Краткое изложение дел Шамиля

КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ПОДРОБНОГО ОПИСАНИЯ ДЕЛ ШАМИЛЯ,
КОТОРОЕ СОСТАВИЛ САЙЙИД ‘АБДУРАХМАН, СЫН ДЖАМАЛУДДИНА АЛ-ХУСАЙНИ АЛ-ГАЗИГУМУКИ АД-ДАГЕСТАНИ В КАЛУГЕ
ХУЛАСАТ АТ-ТАФСИЛ ‘АН АХВАЛ АЛ-ИМАМ ШАМУИЛ
Абдурахман из Газикумуха и его сочинение «Хуласат ат-тафсил ‘ан ахвал ал-имам Шамуил»
В изучении истории народов Кавказа, в частности Дагестана, значительную роль играет литература на арабском языке. Академик И.Ю. Крачковский писал об исключительном и важном значении арабских источников, относящихся к истории Кавказа XVIII-XIX вв.: «Их основное преимущество в том, что они являются источниками не со стороны, а возникли в той самой среде, которой посвящены. Несмотря на то, что «исламизация» некоторых областей Кавказа относится к достаточно поздним периодам, «арабизация» их произошла так основательно, что в известных случаях арабский язык оказался главным литературным языком целого ряда областей. Так было, например, в Дагестане или Ингушетии, где это положение оставалось неизменным, можно сказать, до 20-х годов текущего столетия» [Крачковский, 19606, с. 560].
Памятники арабской письменности о Дагестане можно разделить на две группы:
1. Сведения восточных, вернее, арабских авторов о Восточном Кавказе. Эти сведения относятся в основном к истории Дагестана VI-XV вв. и характеризуют политическую и культурную жизнь средневекового Дагестана.
Среди авторов, писавших об этом периоде, следует в первую очередь назвать ал-Балазури (ум. 892), ал-Йа’куби (ум. 897 или 905), Ибн ал-Факиха (ум. ок. 885), ал-Хамадани (ум. 945), Ибн Русте (нач. X в) ал-Мас’уди (ум. 956), ат-Табари (ум. 923), ал-Идриси (ум. J165), ал-Гарнати (ум. 1169-70), Закарийя ал-Казвини (ум. 1283), Йакута (ум. 1229) и др. Значение этих источников огромно. При написании средневековой истории Дагестана они являются порой единственными, дающими возможность охарактеризовать социально-экономическую, политическую и культурную жизнь Дагестана.
2. Источники местного происхождения на арабском языке. В основном они освещают историю Дагестана начиная с V в. Наиболее ранние из них – «История Ширвана и Дербенда» [Минорский, 1963], хроника Мухаммеда Рафи’ под условным названием «Тарих Дагестан» [ССКГ, 1870, вып. 5, с. 1-30], «Дербенд-наме» [Derbend-Nameh, 1851; рус. пер.: Тарихи Дербенд-Наме, 1898; Мухаммед Аваби Акташи, 1992] и др. Однако наибольшее число произведений, написанных на арабском языке, относится к XVI11-XIX вв. «Исключительное значение среди поздних арабских источников приобретают материалы, относящиеся к Кавказу за XVIII-XIX вв. Особенно значительны материалы, связанные с деятельностью Шамиля» [Крачковский, 1960в, с. 571].
И.Ю. Крачковский неоднократно отмечал особое значение арабской литературы на Северном Кавказе, ибо «…ни в одной из неарабских стран местная литература, возникшая на арабском языке, не сохраняла в такой мере полной жизненности до второй четверти XX в.» [Крачковский, 1960а, с. 609].
Отечественные ученые проделали большую работу по исследованию арабоязычной литературы Дагестана. Изучению ее и оценке значения произведений дагестанских авторов посвящены статьи И.Ю. Крачковского: «Арабская литература на Северном Кавказе», «Новые рукописи истории Шамиля Мухаммеда Тахира ал-Карахи» [Крачковский, 1960г], «Арабские материалы о Шамиле в собраниях Академии наук», «Арабская рукопись воспоминаний о Шамиле», «Дагестан и Йемен» [Крачковский, 1960д].
А.Н. Генко в статье «Арабский язык и кавказоведение» дал суммарную характеристику важнейшим арабским источникам как дагестанского, так и недагестанского происхождения, указав, что «для изучения истории народов Кавказа выдающаяся роль принадлежит источникам арабского происхождения или арабоязычным» [Генко, 1941, с. 81].
Общая научная характеристика исторических источников и документов, посвященных народно-освободительному движению XIX в., их классификация с учетом классовых, социальных позиций авторов сочинений впервые представлена в исключительно ценной статье Н.И. Покровского «Обзор источников по истории имамата» [Покровский, 1936]. В ней все мусульманские источники разделены на две категории и отмечается, что «почти все работы представителей мюридизма и тариката либо редактировались царскими офицерами, издававшими их, либо писались уже с учетом великодержавных требований» (там же, с. 219-220)
Характеристика дагестанских произведений в области правоведения, философии, математики, астрономии, медицины, лексикографии, художественной литературы и истории дана в докладе М. Саидова «Дагестанская литература XVIII-XIX вв. на арабском языке», сделанном на XXV Международном конгрессе востоковедов в Москве в августе 1960 г. [Саидов, 1963; Saidov, 1960].
М. Саидов также указал на два основных направления, которые прослеживаются в литературе на арабском языке. Одно – религиозно-клерикальное, сформировавшееся под сильным влиянием религиозной арабской литературы (Ша’бан Ободинский, Дибиркади Хунзахский и др), и другое – возникшее и развивавшееся одновременно с религиозно-клерикальным и в тесном взаимодействии с ним. Оно представлено творчеством и отдельными произведениями тех поэтов, в чьих трудах мы находим отклик на реальные исторические события. Они стремятся к постановке насущных социально-политических проблем. Эта литература несет на себе черты национального своеобразия. Представителями этого направления являются Са’ид Абаканский, Хаджимухам-мед Согратлинский, Абдуллатиф Доногоно, Иусуф Яхсайский, Мирза-али Ахтынский, Шейхамир Кумухский, Хасан Алкадарский, Имамму-хаммед Гигатлинский [Саидов, 1963, с. 122].
Среди всех произведений арабоязычной литературы особое место занимают памятники, связанные с народно-освободительным движением под руководством Шамиля.
На XIX век в Дагестане приходится небывалый взлет исторической литературы на арабском языке. В истории народов Дагестана литература никогда не была так тесно связана с жизнью, как в XIX в. Это было время ожесточенной классовой борьбы, внутренних конфликтов, борьбы народов Дагестана за социальное и национальное освобождение. Начиная с 30-х годов XIX в. и вплоть до 1859 г. народно-освободительное и антиколониальное движение было связано с именем Шамиля. Движение горцев являлось борьбой широких трудящихся масс Северо-Восточного Кавказа за свою независимость. Основу движения составляли трудящиеся горцы, боровшиеся за свою свободу и независимость против захватнической, колонизаторской политики царизма, а также против местных феодалов как своих угнетателей и опоры царизма [О движении горцев…, 1957, с. 249; Нар.-осв. движение горцев…, 1989; Нар.-осв. движение горцев…, 1994; Кавказская война…, 1998].
Вполне понятно, что литература в Дагестане не могла обойти молчанием крупнейшие события, игравшие огромную роль в жизни Северного Кавказа. Движение горцев стало в центре внимания арабоязычной литературы.
Из многочисленных произведений, созданных за это время местными авторами, до нас дошли немногие, но и они дают общее представление о характере движения, о героической борьбе народных масс за освобождение, о расстановке сил, об отношении различных слоев населения к событиям, разворачивавшимся в середине XIX в.
Среди исторических сочинений, связанных с эпохой Шамиля, известны: «Сказание очевидца о Шамиле» [Гаджи-Али, 1873]; «Ба-рикат ас-суйуф ал-джабалийа фи ба’д ал-газават аш-шамилийа» («Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах») Мухаммедтахира ал-Карахи; «Воспоминания» Абдурахмана из Газику муха и его сочинение «Хуласат ат-тафсил»; сочинение Исхака из Урмы «Эпоха Шамиля»; «История» Курбана из Ашильты; «ал-Хабар фи-т-та’рих ал-махалли» Халила из Ангиды; сочинение «ал-Магази» Хайдарбека из Геничутля [Саидов, 1963, с. 121]; два сочинения анонимных авторов «Китаб фи байан шаджа’ат ал-батал Хаджи-мурад» («Книга о храбрых поступках героя Хаджимурада») и «ал-Вакаи’ вака’ат фи-д-Дагестан ба’д хабс имам Шамуил» («О событиях в Дагестане после пленения Шамиля») [Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 16-17,22].
Помимо указанных выше сочинений следует отметить русский перевод сочинения Мухаммедтахира ал-Карахи «О дагестанских войнах в период Шамиля», опубликованный ленинградским востоковедом А.М. Барабановым [Хроника…, 1941], а в 1946г. академик И.Ю. Крачковский завершил работу своего ученика, погибшего на фронте, и издал арабский текст хроники [Хроника…, 1946]. Третий том, посвященный исследованию памятника как исторического источника, остался, к сожалению, незавершенным (там же, с. 3)
В деле изучения народно-освободительного движения были достигнуты, как видно, значительные успехи. Кавказоведы и арабисты проделали большую работу по введению в научный оборот кавказских архивных материалов и арабоязычных дагестанских документов. Однако начиная с 1950 г. в оценке характера движения горцев были допущены извращения, начало которым было положено фальсификаторской статьей Багирова, после появления которой многие историки вынуждены были отказаться от своих прежних взглядов и рассматривать движение Шамиля как реакционное, инспирированное извне, антинародное. В Грузии был издан сборник архивных документов, который представлял Шамиля в качестве агента Турции и Англии, а народы Дагестана как орудие англо-турецкой экспансии на Кавказе [Шамиль – ставленник…, 1953]. Этот сборник являл собой пример тенденциозного, произвольного подбора документов. Меняли свою точку зрения и те, кто раньше доказывал прогрессивность движения горцев. Ср., например, работы С.К. Бушуева 1939 и 1955 гг.; в последней автор считает движение Шамиля уже реакционным. Об инспирированности движения Шамиля из-за рубежа писал и историк А.В. Фадеев [Фадеев, 1965, с. 67].
Начало широкому научному обмену мнениями об оценке движения горцев в первой половине XIX в. было положено сессией, созванной Дагестанским филиалом АН СССР в октябре 1956 г. [О движении горцев…, 1957]. Рассмотрению этой проблемы было посвящено также совещание отечественных историков, созванное Институтом истории АН СССР 15-19 ноября 1956г. Широкая дискуссия вокруг этого вопроса помогла восстановить правдивую оценку движения горцев как народного, освободительного, прогрессивного. Сессия отметила также необходимость выявления, критического изучения и публикации документальных материалов в целях успешного изучения проблем освободительного движения горцев под руководством Шамиля.
Дагестанские историки проделали значительную работу по сбору источников, относящихся к движению горцев XIX в., и уже в 1959 г. был опубликован ценный труд – сборник архивных материалов [Движение горцев…, 1959].
Однако в 60-70-е годы административный и идеологический диктат препятствовал появлению новых исследований в области народно-освободительного движения XIX в. [Гамзатов, 1998, с. 78].
Тем не менее даже в эти годы появлялись отдельные ценные исследования. Профессор В.Г. Гаджиев опубликовал статью «Абдурахман и его воспоминания», в которой даны обстоятельный анализ жизни и творческой деятельности Абдурахмана из Газикумуха и источниковедческая характеристика его «Воспоминаний» [Гаджиев, 1976].
Были опубликованы также письма Шамиля [Шарафутдинова, 1974, 1977] и статьи об источниках эпохи Шамиля [Тагирова, 1986], а несколько позже – материалы конференции 1989г., посвященной народно-освободительному движению горцев Дагестана и Чечни в 20-50-е годы XIX в. [Нар.-осв. движение горцев…, 1994].
В 1997г. к юбилейной дате 200-летия со дня рождения Шамиля вышел в свет сборник его писем – «100 писем Шамиля» (перевод и комментарии Х.А. Омарова) [100 писем Шамиля, 1997]. Была опубликована статья, посвященная Абдурахману из Газикумуха и двум известным его сочинениям – «Воспоминаниям» и «Хуласат ат-тафсил» [Tagirova, Sixsaidov, 1996].
Важным событием стало издание (факсимиле арабского текста, перевод и научные комментарии) выдающегося сочинения Абдурахмана из Газикумуха «Воспоминания» [Абдурахман из Газикумуха, 1997]. Продолжается работа по изданию и других материалов дагестанского происхождения [Тагирова, 1994, 1998; Шихсаидова, 1999; Шихсаидов, Шихсаидова, 2001].
Значительно усилился интерес к личности Шамиля и народно-освободительному движению и за рубежом. В 1994 г. вышла в свет книга М. Гаммера, которую по информативности и приведенным источникам можно считать одним из лучших исследований последних лет ([Gammer, 1994]; рус. пер. [Гаммер, 1998]; см. также [Гемер, 1997])
Наряду с изданиями новых трудов и источников продолжается работа по переизданию ценных исследований и материалов, ставших библиографической редкостью. Так, например, переиздана ценная книга профессора Р.М. Магомедова «Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля» [Магомедов, 1991], а также сочинение «Сказание очевидца о Шамиле» [Гаджи-Али, 1995]. В последние годы появился ряд интересных исследований и публикаций, посвященных отдельным вопросам истории народно-освободительной борьбы горцев в XIX в. [Рамазанов, 1996а, б; Хакрун, Амиров, 1994; Шигабудинов, 1992; Даниялов, 1996; Доного, 1995, 1997 и др.].
В правдивом, объективном отражении событий Кавказской войны, в показе героической борьбы народов Северного Кавказа за свое национальное и социальное освобождение большую роль сыграли научные сессии 1997-1998 гг. [Нар.-осв. война…, 1997; Кавказская война…, 1998].
Как отмечал академик И.Ю. Крачковский, изучение эпохи Шамиля требует привлечения новых источников, особенно написанных в Дагестане на арабском языке. Они дают «неоценимый материал, иногда переплетающийся с источниками на других языках… но еще чаще – самостоятельный, единственный в своем роде, не имеющий никаких параллелей» [Крачковский, 1960а, с. 615]. Из известных произведений, посвященных событиям 20-50-х годов XIX в., наиболее информативными и фундаментальными являются труды Мухаммедтахира ал-Карахи («Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах»), Гаджиали («Сказание очевидца о Шамиле») и Абдурахмана из Газикумуха («Воспоминания» и «Хуласат ат-тафсил»)
«Эпоха Шамиля выдвигает, по-видимому, впервые в арабской литературе Кавказа ряд крупных исторических хроник местного происхождения. Из них только одна служила до сих пор предметом специального внимания исследователей» [Крачковский, 1960а, с. 617]. Речь идет о сочинении Мухаммедтахира ал-Карахи «Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах».
Наша работа посвящается другому из указанных выше сочинений, а именно произведению Абдурахмана из Газикумуха «Хуласат ат-тафсил».
Названные произведения отличаются друг от друга не только по общему характеру изложения событий, но и по своим хронологическим рамкам. Так, например, если «Сказание очевидца о Шамиле» и «Хроника» Мухаммедтахира ал-Карахи посвящены в основном периоду борьбы под руководством Шамиля, то хроника Абдурахмана, сына Джамалуддина, – периоду пленения Шамиля и его пребыванию в России.
В двух первых хрониках значительное место уделено самому движению, хроника же Абдурахмана основное внимание уделяет личности Шамиля, его отношению к новым обстоятельствам.
Эти новые обстоятельства наложили отпечаток также и на идеологическую направленность произведения Абдурахмана. Он, убедившись в окончательном поражении движения, старается приспособиться к новым условиям. Сведения о нем немногочисленны. Абдурахман был активным сторонником и участником движения под руководством Шамиля. Он был братом жены Шамиля, Захиды, и мужем его старшей дочери Нафисат [Крачковский, 19606, с. 561]. Абдурахман не покинул Шамиля и после пленения и делил с ним все тяготы плена в Калуге, где и составил свое произведение о Шамиле.
Полное имя автора, как видно из названия сочинения «Хуласат ат-тафсил», – Абдурахман, сын Джамалуддина ал-Хусайни ал-Кибуди ал-Газигумуки ад-Дагестани. Нисба «ал-Хусайни» означает, что автор возводит родословную к ал-Хусайну, внуку Пророка, а «ал-Кибуди» произошло от названия квартала в Газикумухе [Tagirova, Sixsaidov, 1996, с. 319; Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 11].
В литературе называются различные даты рождения Абдурахмана, однако наиболее точной и убедительной представляется та, на которую указывает его отец Джамалуддин. Запись эта сделана им на листке одной из арабских рукописей из его личной библиотеки: «Дата рождения Абдурахмана, сына Джамалуддина, – ночь на воскресенье, двадцать второго числа благословенного месяца Аллаха шавваль тысяча двести пятьдесят второго года» (т.е. 1 февраля 1837 г) [Tagirova, Sixsaidov, 1996, с. 319; Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 11].
Отец Абдурахмана, Джамалуддин, занимал видное место в духовной жизни дагестанского общества. Он был известным дагестанским ученым и преподавателем, авторитетным знатоком арабской литературы, духовным наставником Шамиля. Джамалуддин был активным сторонником тартата накшбандийского толка и автором знаменитого суфийского трактата «ал-Адаб ал-мурдийа» («Правила достодолжных приличий»)1.
О своем отце Абдурахман сообщает: «Родитель мой, сеид Джемал-эддин-Гусейн, был родом из Казикумуха. В первой своей молодости он служил при бывшем казикумухском хане Аслан-хане в качестве письмоводителя. Хан любил его и за усердную службу его и преданность пожаловал ему три деревни в Кюринском ханстве под общим именем Астал, и жители этих деревень платили дань моему отцу» [Джемаледдин Казику мухе кий, 1986, с. 21].
Впоследствии он в корне изменил прежний образ жизни, обратившись к Богу, принял тарикат от Мухаммеда ал-Яраги, который посвятил Джамалуддина в звание муршида в 1824 г., после чего тот возвратился в Газикумух, где «проводил время в уединении, занимаясь молитвами и направлением посетителей его на путь истины» (там же, с. 22) В 1862г. шейх Джамалуддин переехал в Турцию. Умер он в Стамбуле в 1866 г.
1. Перевод этого сочинения был выполнен Абдуллой Омаровым и издан [ССКГ, 1869]; арабский текст издавался дважды [Джамаладдин ад-Дагестани…, 1905; Джамаладдин ал-Гумуки, 1908 (литографическое издание 1905 г. переиздано с русским переводом [Джемаледдин Казикумухский, 1986])].
Абдуррахман получил традиционное для своего времени образование, его учителями были известные местные алимы, он хорошо знал мусульманское право, арабскую грамматику, поэзию.
Пристав при Шамиле А. Руновский дает краткие сведения об авторе хроники: «Автор этих записок Абдуррахман, сын известного дагестанского муршида Джемал-эддина и зять Шамиля, женатый на его старшей дочери Нафисат. Это очень умный молодой человек, имеющий, впрочем, наклонность к схоластическому образованию, которое он и продолжает в Калуге под непосредственным руководством Шамиля. Будучи ревностным мусульманином и исполняя поэтому все самые мелочные требования религии в точности, Абдуррахман находит, однако, в промежутках намазов и чтения богословских книг довольно свободного времени для занятий литературой, которой отдает полное предпочтение перед всеми удовольствиями калужской праздной жизни» [Руновский, 1862, с. 411].
Религиозность Абдурахмана, его образованность и склонность к занятиям литературой снискали ему расположение и любовь Шамиля. А.И. Руновский в своих «Записках» пишет об Абдурахмане: «Старший брат очень привержен к своей религии и много интереса находит в чудесах, описываемых мусульманскими книгами, к которым он питает доверие неограниченное. За все за это, а также за великую грамотность Шамиль питает к нему большое расположение. Гунибская переписка ведена им» [Руновский, 1989, с. 154]. Его способности и благонамеренность, которые отмечал и калужский губернский воинский начальник, привлекли к нему внимание и представителей официальных властей, считавших, что он мог быть «полезным даже для службы на Кавказе в качестве переводчика или состоять при местном управлении Темир-Хан-Шуры» [Даг. сб., 1902, с. 241-242].
В Калуге Абдуррахман прожил более шести лет вместе со своей женой Нафисат, братом Абдурагимом и другими лицами, сопровождавшими Шамиля в Россию. Однако вскоре, в связи с болезнью своей жены, он был вынужден обратиться к официальным властям с просьбой «позволить ему с женой переехать на жительство на Кавказ и поселить ее близ Темир-Хан-Шуры, места ее родины» [Даг. сб., 1902, с. 242].
Абдуррахман возвратился в Дагестан в 1866 г., сразу после смерти своей жены. Она была похоронена в сел. Гимры. Несколько позже он переехал в Тифлис, где был зачислен в дагестанскую конную милицию. В Тифлисе он провел около пяти лет, а в 1871 г. был переведен в распоряжение начальника Дагестанской области (с назначением ему пенсии в 450 руб. в год) (там же) Поселившись в Газикумухе, Абдурахман, по имеющимся сведениям, в течение некоторого времени исполнял обязанности кадия [Крачковский, 19606, с. 561]. Год его смерти точно не известен, но принято считать, что это имело место в 1318/1900 или 1901 г. [Абдуррахман из Газикумуха, 1997, с. 14].
Абдурахман является автором еще нескольких сочинений, написанных в разное время («Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Джемалэддинова, о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем». Это русский текст сочинения, изданный в переводе А.И.Руновского [Выдержки из записок…, 1862]; историческое сочинение под названием «Сукут Дагестан ва Чачан би-йара’али Усман фи санати 1294» – «Падение Дагестана и Чечни вследствие подстрекательства османов в 1294 г.», т.е. в 1877 г. [Канчавели, 1975]; крупное историческое сочинение «Воспоминания Абдурахмана» – «Музаккарат Абдаррахман» [Абдурахман из Газикумуха, 1997]) Наиболее значительное из них – «Воспоминания» (полное название: «Китаб тазкират саййид Абдаррахман ибн устад шейх ат-тарика Джамаладдин ал-Хусайни фи байан ахвал ахали Дагестан ва Чачан аллафаху ва катабаху фи Тифлис фи санати 1285» – «Книга воспоминаний саййида Абдурахмана, сына устада, шейха тариката Джамалуддина ал-Хусайни, о делах жителей Дагестана и Чечни. Сочинено и написано в Тифлисе в 1285 г.», т.е. в 1869 г). Труд этот по своему составу делится на две резко различающиеся друг от друга части. Первая содержит сведения о трех имамах – Газимухаммеде, Гамзате и Шамиле. Основное содержание этой части – характеристика личностей трех имамов, освещение взаимоотношений шариата с обычно-правовыми нормами, описание борьбы за ликвидацию ханской власти; незначительны сведения о военных событиях, о столкновениях с царскими войсками.
Вторая часть сочинения – это единственный в своем роде историко-этнографический очерк о дагестанском обществе. Впервые Абдурахман обстоятельно описывает хозяйство, быт, географическое положение, традиции дагестанских селений, их отличительные черты, производственную деятельность их жителей, рассказывает о принципах управления в наибствах, о налоговой и земельной политике, системе образования в имамате, о многогранной деятельности Шамиля, а также его наибов в административной, дипломатической, внешнеполитической сферах [Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 9-10]. Можно с полным правом считать это сочинение Абдурахмана настоящей энциклопедией по истории, этнографии и культуре Дагестана XIX в.
Относительно другого сочинения Абдурахмана, опубликованного в переводе А.И. Руновского в газете «Кавказ» в 1862 г. («Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Джемалэддинова, о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем»), и о его роли в процессе создания «Хуласат ат-тафсил» в науке существует несколько мнений (об этом подробнее ниже)
Что касается сочинения «Хуласат ат-тафсил», то в настоящее время нам известно о существовании трех списков этого произведения. Один из них хранится в рукописном фонде С.-Петербургского филиала Института востоковедения РАН (шифр АЛЮ) Заслуга открытия этого списка для науки принадлежит И.Ю. Крачковскому, который посвятил хронике обстоятельную статью и дал в ней текстологический и литературный анализ [Крачковский, 1960б, с. 559-573]. Там же приведена краткая характеристика внешних признаков хроники. Описание хроники дано в Каталоге арабских рукописей, составленном А.И. Михайловой [Каталог…, 1965, с. 143-145]. Хроника представляет собой тетрадь в 122 листа, размером 11×17,5 см. Каждая страница имеет по 11 строк, только на с. 1а – 12 строк. Весь текст написан черными чернилами, четким насхом с особенностями, типичными для рукописей, происходящих из Дагестана. Автор начал записывать свои воспоминания по частям около 1279/1862 г. и закончил их в 1281/1864-1865 гг. Впоследствии автор внес в свои записки небольшие вставки-комментарии и дополнения, касающиеся более поздних событий: крайней из дат, встречающихся в приписках, является 1300/1883 г. (л. 101а) На полях рукописи сделаны отметки карандашом рукою И.Ю. Крачковского. Судя по инвентарной записи («1908 № 1447»), рукопись поступила в Азиатский музей в 1908 г.
В записке В.В. Бартольда, процитированной И.Ю. Крачковским, содержится следующая информация:
«Рукопись пожертвована для Азиатского музея Академии наук Евгением Густавовичем Вейденбаумом, членом совета наместника Его Величества на Кавказе (Тифлис, ул. Петра Великого, д. 1)
История последних действий Шамиля и его пребывания в России; автор – зять Шамиля, Абд ар-Рахман ибн Джамал ад-дин из Гази Кумуха; впоследствии казий в том же селении; занимал эту должность еще в 1308 (1890-1891) г., во время составления книги, сочинения (напечатано в С.-Петербурге в 1312г., с. 206) Абд ар-Рахман часто упоминается в «Дневнике» приставленного к Шамилю полковника А.И. Руновского (Акты, собранные Кавказской археографической комиссией, т. XII, с. 1395-1526)
Рукопись по заглавному листу есть автограф автора [Крачковский, 19606, с. 560-561].
В статье «Шамиль», написанной для «Энциклопедии ислама», академик В.В. Бартольд пишет: «Сочинение о Шамиле и его пленении было написано по-арабски его племянником Абд ар-Рахманом в Калуге; рукопись находится сейчас в Азиатском музее в Ленинграде; ее русский перевод (выполненный А. Руновским) появился в Тифлисе в 1862 г. (первоначально в газете «Кавказ», № 72-76)» [Бартольд, 1963, с. 874].
Однако, как отмечает И.Ю. Крачковский, «ближайшее изучение рукописи прежде всего заставляет отказаться от мысли, что она представляет оригинал перевода А. Руновского… Этому противоречат уже внешние, хронологические данные. Перевод А. Руновского («Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Джемалэддинова, о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем») был напечатан в № 72-76 «Кавказа» с 13 по 27 сентября 1862 г., т.е. в 1279 г. хиджры. Между тем рукопись Азиатского музея на заглавном листе носит дату 1281 г. хиджры, т.е. 1864-1865 гг.» [Крачковский, 19606, с. 561-562].
Действительно, по русскому переводу, осуществленному, как уже указывалось, А. Руновским, можно судить о резком расхождении этого списка со списком, хранящимся в С.-Петербурге.
В переводе А. Руновского много сведений о внутреннем устройстве резиденции Шамиля в Дарго и Ведено, которые совершенно отсутствуют в рукописи С.-Петербургского филиала ИВ РАН. То же можно сказать и о других разделах, представленных у А. Руновского, и наоборот, у последнего не нашли никакого отражения главы, имеющиеся в нашей рукописи. Сличение общих отрывков показывает резкое расхождение. Кое-что в этих расхождениях может быть отнесено на счет свободной манеры перевода А. Руновского, однако появление целых отделов, отсутствующих в нашей рукописи, нельзя приписывать только его литературному творчеству» [Крачковский, 19606, с. 564]. И.Ю. Крачковский обратил внимание и на хронологические расхождения сравниваемых сочинений. Сочинение Абдурахмана «Хуласат ат-тафсил» содержит сведения, доведенные до 1883 г. (рукопись сочинения, к написанию которого Абдурахман приступил около 1864 г., находилась в руках автора, дополнялась и комментировалась приблизительно в течение двадцати лет), в то время как в переводе А. Руновского говорится о событиях более раннего времени (там же, с. 562, 564)
В книге «Над арабскими рукописями» И.Ю. Крачковский пишет: «В коллекциях Азиатского музея всплывал давно там находившийся автограф воспоминаний о жизни в России зятя Шамиля, еще раз показывавший, как осторожно надо относиться к переводам даже пристава Руновского, которые считались авторитетным историческим источником» [Крачковский, 1965, с. 188].
И.Ю. Крачковский приходит к выводу, что «…обе версии – лежавшая в основе перевода Руновского и представленная в рукописи Азиатского музея… различны. Происхождение их, однако, одинаково» [Крачковский, 19606, с. 564].
Более поздние исследования подтверждают эту мысль И.Ю. Крачковского. Согласно одному из них, текст «Хуласат ат-тафсил» не является списком вышеуказанных «Воспоминаний» Абдурахмана. «Напротив… все три текста, освещающие историю движения горцев Дагестана и Чечни в 20-50-х годах XIX в., при определенных условиях могли бы составить одну книгу» [Гаджиев, 1976, с. 131]. Другая версия основывается на предположении, что материалы, напечатанные в нескольких номерах газеты «Кавказ», «не представляют собой отдельного сочинения, а являются подготовительными набросками, вошедшими в состав «Воспоминаний» Абдурахмана» [Абдурахман из Газикумуха, 1997, с. 11].
Ознакомление с текстами указанных сочинений позволяет сделать предположение, которое не противоречит высказанным версиям относительно происхождения главных трудов Абдурахмана из Газикумуха – его «Воспоминаний» и «Хуласат ат-тафсил», а именно что переводы Руновского основаны на первоначальных набросках, которые впоследствии легли в основу окончательных текстов обоих трудов.
Представляет интерес письмо самого А. Руновского, датированное 2 декабря 1862 г., о котором уже сообщалось в печати [Гаджиев, 1976, с. 129-130; Руновский, 1999]. Из этого письма известно, что при переводе записок Абдурахмана, опубликованных в газете «Кавказ» в 1862 г., Руновский внес определенные дополнения, отсутствующие в арабском оригинале, по поводу чего он и объясняется с автором записок.
Сама же литературная история сочинения, по мнению И.Ю. Крачковского, выглядела следующим образом: идея составления записок принадлежала А. Руновскому, который обратился с этой просьбой к Абдурахману. Воспоминания составлялись по частям, без строгой хронологии. Отдельные отрывки затем были переведены А. Руновским и напечатаны в газете «Кавказ», «причем выбор их, порядок, известная литературная обработка принадлежат не столько автору, сколько переводчику», после чего Абдурахман продолжал работать над сочинением, создавая «…цельное произведение по известным ему арабским образцам» [Крачковский, 19606, с. 564-565]. Основная редакция рукописи была завершена в 1864-1865 гг., однако автор дополнял и комментировал уже готовое сочинение в течение еще почти двадцати лет, вплоть до 1300 г. хиджры, т.е. до 1883 г.
Второй список сочинения «Хуласат ат-тафсил» хранится в Фонде восточных рукописей Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН (№ 165) Рукопись имеет 95 листов размером 17,5 x 27,5 см по 13 строк на странице. На титульном листе следующая запись:
«Краткое изложение подробного описания дел имама Шамиля».
«Написал эту [книгу] достойный, знающий, глубокий ученый, [просвещенный] литератор саййид Абдурахман, друг имама Шамиля и его зять, сын избранника Аллаха, знающего, совершенного муршида шейха саййида Джамалуддина ал-Газигумуки ал-Хусайни, – да ниспошлет Аллах Всевышний благословение их чистым душам».
Далее внизу запись с упоминанием даты смерти автора:
«Скончался автор, достойный [ученый], в городе (балда) Газикумух в 1318 году» (1900 г).
В конце сочинения имеется запись о переписке сочинения Мухаммедом Мансуром Хайдарбековым ал-Авари ал-Гиничуки (из Геничутля):
Еще один список «Хуласат ат-тафсил», известный нам на сегодняшний день, был обнаружен экспедицией Института истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР летом 1970 г. (руководитель А.Р.Шихсаидов) Список этот хранился у жителя сел. Кули Кулинского р-на Али Абдуллаева. Рукопись имеет 216 страниц, по 11 строк на каждой, и озаглавлена:
«Китаб Хуласат ат-тафсил фй ахвал ал-имам Шамуйл». На последней странице – запись о переписке жителем селения Вихли Карата:
«Завершилась [переписка] того, что написал автор саййид Абдурахман ал-Хусайни рукой К.р.б. б. Мухаммеда Амина ал-Вихли».
Рукопись С.-Петербургского филиала Института востоковедения озаглавлена:
1. Здесь имя неясно, поэтому оно обозначено буквами.
«Краткое изложение подробного описания дел Шамиля, которое составил саййид Абдурахман, сын Джамалуддина ал-Хусайни ал-Гази-гумуки ад-Дагестани в Калуге. Год 1281».
В тексте самого сочинения (л. 36) заглавие упоминается в несколько ином варианте, с добавлением титула «имам»: «Хуласат ат-тафсил ‘ан ахвал ал-имам Шамуил». Как отмечал И.Ю. Крачковский, такая корректировка заглавия на титульном листе вполне объяснима условиями того времени, когда титул «имам» мог показаться одиозным [Крачковский, 19606, с. 562].
Начало рукописи обычно для произведений арабской литературы. Сохраняются все части введения: басмала, хамдала, таслийа:
«Во имя Аллаха, милостивого и милосердного. С тобою помощь, о Помогающий. Хвала Аллаху, который вывел нас к свету ислама и оказал нам честь Пророком своим Мухаммадом, – ему и другим пророкам наидостойнейшая молитва и привет, – который (Мухаммад) заложил основу правильного пути посредством Слова. Да благословит Аллах Всевышний его, его семью и его сподвижников (асхабов) – светильников в темноте, ревностных львов в деле веры Царя всеведущего».
Конец сочинения отсутствует.
Последняя страница рукописи (л. 1226) завершается следующими словами: и далее в нижнем левом углу стоит слово ( ‘ала) – это означает, что рукопись неполная и что следующая страница должна была начаться с этого слова, но, судя по внешнему виду и по содержанию, в ней не хватает только одной страницы с окончанием стихов, посвященных наместнику царя на Кавказе великому князю Михаилу Николаевичу.
1. Затем Благословение Аллаха и привет – То, что отличает свет от тьмы…
После краткого введения и традиционного «а затем» следует изложение причин, побудивших автора к написанию данного сочинения, среди которых немалое место отводится просьбе А. Руновского дать обстоятельную характеристику событий, связанных с именем Шамиля: (лл. 16-26)
«Попросил меня, а я, добивающийся милости Господа моего, саййид Абдурахман, сын Джамалуддина ал-Хусайни ал-Кибуди, – тот, кто занимал в моем сердце почетное место… Аполлон Руновский, которого назначил великий падишах… при имаме Шамиле ал-Гимрави… чтобы я написал для него (т.е. Руновского. – Н.Т)… небольшой рассказ о некоторых шамилевских событиях в последние дни джихада в Дагестане, а также упомянул об императорских милостях…»
Последняя фраза весьма примечательна. Она указывает на истинный характер поручения, которое фактически дал А. Руновский Абдурахману, т.е. сочинение Абдурахмана, по мысли Руновского, должно было превратиться в конечном счете в прославление «благодеяний» императора. Это обстоятельство, разумеется, наложило отпечаток на содержание сочинения.
Сочинение Абдурахмана условно делится на две части. Первая часть (до л. 436 включительно) после введения (л. 16) и объяснения причин написания этой книги (лл. 16-36) содержит описание событий последнего периода деятельности Шамиля на Кавказе и обстоятельств его сдачи.
