе достигала почти 74 млн пудов в год.
К началу 1917 г. здесь уже работало около 15 тыс. рабочих. В феврале 1918 г. был введен так называемый рабочий контроль за промыслами. Решением Грозненского совета национальным достоянием были объявлены запасы нефти, а национализация самих промыслов совершилась по декрету СНК РСФСР от 20 июня 1918 г.
Открытие нефтеносного района на благосостоянии простого люда – чеченцев, ингушей, казаков – отразилось в небольшой степени. При том что стремительно развивалась нефтяная и нефтеперерабатывающая промышленность, росло число чугунолитейных, механических, котельных заводов, край оставался во власти представлений и проблем аграрной эпохи.
Усиление социальной дифференциации захватило, разумеется, и Грозненский промышленный район, особенно со строительством железной дороги Ростов-на-Дону – Беслан – Грозный – Дербент и на плоскостную Чечню. Многострадальный этнос втягивался в новые производственные отношения… и в новые конфликты. Изолированность Чечни и Ингушетии уступала место вовлечению в общероссийские политические процессы. Однако дальнейшему росту политической культуры в чеченском обществе и становлению демократических начал воспрепятствовали война 1914-1918 гг. и последовавшие за ней грандиозные цивилизационные катаклизмы в России и во всем мире.
Грозненские нефтепромыслы и поныне не потеряли еще ни экономического, ни политического своего значения.