Воспоминания. Лучшие уходят рано

Хасан Гапураев

ЛУЧШИЕ УХОДЯТ РАНО…

Махачкала-2014

ХАСАН ГАПУР,
Заслуженный журналист Чеченской Республики,
кавалер серебряного ордена «Общественное признание»,
писатель, Герой Труда национального возрождения России

Авторский проект: библиотека народного признания

ЛУЧШИЕ УХОДЯТ РАНО…
(Воспоминания о Лечи Шахгирееве и Асрудди Лорсанове)

Махачкала-2016

ББК-
УДК-
Г-

Х. Гапураев.
Лучшие уходят рано: проза. – Махачкала: Издательство «Лотос», 2014. – 150 с.

СЛОВНО ПОЛЕ ПЕРЕШЕЛ
Были еще полны энергии, в расцвете сил и лет Лечи Шахгиреев и Асрудди Лорсанов. Первый – веселым и забавным остался в памяти друзей и сослуживцев. Второй – прошел Афганистан и унес с собой задумчивый взгляд. Словно так и знал, что в этой жизни на каждом шагу западня, как писал великий Омар Хайям.
Казалось, мы рождены жить долго и счастливо, тем более пережив две войны, а Асрудди пережил все три… Его смерть в автокатастрофе задела чувства тех, кто его уважал, любил, дорожил им. Но что поделаешь, у Всевышнего на каждого из нас возложена своя обязанность и рассчитан срок по вдохам и выдохам. Никто не сделает лишнего глотка воздуха, пишет священный Коран. Более образно сказал Омар Хайям:
«Много лет размышлял я над жизнью земной.
Непонятного нет для меня под луной.
Мне известно, что мне ничего не известно, –
Вот последний секрет из постигнутых мной».
Вот так и мы тоже не знаем, что нас ждет на жизненном пути. В тот роковой вечер, 9 декабря 2006 года, Асрудди Лорсанов и Лечи Шахгиреев очутились на трассе на том самом месте и в то самое время, когда над ними пролетал ангел смерти Азраил. Как утверждают скрижали Аллаха, этот ангел заведует главной книгой судеб: кого он зачеркнет – тут же умирает, а кого он впишет – тут же рождается.
А день по свидетельствам очевидцев начинался обыкновенно. Ничего трагического в обеих семьях не ждали. Потихоньку готовились к будущим новогодним праздникам. Только жена Асрудди Бирлант хотела 10-го поехать в Атаги на день рожденья двоюродной сестренки. Разумеется, туда она собиралась поехать с мужем. Она радовалась, что он отдежурит сегодня и завтра будет дома. Не случайно говорят классики: «Жизнь прожить – не поле перейти». Но случилось непредвиденное.
Вечером 9-го Лечи Шахгиреев гостил где-то в Ачхой-Мартане. Мало с ним такое бывало. Всю республику объездил. В любой компании был в доску свой парень. В два часа ночи вспомнил, что ему надо домой, завтра с утра нужно было быть в университете. Здесь шла зимняя сессия, а он декан крупнейшего факультета. На такой случай у любого есть надежный друг, который никогда не подведет, заберет, откуда хочешь. Вот таким братом у него был Асрудди Лорсанов, капитан тогда еще милиции.
Ночной звонок прорезал прохладу тишины. Асрудди в тот вечер был ответственным дежурным по Октябрьскому РОВД г. Грозного. Будучи еще бодрым на работе, он обрадовался голосу друга. Даже переспросил: «Куда ехать?». Отпросился. Попросил товарища заменить его, и погнал свою «Десятку» на Ачхой. Встретил друга на развилке дорог, узнал житье-бытье друзей, пожелание Лечи, и погнал «лошадей» домой. Ночная трасса «М-29» просторная, машин нет, благо дорога не скользкая, приморозило:.. Едь – не хочу. Запели любимую песню:
«Ямщик, гони коней по гулкой мостовой,
А если я усну, шмонать меня не надо»…
Было обоим, наверное, весело и приятно, как всегда бывает при встрече близких друзей. А впереди как всегда дорога от порога. Матери говорят, что она одинаково длинна туда и обратно. Хотя порой бывает наоборот: ни доедешь, ни дойдешь. Прямо на проезжей части стоял «Камаз» без сигнальных огней. Как впоследствии выяснилось, заглох мотор минуту назад. Водитель-азербайджанец не успел съехать с проезжей части, даже выйти из машины, чтобы узнать, в чем дело. Страшный удар…
***
А еще до этого жили здесь предки Лечи Шахгиреева по линии отца и матери. Вот о них и расскажем немного в начале.
ПЕРВАЯ ГЛАВА
С ЧЕГО НАЧИНАЛАСЬ СВОБОДА
История Чечни всегда имела «белые пятна». Почему-то все время историки и писатели старались показать воинственность нашего народа. С детства в нас воспитывалась некая наша особенность, мол, мы всегда хорошие, а вот окружает нас плохое царское общество. Восхвалялась личная удаль, безмерная храбрость и преданность джигитов только своей нации, как будь-то мы не живем в огромном государстве.
Можно подумать, что в царское время у нас не было сельских глав, кадиев, мул, приставов, стражников, купцов, чабанов, скотоводов, виноградарей, пасечников, простого сельского общества.
До сих пор в тумане осталась история чеченских шейхов. Мы еще конкретно не знаем, что они проповедовали, чего хотели. Что требовали от своих мюридов? Как они совершали хадж, и кто их спонсировал? Мы забыли, что рядом с этими божьими людьми жили чеченские предприниматели, бизнесмены, фабриканты и купцы. Все они обращались к этим святым людям за помощью. Мы все знаем из уст наших мул, что пророк Мухаммад (Да благословит и приветствует его Аллах!) сказал, что он бы посоветовал мусульманам заняться торговлей.
Фамилия предприимчивых людей Мациевых навсегда осталась в памяти чеченцев. Мациевы дали своему народу не только именитых купцов, но и деятелей религии, экономики, науки и образования (в их числе первый чеченский ученый-лингвист Ахмад Мациев). Мало кто знает, что шалинский купец и богач Токказ и 1овда (Баматгирей-Хаджи Митаев) были двоюродными братьями. А одна из дочерей Мациевых, высокая и статная Петимат, была женой Сугаип-муллы Шалинского.
Основная часть воспоминаний потомков купцов Мациевых, приведенная в данной книге, была записана разными авторами и в разное время. В основном это домашние задания, написанные студентами из рода Мациевых по заданию преподавателей чеченского фольклора.
Сегодня, когда возрождение Чеченской Республики идет полным ходом, подпирают тучные облака в небе крыши первых чеченских небоскребов, строятся мосты и восстанавливаются заводы, открываются новые магазины и рестораны, перед глазами оживают образы первых чеченских предпринимателей. Это были очень деятельные люди, среди которых выделялись личности крупного масштаба. Вспомним, например, первого чеченского миллионера, крупного нефтепромышленника, премьер-министра Горского правительства Тапу Чермоева.
При его непосредственном финансовом участии в начале XX века был проведен первый съезд горцев Северного Кавказа. Это исторический факт. А экономический рассвет кто помнит? Чермоевым же был проложен первый трубопровод нефти «Грозный – Порт-Петровск (Махачкала)», а затем и на Баку.
Предприниматели Чечни конца XIX – начала XX вв. проявляли себя как истинные патриоты. Занимались меценатством, к примеру, финансировали учебу молодежи, чтобы республика имела национальные кадры. Строили на своей земле фабрики, заводы, магазины, развивали промышленную и коммерческую культуру Чечни и вовлекали в этот процесс земляков, стремясь обеспечить экономический расцвет Родины. Об этих людях мы мало знаем, поскольку советская власть объявила их «врагами народа» и жестоко с ними расправилась. Их фамилии в застойные времена запрещалось даже произносить. Нас отгораживали от истины, что чеченцы в своем потенциале имеют немало ярких личностей.
В элиту чеченского народа входят и представители рода Мациевых. В своих трудах историки нередко обращаются к этой знатной чеченской фамилии. «В конце XIX столетия в Чечне стала формироваться прослойка довольно крупной буржуазии. В 1884 году была основана крупная торговая фирма Мациевых. Только у одного из них – Эльмурзы – за полтора-два десятка лет капитал вырос до 500.000 рублей, что позволило ему прибрать к рукам 1350 десятин. земли, расположенной в окрестностях Грозного, открыть магазины. Капитал семьи Мациевых был нажит от розничной и оптовой торговли в селе Аксай и в городе Грозном», – читаем в одной из научных работ.
…Очень скоро бывшая военная крепость Грозная превращается в крупный промышленный и торговый центр не только Чечни, но и всего Северного Кавказа. Подтверждением тому служит множество источников. Так, в 1 томе «Истории Чечни» доктор исторических наук А.И. Хасбулатов представляет обширный материал о проникновении товарно-денежных отношений в экономику Чечни во второй половине XIX в. Владикавказская железная дорога расширила торговые связи Чечни и в целом горцев Северного Кавказа с Россией.
Из Чечни вывозилось зерно, другие сельскохозяйственные культуры, которые благодаря железной дороге попадали в Новочеркасск и другие города Западной России, Среднюю Азию, Закавказье и даже за границу через порты Петровск и Новороссийск. В числе вывозимых продуктов можно назвать шерсть, кожу, шкуры, лес, лесоматериалы, нефть и нефтепродукты и др. Прибывали в Чечню текстильные изделия из Москвы, Нижнего Новгорода; уголь, кокс из Донбасса и других районов Южной горнопромышленной полосы; железо и металлические изделия из Екатеринослава, Новороссийска, Ростова-на-Дону; сельскохозяйственные и другие машины из столицы Дона, Новороссийска, соль из Порт-Петровска и т.д.».
По А.И. Хасбулатову, к 1900 г. число торговцев в Чечне насчитывалось до 3 тыс. человек. «С увеличением торговцев в крае растет и количество «торговых» заведений. В сельской местности Чечни в 90-х гг. XIX в. было 176 «гильдейских» и 201 «мелочная» лавки, в том числе в горных аулах – 25 «гильдейских» и 26 «мелочных».
В 1900 г. в Чечне было до 1 тыс. торговых заведений. Из них: в с. Урус-Мартан – 41, Шали – 43, Ведено – 23, на ст. Воздвиженской – 23, в с. Старые Атаги – 42, в с. Новые Атаги – 22, в Гудермесе – 11, в с. Автуры – 82, в с. Старый Юрт – 22». Дополним сведения, отражающие развитие торговли в Чечне в пореформенный период, фактами об одном из местных сельских предпринимателей.
«Мануфактурная торговля находится исключительно в руках чеченцев», – отмечал инспектор Тальма, который в ноябре 1915 года ревизовал Грозненское отделение Русско-Азиатского банка. Представляют интерес характеристики представителей зарождавшейся местной буржуазии (Арсамирзоевых, Башировых, Мустафиновых, Шаптукасвых, Мациевых, Эльмурзаевых), содержащиеся в отчете Тальмы.
Таким образом, несмотря на сравнительно медленное развитие в чеченском ауле отношений, свойственных товарному земледелию и скотоводству, и относительную устойчивость натуральных форм в сельском хозяйстве (особенно в горной полосе), Чечня в конце XIX столетия успела выделить солидный слой сельской и городской буржуазии, а грудящееся крестьянство испытывало зверские формы эксплуатации, свойственные более развитым товарным отношениям в сельском хозяйстве». И все же капитал целого ряда состоятельных людей прошлого работал на развитие чеченского общества.
Среди деловых людей дореволюционной Чечни заметно выделялись Мациевы – всем известный Моца и его младшие родственники – братья Геха и Эльмурза. Этот факт отражен местными исследователями в различных источниках. Так, А.И. Хасбулатов отмечает: «В конце XIX в. выделяются крупные торговцы, которые вели розничную и оптовую торговлю. Среди них такие фамилии, как Цутиев, Чапанов, Мустафинов, Шаптукае, Зубайраев, Этиев, Мациев и др. О торговцах братьях Мациевых современники писали, что в их магазины поступают товары «из первых рук первоклассных русских и зарубежных фабрик».
По сообщению ныне здравствующего потомка известной купеческой династии Мациевых – Темирлана Ахмадовича Мациева, капиталы его предков активно работали на развитие г. Грозного. За счет их денежных средств в городе появился ряд экономических объектов. В 1884 году уроженцы селения Шали братья Мациевы создали крупную торгово-промышленную фирму. Они построили в городе магазины, торговые ряды, товарные склады, гостиницы, жилые дома, наладили производство строительных материалов, таких как кирпич, черепица, лесопиломатериал. Накопленный капитал позволил им приобрести в г. Грозном тысячи десятин земли, где содержался скот и выращивались зерновые культуры. Таким образом, начинания купцов Мациевых приносили пользу как им самим, так и в целом чеченскому обществу.
Что же это были за люди, именитые купцы Мациевы, старинные особняки которых до известных событий в республике украшали город Грозный? Из старшего поколения мациевского рода во второй половине XX века еще были живы Альгустан – 85-летняя дочь Моци, его внучка Фариза и Зарган Мациева-Мирзоева, почти столетняя племянница братьев Мациевых и младшая дочь одного из них…
Большую часть жизни отдал сфере образования прямой потомок Мациевых, внук Алауди Мациева Лечи Шахгиреев (в советский период он возглавлял одну из школ республики). Увы, как и некоторые другие персонажи этой печальной повести, бывший декан филологического факультета, доцент Чеченского государственного университета Лечи Шахгиреев ушел из жизни.
ВТОРАЯ ГЛАВА
БЫЛА И ДРУГАЯ ИСТОРИЯ
– Начну с того, что может представить самый непосредственный интерес для читателей данной повести. По словам ныне покойной двоюродной сестры моего отца Рагимат Крымсолтановны Шихалиевой (по мужу Максудгирею Шихалиеву из с. Аксай, одному из героев Брестской крепости), работавшей в годы войны секретарем Бабаюртовского райисполкома, зимой 1944 года администрацией был получен секретный пакет, который надлежало вскрыть 23 февраля, – начал свой рассказ Хамзат Гусейнов. – Не уверен точно, из каких соображений, но, видимо, в связи с циркулировавшими тогда слухами о предстоящем выселении чеченцев, с которыми помимо многих других засулакских кумыков того времени была кровно связана и наша семья. Пакет был вскрыт до срока, и из его содержания стало известно, что 23 февраля 1944 года чеченцев выселят. Об этом каким-то образом было сообщено последним, и они подготовились к предстоящему «отъезду»: стали распродавать имущество, заготавливать продукты и т.д.
Можно привести еще одно свидетельство, которое стало известно мне также сравнительно недавно вследствие общения с другими нашими родственниками в Махачкале, о том, что другой части чеченцев, живших среди засулакских кумыков, могла дойти, вероятнее всего из Бабаюрта, более конкретная информация о предстоящей депортации. Об этом я узнал из разговора с матерью безвременно погибшего несколько лет тому назад одного из героев нашего народа, человека чести и безграничного мужества, о котором даже его недоброжелатели при всем их желании не смогут сказать ничего дурного и которому я и моя семья бесконечно благодарны за участие в нашей судьбе, полковника милиции Ахмеда Магомедовича Адиева-Айбике из с. Бамматюрт.
Она рассказала мне о том, что еще в детстве, до 23 февраля 1944 года, обшивала тканью золотые монеты вместо пуговиц для шубы для одного из их соседей-чеченцев. Не буду много славословить и говорить о дружбе народов в связи с вышеизложенным, но скажу одно – все это не должно быть забыто, особенно теми, кто во что бы то ни стало хочет забыть не только о дате 23 февраля 1944 года, но и о ее последствиях, самым суровым образом сказавшихся на дальнейшей судьбе наших сородичей из селений Тарки, Кяхулай и Альбурикент.
Что же непосредственно касается нашей семьи, то тетя Рагимат была племянницей моего деда по отцу Хабибуллы Абдуллаевича Гусейнова – купца первой гильдии (объявленный капитал свыше 10 тысяч тогдашних рублей) из знаменитого кумыкского селения Эндирей Терской области. Он имел право и занимался в силу принадлежности к первой гильдии и заграничной торговлей. Бывал кроме Царства Польского, где в Лодзи обычно покупал более дешевые, чем, собственно, в России, хлопчатобумажные ткани, в Германии и Австро-Венгрии. Часто посещал Макарьевские ярмарки в Нижнем Новгороде, где, как и все в то время, заключал под свое честное купеческое слово сделки на многие тысячи рублей.
В этом году исполнилось бы 95 лет моей маме, которая родилась перед «большой войной» 1914 года, в прошлом году миновало 25 лет со дня ее смерти, которая пришлась на символическую дату – 7 ноября. Отцом ее Тарам был старшим из братьев Мирзоевых, купцов первой гильдии, выходцев из нынешнего города Урус-Мартан. Он был кассиром, руководителем финансовых операций знаменитого купеческого дома, неоднократно упоминаемого в дооктябрьской историй Чечни, дед – Керим-хаджи – арендовал у Терского казачьего войска единственные тогда Старые нефтяные промыслы.
Узами родства Мирзоевы были связаны с такими известнейшими семействами Северного Кавказа и Чечни того времени, как Чермоевы, Мациевы, Чуликовы, Цутиевы, Яндаровы. В последнем случае я имею в виду известного в СССР и России специалиста по суфизму, потомка одного из шейхов ордена Накшбанди в Чечне, профессора Андарбека Дудаевича Яндарова, ныне советника Совета Федерации. Породнились они и с Гусейновыми. Всей Чечне известен Герой Советского Союза Магомед Мирзоев.
Вот таким было тогдашнее и будущее «истинное» лицо этого рода, которому принадлежали обширные земельные владения и многочисленные домостроения, в том числе знаменитый «чеченский небоскреб» – самый высокий на Северном Кавказе в досоветское время дом, построенный в г. Грозном и варварски разрушенный в «первую чеченскую» войну.
Получилось так, что практически никто из представителей этого рода после революции и гражданской войны, даже имея возможность, не покинул ее. Не эмигрировала во Францию с Чермоевыми дочь брата Тарама Абубакара, красавица Кабахан (Нанаш), мать которой происходила из рода шейха Берсы, распространителя ислама в Чечне. Выйдя затем замуж за одного из последних кумыкских князей Турловых Алисултана из Шали, она бесследно исчезла вместе с ним в застенках НКВД в 1937 году. Не уехала в Иран сестра моей матери Миспах, выданная замуж моим дедом Хайбуллой в Баку за миллионера, купца и промышленника Абдуллаева. Только другая двоюродная сестра Сапият – дочь брата Тарама Исмаила – выходит замуж за брата будущего председателя Горского правительства Тапы Чермоева, а затем во Франции ее дочь вышла замуж за министра иностранных дел того же правительства Гейдара Баммата.
Неродной брат мамы Алихан, ушедший из дома и работавший на нефтепромыслах простым рабочим, становится социалистом, активно участвует в событиях февральской революции 1917 года в Грозном, возвращается после этого в семью, но умирает до октября. Дядя Абубакар Мирзоев в годы гражданской войны был членом «Комитета спасения Чечни от большевизма», однако помогал, чем мог (фуражом, деньгами и оружием), Асланбеку Шерипову, первому чеченскому большевику. Оставшаяся без кормильца, тем более после погрома и грабежа, учиненных уходившими из Грозного в конце гражданской войны белоказаками, семья матери была не просто разорена, они стали почти нищими. Мать Сапият и та пошла стирать по соседям, более или менее совершеннолетние сестры стали работать, а мою маму отдали в детдом под именем Миспах Абдуллаева.
Затем был педтехникум в Серноводске, где мама была единственной чеченкой, обучавшейся здесь. Тут же в 1926 году первая девушка Чечено-Ингушетии получила комсомольский билет. По воспоминаниям матери, работал тогда в техникуме и будущий советолог Абдурахман Авторханов, которого она хорошо помнила, хвалила за незаурядные способности и звала просто Абдурахманом. Вспоминала последнюю встречу с ним перед тем, как он перейдет линию фронта, помнила, как сказал он, что еще одного ареста не потерпит.
Вместе с ним уедет в Москву учиться и его тезка Абдурахман – единственный брат матери, который первым среди чеченцев, несмотря на все препятствия, связанные с происхождением (фамилию он не менял, за что регулярно исключался из числа студентов после очередного доноса из Чечни), закончил в предвоенные годы мехмат МГУ. Его усилиями создается в Грозном педагогический институт (ныне университет), где он был завучем. Абдурахман погиб на фронте, откуда не вернутся и два брата отца, не успев оставить потомства.
В 1935 году Сапият заканчивает комсомольское отделение Высшей краевой сельскохозяйственной школы и направляется в Шалинский район. И ее начинают превращать в один из фетишей, символов молодежного движения 30-х годов на Северном Кавказе. У нее в районе проводится первый конный пробег девушек-горянок. Взращены орденоносец-кукурузовод и первая девушка-парашютистка коренной национальности. Здесь лучшая самодеятельность и прочее. Весь этот триумф венчает многомесячная поездка в Москву весной 1936 года в качестве делегата X съезда комсомола, букеты Сталину и другим вождям, очерк о ней в журнале «Крестьянка» того времени с фотографией в роскошном национальном костюме и так далее. А в декабре она везет в Москву на декаду любительский ансамбль песни и пляски и оказывается приглашенной на съезд, принимавший «сталинскую Конституцию».
Не буду останавливаться на предыстории депортации, о которой я писал. Линия фронта отодвигалась все дальше, и мама продолжала заниматься организацией концертов и выступлений – только теперь не на фронте, а в Грозном. Лепешинская, Чабукиани, Шульженко, Козловский и другие выдающиеся артисты того времени побывали здесь в те годы, мама познакомилась с ними и вспоминала о них с восхищением, рассказывала нам об этом очень часто. Была она начитана, особенно, как это было принято в те времена, читала классику – русскую и зарубежную, практически без акцента говорила по-чеченски и по-русски, овладела затем и кумыкским языком.
Но вот (якобы с целью маневров) в республике и городе стали размещать части НКВД. Грянуло 23 февраля 1944 года. Утром этого трагического дня офицер и солдаты, ворвавшись в дом (отец был на фронте), предложили матери с семилетним старшим братом немедленно собираться. Сбежавшиеся на шум русские соседи, которые знали семью много лет, убедили энкавэдэшников, что муж у нее кумык. И маму оставили в покое. Она бросилась к своим, но там уже было пусто. Больше она никогда не увидит свою мать, а дочери ее сестры Миспах, не уехавшие с отцом в эмиграцию в Иран, умрут от голода и болезней в телячьей теплушке в пути, «предначертанном им отцом народов». Трупы их, как и всех погибших в дороге, солдаты выбросят по пути.
В 1957 году Сапият восстановят в партии. Предложат должность заведующей женотделом Чечено-Ингушского обкома КПСС. Но она откажется, отсоветует и мне, студенту, вступать в партию. Все это невозможно забыть, и потому я беспартийный.
Вот так расскажет историю материнской линии Лечи Шахгиреева его дальний родственник Хусейн Гусейнов. Однако в наших генах течет кровь из двух источников. Она и формирует родословную.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА
О ДОБРОМ И СВЕТЛОМ ЧЕЛОВЕКЕ
Люди, слова – понятия, хорошо нам знакомые и, казалось бы, не способные к существованию на Земле друг без друга. Если призадуматься, хорошо прислушаться, то так и есть, эти понятия неотъемлемые части друг друга. Каждый из нас мыслит и выражает свои мысли зависимо от уровня своих знаний и способности к познанию.
Люди, в обществе которых мы находимся, очень разные: есть люди образованные, есть умные по своей природе, умеющие общаться с людьми. Есть люди, обладающие, помимо всех вышеперечисленных достоинств, качествами, присущими просто хорошим и желающим добра людям. А есть люди, в которых присутствуют и те, и другие качества. Скажете, таких людей не бывает? Да, наша Земля не богата ими, но и не бедна.
Доказательством сего и достойным примером для подражания нашему обществу был человек с добрым и отзывчивым сердцем, светлой душой, небезызвестный всей нашей республике и немало известный российским ВУЗам Лечи Затваевич Шахгиреев. Человек на удивление редкой натуры. В самом начале мы говорили о непосредственной взаимосвязи понятий «Люди»и «Слова», так вот слова Лечи Затваевича всегда были необычными. Он не говорил громких и банальных слов, они у него всегда были искренними. Именно эта искренность в словах и бескорыстность в действиях влекла и располагала к нему людей.
– Однажды, сидя в кругу друзей и родственников, Лечи Затваевич произнес слова, которые нельзя не выделить, – рассказывали мне родители.
Шло лето 1997 года, за окном стоял август. Лечи, его друзья и коллеги были в гостях у моих родственников, то есть у нас, в семье Магомадовых. На Кавказе с давних времен ведется традиция высказывать тосты-пожелания во время застолья, а чеченцы всегда чтят свои традиции.
И вот гости высказали свои пожелания. Последним слово перешло к Лечи Затваевичу. Он не задумываясь, сказал:
– Желаю, как поется в той песне: если смерти – то мгновенной! Конечно, для гостей это были неожиданные слова. Но глубина мысли и мораль заставали каждого задуматься по-своему. Это сильно подействовало на самосознание каждого.
Наши муллы говорят, мол, окажись в это время в полете над этим местом ангел смерти Азраил, то он такие слова запоминает.
9 декабря 2007 года, спустя год после смерти, республика переживала утрату Лечи Шахгиреева. Узнав некоторые подробности той автокатастрофы, мой папа (Турпал-Али) вспомнил тот летний день 1997-го и слова Лечи:
– Надо же, какое совпадение. Видимо, Лечи был нужен и на небесах. Воистину Мулкулмовт (Азраил) услышал просьбу Лечи. А может сам Лечи знал предначертания Всевышнего. В каждом человеке, говорят, сидит шейх и предсказатель, просто мы не слушаем голос своего сердца и крик двух ангелов, сидящих на наших плечах при жизни. Они записывают все наши дела, просьбы, желания.
Наши ученые алимы часто любят нам напоминать, что Аллаху тоже нужны лучшие из нас и хорошие. Да простит меня Всевышний, несмотря на всю трагичность события, я завидую Лечи. От себя скажу так:
– Все мы под Аллахом ходим и все мы смертные. Сумеем ли мы уйти так красиво и достойно в тот момент, когда тебе и жизнь кажется Раем?!
Разумеется, всегда на уме вопрос: что оставим после себя? Ну, это уже из другой жизненной драмы.
– Лечи, да будет тобой доволен Аллах!