В. это описание входит следующее.
Рассказ о переселении Шамиля из Дарго в Ведено (л. 36):
«Начнем сначала с сообщения о переходе имама Шамиля из Нового Дарго в горную область, а это (т.е. Новое Дарго) – селение, основанное близ Ведено…»;
«И поднялся он на гору Килатль (Килал), а [Килатль] – это селение, основанное у подножия этой горы» (л. 5а)
Отступление к последнему пункту Гунибу (л. 8а):
«…И он стремился оседлать верховое животное бегства с этой укрепленной горы в сторону горы Гуниб…»
Оборона Гуниба и обстоятельства сдачи Шамиля (лл. 86–42а)
Описание встречи Шамиля с Барятинским (лл. 42а-43б)
Вторая, основная часть повествует о пребывании Шамиля в качестве царского пленника в России. Начинается она (л. 43а) «обычным для автора риторическим растянутым переходом со вставленными стихами и вводными рассказами» [Крачковский, 19606, с. 566].
Далее идет краткое описание пребывания в Темир-Хан-Шуре, Чугуеве, Петербурге (лл. 536-546)
Главное внимание уделено переезду Шамиля в Калугу (л. 556), его жизни там, описанию местных достопримечательностей и поездке в Петербург, имевшей место в 1277/1860 г.; сюда входят:
рассказ об осмотре бумажной фабрики (лл. 60б-62а);
рассказ об осмотре сахарного завода (л. 626);
описание железной дороги из Москвы в Санкт-Петербург (лл. 77а-80а);
парад в Красном Селе (лл. 83а-88б);
пребывание в Петергофе и описание фонтанов (лл. 89а-90а, 936-956);
поездка в Кронштадт (лл. 95б-99а);
посещение «кузницы» Адмиралтейства (л. 986), стекольного завода (лл. 99а-99б), Монетного двора (лл. 996-101 а), Зоологического сада (лл. 102а-105б), Обсерватории (лл. 1126-113а); аудиенция у Александра II (лл. 1066-107а);
возвращение в Калугу (л. 109а);
о лечении дочери Шамиля Наджабат (лл. 1106-1126);
письма Джамалуддина Шамилю и сыну (лл. 1156-116а, 119б-121а);
заключение (лл. 121а-122а);
последним идет посвящение наместнику Кавказа великому князю Михаилу Николаевичу (л. 1226)
Первая часть рукописи начинается кратким описанием событий, предшествовавших укреплению Шамиля в Гунибе. События изложены отрывочно, прерываются многочисленными отступлениями автора, и их ход можно проследить лишь по отдельным кратким высказываниям. Автор и не старается особо конкретизировать события до отступления войск Шамиля к Гунибу, ибо главное внимание будет уделено именно Гунибу, его обороне, переговорам между Шамилем и царскими властями, пленению Шамиля и отправке его в Петербург.
Лишь несколько раз в начале сочинения дано более или менее обстоятельное описание местностей и важнейших фактов.
Таково описание укреплений на горе Килатль (Килал) (л. 5а) и причин, по которым имам был вынужден покинуть это укрепление, описание Гуниба как наиболее предпочтительного пункта для организации обороны (л. 20а)
В описании Килатля (Килала) весьма ценно упоминание о русских солдатах, бежавших к Шамилю и служивших у него: «…И сопровождали его тогда мухаджиры из Чиркея и им подобные, и солдаты, которые были при нем в течение уже нескольких лет, перешедшие со стороны русских, – пленные и перебежчики» (л. 5а) Это вскользь сказанное замечание проливает свет на отношение восставших горцев к простому русскому народу. В литературе неоднократно отмечались случаи бегства русских солдат к Шамилю и хорошее отношение к ним со стороны имама.
Автор акцентирует внимание на исключительно неблагоприятных условиях, в которых находился отряд Шамиля перед отходом в Гуниб. Неустойчивость внутриполитического положения имамата в 50-х годах XIX в. подчеркивается упоминанием тех, кто не подчинялся Шамилю: «…Когда увидел Шамиль, что у народа отсутствует решимость оказывать сопротивление русским, потому что каждая личность из различных горских народов с их многочисленными языками, независимо от того, ра’ис он или простой, знатный или незнатный, – [все они] обращаются к русским, отказываясь от того дела, которое было возложено на них первым имамом Дагестана…» (лл. 3б-4а)
Абдурахман показывает, что и военная обстановка сложилась не в пользу горцев, когда «оказался имам подобно камню между двумя деревьями» (л. 9а)
Не забывает Абдурахман и о таких немаловажных факторах, как государственная казна имамата, о средствах, собранных Кебедмухам-медом (Кибит-Магомой), и о мерах, предпринятых им для охраны казны: «…и говорят, сумма, которую собрал Кебедмухаммед из вещей имама, – это восемь тысяч рублей, не считая украшений, одежды, оружия и книг…» (л. 27а); «…и Кебедмухаммед сел на имущество имама, подобно страусу на яйцах, опасаясь прикосновения других рук и пыли…» (л. 26а)
Первая часть хроники лишена, в отличие от второй, различных этнографических или бытовых деталей, однако в одном случае Абдурахман отказывается от этого принципа, посвятив несколько строк описанию процесса производства соли в Дагестане (лл. 9б-10а): «Той ночью мы спали у моста Конхидатля, а это селение, в котором есть соляной источник («соляная вода»), и у них делают соль из речного песка… они несут соляную воду в свои дома в бурдюках на спинах мулов, а также песок. Песок насыпают в большие котлы, заливают соляной водой и разводят под ними огонь до тех пор, пока [вода в них] постепенно не испарится (букв.: не уменьшится из-за сильного кипения) и не превратится в соль таким образом».
Рассказ о последних днях Шамиля в Гунибе охватывает события одного месяца – августа 1859г., когда горстка мюридов во главе с Шамилем, окруженная многотысячной царской армией, вынуждена была сдаться в плен [История Дагестана, 1968, с. 88-116].
Как известно, в августе 1859 г. русские войска, руководимые генералом Барятинским, двинулись из Чечни в Дагестан. Многие наибы Шамиля изъявляли покорность России, сдавали крепости без боя. Сдавались также многие дагестанские селения. Шамиль, окруженный со всех сторон царскими войсками, вынужден был отступить в Гуниб. Здесь мюриды Шамиля построили оборонительные сооружения, и Гуниб был превращен в почти неприступную крепость. 400 мюридов Шамиля были окружены 360-тысячной армией генерала Барятинского ( там же, с. 112) Судьба Гуниба была решена. 25 августа 1859 г. Шамиль сдался в плен. Для царской России это было событием огромной важности. Оно отмечено мемориальной записью на стене церкви Спаса-на-Крови в С.-Петербурге:
1859 и 1864,
Покорение Кавказа
Взятие Гуниба и пленение Шамиля
25 августа 1859 года
Окончание Кавказской войны
25 мая 1864 года.
Освободительная борьба горцев под руководством Шамиля, направленная против колониального и феодального гнета, завершилась поражением.
Отрывок из хроники Абдурахмана о последних днях Шамиля в Гунибе охватывает следующие события.
Прибытие имама в Гуниб; укрепление подступов к Гунибу; встреча сына Шамиля Газимухаммеда и полковника Лазарева и переговоры о перемирии; получение Шамилем письма Барятинского с предложением согласиться на перемирие; недоверие Шамиля к предложению Барятинского, посольство Юнуса ал-Чиркави и наиба Дибира ал-Авари в лагерь русских; ответное письмо Шамиля с предложением согласиться на перемирие при условии, что ему и его семье предоставят возможность совершить хаджж; штурм русскими войсками горы Гуниб; героическая защита Гуниба; заседание совета Шамиля и решение сдаться; прибытие Шамиля к генерал-фельдмаршалу Барятинскому; подарки Барятинского семье Шамиля; пребывание Шамиля и его семьи в Темир-Хан-Шуре перед отправкой в Петербург через Чугуев и Харьков; встреча императора и Шамиля в Чугуеве.
Далее следует плавный переход от военно-политической тематики к описанию бытовых сцен, событий общественной жизни, достопримечательностей и знаменитостей Санкт-Петербурга и провинциального российского города, военных, промышленных, культурно-бытовых объектов. Особое внимание обращено на калужский, мирный период жизни Шамиля, его семьи, на его взаимоотношения с представителями местных властей.
В России перед Абдурахманом открылся совершенно иной, незнакомый ему мир, со своими обычаями и нравами, с развитым хозяйством, успехами промышленности, военного дела, блестящим столичным городом Петербургом, с его прекрасными архитектурными ансамблями и окрестностями. Все ему было в диковинку – и фонтаны Петергофа, и Петропавловская крепость, зоопарк, цирк, телеграф, железная дорога, военные корабли. Абдурахман не скрывает своего восторга от увиденного. Его наблюдения точны, высказывания искренни, хотя с точки зрения образованного европейца порой и наивны.
Академик И.Ю. Крачковский писал, что сочинение Абдурахмана одинаково интересно «и для биографии Шамиля, и для бытовой картины России в начале 60-х годов» [Крачковский, 1960в, с. 572].
Заключение книги посвящено отцу автора Джамалуддину, который в период пребывания Шамиля в ссылке в Калуге оставался на Кавказе и собирался совершить паломничество в Мекку, в связи с чем приводится ряд писем Джамалуддина, адресованных Шамилю и сыну (лл. 1156-116а и 119б-121а) В конце сочинения автор считает нужным подчеркнуть, что оно составлено им не ради каких-нибудь материальных выгод, а из стремления рассказать об испытанном и виденном Шамилем:
«Затем. Совершенно очевидно, что не скрыто от беспристрастного, понимающего, что я написал эту книгу в соответствии со словами Аллаха Всевышнего: «А о милости твоего Господа возвещай», – а не добиваясь чего-либо от упомянутых в ней великих правителей и отважных смельчаков» (лл. 121а-121б)
Завершается книга, тоже по традиции, цветистым заключением автора о пользе, которую могут извлечь из его произведения читатели [Крачковский, 19606, с. 567]:
«А это – окончание того, что я задумал, и завершение того, что я написал здесь и представил [читателю]… И возможно, то, о чем здесь [написано], будет полезным для людей разумных, проницательных и вполне достаточным для людей благородных, умных…» (л. 122а)
Что касается источников сочинения, то в принципе они общеизвестны. Прежде всего, это высказывания самого Шамиля и его ближайших соратников – очевидцев описываемых событий. Автор привлекает много личных впечатлений и, возможно, записей и писем, когда речь идет о документальном материале. Некоторые письма приведены не полностью, а в кратком изложении автора. И конечно, использовано большое число цитат из поэтических текстов памятников арабской и дагестанской арабоязычной поэзии, которые, вероятно, хранились в личном архиве, а возможно, и в памяти молодого автора сочинения «Хуласат ат-тафсил». Иногда Абдурахман, приводя выдержки стихов, указывает на их авторов, чаще не указывает, очевидно имея в виду, что грамотный дагестанский читатель был хорошо знаком с дагестанской и арабской поэзией и литературой.
Хроника формально не имеет глав. Законченность одной мысли и переход к другой передаются обычно словами «завершилось» и «затем».
Так, описание железной дороги автор завершает словами: (л. 80а) «Закончен краткий рассказ о железной дороге и о том, что с ней связано». Или после описания парка в Петергофе стоит: (л. 95) «Закончен рассказ о парке и том, что с ним связано».
Лишь один раз дано название главы. Это глава, рассказывающая о приеме Шамиля императором: (л. 76а) «Глава с упоминанием о поездке имама Шамиля к великому падишаху».
В этом отношении сочинение Абдурахмана отличается от «Хроники» Мухаммедтахира ал-Карахи, где каждая глава отмечена словом «баб»: «Глава о сражении, в котором пал смертью мученика Газимухаммед и был ранен Шамиль».
Или «Глава о сражении в крепости Таргу».
Хроника Абдурахмана написана, как и все остальные дагестанские хроники, прозой, очень часто принимающей характер рифмованной. Обычно это происходит «в более эмоциональных или конструктивно более важных местах» [Крачковский, 1960г, с. 597]. Автор оттеняет это обстоятельство тем, что употребляет значок, как бы отделяя строки стиха. Ответ на просьбу Руновского, например, о том, чтобы Абдурахман написал рассказ о деяниях Шамиля и его пребывании в России, автор завершает таким образом: «…чтобы я написал для него (т.е. Руновского. – Я.Г) небольшой рассказ о некоторых шамилевских событиях в последние дни джихада в Дагестане, а также упомянул об императорских милостях…»
То же касается и других мест, где автор откликается эмоционально на происходящие события, выражая тем самым и свое собственное отношение к ним. Именно в этих местах наиболее полно раскрывается личность Абдурахмана, его мировоззрение, прекрасное знание арабской и дагестанской арабоязычной литературы и собственный литературный талант.
Следует подчеркнуть, что в основном изложение в форме рифмованной прозы встречается в начале произведения, во вступительной части, и поэтому во второй половине хроники знак почти не встречается. Как отмечал И.Ю. Крачковский, «автор переполнен традиционным арабским материалом, он цитирует стихи, пословицы, приводит исторические рассказы… Свои собственные стихи он сочиняет по всякому поводу без особого труда, приводя и короткие отрывки, и образцы больших пьес-касид» [Крачковский, 19606, с. 567-568].
По своему характеру сочинение Абдурахмана представляет собой «типичное произведение «арабской» литературы, насквозь традиционное, в которое автор хотел заложить всю проникавшую его книжную мудрость» (там же, с. 565) Абдурахман цитирует стихи знаменитых арабских поэтов (Сибавейхи, л. 12а; Имрулькайса, л. 85а, б; ал-Харири, л. 77а; ал-Бусири, л. 72а), приводит высказывания известных арабских (Ибн Хаджар ал-Аскалани, л. 216) и дагестанских (Са’ид Араканский, лл. 156, 18а, 206, 226, 46б-48а, 616) ученых, выдержки из Корана (лл. 26, 7а, б, 456, 48а, б, 506, 53а, б, 636 и др), хадисов (лл. 446, 816), высказывания основоположника шафиитской религиозно-правовой школы имама аш-Шафи’и (лл. 14б-15а; 516), пословицы, поговорки, поучительные рассказы, приводит имена дагестанских героев, проявляя хорошее знание арабской классической литературы, особенно поэзии, а также знание литературы по законоведению и богословской, приводя в случае необходимости для подтверждения высказанной им мысли выдержки из различных сочинений.
Обращаясь к стихам из Корана, Абдурахман каждый раз оговаривает это словом (Айат) Стихи из Корана обязательно надчеркиваются: (л. 63б) «Даровано вам знания только немного». Айат [Коран 17,87].
Абдурахман в своей хронике надчеркивает не только стихи из Корана, но и слова русского императора, а в ряде случаев – и слова других лиц: (л-60а)…
«Когда мы прибыли в город Петербург, сказал ему (Руновскому. – Н.Т) император: «Я доволен тобой за твою верную службу».
К особенностям хроники относится стремление автора к конкретизации, подробному описанию событий, к попытке уловить, как ему кажется, наиболее важное, охарактеризовать особо тщательно всякого рода новинки.
Автор стремится быть обстоятельным во всем. Железная дорога настолько удивила его, что он дает схематический чертеж с объяснением (лл. 78а-79б) Также подробно описание телеграфа (л. 76а), Монетного двора (л. 99б) с его производственными процессами, связанными с чеканкой монеты (лл. 99б-100б) Огромное впечатление на Шамиля и Абдурахмана произвели Петропавловская (л. 99б) и Кронштадтская крепости (лл. 96б-96а) и военные корабли (л. 98б), в описании которых выражено восхищение военной мощью Российского государства.
Подробно описать аудиенцию, данную Александром II Шамилю, Абдурахман не смог, так как лично на ней не присутствовал, но тем не менее он излагает события, предшествующие аудиенции и последовавшие за ней (лл. 106б-107а)
Местом жительства Шамиля, по воле императора Александра II, была определена Калуга, обычный провинциальный город того времени. Описанию Калуги, ее достопримечательностей автор хроники посвятил подробный рассказ (лл. 56а-56б) Шамиль был поселен в одном из дворцов города, который также детально описан (лл. 55б-56а)
Во время следования из Темир-Хан-Шуры через Харьков в Петербург, в дни пребывания в Петербурге и Калуге Шамиль встречается со многими людьми.
Абдурахман не останавливается специально на их характеристике, но одна личность была особо близка Шамилю. Речь идет о «друге имама и его любимце, умном и сметливом, искусном переводчике, полковнике Богуславском… который говорит и переводит на арабском, персидском, турецком, английском, французском и других языках и который был тогда адъютантом у дежурного генерала, помощника царского министра, который управлял всеми военными делами русского государства… Поэтому его неоднократно назначали переводчиком между имамом и великим императором, а также между имамом и генерал-фельдмаршалом князем Барятинским» (лл. 80а-80б)
Полковник Богуславский был первым приставом при Шамиле и сопровождал его в Петербурге и в первое время пребывания Шамиля в Калуге. Затем его сменили Руновский и Пржецславский.
Во второй части рукописи имеются тексты (около 10 листов: 119а-1286), впоследствии заимствованные Мухаммедтахиром ал-Карахи для своего сочинения «Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах», почти все они зачастую отличаются от оригинала и заимствованы со значительными пропусками, вероятно, по усмотрению автора. Перевод этих текстов в нашей рукописи осуществлялся мною полностью самостоятельно, при одновременном сличении их с переводами А.М. Барабанова. Частично выявлены небольшие неточности в переводе, вполне объяснимые отсутствием в тексте ал-Карахи специальных пояснительных значков, которыми обильно снабжено сочинение Абдурахмана и без которых часто практически невозможно уловить смысл написанного.
Если вернуться к вопросу о характере петербургского списка, то нельзя не обратить внимания на одно обстоятельство. Текст рукописи в ряде случаев сокращен, имеет форму конспекта. Не приведено полностью содержание писем Барятинского к Шамилю и Шамиля к Барятинскому, а дано только их краткое содержание, как правило с надчеркиванием (л. 346 и др.) «а суть этого…» или на л. 40а: «а суть – то, что…». Возможно, это не сокращение текста, а манера цитирования или же изложения материала.
В хронике Абдурахмана, как и вообще в произведениях арабской литературы, встречается громадное количество глосс, вписанных как между строк, так и на полях мелким почерком. Они носят характер пояснений к самому тексту, объяснений отдельных слов и разнообразных дополнений.
Еще предстоит выяснить, являются ли встречающиеся в сочинении Абдурахмана неологизмы исключительной принадлежностью арабских памятников кавказского происхождения.
Академик И.Ю. Крачковский отмечал значительные трудности, связанные с расшифровкой и переводом текста, которые неизбежны при работе над данной рукописью. «Хотя воспоминания Абд ар-Рахмана по языку и по форме являются произведением «арабской» литературы, тем не менее для обычного арабиста едва ли они окажутся доступными» [Крачковский, 1960б, с. 568]. Это прежде всего многочисленные поэтические выдержки, цитаты и литературные намеки, которыми насыщено произведение и которые будут понятны лишь при определенной начитанности в арабской классической литературе, и расшифровка имен и фактов, для которой потребуется систематическое знакомство с параллельными источниками по истории эпохи Шамиля, и трудности чисто «технического» порядка (многочисленные неологизмы арабского типа, не встречающиеся в словарях, русская терминология, военно-административная и социального характера в арабской передаче, многочисленные русские слова, введенные в оборот автором, «дешифровка которых и при знании русского языка не всегда дается сразу» (там же, с. 568-569), и система диакритических знаков, широко применявшихся дагестанскими учеными; немало трудностей представляет также идентификация дагестанской географической номенклатуры, переданной арабскими буквами) Значительные трудности при расшифровке представляют и «самый шрифт рукописи, требующий известного навыка» [Крачковский, 19606, с. 569], и многочисленные записи на полях и между строк, сделанные мелким шрифтом. «Отдельные буквы нередко снабжены особыми значками, которые потребуют еще специального палеографического анализа» (там же), некоторые из них пока остаются непонятными.
Часто повествование прерывается многочисленными отступлениями автора, которые иногда занимают несколько страниц, после чего следует продолжение начатой мысли, т.е. предложение оказывается разорванным, и уловить смысл написанного не всегда удается сразу.
Во «Введении» к «Хронике» Мухаммедтахира ал-Карахи А.М. Барабанов отметил интересное обстоятельство, наблюдавшееся в Дагестане при употреблении арабского языка: «Говорящие на языках яфетической системы народы Дагестана, пользуясь при письме арабским языком, неизбежно должны были ощущать трудности не только в области передачи фонетических особенностей своих языков, но также и в области морфологии и синтаксиса. Возникла вполне закономерная потребность в дополнительных к арабской грамматике средствах передачи звуков и мысли. Особенно острая потребность в дополнительных средствах фонетической передачи ощущалась при написании местных географических названий и собственных имен. Кроме того, арабская лексика постепенно пополнялась новыми словами и терминами, заимствованными из других языков, в частности аварского и русского» [Хроника…, 1946, с. 19].
Абдурахман в своем «Хуласат ат-тафсил» также употребляет при написании дагестанских, русских и других названий и терминов различные литеры, взятые из так называемой аджамской системы письма.
В статье «Пояснительные значки в арабских рукописях и документах Северного Кавказа» А.М. Барабанов установил наличие в арабских текстах своеобразных значков, расположенных под и над строчками в неравномерном количестве. Эти пояснительные значки относятся не к отдельным буквам и словам, «а к группам слов и указывают связи подлежащего со сказуемым, имени с его местоименным суффиксом или указательным местоимением, глагола с предлогом и пр.» [Барабанов, 1945, с. 184].
В хронике Абдурахмана часто встречаются пояснительные значки, и все они в основном относятся к 1-й, 3-й и 4-й группам по классификации А.М. Барабанова.
Одной из особенностей сочинения Абдурахмана является то, что автор часто использует прием ретардации, когда повествование прерывается и вводится отступление от текста, иногда довольно значительное по объему (от нескольких строк до одной и нескольких страниц).
Иногда к одному и тому же имени, повторенному несколько раз, могут быть применены различные значки, если слитное местоимение, выражающее это имя, также повторено неоднократно.
Иногда в тексте встречаются своеобразные с грамматической точки зрения написания слов:
Иногда одно и то же имя передается двояко: в соответствии с правилами арабского языка (л. 34а) или аварского (л. 32б).
Характеризуя арабскую литературу на Кавказе, И.Ю. Крачковский писал: «…эта местная, провинциальная арабская литература на Кавказе приобретала общее и широкое значение – не только исторического источника, не только литературоведческого материала, но и живого человеческого документа, настоятельно требующего к себе внимания современности. Изучение ее – первоочередной долг русских и вообще советских ученых разных национальностей нашего Союза» [Крачковский, 1960а, с. 622].
Арабская литература на Северном Кавказе представляет собой, по мнению академика И.Ю. Крачковского, своеобразную линию развития «как бы боковой ветви арабской литературы, параллели к которой было бы трудно подыскать. Памятники ее гораздо более разнообразные, чем казалось издали по первому взгляду, представляли интерес не только для местной истории, но и для арабистики, для общей истории арабской литературы» [Крачковский, 1965, с. 190].
В числе произведений дагестанских ученых, созданных на арабском языке, хроника Абдурахмана занимает особое место. Она дает обстоятельный материал, связанный с жизнью Шамиля, точнее, с жизнью Шамиля после пленения его в 1859 г. Как уже указывалось, Абду-рахман был ближайшим соратником и родственником Шамиля и лучше чем кто-либо другой знал обстоятельства жизни Шамиля в России. Определенный интерес представляют также описания отдельных сторон жизни и быта в России, данные автором.
В литературе уже отмечалось, что сочинение Абдурахмана, написанное вдали от родины, имело своим объектом российскую действительность и вряд ли могло стать «явлением» в изучении этой действительности [Tagirova, Sixsaidov, 1996, с. 325]. Тем не менее оно интересно тем, что позволяет нам взглянуть на Россию XIX в. глазами мусульманина, человека, воспитанного в сугубо мусульманской среде, получившего традиционное схоластическое образование (а таких свидетельств на арабском языке немного)
В числе материалов, связанных с именем Шамиля, хроника занимает особое место еще и потому, что она написана человеком, прорусская ориентация которого уже определилась, человеком, который «значительно русифицировался во время долголетнего пребывания в Калуге» [Крачковский, 1960г, с. 607]. В этом отношении труд Абдурахмана близок к другому сочинению – хронике Гаджиали, написанной по прямому заказу царских властей в начале 70-х годов XIX в.
В то же время он отличается от сочинения Мухаммедтахира ал-Карахи, которое охватывает в основном тот этап, когда Шамиль еще действовал на Кавказе, и отражает точку зрения самого Шамиля (там же, с. 608) Выше упоминалось, что Мухаммедтахир включил в свою рукопись часть записей Абдурахмана – это показывает, что «Хуласат ат-тафсил» хорошо знали в Дагестане.
Как указывал И.Ю. Крачковский, хроника Абдурахмана по своей литературной родословной «…принадлежит к типичным образцам поздней «арабской» литературы, показывая всю ее устойчивость не только в языке» [Крачковский, 19606, с. 567]. При изучении подобного рода хроник представляется возможность проследить развитие жанра исторической хроники, процесс становления ее различных форм.
Все приемы, используемые автором, основаны на «давней и хорошо известной литературной традиции» [Крачковский, 1960г, с. 597], с которой связана и композиция произведения, и сама форма изложения. Большую часть изречений и стихотворных цитат, приводимых Абдурахманом, так же как и другими дагестанскими авторами, представляют собой, по мнению И.Ю. Крачковского, «блестки того общего золотого фонда арабской литературы, который был хорошо известен во всех странах, отражавших арабскую культуру. Важно то, что они вошли здесь в обычный каждодневный обиход жизни. Они с большой яркостью показывают, что эта литература для Кавказа не была экзотикой или завозным украшением внешней учености: ею действительно жили. Эти хроники в самом деле читали и перечитывали, с волнением переживая вновь отраженные там события. Эти стихи действительно находили отзвук в живых чувствах каждого человека, отвечали его настроению в определенные моменты жизни» [Крачковский, 1960а, с. 622].
Сочинения Абдурахмана, Гаджиали, Мухаммедтахира ал-Карахи позволяют выделить именно XIX век как особый этап в развитии дагестанской литературы на арабском языке, когда на смену отдельным небольшим хронографам, историческим записям, хроникам пришли крупные исторические сочинения, посвященные наиболее важным проблемам эпохи, выдающимся личностям, связавшим свою деятельность с освободительным движением XIX в.
Сочинение Абдурахмана представляет собой интерес с точки зрения филологической: многочисленные заимствованные слова, введенные в арабский язык, позволяют проследить пути их проникновения в дагестанские языки. Следует особо отметить, что «Хуласат ат-тафсил» представляет богатый материал о системе специфических знаков, применяемых дагестанскими арабистами в интересах лаконичности и ясности текста.
Более 60 лет назад был поставлен вопрос об издании серии памятников арабской письменности Кавказа и включении в эту серию и записок Абдурахмана «Хуласат ат-тафсил ‘ан ахвал ал-имам Шамуил».
«Все трудности, встречающиеся при изучении рукописи, однако, не настолько значительны, чтобы их нельзя было преодолеть. Издание и перевод этого памятника представляются делом осуществимым, хотя и потребуют немалого труда… Нужно положить начало опубликованию этих памятников, и записки Абд-ар-Рахмана имеют право на одно из первых мест в такой серии» [Крачковский, 19606, с. 570].
‘ Год 1281.
/л. la/ ХУЛАСАТ АТ-ТАФСИЛ ‘АН АХВАЛ АЛ-ИМАМ ШАМУИЛ
/л. 1б/ Во имя Аллаха, милостивого и милосердного. С тобою помощь, о Помогающий. Хвала Аллаху, который вывел нас к свету ислама и оказал нам честь Пророком своим Мухаммадом, – ему и другим пророкам наидостойнейшая молитва и привет, – который (Мухаммад) заложил основу правильного пути посредством Слова. Да благословит Аллах Всевышний его, его семью и его сподвижников (асхабов) – светильников в темноте, ревностных львов в деле веры Царя всеведущего.
А затем. Попросил меня, – а я, добивающийся милости Господа моего саййид ‘Абдурахман (‘Абдаррахман), сын Джамалуддина (Джа-маладдина) ал-Хусайни (Доб. сверху: «род» (букв.: племя) ал-Кибуди (Доб. снизу: «местность, известная как Газикумух» (Кибуди – квартал с. Гази-кумух) , – тот, кто занимал в моем сердце почетное место [и к кому я относился с] дружелюбием и расположением, отличающийся дальновидностью, совершенством и разумом Аполлон Руновский , которого /л. 2а/ назначил великий падишах, достойный и самый благородный господин, император владений российских с их окраинами (хазафир) и других внешних (Доб. снизу: «русского государства. От него» (т.е. от автора) земель – городов (Доб. сверху: «объяснение землям. От автора»), населенных областей, укрепленных крепостей и больших сил, и огромных масс в беспредельном количестве, – да продлит Аллах тень своего расположения над старым и малым, – пока воркуют голуби, и гремит гром, и растут цветы в соцветиях – все перед Ним в долгу (?), – [назначил] при имаме Шамиле ал-Гимрави ад-Дагестани , чья слава и меч сияют на востоке и на западе и [который] превосходит всякого, кто искусен и ловок, неустрашимостью, где бы он ни был, далеко или близко. А это (Доб. сверху: «т.е. назначение Руновского при нем. От автора») – в дни установления господства упомянутого падишаха /л. 2б/ над Дагестаном и его победы над ним после того, как произошли знаменитые битвы и сражения в 1276/1859 г., которые благодаря своей известности не нуждаются в разъяснении , – [попросил меня], чтобы я написал (Доб. сверху: «в ответ на его просьбу. От автора») для него (т.е. Руновского) (Слова «т.е. Руновского» добавлены снизу) в ответ на его просьбу небольшой рассказ о некоторых шамилевских (Доб. сверху: «т.е. об упомянутом имаме Шамиле. От автора») событиях в последние дни джихада в Дагестане, а также упомянул об императорских милостях по отношению к Шамилю и [отвел надлежащее место] высоким правителям, с тем чтобы они (эти милости) стали назиданием для последующих поколений и поучением для тех, кто [будет уже] без него, как это вытекает из слов Аллаха Великого: «А о милости твоего Господа возвещай». Айат (Коран 93, 11. Ссылки на Коран даются в переводе И.Ю. Крачковского [Коран, 1963]. Как вариант иногда приводится перевод М.-Н.О. Османова [Коран, 1995]) . И если спросят, дозволено ли благословлять падишаха, как мы упомянули, я скажу: «Разрешение вне сомнения». И если полагают [иначе] некоторые из невежд, которым чуждо благоразумие, то законоведы (Слово «законоведы» добавлено над строкой с пометкой «От автора») уже высказались по другому поводу (вар.: в другом месте?) /л. 3а/ относительно того, что разрешается молитва за христианина в отношении здоровья тела и правильного пути (Доб. сверху: «в его стремлениях и нуждах. От автора») Более того, сказано в «Шарх ал-Кабир» (Доб. снизу: «название книги») на «ал-Варакат» : «Позволяется прощение грехов христианину», и этим самым опровергается то, что препятствует упомянутому нами, [исходящее] от невежественных людей, а также и [все] то, что противоречит этому, [хотя], возможно, и [захочет] возразить мне в этом тот, у кого нет никакой доли в знании – ни осведомленности, ни разумения. Однако это не умаляет этой дозволенности, и каждый, кто способен запоминать наизусть, имеет аргумент против того, кто не [способен] запоминать, что не скрыто от разумного, проницательного.
И я ответил на просьбу Руновского в краткой, поучительной форме, свободной от ложных домыслов некоторых невежд – тех, которые совершенно ничего не знали ни о Шамиле, ни о событиях, с ним связанных. Я [тоже] не претендую на полное знание этого, однако я знаю больше, чем другие, в особенности /л. 3б/ о том, что касается Шамиля.
И я привожу по этому поводу (Доб. сверху: «т.е. о том, какое благоденствие и счастье испытал имам Шамиль под покровительством великого падишаха. От автора») слова поэта: «Гнев его завистников и ярость его врагов пусть видит зрячий и слышит внемлющий». Стих.
Я назвал этот рассказ «Краткое изложение подробного описания дел имама Шамиля», и я обращаюсь к Аллаху Всевышнему, чтобы Он сделал этот рассказ содержащим основные сведения, средоточием редких мыслей – подлинно, Он (Аллах) – обладатель добра.
Начнем сначала с сообщения о переходе имама Шамиля из Нового Дарго в горную область, а это (т.е. Новое Дарго) – селение, которое он построил на территории Ведено в Чечне (Доб. снизу: «чтобы обосноваться там со своими сподвижниками-мухаджирами» (см. ком. 11) .
Знай, что, когда увидел Шамиль, что у народа отсутствует решимость оказывать сопротивление русским, потому что каждая личность из различных горских народов (В тексте: «кабила» – букв.: племя) с их многочисленными языками, независимо от того, ра’ис он или простой, знатный или незнатный, – [все они] обращаются к /л. 4а/ русским, отказываясь от того дела, которое было возложено на них первым имамом Дагестана, павшим в борьбе с русскими Газимухаммедом ал-Гимрави , [и которое было продолжено] третьим имамом Шамилем – его соучастником в знании, благородстве и священной борьбе, в малом и большом, – кроме небольшого числа (Доб. сверху: «исключая тех, которые отказались. От автора) их, [так что] их можно не принимать в расчет (Доб. снизу: «имеется в виду скорость исчезновения [их намерения]. От автора». Сверху доб.: «по причине прекращения его при наличии воды для очищения. А источник этого сообщения – книги по фикху, и обращайся к ним. От автора»), [так как] это подобно угощению нуждающегося. Я приведу по этому поводу поговорку, широко распространенную среди старшего поколения в Дагестане: «Угощение для нуждающегося гостя подобно хождению дряхлого осла», потому что и то и другое непродолжительно. И вместе с тем на лицах некоторых из них были заметны признаки противодействия (На полях имеется текст, смысл которого не ясен) имаму. А если на словах они говорили обратное этому, подобно исламу лицемеров, то это не меняет положения (Букв.: то это не поможет и не спасет от голода)
И как хорошо сказано по этому поводу:
/л. 4б/ Люди (Доб. сверху: «Стих») подобны сосудам, наполненным пороком (Сверху добавлено пояснение: «дагал, огласованное двумя фатхами, – порочное вмешательство в дело» с пометкой «От автора»)
Их уста смазаны медом.
Обманываются те, кто вкушает из них.
А как только они опрокидываются,
тотчас становится явным их порочное содержимое.
А вот слова другого, – как прекрасно они сказаны, – да будет возвращение его к благополучию рая, поскольку он хорошо сказал:
Если ты видел друга льстящим (Доб. сверху: «Поистине, льстец говорит на словах то, чего нет в сердце. От автора»), то он – враг, заслуживающий того, чтобы его сторониться. Нет добра в дружбе льстеца – язык у него сладок, а сердце его горит. Он говорит вам приятную лесть, а хитрит с вами, как лисица. Он встречает вас и клянется вам в верности, а когда скроется от вас, то он – скорпион.
И слова другого опытного мудреца, речь которого как ключевая вода:
Когда (Доб. сверху: «Стих) я испытывал людей (Доб. снизу: «поставлено в винительный падеж с опущением ставящего [слово] в родительный. От автора»), ища себе спутника – верного брата в трудностях, я думал о мире – о надеждах и тяготах и взывал к живущим: есть ли помощник? [Однако] радовался я или огорчался, меня окружали зло и зависть.
/л. 5а/ [Когда Шамиль увидел, что у народа отсутствует решимость оказывать сопротивление русским], он поднялся (Доб. снизу: «т.е. имам и его асхабы. От автора». Доб. сверху: «Когда он увидел то, о чем говорилось выше. От автора») на гору Килатль (Килал) , а [Килатль] – это селение, основанное у подножия этой горы (Доб. сверху: «И называется она на аварском языке Килидерил-меэр, а также Кан-чатль-меэр. От автора») Она уже укреплялась, огораживалась стеной, т.е. обносилась вокруг укреплениями из больших камней несколько лет назад с этой целью (Доб. снизу: «т.е. для того, чтобы подняться [на нее]. От автора»), однако войска Шамиля укрепили ее вторично в последние дни, так что стала она по своей прочности наподобие стены Искандара зу-л-Карнайна , упомянутой в благородном Коране (Доб. сверху: «т.е. в суре Пещера. От автора») И сопровождали его тогда мухаджиры из Чиркея и им подобные, и солдаты, которые находились при нем (вар.: на его попечении) в течение уже нескольких лет, перешедшие со стороны русских, – пленные и перебежчики, и вместе с ними – пушки и военное снаряжение, которое находилось в Дарго. Часть из них (Доб. сверху: «До поднятия на [эту] гору») (мухаджиров) жила в селении Ичичали вместе с семейством имама, а другая – «Кривой» Мухаммед-эфенди ал-Гуйми (ал-Хуйми) из области Газикумух и ему подобные – в селениях вокруг Ичичали, /л. 5б/ – [готовые] подняться на гору Килатль (Килал) в случае необходимости. А причина того, что они (мухаджиры) оставили место жительства все вместе, – недостаток места для них в селении Ичичали. И тогда были сожжены по приказу имама селения Гумбета (Кунбйт) и Анди (‘Андал), так что не осталось в них и деревянного кола, и они (жители этих селений) не порицали имама за это .
По такому поводу сказал поэт, описывая их [собственную] роль и власть, [которую они имеют над умами]:
Мы можем, если желаем, возражать людям в их высказываниях,
А они не возражают, когда мы говорим.
Наши сабли повсюду – на Западе и на Востоке,
На них отметины сражений тех, кто в кольчугах. (Доб. сверху: «Человек, на которого надета кольчуга»)
Касыда .
И было (Доб. сверху: «т.е. сожжение. От автора») [это] согласовано между членами Совета и сподвижниками, которые полагали, что, если враги выступят против них (жителей этих селений (Доб. сверху: «т.е. Гумбета и Анди и так далее») неожиданно, они [все равно] не выберут эти селения местом для сражения и борьба с ними [здесь] не будет успешной. Среди них были и те, кто придерживался другого мнения /л. 6а/ относительно местопребывания. (Слово «местопребывания» добавлено сверху с пометкой «От автора»)
Неотвратима для них судьба, и никакими хитрыми уловками ее не избежать. Нет избавления от нее, даже если стремятся к спасению все живущие на земле, ведь сказано: «Когда судьбы наступают, меры предосторожности отступают». И я приведу по этому поводу [слова] [Мухаммеда] аш-Шафи’и , – да будет доволен им Аллах:
Тому, чего Ты желаешь, (Доб. сверху: «т.е. о, Господи!») быть, даже если я не желаю этого.
Тому, чего я желаю, не быть, если Ты не хочешь этого.
Ты сотворил людей [такими], как Ты пожелал,
И с этим проходит [по жизни] и молодой, и пожилой.
Этого Ты облагодетельствовал, а того – оставил без помощи.
Этого Ты одарил, а того – нет.
Один из них – бедствующий, другой – счастливый.
Один из них – безобразен, другой – красив.
И поразили меня также слова относительно предопределения:
Мощь Аллаха там, где Он повелевает.
Его решение о тебе свершилось,
И исполнилось то, чего Он желает для тебя.
Так желай же того, чего Он желает,
Если нет того, чего желаешь ты.
/л. 6б/ И удивительно то, что рассказывают со слов предшественников, будто бы халиф ‘Абдалмалик (На полях под пояснительным значком добавлено: «А он тот, кто сказал, когда стал халифом, – [в тот момент] он сидел, читая Коран, в своих покоях: «Это разлучает меня и тебя». От автора») ибн Мерван – пятый халиф (Сверху на полях добавлено: «Всего их четырнадцать халифов. Первый из них – Му’авия ибн Абу Суфьян, а последний – Мерван ал-Химар. От автора». См. коммент. 27) Омейядов , – убегал от чумы. Сел он ночью верхом, а с ним его слуга. И он стал засыпать на своей лошади. Тогда он сказал своему слуге: «Расскажи мне [что-нибудь]». Слуга ответил: «Я недостоин рассказывать тебе». [Тогда] он сказал [ему]: «И все-таки расскажи то предание, которое ты слышал». Сказал [слуга]: «Я слышал о том, что одна лисица была в услужении у льва, чтобы защищать его от неприятностей и бедствий. Однажды увидела та лисица приближающегося к нему орла. Подошла она ко льву и сообщила ему об опасности. Лев сказал: «Не бойся». Но не успокоилась лисица, и усилился страх ее. Когда увидел лев ее боязнь, он посадил ее к себе на спину. А орел набросился и похитил ее с его спины. Сказала лисица: «О великий лев, спаси меня, где же /л. 7а/ твое обещание?» Тогда лев сказал: «Я в состоянии одолеть только обитателей земли, и то не всегда. А что касается того, чтобы защитить тебя от обитателей неба, то это не в моих силах». И [тогда] сказал ‘Абдалмалик: «О слуга, (Слева на полях под пояснительным значком написано: «Что за слуга у него, более разумный, чем его благородный господин. Подобный ему заслуживает быть купленным за полную пригоршню золота. От автора») ты поучил меня и хорошо сделал. Возвращайся». Тот возвратился и был доволен судьбой. Конец.
Затем имам старался выяснить положение военных дел на этой хорошо укрепленной, согласно его совету, горе. Он сказал, что каждый, кто хочет помочь ему в деле религии, без сомнения прибудет к нему, даже без приглашения с его стороны. А что касается того, к кому можно отнести слова из благородного Корана: «… – все равно им, увещевал ты их или не увещевал, – они не веруют», (Коран 2, 5(6) – не подействует на него ни призыв, ни желание его. «Наложил печать Аллах на сердца их и на слух, а на взорах их – завеса. Для них – великое наказание!», (Коран 2, 6 (7)) /л. 7б/ Айат. И поэтому прибыла к нему группа ревностных сторонников. Другие же воздержались. И поднялась (букв.: началась) между имамом и ними волна предательства и измены, несмотря на то что они присягнули (Сверху на полях под пояснительным значком написано: «Т.е. благородным Кораном и более того – разводом с их женами без промедления. А [произошло] это на последнем собрании (сходе) в Аварии. От автора») ему на смерть в дни испытаний. И тогда имам привел слова Аллаха Всевышнего: «…кто хочет, пусть верует, а кто не хочет, пусть не верует. Мы приготовили несправедливым Огонь…» Айат. (Коран 18, 28) И он сказал: «Мне безразлично, буду ли я сражаться один или с помощником. Известно, что я полагаюсь только на Всевышнего. И он произнес по этому поводу: «Бессилен и терпит поражение тот, кто обращается за помощью к кому-либо, кроме Аллаха».
И имам принял решение таким образом и [объявил] войну за веру повсеместно. (Букв.: Направо и налево) По истечении времени, когда возросло число сторонников имама, он все ждал, что появится тот, кто возвысился бы в его глазах тем, что соответствовал бы этому высокому предназначению. [Но] принесло небо счастья /л. 8а/ дым неудач. И сейчас имам достоверно знал, что закрыты пути и дороги помощи со стороны всех, кто обосновался на краю крутого, грозящего обрушиться склона. Как говорят: «Поистине, если счастье отступает, не поделать с этим ничего». И он поспешил уйти (Букв.: И он поспешил оседлать верховое животное бегства) с этой укрепленной горы [Килатль] в сторону горы Гуниб и приказал своим асхабам поднять шатер спокойствия и твердости, и разбили они его в месте пребывания. И Шамиль сказал: «Я ужесточил наказания в отношении тех, кто встал против нас теперь, тех, кто совершает беззакония, и притеснителей». И он взял на себя обет перед семьей сражаться насмерть, помня о том, что случилось раньше с внуком Пророка (Доб. сверху: «Мир ему») Хусейном, сыном ‘Али , – да будет доволен им Аллах Всевышний, – в борьбе /л. 8б/ с партией проклятого тирана Йазида (Доб. сверху: «Ибн Му’авия ибн Абу Суфьян. От автора». См. коммент. 27) злополучного, который (Доб. сверху: «Т.е. Хусейн, да будет доволен им Аллах») пал в борьбе за веру на глазах у своей семьи.
И он продекламировал при этом слова поэта:
Я смою с себя позор саблей, каково бы ни было решение судьбы (вар.: И как решит Аллах!).
Я покину свой дом и разрушу его ради собственной чести, чтобы не допустить того, кто состязается в дурном поступке.
А если вы разрушите вероломно мой дом, то он ведь – наследие благородного, который не думает о последствиях,
Не боящегося трудностей, который не пожелает помощника тому, кто замышляет подобное дело.
Он полон решимости осуществить задуманное и гонит (Доб. сверху: «т.е. отступает, отказывается [думать о последствиях]») прочь мысль о последствиях.
И полагается он лишь на собственное мнение, и защитником его будет только меч.
Они (Доб. сверху: «т.е. имам и его асхабы. От автора») стали двигаться ночью (Доб снизу: «А это [означает] выступление (движение) ночью. От автора») оттуда к Гунибу со стороны Караты . Тогда главнокомандующий князь Барятинский со своим окружением остановился на территории Тандо (Танду) , [а это] селение, возвышающееся над Ачабота – местностью, /л. 9а/ где теперь в селении Ботлих располагается русское укрепление. Между князем Барятинским и местом, где находился имам, не было тогда и часа пути при умеренной ходьбе. И если бы двинулся отряд Барятинского против нас в это время, то нам было бы трудно найти спасение.
И как хороши в этом смысле слова поэта: (Слово «поэта» доб. сверху с пометкой «От автора»)
Когда сгустится темнота ночи, то ты приди,
И пусть будут твои шаги легкими.
Поистине наши стражники являются львами.
А с другой стороны находился генерал барон Врангель со своим многочисленным войском. Они расположились в местности близ селения Аргвани (Аргуна) напротив моста Сагри , а это тот [мост], который перешли войска барона Врангеля в сторону Аварии (Авар) . И тогда оказался имам подобно камню между двумя деревьями. И он приказал асхабам спуститься с только что упомянутой горы Килатль (Килал) с ношей, которую смогут взять из вещей. И были отправлены солдаты, /л. 9б/ которые находились на его попечении, вслед за асха-бами с драгоценностями казны, исключая орудия, которые были там. Эти орудия остались на горе, и имам приказал наибу Кади Ичичалин-скому разбить их, взорвав порохом, чтобы они не достались врагу. И было сделано так, как мы слышали об этом впоследствии от авторитетных лиц. Позже этот наиб был отправлен в город Ставрополь и умер там, как мы слышали, – а Аллах лучше знает.
Той ночью мы спали у моста Конхидатля , а это селение, в котором есть соляной источник (букв.: соляная вода), и у них делают соль из речного песка, т.е. из того, который находится по берегам рек. А делается это, к примеру, так: они несут соляную воду в свои дома в бурдюках на спинах мулов, а также песок. Песок насыпают в большие котлы, /л. 10а/ заливают соляной водой и разводят под ними огонь до тех пор, пока [вода в них] постепенно не испарится (букв.: не уменьшится из-за сильного кипения) и не превратится в соль таким образом.
На следующий день утром мы отправились в сторону селения Карата. И когда мы прибыли туда до полудня, то совершили там полуденный намаз и двинулись по дороге в Ахалчи (‘Аххал) . Тогда мы увидели толпу на краю горы (Доб. сверху: «А это гора близ селения Сиух области Авар. От автора». См. коммент. 44) на расстоянии выстрела. Мы спросили у тех, кто был тогда с нами, о них (людях на горе) Нам сообщили, что они являются отрядом милиции, который выступил вместе с Ибрагим-ханом Мехтулинским , намереваясь отрезать нам дорогу в Гуниб. Они расположились на расстоянии пушечного выстрела от нас. Мы не обращали на них внимания и продолжали наш путь вместе с семьями, детьми и имуществом. По этому поводу наши асхабы приводят в качестве примера слова поэта: «Оставь угрозу, мне она не причинит вреда. Какой может быть вред от жужжания /л. 10б/ мухи». Стих.
И может сравниться с ним (этим стихом) своим изяществом и необычностью то, что написал кто-то из правителей в отношении того, кто угрожал ему и запугивал его:
Что за люди! Зачем-то грозил он своим приговором,
[Но] никогда я не испытывал страха перед ним.
О тот, кто угрожал мне ударами меча,
Поистине, устоит стоящий со мной рядом,
Когда его пытаются сразить.
Явился к соколу голубь, угрожая ему, а гиена (На полях под значком добавлено: «Сборище гиен, а это зверь наподобие волка, разве что только, когда он бежит, кажется, что он хромает, и поэтому его называют «хромой зверь», и если кто-то держит в руке колоквинт, то гиены убегают от него, а если кто-то имеет при себе ее зубы, то на него не будут лаять собаки. А шкура у нее на животе такая крепкая, что если обтянуть ею (этой шкурой) микьяль или кайль, а в нем семена, [то это] убережет посев от гибели, и обилие его [будет] радовать взор. От автора») звала на помощь львов суши (вар.: Разве может голубь угрожать соколу, а гиена звать на помощь львов суши).
Чтобы понять, что такое ехидна, (Доб. сверху: «а это коварная змея. От автора») достаточно лишь прикоснуться пальцем к ее рту.
И [если] мясника не заботит обилие овец и обилие дров, ему вполне достаточно и небольшого количества огня.
Орла не введет в заблуждение карканье вороны, а львы пустыни не устрашатся голоса осла.
И как прекрасно сказано:
Ты упрекаешь нас за то, что нас немного.
На что тебе я отвечаю: «Действительно, [ведь] благородных мало.
И мы не принесли вреда.
Поистине, нас мало,
Но тот, кто с нами, – силен,
А тот, кто с большинством, – унижен».
/л. 11а/ Через некоторое время нам сообщили о том, что, когда спросили у Ибрагим-хана (Доб. снизу: «Мехтулинского. Верно») некоторые из его асхабов относительно нападения на нас, тогда он не одобрил этого решения, ссылаясь на то, что это им легко не удастся. И они отказались от этого – они знали, что если слепой поведет слепого, то упадут они вместе в колодец. Если повстречаются на одном склоне (Доб. сверху: «склон, волна, песок, утолщение, возвышающееся [поднимающееся] над землей, над водой…») семьдесят слепых по воле судьбы и сделают они одного из них предводителем, то упадут они все в колодец. И продекламировал один из них по этому поводу: «Если будет ворон путеводителем людей, то поведет он их дорогой гибнущих».
Мы двигались весь день до тех пор, пока не заночевали в местечке близ селения Ассаб (‘Ассах) , население которого во времена имама Шамиля постоянно славилось дерзостью и беспутством за пределами областей /л. 11б/ Дагестана. И возможно, надлежит продекламировать в адрес имама эти стихи:
Юноша (На полях доб.: «т.е. он (имам) – юноша. От автора») подобен черной (Сверху к слову (мн. ч. от ) дано пояснение: (мн. ч. от ), т.е. ‘черные’. От автора». (При переводе этого стиха вместо множественного числа использовано единственное)) туче, которой боятся и на которую уповают.
Ждут от нее дождя и боятся молний.
Перед ним дрожит от страха земля, когда он ступает по ней,
И сотрясаются высокие горы.
Однако мы были тогда не уверены в отношении Аварии (букв.: области Авар) и были начеку до рассвета, потому что эта местность была небезопасной в смысле предательства и измены. По такому поводу гласит известная пословица: «Тот, кто видел змею летом, испугается веревки зимой». И мы избежали опасности со стороны этой местности и [ее] людей благодаря милости Всевышнего и его щедрости. Как хорошо сказал кто-то, его речь подобна ключевой воде – [вот этот] стих:
Защита Аллаха освободила от необходимости иметь двойные кольчуги и высокие укрепления.
А этот стих также приписывается знающему, разумному: /л. 12а/ «Каждое пронзающее оружие не пронзает, когда хранит человека защита Аллаха». И мне нравятся слова Сибавейхи или подобного ему, описывающего долину, изобилующую львами, по которой страшно ходить, особенно [там], где он говорит по такому поводу: «Я проходил мимо вади со львами и не видел подобного [этому] вади львов, когда наступает тьма. Проходила через него группа всадников, которая попала туда, сбившись с пути, и была бы напугана, если бы не защищал Аллах путешествующих ночью».
Мы переправлялись из области Гидатль (Хйд) до тех пор, пока не расположились на горе рядом с Телетлем , родиной муршида Кебедмухаммеда , который обосновался на краю крутого, грозящего обрушиться берега, и заночевали там. И было все вокруг подобно волнам разбушевавшегося моря. Шамилю сообщили, что наиб Исмаил, сын Хаджи Чохского , уже заключил мир с русскими и они вошли в Чохскую крепость . Командующим их (русских) тогда был генерал князь Тарханов . А это та крепость, которую /л. 12б/ всеми силами неоднократно старался разрушить и снести до основания генерал князь Аргутинский , но не возымели действия его старания и угрозы. [Эти] известия (Слова «[эти] известия» доб. сверху) были неприятны для Шамиля , и скорбь покрыла его тело при этом, как панцирь. Он убедился, что не избежать Божьей воли, хочешь или не хочешь. И он произнес слова: «Мы принадлежим Аллаху и к нему возвратимся», – и это были не просто слова, они соответствовали сложившимся обстоятельствам. (Букв.: и он говорил это не языком изречения, а на языке обстоятельства) И имам стал декламировать, и дыхание его участилось, а сердце запылало от сильной боли по поводу падения крепости:
Клянусь братьями, которых я считал панцирями, –
и они были ими, однако, для врагов.
Я считал их меткими стрелами –
и они стали ими, однако, в моем сердце.
Они сказали: «Чистые у нас сердца» –
и они сказали правду, но только о моей любви.
/л. 13а/ А этот наиб был один из самых любимых наибов Шамиля и самых верных ему. Однако, если вино превратилось в уксус, (На полях мелким почерком добавлено: (?) махара ‘быть ловким, способным’) не помогут тут никакие старания. И в подобном же случае говорят: «Если испортилось (На полях под значком доб.: «И выразил это один из них в стихах: «С помощью соли исправляется то, что может испортиться. А как быть, если испортилась сама соль?» От автора») мясо и стало непригодным, обрабатывается оно солью. Но как быть, если стала непригодной сама соль?»
Ей-богу, правят порочные благородными, верховодят ничтожные достойными и больше не пользуются спросом на рынке добродетели и достоинства, а низкий относится с высокомерием к благородному, возвышенному. Пришло время, когда считают вежливость пороком, а хорошее знание наук – грехом. И Аллаху Милосердному жалуются на это время, когда правители достали розги притеснения и несправедливости в отношении тех, кто отличается добродетелями и превосходит своего противника отвагой и ловкостью. Смешался жемчуг со стеклом, и уподобилось сладкое горькому. Пропали обладатели /л. 13б/ ума, подобно мухам в тумане, и стало знание воображаемым призраком или гостем накануне отъезда. Ослабли основы знания и его здание, и поднялись силы невежества и притеснения. Ослабли руки помощи, и разрушены основы любви. Ушла любовь к Аллаху, и пришло стремление к силе. Утратила дружба искренность и верность, и ты не увидишь друга [иным], кроме как лишенным искренности. И если ты полагаешься на обладателя высокого положения и силы – Зейда или Амра , например, – то ты почитаем и оберегаем как зеница ока, будь ты [даже] слабее, чем Бакиль, и глупее, чем Ханабак (Справа на полях под значком доб.: «Имя человека, известного глупостью. От автора»). А если ты лишен поддержки, то с тобой не будут считаться, даже если бы ты был красноречивее Сахбана (Справа на полях под значком доб.: «Оба они известны красноречием и наделены даром слова…») из племени Ва’иль и обладал даром слова большим, чем Кусси (На полях под значком доб.: «А он первый, кто сказал: «А затем в книгах, и первый, кто сказал: Доказательство против обвиняемого и присяга [в отношении] того, кого обвиняют») Айад ибн ал-Карим. И я прочитал по этому поводу:
/л. 14а/ Люди отвергли достойных и группу благополучных,
И безрассудные (Сверху доб.: «Безрассудный глупец тот, кто не искусен в деле. От автора») оказались у власти (Букв.: наследие могущества (бакиййат мин ‘иззат)),
А люди умные (Снизу доб.: «т.е. [люди] разума. От автора») покинуты в нужде.
Распространились среди них осуждение и бесстыдство (Снизу доб.: «т.е. отсутствие совести»), бесчестие и отсутствие щедрости, так что не осталось никого, у дверей которого можно было бы найти прибежище и надеяться на что-то с его стороны, кроме того, что все [теперь] как попало. Поистине, благородный человек – большая редкость, чем красная руда, и это он, без сомнения, – самый достойный из говорящих искренно. И это не было событием вымышленным.
И они продекламировали по этому поводу:
Погас светоч [разума] каждого умного юноши,
И в его нише я не встретил света.
Большинство людей отвернулись от них.
Малочисленны те, кто [являются] для них помощниками.
Это то, чему научил меня жизненный опыт,
А если ты не видишь сам, то спроси у сведущего.
Когда он [имам] (Слово «имам» доб. сверху) потерял надежду на своих друзей после того, как убедился в отсутствии мужества и их верности, а они отдалились от него, /л. 14б/ он продекламировал:
Большинство из тех, кого ты встречаешь, радуют тебя словами,
Но мало тех, кто радует тебя на деле.
Нет добра в дружбе непостоянного человека,
Куда подует ветер, туда склоняется и он.
У меня есть хороший пример по этому поводу, и я прочитал стихи:
Овца и волк не могут быть друзьями. (Букв.: овца знает, что волк ее съест, а волк знает, что есть в овце вкусного)
Бойся того, кому ты доверяешь, и не полагайся ни на кого,
И я не буду искренним с тобой, пока не испытаю.
Вероломство в людях – качество,
которое постоянно присутствует в них,
И хитрость их наподобие коварства волка.
Не благодари юношу, пока не испытаешь его,
И не порицай его, пока не испытал.
И надлежит ему [имаму] (Слово «имаму» доб. сверху) идти к заветной цели
и сторониться изменников.
Я дружил, но не испытывал,
и покинули меня друзья в трудную минуту.
Возблагодари Аллаха за трудности (Букв.: Вознаградил Аллах за несчастья всяческим добром) благодаря им я узнал,
кто мне враг, а кто мне друг.
Если ты дружишь, испытывай того, кому доверяешь,
потому что друг познается в трудностях.
/л. 15а/ Я уже испытал своих предков, свою семью и своих братьев,
они покинули меня в трудную минуту.
Однако противоречат ему слова другого [поэта] в отношении искренности добрых людей:
Если ты дружишь с людьми, то будь таким другом (Букв.: юношей (слугой)),
как будто ты [всецело] принадлежишь каждому другу.
Будь наподобие вкусной воды – приятностью и прохладой –
для горячего сердца каждого друга.
А вот то, что приписывается нашему имаму аш-Шафи’и, – да будет доволен им Аллах Всевышний:
Друг не приносит пользы в дни горя, он близок врагу при сравнении.
Во всякое время и друг, и товарищ ищут лишь утешения.
Всю жизнь искал я верного человека, но тщетны были мои усилия.
Стала неузнаваема для меня страна настолько, что [кажется], будто люди ее не являются людьми.
И ему принадлежит также:
Как много друзей, когда я считаю их,
Однако в бедствиях они немногочисленны.
Тысяча друзей для одного – это не много,
И поистине, один враг – это [уже] много.
/л. 15б/ И поэтому вместо любви и дружбы придет лишь несчастье без благополучия, [потому что] нет добра в дружбе, существующей по необходимости.
Если человек любит тебя только по необходимости,
То гони его и не оплакивай его, скорбя.
Люди изменчивы, – оставив [их, ты обретешь] покой.
И в сердце [сохрани] терпение к любимому, когда он холоден.
Не каждый, кого ты любишь, любит тебя сердцем,
И не каждый, к кому ты проявляешь дружелюбие, искренен с тобой.
Если не сохранить дружбу естественным путем,
то нет добра в дружбе вынужденной.
Нет добра в друге, который изменяет другу
и отвечает ему на его привязанность отчуждением.
И нет добра в этом мире, если нет в нем
друга, верного обещаниям.
А вот что сочинил один из сынов Дагестана, людей опытных и знающих, который хорошо знал и понимал происходящие события, – вот эти стихи, проливающие свет на положение дел /л. 16а/ упомянутого наиба, – а он сказал, – как прекрасно прозвучали его слова:
А третий из них (На полях под значком доб.: «А он – Хаджи Мухаммед Чохский [по прозвищу] «Глухой», известный на аварском языке как Инкав Хаджияв. От автора». См. коммент. 59), Ибн ал-Асам Чохский , – известный раб затылка и желудка (вар.: известный любитель поспать и поесть) (Букв.: раб затылка и желудка. На полях доб.: «Имеется в виду его усердие только лишь беспорядочно спать и есть, а это свойство клеветника, и поэтому говорят, что ценность того, чьи усилия направлены только на то, чтобы наполнить живот, определяется тем, что выходит из живота. От автора»),
Самый домогающийся из них в приобретении мирских благ,
Самый лживый из них в делах и словах.
Сколько жаловались на него имаму из-за его беспощадной
несправедливости, которая поражала людей.
Разжег огонь [раздора] среди населения и уничтожил
богатство и тайное (?)
Всех несчастных, покорных судьбе, и
всех предусмотрительных и разумных.
И как он дал ему власть, в то время как его сердце
переполняет жестокость?
Он не был способен даже пасти ослов,
не говоря уже о способности к [чему-либо] значительному. (Слева на полях доб.: «т.е. чтобы доверить ему людские дела. От автора»)
Он – рассвирепевший низкий предатель –
изложенные [выше] качества его известны. (На полях доб.: «т.е. известны среди людей»)
Если бы было ему присуще рвение мужчины,
не разлучили бы его с имамом последние обстоятельства.
Когда он был наибом над людьми, почитал его имам всегда.
/л. 16б/ Но не заслужил он такой чести
ни со стороны имама, ни с чьей-либо еще стороны.
Однако Шамиль придерживался иного мнения,
и не извлек он пользы из [этой ситуации], (В тексте обыгрывается слово хиляф: 1) ‘противоречие, разногласие, расхождение во взглядах’; 2) ‘ива’. Слева на полях доб.: «Деревья, которые не дают плодов, – имеется в виду этот наиб. От автора») полной разногласий.
И самое удивительное, как Шамиль не разглядел этого низкого человека.
Разве он не понял характера этого оборотня, к помощи которого он прибегал, чтобы избежать людского зла?
Затем, той ночью имам попросил кого-нибудь отправиться к его сыну Мухаммедшафи’ с тем, чтобы тот возвратился назад с известием о его здоровье. А Мухаммедшафи’ жил со своей семьей в Гунибе. И вот не откликнулся на эту просьбу никто, кроме Хаджи-Али, сына Малика Чохского (ал-Чухй) . Он ушел оттуда вместе с Абдаллахом, сыном Шейха Чиркеевского (ал-Чиркавй) , и возвратился с письмом от Мухаммедшафи’ к своему отцу, в котором тот сообщал о своем здоровье и о том, что в его доме все без изменений. Имам возблагодарил Аллаха Всевышнего за это и похвалил Хаджи-Али за доброе дело. Он [имам] отправился /л. 17а/ в этот день со своими сподвижниками (В тексте: мухаджирун ‘переселенцы’) в сторону Гуниба. И тогда выступили против них главари преступников трех селений (При словосочетании «трех селений» употреблено местоимение хум вместо ха; т.е. здесь или не соблюдена форма множественного числа по отношению к неодушевленным предметам, или имеются в виду «жители трех селений») – Куяда , Ругуджа и Корода . Они находились на всех подступах к ним (селениям) и в ущельях, намереваясь отрезать нам дорогу в Гуниб. А причина этого, как мы слышали, в том, что второй имам, Гамзатбек (Хамзат-бек) Гоцатлинский , выступил против них (этих селений) в дни установления его власти в областях Дагестана. И тогда он призвал к себе на помощь Шамиля с другой стороны. И произошли среди них ужасные убийства, пленения и грабежи. И говорят даже, что у него (Гамзатбека) не было ничего, кроме одного лишь имени. И всякий раз, когда он чинил по отношению к ним в те дни горе и насилие, виновником этого [якобы] был имам Шамиль. И руководствуясь требованием мести, они выступили против него (Шамиля), не понимая того, что, /л. 17б/ что прошло, то прошло. (Букв.: что мертвые коровы не дают молока) И возвратились они (выступившие преступники) униженными. И я прочитал стихи:
Положение героя не является неизменным.
Превратности судьбы (Букв.: события времени) беспорядочны.
Опьянение и ясность (Сверху доб.: «а ясность – это когда проходит туман опьянения») [ума], слава и падение,
Радость и печаль, здоровье и болезнь.
Годы царствования [имеют] предел,
А дни величия – конец.
И цивилизация [сама] – причина для ее гибели.
А в наслаждениях жизни, как я узнал, – яд.
В то время как асхабы пытались найти выход из создавшегося положения, выступил один из них по имени Адаилали (Адаил Али) Чиркеевский (ал-Чиркави) , побуждая их напасть на разбойников. Он ругал их и поносил, и просил у имама разрешения на это. И он прочитал стихи:
Поистине, куядинцы собрались и поговаривают о моем убийстве,
[Но] я не обращаю на их сборище внимания, [потому что] всякое множественное число (Имеется в виду, что в арабском языке множественное число относится к именам женского рода) [относится] к именам женского рода.
И еще превосходнее этих слова поэта, высмеивающего людей, потому что они женщины в образе мужчин:
Зачем тебе нужны их бороды, все равно, в чалме они или в покрывале.
/л. 18а/ Тот из них, в руках которого копье, (Сверху добавлено неразборчивое слово) подобен тому, в руках которого красящее вещество.
И образовались среди асхабов две группы – те, кто одобрил это [решение] и приготовился убивать притеснителей, и, с другой стороны, те, кто отказался, опасаясь за семью, принимая во внимание то, что это время было тогда омрачено (Слева на полях доб.: «Имеется в виду, что счастье изменило со всех сторон. От автора») недовольством со всех сторон. Об этом несчастье говорит умный, рассудительный и образованнейший дагестанский ученый:
Как будто [сама] судьба разгневалась на них
и преследует их наказанием.
И стало это дело бесповоротно решенным для них, когда они ясно поняли, что он (имам) отказался исполнить это. И поскольку он отказался от этого, им [тоже пришлось] скрыть [свои намерения].
Как хорошо сказано по этому поводу:
Когда бы ни совершал доброе дело юноша, оно всегда похвально. (Букв.: юноши, замышляющие доброе дело ночью, славят их поступок и утро, и вечер)
И они отправились в сторону Каракойсу , а это – местность Карахской земли , место жительства /л. 18б/ известного героя Букмухаммеда ал-Кибуди (Сверху доб.: «[место], известное сейчас как Газикумух. От автора») – наиба имама и предводителя его отряда в области Хайдак . Он сражался в селении Шиляги – одном из селений Хайдака – и пал там. [А было это уже] после того, как он был ранен дважды и был доставлен к командующему русскими войсками, – а это событие известно. А причина того, что его (Букмухаммеда) послали [туда], в том, что жители этих селений неоднократно просили помощи у Шамиля в деле веры, тайно направляя к нему посланников и письма. И он вменил ему в обязанность повиновение и руководство его делом.
А сначала был также испытанный герой, известный наиб Хаджи-мурад ал-Авари , посланный к ним с героями, собранными из числа смельчаков его области. И присоединились к ним [также] другие. [Однако] он возвратился, после чего совершил набег на селение Буйнак (Буйнах) , убил эмира Шахвали и взял в плен его жену и двух его детей и так далее, /л. 19а/ Во второй раз Шамиль послал наиба Омара Салтинского с большим отрядом, и он потерпел поражение на пути из местности, известной как Кукма , в результате внезапного наступления на него ночью князя, генерала свиты (гинарал сиввйт) Аглар-хана . Разбежались его товарищи по пустынной местности и возвратились по своим делам только спустя несколько дней.
И будет уместным продекламировать в его адрес эти стихи:
Если Аллах не поможет тебе в том, чего ты желаешь, то нет для божьего создания к тому дороги.
И если Он не поможет тебе, то не встретишь ты поддержки, даже если сильны сподвижники и могущественно племя.
И если Он не укажет тебе путь в каждом государстве, то ты заблудишься, даже если путеводителем будет Арктур . (Сверху доб.: «Яркая звезда. От автора»)
А что касается Омара Салтинского, то, хотя он и потерпел поражение в том походе, возможно, не заслуживает он осуждения. И я прочитал по этому поводу стихи, чтобы утешить ему подобных:
Бегство не является позором для юноши сегодня,
если был он отважен вчера.
/л. 19б/ А упомянутый наиб Букмухаммед был третьим из посланных, и он достиг своей цели с помощью крепких сил. Он заслуживает похвалы и благодарности:
Ему не нужны были помощники в деле
благодаря его неустрашимости,
И его острые [мечи?] не нуждались в помощи войск.
Нет льва, который нуждался бы в чьей-либо помощи,
если целы его клыки и когти.
В то время как мы расположились на просторной местности за Бецор (Биц’ур) , к нам прибыл наиб Курбанилмухаммед ал-Бацади вместе со своими карахскими товарищами. Он был у них тогда наибом, после того как имам отстранил его от наибства в области Согратля (Сугур) из-за многочисленных и постоянных жалоб согратлинцев [с просьбой] отстранить его. А он был одним из лучших его ученых наибов. Курбанилмухаммед попросил имама направить его в крепость Ириб (‘Ириб) , начальником (ра’ис) которой был Султан-Даниял Елисуйский (ал-Илисавй) , а он (Даниял-Султан) был русским генералом до перехода к имаму, и /л. 20а/ поэтому его избрали в качестве почетного доверенного [смотрителя]. Сын Шамиля Гази-мухаммед женился на его дочери Каримат , и она жила с ним, пока не умерла, в городе Калуге. Затем ее останки были перевезены, согласно ее завещанию, в город Нуха, один из кавказских городов.
Среди асхабов Шамиля не сложилось единого мнения по поводу этого неразумного решения. Они говорили: «Мы не в силах оказать сопротивление врагу в крепости Ириб. Мы должны сопротивляться в Гунибе». Не секрет для разумного человека, что была между ними (этими крепостями) очевидная разница. Более того, вполне вероятно, что Гуниб можно считать одним из самых укрепленных мест среди кавказских владений, даже на всей земле и во всех населенных областях, особенно при наличии малых сил и неукрепленности убежищ и домов. И возможно, этот наиб высказал это непродуманное (букв.: фатир «слабый, вялый») мнение, /л. 20 б/ заботясь об общем благе, после того как увидел тяготы времени и горе семьи своей во всех отношениях (букв.: со всех четырех сторон), в противном случае умный человек не сказал бы этого никогда. Очевидно также и то, что гора Гуниб не нуждается в возведении защитных сооружений и в укреплении, напротив, она создана с превосходными укреплениями. Гордился ею один из дагестанских ученых, [предпочитая ее] остальным местам, крепостям и высоким горам, и с усердием воздавал ей хвалу. Он говорил:
Жилища (На полях доб.: «Сказуемое [именного предложения] к пропущенному [слову], т.е. Дагестан – страна (в тексте: жилища. – Н. Т). От автора») в неподвижных горах и области на вершинах холмов (Сверху доб.: «множественное число от акамат ‘холм’. От автора»)
И те неприступные и незащищенные селения,
которые возвышаются между гор, поднимающихся к небу. (Сверху доб.: «т.е. вершины гор»)
Они были хорошими обителями для героев и братьев по долгу.