Муса БАГАЕВ,
доцент исторического факультета ЧГУ
ПРИГОВОРЕННЫЙ БЫТЬ ДОБРЫМ
Трагически погиб Леча Затваевич Шахгиреев, любимец всего профессорско-преподавательского состава Чеченского госуниверситета, кумир студенческой молодежи, добрейшей души человек, декан филологического факультета.
Леча Затваевич возглавлял один из динамичных факультетов главного вуза республики. Именно на филфаке в 1957 году начата подготовка специалистов чеченского языка и литературы; в 1989 году открыто отделение актерского мастерства; в 1992 году – отделение журналистики. Не довольствуясь этим, Леча Шахгиреев настоял на том, чтобы в 1997 г. на факультете была открыта специальность «Чеченский язык и литература, английский язык», а спустя еще три года, в 2000 году, по его же инициативе филфак приступил к подготовке специалистов по педагогике и психологии. Сегодня факультет готовит специалистов по шести направлениям: русский язык и литература, чеченский язык и литература, английский язык, журналистика, педагогика и психология, актерское искусство.
Благодаря усилиям Л.З. Шахгиреева, на филфаке работают 4 лаборатории: техники и технологии СМИ; фольклорная; словарная и психологическая.
Аспирантура существует по специализации: «Теория языка», «Языки народов России», «Психология». Открыт диссертационный совет по защите кандидатских диссертаций по специальности «Языки и литература народов РФ (чеченский язык и литература, ингушский язык и литература)». На этом совете уже защитили свои диссертации аспиранты профессора А.И. Халидова – А.Д. Вагапов, З.С. Цуроева.
Л.З. Шахгиреев не занимался глубокими научными разработками, но талантливо руководил факультетом, сделав его одним из ведущих научно-учебных центров в области филолого-журналистского и психологического профиля не только в масштабах республики, но и всего региона. Авторитет и значение факультета подтверждается высоким уровнем научных разработок, выполненных факультетскими учеными, известными не только в России, но и в странах ближнего и дальнего зарубежья. К ним относятся профессора: И.Ю. Алироев, А.Д. Тимаев, Х.В. Туркаев, Ю.А. Айдаев, И.Т. Арсаханов, Я. Вагапов, А.И. Халидов, М.Р. Овхадов, Я.У. Эсхаджиев, Р.А.-Х. Саламова и другие. Ими изданы сотни научных трудов.
Масштабы кипучей работы факультета говорят сами за себя, и тем виднее, сколько усилий вкладывал Л.З. Шахгиреев в то, чтобы это подразделение университета работало хорошо и ровно. Все это не оставалось незамеченным. Так, он неоднократно поощрялся как ректоратом университета, так и руководителями республики.
Лечу Затваевича всегда волновала судьба языка и культуры чеченского народа. Он был одним из инициаторов 1-й региональной научно-практической конференции, посвященной проблеме чеченского языка (февраль 2005 г.), на которой был определен «День чеченского языка» – 22 апреля. Поэтому 2-ая подобная конференция состоялась 22 апреля 2006 г. в рамках мероприятий по празднованию Дня чеченского языка, учрежденного Указом Президента Чеченской Республики. В контексте последнего уместно отметить, что в 2007 году исполняется 50 лет со дня открытия в нашем вузе русско-вайнахского отделения. В связи с этим Леча Затваевич планировал на уровне правительства провести ряд мероприятий. Я как один из выпускников этого отделения надеюсь, что начинание Лечи Шахгиреева будет доведено до своего логического завершения.
Один из близких друзей Лечи – Ша1рани Джамбеков сказал:
– Он не в аварии погиб. Свое сердце он по кусочкам раздавал всем, кто находился с ним рядом… так его и не стало.
И это правда, он умел создавать праздник на пустом месте, делился своим светом, теплом, заражал всех своей нескончаемой энергетикой. Он был полон идей, и вряд ли хватило бы и трех жизней на воплощение их в действительность, хотя, правда, одну свою задумку он сделал явью – открыл студенческий театр при госуниверситете.
Один из мудрецов древнего мира, китайский философ Лао Цзы (V – IV вв. до н.э.) очень точно сказал: «Все в мире растет, цветет и возвращается к своему корню. Возвращение к своему корню означает успокоение, согласное с природой…».
Эти слова я привел с надеждой успокоить осиротевшую семью Лечи Затваевича – жену Айзан Усмановну, дочь Мадину, сына Ислама, внучку Эмилию с ее мамой Селимой и большой коллектив факультета, который был частью его славной семьи. В самом деле, все мы смертны, и каждый из нас в свой срок должен «возвратиться к своему корню», определенному Всевышним, что и сделал наш незабвенный Леча.
Дала гечдойла цунна!
А.И. Халидов,
доктор филологических наук, профессор,
заведующий кафедрой русского языка Чеченского государственного университета
ЗНАЛ КАК ЛУЧШЕГО ЧЕЛОВЕКА
Лечу Затваевича Шахгиреева я знаю с первого года его появления в университете в качестве преподавателя кафедры педагогики и психологии. Кажется, это был 1985 год, но могу ошибиться. До прихода в университет он работал в школе, перед самым поступлением на работу в ЧИГУ – директором школы. Года через три после прихода в университет он стал заместителем декана филологического факультета. Главное, что в нем притягивало, это широта души, готовность подставить плечо любому, кто нуждался в поддержке. Он был готов отдать последнее, что у него есть, просто даже ради того, чтобы сделать человеку приятное, вызвать на его лице улыбку. Узнав, скажем, что у кого-то из его знакомых день рождения или какое-то другое событие, он сразу же организовывал «мероприятие», устраивал обильный стол за свой счет и радовался, как ребенок, радости и успеху другого человека.
И у него дома, и с ним во многих других домах я, конечно, бывал очень часто. Друзей у него было много и здесь, в Чечне, и за ее пределами, но у нас был еще свой круг особенно близких друзей. Если проходило два-три дня, когда мы не собирались вместе, Лечи объезжал нас и собирал, как правило, у себя дома. У друзей тоже иногда бывают моменты, мягко говоря, недопонимания. Так вот, когда такое случалось, он, как правило, на второй день приезжал к человеку, которого, с его точки зрения, он обидел, и заглаживал свою «вину». Ну, а случая, когда Лечи сознательно кого-то обидел или бывал несправедлив в отношении кого-либо, я не помню.
Вместе с Лечи я ездил в командировку в Майкоп, кажется, в 2006 году, на заседание УМО. Щедрость его была, как мне показалось, непомерной: с таксистами он расплачивался, переплачивая вдвое-втрое, каждое посещение кафе превращал в банкет, в общем, как я ему сказал, «сорил деньгами». На второй день после нашего приезда в Майкоп я просто забрал у него оставшиеся деньги и сказал, что «распорядителем финансов» теперь буду я. Он хитро улыбнулся, отдав деньги, а когда мы уже возвращались, так же хитро улыбнувшись потребовал все свои деньги обратно, и уже до самого дома также не жалел денег. Главное, что все это было в нем не показное, щедрость и желание сделать человеку приятное были в нем заложены.
Педагогом Лечи Затваевич был прекрасным. Будучи заместителем декана, а потом уже деканом, он был строгим, но другом для студентов. Наверное, за всю свою трудовую деятельность на педагогическом поприще он ни разу не повысил голос на ученика или студента.
О том, как Лечи относился к своим коллегам, друзьям и даже просто знакомым людям, как он был готов прийти к ним на помощь в сложных ситуациях, можно судить по одному из многих случаев его бескорыстной помощи людям, которые я помню. После первой войны в пос. Черноречье оставались мать и бабушка бывшего преподавателя кафедры русского языка Коряковцевой Елены Ивановны. Сама Елена Ивановна до этой войны уехала в докторантуру в Москву и таким образом оказалась оторванной от родных.
Естественно, мать и бабушка в этот период, сразу после того, как стихла канонада в Грозном, оказались в очень трудном положении. Так вот, Лечи раньше, чем я, подумал о них, приехал ко мне и предложил поехать с ним проведать старушек. Поехали мы, конечно, не с пустыми руками, при этом мне с большим трудом удалось уговорить его позволить мне внести что-то от себя. После были еще несколько поездок. При этом мы с Лечи обошли соседей и предупредили, что эти две женщины под нашим покровительством и под покровительством наших родов, и мы не допустим, чтобы их кто-то притеснял и тем более пытался выжить из квартир. Может быть, это помогло, во всяком случае, никто до того момента (1998 г.), когда сама Елена Ивановна Коряковцева приехала и забрала мать и бабушку, даже словом их не обидел.
Замечательным человеком Лечи я считал и при его жизни, тем более считаю его таким сейчас. Жизнь его оборвалась трагически и внезапно пять лет назад, но память о нем жива в сердцах многих людей. Большого научного наследия он не оставил, но оставил после себя главное, что только может оставить настоящий человек, – свое доброе имя. Это самое большое наследство, которое может оставить отец своим детям, и именно его – доброе имя настоящего человека с горящим для других сердцем – он и оставил своей семье.
1-й альбом
(Вот здесь, пожалуйста, альбом фотографий из альбома Хеди Сальмурзаевой по 2 фото на страницу)