Да, особенно гора Гуниб не нуждается в защитных укреплениях.
Она сотворена [так, что] укреплены границы. (Сверху доб.: «т.е. стороны. От автора»)
и преграждены пути на вершину ее. (На полях под значком д об.: «Это то, что возвышается над спиной верблюда, – употребляется в переносном значении для каждой возвышенности»)
/л. 21а/ Окружили ее ограды утесов со всех сторон, подобно чалме. (Сверху доб.: «т.е. подобно тому как заворачивается чалма. От автора»)
На ней нашли защиту имам и люди веры,
когда убедились они в слабости поддержки.
Но не избавил Гуниб их от бедствий судьбы.
Разве можно избавиться от неизбежности (На полях доб.: «т.е. неизбежного для них, предопределенного извечно (букв.: бывшего в Его вечном знании) От автора») рока?
Касыда.
И удивительно то, что мы слышали о качествах этого наиба, которого имам назвал Буга (Буга), – а значение этого [слова] по-арабски ‘племенной бык’, – что он отправился однажды в сторону Мукор (Мук’ур) , – а это селение на границе области Газикумух (Газигу-мук), – и вместе с ним большое количество лошадей и пеших. А в луке седла его лошади сумка, в которой огурцы. (В тексте написано: вместо (мн. ч. от ) ‘длинные огурцы’) И он стал очищать их и есть, пока не уничтожил большое количество, [в то время как] его асхабы спешили на призыв к бою, подобно быстрым молниям, подобно разъяренным львам, [бросающимся] на добычу. Рассказ.
/л. 21б/ А эти стихи приписывают шейху Ибн Хаджару ал-Аскалани :
Три вещи в дынях – достоинство, а в человеке – недостаток и порок:
Грубость кожи, вес и желтый цвет без признаков болезни.
А в другой раз произошел с ним случай, подобный этому, во время его похода [с целью] грабежа скота селений Газикумуха. В то время когда он стоял на холме между двумя отрядами, он приказал своим асхабам собрать множество древков знамен (?) и воткнуть их в землю, чтобы натянуть на них войлок. Он спрятался под этим навесом от жаркого солнца, ел груши и бросал кожуру тем, кто был рядом с ним. И по этому поводу хорошо сказал поэт: «Дорожащий мирской жизнью губит (букв.: расточает) свою веру, однако не бывает расточителен он в своем доме». Затем он бежал оттуда и оставил на этом месте остатки плодов, подобно яйцам, с которых улетел страус. Этим он причинил им убыток /л. 22а/ убитыми и пленными в количестве, равном количеству уничтоженных им тогда плодов. Даже не смог вложить саблю в ножны от страха и удивления, когда увидел, какая участь постигла его асхабов, и бежал оттуда с палкой в руке. И я прочитал стих, описывая его меч, на котором зазубрины от сражений, – он как нельзя кстати в подобном случае: «Потемнела на нем кровь, (Сверху доб.: «т.е. кровь. От автора» (в тексте: наджим ‘черная кровь’; в сноске: дамм ‘кровь’)) и он без ножен, но кажется, что он вложен в ножны». А когда он прибыл в безопасное место, лицемеры стали говорить: «О известный герой, наиб Курбанилмухам-мед! Довольно ли тебе того угощения или, [может быть], хочешь еще?». (Букв.: или мы увеличим его для тебя?)
Но они не произносили ни звука и не оборачивались по сторонам. Поведение этого наиба и присущий ему ум – это поучительный пример для того, кто хочет извлечь урок [из этого], и поэтому нет необходимости упоминать о качествах остальных наибов, /л. 22б/ Да простит Аллах нас и его и не будет порицать его за это. Это то, что дошло до нас из рассказа о нем. Как будто имам ошибся, называя подобных ему умников (букв.: остроумных) [словом] «Буга», не зная, что такие, как он и ему подобные молодцы, [только] оскверняют узы [ислама] повсюду. (Букв.: во время состязания всадников на [открытом] поле битвы и в горных теснинах)
И по этому поводу говорит упомянутый дагестанский автор восхваления (вар.: панегирист): «Он возложил дела не на тех [людей] и искал спокойствия не там, где надо».
И поскольку Шамиль не прислушался к совету этого прославленного наиба и направился из этого места в сторону Гуниба, тот возвратился, повесив уши, подобно ослу, уставшему от тяжести ноши, наказанный по заслугам. А имам прибыл на самом рассвете в Гуниб .
Но, прежде чем мы покинули землю несправедливых притеснителей, мы встретили около пяти ругуджинцев /л. 23а/ на открытой местности близ селения Ругуджа. А позади нас был груз – оружие, книги и холодное оружие, – который легко несли солдаты. Ругуд-жинцы сообщили имаму, что у него, его асхабов и сторонников нет иной опоры, кроме жителей Куяды и некоторых ругуджинцев. Имам и его сторонники в то время были подобны иглам, готовым вонзиться в глаза тем, кто подойдет к ним. Когда ругуджинцы увидели их в таком состоянии, они испугались [их] количества и смерти и удалились. Однако впоследствии мы узнали, что в этом с их стороны были дурные замыслы – подлинно, они просят кость, даже если она из навозной кучи. И они набросились на это имущество, когда узнали, что оно оставлено. Как хорошо сказал имам аш-Шафи’и о таких, как они:
Нет в наше время того, чьей дружбы ты желал бы,
и нет [рядом] друга, когда несправедлива судьба.
/л. 23б/ Живи в одиночестве и не доверяй никому.
Я был искренен с тобой в том, что говорил, – довольно!
И еще более прекрасны по этому поводу слова другого красноречивого (букв.: остроумного):
Сколько бы ни испытывал людей разумный,
Я уже вкусил с ними [горя] и испытал [на себе]. (Сверху к слову зака доб.: «Соответствует зукту ‘я испытал’ – отказался от этой [формы], чтобы сохранить рифму. От автора»)
И я не видел в их дружбе ничего, кроме обмана,
И я не видел в их любви ничего, кроме притворства.
И если скажут: «Не следует возвеличивать низкого и унижать великого», чтобы господствовала справедливость по отношению к великому, как он (великий) полагает, хотя обычно и то и другое по преимуществу имеет место в наше время, а это несправедливо, – то я скажу: «Нет, [не следует], и это общеизвестно». И я продекламировал по этому поводу:
Постигают достойных людей рода человеческого
несчастья этого мира и его бедствия.
Подобно тому, как сажают в клетки лишь тех птиц,
у которых красивые голоса.
Как хорошо по этому поводу сказал также опытный и проницательный человек: «О Всемогущий, не удивляйся, если унижен благородный и возвеличен низкий, (Сверху доб. пояснение к слову махтид «происхождение, порода») – /л. 24а/ поистине, и головы соколов лишены украшений, а голову удода украшает корона».
И я прочитал также о современниках – предателях и изменниках, и тот, кто вдумается в то, что я говорю, не сочтет мое мнение невежественным и глупым. А правда горька, как бы то ни было:
Человек в дни успеха подобен дереву,
И люди [собираются] вокруг него, пока есть плоды.
А когда они все опадут, они уходят
И оставляют его, страдающего от скорби и беспокойства.
Да погибнут все люди этого века!
Нет даже одного из десяти, кто проявил бы искренность.
Затем. После всех разногласий мы переправлялись из местности Ругуджа под выстрелами и ударами [орудий], среди криков и плача, пока не поднялись на гору Гуниб на рассвете, как мы уже упоминали. И как хороши по этому поводу слова поэта: «Я ощутил себя мишенью для стрел того, кто справа от меня и кто передо мной».
/л. 24б/ Мы вошли в селение Гуниб и встретились все вместе с Мухаммедшафи’, его семьей и семьей его старшего брата Газимухаммеда. [Мы прибыли] без особых потерь во время пути, целыми и невредимыми, не считая того, что произошло с казной. А она осталась подобно мертвечине в пустыне, которую разрывают на части собаки. И хороши по этому поводу слова поэта: «Не позор, если покинуло человека благополучие, но позор, если оставило его терпение». Стих.
И я хочу добавить к этому стихи, которые мне симпатичны:
Не огорчайся, мой друг, ни в малом, ни в большом.
И не печалься, моя надежда, [по поводу] приобретения и утраты.
Поистине, судьба не пощадит ни нужды, ни благосостояния.
Сколько я видел горя (букв.: огня) в объятиях плена
И сколько испытаний и страданий [принесло] благосостояние.
Истинно, терпение – ключ ко всему, что бы ни принесла нужда.
Затем мне показалось этого недостаточно, (Букв.: я не утолил жажду этим питьем) /л. 25а/ и я попросил [вторично напиться] из этого водоема, и остался доволен этими словами. Я сказал, надеясь утешить имама и его асхабов:
Не теряйте надежду на радость и благосклонность,
– и сила придет на смену слабости.
И может быть, придет к тебе после отчаяния
успокоение без труда и поисков.
И дело было так, как я уже сказал, хотя, возможно, я преувеличил – хвала Аллаху, единому, вечному! И мне кажется, что я вспомнил тогда рассказ некоего [человека], путешествовавшего по морю. Корабль потерпел крушение, и он оказался на острове. В течение трех Дней он не видел ни души, не ел и не пил. И он вспомнил эти два стиха и произнес – да будет доволен им Аллах Всевышний: «Я вернусь к своей семье, когда поседеет ворон, станет смола (На полях доб.: «А это черное вещество, которым просмаливают корабли и тому подобное. Похоже, что поэт считает свое освобождение невозможным, так же как невозможно превращение смолы в молоко и поседение черного ворона. От автора») подобной белому молоку и станет море раздольем для всех волков, а суша – обиталищем всех рыб». И возразил этому слушающий: «[Ведь] не видели ни его самого и не слышали его голоса». [Затем] он сказал: /л. 25б/ «Возможно, придет вслед за беспокойством, в котором ты пребываешь, скорая радость, успокоит боящегося и освободит страдающего. И возвратится к семье своей странник». И вот прибыло судно, и он обратился к ним [за помощью]. Они взяли его, и он щедро отблагодарил их. Рассказ.
Затем. Действительно, казначей имама Хаджияв Оротинский находился в местности Цуриб с казной имама, книгами и оружием, после того как притеснители воспрепятствовали ему присоединиться к имаму и его группе. И они получили доступ к этому имуществу со всех четырех сторон . А муршид Кебедмухаммед Телетлинский отправил гонцов и послания с обращением к жителям только что упомянутых селений, которые покушались на имущество имама, приказывая им в этих письмах возвратить все то, что они получили из его имущества, в руки гонцов. Он полагал, что командующий князь Барятинский /л. 26а/ сделал его владельцем имущества имама, и угрожал им в письмах, что если каждый, кто получит его приказ, затем откажется повиноваться ему, то пусть пеняет тогда на самого себя, ибо он не примет потом от них никаких оправданий (букв.: ни оправданий, ни слов) Большинство из них было введено в заблуждение этими словами, и они передали в руки его посланцев то, что было у них из денег, оружия и книг. И Кебедмухаммед сел на имущество имама, подобно страусу на яйцах, опасаясь прикосновения других рук и пыли. Однако он попользовался им недолго. Более того, пришла в этот мир утрата, и, подлинно, страдания будущей жизни огромны, если бы они только знали.
И в то время как Хаджияв Оротинский находился в таком положении, подвергаясь нападкам со всех четырех сторон, подобно мертвечине среди собак, ему было доставлено любезное, хитрое, преследующее определенную цель (В тексте: харис ‘сильно желающий, домогающийся, алчный’) письмо от Даниял-бека Елисуйского /л. 26б/ – друга имама в благополучии. А что касается его поведения во время бедственного [для имама] положения, то [только] у невежд не придается этому значения. И если не одобряют этого те, кому недостает разума, потому что они большей частью считают доброе порочным, то они не заслуживают внимания. [Об этом] стоит подумать.
А смысл того, о чем [говорилось] в письме, как сообщил тот, кто находился тогда при казначее, в том, что приславший это письмо предлагал ему переселиться к нему, так как он находился тогда в крепости Ириб с многочисленным имуществом и боеприпасами. И он нанизывал для него слова и покрывал их золотом хитрости и обмана, потому что он знал о его благосостоянии, щедрости и большом количестве денег, которые были у него. И поэтому он хотел подкупить его за незначительную цену приукрашенными словами, хитрыми и продуманными. (Букв.: сплетенными и подкованными) Понял его казначей и отказался поверить миражу в пустыне, который сильно жаждущий принимает за воду, /л. 27а/ [но] как только он [пытается] приблизиться к нему, то не находит ничего. Однако, если, с одной стороны, Бек не достиг желаемого, то, с другой стороны, [его старания все-таки] имели большой успех. Подобно тому как сказано ниже, и мне нравятся [следующие] слова по этому поводу: «Мне показалось, что я не могу постигнуть того, что прошло, и не предугадываю события». И говорят, сумма, которую собрал Кебедмухаммед из вещей имама, – это восемь тысяч рублей, не считая украшений, одежды, оружия и книг. И как хорошо сказано о таких, как он: «Один собирал имущество, не тратя его, а растрачивал его другой». И прекраснее этих другие слова знающего, опытного в делах:
Тягостен (Сверху доб.: «т.е. был трудным, тягостным. От автора») этот мир для того, кто его домогается, и спокоен воздерживающийся, разумный.
Всякое богатство, которое он приобрел, – это суета мирская.
Ему достаточно и савана.
/л. 27б/ Он приобретает богатство и оставляет его, и в обоих случаях он подвергается искушению.
Ведь я уверен, (Букв.: Моя надежда, я уверен) что я заложник встречи с Аллахом.
Я чувствую отвращение к этому миру и к тому, каково в нем,
А тот, кто обременяет (Сверху доб.: «т.е. брать на себя трудное дело, обременять себя. От автора») себя в этом мире, тот дремлет. (Сверху доб.: «тяжелый сон. От автора»)
Этот мир [еще] не был вечным ни для кого до меня, –
К чему же печаль и забота?
Как хорошо кто-то сказал, слова его как чистая вода:
Подлинно, эта жизнь – наслаждение.
А что касается невежды, то невежда тот, кто выбирает ее (эту жизнь)
Что прошло, то прошло,
А надежда – непостижимое будущее,
И тебе предназначен лишь час, в котором ты [пребываешь].
И если было что-то свойственно данному времени, то зачем же скорбь по тому, что прошло, и радость по поводу того, что придет? Для меня и то и другое одинаково. Не утруждай себя: и то и другое – тягостно.
И если было в рассказе этого муршида, собирающего [имущество] и не допускающего [до него] Кебедмухаммеда, что-то, что поражает /л. 28а/ слушающего и смотрящего, то я приведу здесь небольшую касыду, указывающую на некоторые черты его характера, и пусть это послужит назиданием потомкам, чтобы они не пошли по стопам его, подобно тому как говорят: «Возьми плоды, а стебель брось в огонь» или: «Переправляйся через мост такой-то и не восстанавливай его». Вот эта касыда:
Кебедмухаммед был опорой для веры, судебных решений и руководства.
Он помогал имаму всеми силами в войне и подавлении (На полях под значком доб.: «на территории Дагестана. От автора») неприятелей.
Стал (На полях доб.: «т.е. в начале войны в Дагестане. От автора») призывать людей к газавату саблей, имуществом и всяким провиантом.
Укреплял крепости столбами и возвел резиденции подобно Шаддаду. (На полях доб.: «сын Ада – он построил город, который называется Ирам, наподобие рая, как его представляют в древних книгах и исторических преданиях. А рассказ об этом известен. От автора»)
Он отлил большие орудия и проявлял ненависть ко всякому неприятелю.
С длинным опущенным концом чалмы (На полях под значком доб.: «Оба они являются признаком преданного и искреннего борца. От автора») и знаменем с длинным древком.
С выкрашенной бородой и намерением, легко превращающимся в пепел. (Снизу доб.: «Имея в виду скорость исчезновения [намерения], подобно тому как сгорает в кратчайшее время падающая звезда. От автора»)
/л. 28б/ В ложном шерстяном бешмете (На полях доб.: «Имея в виду недолговечность его намерений и слабость убеждений, хотя он и обнаружил признаки преданного подвижника [в виде] большой чалмы, крашеной бороды, длинного опущенного конца [кисточки] и суфийского облика, подобно тому [человеку], тайные помыслы которого не соответствуют [его] наружности, а это признак хитреца и обманщика, и называется это надувательством дьявола. И мы просим у Аллаха Великого защиты от подобных вещей и предательства после верности. От автора»)
И с плеткой наказания, подобно палачу.
Едва только имам назначил его управляющим,
Он изменил делу [и начал] противодействие. (На полях под значком доб.: «т.е. когда сделал его имам управляющим (мудир) над людьми, он стал претендовать на имамство и затаил злобу и ненависть, а это свойство низкого человека. Изменники есть и у нас, и у русских, и когда-нибудь будет ему наказание за измену. Как великодушен [имам], верный Богу и народу, подумать только. От автора»)
Были сорваны с него покровы смирения, и предстал он в шкуре сатаны. (Сверху доб.: «проклятый шайтан. От автора»)
За такой тяжкий проступок следует его изгнать (Снизу доб.: « с родины его – Телетля. От автора») и заключить его в темницу при «Любимом» (ал-видад) (Сверху доб.: «в Дарго при имаме. От автора»)
Было отмерено ему (Сверху доб.: «т.е. Кебедмухаммеду») его старой меркой (вар.: заплатили ему за измену)
Воздалось ему вместе с Агалар[-ханом], обладателем могущества. (Сверху доб.: «имеется в виду, что он был тираном для подданных. От автора»)
Хвала Аллаху, который выявляет секреты своего раба (Снизу доб.: «т.е. Кебедмухаммеду»), славному рабу своему, (Сверху доб.: «т.е. имаму») обладателю доверия.
В то время как его называли постоянным [в том, что касалось] честности, надежности и здравого смысла, Он казнил людей благородных (Снизу доб.: «т.е. чанки» (чункиб – аварская форма мн. ч. от чанка «бек») и рубил их пополам в каждой долине.
И он, клянусь жизнью, самый твердый из людей в отношении веры, однако не в сердце.
Да погибнет обманывающий доверчивого и жестокий изменник. (На полях доб.: «…» (неразборчиво).
Он начал газават с усердием, а стал впоследствии как сатана. (Снизу доб.: «т.е. непокорный шайтан. От автора») /л. 29а/
Не доверяй тому, кто изменил Аллаху
[и проявляет] преданность свою по отношению к людям.
Затем. Действительно, Даниял-бек Елисуйский был доверенным лицом у имама, а также и у русских до этого. (Сверху доб.: «т.е. до переселения к имаму. От автора») И действительно, он управлял делами. (Букв.: принимал слова и дела у людей) Его известность требует, чтобы мы упомянули о его благородных качествах и добродетелях, хотя они и были фальшивыми, приукрашенными, [однако ничто] не может скрыть подделку. И основываясь на этом, я привел здесь стихи, которые сочинил тот, кто сочинил [их] несколько раньше относительно мудира Кебедмухаммеда и наиба Исмаила . Прежде уже упоминалось о необыкновенных качествах их обоих. И пусть этот бек поступит к ним на службу, чтобы сравниться с ними во многих благородных качествах, которых нет у большинства доверенных людей. Он был другом ему (Сверху доб.: «т.е. имаму. От автора») в благополучии и [в период] завоевания мечом ему подобных /л. 29б/ эмиров [и] противником для него в несчастье – подобно то спокойному легкому ветерку, (Сверху доб.: «ветер, дующий со стороны Каабы. От автора») появление которого желанно, то дуновению дабура, (На полях доб.: «ветер, дующий с южной стороны. От автора») гибельного и неприятного. Врожденные качества его оказались достойными упоминания и того, чтобы воздать им должную похвалу и благодарность, [чтобы это было некоторой] компенсацией потаенных свойств его. Вот эти стихи:
Второй из них (На полях доб.: «т.е. наибов, которые изменили имаму, несмотря на близость их к нему и его расположение к ним в последние годы. От автора») – предатель Даниял, который прежде был с русскими, но ничего не приобрел (Сверху доб.: «т.е. [не приобрел] ничего хорошего. От автора»)
Бежал от них к имаму и пользовался у него почетом.
Явился ему порочный обладателем чести, а на деле он оказался шпионом.
И предал его подлый наконец, и вот он – зло очевидное,
Потому что он грабит его имущество,
Несмотря на то, что он был у него одним из тех,
кому имам отдавал предпочтение. (Букв.: из лучших его людей)
И этот самый поклоняющийся и самый набожный из подвижников
стал отдаляться (Слова «от людей» доб. сверху) от людей.
Но он продолжал (На полях под значком доб.: «Потому что он тратил имущество для обеспечения войны за веру, укрепляя крепости, отливая винтовки и удовлетворяя нужды му-хаджиров и тому подобное. От автора») [оказывать] ощутимую помощь людям веры и количеством, и снаряжением.
/л. 30а/ Он тратил ради дела Аллаха каждое украшение, подобно Ибн Аффану , (На полях под значком доб.: «А он – Осман ибн Аффан, зять Пророка, мир ему, – потратил однажды для снаряжения войска тысячу динар и триста верблюдов с подстилками и седлами ради [дела] Аллаха Всевышнего, и при этом Пророк благословил его словами: «Я простил Османа, который не выступал вперед и не отступал». И так далее. От автора») для войска в бедственном положении.
И подобно Ибн Ауфу , (На полях под значком доб.: «А он – Абд ар-Рахман ибн Ауф, десятый из предвещающих рай. Назначил его Пророк, мир ему, предводителем отряда в [Думат] ал-Джандал, и надел на него тогда чалму своей великодушной рукой, и благословил его. От автора») предводителю войск в [Думат] ал-Джандал и [в период] всевозможных несчастий.
Более того, он был подобен даже «Правдивейшему» , (Снизу доб.: «А он – Абу Бекр – шейх халифов. От автора») растрачивая (Снизу доб.: «День завоевания Мекки. Рассказ») его имущество, не зная границ, для снаряжения войска и помощников в этой войне, которые были подобны голодным львам.
Как был храбр Даниял-Султан, когда он грабил имущество имама Шамиля! (Вар.: «Как осмелился Даниял-Султан грабить имущество имама Шамиля!»)
Неужели он не побоялся Творца всего сущего, совершая (Букв.: уничтожая) запретное, подобно ал-Хаджиму, (На полях доб.: «т.е. подобно адскому огню, запрещенному для правоверных людей. От автора»)
В то время как его называли щедрым, подобно Юсуфу «Правдивейшему» и aл-Каиму (Снизу доб.: «т.е. Муса ал-Калим (Моисей, «Говорящий с Аллахом». – Н.Т), мир ему») («Говорящему») .
Саййид Джамалуддин (Сверху доб.: «А он – мой отец – священна его душа. От автора») [даже] полагал, что он подобен Ибрахиму (Слева на полях доб. под значком : «[Один] из царских сыновей, известный святой, и так далее. От автора») ибн ал-Адхаму
В совершении молитв и соблюдении поста –
нет ему равных на этом поприще.
Пока не было того, кто обеспечил бы людям
безопасность, веру и совершенство,
Посылал его имам с отрядами,
а он продолжал возвращаться с несчастьями.
/л. 30б/ И сколько битв закончились поражением,
вопреки желанию благородных асхабов,
Которые были подобны железным щитам
того, кого мы восхваляем, – Давуда , пророка Божьего.
Разбросали их враги в разные стороны,
убивая, пленяя и изнуряя.
А он – отважный, доблестный лев,
но только если у него есть люди.
[Однако], чтобы быть справедливым, о друг,
не осуждай его в каждом случае,
Потому что он принял титул хана,
которым называли испокон веков
Тех выдающихся людей ислама,
дядей лучшего и достойнейшего из посланников,
Сыновей Хамзата и Аббаса , которые продолжали
бороться по [пути] Аллаха ради нас с этим званием.
Рассказывали также, что когда они овладели этой страной,
подчинив беспутное и противодействующее население,
То они назначили над ними (Сверху доб.: «т.е. над населением страны, вроде бы по просьбам жителей этого селения») нескольких наибов,
которые правили справедливо и со здравым смыслом.
И среди этих наибов [были] правители этой области –
местностей Хайдак и Табасаран ,
/л. 31а/ А также названный отцом ислама, наш шамхал , (Сверху доб.: «А он – генерал-адъютант, покойный шамхал Абумуслим. От автора». См. коммент. 107) правитель над ними (Сверху доб.: «над людьми ислама» (мусульманами)) и покровитель.
И подобный им Аслан (Снизу доб.: «А он – генерал-лейтенант Асланхусейн-хан, правитель Газикумуха. От автора». На полях под значком доб.: «[Один] из правителей Газикумуха. От автора») и ал-Агалар, (Сверху доб.: «А он – генерал свиты, а также правитель Газикумуха. От автора»)
И все они уже стали ненавистны и погибли
Из-за непомерной несправедливости по отношению к подданным –
да бросит их Аллах в могилы.
И какие страшные страдания
ждут их в день воскресения мертвых,
когда будут подводиться итоги.
И спустя несколько лет им (Снизу доб.: «т.е. детям Хамзата. да будет доволен ими всеми Аллах Всевышний. От автора») было сообщено
из-за несправедливости всех порочных, (Сверху доб.: «обладателя порока»)
Что каждый наиб и хан предал их на деле и в душе. (Букв.: рукой и сердцем)
И принимая во внимание значение (Снизу доб.: «Потому что каждый хан не был лишен предательства, потому что он предрасположен к нему и поэтому назывался ханом». Здесь игра слов: хан и глагол хана со значением «предавать, изменять») этого слова, не упускайте из виду их жестокости и гнева, а также и других наибов, которым было чуждо благоразумие.
/л. 31б/ Дополнение. После того как имам прибыл в Гуниб, он нашел там смышленого юношу Муртуза ал-Уркачи , который был главой мухаджиров имама и его асхабов в Дарго и сопровождал его в Ахульго , у которого произошло большое сражение между имамом и генералом Граббе и где он отдал своего сына Джамалуддина в руки русских в качестве заложника. Впоследствии он был возвращен к нему в обмен на детей князя Чавчавадзе . А это событие известно. Муртуз ал-Уркачи имел в своем распоряжении храбрецов из мухаджиров числом около 60, готовых сразиться с врагом, укрепившихся на склоне горы над селением Ругуджа. С другой стороны [стоял] сын дяди имама со стороны отца Ибрахим, сын Бартыхана ал-Гимрави (из Гимры) , со своими товарищами, а также ученый, смещенный наиб Амирассул Мухаммед ал-Кудали , [ставший затем] /л. 32а/ шахи-дом в Гунибе. На той же стороне находился также смещенный наиб Нурмухаммед Согратлинский (ас-Сугурй) , по прозвищу «Хурш». И когда Шамиль увидел их, полных решимости, он попросил у Аллаха Всевышнего победы и преодоления несчастий войны. Затем он описал их в следующих стихах:
Тяжелые, когда они встречаются с врагом,
Легкие, когда к ним взывают,
Малочисленны, когда их покидают,
Многочисленны, когда сплачивают их [ряды].
Шамиль же вместе с мухаджирами расположился у укрепления, воздвигнутого у основания горы. Газимухаммед, сын Шамиля, вместе со своими асхабами из Караты стоял в стороне [селений] Хоточ и Хиндах (Хутуч-Киндах) . С Газимухаммедом я был лишь некоторое время, а с имамом – постоянно, вплоть до завоевания Гуниба. (В тексте: «горы Гуниб»)
Затем имам продекламировал этот стих:
Я выполню свой долг мечом, а шейхи (Сверху доб.: «А это – его асхабы. От автора») –
как будто они безбородые и закрылись покрывалами.
/л. 32б/ Такое положение сохранялось некоторое время – они укрепляли подступы, копая окопы, и изготовляли с большими предосторожностями винтовки. Они были окружены русскими войсками со всех сторон горы, так что никто из них не мог пройти к нам и никто из нас не мог пройти к ним .
В то время как мы находились в таком положении, Шамиль получил известие, что полковник Лазарев , нынешний правитель (хаким) Центрального Дагестана (Сверху доб.: «т.е. 1280 год [хиджры]») и Даниял-бек Елисуйский, восхваленный в упомянутых выше стихах, прибыли к имаму вместе с другими почетными лицами, ожидая под стеной представителя, который стал бы говорить с ними относительно перемирия и союза с русскими, с тем чтобы оно было наиболее выгодным в том, что касалось прошлого и будущего. [Тогда] Шамиль послал к ним своего сына Газимухаммеда вместе с несколькими мюридами, среди которых были Инкачилди-бир , наиб Аварии, не имевший войска, и /л. ЗЗа/ знающий ученый Хаджи-Али Чохский, до этого бывший посланником (сафир) имама к наибам и его доверенным лицом в выборе мест для крепостей. (Букв.: территорий, занятых крепостями) На Хаджи-Али Чохском была кольчуга имама, которую подарила ему Умкулсум (Умм-Кулсум), жена генерал-лейтенанта Аслан-хана, правителя Кумуха, когда его завоевал имам. По чистоте и блеску не было ей равной. Казалось, что она из чистого серебра. На каждом кольце ее было выбито слово «Аллах» – подобное бывает редко . Я был тогда вместе с ними. Газимухаммед и полковник Лазарев (В тексте: «Они оба». Слова: «Газимухаммед и полковник Лазарев» добавлены снизу с пометкой «От автора») встретились под стеной [укрепления] и переговаривались относительно упомянутого дела. После этой затянувшейся беседы, во время которой мы стояли около них, они разошлись по своим местам и сообщили имаму об итогах переговоров относительно перемирия, /л. 33б/ Шамиль ответил им, что перемирие между ними состоится при [условии], что ему будет предоставлена возможность совершить хаджж вместе с семьей и соратниками (асхабами) А если им будет отказано в этом намерении, то между ними не может быть ничего иного, кроме войны. (Букв.: не может быть никакого согласия, кроме войны)
На следующий день к Шамилю поступило письмо от главнокомандующего (сардар) князя Барятинского, содержание которого сводилось к следующему: «Ты обратился с просьбой, успокой свое сердце». Имам не поверил этим словам и сказал: «Русские уже несколько раз обманывали меня, какое может быть доверие к ним [теперь]? Однажды я уже отдал им в Ахульго своего сына Джамалуддина заложником с условием, что русские войска уйдут, предоставив [нам] возможность отправиться в хаджж, а они не сдержали слова. Затем, во второй раз, я отдал сына дочери моей сестры – Гамзата – во время сражения в Телетле, русские обманули и на этот раз. Так было уже неоднократно». И сказали [имаму] члены его совета: /л. 34а/ «Будет хорошо, если ты пошлешь к главнокомандующему уважаемых людей из нас, чтобы узнать о его намерениях». Все сошлись на том, чтобы послать двух избранных асхабов имама, [а именно] Юнуса Чиркеевского (ал-Чир-кавй) , который был послан [в свое время] под Ахульго вместе с сыном имама Джамалуддином, и наиба Дибира, сына Инкачи ал-Авари. И будет уместным привести здесь по поводу этого события слова одного из поэтов: «Три [вещи] становятся ценнее от времени – вино, динар и друг».
Они отправились к главнокомандующему и на следующий день вернулись, как ослы с отрезанными ушами, с опущенными головами. Они известили нас, что напрасны ожидания, (Букв.: нет дождя в этих облаках) и сообщили имаму, что они не нашли в делах главнокомандующего ничего иного, кроме хитрости, – как говорят, обстоятельства красноречивее слов.
После этих слов изменилось намерение имама, особенно /л. 34б/ когда он увидел отрицательное отношение Юнуса к миру с главнокомандующим. По этому поводу говорит остроумный, опытный литератор (адиб) стихами:
Вам надлежит скрывать три вещи – это ваша смелость, ваша семья и богатство.
Поистине, люди завидуют этому, и они будут довольны, только когда все это исчезнет.
Однако мне кажется необходимым вспомнить, что говорил в подобном случае один из разумных, совершенных людей, а он хорошо сказал:
Сколько бы ни испытывал людей разумный [человек], я уже натерпелся от них и знаю. (Букв.: я уже ел с ними (вкусил) и знаю (испытал) Возможен вариант перевода: «Я уже вкусил с ними [горя] и [на себе] испытал». Слева на полях доб.: «Соответствует зукту ‘я испытал’ – 1-е лицо. Поэт отказался от этого по необходимости. От автора»)
И я не видел в их дружбе ничего, кроме обмана.
И я не видел в их любви ничего, кроме притворства.
И хорошо сказал в этом смысле также другой:
Притязания к дружбе в благополучии многочисленны,
Однако друг познается в несчастье.
Тогда имам Шамиль приказан мне написать ответ на послание главнокомандующего следующего содержания: /л. 35а/ «Если вы отпустите меня с семьей, детьми и с некоторыми из моих асхабов в хаджж, то между нами – мир и согласие, в противном случае – меч обнажен и рука тверда». В ответном письме имама не было его печати, так как она оставалась с казной, находившейся в пути. Дерзкий ответ имама рассердил главнокомандующего. В этом нет вины ни его, ни имама. Подлинно, отношения между ними испортил представитель главнокомандующего, как это известно тем, кто присутствовал тогда [при этом].
Русские пошли на хитрость – решили подняться на гору с какой-либо [незащищенной] стороны и атаковать нас без промедления (Букв.: без долгих слов) с той стороны, где стоял бывший наиб Амирассул Мухаммед ал-Кудали, под покровом ночи. Амирассул Мухаммед вместе с четырьмя товарищами стоял на страже на участке горы, обращенном в сторону селений Куяды (вар.: со стороны селений Куяды)
В то время имам находился /л. 35б/ вместе со своими приверженцами (ансарами) и сподвижниками (мухаджирами) в доме «Глухого» Хаджи Чохского (ал-Чухи) за ограждением. Когда имам отдыхал у него в доме, ему сообщили, что русские атаковали его сына Газиму-хаммеда со стороны Хоточа. С имамом в это время были только я, Хаджи-Али Чохский и еще один человек, которого я не знал. Была полночь, и мне показалось тогда, что имам декламировал бейт из стихотворения одного из адибов, и я нашел этот бейт очень красивым: «Начало волноваться сердце, подобно бьющейся рыбе, вытащенной из воды». Это потому, что из-за малочисленности сил и обширности горы войску пришлось оставить незащищенными некоторые участки горы.
Имам приказал немедленно подать ему коня с пастбища. С ним поехали также я и Амир Чиркеевский (ал-Чиркавй), [бывший] до этого его распорядителем (букв.: управляющим – ‘амилъ) над третьей частью закята. Что касается Хаджи-Али, то он поспешил (Букв.: полетел) на другую сторону /л.36а/ горы со словами: «Подлинно, я укреплю местность там, где ненадежно». Там (в этой местности) наблюдателем был Мик-кик Муртазаали Чиркеевский (ал-Чиркавй) с товарищами. Когда дошло до нас известие о наступлении русских на Газимухаммеда, мы отправились в его сторону и услышали там, как русские кричали в один голос: «Ура! Ура!» Мы слышали их голоса, но не видели их самих из-за сильной темноты. Некоторые из защищавших склоны горы со стороны Хоточа начали поспешно бросать на русских большие камни, которые были приготовлены для этой цели на случай необходимости. Амир Чиркеевский громким голосом обратился к тем, кто бросал камни: «Не тратьте напрасно камни, берегите их, мы найдем для этого подходящий момент. Это хитрость со стороны русских. Имам с нами. Успокойтесь и берегите то, что бросаете», /л. 36б/ И сказал имам своим асхабам, – да смилостивится Аллах Всевышний над ним: «Клянусь Аллахом, эти голоса и удары барабанов – обман и игра, (Букв.: игра и шутки) Это не что иное, как чистая хитрость. И если правда то, что я думаю, то, несомненно, русские поднимутся к нам с другой стороны. Они делают это, чтобы отвлечь нас от других участков».
В это время неожиданно поднялся Инкачилдибир ал-Авари и сказал имаму: «Не беспокойся, (Букв.: Будь счастлив) я отправлюсь сейчас же и узнаю, в чем дело». Он тут же исчез. Мы не видели его после этого. Мы только слышали, что он в конце концов был доставлен связанным к русским, потому что он последовал за голосами поднимающихся на гору русских, вошел в селение Гуниб, вывел оттуда свою семью и удалился.
Мы оставались /л. 37а/ в местности, где кричали, до утра. Перед рассветом (Букв.: Перед уходом темноты ночи от нас) мы увидели всех, кто кричал «Ура!» и тем самым поднимал шум. И вот они приближались к нам, пока не дошли до основания горы.
После того как мы совершили утреннюю молитву, имам вернулся в свой дом. Я оставался с «Глухим» Хаджи Чохским и еще одним человеком из Чиркея (в тексте: Чиркеевского) на том укреплении, происхождение которого связывалось с именем мухаджира Хаджи Насрулла ал-Кабири (из Кепира) ал-Курали (Кюринского) , павшего в Гунибе. Мы (В тексте: «Я и они оба») начали стрелять в тех, кто был близко к нам у основания укрепления. В то время как я был занят этим, кто-то сзади окликнул меня: «Шамиль и те, кто был с ним, отправились в селение Гуниб вслед за голосами поднимающихся на гору русских». И не знал об этом никто из тех, кто находился на укреплении «Глухого» Хаджи /л. 37б/ из чиркеевских мухаджиров. Тогда я вскочил на свою лошадь и погнал ее. Я вошел вслед за имамом в Гуниб, приблизился к дому его сына Мухаммедшафи’, у которого находилась наша семья. Когда я прибыл, то не застал там ни имама, ни семью. Там оставались только Юнус Чиркеевский (ал-Чиркави) вместе с женой и Хаджи-Али Чохский (ал-Чухи) и Хусру – наиб Семиземелья (Анкратль) (На полях под значком доб.: «Известного среди горцев под названием Анк Ак. От автора») с двумя товарищами.
Я спросил, куда ушел имам. Мне указали на мечеть. Я поспешил к нему и его спутникам, готовым к сражению, засучившим рукава и полностью вооруженным.
Затем я отправился туда, где находились наши семьи, нашел их в доме по соседству с мечетью [в таком состоянии], что они были похожи на птенцов ласточки, сжатых в руках, /л. 38а/ Они плакали от ужасов дня. И что может быть сказано сильнее по поводу этого дня: «Если вы спросите про утро осады, то [лучше] не спрашивать, потому что это – день Страшного суда».
В тот момент мы были атакованы войсками русских со всех четырех сторон, так что стало не видно горы от множества их на склонах. (Букв.: так что стала тесной гора от множества их на склонах) И пришли в движение теперь те, кто находился в укреплении около нас, по направлению к Гунибу, а это из-за растерянности в первый момент, когда узнали они это известие. И вот, когда они дошли до открытого места за селением, русские окружили их. Они, [в свою очередь], совершили нападение на русских. Многие из них приняли там мученическую смерть, а некоторые были ранены. Среди убитых тогда были мухаджир Хаджи Насрулла ал-Кабири, дети Шах-Аббаса ал-Гурани , мухаджир Камал ал-Гадири , Хассанилав ал-Чиркави , а также Газали , юноши из Гуни /л. 38б/ и подобные им.
Имам продекламировал при этом следующую касыду, как она хороша:
Превратности этих ночей преградили дорогу назад,
и смертоносная стрела пущена в разные стороны. (Букв.: разбрасыванием (рассеиванием))
Несправедлива эпоха в эти дни,
когда стали отдавать правителей земли под заклад.
Есть ли кто-нибудь, кому не изменила судьба?
Были враждебны по отношению к нему эти ночи,
придя на смену радости.
Напоили нас эти ночи из чаш,
в каждом глотке которых перемешались (Снизу доб.: «смешивать что-либо. От автора») удары судьбы.
Сколько раз поили они (эти ночи) нас (Сверху доб.: «питьем, а это питье уже не впервые (букв.: вторично) От автора») из водоемов, наполненных (На полях под значком доб.: «Наполнил чашу до краев ими (бедствиями) и водой и сразу выплеснул все из нее (букв.: и опорожнил ее сильным опорожнением), так же как и наполнил до краев. От автора») до краев бедствиями (Снизу доб.: «беда, несчастье. От автора») и великими несчастьями. (Слово «великие» добавлено сверху с пометкой «От автора»)
Сколько раз обрушивался на нас проливной дождь, (Букв.: совершал обход вокруг нас странник – проливной дождь. Сверху доб.: «а это сильный, крупный дождь. От автора») и как наполнилось море до краев (Снизу доб.: «т.е. высший предел. От автора») несчастьями.
И какой дождь бедствий (Сверху доб.: «низвержение». Снизу доб.: «т.е. бедствия ее. От автора») устремился (Снизу доб.: «т.е. низвергнулся. От автора») [на нас] – его источники подобны бескрайним морям.
Они затопили нас штормами, и громы судьбы ревели (Снизу доб.: «и рычали, [подобно] льву, и ревели, вторя этому рычанию. От автора») с небес трагедии.
Молнии стремительно преследовали цель,
и их быстрые [вспышки] тревожили темноту мрака.
/л. 39а/ Сколько обрушилось ударов грома, сотрясавших своими раскатами высокие горы.
Сколько разрушено среди нас крепостей, которые были недоступными для распространения разрушительных ложных слухов.
Сколько было приложено сил, чтобы запугать нас отточенными и отполированными до блеска мечами.
Затем. Между нами началась перестрелка. Сын имама Газимухам-мед со своим братом Мухаммедшафи’ укрепился в домах на окраине селения, и с ними было несколько мюридов из Караты. Сражение постепенно усиливалось, пока не разгорелось пекло. На нас посыпался град пуль со всех сторон, сверху и снизу, так что мы не могли перейти улицы селения, и не было прохода к кому-либо из нас.
В это время к нам обратились со стороны русских: «Берегите ваши снаряды, /л. 39б/ не подвергайте сами себя смерти. Не проливайте свою кровь и берегите свою честь от позора».
Мы тогда прекратили стрельбу и стали прислушиваться к их голосам и разговорам. Те, кто был в селении, стали незаметно пробираться, ища убежища, подобно овцам, которые разбегаются, если кто-то нападает на их стадо. Суть их требований к нам, выраженных при помощи криков и призывов, сводилась к тому, чтобы мы послали к ним кого-нибудь, кто был бы уполномочен вести переговоры относительно того, что было бы для нас приемлемым в предстоящей встрече.
Часть мюридов одобряла этот призыв, а часть же находила это сомнительным и устремляла свой взор к имаму, пытаясь понять, желает ли он этого [перемирия]. Они не говорили ему об этом, боясь позора. Как говорят, огонь лучше, чем позор. А имам молчал, ничего не отвечал, он был полон решимости умереть и сразиться мечом своим, пока меч не разобьется на части.
/л. 40а/ Те, кто одобрял перемирие, не переставали настойчиво влиять на имама, с тем чтобы уговорить его уступить многочисленным просьбам со всех сторон, вплоть до того, что стали умолять его через его сына Газимухаммеда. Он не мог не ответить им, увидев чистоту их намерений в отношении их просьбы. Вместе с тем он спросил их: «Нет ли среди вас того, кто убил бы меня своим мечом или [другим] оружием? Я разрешаю ему пролить мою кровь, чтобы враг не увидел меня». И не нашлось человека, который ответил бы ему на это.
[Тогда] со стороны имама к русским послали Юнуса Чиркеевского и Хаджи-Али Чохского. Они не знали, что Юнус Чиркеевский с самого начала был опечален положением их дел. Они оба удалились. Я не знаю, как было дело тогда. Затем Юнус вернулся к нам, а Хаджи-Али остался у русских. Юнус принес известие о том, что русские /л. 40б/ хотят, чтобы имам прибыл к главнокомандующему для устных переговоров с ним и чтобы он сообщил ему о своем положении и пожеланиях и, [в свою очередь], узнал о положении дел [у русских]. Все одобрили эти слова, кроме имама. Что касается его, то он оставил [это предложение] без внимания и не хотел договариваться с главнокомандующим о чем-либо. Он сказал: «Пусть пойдет к нему, кто желает, а мы не хотим от него ничего, кроме его ухода. Поистине, я не воевал с русскими до сих пор, опираясь на народ (букв.: на созданного)». [Затем] он продекламировал: «Живое существо покорно только воле Аллаха, и человек не волен в совершении добра и зла».
Затем. Поистине, мне следует воздать хвалу и благодарность имаму, поскольку он был в высшей степени заботлив по отношению ко мне. И может быть, думает обо мне тот, кто легкомыслен, глуп и безрассуден, то, о чем не следует распространяться беспристрастному уму, – что я восхваляю имама по причине родства /л. 41а/ между нами, [благодаря которому] некоторые из нас хвалят друг друга. Но Даже если бы не было между нами ничего, кроме вражды, то я не стал бы скрывать [восхищения] его щедрой натурой и свойствами его характера – истина всего дороже. (Букв.: в выявлении истины нет оскорбления и нет поэтому препятствия) И у него хватило бы чести и достоинства, даже если бы не было с ним никого. Поистине, и те, которые соприкоснулись с ним хотя бы на мгновенье, и те, которые находились рядом с ним долгое время, [не захотят] покинуть его по причине утонченности его речи, богатства его ума и приятности его лица. И я хочу воспользоваться случаем, чтобы воздать ему должное в этой касыде:
Сулейман (Сверху доб.: «т.е. он (имам) – Сулейман. От автора») – это эпоха могущества и славы.
Он уже осуществил [дело] ислама завоеваниями и победами.
У него ищут спасения от всякого притеснения, потому что нет могущественнее его, [если надо обеспечить] безопасность.
И завоевание (Букв.: посещение) (вар.: достижение) высот совершенства – его сокровенное желание, [где] прохлада великолепных замков из.. (Неясное слово: )
И известила луна истину с высоты своей беспристрастности –
Стала справедливость незыблема.
И устремило солнце религии с востока свою мощь, и очистило (букв.: осветило) поверхность земли от мрака несправедливости.
/л. 41б/ Можно устать, перечисляя его добродетели,
Впрочем, они неисчислимы – [обо всех] невозможно рассказать
И не хватит сил подсчитать панегирики;
для провозглашения его нужна решимость в этот век.
Я призываю тебя, о Боже, откликнись на призыв несчастного, который просит о помощи стихами или прозой.
Боже, щедры твои дары, которые изливаются на сотворенного и скрыто и явно.
Окажи милость благоденствием по справедливости.
Пусть не прекращаются благодеяния, щедрость и благосостояние.
Боже, по воле Твоей достигается [всякое] его желание и благосостояние – то счастье и добро, к которому он стремится.
Дай же ему долгую жизнь, подкрепленную содействием,
и поддержи его, о обладатель щедрости, участием и помощью.
Храни от всякой ненависти женскую половину дома его
и будь защитником и покровителем его жилища на суше и на море.
О Боже, молю твоими именами, заключенными в стихах зикра ,
Храни его всегда!
Наконец, Шамиль, уступая настойчивым просьбам его асхабов и особенно тех, кто просил через его любимого сына [Газимухаммеда], направился к главнокомандующему. Его сопровождали /л. 42а/ около двенадцати человек, в том числе и я. Говорят, имама упрекали за это [решение] некоторые люди того времени, потому что в их глазах [обет] смерти был непременным условием для него в соответствии С данным им перед ними словом. Разве это не невежество с их стороны и не огромная глупость, как же нет, ведь Аллах не возлагал такого [обета] ни на него, ни на джихад. Подлинно, они хотели просто испытать удовлетворение от этих слов по причине вражды (букв.: убийство, уничтожение) и войны между ним и его древним врагом и желая Обезопасить себя с обеих сторон, опираясь на эту войну, – а это остроумно с их стороны, равно как и то, что первое – это глупость. И как хорошо сказал про них поэт: «Человек не достигает всего, чего желает, дуют ветры не туда, куда плывут корабли». И сказал другой, а он самый лучший из поэтов и заслуживает упоминания: «Люди [должны быть] довольны своей судьбой, а войну провозглашает тот, кто ищет смерти».
И вот, когда мы дошли до окраины селения, навстречу к имаму вышел полковник Лазарев /л. 42б/ вместе с сопровождавшим его мутазилитом («отделившимся») по имени Мирза Худат. Лазарев сказал, что это секретарь (катиб) генерала барона Врангеля. Затем он обратился к имаму: «О, имам, не беспокойся. (Букв.: успокой свою душу и глаза) Подлинно, ты никогда не раскаешься в том, что прибыл к наместнику, а затем к императору».
И дело было так, как он сказал, и даже лучше. Мы отправились к главнокомандующему. Лазарев шел впереди нас. Войска (вар.: солдаты), стоявшие близко к нам (букв.: на возвышенности над нами), кричали со всех сторон: «Ура! Ура!» Юнус Чиркеевский попросил (в тексте: сделал знак) через переводчика, чтобы они не кричали, и они перестали кричать. Имам ехал на коне пепельной масти и не смотрел ни направо, ни налево, а только на гриву коня.
Когда мы прибыли к месту пребывания главнокомандующего, нас отстранили от имама всех, кроме Юнуса. [Затем] мы вернулись в село, оставив [там] имама, /л. 43а/ вошли в сельскую мечеть, где нашли Газимухаммеда, и он спросил нас о своем отце. Он сказал: «Где вы его оставили?» Мы ответили ему: «Мы были отстранены от него, и нас не пустили к нему. Мы не знаем, что стало с ним» . Услышав это неприятное известие, Газимухаммед собрался было нарушить перемирие, Которое было заключено. Он думал, что потерял имама навсегда и уже больше не увидит его. Ибрагим, сын его дяди Батырхана ал-Гимрави, успокоил Газимухаммеда и сказал ему: «Не разжигай огня раздора, который был погашен полностью с большим трудом. Не навлекай неприятностей на своего отца и на оставшихся из своей семьи».
Газимухаммед задумался и успокоился. Ибрагим рассказал ему, что прибытие имама к главнокомандующему было, прежде всего, следствием многочисленных и настойчивых просьб как внутри селения, так и за его пределами – с условием возвращения его /л. 43б/ обратно после того, как имам встретится с главнокомандующим. Но русские не сдержали своего обещания и не допускали к Шамилю его асхабов. Это огорчило Газимухаммеда и омрачило его жизнь, поэтому он и хотел прервать перемирие. Он заподозрил обман. [Но он также понимал] вред последствий [нарушения перемирия] для его отца и оставшейся семьи и отказался от своего решения. В это время к ним прибыл полковник Алихан Аварский и успокоил Газимухаммеда сообщением о прибытии имама вместе с главнокомандующим. Алихан передал, что главнокомандующий приказал ему сообщить им о здоровье имама и доставить их к имаму. Газимухаммед обрадовался этому известию, и прошло их горе. [Затем] все они последовали за ним (т.е. за полковником Алиханом Аварским)
В то время как все переживали происшедшее, Даниял-бек Елисуй-ский прибыл [в селение] к своей дочери Каримат, /л. 44а/ жене Газимухаммеда, и овладел всем, что было у нее из серебра и золота (Букв.: всем, что было у нее из белого и желтого) и другими изделиями, которые она собирала под его властью (т.е. при Газимухаммеде) более десяти лет, и ускакал как на сотнях крыльев. И кто кроме Аллаха Всевышнего мог его догнать? И посмотри на тот особый почет имама по отношению к нему, что позволило ему даже вступить в родственные отношения с ним. По такому поводу и сказал стихами умный литератор (адиб), беспристрастный и проницательный: «Я растил щенка всю свою жизнь, а когда он стал собакой, он укусил (В тексте: ‘азза риджли – видимо, ошибочно вместо ‘адда ‘кусать’) меня за ногу. Я обучал его науке стрельбы, а когда он стал учителем, он выстрелил в меня». (И.Ю.Крачковский приводит следующий арабский стих: «Учил я его стрелять каждый день, а когда рука его окрепла, он выстрелил в меня» [Крачковский, 1965, с. 140]) А смысл в том, что управление и притеснение – две взаимоисключающие [вещи], они несовместимы, как это известно, [например], о разуме и чувствах (би-л-‘акл ва-н-накл букв.: «об уме и передаче») И необходимо объяснить, в чем причина заката правления имама и усиления притеснения среди его правителей /л. 44б/ и отхода по этой причине остальных людей [от дел имама]. В достоверном Предании [сказано]: «Пусть лучше будет правитель другой веры (букв.: без веры), чем притеснитель, и, поистине, гордость – мое одеяние, и горе тому, кто не соглашается со мной в этом». Предание (хадис) И сказано также: «Пятеро [людей], на которых разгневался Аллах, и если он пожелает обрушить на них свой гнев, то местопребывание для них – в аду: [это] – правитель народа, [который] получил свое право от него (в тексте: от них), а сам не соблюдает справедливости по отношению к ним и не избавляет их от гнета [несправедливости]». А в другом месте сказано: «И мужчина, который притеснял свою жену [в отношении] ее приданого». Предание. В Предании также [говорится]: «Всякое притеснение, о котором знал правитель, но о котором умолчал, приписывается ему, и он [будет] наказан за это. Если же правитель был справедливым, то он и в храбрости не нуждается». Сказал поэт: «И нет над ней ничьей руки, кроме руки Аллаха, и нет такого притеснителя, который избежит притеснения сам». И клянусь Аллахом, как замечательно сказал другой [поэт]: /л. 45а/ «Бедствием эпохи является несправедливый, хотя бы [он и был] царем, его войска заполонили равнины и горы». (Букв.: для его войск стали тесными равнины и горы) [Известно, что] у Хосроя был перстень с печатью, на внешней стороне которого был драгоценный камень – красный яхонт, который горел, как огонь, и на нем была высечена надпись: «Справедливость, справедливость». А справедливость превосходит все остальное, ничто не может сравниться с ней, [потому что] она является одним из имен Всевышнего. Рассказывают, что Муса, мир ему, призывал своего Господа к гибели Фир’ауна (фараона) Он говорил: «О Боже! Какой смысл в том, что ты дал отсрочку ему на земле, а он претендует на господство». И внушил ему Аллах Всевышний: «О Муса! Нет для меня вреда от его претензии, ведь он справедлив по отношению к моему народу, и поэтому я дал ему отсрочку». И подумай о Нем, как Он желает справедливости для своих людей, а Он – самый справедливый среди справедливых. И основываясь на том, чего требуют хадисы, стихи и предания, надлежит правителям быть справедливыми к подданным для того, чтобы были упорядоченными (вар.: заслуженными, правильными) для них блага этого мира и загробной жизни, /л. 45б/ А те, которые действуют только в своих интересах [за счет] народа (вар.: а те, которые пренебрегают интересами народа), то без сомнения, такие правители будут лишены Его поддержки (Сверху доб.: «т.е. притеснитель. От автора») и останутся одинокими. И как замечательно сделал тот, кто сказал следующее: «Сохрани для себя Прекрасное Напоминание (Аз-Зикр ал-джамил), чтобы оно всегда было с тобой, потому что только Прекрасное Напоминание вечно».
А что касается деятельности наших правителей, да будет милость Аллаха над ними, то они уже преуспели в приобретении мирских благ и возведении замков и храмов, в украшении оружия, жизни в роскоши и [неумеренности], в питании за счет средств слабых, вдовцов и сирот. [Они] называют эти средства казной, поскольку они их собрали, и они полагают, что эти средства принадлежат им, а не обездоленным и что они заслуживают [этого] (букв.: соответствующие) «Вовсе нет. Поистине, они находятся в состоянии опьянения и заблуждаются и Господом своим тогда будут отвергнуты», (Здесь объединены с небольшими изменениями два разных стиха Корана: 15, 72 («Клянусь твоей жизнью! Ведь они в своем опьянении скитаются слепо») и 83, 15 («Так нет же! Ведь они от своего Господа в тот день будут отделены»)) подобно тому как разъясняет в виде примера упомянутое выше Предание. Они увеличили круг подкупа и даров и лишили спокойствия население. Какая [страшная] несправедливость! /л. 46а/ [От подобного притеснения] разрушились бы высокие горы и свернулись бы и содрогнулись от ужаса небеса. И вместе с тем как [можно было] оказать им помощь и наставить их на верный путь, ведь имам не следил за ними, и они не приходили к нему [за советом], за исключением тех случаев, когда он был полезен для них. И откуда же у имама Заркау’ ал-Йамама, (На полях под значком доб.: «Имя женщины, которая видела на расстоянии трех дней [пути], если земля имела ровную поверхность, а рассказ о ней известен из книг. От автора») чтобы смотреть за ними ее глазом, или где ему найти удода (Сверху на полях под значком доб.: «Этот удод рассказывал Сулейману, мир ему, о [наличии] воды под землей, когда приближалось [время] молитвы, и он приказывал джинну копать [это] определенное место, и появлялась вода. Обращайся к таф-сирам, если хочешь объяснения. От автора») Сулеймана, который сообщал бы ему о том, что скрыто под землей и вширь и вглубь. И как хорошо сказано про них: «Благодаря правителям (Слово «правители» добавлено сверху с пометкой «От автора») для имама (Снизу доб.: «и спокойствие (?) снова вернулось к имаму. От автора») была утрачена благонадежность подданных и возможность управлять [ими] (букв.: правители уже погубили для желаний имама благонадежность населения, и он лишился возможности управлять им)
И поскольку они [все-таки] были достойны восхваления, потому что они добились от него почетного места, и высочайшего ранга, и высокого блеска, сочинил про них один из ученых Дагестана, остроумный /л. 46б/ и сведущий в их делах, эту свою касыду, и он продекламировал, да будет милость Аллаха Всевышнего над ним:
Обманули eгo (Сверху доб.: «т.е. имама. От автора») подлые его друзья,
И оказался друг его самым заклятым врагом.
Сколько лжецов в дружбе проявили свою любовь к высокому положению и мирским благам.
И вращались около него, зная [о своих намерениях], но скрывая [их], чтобы соответствовать его желаниям. (Букв.: когда вращалась мельница его желания)
А когда подул легкий ветерок в другом направлении (Букв.: а когда направил легкий ветерок свое расположение от него), то отошли они от веры и [прошла их] заинтересованность.
Когда же он оказался в тупике, не зная, что делать, (Букв.: когда же стали тесными его пути) они стали грабить его сокровища.
Сколько было групп, взявших на себя обязательства,
вызванные необходимостью (вар.: долгом)
А они, его управители, – деятели зла,
и они изменили ему в дни испытаний.
Сколько клялись они на смерть и на гибель,
что не оставят имама в злополучные дни.
А когда настал [час доказать] преданность клятве,
то они протянули к нему руку противостояния.
Наибы его оказались наибами зла.
Да, они были бедствиями для людей.
/л. 47а/ Особенно отличились среди них ученые,
так что мрак (букв.: гнет) темноты возвысился над благородными. (Стихи с л. 47а до л. 476 отсутствуют в тексте ал-Карахи [Хроника…, 1941, с. 271])
И те, которые из-за них отступили назад,
и самые первые среди них – проповедники поражения.
И они продолжали при этом бороться
до тех пор, пока не стало трудным дыхание.
Мы читали в хадисах Пророка,
что [несправедливый] правитель не нужен. (На полях доб.: «т.е. господин осуждает действие (букв.: желание), которое несет в себе несправедливость. От автора»)
Да, сказал Пророк, пусть лучше неверие (На полях доб.: «По Его словам, мир Ему, пусть лучше будет правитель неверный (вар.: другой веры), чем притеснитель (букв.: правитель остается с неверием, но не остается с притеснением) От автора») сопровождает его при условии уважения.
Подлинно, справедливость – это свет среди людей, в котором слово не расходится с делом.
А тот, кто несправедливостью стремится завладеть землей, грешит против истины беспредельно.
Он подражает, как ты видишь сейчас, призывающему к тому, что я говорю относительно людской доброты.
У справедливости достаточно превосходства, [исходящего] от Пророка,
Он уже проявил жалость по отношению к благородным правителям земли, которые воскрешали ее справедливостью.
Когда пришла к Хосрою смерть, его скорбь была не по случаю смерти неверного, а по тому, кто оживляет людей.
/л. 47б/ Он назначил их [правителями] над ними как пастухов,
А они были подобны волкам над стадами.
Он завещал им справедливость и беспристрастие,
А они преуспели в притеснении и несправедливости.
И стали тесными для людей просторы земли
из-за их несправедливости и бесконечных наказаний и лишений.
Они сделали свой народ неспособным для джихада
и ослабили его силы для оказания поддержки.
Он называл всех их верными,
не прислушиваясь к жалобам тех, кто был несправедливо обижен.
А сколько он (Снизу доб.: «т.е. имам. От автора». В тексте ал-Карахи иначе: «А сколько наибы оттолкнули тех…», так как отсутствует пояснение к тексту [Хроника…, 1941, с. 271]) оттолкнул обиженных, которые жаловались с глазами, полными слез. (В тексте ал-Карахи иначе: «А сколько наибы оттолкнули тех, которые жаловались с глазами, изливающими потоки слез?!» (там же)
Он (т.е. имам) возложил дела на недостойных людей и предполагал найти безопасность не там, где надо. (В тексте ал-Карахи: «Наибы поручили дела людям, недостойным для этого. Предполагалось [найти] безопасность не в том месте, где она находилась» (там же)
Они забыли, (На полях доб. под значком: «т.е. наибы, которые принесли имаму страшную клятву на последнем собрании (съезде) в селении Танус области Аваристан на верность ему (букв.: при отсутствии предательства, измены) и вере и нарушили обещания, которые они дали ему») какую страшную клятву они дали и о троекратности [произнесения слова] «развод» без «возможности возврата».
А как только имам удалился с их глаз, (Вар.: «А как только они выпали из поля зрения имама» (?) У ал-Карахи вместо ал-уйун стоит ад-дийар («Когда имам удалился от этих домов») со значком и припиской на полях ал-уйун [Хроника…, 1946, с. 218])
Некоторые [из них] начали выражать недовольство, (У ал-Карахи иначе: «То изменились характеры этих людей» [Хроника…, 1941, с. 271; Хроника…, 1946, с. 218])
И сколько превозносивших [ему] похвалу
Теперь едят его мясо, даже с костями. (У ал-Карахи этот стих выглядит несколько иначе: «И сколько раньше превозносивших похвалы ныне едят его мясо, даже с костями» (там же)
Когда же он удалился, то остались они, как звезды
Во мраке, когда исчезает свет солнца. (Глосса: «а это для облегчения [понимания] – свет солнца. От автора»)
/л. 48а/ Так пусть же будет гибель и горе и проклятье
Этому подлому сброду.
Касыда. (У ал-Карахи есть продолжение стихов. Автором касыды является Хаджи-Мухаммед Согратлинский (ас-Сугури)
Здесь заканчивается сообщение об асхабах имама и о населении Дагестана. Давайте упомянем также вкратце о том, чего удостоился имам в России со стороны великого падишаха, доблестного владыки, величайшего щедростью, достоинством и происхождением, равных которому не было среди прошлых царей и князей (в тексте: о которых не слышали у прошлых царей и князей), а это требует благодарности, как Он (т.е. Мухаммад) сказал, да благословит его Аллах и да приветствует: «Кто не благодарит людей, тот не благодарит Аллаха, а благодарить благодетеля – необходимый долг». И как сказал Всевышний в благородном Коране: «Сотворите, род Дауда, благодарность! Но немногие из моих рабов благодарны!». (Коран 34, 13) И я прочитал по этому поводу слова умного литератора: «Если бы не нуждался благородный в благодарности по причине царского величия или высокого положения, /л. 48б/ то не приказал бы Аллах рабам своим благодарить Его, а Он сказал: «Воздайте хвалу мне, о демоны и люди!». И как хорошо сказал другой, предостерегая нас от невнимательности, выраженной в неблагодарности [за] счастливую жизнь:
Когда ты пребываешь в благоденствии, то заботься о нем,
Ибо прегрешения разрушают счастье.
И проявляй усердие, воздавая благодарность Аллаху,
Ибо Аллах скор на награду.
И я хочу, чтобы эти мои воспоминания способствовали повышению интереса и содействовали увеличению внимания тех, кто отошел от нас, чтобы они подумали о том, что я сказал. И я говорю, что делаю это не из [чувства] гордости и не для того, чтобы добиться [таким образом] похвалы или благодарности для себя, – подлинно, я самый ничтожный из людей в науке, знании и [недостоин] благодарности, но я просто хотел этими словами сделать напоминание тем, кто отнесся с пренебрежением к благословению благодетеля. Вместе с тем, возможно, и у худшего есть то, чего нет у лучшего, – [ведь] и комар [может] вызвать кровотечение в глазу у льва точно так же, как оса жалит /л. 49а/ укусом змеи, а слон боится мыши, и в этом нет ничего удивительного.
Я думаю, что благодеяние для благородного человека – долг, а для низкого – недостаток и порок.
Подобно тому как капля (вар.: крохотная песчинка) в раковинах становится жемчугом, а во рту змеи – ядом.
Затем. Поистине, несмотря на все усилия имама Шамиля удержать в повиновении жителей равнин и гор, он испытал в этом трудности и неприятности, несмотря на то что [это] он организовал их в политической сфере и вывел их из состояния смуты и беспорядка. (Букв.: мрака одиночества и пренебрежения) А они [ведь] были толпой беспорядочной, без правителей и не повиновались никому другому, будучи предоставлены только самим себе. [И] более того, грабежи и нападения были для них обычным [делом] и у их путников не было [никакой] возможности перейти из одного селения в другое. Дошло даже до того, что стали они похожими на разбойников. А я слышал об их прошлом положении от /л. 49б/ наших стариков и [людей] почтенного возраста, которые были связаны с ними. Так пусть уж лучше Аллах Всевышний передаст его (Сверху доб.: «После того как его усилия не дали результата. От автора») (Шамиля) в руки падишаха русского государства, который заслуживает того, чтобы мы возблагодарили его за непрерывную, последовательную милость и воздали ему достойную похвалу и благодарность, соответствующую его высокому положению и его блестящей чести. И я упомянул [об этой необходимости] в начале этого произведения, чтобы не было сомнений (букв.: опасений) по поводу восхваления человека иной веры и призыва к добру, особенно [по отношению] к тому благодетелю, к которому [была] проявлена [ранее] враждебность (вар.: с которым воевали) И я решил рассказать о его щедрости и достоинствах в касыде – она стоит того, чтобы записать ее золотой рудой (би-т-тибр ал-ахмар) [И вот] что я сказал по этому поводу:
Самайза (Сверху доб.: «ас-Самайза’– господин щедрый, благородный, великодушный и отважный» со ссылкой – (?) ( всловаре: самайда’ – )) славный – еще больше стало его величие,
Когда он правил в могуществе и благоденствии.
Как будто он – это море добра, переливающееся через край на область изобилием богатства.
И стала поверхность земли сияющей, (На полях под значком доб.: «т.е. справедливостью, которую не повторить и подобной которой даже не слышали на всей земле с тех пор, как она была создана»)
И со всех сторон ее появился свет. (Букв.: и стороны ее отозвались светом на свет)
/л. 50а/ Хвала тому из царей, достоинства которого не поддаются описанию ни стихами, ни прозой.
Подлинно, поражает описывающих их (эти достоинства), [как велики они], подобно морю, в сравнении с клювом маленькой птички.
Необходимо, чтобы у имама не было беспокойства по этому поводу, так как нет ничего на Земле – ни на море, ни на суше, – что не соответствовало бы тому, о чем записано в Ясной Книге («Китаб мубйн»), вместе с тем, что существует вечно и остается неизменным (Букв.: и не увеличивается, и не уменьшается в размерах) до дня Страшного суда. Однако Всевышний определил для всякой вещи известный срок и определенное время, и никакими уловками невозможно избежать его наступления, даже если приложат усилия все земные создания. И как замечательно сказано: «У [всех] дел – назначенное время. У каждой вещи – предел и мера», т.е. если Книга назначает какой-то срок, то неизбежно совершается это, хочет раб Божий этого или не хочет, и человеку надлежит /л. 50б/ быть довольным всем, что ниспослал ему Аллах Всевышний. Ему принадлежат добро и зло, польза и вред. И если человек доволен [всем, чем наделил его Аллах], то он [пребывает] в благоденствии, а если он проявляет недовольство, то на него [обрушивается] гнев. «Ведь Аллах совершает Свое дело; установил Аллах для каждой вещи меру». (Коран 65, 3) Айат. «…И исчислил всякую вещь счетом». (Коран 72, 28) Ничто не уйдет от Него в Его царстве. И если все происходит таким образом, то нет ничего лучше, чем терпение к тому, что предопределено судьбой.
Мы расскажем сначала, о внимательный слушатель, о почете и уважении, оказанных имаму Шамилю генералом князем Барятинским.
В 1266 (1859) году Шамиль со своей семьей остановился на горе Кегер (Кухир) по соседству с генералом Барятинским в превосходной палатке, устланной коврами, в которой также было много других превосходных и дорогих предметов обстановки, которые /л. 51а/ трудно описать словами. Нам сразу дали повара-мусульманина, так как полагали, что их пища не понравится нам. Нам приносили вкусную еду и различные восхитительные фрукты на золотых и серебряных блюдах. Я думаю, что завистники имама удушили бы тогда себя от чрезмерной злобы на него, увидев этот почет. По этому поводу я продекламировал: «Огорчились его завистники, пришли в ярость его враги, увидев то, что видит зрячий и слышит внимательный». Клянусь Аллахом, что имам аш-Шафи’и произнес золотые слова (букв.: жемчужину), когда сказал в окружении завистников: «Волк не станет есть волчьего мяса, а мы во гневе едим друг друга».
Затем. Когда стало очевидным для него (т.е. имама) (Слова: «т.е. имама» доб. сверху с пометкой «От автора») на словах и на деле, что тот, кто жил, (Букв.: желал доброго утра (саббаха), здравствовал (?)) согреваясь в лучах добродетелей падишаха, не найдет покоя, (Букв.: прохлады) находясь в тени его заката, [и желая], чтобы не было этого заката, поскольку он появился с небес царей благородных, /л. 51б/ с сиянием совершенным и если нет лунного затмения, то нет и затмения луны падишаха какой-нибудь случайностью или необхо-димостью, – имам продекламировал, и как хорошо он сказал: «Вслед за тем, что приносит тревогу, приходит добро, а какое [может быть] добро у преследуемого наказанием? (вар.: а какое добро может исходить от преследуемого наказанием?) И как хорошо сказал имам аш-Шафи’и по этому поводу:
Вслед за дурными поступками последуют добрые дела, и злополучные (вар.: бедственные) дни твои будут недолгими.
Не бывают вечными бедствия этой жизни и благополучие ее – [подобно тому как] проходит ночь, затем проходит день.
И неужели ты думаешь, что они (т.е. русские) (Слова «т.е. русские» добавлены сверху с пометкой «От автора») не понимают того, чем затмевается их солнце, хотя не является для них тайной время затмения солнца Аллаха на небе, которое отдалено от нас на расстояние пятисот лет, [не говоря уже] о том, что происходит на Земле. А затем. Мне кажется, что здесь [было бы уместно] продекламировать стихи, чтобы успокоить имама и назло подлым завистникам его, и я произнес:
/л. 52а/ У судьбы два периода (Букв.: два дня) – спокойный и тревожный,
и жизнь делится на две половины – безмятежную и беспокойную.
Скажи тем, кто упрекает нас за превратности судьбы:
Разве судьба противодействует не тем, кто рискует?
И разве ты не видишь, когда бушуют ветры,
то сносят они только высокие деревья.