Арби Джамалайлович Вагапов,
кандидат филологических наук, доцент и коллега Лечи Шахгиреева.
СКАЖИ, КТО ТВОЙ ДРУГ…
Леча Шахгиреев был исключительно жизнерадостным и коммуникабельным человеком. Будучи деканом филфака, он проявил себя как умелый администратор с демократическим (в лучшем смысле этого слова) стилем руководства. Он практически в любое время был доступен. Вокруг него всегда и в рабочее время, и в выходные дни были люди: коллеги, студенты, друзья.
Как руководитель, Леча Затваевич всегда был в поиске. По его инициативе при нашей кафедре была открыта словарная лаборатория практикума чеченского языка, были составлены и изданы несколько словарей чеченского языка, а также методические пособия по лексике. Наверное, тут в Лече проявился ген его родственника – знаменитого чеченского лексикографа, автора лучшего словаря чеченского языка Ахмада Гехаевича Мациева.
Наша кафедра была «не выпускающей», т.е. работала на «межфаке», имея всего лишь одну учебную дисциплину – «Практикум чеченского языка», поэтому рабочая нагрузка полностью состояла из аудиторных часов. Кто работал в вузе, тот знает, как тяжело вести нагрузку из 800-900 аудиторных часов. Чтобы хоть как-то облегчить наш труд, Леча ходатайствовал перед ректоратом и добился таки, чтобы каждому преподавателю нашей кафедры снизили нагрузку на 100 часов. К сожалению, после него эта «льгота» опять исчезла бесследно!
Леча Затваевич часто говорил нам, что сделает нашу кафедру полноценной выпускающей, и как первый шаг на этом пути ввел на филфаке курс теории и практики перевода с русского на чеченский язык, который доверил вести нашей кафедре. В результате чего у нас на кафедре появился лекционный курс, который позволил некоторым преподавателям кафедры получить ставку, а затем и звание доцента, которого (в силу вышеуказанной специфики кафедры) у нас ни у кого до этого не было.
У нас в народе говорят, чтобы узнать человека, надо побывать с ним в различных ситуациях, в частности, провести с ним какое-то время вне дома, в походных условиях. Как-то будучи в Нальчике по делам защиты диссертации, я случайно встретил на улице Лечу. Он так обрадовался, будто только меня и ждал. Я сказал, что приехал в диссертационный совет при КБГУ, остановился в университетской гостинице, на завтра у меня назначена встреча с проректором по науке, все нормально, никаких проблем нет и т.д., и т.п.
А Леча говорит: «Мы здесь с Сентябриевым Эмином остановились в гостинице «Россия» в центре города, у нас трехместный номер с двумя комнатами, так что я тебя никуда не отпускаю, пошли к нам». Пришлось подчиниться. Весь вечер мы провели вместе, ели, пили, веселились. Леча как всегда был душой компании, никому не давал скучать, рассказывал веселые истории, всех потчевал щедро (за столом были и соседи по гостинице).
После его смерти (Дала гешдойла цунна) на посту декана филфака сменилось много людей, но Лечу помнят и любят до сих пор, свидетельством тому служат фотографии Лечи на рабочих столах его коллег по работе, фоновые рисунки компьютеров с его портретами, частые рассказы о нем.
Все, кто его знал, всегда будут помнить о нем. Дала гешдойла цунна, Дала декъалвойла и.
Его друга, который трагически погиб вместе с Лечей (Дала гешдойла цунна а), я практически не знал. Но хочу рассказать об одном случае, характеризующем его. Как-то я пешком шел на работу по тротуару, вдруг рядом со мной останавливается проезжающая мимо машина и незнакомый мне водитель приглашает меня сесть в салон. Я вопросительно посмотрел на него, как бы приглашая его представиться. А он, улыбнувшись, говорит: «Я – Асрудди, друг Лечи Шахгиреева. Я видел тебя с ним на работе, поэтому и остановился». И он подвез меня к университету, хотя ему это было, по-моему, не совсем по пути.
Суна ша вевзаш а ца хилча, тIехваьлла дIавагIчахьана волур и, амма шен гIилкхана а, шен доттагIчуьнан хьурматна а, суна машен а сацийна, co дIавигара цо. Дийр дарий цо иза, ша оьзда а ца хиллехь, шен доттагI Леча даггара ша лоруш а ца хиллехь? Дийр дацара. Цундела аьлла ду, хьайна стаг вовза лаахь, цуьнан уьйрашка хьажа – скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Потом из рассказов моих друзей я понял, что Асрудди тоже был прекрасным человеком, он был еще и выпускником нашего университета.
Эльбрус Минкаилов,
писатель.
СЛОВО О ДРУГЕ
Есть люди, которые излучают свет, светятся добром, притягивают к себе своей энергией, душевной щедростью… Лечи, несомненно, был из этого числа…
Я узнал Лечи в студенческие годы, он был старшекурсником, когда я поступил на филологический факультет. Но сблизились мы уже после, в 80-е, когда начали работать в университете. Он работал на кафедре педагогики и психологии, я на кафедре вайнахской филологии, но мы были в одном коллективе, вместе бывали на различных мероприятиях, проходивших на факультете и в университете…
Меня всегда поражала его удивительная способность общения с людьми любого возраста, он умел находить общий язык с любым человеком. При этом надо отметить, что в нем не было заносчивости, наоборот, он уподоблялся тому, с кем он общался – будь то маленький ребенок или взрослый человек.
Лечи был из большой и дружной семьи. Я знал его мать, братьев и сестер, жену, детей, со многими из них общался на протяжении многих лет. Он был очень хорошим сыном, братом, мужем, отцом… Традиции некогда богатого дома купца Мациева проскальзывали в характере и поступках Лечи, для него был близок купеческий размах во всем, хотя о себе он в шутку говорил: «У нас в роду было два несчастливых человека, два филолога – Ахмад Мациев и я…». Мы знаем, что Ахмад Мациев – выдающийся лингвист, автор чеченско-русского словаря, а Лечи был деканом филологического факультета в самые трудные годы. Можно с уверенностью сказать, что они оба были очень счастливыми людьми, потому что навсегда останутся в памяти благодарных людей.
Семья Лечи всегда отличалась гостеприимством, и сам он был всегда желанным гостем… И не только в Чечне, но и в Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Дагестане… Порой одной встречи было достаточно, чтобы навсегда остаться его другом…
Ничто не сближает людей так, как пережитые вместе трудности. Это особенно проявилось во время последних войн. Так получилось, что тогда мы оказались вместе в его квартире в микрорайоне. Семью он вывез в Слепцовскую, а сам остался в Грозном. 12 октября 1999 года Лечи с друзьями заехал за мной и уговорил уехать из дома, так как там оставаться стало опасно. Более двух недель мы провели у него, пока не начались массированные обстрелы и бомбежки города…
Лечи не был случайным человеком на факультете и в университете… Он был приглашен на кафедру В.А. Кан-Каликом, первые годы работал под его непосредственным руководством. Научные интересы его тоже были определены Виктором Абрамовичем. Это психология общения. Так получилось, что Лечи вскоре перевелся на кафедру советской литературы, влился в новый коллектив. на На этой кафедре трудились его бывшие преподаватели и товарищи по учебе, среди которых был В.И. Хазан и А.М. Хусиханов, известные сейчас ученые…
Лечи был секретарем партийной организации, заместителем декана филологического факультета, поэтому после смерти Н.С. Бибулатова его назначение деканом восприняли как должное. В эти трудные годы каждый человек вольно или невольно проявлял себя, каждый был на виду. Именно поэтому Лечи обновил свою команду за счет молодых выпускников, которые сейчас составляют основной костяк коллектива факультета. Некоторое время я был заместителем декана филологического факультета по ОЗО, видел его в работе. Он зарекомендовал себя как хороший руководитель и организатор.
Трудно выделить что-то одно в его характере, вспомнить один эпизод из его жизни… Он во всем был хорошим, надежным товарищем и другом…
Я помню его последний день рождения, 56-летие… Когда я выразил сомнение в целесообразности широко отмечать этот день, Лечи сказал: «Надо отметить, надо… Кто знает, может 60-летия и не будет…».
Так и получилось, что этот день стал последним торжеством в его жизни…
Ахмед Хусиханов,
ученый, филолог.
ЧЕЛОВЕК БЕЗ МЕРЫ И ГРАНИЦ
Мы с Лечи познакомились в далекой юности. С тех пор прошло 43 года. Это было в 1970 году. В тот год я поступил на первый курс филологического факультета Чечено-Ингушского пединститута. Спустя два года вуз был преобразован в университет. Все четыре года мы с ним проучились в одной группе. У нас с ним все было общее. Это была очень притягательная личность еще в юные годы. Отличался от наших сверстников своим веселым нравом, находчивостью, подкупала его открытость и честность. Лечи Затваевич был старше меня на два года. Но это нам не мешало в нашей дружбе и привязанности друг к другу. А потом мы дружили семьями.
Он мне был дорог как старший брат и неутомимый товарищ. Кстати, нас было четыре человека, которые были не разлей вода, всегда вместе. Лечи, Идрис, Сайхан и я. К нашей великой скорби из нас четверых теперь осталось трое. Помимо университета и походов в колхоз «Победа» Наурского района на производственную практику, у нас была и другая жизнь. Нас еще связывала совместная работа в школе села Цацан-юрт Шалинского района.
Потом судьба нас на время разлучила. Меня направили работать в Надтеречный район, где я проработал почти три года первым секретарем райкома комсомола. Лечи стал директором школы. Без подготовки, видимо, моя речь звучит тезисно, но потом мы ее доработаем.
Судьба меня завела еще дальше – в Саратовский университет. После аспирантуры я снова вернулся в Чечено-Ингушский университет и работал ассистентом, доцентом, заведующим кафедрой Советской литературы. Сюда же чуть позже перешел и Лечи Шахгиреев. Итак, мы снова оказались вместе. В университете проработали, потом я снова уехал из России в Германию. Лечи в то время уже был деканом филологического факультета. Будучи за рубежом, я узнал, что мой друг трагически погиб в автокатастрофе. Конечно, для всех нас, для тех, кто его знал, это был шок. Все-таки мы с ним 29 лет провели вместе, как в сказке.
Если честно, трудно говорить о Лечи в прошедшем времени. Нас с ним многое связывало. Это такой человек, о котором коротко не расскажешь, тут целой повести, даже романа мало. Это был человек неиссякаемой энергии, от него так и веяло добротой, искренностью, он был заводилой во всех добрых начинаниях и был очень мужественным парнем. В каком бы коллективе или в обществе он не оказывался, его всегда окружали друзья. В нем преобладала интеллигентность, воспитанность. В нем были лучшие качества чеченца: доброта, честь, смелость, порядочность и умение держать свое слово. Все это было свойственно ему.
Кстати, мы с ним еще и в армии вместе служили, в одной роте, в одном взводе. Кровати наши стояли рядом. Так что и армейские тяготы мы с ним делили пополам. Бывали и конфликтные ситуации, но не по вине Лечи. Однако благодаря своей высокой тактичности и дипломатичности он умел гасить самый сложный конфликт до драки. Правда, и без этого тоже не обходилось. Молодость порой амбициозна.
Даже сейчас анализируя то, что с ним случилось, думается, если б я был с ним рядом, такого не случилось бы. Однако мы мусульмане и верим Всевышнему, все рано или поздно должны уйти в иной мир. Как говорят наши муллы, Аллах первыми забирает лучших из нас. Все же такая грешная мысль проскакивает в воспоминаниях. Когда я был дома, мы каждый день на моей машине разъезжали и Аллах нас берег. Вот от таких мыслей какую-то долю вины чувствую и на себе.
Ну что я могу еще сказать, все его сестры, братья для нас, его друзей, были родными. И сейчас мы поддерживаем дружеские отношения с ними и его семьей.
Если вспомнить какой-то эпизод из армейской жизни, то там каждый день без приключений не обходился. Мы служили в Москве, в Химках, возле речного вокзала. Это очень живописное место в столице. Лечи и тогда блеснул эрудицией, и в силу своего обаяния и общительности нами был избран секретарем комсомольской организации. Работа была ответственная. Он много трудился над тем, чтобы армейский коллектив был сплоченным.
Представьте себе, нас в роте было 17 чеченцев, все спортсмены, здоровые, сильные. Каждый день были драки. Солдаты нас быстро узнали, и с ними у нас проблем не было. А вот молодежь московская была задиристая, хотела нас, туземцев, приучить, чтобы за ворота части нос не совали. И вот приходилось силой доказывать, какой он… разгневанный Кавказ. Даже в таких неоднозначных ситуациях много раз Лечи разрешал наши конфликты мирным исходом, он был цементирующим звеном всей нашей армейской жизни. С ним нам было вольно и прекрасно. Начальство его очень уважало.
Мы с ним еще в армии в партию вступили. Правда, у Лечи кандидатский срок дома кончился, и партбилет он получил уже в Грозном. А служили мы с ним всего лишь год после института. Тогда с высшим образованием в армию призывались на год. Даже этого времени нам хватило насытиться разными событиями и приключениями. Что примечательно, Лечи там работал в армейской газете. Писал статьи и очерки о воинах. Часто к этой работе привлекал и меня тоже. Приходилось по его заданию писать статьи и зарисовки о солдатах срочной службы. Мы оба призывались из Шалинского военкомата, наши друзья и сослуживцы тех лет по сей день помнят Лечи и благодарны ему за помощь в армии.
А из студенческой жизни таких ярких эпизодов нет. Мы ездили на уборку винограда в колхоз «Победа» Наурского района. Про жизнь на виноградниках мы часто с друзьями вспоминаем в «Одноклассниках». Сейчас мы все разбросаны по свету, кто заграницей, кто в Сибири или в Москве. Кто бы не вышел на связь, все спрашивают о Лечи, вспоминаем его. А девчата и слезам волю дают. Его они очень уважали. Еще бы, красавец, любимец всех. Это был человек без национальных и профессиональных границ. Со всеми находил общий язык. Его искренность, порядочность подкупала любого человека. Невозможно было уйти от Лечи в плохом настроении.
Даже посетив его могилу, я ушел в возвышенном душевном состоянии. Он похоронен в Герменчуке. Там же покоятся его мать и брат. Благо и могилы их оказались рядом.
Вот такая незаурядная личность. Отличным парнем был Лечи. Мне думается, что на русском языке не хватит всех красивых эпитетов, чтобы передать все то, что можно было сказать о Лечи Затваевиче. Даже будь ты трижды филолог или маститый писатель.
Дала ялсаманен хьаша войла цуьнах!
ДУША ИЗ СВЕТА И ТЕПЛА
Микроклимат деканата Филологического факультета ЧГУ неузнаваемо изменился в последние дни. Раньше здесь каждый входящий чувствовал особую атмосферу дружелюбия, уважительности, увлечённости и деловитости. Сейчас у всех плохо скрываемое траурное настроение. «Осиротели мы, – сказал грустно, сидя за компьютером, Арби Вагапов, доцент, заведующий кафедрой практикума чеченского языка. Он выразил словами то, что чувствовали не только сотрудники деканата, факультета, но и университета в целом. Гибель в автокатастрофе декана филфака, доцента Лечи Шахгиреева болью отозвалась в сердцах тысяч людей, в том числе и незнакомых, которые были наслышаны о его удивительном характере, стержнем которого была неиссякаемая потребность делать добро окружающим.
Трагедию, случившуюся в ночь с 9 на 10 декабря 2006 года на трассе «Кавказ» (в районе села Хамби-Ирзе), обсуждает без преувеличения вся республика. Да иначе и быть не могло. Трудно представить населенный пункт ЧР, где бы ни работали выпускники филфака. А тот, кто хоть недолго учился у Лечи Шахгиреева, работал с ним или даже просто был знаком, не мог не запечатлеть в душе его облик, излучающий свет и тепло.
Хеда Сельмурзаева, Марет Хажбикарова и другие сотрудники деканата, с трудом подавляя слезы, рассказывали, каким замечательным руководителем он был для них и студентов.
Как магнит, он притягивал людей. Причем хороших, интересных, которые сразу становились нашими общими друзьями. Бывало, конечно, что жизнь сталкивала и с людьми малосимпатичными. Но Лечи умел в любом человеке разглядеть хорошее и нас учил тому же. И мы видели, как на наших глазах эти люди под благоприятным влиянием нашего декана становились лучше, добрее. Лечи умел даже из врагов делать друзей.
При этих словах я вспомнила историю, которую накануне, плача, рассказывала моя попутчица в «Газели» девятого маршрута.
Однажды произошла авария, на машину Лечи сзади наехал один горе-водитель, помял ему кузов. Когда виновник аварии подошел к потерпевшему, чтобы извиниться и договориться о сумме возмещения ущерба, Лечи его и слушать не стал. Наоборот, вытащил из кармана деньги и дал подошедшему, чем несказанно удивил его. На вопрос жены Айзан, зачем он так поступил при очевидной вине наехавшего, Лечи ответил:
– По одному внешнему виду было понятно, что он нуждается больше, чем я. Вот мне и захотелось ему помочь. Может быть благодаря таким поступкам (благотворительности) меня и бережет Всевышний. Я ведь мог погибнуть в этой аварии.
В наше неспокойное время трудно представить человека, у которого не было бы врагов, – продолжали рассказывать сотрудники деканата. Лечи Затваевич был именно таким. И чему мы удивлялись, он не уставал делать добро. Это светлая энергия в нем с годами не иссякала, наоборот, прибавлялась. Коллектив факультета насчитывает почти 200 сотрудников. И у каждого он не раз бывал дома, делил горе и радость, находил возможность поддержать в трудную минуту. Например, за несколько дней до своей гибели он хлопотал о путевке в санаторий для профессора Якуба Эсхаджиева, который недавно выписался из больницы, причем хотел выбить для заслуженного ученого не простую, а семейную путевку, чтобы рядом была и супруга, тогда эффект лечения будет больше, считал он.
Филологический факультет – один из самых больших в университете, являет собой сложный организм, управление которым требовало большого напряжения сил, глубокого знания человеческой психологии, дара дипломатии и многих других качеств, особенно в последние полтора десятка лет, которые стали тяжелым испытанием и для вуза, и для общества в целом. Дважды за две войны университет терял здание, имущество и начинал возрождение на голом месте.
Лечи Затваевичу удавалось решить любую проблему. Нужны стройматериалы для ремонта помещений факультета – ему их везут друзья, знакомые, также как и мебель, и все другое. Как-то мы по работе пошли в администрацию Грозного. Стоило только представиться, как сразу почувствовали повышенное внимание:
– А-а, вас Шахгиреев прислал? Конечно, поможем!
Его многие знали, любили и уважали.
Л. Шахгиреев 12 июля отметил 55-летие. Из них последние 22 года посвятил госуниверситету (начинал ассистентом кафедры, потом работал старшим преподаватель, с 1987 по 1997 год – заместитель декана филфака). В общем-то, достаточный срок, чтобы, находясь на публичной работе, завоевать известность. Но дело в том, что Лечи не пришлось это делать, все случилось само собой, без всяких усилии. Ему, человеку, лишенному амбиций, притязаний на лидерство, удавалось быть на виду. С ним считались, на него равнялись.
Он никогда не делил людей на разряды. С техничками общался также внимательно, как и с ректором, например. Со всеми был на равных, что встречается очень редко.
Подобное внимание, уважение, чуткость к окружающим встречается у людей высокой культуры и внутренней силы, которую дает истинная человечность и чувство собственного достоинства. Такому для авторитета не нужны солидность, регалии, статус, чин. Их популярность также естественна, как воздух, как небо.
Коллеги с завистью отмечали, что у Л. Шахгиреева дружная, преданная команда. Но эта команда не была подарком судьбы. Декан терпеливо, прилагая немало сил, создавал, сплачивал свой коллектив, показывая личный пример бережного отношения к окружающим и ответственности за порученное дело.
– Когда люди пытались выразить Лечи свою признательность, говорили слова благодарности, он терялся, даже краснел. Как ему в наше жестокое время удалось сохранить эту свежесть чувств, скромность, загадка.
Пять лет назад я, выпускница филфака, пришла к декану Л. Шахгирееву, чтобы взять у него юбилейное интервью (50 лет). Он отказался. И тут же попросил написать о своих сотрудниках, замечательных ученых и педагогах, рассказал об их достижениях. Стало понятно, факультет для него – вторая большая семья, и он гордится успехами каждого из ее членов.
Те, кто учился в университете в начале семидесятых годов, наверняка запомнили симпатичного студента филфака, который привлекал всеобщее внимание. Самые видные девушки вуза старались обратить на себя внимание Лечи. Многие гадали, в чем секрет успеха Шахгиреева, которого не могли добиться другие молодые люди, даже с более броской внешностью. Все дело было в бесконечном обаянии Лечи, сутью которого была простота в общении, естественность, неподдельная любовь к жизни и людям. Такое жизневосприятие, говорят, он получил от своей матери Хавры.
Родился Л. Шахгиреев в 1951 году в Казахстане, в Джамбульской области, на станции Чу. Семья была родом из с. Шали. После окончания школы Лечи поступил в 1970 году на филфак Чечено-Ингушского пединститута, получившего через два года статус университета.
После вуза работал преподавателем русского языка и литературы в профтехучилище № 913, потом заместителем директора Куларинской средней школы. А с 1979 по 1984 годы директорствовал в Нагорненской средней школе Грозненского района. За многолетнюю и плодотворную научно-педагогическую деятельность, большой личный вклад в развитие высшего профессионального образования и науки, подготовку высококвалифицированных специалистов не раз отмечался руководством университета, имел звание «Отличник народного просвещения ЧИАССР». Но самое главное достижение его жизни – тысячи покоренных им людских сердец.
(Второй альбом семьи Шахигеевых. Сами выберите по 2 фото на стр.)

Муса Бексултанов,
писатель.
НЕ ЗНАТЬ БЫ ЛЮДЕЙ…
В тот день, в субботу 9 декабря, Лечи Абдуллаев, Имран Джанаралиев и я ехали в Притеречье, а точнее в Али-юртовскую школу по приглашению. За Грозным, когда уже проезжали село Первомайское, кто-то позвонил Имрану.
– Умер… кто умер… Лечи…, – услышали мы сбивчивый голос Имрана. – Авария была, умер?.. – Имран замолк. Я тут же в памяти перебрал всех Лечи, которых знал. Слава Аллаху, один был среди нас и невредимый. Сам себя спрашивал, а который погиб в автокатастрофе?..
– Говорят, что погиб Лечи Шахгиреев, – сказал Имран и больше ни слова.
Мне показалось, что время остановило свой бег и застыло:
– Эх, не нужно так делать… разве можно человеку такое открыто говорить, тем более если он в пути, можно же было сообщить в свободное время, когда он сидит и отдыхает или находится дома, – я осмотрелся вокруг. Один туман, даже перевала не видно.
– А какой культурный был парень, – заговорил Лечи… Да будет им доволен Аллах… Хороший он был человек…
– Аминь, да будет им доволен Аллах! – поддержали и мы с Имраном.
Снова установилась тишина, каждый ушел в себя. Мы неделю назад видели Лечу в университете. Он пригласил нас к себе в кабинет. Предложил подать нам чай, а потом, не садясь на свое рабочее место, примостился за край стула. В тот день много шутил с нами. Я близко не знал Лечи, как друга или родственника, однако при встречах между нами возникало большое дружелюбие.
– Чем могу быть полезен? – справлялся он после обычных приветствий.
Лечи все время был веселым, приветливым и всегда спешил по делам. У него был свой, отличный от других людей образ мужчины. Он всегда одевался со вкусом и глаза у него по-особенному сияли. Это был приятный для глаза и души человек, от него так и веяло сердечностью, веселостью. Если какое-либо дело зависело от него, он и мелочным не был, чтобы в благодарностях кланяться. Все делал с достоинством, с ним было просто, как с братом, даже еще проще.
– Трудно мне пережить такую трагедию с Лечи, сильно она задела меня, Имран, – поведал я.
– Ни говори, Муса! И мне не легче твоего, думаешь, других это горе мало задело? – сказал Имран, махнув рукой, чтобы не становиться со мной рядом.
– Не надо бы знать таких людей, – подумалось мне. Вот не знать бы отличных людей и все. Тогда при расставаниях было бы проще. А то словно рухнул мир… небо провалилось… все встало…
– Да простит Лечи тебя Аллах! Ты был настоящим мужчиной! Таким, каким он и должен быть: смелым, культурным, чистым, честным! Да будет благословенен и наш путь! Все мы смертны…
СЛОВО О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ
А на земле такие же рассветы,
Все та же жизнь – была и есть.
Нет, я на все накладываю вето.
Жизнь, остановись!
Внемли ужаснейшую весть»…
…Не стало Лечи Шахгиреева! Безжалостная рука смерти самым нелепым образом вырвала его из нашего круга и осиротила всех нас. Весть о трагической смерти друга оглушила, больно ударила всех, кто знал его. А круг знакомых, товарищей и друзей у Лечи был очень обширным. Непонятно, как он успевал быть везде и со всеми. Но он успевал. И дружил со всеми так, словно он не мог жить именно без тебя. Он мог прийти в гости в любое время, без звонка, нагрянуть, и всегда был долгожданным и необходимым.
С ним было легко и просто. Он мог сдружить между собой совершенно незнакомых людей. Поэтому его неожиданный приезд в гости «не нагружал» хозяина дома. Он был очень неприхотливым. В дружбе, в быту. И очень порядочным, простым и бескорыстным. Занимая ответственную должность декана факультета, он был очень доступным и внимательным руководителем. Ему чужда была «звездность».
А как он любил жизнь!
Как он умел радоваться жизни, радоваться друзьям, их успехам! Любил жизнь и спешил жить, словно чувствовал, что отпущено ему совсем немного. Что такое 55? Совсем ничего! 55 весен и зим отпустила судьба ему на этой земле, а темпом жизни, встречами, друзьями, работой он заполнил свое земное существование на все 100 лет. И запомнится нам всем Лечи молодым, не успевшим состариться, не уставшим от жизни, с вечно юношеской открытостью лица, внимательно вглядывающимся в глаза собеседника и куда-то спешащим.
Он прожил короткую, но счастливую жизнь. Он был счастлив своей работой, надежными друзьями и верной спутницей жизни – Айзан. Он успел построить дом, вырастить плодовое дерево, воспитать сына и дочь. У него растет любимая внучка. Жизнь продолжается. Только без Лечи. Но с долгой и доброй Памятью о нем.
Дала гечдойла хьуна, Лечи!
Дала декъалвойла хьо! Дала иманца собар лойла хьо мел везначарна!
Айза Барзанукаева, Леми Турпалов, Эми Сангириев, Ваха Тимаев, Якуб Эсхаджиев, Шарани Джамбеков, Ахмед Барзанукаев, Муса Овхадов, Айса Халидов, Имран Джанаралиев, Эльбрус Минкаилов, Махдан Керимов, Хеди Сельмурзаева, Шахрудди Гапуров, Леча Абдулаев, Муса Бексултанов, Руслан Караев, Зина Серганова, Хеди Берсанукаева, Муса Ахмадов, Ваха Гарсаев, Хаким Аболханов.
Ахмад Барзанукаев,
журналист
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО О ТОВАРИЩЕ
В автокатастрофе погиб Лечи Шахгиреев, декан филологического факультета ЧГУ. В республике его многие знали как щедрого, честного, культурного неординарного человека. Мне очень трудно писать о нем в прошедшем времени. Лечи очень любил этот мир, он радовался своим тысячам друзьям, любил их, и они ему отвечали тем же. Летом прошлого года он отпраздновал свое 55-летие. Он был в возрасте, когда человек становится полезным семье, обществу, родственникам. Ну, что поделаешь, у Всевышнего свой взгляд на мир.
В его характере не было ничего конфликтного, со всеми он был одинаково вежлив, корректен, сердечен и дружелюбен. Он не был, как говорят, хозяином личного. Все ему удавалось, все получалось, был любимчиком общества и друзей. Он в любое время суток был готов прийти на помощь. Он очень любил людей, по-особенному ценил каждого. Раз его познавший человек всегда искал с ним дружбы. И что удивительно, его на всех хватало.
Двери его гостеприимного дома всегда были открыты. Под стать ему была и супруга Айзан. Они умели создавать уют гостю, заставляли его сложить свои душевные тяжести. После встречи в их доме люди уходили с особой теплотой, настроенные на добрые дела и радуясь жизни.
Словно чувствуя, что ему рано придется покинуть этот мир, Лечи торопился делать людям добро. Никогда не проходил мимо чужой беды. Работая в системе образования, он искренне болел за будущее нашего народа, старался молодежи дать достойные знания. Он радовался тому, что молодежь после двух войн не тянулась к оружию, хотя не было человека, которого не коснулась бы беда, а юноши тянулись к науке. В этом была большая заслуга и самого Лечи.
Смерть такого мужчины-къонаха большая потеря для нас всех. Мы его никогда не забудем.
Да простит тебя Аллах и воздаст тебе в лучших садах Рая!
ПИСЬМО ИЗ ОСАЖДЕННОГО ГРОЗНОГО
Айзан! Ваха со всеми подробностями рассказал мне обо всем, и я очень доволен. Главное, что Исламу представилась возможность получить хорошее образование в престижном вузе.
У меня все хорошо, я не один, многие уже переехали из Аргуна (Кюра, Лема и другие, кроме Ломали. Он должен пройти курс лечения). С ним мама и Таус. Очень обеспокоен состоянием твоего здоровья.
Вопрос с путевкой, надеюсь, решится. Сказали повременить. Аналогичная ситуация и у Хабилевой.
До 10.09 у нас отменят занятия, зачисление студентов еще не прошло, т.к. ожидаем места из Москвы. Мадина что-то не изъявляет желания ехать к Вам, очень довольна, что здесь девочки. Завтра мы с ней договорились пойти на рынок, чтобы собрать ее в школу. Деньги случайно обнаружила Элита в твоем халате. Высылаю.
Время очень ограничено, да и новостей нет.
В городе пока, слава Богу, спокойно. За меня и всех нас не беспокойтесь.
Все! За дверью стоит женщина, которая все это тебе передаст.
5.09.2001 года. Ваш (подпись)