Сколько на земле зеленых и сухих [деревьев],
а побивают камнями только их плоды.
А на небе звезд бесчисленное множество,
но затмеваются только солнце и луна.
В дни, которые были благополучными, твои мысли только о хорошем
и ты не думаешь о том, что принесет тебе судьба.
Были спокойными для тебя эти ночи, и они ввели тебя в заблуждение,
А на исходе ночи пришло беспокойство.
В то время как имам находился в таком благоприятном положении, пришел к нему полковник Алибек Аксаевский , бывший переводчиком между Шамилем и главнокомандующим, и сказал: «Меня послал к тебе генерал, который поручил мне переписать членов твоей семьи, чтобы сделать им достойные подарки и высокие награды», /л. 52б/ Получив нужные сведения от имама, Алибек вернулся обратно.
На следующий день пришел опять этот переводчик к имаму с подарками от генерала, разложил эти подарки перед ним и, показывая их один за другим, приговаривал: «Это для того-то, это для того-то». И так далее. Среди подарков были двое часов, украшенных бриллиантами, а бриллианты – это драгоценные камни, известные у нас под названием «алмаз», – для каждой из жен имама – нашей сестры За-хидат и госпожи Шуанат . Каждые из этих часов стоят в среднем по тысяче рублей. Два перстня для двух замужних дочерей Шамиля – моей жене Нафисат и жене моего брата Фатимат . Две броши, Прикалываемые к платью на груди, также украшенные бриллиантами, как и перстни, для двух жен двух сыновей имама – Каримат и Ами-нат . Самому имаму подарили меховую шубу, стоимостью в две тысячи /л. 53а/ рублей. Эта шуба принадлежала главнокомандующему, и он пожаловал ее имаму в знак особого уважения. А невежды полагают, что русские не имеют никакого представления о делах благородных [людей] и их словах, – а они [ведь] не сталкивались с ними в делах, поскольку были всегда убеждены, что никому из русских не ведомо ни уважение, ни достоинство. Более того, [они считали], что русские не знали даже способа размещения людей в своих жилищах соответственно их уму, знанию и происхождению. Но мы обнаружили опасения невежд ложными, а то, в чем они были убеждены, неверным, как мы видели собственными глазами. А что касается подлого предателя, то неудивительно, что его отвергли, считая чем-то противоестественным (букв.: удивительным), и оставили его, предав забвению, и это – наказание изменников. И как же русские [могут] своих изменников уважать, ведь Аллах Всевышний говорит в Своем благородном Слове: «…Аллах не любит изменников» (Коран 8, 66) и «Аллах не ведет прямым путем /л. 53б/ козни изменников». (Коран 12,52)
Затем мы отправились с горы Кегер в крепость Темир-Хан-Шура, и пока мы жили там, русские оказывали нам такой почет и уважение, что даже и рассказать невозможно. Отсюда имам отправился [дальше] вместе с Газимухаммедом, двумя его мюридами – Хаджиявом, сыном Газиява ал-Карати , и Тавуш Мухаммедом , бывшим секретарем имама Абдулкеримом , сыном кади Тахмас-хана ал-Чиркави, и переводчиком полковником Алибеком Аксаевским. Семья имама оставалась в крепости вместе с его сыном Мухаммедшафи’. Меня не было с ними в это время, однако я описываю со всеми подробностями все то, что они видели во время поездки к царю, как если бы я присутствовал при этом, со слов имама.
Они ехали, сидя в карете главнокомандующего, подобную которой не видели в России, не считая кареты царя, но нет необходимости упоминать об этом, пока не прибыли в город Чугуев и не встретили /л. 54а/ там царя. А Чугуев – это город, расположенный близ города Харькова. Между Харьковом и Петербургом расстояние в 1374 версты. Император встретил Шамиля и сказал ему: «Не беспокойся, ты не пожалеешь, что прибыл ко мне».
И действительно, то, что было, превзошло ожидания. Затем царь верхом выехал в степь для смотра своих конных войск, которые находились в Харькове и его окрестностях постоянно, что он делал, по своему обыкновению, каждый год. Это были его лучшие войска.
И среди них различные подразделения: гусарский полк, уланы и пр. и пр. В тот день их было около 15 тысяч. Они устроили там взаимное состязание, разделившись на два лагеря, и тренировались (букв.: забавлялись, играли), стреляя из пушек и ружей одни в других так, что издалека казалось, что там происходит большое кровопролитное сражение. А царь /л. 54б/ проезжал на своем коне то справа, то слева, осматривая войска. Имам сопровождал его, сидя в дорогой коляске, а царь спрашивал его: «Как ты находишь это и это?» Шамиль отвечал ему соответственно положению их обоих. Затем царь приказал ему отправиться в местожительство царя, город Петербург, к госпоже царице, исполняя данное ей обещание сделать это, если он победит его. Шамиль отправился со своим любимым сыном, сопровождающими его лицами (букв.: товарищами) и переводчиком.
Когда царица увидела Шамиля, то справилась о его здоровье и спросила, как он чувствовал себя в пути, хорошо или плохо. Она сказала ему то же самое, что сказал царь во время первых встреч с ним. От нее он вернулся туда, где он поселился.
Затем ему показали все достопримечательности дворцов царя, красота которых не поддается описанию. Какое там оружие, сокровища и постройки! /л. 55а/ Не слыхивали совершенно, чтобы подобное было у [других] царей. Таково же прочее снаряжение – пушки и мортиры и так далее, а также церковь – одно из чудес света по своим размерам и высоте. А вся красота ее в гладком мраморе. Построил этот собор покойный император Николай, отец нынешнего царя. И говорят, что не было счета деньгам при ее строительстве. И если ты спросишь: «Можно ли нам входить в этот собор без их разрешения?» – я скажу: «Нет, это запрещено без разрешения с их стороны, как это установлено в надлежащем месте». И наиболее удивительное из увиденного в Петербурге – это золотой петух, находящийся во дворцах царя, он кричит точно так же, как наш сельский петух, без какого-то ни было различия. Хвала тому, кто подчинил подобные вещи своему могуществу и дал преимущество в мастерстве сыновьям Адама перед другими созданиями.
Это – суть повествования, переданного /л. 55б/ мне имамом и некоторыми его сподвижниками, которые были тогда с ним. Кто хочет, пусть верит, а кто не хочет, пусть не верит, мертвых же мы не слышим.
Затем царь определил ему местом жительства город Калугу, который похож на наши места (Букв.: билад «города») во многих отношениях – чудесным воздухом, красивым обликом, обилием лесов, рек, холмов и так далее. Говорят, что, когда заболела мать этого царя, она переехала туда и жила там некоторое время, вылечилась там от болезни и возвратилась обратно в место своего основного жительства.
Царь приказал начальнику (ра’ис) города, чтобы тот предоставил Шамилю возможность поселиться в любом доме, в котором он только пожелает. Шамиль не стал выбирать себе жилище сам. Когда он увидел почет и уважение по отношению к себе с их стороны, он предоставил им самим [решение] этого вопроса.
И поселили его в превосходном доме, лучше которого не было в Калуге. Этот дом был арендован для него за тысячу рублей из средств казны, /л. 56а/ А перед этим домом – редкий по красоте огромный сад с плодами, цветами и обильной растительностью для того, чтобы можно было выходить в него погулять, когда захочется. И сад этот скрыт от посторонних [взглядов]. В саду есть баня для тех, кто хочет искупаться и быть чистым зимой.
И было приказано правителю города восстанавливать за счет казны все, что придет в негодность. И перед тем как мы въехали в этот дом, мы нашли все помещения подготовленными, обставленными всем необходимым – стульями, креслами, скамейками, домашней обстановкой, коврами, одеялами, подушками, зеркалами, часами и пр. – всего в количестве, сумма которого превышает семь тысяч рублей, по меньшей мере. И помимо того дров для отопления из средств казны /л. 56б/ больше чем на двести туманов ежегодно. Приставили также при имаме человека, которому Шамиль сообщал бы о своих нуждах, а тот писал бы о них царю, также двух переводчиков – русского и татарина (букв.: «казанского) – с жалованьем, превышающим четыре тысячи рублей. Например, три тысячи приставленному человеку, тысячу – русскому переводчику и шестьсот – казанскому. Итого вся сумма составляет, как было упомянуто, более четырех тысяч. А то, что было назначено имаму ежегодно, составляет 20 тысяч рублей в соответствии со всем этим, т.е. чтобы обеспечивали его всем необходимым. Вызывает удивление необыкновенный почет, подобного которому не было по отношению к кому-либо во времена других царей.
Нет смысла в том, что говорят многочисленные завистники о воображаемых кознях, возникающих по причине тайных злых помыслов и низости души, – да умертвит их Аллах. Нет глупее их и невежественнее их. Разве уменьшится драгоценный камень в своей цене, если чернят его /л. 57а/ языки глупцов, и будет ли дерево продано по самой низкой цене из-за отдаленности от своей земли? Не может этого быть! Подлинно, понимают добродетельного из людей лишь те, которые ею обладают.
Дополнение о том, что осталось
И когда вышел высочайший указ (фирман) его величества царя, обладателя высокого достоинства и сана, о подготовке дома (В тексте; ду’ур, вероятно, ошибочно вместо мн. ч. дур «дома») для имама, было отдано распоряжение также купить для него необходимую посуду из чистого серебра, но имам не согласился на том основании, что это не соответствовало требованию учения аш-Шафи’и, – да будет доволен им Аллах Всевышний. Эти слова возвысили имама в глазах русских, так как они узнали, что стремление к тленным, мирским благам несвойственно нашим характерам и врожденным свойствам. Подобных ему (Шамилю) мало среди нас. И как замечательно сказано в этом смысле:
Довольствуйся малым из средств к существованию, [и] тебе воздастся.
Остерегайся и не потворствуй желаниям, /л. 57б/ и не высохнет море, разве что только уменьшится, а [пребывание] в довольстве принесет лишь одни огорчения.
И как хорошо сказано относительно невзыскательности:
Будь невзыскательным к тому, что даровала тебе судьба, и когда обрушится на тебя беда, (Букв.: соприкосновение) то будь терпелив.
Знай, что средства к существованию распределены.
И мы немощны, даже если мы стремимся
к увеличению самого малого.
Аллах – самый милостивый к рабам своим,
и ты не забывай ближнего своего.
Живи жизнью великодушных и будь богобоязненным. (Букв.: и бойся (трепещи)
И если однажды судьба тебе уже изменила (Букв.: ты гневался на злополучность судьбы своей хоть раз)
И подстерегает тебя снова, то будь бдительным
И посмотри на того, кто был до тебя, вспомни
величие благодеяния Его по отношению к тебе и будь благодарным.
И я добавил к этому то, что удивило меня своей красотой и правдивостью:
Невзыскательный богат, даже если он голоден и гол,
А алчный беден, даже если он владыка мира.
И когда я услышал удивительный рассказ о воздержанности собаки и ее терпении, то я [решил] упомянуть его здесь, чтобы проницательный слушатель принял его во внимание. И клянусь жизнью, в нем [говорится] о достоинстве, /л. 58а/ наличие которого признает нужным всякий умный и рассудительный, и это подтверждает то, что содержится в наших книгах, поскольку у собаки есть четыре похвальных качества, присутствие которых необходимо верующему. И если бы то, О чем я упомянул, имело место (букв.: было истинным), я, вероятно, не стал бы упоминать об этом сейчас. Вот один из них (рассказов), если пожелает Аллах Всевышний:
«Она (собака) говорит: «О тот, который смотрит из-за покрывала (вар.: укрытия), о тот, который защищен от оскорбления по этой причине, о тот, кто носит (букв.: опускающий) восхитительные одежды, поступай согласно моей учтивости, ибо доброта – моя особенность. Управляй собой, как это делаю я, послушай, что я скажу тебе о моей проницательности и о том, что тебе необходимо из моих чувств. Поистине, если я окажусь в образе бедняка, ты найдешь меня в этом случае терпеливо переносящей страдания и бедность. Я буду продолжать стоять перед воротами моих господ, ни на что не претендуя (букв.: не претендуя на свое господство) и не изменяя своей привычке, и не /л. 58б/ порву с ними отношений. Прогонят меня, я возвращусь, побьют, не буду злопамятной. Я храню верную любовь. Я бодрствую, когда люди отдыхают, и охраняю [их], и предатель [будет] обречен. И нет у меня никакого (в тексте: известного) имущества, и нет длинного накрытого стола, и нет достойного положения. Если мне подадут, я поблагодарю, а если отнимут, стерплю. [Никто] на свете не увидит меня жалующейся и по тому, что погибло, плачущей. Если я заболею, меня не навещают, а если я умру, меня не понесут на носилках, и если я потеряю сознание, то не скажут: «О, если бы она пришла в себя». А если я потеряюсь, то не станут оплакивать меня дети, и если я отправлюсь в путешествие, то не [смогу] взять с собой провизию. И не оставят мне в наследство ни богатства, ни имения, [которое] надо обрабатывать. Если я пропаду, не станут плакать обо мне, а если найдусь, то [даже] не взглянут /л. 59а/ на меня. А я, несмотря на это, брожу вокруг их заповедного места и продолжаю хранить им верность, живя в их навозных кучах, довольствуясь их скудными подачками. (Букв.: довольствуясь малым из их моросящего дождя без ливней) И если тебе нравятся мои врожденные качества, то следуй за мной и придерживайся моих принципов (букв.: связей, уз) И если ты делаешь быть похожим на меня, то перенимай мой характер. И я продекламирую для тебя эти стихи:
Учись у меня хранить любовь
и придерживайся величия моих принципов (букв.: связей, уз)
Я – презренная собака, однако сердце мое лишено пороков.
Я охраняю ближнего по соседству с усердием,
чтобы защищать его по ночам.
Ты видишь меня в любой нужде и в достатке
терпеливой, благодарной во всех случаях.
Не обращают на меня внимания, если я умираю от голода,
И достались мне в эти дни всевозможные наказания. (Букв.: напоили меня эти дни всевозможными наказаниями)
[Но] не увидит меня Бог жалующейся на людей,
Если Аллаху принадлежит [решение] в делах.
Я чувствую несправедливость в этом,
[Но] я оберегаю свою честь,
и мое бегство от печали в смирении.
/л. 59б/ В моих врожденных качествах
в отношении унижения – моя сила,
в значении [слов] быть выше [унижения] (Вар.: быть терпеливым) –
все мои свойства».
Конец.
Я полагаю, что в этих словах достаточно [смысла] для всякого думающего [человека] и это поучительный пример для того, кто поучается. А среди нас мало таких, кто способен понять подобное этому. Вполне вероятно, мы иногда признаем, что среди животных [есть такие], которые проницательнее и умнее [некоторых] людей, – а почему бы и нет, хотя эти слова и непонятны [даже] для большинства умных людей, не говоря уже об остальных. И если это так, (Букв.: и если дело было подобным образом) [то] я удивляюсь тому, чему невозможно не удивляться, – [что] у нас принято считать собаку самым злым из животных и что необходимо семикратное омовение тела тому, кто соприкасался с ней, одно из которых – землей, как это известно согласно учению аш-Шафи’и, и отличие от [учения] имама Малика . А он (имам Малик) действительно говорит со [свойственной] ему искренностью, вторя словам Абу Ха-нифы , что достаточно после /л. 60а/ прикосновения собаки одного омовения. Что же касается семикратного омовения, то он говорит, что [это] религиозное [требование].
Через некоторое время после поселения имама в Калуге великий царь подарил ему великолепную дорогую карету. Говорят, что она стоит тысячу рублей, если ее оценить. И были куплены для имама две великолепные быстрые лошади за семьсот рублей. Хвала Аллаху – владетелю миров!
Затем. Этот приставленный к нему (имаму) человек, капитан Аполлон Руновский, проявлял заботу об имаме [все время], пока он был с ним, охранял его неприкосновенность и исполнял его желания. И я слышал, в то время, когда мы с ним находились во дворце царя во время нашей поездки в город Петербург, что царь сказал ему в устной беседе: «Я доволен тобой за твою верную службу». /л. 60б/ В тот же день пришел Аполлон к имаму и сказал ему: «Поблизости от нас находится бумажная фабрика, и если ты хочешь, поедем туда посмотреть ее». Имам согласился и поехал туда, и мы [поехали] с ним. Когда мы прибыли на фабрику, мы нашли ее владельца готовым принять нас, как будто он знал о нашем приезде к нему за месяц до этого. А это было ему известно благодаря стараниям Аполлона. Хозяин фабрики показал [нам] все находящиеся там диковинки, созданные благодаря его искусству. Мы упоминаем о некоторых из них.
Во-первых, они установили на фабрике большие круглые котлы, подобные шару, постоянно вращающиеся, а около них множество тряпья и лохмотьев. Они бросают это тряпье в котлы, чтобы очистить их от грязи, после очистки котлы выбрасывают это тряпье в другой отсек – «резальню», подобно тому как выбрасывается зерно из жерновов, а в нем (этом отсеке) установлено устройство наподобие топора, который размельчает тряпье, подобно нарезанной траве, и то, что нарезано, помещается /л. 61а/ в другие котлы, в которых [находится] вода, для того чтобы оно очищалось тщательным мытьем путем вращения в них. Затем то, что получилось, перерабатывается в других [котлах], так что наконец становится наподобие похлебки. На этой фабрике есть железные колеса, канаты и другие приспособления, изготовленные руками искусных мастеров, уму непостижимые, даже если внимательно вглядеться и вдуматься. Однако того, кто там присутствует, охватывает неподдельное изумление и чистый страх. А в конце этих колес и вокруг них видны листы бумаги, которые падают сверху вниз в виде квадратов, готовых для письма. И там, где они падают, [стоят] два мальчика, не достигшие совершеннолетия, которые собирают падающую с желоба, подобного мельничному, на пол бумагу. И вся работа там осуществляется при помощи железных колес, не требующих никакой помощи со стороны, кроме /л. 61б/ бросания в котлы тряпья, о чем упоминалось раньше. И разве сравнить это с тем, как нагружается осел во время доставки на мельницы в наших краях. И я произнес стих, описывающий осла, восставшего против несправедливости, которая постоянно выпадает на его долю, – как он хорош! «Против несправедливости, которая выпадает на их долю, не восстают только двое самых униженных – осел и столб. Это он (осел) – самый униженный, связанный куском старой веревки. А этот [второй] просит о помощи (букв.: протягивает руки, мюля о помощи), и никто не выскажет ему сострадания». А он
(осел) – несчастный, самый покорный из бессловесных животных у нас, вплоть до того, что он даже тащит на себе [сразу] два седла на поля и тому подобное. И сочинил один (Сверху доб.: «А это – известный Сайд-эфенди ал-Харакани (Араканский) От автора». См. коммент. 151) из ученых Дагестана, известный глубиной своих познаний и [способностью] разрешения трудных вопросов, элегию [на смерть] осла, который помогал ему в домашних работах, так что он даже стал для него дороже красной руды, [и был он] самым достойным того, чтобы его освободили /л. 62а/ от изнурительных работ, и того, чтобы были исполнены его желания. Он оплакивает его и скорбит [по поводу] его смерти:
Когда объявляющий о смерти известил о кончине нашего осла, усугубилась печаль со всех сторон. (На полях доб. позднее: «Посмотри на кости, как мы их поднимаем, затем покрываем их мясом и т.п. От автора». (Перевод не совсем понятен))
И по сообщению ал-Кунди, (На полях под значком доб.: «название селения области Гази Гумук. От автора») это уже свершилось, (Букв.: было решено) и это стало в моем сердце подобно яду скорпионов.
Сделалась тесной для меня земля, несмотря на ее просторы, и истощилось мое терпение, и иссякли источники [его].
О ал-Йа’фур, (На полях под значком доб.: «А это ученый, которого звали Йа’фур. От автора») ты был нашей опорой и ты был для нас помощником во всех случаях. (Букв.: на все стороны)
И я учился (На полях под значком доб.: «т.е. я учил своего осла словам (изречениям) тавхида, читая суру Йасин, как это положено у мусульман, у находящегося при смерти. От автора») с ним тавхиду, читая суру Йасин, для исполнения (букв.: открытия) желаний.
По воле Твоей, о Милостивый, я считаю его другом, ослом Узайра (На полях под значком доб.: «А Узайр – это имя пророка, которого умертвил Аллах Всевышний, а [также] его осла на сто лет, а потом оживил его и сказал ему: «Сколько ты пребывал [там]?» Тот сказал: «День или несколько дней», – потому что Он умертвил его на восходе солнца, а оживил во время его заката и тот думал, что Аллах Всевышний оживил его в тот же день, когда он умер. Но Аллах Всевышний опроверг его слова: «Нет, ты пребывал [там] сто лет. Посмотри на свою пищу и на свое питье…» (далее текст неразборчив) в душе молодой девушки.
А это длинная касыда. И какой [замечательный] осел, которого оплакивает его владелец. Возможно, он был для него самым полезным животным.
Затем владелец этой фабрики пригласил нас в гости. И мы возвратились от него, удовлетворенные тем, что мы там увидели.
По прошествии некоторого времени после этого пришел капитан Аполлон /л. 62б/ к имаму вторично, приглашая его также на сахарный завод. Этот завод был расположен в двенадцати верстах от города Калуги. На завод имам отправился вместе с нами. Когда мы прибыли туда, то нашли владельца завода Жукова приготовившимся, как будто он ожидал прибытия к себе почетного гостя, и перед ним стояли накрытые столы. Мы поняли, что это только благодаря стараниям капитана Аполлона Руновского. Сразу после нашего прибытия нас повели на завод. И вот, на этом заводе такие же, как и на бумажной фабрике, колеса, канаты и котлы, без какого-либо отличия, разве только этот завод значительно грязнее, чем бумажная фабрика. Мы немного расскажем вам о нем. Например, мы видели там много разных сортов свеклы, которая называется на нашем языке «чакулта». На этом заводе все время стоят рабочие, которые /л. 63а/ бросают эту свеклу в котлы, вращающиеся, подобно жерновам. Они размельчают ее, пока она не станет подобна похлебке. Затем эта масса процеживается через льняные полотна (?), и сок стекает вниз, а на полотне остается нечто вроде осадка. Сок кипятится до тех пор, пока он не загустеет и не станет полузатвердевшей крепкой массой наподобие меда. Потом эту вскипяченную массу выливают в другие котлы, быстро вращающиеся, и наконец она становится как застывшее масло. Затем эту вскипяченную массу выливают в формы из белого железа для приготовления сахарных головок. Потом кладут их в очень холодное помещение на открытом ветру для того, чтобы сахар стал твердым, таким, как ты сейчас видишь. И это почти готовый сахар, только в нем остается желтизна, которую необходимо очистить. А это можно сделать следующим образом: нужно взять кости, хорошо пережечь их, /л. 63б/ растолочь пережженное так, чтобы оно стало таким же мягким, как мука. Затем использовать такое его количество, которое необходимо для отбеливания, – так нам сказали на этом заводе, но мы не видели этого [процесса] своими глазами. Закончился этот краткий рассказ. А теперь опишем вкратце, какой почет был оказан имаму жителями города Калуги и всеми, кто посетил его из начальников (ру’аса’ – ед. ч. ра’ис) и правителей (умара’ – ед. ч. амир), генералов и других знатных лиц населения [города]. Мы жили среди них [достаточно] времени, чтобы многое узнать об их образе жизни и достоинствах (вap.: качествах), однако человеку не дано понять истинного положе-ния вещей, подобно тому как сказал Аллах Всевышний: «Даровано вам знания, только немного». Айат. (Коран 17, 87) Но несмотря на это, полагается постоянно человек на знание. И за все это время мы не видели от них – ни от старых, /л. 64а/ ни от малых – ничего, что нам не по-нравилось бы или обидело бы нас словом или делом, тайно или явно, кроме уважения и почета во всем (букв.: и сидя и стоя) и во всякое время (букв.: и днем и ночью) Даже когда мы их встречали на улицах и в обществе (букв.: на площадях и при собраниях народа), они приветствовали нас, снимая головные уборы, рукопожатиями, приятной беседой на устах и тому подобное. А если мы приходили к ним в гости по приглашению или без него, они оказывали нам уважение и предлагали нам то, что было у них из еды и питья. Даже если мы желали совершить молитву в их присутствии, когда наступало время [молитвы], они освобождали для нас помещение (букв.: место) – а это [проявление] уважения к нам с их стороны. Как сказал Аллах Всевышний: «…всякая партия радуется тому, что у нее». Айат. (Коран 23, 55. В переводе М.-Н.О.Османова: «…и каждая группа ликует от того, что досталось ей» [Коран, 1995, 23, 53]) И это все милость Аллаха Всевышнего, которой он одаривает того, кого пожелает, и уважение /л. 64б/ великого императора.
Затем. Вполне очевидно для каждого, кто обладает здравым умом и истинной проницательностью, что я не приукрашиваю события тем, чего не было в действительности. И вместе с тем, возможно, меня упрекнет за этот мой рассказ тот, кто злонравен и слаб убеждением, от кого нет пользы никому. И тогда здесь будет уместным стих относительно того, кто упоминал о красном ожерелье на шее девушек, вот он, этот стих: «На чем основывается низменный, который бранит меня, подобно свинье, которая валяется (Сверху доб.: «пачкается. От автора») в навозе?»
И у меня относительно подобного обстоятельства [есть] удивительный рассказ, который найдут приятным и читатель, и внимательный слушатель. Вот он:
Аллах Великий создал характеры тварей различными. И нет среди всех, кого создал Аллах, на поверхности земли из тех, кто ходит на четырех или двух ногах / л. 65а/ или летает с помощью крыльев, ничего, что было бы лучше человека во всех отношениях. «Мы почтили сынов Адама…» Айат, (Коран 17, 72) т.е. мы признали их преимущество перед остальными созданиями в уме, знании и непорочности среди живых и мертвых и тому подобное. Однако среди них [есть] благонравные и порочные, и подчас иные из животных, зверей и птиц бывают более надежными в отношении совести и более стойкими в отношении защиты чести, более благодарными за благодеяние и более добродетельными. И следовательно, надлежит благоразумным в первую очередь, будь то правитель или кто-нибудь другой кроме него, совершать благодеяние в нужном месте, а не губить его, [совершая его] в адрес того, кто сам не способен совершать добро и кто не бывает благодарным. А также не следует совершать благодеяние никому, пока не испытают его (букв.: не узнают о его методах, не узнают, на что он способен) и не убедятся в том, что он верен обещаниям и может быть благодарным (букв.: и о его симпатии и благодарности)
/л. 65б/ И они (русские) правильно сделали и поступили благоразумно, совершив благодеяние по отношению к нему (Шамилю) и его окружению своевременно (букв.: на своем месте), заслужив [тем самым] одобрение его народа. А если некоторые подлые завистники разрываются на части [от злобы] по этой причине и считают это невозможным из-за недопонимания [положения] дел, [то] «в сердцах их болезнь. Пусть же Аллах увеличит их болезнь! Для них – мучительное наказание…». (Коран 2, 9) Айат. Это потому, что они занимаются клеветой на своих братьев по вере и упоминают о них со злым умыслом, а [также] по причине порочности их тайных помыслов в отношении верующих, и потому, что они [сами] скупы на добрые дела. Однако не следует разумному [человеку] особо торопиться совершать благодеяние, если нет условий для его совершения, и им [также] не следует воздерживаться на долгий срок от своего благодеяния и помощи, если это охраняет их само по себе и служит им защитой в виде выражения его признательности (вар.: и защищает их тем, что им будет обеспечена его [ответная] благодарность) Потому что тогда он (человек, которому оказали благодеяние) будет с достоверностью знать, что было сделано ему, будет благодарным /л. 66а/ за [оказанное] ему благодеяние, хвалящим за сердечность отношений, благодарным за добро, сведущим, достойным похвалы за [свои] дела и благородные качества. И точно так же каждый, кто известен благородными качествами и на кого можно положиться благодаря им, достоин благодеяния и того, чтобы совершить его как можно скорее. (Букв.: достоин благодеяния, его приближения и его совершения) Например, умный, знающий врач не только не может, но и не пожелает лечить больного, пока не осмотрит его, не прощупает его вены и не выяснит причину его недомогания. А когда он выяснит все это истинным знанием, он [может] приступить к его лечению. И точно так же не следует умному человеку проявлять дружелюбие к кому-либо и считать его искренним, пока он [его] не испытает. Поистине, тот, кто [заранее] отваживается на проявление открытости (букв.: честности, беспристрастности) достаточно часто, не испытав [человека], рискует /л. 66б/ в этом [случае] и близок по этой причине к гибели и несчастью (букв.: разложению) И вместе с тем [бывало], что человек оказывал благодеяние нуждающемуся (букв.: слабому, немощному), не испытав его благодарности и не зная его природных свойств (вар.: и не зная, на что он способен) И тот выражал [ему свою] благодарность за это и вознаграждал его, [в свою очередь], наилучшим образом. И может быть, умный человек остерегается людей и не доверяет сам никому из них. Иногда бывает, что он (человек) берет хорька, впускает его в один рукав, а выпускает из другого, подобно тому, кто держит в руке птицу (сокола?), и если она поймает что-нибудь, он использует это и кормит ее этим.
И [также] говорят, что не следует умному человеку относиться с презрением ни к малому, ни к большому из людей, а [также] и животных, однако ему следует испытывать их, чтобы его поступки по отношению к ним соответствовали тому, что он видел с их стороны. И я хочу рассказать вам случай, [из которого видно], что /л. 67а/ человек является самым неблагодарным из созданий. [Это] хороший, полезный пример для того, кто прислушается к тому, что, я говорю, и кто поступает в соответствии с этим.
А суть [рассказа] заключается в том, что [некая] группа людей вырыла колодец, и упали в него золотых дел мастер (ювелир), змея, обезьяна и тигр. И проходил мимо них странник. Заглянул он в колодец и увидел [там] человека, змею, тигра и обезьяну. Подумал он про себя и сказал: «Что может быть лучше, чем спасти этого человека от [общества] этих недругов». И он взял веревку и опустил ее в колодец. Ухватилась за нее обезьяна своей лапой и выбралась. Затем он опустил ее во второй раз, и ухватилась за нее змея и вылезла. Затем он опустил ее в третий раз, и ухватился за нее тигр, и человек вытащил его. Они поблагодарили его за этот поступок и сказали ему: «Не вытаскивай этого человека /л. 67б/ из колодца. Поистине, нет никого более неблагодарного, чем этот человек, и более необязательного и забывчивого, чем он». В особенности [это касается] этого человека. Вероятно, они поняли его суть, [пока находились] в колодце, [и не хотели], чтобы он мог специально причинить [кому-либо] вред. Затем сказала ему обезьяна: «Мой дом находится на горе, недалеко от города, называемого Навадирахт (? – )»  И сказал ему тигр: «Я также [живу] в лесу по соседству с этим городом». И сказала ему змея: «Я тоже [живу] в ограде (вар.: стене) этого города. И если ты будешь проходить мимо нас когда-нибудь, то навести нас, чтобы мы могли дать тебе приют и вознаградить тебя за то добро, которое ты сделал для нас». Но странник не обратил внимания на то, что они сказали ему о неблагодарности этого человека, опустил веревку и вытащил ювелира. Тот поклонился ему в ноги в знак благодарности и сказал ему: «Ты выручил меня /л. 68а/ и, если когда-нибудь ты окажешься в городе Навадирахт, спроси, где мой дом, – а я золотых дел мастер, – и я должен вознаградить тебя за то добро, которое ты для меня сделал». И ювелир отправился к себе домой, а странник пошел своей дорогой. И [вот однажды] после этого [случая] довелось этому страннику совершить путешествие в этот город, и он отправился [в путь]. И повстречалась ему обезьяна, поклонилась ему, поцеловала его ноги и стала извиняться перед ним. Она сказала: «Поистине, обезьяны мало что могут, но ты подожди меня, пока я не вернусь к тебе». Обезьяна удалилась, принесла ему [через некоторое время] замечательные фрукты и поставила их перед ним. Он поел их, сколько ему хотелось. Затем странник [снова] отправился в путь [и шел], дока не приблизился к этому городу. И повстречался ему тигр, пал перед ним ниц, кланяясь ему, и сказал: «Поистине, ты оказал мне услугу. Отдохни часок, /л. 68б/ пока я не возвращусь к тебе». И тигр удалился, вошел в покои (букв.: в одну из стен) к дочери царя, убил ее, взял ее драгоценности и принес их ему. А странник не знал, где он взял эти драгоценности, и подумал про себя: «Эти животные так много сделали для меня (букв.: оказали мне такую большую услугу) А что, если я пойду к ювелиру, – а он беден и ничем не сможет мне помочь, – тогда он продаст эти украшения и получит плату за них, даст часть мне, а часть возьмет себе, он знает стоимость этих [украшений] лучше меня». И странник отправился к ювелиру. Когда тот увидел его, он поприветствовал его и пригласил к себе в дом. И когда он увидел у него эти украшения, он узнал их, а это были те самые украшения, которые он сделал для дочери царя. [Тогда] он сказал страннику: «Подожди, пока я не принесу тебе угощение. Того, что есть в доме, недостаточно, чтобы угостить тебя». Затем ювелир вышел /л. 69а/ и говорит: «Наконец-то представился удобный случай пойти к царю и сообщить ему об этом, хорошо, что мой дом рядом с ним». И он отправился к царским воротам и сообщил царю, что тот, кто убил его дочь и взял ее украшения, находится у него. Царь послал его за ним, и тот привел странника. Когда царь взглянул на него, он увидел у него украшения. Немедля он приказал, чтобы его казнили или подвергли истязанию и совершили обход с ним вокруг города, [а затем] распяли. И когда стали приводить в исполнение этот [приговор], начал странник плакать и причитать громким голосом: «Если бы я прислушался к совету обезьяны, змеи и тигра и их рассказам о человеческой неблагодарности, не случилось бы со мной этого несчастья». И он стал повторять эти слова. Услышала его слова змея и поспешно приползла из своего убежища. Она узнала его, и ей стало ясно, что он в трудном /л. 69б/ положении. [Тогда] она прибегла к хитрости, чтобы спасти его от этой беды. Она уползла, укусила сына царя, [а затем] представилась ему и сказала: «Поистине, ты не поправишься, пока не заговорит тебя этот человек, которого несправедливо наказали». [3атем] змея отправилась к страннику, вошла к нему в тюрьму и сказала ему: «Помнишь (букв.: это о нем), я предостерегала тебя, чтобы ты не совершал добра этому человеку, но ты не послушался, попал в это трудное положение и оказался на краю гибели». Затем она принесла ему лист [растения], который используется против ее яда, и сказала ему: «Если придут к тебе для того, чтобы ты заговорил от змеиного укуса царского сына, напои его соком этого листа, и он поправится. А если спросит тебя царь о твоем положении, расскажи ему правду, и ты будешь спасен, если пожелает Аллах». Поистине, спасение – всегда в правде, точно так же как и то, что гибель – /л. 70а/ во лжи. Затем, действительно, сын царя сообщил ему, что он слышал, что кто-то говорил, что он не поправится, пока не заговорит его этот странник, которого посадили в темницу. И тогда царь позвал странника и велел ему заговорить его сына [от укуса змеи]. Странник сказал: «Нет [ничего] лучше заклинания, однако я вылечу его соком этого растения». И он излечил его от его недуга с помощью Аллаха Всевышнего: напоил его, и мальчик поправился. Обрадовался царь и хорошо вознаградил его, а ювелира приказал наказать, и они его наказали за его ложь и за то, что он уклонился от благодарности и совершил [в ответ на] доброе дело плохой поступок. Случившееся (букв.: это) является подтверждением мудрых слов: «Кто копает [яму другому] – попадает [в нее сам]». (Букв.: кто копает – [тот] падает) Поступок этого ювелира [по отношению к страннику] и его козни против него после того, как тот спас его от гибели, [тогда как даже] звери отблагодарили его и некоторые из них оказали ему содействие, – это поучительный пример для того, кто извлекает уроки, [повод для] размышления тому, кто размышляет, и наставление /л. 70б/ для разумных людей, чтобы они совершали благодеяния и добрые поступки [по отношению к] людям, верным [своим обещаниям] и благородным, [неважно], сразу или потом (букв.: близко или далеко), потому что в этом – здравый смысл, приобретение добра и избавление от зла. И в этой связи я продекламировал наставление своим современникам (букв.: для братьев эпохи и друзей этого времени):
Люди подобны земле, она бывает [разной] –
твердой и мягкой на ощупь.