Шайхи Арсанукаев, народный поэт ЧР
СЕРДЦА, ОПАЛЕННЫЕ ГОРЕМ
– Сердца многих знавших его опалены безмерным горем. Лечи безвременно ушел от нас. Это был хороший человек в полном смысле этого слова: с чистым сердцем, верный, почтительный, щедрый, исключительно культурный, грамотный. Он из мелочных событий жизни не делал проблем себе и окружавшим. У него не было врагов, ненавистников, Лечи любил людей, и они это чувствовали. Да простит ему Аллах все земные грехи и подарит сады Рая!
Муса Халидов, доктор филологии, профессор.
ГЛУБОКИЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
Хотя мы и выражаем сегодня свои глубокие соболезнования его родственникам, память никак не может смириться с тем, что Лечи сегодня нет среди нас. Как будто понимая, что этот мир ему придется оставить так неожиданно, он и жил с гордо поднятой головой. Богатство, достаток для него не имели никакого значения. Он был весь в своих друзьях. У него не было зависти к людям, любил дружить, уважал окружающих, заботился о них. Это был щедрой души человек.
Если честно, я не могу еще филфак университета представить без него, в голове это не укладывается. Да будет им доволен Аллах!
Хеда Сельмурзаева, заместитель декана филфака ЧГУ.
ТРАГЕДИЯ ЗАДЕЛА ВСЕХ
Неожиданное известие об этой трагедии ошеломило нас. Эта трагедия задела все семьи работников филфака. Все же мы не в силах изменить волю Аллаха. Значит, так было суждено. Лечи Затваевич был для меня как отец, и на эту работу он меня устроил. Вообще филфак – его детище. Он сам лично подбирал нас всех, поставил на ноги все 200 человек. Он нас считал своей большой семьей, с каждым студентом здоровался за руку. А сколько от него осталось полезного, не перечислить. Он нам нужен был всегда. Пусть им доволен будет Аллах!
Имран Джанаралиев, гл. редактор журнала «Стела1ад».
ОН УШЕЛ НЕ ПРОЩАЯСЬ
Не прощаясь с друзьями, с нашим теплом, ушел Лечи. Он сберег любовь и дружбу тех, кто с ним учился еще в юные годы. Если ему один раз скажешь о своей проблеме, то потом напоминать не нужно было. Он ее сразу решал и радовался, когда мы ему что-то поручали. Всегда был весь в делах. Его все любили.
Да будет тобой доволен Аллах, дорогой наш Лечи!
Да вознаградит терпением всех твоих родственников Аллах!
Шарани Джамбеков, преподаватель ЧГУ
ТРУДНОЕ РАССТАВАНИЕ
За более чем 50 лет своей жизни я со многими прощался, но расставание с Лечи я перенес тяжелее. Он был незаурядным человеком. Его тайна так и не была разгадана. С ним всегда было приятно встретиться. Большой юморист, всегда уместно мог вставить слово, все время находился в кругу друзей. С ним были все незабываемые высоты чеченского духа…
Да простит тебя Аллах, и найдет свой покой твоя благородная душа, Лечи!
Марет Хажбикарова,
заместитель декана филфака ЧГУ по воспитательной части
ВЕРНЫЙ ДРУГ
Это был верный друг любому и в любой критический момент. Он успевал на все похороны и свадьбы. Умел поддержать и утешить. Лечи – невосполнимая потеря для родных, студентов, нашего общества, науки. Пусть его щедрые воздаяния для людей Аллах на том свете положит на весы возмездия. Я уверена добро перетянет. Дай Аллах ему быть хозяином Рая!
Если хочешь узнать человека, то узнай о его связях, говорят в народе. А у Лечи все друзья были на подбор. Он не дружил со случайными людьми, да и времени на них не было. Одним из его лучших друзей был и Асрудди Лорсанов, который погиб вместе с ним. Все наши почитания и почести касаются и его.
Абдул-Хаким Аболханов,
зам.редактора газеты «Даймохк».
ПРЕРВАННАЯ МЕЧТА
9-го декабря 2006 года в автокатастрофе погибли декан филфака ЧГУ Лечи Шахгиреев и капитан милиции Асрудди Лорсанов. Они были друзьями. Ехали домой от своих друзей, но случилась беда. Эта смерть потрясла многих, так как Лечи Шахгиреев был публичным человеком, имел много друзей, был потомком известных людей. Мы решили опубликовать интервью с ним накануне его гибели – 8 декабря 2006 года.
– Будущий год особый для филфака ЧГУ. В 2007 году исполняется 50 лет национальному отделению. По этому торжественному поводу есть у Вас какие-то соображения и намётки?
– Это не только в жизни нашего факультета или университета знаменательное событие, но и в жизни всего чеченского народа. В последнее время много говорят, особенно в вашей газете, о чеченском языке, о его важности в общении людей, о том, что его нужно сохранять и развивать. Это правильно. Первыми, кто стал помощником сохранения чеченского языка, были специалисты – научные работники, чеченские писатели, преподаватели чеченского языка, журналисты, пишущие на чеченском языке. Если бы они так часто не тревожили властных людей, то недолог был бы век чеченского языка.
Надо отметить, что на первых позициях по отстаиванию чеченского языка стоят все выпускники филфака ЧГУ. Это и ученые, и журналисты. При желании у нас много имен для перечисления. Начнем с ученых: Якуб Эсхаджиев, Юша Айдаев, Ваха Тимаев, Мусса Овхадов, Ваха Гиреев. Писатели: Шайхи Арсанукаев, Абузар Айдамиров, Магомед Дикаев, Хусайн Сатуев, Леча Абдуллаев. Журналисты: Арби Сагаипов, Ахмед Барзанукаев, Дени Сумбулатов, Имран Джанаралиев и другие.
К сожалению, среди перечисленных мною есть и те, которых сегодня нет среди нас. Я хочу сказать, что в возрождении национальной научной интеллигенции большая нагрузка лежит на национальном отделении филфака, поэтому 50-ти летний юбилей национального отделения филфака для нас всех знаковый день.
Подготовка к юбилею можно сказать начата. Во всех факультетах университета намечено провести встречи с писателями. В двух факультетах (филологическом и юридическом) встречи с народным писателем ЧР Лечи Абдуллаевым уже идут. Готовим две научные конференции. Проведём две студенческие олимпиады, встречи с первыми выпускниками университета, готовим к выпуску сборники произведений на чеченском языке. И еще ряд мероприятий будет посвящено этому замечательному событию. Рад, что ваша газета взяла под контроль события, посвященные данному мероприятию.
– Вы правы, 50-летие национального отделения университета, несомненно, знаковое событие. Большой общественный резонанс этому событию мы придадим через газету. А теперь о сегодняшних делах филфака. Какие условия созданы для учебы студентов, завершился ли восстановительный процесс?
– Вот все, чем я горжусь, так это то, что этот факультет есть, у него сложились свои устои и традиции, которые способствуют его усовершенствованию согласно велению времени. Война много вреда нанесла учебе, науке, работе. О разрушенных зданиях я не говорю. Вся республика была в руинах. В настоящее время весь университет в полном объеме возродил учебный процесс, условия для студентов намного лучше, чем прежде. Факультет всегда был научно-нравственным и духовным очагом чеченского народа. Путь любого ученого начинался с доклада на студенческой конференции. Факультет имеет свою стенгазету. На его страницах первый раз печатались наши будущие журналисты и писатели. Стараемся сегодня огонь этого очага развести еще больше.
– Кажется, что к теплу этого духовного очага сегодня народ тянется все-таки мало. Когда в 1957 году отделение открылось, здесь было 3 группы (две группы по 25 студентов на отделении чеченского языка и одна ингушская группа). А сегодня с трудом набрали одну группу. Ваше мнение?
– Согласен, такая проблема есть. Это говорит об ослаблении интереса к чеченскому языку со стороны нашего общества. Такое положение заставляет задуматься. Видишь ли, молодежь, когда выбирает профессию, смотрит далеко вперед и думает, какую пользу она ему может принести. Мы сегодня видим, какое нищенское существование у сельского учителя, журналиста или ученого. Главная причина, мне кажется, в этом. Но мы все же настроены оптимистично. Недавно во время встречи с писателем Лечи Абдулаевым я слушал вопросы и мнения студентов. О чеченском языке и литературе они задавали весьма актуальные вопросы. Было приятно, что они так обеспокоены состоянием чеченского языка. Это, несомненно, радовало.
Мне думается, что положение учителей и творческих работников таким оставаться долго не может. У нас бывают встречи в школах республики с учащимися, ведем профориентированную работу. В дальнейшем думаем еще на ранней стадии выявлять своих будущих студентов и вести с ними определенную работу. Не думаю, что придет время, когда национальное отделение придется закрывать. Если такое случится, то это будет большой позор.
– Каким Вы видите значение факультета и всего университета в развитии чеченского языка?
– По нашему предложению во всех факультетах университета преподается чеченский язык. Также введено изучение чеченской этики, эстетики, культуры. Сам факультет тоже развивается. Раньше была всего лишь одна кафедра чеченской филологии, а сейчас по этой части три кафедры: чеченского языка, чеченской литературы и фольклора, кафедра практикума чеченского языка. Введена новая специальность: «Чеченский и английский язык». Готовимся открыть еще одну специальность: переводчик.
В университете открыть кафедру или новую специализацию не простое дело. На это уходит много труда, надо создать основу. Правда, мысли у нас еще далеко заходят вперед. К примеру, открыть актерское отделение, чтобы тут же актеры проходили переподготовку и специализацию. Они должны быть готовы стать актерами, режиссерами народных театров, работниками министерства культуры.
Есть еще желание издать избранные произведения чеченских писателей, на научной основе создать библиотеку произведений чеченских авторов. Нужен сборник очерков о чеченских ученых. Мыслей, наработок и намёток много, но как они исполнятся – неизвестно. Знаешь, что я говорю своим друзьям: «Идеи я подам, а вы не ленитесь исполнять!».
При помощи ректората мы в своей работе наметили себе направление, планируем использовать все возможности для пропаганды культуры исполнения чеченских традиций. А «культура» – слово многозначительное. Это и язык, и религия, традиции, литература, и искусство, общественное признание, и другие составляющие…
– Сами-то Вы полны перспективных мыслей, хотелось бы знать, такого же мнения ваши коллеги? Какова обеспеченность факультета преподавательским составом?
– Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу отметить еще одно. В прошлом году в университете открыт диссертационный совет по рассмотрению кандидатских диссертаций на чеченском языке. Возглавил его доктор филологических наук, профессор Хасан Туркаев. Это дает большое преимущество по воспитанию и привлечению в науку молодых ученых-чеченцев. Стоит чуть активизировать работу нашему профессорско-докторскому составу, и приток молодых ученых будет.
А теперь ответ на Ваш вопрос. На факультете учится более 1500 студентов, им преподают более 150 преподавателей. Каждый из них хорошо справляется со своими обязанностями. Могу и поименно назвать: доктора филологии: Ибрагим Алироев, Ваха Тимаев, Хасан Туркаев, Муса Овхадов, Айса Халидов; кандидат психологических наук, профессор Аюб Манкиев; кандидаты филологических наук, профессора: Раиса Саламова, Якуб Эсхаджиев (кстати, его уже нет, да будет им доволен Аллах!), кандидат филологических наук Арби Вагапов и другие, всех в одной статье и не перечислишь. Этих имен достаточно, чтобы знать, на каком высшем уровне находится образование в нашем университете.
– Когда будем готовить материалы, посвящённые юбилею, мы учтем все ваши пожелания, а это интервью будем считать началом подготовки к этому замечательному событию.
– Тогда у меня есть предложение. Хочу, чтобы в своих публикациях Вы не забывали тех, кто работал в национальном отделении университета, но которых сегодня среди нас нет. Напишите статьи об Исрапиле Арсаханове, Дашлуко Мальсагове, Нурдине Музаеве, Якубе Вагапове, Нурди Бибулатове, Тамаре Вагаповой и других. Слово о них всегда должно звучать.
Шахрудин Айдиевич Гапуров,
Президент Академии наук ЧР,
доктор исторических наук, профессор.
ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ
Знаком с Лечи Шахгиреевым и его семьей с конца 1980-х годов. Но до середины 1990-х годов знакомство носило поверхностный характер: встретились по работе, на массовом мероприятии, на совещании, справились про житье-бытье, поздоровались и все. Такое знакомство между нами долго продолжаться не могло. Лечи Затвиевич был слишком заметным и общительным человеком.
Впрочем, Лечи начинал свою трудовую деятельность на филологическом факультете ЧИГУ с должности ассистента кафедры русской литературы. Где-то в 1992-1993 гг. он был назначен заместителем декана, а с 1996 года стал деканом филологического факультета. Он во всем был таким обязательным человеком. Его всегда отличали дисциплинированность, ответственное отношение к работе, умение находить общий язык с людьми, уважительное отношение к окружающим.
Если охарактеризовать его обычными эпитетами, то это преданный товарищ, верный друг, отчаянно смелый человек, который не был способен на подлость. Нохчалла в нем чувствовалась отменная. Жаль, что в те года у нас не было принято давать звания «Человек года». Глубоко уверен, что молодежь ему это почетное звание присваивала бы ежегодно. Вот такой широкой натуры он был человек, таким и ушел от нас.
Его щедрость не имела границ, он готов был отдать последний рубль ради оказания помощи ближнему. И при этом никогда не ждал, пока попросят у него поддержки. Лечи чувствовал состояние своих друзей и любил опережать критические эпизоды. При нем всегда чувствовалось рядом плечо друга. Поражали его естественная искренность, доброжелательность, веселый характер и доброта души.
Мне не раз пришлось побывать у него в гостях. Казалось, будто тебя здесь давно ждали. Вообще в его семье гостей постоянно встречали радушно, щедро угощали. Не скрою, я всегда с радостью переступал порог их светлого дома. Если на душе была какая-то житейская грусть, то она моментально исчезала после огнеметных шуток и уместных притч Лечи.
На любом производстве, в творчестве, в науке всегда возникают вопросы, требующие единоличного решения. А у Лечи не было секретов. Он предпочитал коллегиальное обсуждение задачи. У него была подкупающая открытость, и никто не решался опровергнуть его аргумент в решении ученого спора.
К сожалению, мне не приходилось с ним вместе ездить в командировки за пределы республики или отдыхать на море. Но кто с ним бывал, тот рассказывал удивительные истории, смешные случаи об умение Лечи из ничего устраивать праздник. Это был всесторонне одаренный человек-заводила. Рядом с ним невозможно было соскучиться или сетовать на жизненные невзгоды.
Безусловно, Лечи оставил яркий след в жизни, был замечательным человеком, прекрасным специалистом в области русской литературы. Несомненно, его можно считать замечательным человеком, и рассказ о его жизни и творчестве будет очень поучительным.
Идрис Хункаев, журналист, ученый.
ПОМНИМ И ЖИВЕМ, ДОРОГОЙ ДРУГ!
Время летит очень быстро, и Лечи среди нас нет уже несколько лет. Конечно, в прошедшем времени о нем говорить грустно. Нам было, наверное, лет по 10, когда мы с ним ходили в 4-ый класс школы № 16 поселка имени Мичурина Октябрьского района города Грозный. Правда, по возвращении с родителями из Казахстана мы сначала ходили в восьмилетнюю школу, а потом в 9 классе перешли в 16-ю школу.
Это была первая типовая школа в Грозном, и педколлектив там был прекрасный. Прошло столько лет после 4-го класса… Лечи я видел в последний раз, когда нам было лет по 57. Но с тех пор характер Лечи ничуть не изменился. Повзрослел, постарел, хотя не хочется такое говорить, а характер остался прежним. Он и в школе был заводилой всех наших мальчишеских игр и состязаний, набегов на колхозные сады на окраине города, при этом он в классе оставался удивительно добрым и дисциплинированным мальчиком.
Прошли годы. По воле судьбы я уехал в Тувинскую АССР. В те годы мой дядя, известный журналист Магомед Хункаев, был направлен туда спецкором ТАСС. Он меня забрал с собой в Туву. А когда его перевели на другой участок, я перевелся в Чечено-Ингушский госуниверситет. И каково было мое удивление, когда в группе я встретил своего одноклассника Лечи Шахгиреева, с которым мы вместе заканчивали 10 классов. И там же я познакомился и дружу с Ахмедом Хусихановым, Сайханом Мусаевым, Владимиром Хазан. Последний ныне профессор Иерусалимского университета.
Вот этот год учебы в Чечено-Ингушском университете был не столько годом познания и приобретения знаний, потому что я к этому времени закончил 4 курса и перевелся, а тогда полный учебный курс был всего 4 года, сколько годом познания дружбы. Мы практически весь световой ден, захватывая часть ночи, проводили вместе. Мы все молодые, кроме Сайхана Мусаева никто не был женат, позднее и Лечи женился.
И вот неуемный характер Лечи проявлялся и здесь. Он был большой заводила. Мы постоянно куда-то ехали, спешили, опаздывали, хотя все время на месте события, будь то свадьба, день рождения или какое-то торжество, оказывались раньше всех. Ездили на Каспий. Тогда там был наш студенческий лагерь Манас. И месяц, который мы там прожили, нас еще больше объединил.
Должен заметить, что Лечи был очень смелым человеком. Бывали моменты конфликтов. Как известно, юность без них не обходится. Не всем хватало мужества, но Лечи в конфликтной ситуации не терялся и спину не показывал. Он на удивление всех мог сглаживать эти конфликты своим миролюбием, добродушным характером, оставаясь при этом смелым и мужественным, не теряя достоинство.
Все эти годы длилось мое знакомство с его прекрасной семьей. Корни человека надо искать в его семье. Лечи рос без отца, но у них была прекрасная семья, и мать добрейшей души человек. Интеллигентная сестра с высшим образованием; по-моему, она была фармацевтом-провизором, заведующей аптекой, сама готовила лекарства. По тем временам это была умнейшая женщина.
Это большое достижение для чеченской девушки. Я знаю, с каким трудом моя сестра Брильянт Тутаевна становилась врачом. Она шесть раз поступала в Краснодарский мединститут. Сейчас она заслуженный врач Российской Федерации. Возглавляет службу ВТЭК Ямало-Ненецкого Автономного Округа. Сестра Лечи производила на нас тогда удивительное впечатление и своей красотой, и своей интеллигентностью. Вот этот богатый дух своей семьи Лечи пронес через всю свою жизнь.
После окончания университета в 1974 году я уехал в Советский район, ныне Шатойский. Это моя Родина, я по тейпу Келой, но постоянно приезжал в Грозный, и мы с Лечи и друзьями встречались. Когда на год их призвали в армию, мы на короткое время расстались, а потом мы снова встречались в Грозном. Я приезжал с Шатоя, они со своих сел, где работали. А потом нас опять судьба раскинула по республике. Ахмед Хусиханов стал вожаком комсомола Надтеречного района, Сайхан Мусаев работал в министерстве просвещения, и все же мы каждую неделю встречались. Эта дружба продолжалась до тех пор, пока я не уехал на Север. А в Советском районе я дослужился до директора школы. Потом работал в райкоме партии. Оттуда уехал на Крайний Север, в город Новый Уренгой.
Там на Севере я работал редактором газеты «Газ Уренгоя» в течение 17 лет, до развала Советского Союза. Там же был и секретарем горкома партии. Затем в газовой промышленности занимал серьезные руководящие должности и часто приезжал домой. И во время войны под бомбежками мы встречались. Лечи я всегда видел жизнерадостным, уверенным в себе. Он приезжал ко мне в Москву, когда я учился в Академии общественных наук. Мы там провели незабываемые 10 дней. Между тем, я его очень просил продолжить работу над диссертацией. У него были большие наработки. Это же был талантище. Он откладывал на завтра, а годы шли. Я приезжал и первым делом искал своих друзей. Ахмед был далеко, на Украине тогда, потом переехал в Европу.
В очередной свой приезд я зашел к Лечи в кабинет, на тот момент он был деканом филфака. Я поразился, как он смог из такого, на мой взгляд, не любящего кабинетную работу человека превратиться в отличного руководителя. Видел людей, которые к нему заходят. Для нас он был Лечи, а для них Лечи Затвиевич, декан крупнейшего в университете факультета. Он решал служебные вопросы очень легко, без напряжения, без крика. И когда Лечи погиб, все, с кем бы я не говорил, не могли сдержать слез. Хотя мы уже взрослые люди, прошли две войны, видели много смертей, потеряли родных и близких, но смерть Лечи потрясла многих. Когда я разговаривал с Володей Хазан, он плакал в трубку.
– Идрис, – говорит, – я много лет не могу позвонить его жене Айзан и выразить свое соболезнование. Я считаю, что по телефону выражать соболезнование неприлично по поводу утери друга.
Однако я сумел им организовать переговоры. И Володя из Иерусалима минут 40 говорил с Айзан по телефону. Излил свою душу, выразил соболезнования, сочувствие этой безвременной утрате.
Мне очень приятно и я рад, что Айзан, супруга Лечи, не забыла его, а теперь вообще решила книгой увековечить память о нем. Она вырастила прекрасных детей, работает по сей день педагогом, приносит пользу обществу. Мы вместе заканчивали университет. Она, правда, нацфак, а мы учились на отделении русского языка и литературы.
Годы быстро летят. О многих мы забываем. Но такие яркие личности, как Лечи Затвиевич Шахгиреев не своими должностями, а своим жизненным путем заставляют помнить о себе. Дала Декъалвойла иза!
Шарани Джамбеков,
кандидат филологических наук, писатель.
ОН БЫЛ РОЖДЕН ДЛЯ ДРУЖБЫ
Вопрос, о чем говорить, не должен стоять между отношениями нас с Лечи. Как-то мы с Айнди Хумакиевым разговорились на подобную тему, последний был ближе к Лечи, чем многие наши друзья. Лечи и Айнди очень много времени провели вместе, как говорится, и спали, и дневали, словом, не разлей вода. А как начиналась их дружба, думаю, читателям будет интересно.
Еще в стародавние советские времена они оба работали директорами школ. Было это где-то то ли в Старопромысловском, то ли в Грозненском сельском районе. Это было задолго до того, как у нас тут образовалась своя дружеская компания. Видимо, Лечи сначала был учителем, а потом уже его избрали директором. А был он, кстати, хорошим организатором. Это у него от Бога было все. В школе ему не дали долго быть учителем, тут же выдвинули на должность директора.
И вот на одном из совещаний районного масштаба будущие друзья сидели рядом. В переднем ряду был Айнди, а за его плечом, буквально в затылок ему дыша, сзади сидел Лечи. Выступающий, какой-то ответственный партработник, правдой и неправдой хотел протащить какое-то несправедливое решение. Вопрос буквально был поставлен на согласование и как бы обсуждению не подлежал. Тут Айнди Хумакиев встал и лавой пошел на оратора:
– Вы что себе позволяете, тут же коммунисты сидят, как можно так не считаться с мнением актива и протаскивать желаемое, выдавая его за действительное. Не надо нас держать за дураков. Пока я в этом зале, такое решение не будет принято!
Хаким озадачился, даже растерялся малость. Попросил прощения и сел. Ошарашенный зал пока молчал, а сидящий сзади Лечи положил руку на плечо Айнди и сказал:
– Спасибо тебе, брат, за правду и решительность. Если ты не опередил бы меня, уверяю тебя, сказал бы тоже самое!
Айнди потом вспоминал, что в тот момент даже был готов уйти с работы, чтобы не пропустить такое несправедливое решение. Вот этот смелый разговор и дерзкий поступок коллеги и объединил этих двух людей. Да и Лечи сам был свидетелем той накаленной обстановки в зале. Многие проглотили эту неправду и молчали ради сохранения то стула, то портфеля. В любом районе не ахти какая, но должность и работа, где сольно можно хлебать, есть. Но Айнди пошел на риск, снимут, не снимут – ерунда, в такой момент важно иметь честь и свою позицию. А таким дерзким и находчивым в нужный момент всегда был и сам Лечи. Вот так они и сдружились.
Во многих случаях мы соглашались с Лечи. Правда, я-то намного старше Лечи, но это мне не мешало признавать его правым, наоборот, было приятно, когда ум человека взрослее его самого. Он среди нас имел право на любое предложение. Лечи всплыл в нашей компании, как заместитель декана. Когда он поднялся даже до должности декана, он лучше нас умел строить взаимоотношения с начальством, с людьми, с подчиненными и студентами. Это была наша буферная зона при часто меняющихся ректорах университета.
Лечи умел уважить любого своим обаянием и всегда своего добивался. Мы по сей день это называем феноменом Лечи. Это так и должно быть. Таким же человеком со своим феноменом был и Имран Джанаралиев, которого тоже сейчас среди нас нет. Третьего такого человека я не знаю. А если знаете Вы, то назовите. Во всей Чечне после смерти ученых-интеллигентов я не видел таких многолюдных похорон. Он людям делал добро, и они ему этим же отвечали. Нечто подобное я пережил однажды. Это было, когда убили моего брата. К нам долго ходили люди и рассказывали о добродетелях брата. Он был убит федералами. А люди рассказывали о его учтивости, щедрости и благородстве. Благим делам Лечи не было конца.
Я в селе мало жил и не знал, что брат мой чуть ли не первый парень на селе. Столько позитивного о нем говорили сельчане, я удивлялся, когда же он успевал им так понравиться. Вот так и на селе и в городе был любимчиком публики Лечи. Он владел не только нашими симпатиями, но и материальными ресурсами, но он не был рвачом. Будучи из самодостаточной семьи, он имел большую добропорядочность и щедрость. Он из своих близких или родственников ни одного человека не воспитал стяжателем, чтобы его поставить на какую-то должность. Бытует же мнение в обществе, что человек сначала должен жить для себя. А у Лечи было все выше этого понятия, он жил одновременно для всех. Его феномен проявился после его смерти. Когда Лечи умер, многим показалось, что мир рухнул. Это была страшная трагедия.
Нам всем казалось, что этого быть не может. Есть же у людей понятие: такого быть не может, потому что никогда не может быть! Окажись на месте Лечи любой другой при тех же условиях военных лет, при коммерческих отделениях на факультете собрал бы себе немало богатства, но Лечи был не такой. Это честнейший человек, большой юморист, организатор, неординарная личность. За время работы деканом он не уволил ни одного работника и никому не отказал в помощи. Там, где было свое влияние, и он мог что-то сделать, он делал это бескорыстно.
Был у нас один случай. Кстати, Лечи хорошо улавливал любой момент, не терялся и владел ситуацией. В 1995-ом году это произошло. Первая фаза войны прошла, и мы потихоньку начали появляться в университете. Все по работе соскучились. Хотелось знать, кто, что, как пережил. Главный корпус университета был разбит. Нам дали один корпус бывшего 15-го интерната и один корпус отдали медфакультету. Естественно, мы чистили здание, убирали мусор, готовились к занятиям. Потом С. Хаджиев, тогдашний Глава Правительства, понял, что мы там не уместимся, и все отдали нам. До сих пор корпус университета остался тот же, только спортзал там достроили и все.
Вот мы все собрались там и Лечи меня поймал на одной словесной оплошности. Он мне говорит: «Ты преподаешь традиции, но сам их не соблюдаешь». А случилось это так. Мы о чем-то горячо рассуждали. В это время подходит один мужчина и у меня спрашивает: «Где тут корпус врачей?» А их девчата в белых халатах благоустраивали двор неподалеку от нас. Они с нами соревновались по благоустройству, тоже хотели тут остаться. И я в этот момент, не задумываясь, отвечаю пришельцу: «Вон там заверни за угол и увидишь врачей!». Лечи так закрутил мой ответ, что из этого получилась хорошая притча. Мы долго хохотали. Он говорит, что я должен был пойти с ним за угол здания и показать ему врачей. Вот такой он был находчивый человек. Из простой фразы мог делать шутку, притчу, даже целый анекдот.
Если не рассказать про его острый ум и юмор, то считай, что мы про Лечи ничего не сказали.
– Помнишь Хамзата Исмаиловича, бывшего проректора?
– Конечно, помню. Отец Канты Ибрагимова, нашего писателя.
– Да-да, он самый. Хамзат Исмаилович же был высокого роста. И вот идет в университете заседание ученого Совета, на котором присутствует друг Лечи, декан экфака Сайдали Дахтаев и сам Лечи, в общем, полный зал ученых людей. А у этого Сайдали, как у Мусы Халидова, есть привычка выступать на любых мероприятиях. Если Муса выступает грамотно, смакуя слова, то Дахтиев любит бурную речь с пристрастием. Было это при ректоре Адлане Хамзаеве. Обсуждался вопрос о доплате за бензин ученым, которые ездят на работу на своих машинах. Тут поднялся на трибуну Дахтиев и начал требовать машины и бензин для деканатов. Забеспокоился и Хамзаев, не то этот всю «малину» испортит. Обстановка накалилась в зале. Хотели потихоньку добиться списания бензина, а тут базар получился. И тут Лечи с места реплику ставит:
– Сайдали, когда говоришь на ученом Совете, вставать надо с места!
Тут в зале поднялся хохот. Дело в том, что со стороны Лечи смотрится оратор у трибуны и сидящий рядом высокий Хамзат Ибрагимов как бы на одном уровне.
– Так я же стоя говорю! – сокрушался декан экфака.
Такая находчивость Лечи и его уместный юмор всех поражали. Сайдали только потом понял подноготную сказанного.
Был еще другой случай. Нас с Эльбрусом Минкаиловым пригласили участвовать в издании сборника стихов – антологии поэтов Северного Кавказа. Предварительное совещание было в Пятигорске, а в Нальчике проходила конференция. Словом, решено было издать поэзию и прозу писателей Северного Кавказа. Издание намечалось солидное. Больше всех места отдавали нам. Надо было собрать стихи в переводе на русский язык корифеев чеченской поэзии, от Мамакаевых до Апти Бисултанова и Умара Яричева. Мы с Эльбрусом даже вошли в редакционную коллегию. Это было еще при Ахмат-Хаджи (Да будет им доволен Аллах!). Он обещал оплатить нашу долю издания.
Вот про эту поездку узнал Лечи. Он тут же начал собираться и еще прихватил с собой водителя Айзан на «Газели» Эми Сентябриева. Время сложное, военное, мы хотим его отговорить, приводим все доводы, шутим. Ничего на Лечи не действует. Тогда Эльбрус говорит:
– Хорошо. Мы скажем, что Эми наш водитель. А кем мы там представим тебя?
– Руководителем делегации! – тут же отвечает Лечи, и был таков. Никогда за словом в карман не лез.
Два дня мы были на совещании. Лечи был «руководителем делегации». Вот так мы вместе решали судьбу антологии. Правда, после этого один сборник они издали. Он у меня есть дома. Дальше дело не пошло. Не стало нашего Президента, и остальные отказались платить за издание. Между тем, Лечи скрасил наше пребывание в Нальчике, а так нам действительно было бы трудно поехать и приехать. Чеченцы тогда были на особом учете.
С тех пор мы с Эльбрусом даже в гостях у друзей Лечу представляли как руководителя нашей скромной делегации.
Как-то я готовился поступить в аспирантуру, готовился тщательно, очень серьезно занимался. Знал, что иначе мне не пройти отбор. Мы добились места в Москве для Грузинского института литературы Академии наук Грузии. Словом, место поступило в Тбилиси. Если мне одному поставить неуд, то место доставалось грузинам. Этого допустить мы никак не хотели. Мне дали место в Тбилисском университете. Месяца два я там готовился. В общежитии у меня была своя комната, где я учил немецкий язык, историю партии и ряд предметов.
В это самое время там появился Ахмед Хусиханов. Он после аспирантуры в Саратовском университете приехал сюда на защиту диссертации. Мы с Ахмедом хорошо устроились. Живем. И вдруг перед защитой Ахмеда подкатила целая команда болельщиков. Разумеется, командует парадом руководитель делегации Лечи Шахгиреев, а он очень сильно измывался над Ахмедом. Они тоже старые друзья, вместе в армии служили, в университете в одной группе учились. Но у Ахмеда была одна слабость: он засыпал в любом месте, в любой позе, а вечером тем более. Словно болеет «куриной слепотой».
В тот вечер мы хорошо посидели. Утром Ахмеду надо на защиту диссертации, но Лечи нет. Обещали, что в университет пойдем вместе. Еще бы, он ради нас шесть часов колесил на автобусе. Надо же рано пойти, подготовиться, а там еще оппоненты с разных концов страны. С тревогой ждем Лечи. Он вскоре появился. Ахмед набросился на него, мол, ответственный момент, нельзя было пораньше встать?! Тоже мне, руководитель делегации… Лечи, как ни в чем не бывало, говорит:
– Кого трогает чужая забота. Иди, защитись, но прежде сообщи, где банкет будет?
Ахмед недовольный. Лечи смеется. Тут же вышли и поехали в университет. Нам сообщают, что кто-то должен выступить и рассказать о кандидате, его работе, вообще дается нам минут 20 для речи. Ранее я бывал на защитах, но не помню, чтобы кто-то там речь толкал. Тем не менее, начал готовиться. Сел в нижнем ряду, буквально перед кафедрой, и строчу наброски. Хоть какие-то тезисы будут. Вскоре мне передают записку от Лечи:
– Шарани, спасай положение, Ахмед уснул!
Я долго носил эту записку, недавно только она куда-то затерялась в вещах. Потом после защиты я спросил у Ахмеда: «Правда, что ты уснул? А то Лечи горазд на всякие выдумки про нас».
Оказывается, Ахмед ранее прочитал статью оппонента и был готов отвечать на ее замечания. Имея в запасе 20 минут, он решил немного вздремнуть, но об этот мы с Лечи не знали, поэтому мне пришлось будить Ахмеда пораньше, толчком в плечо. Лечи момент очень понравился и он часто рассказывал про этот случай в университете.
Узнал я еще о незаурядной смелости Лечи. Правда, в тот момент нас с Эльбрусом женщины запутали в той ситуации. Все равно я не решусь сказать, как бы я себя повел на месте Лечи. Было это средь бела дня. В корпус филфака заходят студенты. На ступеньках стоят два бойца в полной амуниции с автоматами. Третий, кто с ними был, видимо зашел к ректору Хамзаеву, а мы с Эльбрусом стояли шагах в 7-8 от них. Вдруг тишину прорезала канонада ружейного огня. Мы все застыли от неожиданности. Студенты разбежались кто куда, и видим два парня из пистолетов Стечкина в упор стреляют в этих солдат.
У них из рук сползли автоматы и упали на ступеньки. Лежат бойцы-контрабасы и истекают кровью, а два бандита спокойно перешли через дыру в заборе и испарились. Тут женщины, студентки. Крики. Нас с Эльбрусом затащили в столовую, а потом еще дальше спрятали. Вдруг сейчас будет облава или начнут пулять в отместку по всем, кто на улице.
Слава Аллаху, все обошлось. Оказывается, Лечи вышел, сел с ними в БТР и сопровождал трупы до морга. Он не растерялся. Действовал четко. Всех студентов увел из-под огня. Благо и погоню не устроили. Все само собой разрулилось. Лечи и Лема Турпалов шустро поступили. Лечи тогда еще не был деканом, но все же взял на себя разрядку ситуации.
Потом еще одну русскую женщину убили. Она работала в администрации университета. Лечи помог доставить труп ее родителям. Или во время другого случая, когда снайперы убили 4-х студентов, хорошо показал себя Супьян. Закрыл веки, связал скулы. Сделал все, что подобается мусульманину делать в трудный час или скажем в трагический момент. Вот в этих ситуациях как быть, я не знаю и боюсь, что не справлюсь. А готовность Лечи попасть в любую ситуацию говорила о его незаурядной смелости и решительности. Видимо, тут и армейская закалка пригодилась. В последствии я Лечи признался и сказал: «Рядом с тобой и умереть не страшно!».
Мне приятно, что та дружба Айнди Хумакиева и Лечи оказалась прочной. Они всегда понимали друг друга и гордились этим. Как-то мы с Айнди оказались вместе в санатории, разговорились о друзьях, и вот он мне поведал один случай. От Лечи я никогда такого не слышал, а Айнди говорил как будто в шутку:
– Давай, пользуйся моим благородством, пока я жив, а то скоро «уйду» и пожалеете!
Это такой открытый человек с прозрачным сердцем и чистыми мыслями. Таким же был и Имран Джанаралиев. Окажись я сейчас с ними в компании, я бы им сказал: «Сделайте хоть что-нибудь неугодное окружающим! Не то слишком праведны вы оба. А такие долго не живут. Аллах их первыми забирает, зная, что за ними грехов нет». Лечи всегда излучал свет, он весь горел от доброты и душевной чистоты. Если днем встретишь его, даже мысли светлели, как родниковая вода после дождя.
Помню все похороны наших старших товарищей: Вагапова, Эсхаджиева, Бибулатова и других, некрологи, написанные о них, соболезнования. Много раз писали про Лечи наши именитые журналы. Что примечательно, не было случая, чтобы Лечи кому-то в помощи отказал, а бывали невыполнимые дела, но Лечи все превращал в шутку. И любое дело в его исполнении выглядело мелочью.
– А помнишь Ахмеда Мальсагова, он русский фольклор преподавал?
– Конечно. Он был Орстхоевец. Его студенты уважали.
Как-то к Лечи пришла его жена, теперь уже вдова Айшат. А с ней был Хаджимурад. При живом Ахмеде он был еще маленьким, и отец любил с ним прогуливаться по городу. Соратники по университету шутили:
– Если б внука вел за руку, а то сына, неприлично по нашему этикету!
– Не переживайте, этот будет лучше Шемилевского!
Вот этот самый Хаджимурад подрос. Айшат пришла за помощью к Лечи. Что примечательно, все пять лет учебы парня Лечи окружил его отцовской заботой, не давал ему спуску, заставлял учиться.
Нынче где-то работает ученый Хаджимурад Мальсагов. Айшат приехала отблагодарить Лечи. Пригласила на торжества по случаю получения сыном диплома. Помню, как Лечи тепло проводил ее. Айшат называла Лечи своим братом. Оказывается, до Чечни она обошла с сыном его ингушских друзей. Они даже не поинтересовались учебой парня в школе. А Хаджимурад умный парень, берег честь своего отца ученого.
Сожалею, что не смог поехать на 70-летие Ахмеда Мальсагова. Он был большой интернационалист. Сочувствовал и помогал студентам ингушам, но никогда и чеченскую группу не ущемлял. Он никогда в ущерб чеченцам не был ингушом, называл гусаром. Вот так и Лечи умел вести себя в тейповой политике. Когда чеченцы собирали съезды тейпов, Лечи говорил им, я из всех тейпов. Он был прав. Когда его не стало, у нас образовался большой вакуум. Его нишу заполнить было некем и нечем.
В университете пришлось отменить занятия. Все студенты поехали на похороны любимого декана и преподавателя. Обычно у нас тезет стоит три дня, а то и неделю. С Лечи же проститься люди ехали целый год. Я бы себе пожелал таких пышных прощаний. Между прочим, мы и сегодня не простились с ним. И это не случайно. Вот есть люди, которые воспитательный процесс переводят на крики, ругательства, понуждения, у Лечи же все было наоборот. Подкупало его ласковое слово, взгляд, душевная простота.
Вот без этого случая я не дополнил бы его портрет. Нас один профессор пригласил на торжественный ужин. Имя называть нет надобности, поскольку все разрешилось благополучно. Какой там был повод, не помню, но в числе приглашенных не было одного нашего близкого друга. Они с профессором были в размолвке, какая-то пустяковая ссора, не достойная ученых мужей. И был еще один наш приятель, на которого тоже обиделся профессор. Тоже какая-то мелочная ссора. Он, спустя 2 месяца, узнал, что у профессора дядя скончался. Естественно и задержался с соболезнованиями.
Кстати, о величайшей дипломатии Лечи… Он позвал меня к себе. Ехать мы должны были на машине Лечи. Я подошел, Лечи быстро собрался, и мы поехали к обидчику профессора, но до этого я старался их примирить. Профессор меня приструнил и отказал в перемирии. И тут Лечи его сейчас берет с нами. У меня на душе небольшая тревога. Лечи говорит этому: «Давай быстро собирайся, едем в гости». Хотя он не был приглашен, мы это знали. Но Лечи не дал спуску: «Что это за такое, разве чеченцы приглашали друг друга на той». Поехали. Потом за вторым заехали, с этим профессор лет 40 дружил, а сейчас из-за пустяка не разговаривают.
Мы прибыли к профессору. Тот удивился, увидев своих обидчиков, но промолчал. Мы расселись. Профессор зашел в соседнюю комнату и никак не хотел выйти к гостям. Лечи позвал его. Хотя и профессор, но он был по работе в его подчинении. И Лечи с ходу говорит:
– Вот этих твоих врагов, двух гадов, я привел к тебе. Делай с ними, что хочешь, но чтобы сегодня все расставались друзьями!
Мы все засмеялись. Вот такая природная дипломатия сидела в нем. Ему отказать было невозможно. Мой дедовский метод в этом случае оказался бессилен, а юмор Лечи пришелся ко двору. Вот так за одну минуту он примирил три семьи. Как говорят чеченцы: «Ни говорил, ни просил, в славословии не упражнялся, а вот людей примирил»…
А вот как мы у него выявили этот природный талант, скажу еще. У нас до него заместители декана часто менялись. Помните, в советское время бывало, партия, если захочет испытать человека, давала ему трудный район. Справиться, пожалуйста, продвижение по службе обеспечено. Этот же принцип действовал и в деканате филфака. До него там «парились» Джабраил Гакаев, Аюб Манкиев и другие мощные акулы университета, но тут у них нервы сдавали. Было там и много женщин. Но погода там была иная. При Кан-Калике туда назначили Лечи. Вот с тех пор мы все стали неразлучными друзьями. Он сумел расставить все точки над i. Его характер нам понравился. Это был настоящий воспитатель воспитателей.
И был у него удивительный характер. Как и Лема Турпалов, он не терпел, когда кто-либо из компании платил за обед в кафе или столовой. Нам становилось не по себе. Говорили: «Лечи, нам неудобно. Порой дай и нам рассчитаться». Он улыбнется: «Вот когда меня не будет – пожалуйста!»
Это был человек из песни его зятя Магомеда Дикаева: «Я человек без врагов и рожден я для дружбы!»
Лечи очень любил этот мир и людей сильно любил. Так мы и не поняли, он мир больше чем людей любил или наоборот. К слову, вспомнил еще один эпизод, рассказанный мне Айнди. Лечи сказал, что первым в дружбе у меня ты – Айнди, а потом Шарани и Хасан. Он Вас часто вспоминал. Хасан Гандиев сейчас декан в пединституте. Если б спросили меня, то я по шкале дружбы Хасана поставил бы впереди себя. Даже в ту трагическую ночь, когда произошла эта автокатастрофа, и насмерть разбились Асрудди и Лечи, наш друг Хасан первым выехал на место. Это случилось на трассе где-то в районе Гехи-Кулары. В эту ночь я Хасана оценил еще выше. А так мы все были одинаковы.
Чтобы не завершить повествование на такой печальной ноте, еще один штрих. Это было время, когда наша кафедра становилась на ноги. Я как-то вечером задержался на работе и меня спрашивают:
– Что ты так запозднился, пошли домой!
– Не могу, а то Лечи Затваевич внесет сегодня какие-то изменения в структуру, а я утром это знать не буду.
Между тем, он же был и большим новатором. Он много изменений и дополнений внес в структуру факультета. Думаю, что вы это знаете из рассказов других наших друзей.
Именно таким был Лечи Затваевич Шахгиреев. Мой хороший и душевный друг.
Дала Декъалвойла хьо, Леча!
Дерриг эхартахь хила дезаш ду-кх вай!
Владимир Хазан,
профессор Израильского университета.
ТАЛАНТ ДРУЖБЫ
Лечи я знал больше двадцати лет. В годы учебы в университете мы не были с ним по-особенному близки, по крайней мере, мне не припомнится, чтобы я его, а он меня выделял из обшей массы наших однокашников. Приятельство, а потом и дружба начались ближе к окончанию университета.
В выпускное лето 1974 года мы небольшой компанией – Лечи, я, Идрис Хункаев и Сергей Дрокин – отдыхали в нашем университетском студенческом лагере «Манас» на Каспийском море. Было весело и беззаботно, как это бывает только в молодые годы. Пожалуй, именно тогда завязались мои первые дружеские отношения с Лечи, там он впервые открылся для меня как преданный товарищ, человек слова, на которого можно опереться, как на самого себя. С этого времени тянется лента моих воспоминаний.
…Доброе утро, дяди Володя!
После университета нас призвали в армию, его осенью 1974-го, а меня весной 1975-го. Оба мы попали в стройбат, он в Московский военный округ, я – на Украину. После проведенного вместе июльского отдыха на Каспийском море мы как-то потеряли друг друга из виду. Не могу сейчас с уверенностью сказать, знал ли я тогда, что Лечи, как и я, брит наголо и одет в военную форму. Наверное, через общих знакомых какие-то слухи до меня доходили, однако, где он находится, по какому адресу посылать письма, этого я совершенно точно не знал. Каково же было мое удивление, когда летом 1975 года в строительный батальон на станции Лозовая, где я служил, пришло письмо из Москвы от «рядового Шахгиреева». Он каким-то образом узнал мой адрес и вот решил дать о себе знать. «Я служу в армейской газете», – писал Лечи, – служба можно сказать даже интересная. Сначала как и все «был на лопате», работал на стройке, но потом меня заметили как «грамотного» и попросили написать корреспонденцию. После отбоя, когда рота дрыхла, я сидел в «каптерке» и сочинял свою первую корреспонденцию о нашем военно-строительном житье-бытье. Она понравилась, и в газете ее напечатали. Так я и стал военным журналистом». Я порадовался за друга, моя армейская карьера оказалась куда скромнее. Меня, правда, тоже заметили как «грамотного», но произвели всего лишь в штабные писари.
Между нами завязалась переписка, сначала я писал ему на московскую армейскую газету, а потом, когда он демобилизовался, «на гражданку», домой, в Грозный. Пожалуй, это Лечино письмо и было той поворотной точкой в наших отношениях, с которой они по-настоящему начались.
Летом 1976 года из армии вернулся и я. А через год, кажется, в июле 1977-го, была свадьба Лечи и Айзан. Боже, какими молодыми и красивыми они тогда были! Да и сам я был тогда почти на сорок лет моложе. Не знаю, помнит ли Айзан, как молодцевато я танцевал тогда «Лезгинку»!..
Я помню эту свадьбу, как будто она произошла вчера, и с той поры не минуло нескольких десятилетий. Много было в жизни всяких других празднеств и торжеств, но почему-то эта свадьба запомнилась особо своей неповторимой прелестью молодых лет, своим, как сказал бы поэт, «буйством глаз и половодьем чувств».
Дом Шахгиревых и тот родовой, родительский, что был на Ханкальской, где жила Лечина мама и многочисленная родня, а уже потом и они с Айзан, сделался для меня – не побоюсь этого слова – родным. Сколько воспоминаний с этим связано, трудно перечислить!
Когда у Лечи и Айзан родился долгожданный первенец Ислам, это был не только их праздник, но и праздник всех, кто их знал и был к ним близок. В начале 80-х годов Лечи с Исламом и я взяли путевки в тот самый университетский лагерь «Манас», что я упоминал выше. Жили мы в одной комнате. Поутру Ислам просыпался, приподнимался на кровати и как воспитанный ребенок первым делом произносил: «Доброе утро, дядя Володя!». «Доброе утро, Ислам!» – ответствовал я.
Так и звучит в моей памяти до сих пор тот звонкий голос 4-х или 5-ти летнего Ислама: «Доброе утро, дядя Володя!»
И тебе, Ислам, всего только самого доброго!
…Нет ни эллина, ни иудея
Если попытаться в двух словах определить его характер, то для меня ими будут «щедрость» и «бескорыстие». Возможно для кого-то в Лечи были важнее какие-то другие качества, но чем больше я о нем думаю, тем мне больше кажется, что он не умел, а главное, не хотел извлекать для себя пользу там, где для этого и стараний особенных прикладывать не нужно было. Это поразительное устройство его сознания и души нередко ставило меня в тупик, его поведение приносило ущерб ему самому. Я не раз, помнится, говорил ему, наблюдая, как он старается сделать добро какому-то человеку, который этого не только не заслужил, но даже по достоинству оценить и запомнить не сможет: «Но ведь ты не извлекаешь из этого никакой личной пользы». «Почему ты считаешь, что польза – главное на свете? – обычно отвечал он мне. – Мне приятно это делать, и в том моя «личная выгода».
Я не хочу сказать, будто бы он был наивен и не замечал, что законы, по которым живут многие другие люди, заметно отличались от его жизненных принципов и убеждений. То, что добро и зло существуют в непримиримой вражде, он понимал не хуже, а возможно, и лучше других, но в своих пристрастиях Лечи был непоколебим. Противостоять его желанию сводить разных людей в один круг и тем самым зачастую примирять непримиримое было бесполезно. Я никогда в жизни не встречал людей, у которых в такой мере, как у него, было бы развито чувство «соединительных человеческих связей», стремление сдружить всех со всеми. Это было в Лечиной крови. Как-то я сказал ему в шутку, что если когда-нибудь на свете закончатся все войны и наступит всеобщее мировое братство, ему просто нечем будет заниматься. Как во всякой шутке, теперь я в особенности хорошо это понимаю, в моем замечании было немало правды.
Про таких обычно говорят: «свои парень», «душа нараспашку». Мне не очень нравится выражение «душа нараспашку», в нем имеется какой-то оттенок бездумного ухарства, нечто от характера наивного и простецкого. К Лечи, как мне кажется, более подходит другое определение – «неэгоистическое отношение к человеку». Здесь «деловые» – должностные, карьерные, корыстные в конечном счете – мотивы уходят на второй план, а на первый выступают те самые щедрость и бескорыстие, которые самого Лечи так подкупали в других людях.
Я думаю, что с тем же Лечиным отношением к человеку, прежде всего, как к человеку, а уже потом как к начальнику или подчиненному, бедному или богатому, глупому или умному, было связано его чувство национального равенства. Ни один народ не лучше и не хуже другого, ни у кого нет ни права первенства, ни унизительной роли жертвы. Будучи настоящим сыном своего народа, не на словах гордившимся тем, что родился чеченцем, Лечи не делил, однако, людей исключительно по принципу национального происхождения. Это вообще не было принято в нашем кругу. Я еврей, проживший в тогдашней Чечено-Ингушетии более 30 лет – с начала 60-х до 90-х, по сути, с малолетства до зрелого возраста, учившийся в грозненской школе, потом в пединституте, а еще позже – заведовавший кафедрой русской литературы, не припомню, чтобы хотя бы однажды испытал какую-нибудь покоробившую меня «национальную ущербность». Поэтому веду сейчас речь не об элементарных и широко распространенных, в общем-то, нормах национального дружелюбия и соседства, которые встречал в избытке, а о другом – о поразительной Лечиной способности, опять же, как я думаю, зависящей от склада его характера, от бескорыстности и щедрости натуры, воплощать в жизни стародавнюю мудрость о том, что все нации paвны, и что «нет ни эллина, ни иудея». Это шло и от его семьи, той, в которой он родился и вырос: матери, братьев, сестер, а потом и от его собственной, которую он создал.
Мне никогда не забудется застолье, которое он втайне от меня организовал, когда в начале 90-х годов я собрался репатриироваться в Израиль. На нем присутствовало десятка два людей, в основном чеченцы, частью мне знакомые, а частью нет. Но была это не просто «отвальная» или банальные проводы, когда провожающие говорят отъезжающему принятые, обязательные по исписанному ритуалу слова. В моем сердце тот вечер остался как печальное расставание с друзьями, с городом Грозным, в котором прошли мое детство и юность, где я учился, рос, формировался как личность, работал, женился, создал семью. Но в еще большей степени он оказался памятным какими-то пронзительными пожеланиями одного «малого народа» другому о том, что мы должны гордиться своими национальными корнями, заботиться о них, оберегать, но – упаси Боже! – полагать, будто бы у других народов они менее глубокие и крепкие. Главной скрипкой на том вечере был, конечно, Лечи, которому, помимо многого другого в жизни, я был обязан и этими щемящими сердце проводами.
…Как на моем месте поступил бы Лечи?
То, кем мы являемся, по крайней мере, какой-то своей значительной частью, складывается как «сумма влияний» наших друзей.
Я знал Лечи 22 года и смело могу сказать, что во мне осталось немало от его личности, как в нем, возможно, что-то и от меня. Наверное, в этом и проявляется высшее предназначение дружбы – оставить частицу себя в своем друге.
Лечи обладал природным талантом дружить. Имеется и такой, теперь я точно это знаю. Как всякий другой талант его трудно привить или воспитать, с ним в определенном смысле нужно родиться. Или во всяком случае иметь к нему моральную и психологическую предрасположенность. Лечи ее, без сомнения, имел. Он не просто умел дружить, для него в этом заключалось самое сокровенное таинство и смысл жизни. Он в точности подходил под то восточное изречение, определение дружбы, которое часто произносят в виде застольного тоста, но далеко не всегда ему соответствуют: «Если бы ты был на мне горящей рубашкой, я бы и тогда тебя не сбросил». Лечи не только произносил эти слова, но и соответствовал им. За долгую историю нашей с ним дружбы я убеждался в этом не раз. О его щедрости, готовности поделиться последним я уже упоминал, однако хотелось бы эту тему продолжить.
В разных жизненных ситуациях мне неоднократно приходилось ловить себя на мысли, что я не такой, как он. Его требованию самоотверженной и беззаветной дружбы непросто было соответствовать. Не раз и не два попадая в сложные житейские ситуации и не зная, как себя лучше повести, я мысленно себя спрашивал: «А как на моем месте повел бы себя Лечи?». Не стыжусь признаться, я старался в чем-то ему подражать, особенно там, где недоставало собственной воли и решимости. Не забуду, например, того, как после своей диссертационной защиты я ломал себе голову, как лучше отблагодарить председателя Ученого Совета, интеллигентную даму, которая отнеслась ко мне весьма внимательно, но по какой-то причине не сумела присутствовать на послезащитном банкете. Отблагодарить ее очень хотелось! Перебрав все возможные подарочные варианты, я остановился на почти беспроигрышных цветах. Это был, пожалуй, единственный вариант: цветы женщине – красиво, благородно, никто не усмотрит в этом никакою подвоха, а главное, сама председатель, пугавшая своей величественной недоступностью, будет довольна. Но сказать легче, чем сделать! Три цветочка не подаришь, нужен роскошный букет, который стоил целое состояние, т.к. дело происходило зимой. С деньгами было негусто, а еще предстоял обратный путь домой, благо, имелся купленный заранее билет на поезд. Я колебался. «А как на моем месте поступил бы Лечи?», – решительно спросил я себя. Вопрос был риторический, и ответ заранее ясен. Денег, хотя и в обрез, но хватило на соответствующий случаю букет. Довольны были все три участника этой маленькой, но правдивой истории: ученая дама-профессор, потому что какая женщина не любит, когда ей преподносят цветы, тем более букет, в самом деле, был роскошный; я, который с достоинством вышел из трудного положения, хотя, возвращаясь домой, провел в поезде полтора суток, перебиваясь коржиками и чаем; и, наконец, Лечи, которому я по приезде поведал эту историю и который любил, когда поступали «как он» – по-рыцарски, самоотверженно, подчиняясь голосу чувства и не считаясь с прозаическими житейскими мелочами.

Прослезившийся профессор
Если начать вертеть «кинематограф жизни» назад, припомнится немало смешных и трогательных историй, оставшихся в памяти от Лечи. Выхватываю некоторые из них наугад.
В конце 80-х годов он приехал в Москву, где я тогда учился в докторантуре. «Под нажимом» родных и друзей Лечи решил защитить диссертацию. Кроме того, обязывало положение, он был зам. декана огромного филологического факультета в Чечено-Ингушском госуниверситете. Но для защиты от соискателя требовалось сдать три кандидатских экзамена: философию, иностранный язык и специальность, по которой он будет защищаться. Два первых были благополучно сданы, оставался третий, самый каверзный, поскольку сдать его нужно было только на той кафедре, к которой соискатель прикреплялся, как к ведущей и которая рекомендовала его к защите. В данном случае это была кафедра русской литературы 20 века Московского государственного педагогического института, известная своей требовательностью и даже, сказал бы я, некоторой суровостью по отношению к приезжим. Там собрались «зубры» – старые профессора, знавшие немалую часть русских писателей за последние полстолетия едва ли не лично. Получить у них положительную отметку считалось неслыханной удачей. Сказать, что Лечи накануне экзамена чувствовал себя «в своей тарелке», было бы большим преувеличением.
Всю ночь мы просидели с ним, стараясь предугадать наиболее «неприятные» вопросы, я выступал в роли консультанта. Легли под утро. Спавший от силы 2-3 часа Лечи поднялся, однако, без заметных следов дремотной вялости, видимо, сказывалось экзаменационное напряжение. Я ждал его в скверике между институтом и станцией метро «Фрунзенская» и молил высшие силы о снисхождении, пусть будет хотя бы «дохлая тройка», не самый, конечно, выигрышный вариант, но все-таки дающий возможность быть рекомендованным кафедрой к защите.
Когда показалась его стройная фигура, я не поверил своим глазам, на Лечином лице сияла торжественная улыбка. «Сколько?», – издалека с нетерпением закричал я. Шахгиреев, как бы играя на публику, хотя вокруг нас никого не было, остановился и, мастерски выдержав театральную паузу, с достоинством ответил: «Естественно, пятерка. А какие, собственно, могли быть сомнения?»
Потом, когда мы отмечали с ним это «историческое событие» (получить «отлично» у «зубров» было делом практически нереальным), Лечи рассказывал мне о подробностях экзамена. Отвечая на два первых вопроса, он, по собственному признанию, «не блистал», но третий вопрос билета был о советской поэзии времен Великой Отечественной войны. «Знаешь, что я решил?», – спросил он меня. – «Что?». – «Я решил проиллюстрировать свой ответ исполнением песен». – У меня хватило сил только ошеломленно прошептать: «Ты пел на экзамене?». – «А почему нет?», – весело спросил обладатель отличной отметки. – «Они начали мне подпевать, а Шешуков даже расплакался».
Тогда я понял все. «Зубры», услышав, как человек, приехавший с Кавказа, чеченец, стал напевать песни их молодости (по крайней мере, двое из них: заведующий кафедрой, проф. В.А. Лазарев и проф. С.И. Шешуков, были фронтовиками), причем не формально, ради оценки, а с чувством, как будто он был сам частью того мира, о котором пел, были потрясены. Вокальные способности моего друга, прямо скажем, были не выдающиеся, но чтобы растрогать эту комиссию какие-то особенные вокальные данные и не требовались. «Катюша» или «Вьется в тесной печурке огонь…», которые Лечи знал от первой и до последней строчки, били без промаха. «Зубры», понятное дело, не могли остаться равнодушными и стали подпевать экзаменующемуся. О какой «дохлой тройке» после этого могла идти речь?! Профессора-ветераны, не колеблясь, выставили ему высший балл и, если бы не необходимость экзаменовать других соискателей, присутствовавших в аудитории, наверное, еще долго не отпускали бы его от себя.
Воссоздавая в памяти его образ, человека, ушедшего в вечность, хочется сказать только одно: «Лечи, мы помним тебя!»
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Айзан Шахгиреева,
психолог, вдова Лечи.
ДОМ НА ВЕРШИНЕ РАЯ
Если твой дом на вершине горы, то первым жди бурю, молнии, грозы и мужественных гостей. А если твой дом на вершине райского холма Арш, то первым ты почувствуешь Божью благодать.
Летом 1971 года в деканате филологического факультета Чечено-Ингушского государственного пединститута я впервые увидела Лечи. Он был со своим другом Ахмедом Хусихановым, а я со своей двоюродной сестрой Тамарой Узуевой. Мы – абитуриентки, а они студенты второго курса филфака. Случайно разговорились. Лечи мне показался очень общительным человеком, и почему-то в душе осталось желание о новой встрече.
Обычно в чеченских семьях принято знакомиться с теми, кого давно знают по какой-то родительской линии. Однако наши родители не были знакомы, да и не могли быть таковыми: у Лечи не было отца, он рано умер, когда он учился в 9 классе. У Лечи была замечательная мать, у которой практически на попечении осталась большая семья: семеро детей мал мала меньше. Тут проявились ее лучшие качества. Да еще какие. Она одна воспитала детей честными, аккуратными и щедрыми. Эта была большая и дружная семья: вечером все собирались за столом и, общаясь, шутили, смеялись над какими-то своими действиями и словами. В этой семье я с первых дней почувствовала заботу и понимание, и с большим уважением относилась ко всем родственникам Лечи. В институте Лечи заметно отличался от других молодых людей, во всех его действиях и словах проявлялся такт, умеренность, доброжелательность и интеллигентность. В нем было удивительное человеческое начало. Он по жизни был лидером. Там, где был Лечи, был праздник. Он мог объединить самых разных людей по национальности, по социальному сословию, по возрасту. Но нам, его близким и родным, не хватало его внимания, его присутствия, так как он очень щедро отдавал это время тем, кто его окружал. Но это бумерангом возвращалось: где бы я не находилась, мне встречались люди, которые благодарно рассказывали о той помощи, которую Лечи им когда-то оказал. От этой благодарности у людей появлялась большая эмоциональная связь, а это надолго запоминается. Мне было приятно слушать этих людей и мне вспоминались слова пророка Мухаммада (саллаллох1и 1алайх1и васаллам): «Лучшие из людей те, которые приносят другим пользу». Мне верилось, что Лечи – один из лучших людей, и это помогало мне усмирять свои желания, мечты, связанные с житейскими потребностями. Среди многочисленных друзей и приятелей с Лечи однажды в наш дом пришел и Асрудди Лорсанов – высокий, красивый и улыбчивый. Асрудди был очень благодарным человеком и много делал хорошего для нас и наших родственников, для решения каких-то житейских проблем. Я всегда поражалась, как достойно, без лишних комментариев он выполнял различные наши просьбы. Как-то я у него спросила: «Асрудди, как это у тебя ловко и умело получается? Ты никогда не рассказываешь, какие препятствия и трудности были у тебя на пути, когда ты решаешь разные вопросы. Ты никогда не говоришь об этом». Он улыбнулся своей обаятельной улыбкой и ответил: «Ты не представляешь, сколько усилий я прилагаю, чтобы хоть чем-то быть похожим на Лечи». Светлым и хорошим человеком был Асрудди (Дала гечдойла цунна!). Правы были наши предки, которые говорили, что человек всегда чувствует приближение невзгод. Я предчувствовала беду, металась, переживала, не находила себе места… Вот с таким предчувствием беды мне пришлось выехать 5 декабря 2006 г. Мне по работе предстояло вывезти группу психологов на очередной семинар по теме «Консультирование по травме», организованном ЮНИСЕФ и проводимом израильскими тренерами. Когда вопрос поездки я согласовывала с Лечи, он сказал: «Ты уедешь, а как же мы?». Раньше никогда он такие вещи не говорил. Мы с ним умели прятать свои эмоции. Я шутливо ответила: «Вы же не дети. Я вам приготовила много еды, привела в порядок все твои рубашки, костюмы, тебе осталось пользоваться этим и встречать своих друзей». Лечи довез меня до автобуса и уехал. Не буду лукавить, у меня на душе остался легкий осадок, словно больше не увидимся. Почему-то его машина быстро пропала из виду. Оказалось, мы расстались навсегда… Тот день у нас был напряженный. Я вся была в делах, но спать не хотелось. Была необъяснимая тоска по дому. Ночью мне позвонил сын Ислам и плача сказал: «Мама, приезжай быстрее домой, папа и Асрудди попали в аварию».
Я спросила:
– Они в больнице?
Но он, не отвечая на мой вопрос, повторял:
– Приезжай быстрее домой… С трудом найдя машину (никто не хотел в глухую ночь ехать в Грозный), разбудив одного таксиста и сказав, что я заплачу любую цену, мы двинулись в путь. Мне не приходило в голову, что меня ждет страшная весть. Я предполагала, что они в больнице, я представляла себе, как я буду ухаживать за Лечи.
Подъезжая к Закан-Юрту, вдруг на дороге я увидела странную картину: разбросаные на дороге мандарины, туда-сюда бегают женщины, мужчины с автоматами стоят, на обочине стоит грузовик и чуть дальше кузов сгоревшей легковой машины. А в ту ночь был сильный туман. Увидев эту картину со сгоревшей машиной, я с огромной грустью и печалью подумала: «Сегодня в чей-то дом пришла беда и просила Всевышнего, чтоб он дал терпения (собар) этим людям, стойкости, смирения, иман». Думала о том, как им всем сейчас тяжело, и не подозревала, что все это я желаю себе, детям и всем многочисленным родственникам Лечи и Асрудди. Потом мне рассказали, что родственники мужа торопились, чтобы быстрее уйти с места аварии, говоря, что скоро Айзан будет возвращаться домой по этой дороге и надо быстрее уехать отсюда. Они не хотели, чтобы я наткнулась на эту страшную аварию. Приехав домой, я у всех спрашивала, что случилось, и ни один человек не рискнул сказать мне о страшной вести. Глядя на их скорбные окаменевшие лица, я поняла, пришла огромная беда, душераздирающая и непоправимая. Все молчали, опустив взор, никто ничего не говорил. Я поняла, что надо взять себя в руки и просить дальше у Всевышнего иман. Благодарна Аллаху за то терпение, что Он дал мне. Я без всякого понимания глубины трагедии выслушала все. И потом началась другая жизнь, совсем не та, без Лечи. При жизни Лечи многие окружающие в шутливой форме говорили мне, что он больше живет заботами других людей, чем заботится о семье, и почему я так спокойно воспринимаю это (хотя в последнее время не так уж и спокойно). Я просто понимала его, и через понимание воспринимала и уважала его, потому что его помысли и намерения были чисты. Это был прозрачной души человек.
Я как-то прочла, что «щедрые и справедливые, справедливые и щедрые могут быть приближены к небесному престолу». А он мне представлялся именно таким. Глядя на него, я видела щедрость, справедливость, благодарность и порядочность. А что еще надо для счастья, для жизни? Дала гечдойла цунна! Да простят меня старшие и друзья Лечи в эту минуту откровения…
Я благодарна Всевышнему и судьбе, что на моем пути был именно такой человек, как Лечи. Я многому у него научилась: сдержанности, пониманию и принятию людей такими, какие они есть, без претензий на соответствие своим представлениям о людях, готовности помочь в любую минуту, не делить людей на невыгодных и выгодных. Я никогда не слышала из его уст недоброго слова о людях или осуждения их действий и поступков.
Как ни банально это звучит, он искал во всех людях хорошее, не надеясь ни на какую-то выгоду, а просто так: «Он как человек тем мне и дорог, и я хочу ему помочь». Он объединял разных людей и призывал встречаться, общаться, дружить. Он удивлял тем, что придя в гости, сидя за обильным столом, почти ничего и никогда не ел. Он спешил жить и каждый раз меня предупреждал: «Я не долгожитель, мой отец недолго жил, мой дядя рано умер, а я задержался на этом свете, я скоро уйду. Ты вспомнишь мои слова, не говори, что я тебя не предупреждал». Эти разговоры расстраивали меня. Я думала это невозможно, этого не может случиться. Оказывается, все может быть, и это тоже. Лечи очень любил свою мать, дорожил братьями и сестрами, эта была замечательная семья, где были четверо братьев и трое сестер. Он гордился отношениями между мной и его родственниками. В беседе с друзьями я слышала обрывки слов: «Я никогда за все эти годы не слышал ни одного обидного слова от Айзан в адрес моих родных. А как она любит мою маму… (да он и не позволил бы, потому что он был настоящим мужчиной). Моя вторая мама, которая воспитывала меня (я была богатая, у меня были две мамы), очень уважала Лечи и даже в шутку не позволяла говорить о нем что-то нелестное, и он уважал ее и говорил: «Ма оьзда адам ду-кх Аймани». Скоро 7 лет как нет Лечи. В нашем доме все также грустно и пустовато. Каждый уединяется и молча страдает: я, сын Ислам, дочь Мадина и сноха Селима, которая как-то сказала своей двоюродной сестре: «Я-то знаю, как трудно терять хорошего свекра». Он очень любил Селиму и обращался с ней как с дочкой. А как он любил внучку Эмилю! Часто брал её с собой, сажал на переднее сиденье и ехал, разговаривая с ней. Вместе с Лечи ушли из нашего дома свет, тепло и праздник, но остались воспоминания о его прекрасных мыслях, чувствах, делах и поступках и очень светлая память о нем. Всевышний сказал: «Я дам дом на краю рая тому, кто оставит спор. Я дам дом в середине рая тому, кто помирит двух враждующих. Я дам дом на вершине рая тому, у кого хороший нрав». Мне хочется думать, что Лечи за свой хороший нрав и характер получил дом от Всевышнего на вершине рая». Даламукъалахь!..
Бирлант Лорсанова,
жена Асрудди, вдова.
ВСЕ МЫ КОГДА-ТО УЙДЁМ
Досье
Бирлант Нурадиевна Лорсанова, чеченка, родилась 10 августа 1966 года в селении Новые Атаги Шалинского района Чечено-Ингушской АССР. Среднюю школу окончила тут же. Затем Чеченский Государственный Университет. Работала учительницей чеченского языка и литературы. В настоящее время не работает. Государственных и общественных наград не имеет. Мать троих детей. Вдова. Муж Асруди Лорсанов – капитан милиции, погиб в автокатастрофе 9 декабря 2006 года.