[Точно так же как] от камня кровоточат ноги,
а сурьма делает красивыми глаза.
Затем. Когда к имаму приходили посетители отовсюду (букв.: из разных краев) из числа знатных людей и лиц, особенно тех, у кого имеется какой-либо высокий сан, [полученный от] царя, великого императора, источника великодушия и благородства, они любезно обходились с ним, доброжелательно беседовали и обращались к нему с хвалебными речами, скрашивая [своим приходом] имаму одиночество и отдаленность от родины. Они подбадривали его /л. 71а/ трогательными (букв.: прекрасными) утешениями и увещеваниями положиться на решение могущественного владыки.
Точно так же и характер большинства из них не соответствует характеру низких людей. Низких среди них ничтожно мало, так что и упоминать про них не стоит – их как бы и не существует (букв.: они – в комнате отсутствия) И это про них говорит великий имам Мухаммед ибн Идрис аш-Шафи’и, да будет доволен им Аллах Всевышний:
Я страдал из-за людей, которые подобны пасущимся животным.
Я презираю людей, воображающих себя великими.
И если бы пожелал мой Господь,
то Он наделил бы их тремя [вещами] –
рогами, хвостами и копытами.
И я не знаю, можно ли это отнести к асхабам и ансарам, к простору народу и государству. А большинство же людей питают к ним (низким людям) склонность, и не только они, но даже и государи различных вероисповеданий. И клянусь Аллахом, в этом – скрытая мудрость, которая нам едва ли будет понятна.
И как хорошо сказал имам аш-Шафи’и, воздавая хвалу скромности и порицая кичливость:
/л. 71б/ Скромность, ты будешь подобна звезде, сияющей смотрящему, на поверхности воды, а это – [признак] высокого (благородного).
И не будешь подобна дыму, поднимающемуся над слоями атмосферы, а это – [признак] низкого (ничтожного).
Затем, при прощании с имамом, они желали ему добра от того, в чьих руках ключи добра и зла, и проявляли по отношению к нему уважение и почет. Они говорили ему: «Мы любим тебя за хорошие качества характера и достоинства, которыми ты прославился среди людей и в странах мира среди всех народов. А мы [всегда] проявляли усердие для людей честных и верных обещаниям, что же касается предателей, то мы никогда не любили предателей и не принимали от них [никаких] оправданий после подтверждения их измены. Будь они прокляты, эти изменники! Поистине, Он (Аллах) не ведет прямым пу-тем всех изменников козни». Таковы были их речи. Что же касается их поступков, то они были еще более добродетельными. Похоже (букв.: как будто), это связано с тем, что у них достаточно ума и опыта в делах, и поэтому /л. 72а/ не безразличны им чаяния людей и открываются им их сокровенные мысли. Мы видели это собственными глазами и [поэтому] не принимали во внимание порочащее мнение некоторых упрямых завистников из числа низких людей, которые считают, что [тем самым] они совершают доброе дело. Клянусь Аллахом, они заблуждаются, и им не будет даровано благо. И в этом смысле хорошо сказал знающий шейх Мухаммад ал-Бусири : «Не ведают глаза света из-за болезни глаз, не чувствует рот вкуса воды из-за недомогания».
Рассказ, сообщающий об искусстве англичанина, известного [по имени] Чафман, который прибыл в город Калугу с двумя сыновьями. Утверждают, что он – самый искусный из людей в выполнении упражнений с различными предметами. Назначил этот англичанин день для выступления (букв.: для этого) во дворцах Калуги, построенных для того, чтобы в них могла собираться знать города для совещания или по другому поводу, и называются эти дворцы на их языке /л. 72б/ «дворянское собрание», а значение его – «собрание эмиров для совещания или для развлечения». А они (эмиры) – это те, которые отличаются от остальных наличием подчиненных при том разнообразии сословий людей, которое существует в России, от самых низших к самым высшим. Самый низший из людей по положению – мужик. Они (мужики) – подчиненные эмиров и слуги их во всем. Они (эмиры) возложили на них поземельный налог (харадж), взимаемый с них каждый год, и они платят им его безропотно. Однако теперь они, по их соизволению, подобны другим свободным людям и вместе с тем платят им этот налог, возложенный на них высочайшим императорским указом после того, как освободил их великий царь. И надлежит другим людям – мусульманам и остальным – последовать этому закону, установленному царем. А наградой им за это [будет] освобождение /л. 73а/ и благодарность за послушание обладателю власти. Подобно тому как повелел Аллах Всевышний по этому поводу в своем благородном Слове: «Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь посланнику и обладателям власти среди вас…». (Коран 4, 62) Айат. «…Пусть берегутся те, которые нарушают Его приказ, чтобы их не постигло испытание или не постигло их наказание мучительное!». (Коран 24, 63) Айат. Понятно тому, кто вдумается, что и имущество, и рабы Божьи являются собственностью Аллаха Всевышнего, который создал их из небытия (хаоса), затем дал им необходимые средства к существованию. Как сказал Всевышний в своем Слове: «Аллаху принадлежит то, что в небесах, и то, что на земле» (Коран 4, 125) и так далее, т.е. имущество, твари и рабы Божьи. И вызывает удивление утверждение некоторых людей, что им принадлежит право собственности над другими [людьми]. И клянусь Аллахом, хорошо сказал по этому поводу Али ибн Абу Талиб , да будет доволен им Аллах Всевышний:
Люди из местности идолов равны, (Букв.: соответственны, одинаковы) отец их – Адам, а мать – Ева.
А если были они своими корнями знатного происхождения, [то] они гордятся этим, кем бы они ни были. (Букв.: и земля, и вода).
/л. 73б/ Не может быть гордости ни у кого, кроме ученых людей.
Они на истинном пути, и для тех, кто ищет верного пути, являются проводниками. (Вар.: и для тех, кто спрашивает совета, являются наставниками).
Достоинство человека – в благодеянии, которое он совершает, а невежды являются врагами ученых людей.
И не является секретом для людей, что в наших краях предки правителей имели рабов из числа жителей наших краев по принуждению. И таким образом прошло много времени, однако был возложен на них и их земли налог, который они должны были выплачивать им ежегодно. Затем сменялось поколение за поколением из [числа] их детей, которые считали, что это право [принадлежит и им] (букв.: что это справедливо и правильно) и что то, что выплачивали их отцам из хараджа, следует [теперь] платить и им, не считая очевидного верховного правителя, и чтобы они были согласны с этим (вар.: и чтобы это Признавалось с их стороны) И нет сомнения в том, что необходимо платить его и теперь представителю власти вообще с тем, чтобы было прекращено это их (потомков) право, учитывая, что пришел конец их правлению, что соответствует упомянутому выше стиху Корана: «Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь посланнику…» (Коран 4, 62) и так далее. Затем /л. 74а/ тот, кто выше его (т.е. мужика) по сословному положению, называется мещанином, а он подобен мулу, рожденному от лошади и осла. Затем те, кто выше по положению, чем они (мещане), – это торговцы. Затем более высокие, чем торговцы, те, кого называют дворянином. Потом граф, потом князь, т.е. эмир, и над ним нет никого [выше], кроме царя (букв.: царей) И эти люди, т.е. упомянутые мужик, мещанин, торговец, граф и т.д., различаемые по сословиям, не имеют возможности переходить из одного сословия в другое, кроме Как по велению закона.
А этот вышеупомянутый англичанин пригласил Шамиля в тот дворец. Мы были вместе с ним, и, кроме нас, не было больше никого из жителей Калуги. И он продемонстрировал нам свое искусство, которое заключалось в том, что он лег во всю длину на квадратный предмет, мягкий, как подушка. Затем поднял ноги вверх, к нему подошел один из его помощников и подал ему длинный круглый /л. 74б/ цилиндр, вытесанный из дерева, который с величайшим трудом могут удержать два человека. Затем положил его на середину его ступней, а он (акробат) лежит и играет [им], вращая его, т.е. перекатывая его тогами, как будто это легкая палка в его руке, и перебрасывает его с одной ноги на другую и обратно поочередно, не прикасаясь руками. А еще он берет длинный обтесанный шест, кладет его [одним] концом на свой подбородок, а сам стоит, и на верхний конец его взбирается его сын и [ложится], перегнувшись [через него], т.е. как будто этот шест вонзается в его живот. И этот человек поднимает шест, а вместе с ним своего сына на подбородке, и оба не шелохнутся, как будто срослись с ним. Это очень удивительное зрелище, не поверит этому тот, кто не видел его своими глазами.
А также он берет небольшие полые шарики величиной с яблоко /л. 75а/ из желтой меди, а их всего шесть шариков, и подбрасывает их в воздух один за другим, и играет ими, подбрасывая их и не давая им упасть на землю. А еще он берет небольшие медные тарелки, а в руках держит два шеста. Затем кладет по одной тарелке на верхние концы этих шестов, а другой шест держит ртом и кладет также на голову другую тарелку, и вращает их [на этих шестах] подобно мельнице и колесам. И таким же образом он вращает пустой сосуд из меди в виде шара, поставив его на кончик шеста, подобного копью. А вещей, подобных этим, у него больше, чем мы упоминаем о них, желая быть краткими. Затем этот человек (акробат) поднимает своих двоих сыновей к себе на плечи, и они стоят, /л. 75б/ заложив руки себе под мышки. А что касается искусства его сыновей, то оно заключается в том, что они ставят стеклянный кувшин на деревянный стул и становятся на отверстие этого кувшина одной ногой. А еще он (акробат) подает им длинный, круглый, гладкий шест, и каждый из них опирается головой на конец поднятого шеста, подняв ноги в воздух и заложив руки под мышки. И это намного удивительнее и труднее первого, т.е. искусства их отца. А что удивило нас больше этого и всего того, о чем мы упомянули, так это их ученая собака. Она играет в особую игру (в тексте: би-канджафата) – квадратные разрисованные листы, известные сейчас у них как карты, в которые они играют, перебрасываясь ими с двух сторон. И эта собака выигрывала у них в большинстве случаев и выигрывала, /л. 76а/ Это удивительнейшее из животных, обученное, подобно человеку. И это огромное достижение людей. Конец.
Глава, в которой упоминается о поездке Шамиля к великому царю,
наградившему его необыкновенными подарками
В 1277/1860-61 году поступил по телеграфу высочайший фирман из города Петербурга, в котором царь приглашал Шамиля к себе. А телеграф – это полый железный провод, протянутый от одного города к другому. Например, они провели такой провод из Москвы в разные стороны – на восток и на запад, на юг и на север, (В тексте: «и обратно») и из Петербурга в Москву, Варшаву, Харьков, Одессу и во многие другие большие города /л. 76б/ для того, чтобы узнать в скорейшее время посредством телеграфа о том, что происходит хорошего или плохого [в мире], и о важных делах. И я думаю, что такие провода дойдут скоро и до наших краев, т.е. до Кавказа. И с легкостью они удовлетворяют свои потребности и достигают желаемого из самых отдаленных мест в кратчайшее время. А это огромное счастье для того, у кого возникают трудности (букв.: для того, кто может достичь желаемого лишь с величайшим трудом) Однако [ему] необходимо внести плату, но этому не надо придавать значения, принимая во внимание приобретаемое благодаря этому удобство, если вдруг случится у человека нужда, которую не удовлетворить никакими стараниями, а [также] с помощью денег. И вполне вероятно, можно сказать, что если бы существовал этот телеграф во времена прошлых халифов и царей, /л. 77а/ то сочли бы его необыкновенным чудом. И нет здесь секрета для того, кто вдумается в это, как и в том, что подобную скорость знает только ветер Сулеймана – мир ему, – который дует месяц в одном направлении и месяц – в другом.
Мы отправились с Шамилем, и нас сопровождали капитан Руновский и фельдъегерь, присланный из города Петербурга для сопровождения имама в пути, а фельдъегерь – это посланец от имени царя, которого срочно посылают по какому-либо специальному важному делу. Имам ехал со своим старшим сыном в великолепной коляске, а мы – в другой, пока не достигли Москвы. Затем мы поехали (букв.: пересели) по железной дороге, построенной между Москвой и Петербургом. И было это путешествие в месяце мухаррам. Давайте дадим краткое описание рассказа о ней (железной дороге), чтобы он стал напоминанием тому, кто видел ее, и назиданием для того, кто считал ее, /л. 77б/ как ты [уже] слышал, вещью удивительной, не поддающейся описанию, появление которой невозможно только благодаря стараниям человека. Вполне вероятно, умный человек, который не видел ее собственными глазами, сочтет [это] невозможной фантазией по причине важности ее значения, однако нет ничего удивительного в том, что она была создана руками того, кто создал упомянутый [выше] телеграф, – так велика степень сходства между ними в отношении удивительного. И известно, что проницательный ум с первого взгляда постигнет то, чего не поймет глупец даже при наличии тысячи свидетелей. Поэтому я ограничусь кратким рассказом и воспользуюсь возможностью напомнить тебе, что они, к примеру, протянули дорогу из города Москвы в город Петербург, выравнивая возвышенные места и засыпая впадины (букв.: опусканием того, что возвышается, и поднятием того, что опущено, путем выкапывания и насыпания земли) и прокладывая железные мосты через водоемы и русла рек. Затем засыпали эту дорогу мелким гравием, чтобы сделать ее прочной, /л. 78а/ и утрамбовали ногами. Затем положили поперек дороги квадратные (четырехугольные) обтесанные бревна (шпалы) и укрепили поверх в длину, вплоть до самого Петербурга, железные полосы (рельсы) в виде двух линий, между которыми расстояние размером в локоть. Ширина этих линий не превышает двух исба’. (Исба’ – мера длины, равная 3,125 см)
Подлинно, я не могу здесь дать изображение этих домов (вагонов), которые летают поверх дороги с большой скоростью, подобно быстрой молнии, /л. 78б/ потому что я не умею хорошо рисовать, как это необходимо [в данном случае]. Кто желает увидеть ее, пусть обращается к русским книгам. А суть заключается в том, что, после того как они сделали квадратные дома, одинаковые по форме вверх и вниз, в длину и в ширину, выкрашенные в различные цвета, каждый из которых вмещает около десяти человек или больше, со всем тем, что необходимо, – а в них зеркала, стулья, подушки и места для хранения всех постельных принадлежностей, – они сделали для каждого из этих домов короткие железные цепи для сцепления одного дома с другим. Затем соорудили впереди них огромный круглый котел из меди, похожий на самовар, в котором кипит чай. У этого котла есть дымоход. В котел наливают воду и разводят под ним /л. 79а/ огонь, и при сильном кипении воды он (поезд) бежит, подобно пароходу по поверхности воды. Во время отправления поезда этот котел издает ужасный звук, то сильный, то слабый, т.е. у него есть рукоять, за которую держится машинист, и если он повернет ее немного в сторону, то раздается звук, неприятный для слуха, а если в другую сторону, не раздается звука. И удивительно, что дома, которые вмещают тысячи мужчин и женщин, едут со скоростью при помощи воды и огня, а этот человек (машинист) между тем держится за рукоять и опускает ее, когда пожелает. Хвала тому, кто создал подобное, и велика его сила, поскольку он подчинил воду и огонь человеку. И то и другое – самые большие силы, и обе они служат ему (человеку) Затем они выстроили великолепные дворцы между двумя городами – Москвой и Петербургом, – чтобы пассажиры, которые едут из одного города в другой, [могли делать] остановки, а в них (этих дворцах) есть все, чего только пожелаешь /л. 79б/ и что радует глаз, из еды, фруктов, одежды и всевозможных вещей, однако все это за деньги, не бесплатно. А чтобы сделать остановки для пассажиров в местах, где это необходимо, [назначено] определенное время по часам. Например, в одном месте – десять минут, в другом – двадцать, в третьем – четверть часа, полчаса, одна восьмая часа, одна шестая часа, одна седьмая часа и так далее. Это определенное количество времени [дается] потому, что среди пассажиров есть те, кто хочет ужинать или обедать, или искупаться, или отправиться в населенные пункты по пути [следования], или по каким-либо другим делам. А для посадки тех, кто едет по этой дороге в Петербург или из Петербурга в Москву, [существует] определенное время, ни раньше, ни позже, а кто опоздает сесть на поезд в соответствии с упомянутым временем, тот остается в этом месте до следующего /л. 80а/ дня, пока этот поезд не приедет вновь. И мы слышали, что для императора, его братьев – великих князей, для его сыновей и для его супруги – царицы или для кого-нибудь из его родственников есть специальный вагон (букв.: дом), в который они садятся и едут быстрее, чем остальные. Закончился краткий рассказ о железной дороге и о том, что с ней связано.
Давайте расскажем теперь немного о том, чего удостоился имам со стороны великого падишаха – средоточия великодушия и щедрости, почитания и уважения. После того как имам и мы сошли с железной дороги, мы встретили на окраине города Петербурга (сразу как только вышли) друга имама и его любимца, умного и сметливого, искусного переводчика, [находящегося] теперь в качестве посланника его величества в хранимом [Аллахом] городе Стамбуле, полковника Богуславского, который /л. 80б/ говорит и переводит на арабском, персидском, турецком, английском, французском и других европейских языках. Тогда он был адъютантом у дежурного генерала, помощника царского министра, который управлял всеми военными делами русского государства. Богуславский был человеком, которому принадлежит первенство в уме, проницательности и верности. Поэтому его неоднократно назначали переводчиком между имамом и великим падишахом, а также между имамом и генерал-фельдмаршалом князем Барятинским. (В «Хронике» ал-Карахи: «а также и между имамом и генералом» [Хроника…, 1941, с. 287; 1946, с. 231]) Мы нашли при нем (Богуславском) великолепную коляску, приготовленную для имама. Этот полковник подошел к имаму, поздоровался с имамом за руку, поприветствовал его в связи с его прибытием и предложил свое гостеприимство. Он говорил с имамом на арабском языке – а у него искусство в нем, какое искусство! А сказал он следующее: (В переводе А.М.Барабанова: «В заключении речи» [Хроника…, 1941, с. 287]) «Добро пожаловать, благородный уважаемый /л. 81а/ гость, приглашенный остановиться у справедливого, великого государя, который никогда не перестает быть щедрым, Вы прибыли в добрый час». Таким образом, они вдвоем поехали в этой коляске, сыновья Шамиля – во второй, а его спутники – в третьей [и ехали] до тех пор, пока не прибыли к дворцам, пятиэтажным или шестиэтажным, а у них большинство домов таких, даже некоторые из них семиэтажные, и остановились в них. Они очень хорошо обставлены и украшены различными тканями, столами и стульями, обтянутыми разноцветной парчой. На них различные яства и множество фруктов, «не истощаемых и не запретных», (Коран 56, 32) и возвышающиеся постели. Как будто это какой-то рай, «плоды которого близки». (Коран 69, 23) Богуславский сказал нам: (Под словом стоит пояснительный значок, на предыдущих страницах относящийся к слову. Вероятно, это ошибка автора) «Ешьте и пейте на здоровье. Это уважение специально тебе оказал царь, о имам!» /л. 81б/ [Имам] поблагодарил за это в соответствии со словами Аллаха Великого: «А о милости твоего Господа возвещай» (Коран 93, 11) и словами благородного посланника Господа Милосердного: «Кто не благодарит людей, тот не благодарит Аллаха Всевышнего, а благодарить благодетеля необходимо». (Хадис)
И что может быть лучше того стиха, который имам продекламировал тогда в адрес великого падишаха, (Слова «т.е. имам – для великого падишаха» добавлены под строкой с пометкой «От автора») вот он:
Обхватили они его шею руками, подобно ожерельям, а [сами] люди, как голуби. (Вар.: «Люди, словно голуби, обхватили его шею руками, подобно ожерельям»)
Затем он добавил к этому стиху в качестве назидания себе и своим асхабам следующее:
Если ты пребываешь в благоденствии, то береги его.
Поистине, прегрешения разрушают счастье.
И не переставай благодарить за него Аллаха.
Поистине, Аллах скор на награду.
И когда покинула меня тоска и охватила меня радость и любовь, то тогда я запел, как соловей на ветках большого дерева, выражая свою откровенную благодарность, подобно тому, как говорил стихами ал-Харири : /л. 82а/ «Когда поют соловьи на своем языке, то…». (Заключительные четыре слова не поддаются точному переводу: букв.: то соловьиные носы прихлебывают глотками (*))
[Потом] я произнес в его адрес (т.е. великого императора) (Слова «т.е. великого императора» добавлены над строкой с пометкой «От автора») другие стихи из разряда золотой руды (букв.: красной золотой руды) и пахучего благовония (букв.: мускуса):
Тебе подобен свет, для которого не существует преград. (Букв.: своими преградами препятствующий)
И влияние твоей власти [уже само] отражает противников. (Букв.: оппонентов)
Тебе принадлежит власть во всех делах, и ты даруешь тому,
кому пожелаешь, и лишаешь того, кого пожелаешь.
Храни тебя Бог от несправедливого притеснения
или чтобы были желанны оба
– тот, кто приносит добро (Букв.: пользу) и кто препятствует [в этом].
Поистине, в своих поступках цари повелевают судьбами,
а иной в свое правление [лишь] точит меч и уничтожает. (Букв.: рубит)
Если я не сообщу тебе о своей беде,
то к кому же будет обращена моя жалоба.
А ты [ведь] возвратишься [к Аллаху].
И если ты не ведаешь того, что меня постигло,
Кто же [тогда] тот, кто внемлет этому и слышит?
Была ли в эпоху другой власти [такая] мощь или кто мог бы
в другое [время] надеяться и покорно молить [о помощи]?
И если справедливостью твоей не будут [исполнены] мои просьбы,
то чьей справедливой воле я подчинюсь и буду высказывать желание?
Какой может быть упрек в мой адрес,
если я обратился со своими трудностями (букв.: своей проблемой),
когда, испытывая боль, я уходил от притеснения. /л. 82б/
Нет, [только] тому, кто отваживается быть справедливым среди людей,
покровительствует Он (Аллах?) в несчастьях,
[ибо] тот возвращается [к Аллаху].
Не упрекай меня, потому что ты [обладаешь] властью,
Которая действительно вершит справедливость в делах,
и ты [ее] исполняешь.
Полковник вышел от нас с этой только что упомянутой речью. Он возвратился примерно через час к нам снова и сел с нами обедать. Потом он ушел.
На следующий день утром он пришел к нам и сказал: «Сейчас мы сначала отправимся к дежурному генералу – помощнику министра, как положено». Мы отправились к нему, а с нами и наш друг капитан Руновский. Когда мы прибыли к дежурному генералу, он поднялся навстречу имаму и приветствовал его словами: «Добро пожаловать! Вы прибыли весьма кстати». И встретил его доброжелательными и подбадривающими словами.
Имам изложил ему свое желание отправиться к министру и спросил, когда ему будет можно это сделать. Генерал ответил ему: «Когда пожелаешь». (В переводе А. М. Барабанова: «…охотно ответил ему: «Когда хотите» [Хроника…, 1941, с. 288]) Он обещал довести об этом /л. 83а/ желании имама до сведения министра, затем сообщить ему ответ относительно его пожелания [встретиться] с министром. (У А. М. Барабанова: «Затем генерал ответил [согласием] на то, что хотели от него в отношении министра» (там же). Имам вышел от него с этими его словами. (У А.М. Барабанова переведено: «…с этими его обещаниями» (там же).
На следующий день утром полковник Богуславский отправился к этому генералу [узнать] в отношении того, о чем спрашивал его накануне имам. Он вернулся от него с положительным ответом.
Мы отправились к министру Милютину в его дом. Нас встретили у него так же, как встретили до этого у его помощника дежурного генерала, с уважением, почтением и приятными беседами. Имам попросил у министра довести до сведения царя о том, что он хочет встретиться с ним, и [спросить], когда это будет ему разрешено. Через день или два пришел высочайший фирман [с приглашением] явиться к царю. И вот мы прибыли в Красное Село. А это селение близ Петербурга, в нескольких верстах от него, [в котором великий падишах живет летом из-за свежего воздуха. Это /л. 83б/ селение окружено садами и деревьями, в нем – неисчислимые красоты. Царь занимался тогда приготовлениями для выезда в военный лагерь, [расположенный] в обширной степи, где находились (букв.: жили) войска в течение двух времен года – весны и лета]. (Текст, заключенный в квадратные скобки, полностью отсутствует у ал-Карахи [Хроника…, 1941, с. 289]). [Когда мы прибыли туда], то мы нашли (Сверху доб.: «продолжение к [словам] «когда мы прибыли…») царя в великолепных дворцах, а у ворот – толпу знатных людей и государственных вельмож, дожидающихся у дверей, когда царь выйдет к ним, как это принято у знати, а особенно тогда, потому что он был занят приготовлениями к выезду. Ему не представилось удобного случая пригласить нас в свой дом, и мы стояли поэтому вместе со всеми [собравшимися] у дверей. Как только император случайно брошенным взглядом увидел имама с лестницы дворца, он направился прямо к нему, не обращая внимания на тех, кто находился вокруг (букв.: по сторонам) Он остановился /л. 84а/ перед Шамилем, а люди, находившиеся там, смотрели на них и удивлялись тому, с каким огромным уважением отнесся царь к Шамилю. Царь спросил имама о его здоровье. Имам выразил свою радость и счастье по поводу того, что видит его снова здоровым и невредимым под [всеведущим] взглядом смотрящего на него глазами милосердия и заботы. Беседа продолжалась недолго. Царь посоветовал имаму поехать в военный лагерь, если он желает полюбоваться зрелищем парада, который Шамиль хотел посмотреть в прежние дни, что не было секретом для вдумчивого, понимающего. Затем царь обратился к находившимся вокруг него почетным генералам и осведомился об их здоровье и просьбах. (Слова «почетным» и «просьбах» отсутствуют в тексте ал-Карахи (там же). Среди них были такие, которые передавали [письменные] прошения его адъютанту, и такие, которые воздерживались [от подачи прошений] и ограничивались тем, что излагали свои просьбы устно. Затем царь поднял руку (У А.М. Барабанова переведено: «…а затем поднимали руку к плечу», так как в тексте ал-Карахи отсутствует пояснительный значок, позволяющий понять смысл, а именно – к какому слову относится глагол, рафа ‘а [Хроника…, 1941, с. 289]. ) /л. 84б/ к плечу – а это знак приветствия у русских, (В тексте ал-Карахи: «у них» [Хроника…, 1941, с. 289; 1946, с. 233])[которого требует обязательный для них закон]. (Текст, заключенный в квадратные скобки, отсутствует у ал-Карахи [Хроника…, 1941,с. 289]) Затем царь сел в ве-ликолепную коляску и уехал со своим адъютантом.
Немного позже из этих дворцов вышел брат [великого императора высокочтимый князь Николай или Михаил], (У ал-Карахи опущен весь этот текст и написано «его брат» (там же)) затем – царица со свитой из знатных женщин. Все они направились вслед за царем в военный лагерь.
После того как они удалились от нас, нам тоже подали коляски, мы сели в них и поехали вслед за ними. С нами [поехал] и вышеупомянутый (У ал-Карахи это слово опущено [Хроника…, 1941, с. 290]) полковник Богуславский.
Когда мы прибыли (У А. М. Барабанова: «приблизились» (там же)) в лагерь, мы сошли с колясок и сели верхом на лошадей, специально приготовленных для верховой езды. Мы остановились, будучи верхом, в стороне, неподалеку от царя, а он /л. 85а/объезжал на коне справа и слева между [рядами] солдат и говорил: «Здорово, молодцы!». (У А.М. Барабанова: «Как ваше здоровье, молодцы?» (там же)) Они отвечали ему в один голос: «Здравия желаем Вашему императорскому величеству!» [После чего он объезжал расположение солдат таким образом, сидя на своем коне, которого описал поэт прекрасными стихами:
И если бы поспешил обладатель коня вперед (букв.: раньше, чем он), то конь полетел бы.
Но, однако, он не спешил.
И сказал также другой поэт , (Сверху доб.: «т.е. знаменитый Имрулькайс. От автора». См. коммент. 156) описывая неутомимого всадника на горячем коне (букв.: горячего коня, всадник которого неутомим):
Он непрерывно испытывал чувство враждебности,
[подобно той], что между быком (Снизу доб.: «а бык – это самец крупного рогатого скота») и овцой. (Сверху доб.: «а овца – это самка рогатого скота»)
И [как будто] он был не взмылен (вар.: не обливался потом), а омывался.
Царь некоторое время отдыхал, а тот конь не сходил с места, если его отпускали между рядами войск, несмотря на шум, бряцание оружия, крики и тому подобное, он (т.е. конь) /л. 85б/ находился среди [них]. Об этом ниже слова поэта, воспевающего своего коня за хороший нрав:
И если сближается лука его седла с уздечкой,
Он грызет удила до тех пор, пока не удалится гость.
И вместе с тем, если бы он оказался в горных ущельях (букв.: горных перевалах мест соединения) и перенес несчастья войны, то он стал бы похожим на коня, которого описал другой поэт (Сверху добавлено: «т.е. знаменитый Имрулькайс. От автора») следующими словами:
Обезображенные, (Снизу добавлено: «Это определение хозяина лошади страшного вида из-за ширины его пасти по причине жестоких сражений (букв.: силы, бедствия войны)») которые рвутся по призыву в бой с теми, кто сплочен (т.е. с одетыми в панцирь), (Слова «т.е. одетые в панцирь» добавлены над строкой с пометкой «От автора») подобно снаряженному жеребцу.
Однако если возникнет необходимость упомянуть о достоинствах коня, то следует описать его теми же словами, которыми описал его поэт:
Он радует меня от боя к бою,
Расточают похвалы ему со всех сторон (Букв.: Хвалят его ему, от него, над ним свидетели) свидетели]. (Этот текст (лл. 85а-85б) отсутствует у ал-Карахи [Хроника…, 1941, с. 290])
Затем. Царица сидела тогда на возвышающемся холме в этой степи (Слова «в этой степи» отсутствуют у ал-Карахи (там же) в палатке, [разбитой на нем для нее, очень просторной. И рядом с ней – несчетное количество знатных женщин и вельмож, /л. 86а/ даже жены братьев великого императора, высокочтимых князей Николая и Михаила, и сестра императора (в тексте: его сестра) Мария]. (Текст, заключенный в квадратные скобки, отсутствует у ал-Карахи; вместо него записано: «Царица сидела на возвышающемся холме в палатке с женщинами» [Хроника…, 1941, с. 290])
В тот момент, когда царь приказал войскам, конным и пешим, пройти перед ним, – [а царица наблюдала с высокого холма, и мы [находились] в стороне, поблизости от него] (Текст, заключенный в квадратные скобки, отсутствует у ал-Карахи (там же)) – на нас ударил проливной дождь [из дождевых туч, полных воды и разразившихся наконец дождем], (Текст в квадратных скобках отсутствует у ал-Карахи (там же) так что промокла [вся] наша одежда, оружие и все, что было там, [настолько, что] как будто их вытащили из пруда, полного воды, [а тучи [ведь] не подчиняются указу царя. А царь продолжал свой объезд (букв.: продолжал совершать свое дело) И всякий раз, когда проходила перед ним группа верховых или пехотинцев, он говорил: «Здорово, молодцы!» И они отвечали ему в один голос: «Здравия желаем Вашему императорскому величеству!» А группы эти (подразделения?) /л. 86б/ не походили одна на другую в средствах передвижения, одежде и форме. Более того, у каждой из них (этих групп) был особый вид формы, отличающийся один от другого. Например, среди них [есть такие], головные уборы которых позолочены, сделаны спереди с изображениями орлов, и издалека кажется, как будто на головах у них птица из чистого золота в сиянии, великолепии и блеске, Одежда их также позолочена в большом количестве (вар.: во многих местах) И лошади их все как одна по цвету и величине, как будто бы их отливали по форме. Таким образом, перед ним прошло множество (букв.: бесчисленное количество) групп, различающихся одеждой, вооружением и лошадьми. И когда мы спросили того, кто был тогда там, об их количестве, он ответил нам, что их [количество] достигает сорока тысяч или больше. Что же можно тогда сказать о тех, кто остался в городе /л. 87а/ Петербурге, не выезжая в степь. И [прав?] тот, кто считает, что могущество этого великого императора – исключительно воля Всевышнего. При виде его могущества наше количество и наше снаряжение подобно пригоршне земли в пустыне или капле воды в море (букв.: комнате воды в море); и тот, кто вступает (Букв.: распространяет) в борьбу с ними [русскими], подобен летучим мышам, налетающим на горы, и маленьким птичкам, вступающим в поединок с людьми. А у кого вызывает сомнение то, о чем я говорю, пусть [сам] проверит, [совершив] поездку в Россию. Лучше увидеть, чем услышать. А что касается того, кто танцует в полуденную жару, придавая большое значение собственной тени, то, несомненно, он обнаружит [вскоре], что она исчезает вместе с солнцем или [что она становится] подобно свету лампы, зажженной днем]. (Текст, заключенный в квадратные скобки от л. 86а до л. 87а включительно пропущен у ал-Карахи [Хроника…, 1941, с. 290])
Затем великий император объявил благодарность начальнику войск за то, что он нашел в хорошем порядке их организацию. /л. 87б/ И другим так следует. После того как прошли всадники, вслед за ними вышла пехота. Среди пехотинцев находился его сын. (Снизу доб.: «т.е. сын императора. От автора») Он шел так же, как и все, и делал то же, что делали они. Когда царь увидел его в рядах пехоты, он показал Шамилю на него и сказал: «Видишь этого мальчика? Это мой сын». Прошел перед ним также [другой] его сын в другом ряду, и царь указал на него имаму, как и в первый раз, с такими же словами. Затем вышел отряд всадников, лучше, чем предшествовавшие, [снаряженные] оружием, лошадьми и выправкой (букв.: станом) Нам сказали, что это лучшая часть из находившихся там войск. В их авангарде находился старший сын царя – его престолонаследник (букв.: наследник высочайшего императорского престола последнего) [в отличном обмундировании (букв.: отлично вооруженный) Он проехал перед ним на коне, а за ним [другие] всадники. И вот, когда он приблизился к [тому] месту, где находился его отец, [оказавшись?] сзади него, тот отдалился немного от него, довольный им, отдавая должное ему и его положению (букв.: отдавая ему честь) /л. 88а/ (Текст на лл. 88а-88б не совсем ясен и целиком опущен у ал-Карахи (там же). Это потому, что установленный [у них] закон не делает различия между отцом и его сыном для [находившихся] под его покровительством в случае нарушения. А иначе какой смысл в совершении глупых поступков, которые не представляют ценности и не помогают делу. [Это] подобно той ситуации, [когда человек], который преимущественно занят управлением, сам не ощущает его воздействия.
Редко кто в этих краях не вступает на путь обучения и не заботится о воспитании ума (букв.: о сохранении разума) и [не принимает участия в военных] учениях (Букв.: тренировках) с приобретением вражеских трофеев. [Ведь известно, что] у тех, кто невнимательно относится к домашнему животному на пастбище, оно кормится чем попало (букв.: тем, что можно найти из полезного и вредного), и они не понимают того, что не имеют ни малейшей возможности достичь желаемого. Они подобны в этом тому, кто пытается заставить корабли плыть по суше, а это то, что не приемлют ни разум, ни чувства (букв.: ни ум, ни традиция)
И что может быть лучше /л. 88б/ того, что сказано по такому случаю:
Ты желаешь спасения, а не идешь по его пути.