– Где и при каких обстоятельствах Вы познакомились с будущим мужем?
– Давно это было, и как сказка юности осталась в памяти первая встреча. Не буду лукавить, он мне сразу понравился. Все это произошло так быстро, я даже опомниться не успела. Да простят меня старшие, мой будущий муж был парнем видным, красивым, высоким и статным. Прошел Афганистан, учился в университете. Да и родители наши были согласны на наш союз, тем более живем в одном селе, где каждый на виду. Да и родные давно знали друг друга. Вот так и соединились две судьбы. Сам знаешь наши обычаи. Обычно матери хотят, чтобы их дети вовремя создали семьи, а что я моложе его на 6 лет значения не имело. У нас же обычно берут жен на 10-12 лет моложе. Конечно, бывают и исключения, как во всяких ситуациях, но у нас все само собой получилось, без всяких препятствий с чьей-либо стороны.
– Что в нем было особенного, все-таки 20 лет Вы прожили вместе?
– Это был очень веселый, жизнерадостный человек. В нем подкупало все: прямота, честность, открытость, он по жизни прошел как в веселой сказке – быстро и красиво. Если честно, я ему благодарна за это. Я знала, что в его жизни были моменты ужасные, рядом с ним погибали боевые товарищи. Две чеченские войны тоже его сильно задели. Будучи воином-интернационалистом, хорошо зная политику мощного государства, муж оставался солдатом великой Державы. Служил в органах внутренних дел, и в милиции тоже ему достался не легкий участок. Начинал участковым уполномоченным инспектором. Это считай себе, что каждый день по острию ножа меж двух огней ходить. За такими, как он, бандиты охотились. А супруг мой засмеется и скажет: «Кто в настоящем бою выжил, тому жизнь кажется шуткой, что ему бандиты! Не переживай, раз Аллах уберег в Афгане, где и тень в горах была опасна, дома каждый куст свой».
Про Афганистан рассказывать он не любил. Правда, голова еще в 25 лет была пучками в сединках. Я понимала, что тогда ему нелегко было, а муж в любой сложной ситуации вопрос превращал в смех.
Помню, как он на блокпосту, где развязка дорог Шали – Новые Атаги, отчитал одного офицера-федерала. Мы ехали на похороны в Атаги и нас тормознули. Асруди объяснил офицеру, что по чеченским обычаям не принято опаздывать на похороны родственника. Да и я сам милиционер. Показал удостоверение. Тот начал кичиться, что тут днем все милиционеры, а ночью бандиты. Асруди рассмеялся и сказал: «Вижу, какие Вы тут «герои» в своей стране. Чечня – не Афганистан, Куба или Ангола. Все Вы тут так глубоко зарылись в этот холм. Да еще и стоите в бронежилетах перед мирными людьми при полном боекомплекте. Юноша, нам в Афгане в горах негде и нечем было окопаться. А знаешь, как от камней сильно рикошетит пуля». Пьяный офицер не стал спорить. Он понял, что перед ним стоит настоящий боец.
– А насколько хорошо Вы знали Лечи Шахгиреева, его семью?
– Валлахи, Хасан, я этого вопроса больше всего ждала. Лечи ли не знать… Как однажды писал о себе советский поэт Роберт Рождественский: «Меня не знать – позор, можно Пушкина и Лермонтова не знать!». Он так пошутил, когда его кассир театра не пустила на собственный бенефис. Лечи – чудо-человек, сказать «был» – язык не поворачивается. Тоже веселый, жизнерадостный. Они с Асруди так сильно сдружились, и были друзьями не разлей вода. Буквально не могли друг без друга. Мы семьями давно дружим. Они с Лечи почти каждый день бывали вместе, а раз в неделю то у них, то у нас смех, веселье, анекдоты, можно было подумать, что тут какой-то сатирический концерт идет. Вот за эту веселую жизнь я всегда благодарна своему мужу.
Конечно, он не забывал свою родню. У него два брата и две сестры. Обязательно их навестит. А случится в селе или в городе свадьба, так он там первый.
– А в ту ночь кто из них сидел за рулем?
– Мой муж был, прости, что не называю по имени, сам знаешь, у нас это непринято. У нас машина Жигули «десятка» была. От нее в ту трагическую ночь, как говорится, одни «винтики» да битое стекло остались.
– Не переживайте, нас старшие не слышат, можешь называть Асруди по имени. Я разрешаю на правах старшего из нас…
– В эту трагическую ночь Асруди дежурил в отделе. Он работал в Ленинском РОВД г. Грозного. Где-то в два часа ночи ему позвонил Лечи и сказал, чтобы он подъехал до поворота на Ачхой-Мартан. Асруди, видимо, отпросился у коллег и поехал. Встретил друга. Его привезли на какой-то машине. Лечи сел в машину мужа, и они поехали в сторону Грозного. В три часа ночи прямо на проезжей части заглох тяжелый грузовик. Водитель азербайджанец не смог ее завести и съехать на обочину. Это было у селения Хамби-Ирзе. Они на полной скорости столкнулись с этим грузовиком.
Возможно, Асруди ослепила встречная машина, и он не заметил грузовик без опознавательных или аварийных огней. Или друзья разговорились и смеялись над очередной своей веселой историей. Как говорят чеченцы, именно в этот час, на этом месте им суждено было погибнуть…
На все воля Аллаха. У меня в памяти рассказы нашил мулл, что человек за три дня до смерти бывает сам не свой. Душа его готовится оставить тело, и он ищет повод и место умереть. Но за мужем я ничего странного не замечала. Только был веселее, чем раньше, и меня в житейских мелочах даже успокаивал.
Десятого декабря у меня был день рождения, и я тоже была немного беспечна. Правда, плохо спала в ту ночь. Хотели по такому случаю его друзей пригласить. Была какая-то непонятная тревога. Не успела вздремнуть. Рано утром приехал мой брат и сообщил, что произошла трагедия. Оказывается, с места аварии сообщили в Атаги братьям Асруди, а они в свою очередь – моим. Вот так я оплакала свое сорокалетие.
С тех прошло шесть лет и мне не по себе становиться в свой день рождения. Да и радоваться теперь особенно нечему, как говорится, старость – не радость.
– А кого признали виновником в этой аварии?
– Мне сказали, что в ДТП виновным был признан азербайджанец. Трасса-то международная, там нельзя ночью на проезжей части оставлять технику без габаритных или аварийных огней. Что с ним потом стало, я не знаю. Но ничем он нам не помог. Более того, он гражданин другой страны, но мусульманин. Говорят, на похоронах был, но предстать перед нами – женами погибших – видимо ему не разрешили.
Нам теперь все равно, кто был виноват, кто нет. Главное, несчастье свершилось. Ничего возвратного тут нет. Наше дело крепиться и всех простить. Вот и встречаемся иногда с Айзан – женой Лечи. Немножко взгрустнем, малость поплачем, а потом ищем что-то веселое. А то при встрече на том свете они нам не простят излишние слезы. Все мы смертные. Аллах лучше знал, как их, когда и где призвать к себе на небеса.
Что примечательно, наши муллы говорят, если человек умер в 3-х метрах от родного дома, то его считают погибшим в газавате, и он обязательно попадет в Рай, то есть он был на пути к Аллаху. А они тем более, погибли в такой страшной, жестокой, приближенной к боевой обстановке…
Правда, без смеха Лечи и Асруди в нашем доме невообразимая тишина и невидимая глазу пустота. В душах тоже щемящая боль по безвременной потере дорогих людей. Но мне всегда кажется, что вот-вот поздней ночью к воротам подъедет машина Асруди и оттуда с веселым смехом выйдет толпа многочисленный гостей. Лечи меня ободрит, сказав: «Можно подумать, если б мы не приехали, вы тут бы все умерли от скуки и не смогли бы уснуть». А у меня на душе станет спокойно и весело. Начну им накрывать стол.
Вскоре на весь квартал будет слышен смех с нашего двора или из открытых окон. А шутки и анекдоты у них были самые отборные. Еще бы, с Лечи к нам порой приходил весь профессорско-преподавательский состав университета.
3-й альбом
(Фото Асруди Лорсанова)

СОДЕРЖАНИЕ

Лечи – птица смелая и быстрая………………………………………
Словно поле перешел…………………………………………………….
Глава первая. С чего начинается свобода…………………………
Глава вторая. Была и другая история………………………………..
Глава третья. О добром и светлом человеке…………………….
Шахгириев Лечи. Оттиск газеты……………………………………………
Кадам (Соболезнование)…………………………………………………………
Муса Багаев. Приговоренный быть добрым…………………………….
А. Халидов. Знал как лучшего человека……………………………………
Первый альбом по 2 фото на страницу………………………………………
А. Вагапов. Скажи, кто твой друг……………………………………………….
Э. Минкаилов. Слово о друге…………………………………………………..
А. Хусиханов. Человек безмерного добра……………………………………
Душа из света и тепла……………………………………………………………….
Второй альбом по 2 фото на страницу………………………………………….
М. Бексултанов. Не знать бы людей……………………………………………..
Слово о славном друге (реквием)………………………………………………….
А. Барзанукаев. Последнее слово…………………………………………………..
Ш. Арсанукаев. Сердца, опаленные горем……………………………………….
Хеда Сальмурзаева. Мы горя не ждали……………………………………….
И. Джанаралиев. Ушел с нашим теплом……………………………………….
М. Хажбикарова. Это был верный друг…………………………………………
А. Аболханов. Прерванная мечта…………………………………………………..
Ш. Гапуров. Замечательная личность……………………………………………..
И. Хункаев. Помним, друг, и живем………………………………………………
Ш. Джамбеков. Рожденный для дружбы……………………………………….
В. Хазан. Талант дружбы…………………………………………………………….
Глава четвертая
А. Шахгириева. Дом на вершине Рая……………………………………………….
Б. Лорсанова. Все мы когда-то умрем…………………………………………….
Третий альбом по 2 фото на страницу…………………………………………..
Использованные материалы……………………………………………………….

ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ МАТЕРИАЛЫ И ДОКУМЕНТЫ
1. Марьям Магомадова. «Грозненский рабочий». 14.12.2006 года.
2. Неопубликованное письмо П. Магомадовой, составленное по воспоминаниям Хеди и Турпал-Али Магомадовых.
3. Газета «Даймохк». 19 декабря 2006 года.
4. Воспоминания друзей и соратников Лечи Шахгириева.
5. «Вести Республики». № 109. 12.12.2006 года.

Хасан Гапураев

ЛУЧШИЕ УХОДЯТ РАНО
(Документальная повесть)

Редактор: Тимур Гапураев,
Технический редактор:
Верстка: Ольга Сагайдакова
Корректор: Сацита Сулуева

Подписано в печать. Формат 60х84 1/16.
Печать офсетная. Бумага мелированная. Усл. печат. л. 5,5. Уч. изд. л. 5,5.
Тираж – 300 экз.

ООО «Издательство «Лотос»
367000, г. Махачкала, ул. Пушкина, 6.

Отпечатано в ООО «Лотос»
367000, г. Махачкала, ул. Пушкина, 6.
(Последняя обложка)

ОБ АВТОРЕ
Гапураев Хасан Ризванович, чеченец, 1950 года рождения. В печати с 1967 года. Член Союза журналистов СССР с 1974 года. Член союза писателей России с 1998 года. Журналист-международник. Образование высшее.
Известность автору принесли острые фельетоны: «За афёры премии», «Когда Лисы разводят кур», «Рабы прораба», «Мираж», «Золотые яйца», «Вот приедет Котар-султан», «Когда горят пожарники» в республиканских газетах «Грозненский рабочий», «Комсомольское племя», «Ленинский путь» и в районке «Знамя коммунизма».
За годы двух чеченских войн написал более 200 фельетонов. Автор 15 книг в прозе и поэзии. Перевел на чеченский язык Коран и Тафсир, а также произведения Омара Хаяма, Руми, Хисроу, Джами, Пушкина, Лермонтова, Шевченко, Дурбека и Кул Гали.
В настоящее время Хасан Гапур – главный редактор независимой газеты СКФО «Деловой Кавказ» и газеты «Народ и власть», которую издает Общероссийская общественная комиссия по борьбе с коррупцией. Заслуженный журналист Чеченской Республики, кавалер ордена «Серебряное признание России», Герой Труда национального возрождения России.