Поистине, корабль не может плыть по суше.
И как замечательно сказал другой, когда он восхвалял скромность и отсутствие тщеславия следующими словами:
Скромность, ты будешь подобна звезде,
сияющей смотрящему, на поверхности воды,
а это – [признак] высокого (благородного)
И не будешь подобна дыму,
поднимающемуся над слоями атмосферы,
а это – [признак] низкого (ничтожного)
Затем великий император, его сыновья, братья и все войска (в тексте: и все другие войска) возвратились с поля промокшими. Мы тоже сели в коляски и прибыли (в тексте: пока не прибыли) в Царское Село, а значение его на их языке – селение, принадлежащее царю. Он живет здесь (Букв.: в нем) вместе со своей семьей большей частью летом по причине хорошего воздуха в нем. От него до самого Петербурга [проходит] железная дорога /л. 89а/ Император [может] добраться по ней в мгновение ока, если пожелает]. (У ал-Карахи предыдущий текст, заключенный в квадратные скобки (лл. 87б-89а), опущен, а последняя фраза выглядит следующим образом: «После мы в колясках вернулись обратно и отправились в Петербург» [Хроника…, 1941, с. 290]) Затем мы возвратились из этого прекрас-ного селения в Петербург, после того как завершился смотр войск. По прошествии двух или трех дней после этого мы отправились к генерал-[фельдмаршалу князю Барятинскому], (Текст, заключенный в квадратные скобки, отсутствует у ал-Карахи (там же) который всегда уважал имама и любил его. Он находился тогда в селении, выстроенном на морском берегу, протянувшемся до Петербурга. [Оно называется Петергоф, что означает на их языке – селение, принадлежащее прежнему царю Петру Великому. Подобным образом увековечивались имена основателей селений и городов, к примеру Александрии и Маджидийи. А первый – это город, известный благодаря основателю его Искандару зу-л-Карнайну, (На полях доб.: «или Искандару ар-Руми. От автора») а второй – покойному султану Абд-ал-Маджиду, оба они [находятся] во владении /л. 89б/ великого султана Османского государства Абд ал-Азиз-хана.
После того как мы увидели в этом превосходном селении то, что удивляет слушающего, не говоря уже о смотрящем, я упомяну здесь о некоторых из его диковинок для того, кто желает]. (Текст, заключенный в квадратные скобки, отсутствует у ал-Карахи [Хроника…, 1941, с. 290]) Мы прибыли туда из Петербурга по морю на пароходе, принадлежащем брату величайшего императора великому князю Константину Николаевичу, а он был командующим всеми военно-морскими силами России. [А пароход – это удивительное двухэтажное сооружение, в котором есть все, чего пожелает душа и что радует глаз. Обстановка его из красного бархата ослепляет великолепием]. (Этот текст отсутствует у ал-Карахи (там же). Нас расположили во дворце великого царя, окруженном тем, что не поддается описанию, /л. 90а/ После того как мы пообедали, нас пригласили к генералу, находившемуся в других императорских дворцах. Имам вошел к нему с полковником Богуславским. Мы оставались в прилегающем к нему помещении до тех пор, пока не окончилась их беседа. Затем мы вошли к генералу, и последнее, что он сказал имаму (в тексте: ему) при прощании, было: «Поистине, я люблю тебя как родного брата. А сейчас я отправляюсь в другое далекое государство». [Он тогда страдал болезнью ног и поэтому отправлялся туда]. (Этот текст отсутствует у ал-Карахи [Хроника…, 1941, с. 291]) «Пиши мне о своих делах, и я буду тоже писать тебе и не забуду тебя, хоть и удалюсь от тебя в далекую страну». [И посмотри на их величайшее уважение по отношению к имаму и любовь к нему и почитание, подобных которому мы не слышали нигде в мире, точно так же, как не было вместе с тем [нигде больше] ненависти (вар.: вражды), которая крепла между ними и имамом вот уже тридцать лет /л. 90б/ или больше. Любовь изменчива, подобно тому как говорят: «Добро друга твоего подобно уксусу, в который превратилось твое вино». (Здесь игра слов: хилл «друг»; холл ‘уксус’) И как прекрасны слова другого: «Любовь после вражды становится крепче».
А то, что соответствует этим словам, [возможно], вызвано усталостью. И [хотя это] самое трудное для людей, но [тем не менее] вызывает стремление (букв.: подчинение) [к миру] без труда. (Не очень ясен перевод текста)
И мне нравятся [следующие] (букв.: их) слова в этом смысле:
Между мной и тобой в любви [существует] взаимная связь,
возникшая из таинства этого мира.
Наши души любили друг друга
еще до сотворения Аллахом Адама из глины.
Однако клеветник, может быть, не одобряет того, о чем я рассказываю. [Тогда] я скажу: «Погибните вы все! (букв.: погибните вы с вашей «щедростью»!) Вы никогда не видели добра».
И здесь будут уместны слова поэта, который сказал в отношении им подобных: «Гнев его завистников, ярость его врагов пусть видит зрячий и слышит внимательный».
Неудивительно, что всякий недоброжелатель находит сомнительным подобное обстоятельство, которое получает одобрение со стороны каждого благородного, сведущего и опытного в делах. Это напоминает ситуацию, когда один глаз /л. 91а/ не желает [видеть] другой глаз, и потому разделены они кончиком носа.
И что можно сказать (букв.: ты думаешь) о людях, которые пасутся подобно животным? Это их имеет в виду имам аш-Шафи’и, и да будет доволен им Аллах Всевышний, когда он говорит:
Я страдал из-за людей, которые подобны пасущимся животным.
Я презираю людей, воображающих себя великими.
И если бы пожелал мой Господь,
то Он наделил бы их тремя [вещами] –
рогами, хвостами и копытами.
Разве не так? И сказал [также] другой, описывая большинство тех, кто не обладает умом:
Люди хвалят только умерших и тех,
кто разлучился с ними и кто отдалился.
И если бы умер даже [сам] дьявол, несмотря на его обольщение,
то [все равно] сказали бы: «Как прекрасно то, что было!»
И поэтому имам временами приводил в пример своему народу слова поэта, изображающего людей, не делающих различия между добром и злом:
Я покинут в обществе [людей],
которые не признавали долга воспитанного [человека].
И они продали самое главное! (Букв.: И они обменяли голову на хвост)
/л. 91б/ Все люди – одинаковы (букв.: равнина), [но] они различаются умом, воспитанием и происхождением. Подобно тому как чистое золото и медь схожи цветом, однако предпочтение отдается золоту. [Также] и дерево – если бы от него не исходил приятный аромат, то люди не делали бы различия между деревом и топливом.
И если твое мнение полностью соответствует тому, о чем мы рассказали, то станут абсолютно понятными тебе эти слова поэта:
Самое ценное (букв.: полезное) из благодеяний то, о котором люди не сожалеют.
Подлинно, человек с честью узнает тех из людей, кто обладает ею.
[Эти слова] относятся только к этим людям, потому что они понимают их смысл в том, что касается благородства, и поступают в соответствии с его значением. И подтверждается это тем, о чем мы высказали здесь свое суждение.
Все, о чем я рассказал здесь, [представляет собой] благоприятную почву для всякого беспристрастного и образ действий каждого раба божьего, благородного, оказавшегося среди тех, в чьих характерах нет духа справедливости. А они [ведь] блуждали по пустыням страдания /л. 92а/ и сожаления, в самых плохих местах и по самым запутанным дорогам. Мы обращаемся за помощью к Аллаху Всевышнему против [всего] того, что отрицает знание и служит упрочению глупости и невежества]. (В «Хронике» ал-Карахи текст, заключенный в квадратные скобки (лл. 90а-92а), Отсутствует [Хроника…, 1941, с. 291])
Затем, когда мы вышли от генерала, мы вошли в сад великого царя, который находился на берегу моря. В этом саду [находятся] дворцы, принадлежавшие прежнему царю Петру, [упомянутому выше, известному у них необыкновенным умом и дипломатией. Ему приписывается также большинство мероприятий, касающихся порядков, которых требуют их законы. Мы видели в этих домах обстановку и даже чашки, из которых Петр пил чай, а также другие предметы, которые остались от него и [сохранились] до нашего времени. Они хранят их как память для последующих поколений]. (Текста в квадратных скобках нет у ал-Карахи; вместо него написано: «…который установил большинство российских порядков» [Хроника…, 1941, с. 291; 1946, с. 235]) В этих домах хранятся его мантия, шарф и туфли его жены Екатерины, которая управляла делами российского государства после смерти Петра, [т.е. когда она стала ца-рицей /л. 92б/ у них]. (Слова, заключенные в квадратные скобки, отсутствуют у ал-Карахи [Хроника…, 1941, с. 291; 1946, с. 235]) Там же находятся старые монеты, на которых изображена женщина в короне. Они были отчеканены во времена Екатерины. [В этом же саду находится и оружие, инкрустированное драгоценными камнями, такими, как яхонт, изумруд, и им подобными. Там же находится лошадь покойного царя Николая, вернее, чучело лошади. Она стоит подкованная, оседланная, как будто живая. Жилы ее проступают в положенных местах под шкурой. Безусловно, нас удивило то, что хранилась эта лошадь в великолепном дворце, и мы даже пришли в замешательство от того, что ей не надо давать корм. Слава тому, чья мощь велика настолько, чтобы создать подобное]. В этом дворце находятся знамена мусульман, захваченные в наших краях (букв.: в стороне наших жилищ) или в других местах во время битв, а также там находятся серебряные медали, которые обычно прицепляются на грудь /л. 93а/ тех, кто проявил отвагу в битвах. На них выгравированы выражения, известные у нас: «Кто думает о последствиях, тот не храбр», или: «Это знак храбрости», «Этот юноша – совершенна в битвах его отвага», «В битвах подобен льву», или: «Эта медаль – дал ее имам тому, кто проявил храбрость среди людей» и тому подобное.
Мы видели также топор, которым отрубали головы. И говорят, что его захватили в битве у Кутиша , [одного из селений Дагестана, где произошло сражение между имамом и русскими]. (Текст, заключенный в квадратные скобки, отсутствует у ал-Карахи (там же). Там же – знамя Султана Даниял-бека [Елисуйского, который изменил имаму, бежав оттуда к русским. Известно, что, если человек изменяет, он – низок, а тот, кто низок, – изменяет. А предательство, если оно имело место, – позор].
Если вам ясно то, о чем мы рассказали, упомянем вкратце /л. 93б/ о диковинках этого сада, чтобы иметь представление об этом подобно тому, как говорят: «О тот, кто появился утром на свет в [лучах] света». (Текст не совсем ясен)
Знай, что в нем есть различные позолоченные фигуры, каких не увидеть на всей земле, как мы слышали. Среди них – фигура, стоящая на огромном камне в пруду с водой, пристально смотрящая в небо. Из нее ключом бьет вода, подобно столбу, высота которого в воздухе превышает двадцать локтей. У другой вода бьет из ноздрей, у третьей – из пробора ее головы, у четвертой – из пальца, у пятой – из половых органов, как будто она подмывается, у шестой – из-под мышек. Есть фигура в виде лягушки, из нее тоже бьет фонтан. И множество других подобных фигур. Они как будто сделаны /л. 94а/ пустыми, затем установлены с помощью железных колес. Затем были сделаны круглые желоба и проложены под землей наподобие провода. По ним подвели к этим фигурам воду, и она бьет из них, как из пустых, через отверстие, обмазанное смолой.
Как много создано умом человека, и нет сомнения в существовании того, чему не перестаешь удивляться. Между тем, пока мы ходили по этому саду, обращая свое внимание то на одно, то на другое, то направо, то налево, мы подошли к деревянной скамейке, установленной в этом саду, чтобы сидеть. Мы стали садиться под взглядами присутствовавших. И тогда брызнул на нас легкий дождь. Мы удивленно (букв.: внимательно) посмотрели и сказали: «Что за чудо! Сегодня солнечный день, на небе нет ни одного облачка, откуда же этот дождь?» Тогда сказал один из нас: /л. 94б/ «Этот дождь из этого дерева». Другой счел его глупцом и произнес: «О глупец! Как может идти дождь из этого зеленого дерева. На нем нет ничего, кроме листьев». Тот ответил: «Это ты – глупец. Поистине, русские заставили идти дождь из сухого дерева, не говоря уже о зеленом, или ты не видишь, что они заставили течь воду из медных фигур, на которых нет совершенно влаги, и уж тем более из дерева, в котором есть естественная влага. И разве одно не удивительнее другого?» Затем, после того как нам не удалось разрешить их спор и снять завесу невежества и непонимания с того, что они пытались постичь, они подошли к этому дереву, протерли свои глаза и поняли, что на них пелена, которая мешает им видеть. Они увидели, что у дерева полые ветви и листья, сделанные из железа, окрашенные в зеленый цвет. /л. 95а/ Клянусь Аллахом, оно – как будто одно из деревьев этого сада. А хитрость заключается в том, что вода льется наподобие дождя из его ветвей. Оно сделано с полыми корнями под землей. У основания его, в том месте, где корни сходятся, сделан кран. К нему подведена издалека вода. Когда они хотят, чтобы из него шел дождь, то поворачивают кран в сторону. Корни впитывают воду, пока она не достигнет ветвей, и под силой собственного давления в местах выхода вода выливается из ветвей. Когда же они хотят прекратить движение воды, то поворачивают этот кран в другую сторону. Закончился рассказ об этом саде и о том, что с ним связано. (Текст о фонтанах Петергофа (л. 936 и далее до л. 98а включительно) полностью отсутствует у ал-Карахи [Хроника…., 1941, с. 291])
Завершение рассказа об оружейной палате (вар.: о помещении, в котором хранится оружие, –, силах-хана), упомянутой раньше. Когда мы вошли /л. 95б/ в нее, мы увидели там седло, уздечку и оружие, украшенное бриллиантами, известными у нас как алмазы. Этот камень ценится у русских так же, как яхонт, изумруд и другие. Это (т.е. оружие и седло) – подарок покойного султана Махмуда, отца главы ислама султана Абд ал-Азиза, покойному царю Николаю в знак дружеского расположения к нему. Мы также видели там подарок персидского шаха и подарки других царей.
Затем, после того как мы возвратились из Петергофа, упомянутого выше, в город Петербург, мы отправились на пароходе по морю в крепость, укрепленную для них, (Сверху доб.: «т.е. для русских. От автора») построенную руками заключенных посреди моря. Она называется Кронштадт. Между нею и Петербургом небольшое расстояние. Пароход тот принадлежал великому царю, славному князю Константину – брату /л. 96а/ нашего царя. На нем мы ездили в Петергоф вместе с главнокомандующим. Об этом было упомянуто.
А теперь я расскажу вам вкратце об этой крепости для того, чтобы этот рассказ был свидетельством мощи русского государства. Когда мы прибыли туда, мы были доставлены на большие корабли, которые стояли там в семь рядов и которые были снабжены большими орудиями. Эти орудия расположены одно над другим по [всем] четырем сторонам, чтобы было удобно стрелять в противника в любом его положении. Нам сказали, что количество орудий на одном корабле больше ста, но мы точно не знаем их количество. Мы только не видели в России других орудий, подобных этим по толщине и длине. У нас тоже были большие орудия в Дагестане, но они уступали этим по величине. Они были оставлены в селении Аргвани (Аргуна) и в крепости Цатаних , /л. 96б/ в крепости Зирани и в крепости Каркиб , в селении Карата и в селениях Ириб и Чох. Первое селение – это крепость, из которой бежал Даниял-бек Елисуйский. А второе – из которого бежал храбрый наиб, ревностный лев Исмаил Чохский. Предлагаем вам небольшой рассказ о высоких качествах и блестящих достоинствах их обоих в стихах и прозе – то, что рассказывал один из ученых Дагестана, людей опытных и знающих, о том, что многие из этих качеств и даже большая часть их не свойственны остальным людям и героям. Я долго говорил о них (этих качествах) прежде, и вот он снова возвращается к разговору о них и с гордостью говорит тебе о них обоих, сравнивая их с остальными соперниками, потому что оба они были самыми славными и самыми достойными асхабами имама, [выделяясь] своей храбростью и отвагой в сравнении с теми, кому не свойственны ревностное отношение к вопросам чести и твердость духа (букв.: кто не освобождается ревностно от позора и не обладает крепостью души) и кому не хватает достаточно сил, /л. 97а/ чтобы доказать свою преданность имаму (вар.: сплотиться около имама) на словах и на деле, не считая тех, кому присущи горячее сердце и красноречивый язык. И поистине, они оба, т.е. Даниял-бек и Исмаил, наряду с этим, [а также] и подобные им обоим, стали отдаляться. Однако они прибегли к обману в разговоре с ними со всех сторон, потому что они оба знали о горячности их языка и сердца в присутствии имама, – так что они могли осудить их и сурово приговорить их. И потому описал их дагестанский поэт красноречивыми словами, как хорошо он сделал: «Так пусть же будет гибель, и горе, и проклятие (букв.: уничтожение) этому подлому сброду!»
Примечание. Сущность того, что мы говорили об этих правителях в тех, кто походил на них, [отражена] в большинстве рассказов, хвалебных и порицающих. А лучше всех об этом сказал поэт, хотя бы и намеком (букв.: тайно, скрыто) В действительности дело обстояло совершенно не так. Напротив, это было следствием их [собственного] осуждения и безрассудства, о чем мы [уже] говорили, /л. 97б/ Они упрекали самого имама, как это видно из [нашего] изложения. А [как [известно], тот, кто оскорбляет пророков – мир им, – тот, вполне вероятно, оскорбляет и Аллаха Всевышнего, потому что Он послал их (пророков) к людям с истиной – да убережет нас Аллах от их упреков (букв.: от этого)! И поэтому связывает Аллах Всевышний свое желание с их пожеланиями и свое негодование с их негодованием, когда Он – великий и славный – говорит: «Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь посланнику и обладателям власти среди вас…». (Коран 4,62) Айат. И приказал нам Всевышний повиноваться прежде всего Ему, и, во-вторых, повиноваться Его посланнику, и, в-третьих, повиноваться правителям. (Слово «правителям» добавлено между строк с пометкой «От автора») И нет сомнения в том, что, согласно этому повелению здесь, это обязательно, иначе и быть не может. И истинно, тот, кто противится повиновению, [поступает] вопреки [этому повелению], так же как и то, что необходимость этого [повиновения является] средством защиты от [совершения] предательства (вар.: является гарантией от совершения предательства) И [вытекающий] из вышесказанного вывод [заключается] в том, что большинство правителей повиновались приказам имама, даже если они и /л. 98а/ противоречили ему в некоторых делах. Известно, что большая часть правителей не лишены неповиновения ни в наших краях, ни в других местах, так как причиной этого (т.е. нарушения приказа) являлись сильные желания (страсти), так же как и то, что противоположное этому становилось предметом ненависти. [Таким образом], вышеизложенным опровергаются попытки этих людей (букв.: их) приписать присущее им [самим] чрезмерное безрассудство и порицание всему народу.
И здесь уместно привести слова, сказанные относительно этих правителей, что они заняты злоупотреблениями и расточительством и, более того, что они развели огонь притеснения среди подданных, который [является] началом всех несчастий и невероятно большой смуты. И нет такой силы, которая была бы способна устранить управление и власть, и это – очевидная истина для разумных людей. Это то, что мне стало ясно в результате этих слов о них. А истинным знанием обладает только Аллах Всевышний.
После того [как мы осмотрели эти корабли и то, что на них из огромных пушек и военного снаряжения, подобных которым не существует, будь то винтовки /л. 98б/ или орудия, и все то огромное количество всего того, чем заполнены эти корабли летом и зимой,] нас привели в помещения, в которых неисчислимое множество кузнецов. [Одни из них изготовляют только болты (гвозди?) для кораблей, другие – листовое железо [для обшивки кораблей]. Часть из них делает другие заготовки для кораблей, пушек и тому подобного, т.е. у каждого из них есть определенное занятие, которое они не прекращают ни днем, ни ночью, ни летом, ни зимой, укрепляя эту крепость день за днем. Сейчас она подобна стене Александра зу-ль-Карнайна, о которой упомянул Аллах Всевышний в благородном Коране, а рассказ о ней известен, и поэтому я не привожу его здесь]. (Тексты, заключенные в квадратные скобки, отсутствуют у ал-Карахи [Хроника…, 1941 с. 291]) У этих кузнецов есть огромный молот (У ал-Карахи иначе: «Мы видели у них огромный молот…» [Хроника…, 1941, с. 291-292]) весом, как нам сказали, в тысячу пудов или больше. И несмотря на его вес, /л. 99а/ его приводит в движение с легкостью один человек при помощи железных колес. Этот молот расплющивает громадный, до красна раскаленный кусок железа немногими ударами так, что делает его тонким. [Мы видели там множество подобного этому и удивительного.
Затем мы возвратились из этой крепости в город Петербург и через день отправились на стекольный завод, т.е. туда, где из стекла делают кувшины, чашки, лампы. Например, они делают основу стекла из песка. Он становится по мягкости подобен растопленному на огне меду. И когда они хотят сделать чашку, то берут небольшое количество стекла, размером с горсть, затем подносят его к сильному огню на железном стержне, и, когда оно покраснеет и размягчится так, что буквально стекает со всех сторон, его выносят на холодный воздух, /л. 99б/ надувают посредством этого стержня как пузырь и вращают рукой до тех пор, пока он не застынет и не станет обыкновенным стаканом. Если же они желают его раскрасить, то передают его рабочим, находящимся в других помещениях, где есть колеса из камня. Они режут по [поверхности] стакана [специальным] ножом и делают различные рисунки. На этом заводе есть лампы из стекла, обрамленные в серебро, каждая стоимостью в триста рублей.
Затем мы отправились на Монетный двор. Он находится в крепости в Петербурге, укрепленной большими каменными стенами, которая называется Петропавловская крепость, а вокруг нее – глубокая гладкая вода, по которой ходят корабли. А в центре крепости – превосходная высокая церковь, превышающая сто локтей в высоту. Похоронен там император Николай, отец нынешнего великого императора, а рядом с ним – могилы остальных /л. 100а/ русских царей на Монетном дворе [работает] большое количество искусных мастеров. И среди них – те, которые кладут в огонь слитки чистого серебра, и когда они покраснеют, помещают их между двумя большими железными катками (валами?), которые вращаются подобно колесу и прессуют (букв.: соединяют) эти плиты и раскатывают их до известной им величины. Затем они [вынимают] их после раскатывания и разрезают на вес аббаси (Абаси – иранская серебряная монета весом ок. 8 г, равная 4 шахи (здесь: 20 копеек) и шести шахи, (Шахи – мелкая иранская монета; 6 шахи соответствовали 30 коп) или двух шахи, или полтинника (букв.: половина маната) (Манат – серебряный рубль) с помощью других железных валов, чтобы отчеканить на слитках точно так, как кузнец продырявливает подковы лошадей при помощи железного орудия. После этого другие их шлифуют, остальные лудят их с обеих сторон, потому что сначала их чеканят черными при помощи этих двух валиков. Потом взвешивают их на многих весах, которые находятся одни /л. 100б/ над другими, или в три этажа – верхний, нижний и средний. И монеты, отчеканенные указанным образом, одинаковые по весу, падают со средних весов подобно тому, как падают зерна пшеницы в маленькой мельнице из желоба. А остальные – более тяжелые и легкие – падают с верхних и нижних. И то, что падает с них, собирает служащий и возвращает мастерам, чтобы отчеканить их вторично до тех пор, пока они не станут одинакового веса и размера. У каждого из этих рабочих есть самостоятельное занятие, в котором не принимает участия никто другой из них, т.е., согласно этому порядку, одни из них, например, только делают серебряные слитки, другие – разрезают их, третьи – просеивают то, что отчеканено, с помощью удивительных железных сит. Четвертые только считают монеты, пятые /л. 101а/ наполняют посуду [различной] емкости и [специальные] сумки и относят их в другое помещение, чтобы отчеканить монеты и их достоинство (букв.: качество), т.е. чтобы отчеканить монеты в деньги. (Слова: «т.е. чтобы отчеканить монеты в деньги» добавлены снизу с пометкой «От автора») Некоторое количество денег они помещают в [специальное] отверстие, пока оно не заполнится, после чего монеты сбрасывают(ся) на нижний [уровень], постепенно, [проходя таким образом последовательный процесс] чеканки, большая часть [работы] при чеканке монет осуществляется при помощи железных машин, т.е. рабочие не обременены большим количеством работы. И если использование огня Ибрахимом, железа (меча) Давудом, людей и духов Сулейманом и моря Мусой, – мир им, – [если все это] называлось чудом, совершаемым святым, [то] в этом случае нет ничего удивительного, так как совершается оно пророками. Но чудом из чудес является то, что все это делается не пророками и не теми, кто способен на это, тем более что последняя пророческая миссия была завершена вот уже тысяча двести восемьдесят два года тому назад.
И таким образом самые достойные уже ушли. (Сверху под значком V доб.: «те, кто [были] триста лет назад» с пометкой «верно») И /л. 101б/ вполне вероятно, что это было подобно чуду, хотя и не считается чудом по своей сути. И если ты спросишь, почему ты говоришь, что то, о чем было упомянуто [выше], подобно чуду, я отвечу: «Потому что большая часть того, о чем мы говорили в отношении всего этого, не может быть делом рук [какой-либо] другой группы людей по причине того, что они бессильны совершать подобные чудеса, – так считают многие. Однако большая часть людей не исключают возможность подобного чуда, считая это возможным. А что касается другого мнения, то это не считается чудом само по себе у людей Сунны, поскольку чудо – это удел только высокочтимых пророков, и оно не может быть приписано кому-либо еще.
И поскольку человек бессилен совершать подобные чудеса, даже если и совершает святой то, что не под силу [простому] человеку из подобных [чудес], например такое, как полет его в воздухе, или получение полной пригоршни золота из воздуха, или превращение камня в слиток золота (букв.: в золотую руду), и тому подобное, то [и] тогда это не называется настоящим чудом, /л. 102а/ а называется чудом, [совершаемым] святым, т.е. рукотворным чудом, как об этом упоминается в наших книгах».
Когда мы возвращались с Монетного двора, то встретили по пути зверинец, т.е. помещения, в которых находятся ручные звери – различные виды птиц и диких животных – обезьяны, крокодилы, змеи, тигры, медведи, шакалы, ласки, гиены, быки, удивительные видом и нравом, дикие кошки, дикобразы и тому подобное, всех видов и пород, будь то птица или животное, даже попугай, одна из его разновидностей, а это птица, которая знает язык, т.е. понимает то, что ей говорят, и [сама] произносит иногда слова. Мы видели в этих помещениях: медведя белого, как снег, и черного, как уголь, /л. 102б/ и обезьян, и обезьян с детенышами, и другие их разновидности. Шкура у них как у летучей мыши, а лицо как у человека, без каких-либо [признаков] различия. А живут они в клетках, подобно птицам. Что касается льва – царя зверей, то мы не видели среди них более кроткого и терпеливого, чем он. И поэтому сравнивают с ним благоразумного храбреца. Каждый раз, когда на него наступают, он становится еще более терпеливым и спокойным. Однако если он настигнет человека в своем гневе, то он растерзает его мгновенно и погубит его, подобно тем терпеливым и кротким, которым лучше не досаждать. А что касается шеи, обладательницы хитрости и острого зрения после орла, господина птиц, и волка, /л. 103а/ [то] говорят, что у волка нет обоняния, он охотится только ночью по причине остроты зрения. Он видит издали и нападает. А если бы было у него обоняние такое же, например, как у собаки, то сильно увеличился бы наносимый им вред. Говорят также, что у змеи нет слуха – по этой причине уменьшается вред, на-носимый ею. А если бы она обладала таким же слухом, как и зрение, то она пользовалась бы и тем и другим, наблюдая за человеком издали, и [притворялась бы], как будто бы [это] она несчастная, на которую человек внезапно нападает по причине отсутствия у нее слуха и убивает ее или может быть сам убит. (Слова: «или он может быть убит» добавлены под строкой с пометкой «истинно») Она лишена одного из пяти органов чувств – как это хорошо, как хорошо! И находится змея в закрытом ящике. Когда владелец этих животных поднял крышку ящика для того, чтобы могли посмотреть, она поднялась со своего ложа, как будто хотела укусить, а язык ее был подобен сиянию пламени, только без дыма. Она пятнистая, а яйца у нее такие же, как у голубя. Хозяин взял ее осторожно со спины, затем обернул вокруг шеи, как веревку. /л. 103б/ Толщина ее превышает толщину руки, но не достигает толщины бедра. Нам сказали, что у нее нет яда, и тем не менее он (владелец змеи) не гарантирован от вреда с ее стороны, (Доб. снизу: «т.е. ее коварства. От автора») поскольку змеиный яд опасен для человека. Таким образом, не следует благоразумному доверяться своему врагу и полагаться на него. И если он продолжает дружить с ним и демонстрирует ему свою любовь, тем не менее надо постоянно быть осмотрительным по отношению к нему и [не забывать] о мерах предосторожности [на случай] его предательства и [ненадежности] его верности, потому что он отравляет [жизнь] и приятность его общества обманчива во все времена. И он, благоразумный, [должен] знать, что невозможна дружба между ними никогда, поскольку он уже натерпелся от него горя. У меня есть по этому поводу удивительный рассказ. А [заключается] он в том, что описываемая змея, как известно, обладает хитростью и обманчивостью [поведения]. Сказала она однажды лисе, – а лиса ведь более хитрая, чем змея, как принято считать: «Поистине, я хочу дружить с тобой в нужде и горе и не разлучаться с тобой». Обрадовалась лиса этому, и они пошли вдвоем, /л. 104а/ И вот, когда они подошли к берегу реки, сказала змея лисице: «О сестрица, (В тексте: «братец») поистине, я не умею хорошо плавать, ты это делаешь лучше, чем я. Перенеси меня на своей спине, [ведь] мы же договорились о выполнении обязательств по отношению друг к другу (букв.: о взятии на себя обязанностей, неприятных для одного из нас, другим) А я – немощная, и если ты не перенесешь меня на своей спине, то я останусь здесь, а это – огромная беда для меня». Лисица усадила ее на себя, и [змея] отправилась в путь. И вот, когда они достигли середины реки, змея неожиданно обвилась вокруг ее шеи и сказала ей: «Я покажу тебе сейчас свое мастерство». Удивилась лисица ее поступку и говорит: «О сестрица, что за коварство и обман? Разве возможно такое между двумя друзьями (букв.: братьями) Разве ты не стала другом для меня? И разве мы не заключили договор между собой об этом?» На что змея ответила лисице: «Я тебя не слышу /л. 104б/ сейчас совершенно. Да и разве возможна дружба между змеей и лисицей?!» Когда лисица убедилась в том, что вежливость разговора не подействовала на нее и не дала результата, сказала она ей: «О, сестрица! Дай мне срок с тем, чтобы у тебя была возможность испытать меня в отношении того, о чем мы договорились (вар.: Дай мне срок, с тем чтобы я могла доказать тебе то, о чем мы договорились)». Сказала ей [тогда] змея: «Давай поскорее, а не то я задушу тебя». И она стала погружать ее [в воду?] понемногу в таком положении. Тогда лисица попросила ее приблизить свою голову, чтобы сказать ей что-то. Когда же змея наклонила свою голову к ней, чтобы послушать, что же она хочет ей сказать (букв.: ее завещание), – [а это] на самом деле было обманом, – лисица схватила зубами ее за голову, и змея мало-помалу стала чувствовать, что она сползает с ее шеи полностью, и упала в воду, а голова ее во рту лисицы. И вот она переправилась с ней через реку и остановилась у дороги, положила бездыханное тело змеи, вытянув ее в длину, /л. 105а/ и сказала ей с насмешкой: «О сестрица, когда ты будешь дружить с кем-нибудь еще после меня, то будь честной в своих поступках и не вздумай кривить душой». И пошла дальше. И поскольку лиса обманула и льва, так что он даже уподобился ей в кознях, и его можно сравнить с ней, я расскажу здесь другой забавный рассказ, в котором она проявила свое искусство. Вот он: заболел однажды лев, и навестили его звери, кроме лисы, и волк оклеветал ее. И сказал волку лев: «Когда она придет, дай мне знать». И когда она пришла, волк сообщил ему. И лев упрекнул ее за это. Сказала [тогда] лиса: «У меня есть лекарство от твоей болезни». Лев сказал: «Что же это такое?» Она сказала: «Шерсть на ноге волка. Нужно, чтобы ты пошел, оторвал клок и смазал [больное место]». Ударил лев своими когтями по ноге волка, а лисица убежала.
После этого [злополучного] дня проходил мимо нее волк, истекая кровью. И сказала ему лиса, /л. 105б/ насмехаясь над ним: «О обладатель красной лапы! Когда ты будешь садиться рядом с царем, то посмотри на то, что получилось из-за тебя, и [впредь] придержи свой язык. Ты проиграл». Обрати внимание на остроумие лисы и бедственное положение волка, [которого] постигло зло обмана и происки со стороны лисы. И не доверяйся ей подобным. Не рой яму другому (букв.: кто копает, тот падает) Сказал Всевышний: «…Разве ждут они чего-либо другого, кроме пути первых поколений?». (Коран 35, 41. Начало суры («Но злое ухищрение окружает только обладателей его») опущено. В переводе М.-Н.О. Османова: «Неужели они ожидают чего-либо иного, кроме того, что постигло древние поколения?» [Коран, 1995, 35, 43]) Всякого, кто не дружит истинно, постигает неудача и утрата. Да убережет Аллах от [подобной] неприятности и бесчестия, поистине, Он – милосердный, всемилостивый. Этот рассказ завершился.
Мы спросили у владельца этих зверей, чем кормят ту змею и когда ее кормят. Он сказал, что пища ее – это курица, кролик или птица и тому подобное. И говорят, что она может удушить хитростью даже быка. Однако мы не видели этого своими глазами. Ее не кормят больше одного-двух раз в неделю, чтобы она не была в состоянии принести вред.
Из [всего] этого становится ясно, что слабым является только тот, у кого доверчивое сердце, и не секрет для думающего, в чем лекарство от этого, /л. 106а/ Конец]. (Этот текст, заключенный в квадратные скобки (лл. 99а-105б), полностью отсутствует у ал-Карахи [Хроника…, 1941, с. 292])
Дополнение о том, что осталось
Когда имам вознамерился возвратиться из Петербурга, он захотел вторично встретиться с великим императором, который оказал ему великую честь, что не скрыто от разумного и проницательного. А что касается того, кто не видит и не понимает этого в действительности, то пусть он умрет от чрезмерности этого [великодушия, потому что сам] он никогда не делал добра. А причина этого [желания имама встретиться с царем заключалась] в том, что когда его величество проявил в отношении имама бесконечное уважение, оказал ему возвеличение и почет и покрыл крыльями своего сожаления и сострадания то, что имело место со стороны имама в прошедшие дни вражды, то имам счел для себя обязательным отблагодарить императора лично и от всего сердца выразить благодарность за все его благодеяния и милости к нему, чтобы это способствовало /л. 106б/ увеличению благоденствия и исчезновению бедствия. Как сказал Аллах Всевышний в своем благородном Коране: «Если возблагодарите, Я умножу вам; а если будете неблагодарны… Поистине, наказание Мое – сильно!». (Коран 14, 7) И имам попросил у его царского величества разрешения на эту встречу.
И вот фирманом властным и постановлением славным было разрешено имаму то, о чем он просил, и велено прибыть к царю. А я, мой брат Абдурахим и друг имама, приставленный к нему от высокого государства капитан Руновский, остались в помещении, находящемся перед тем, куда ввели имама.
Царь беседовал с имамом долго, /л. 107а/ Я не знаю, о чем они тогда разговаривали, только, когда имам вышел от царя, его лицо сияло от сильной радости и удовлетворения (букв.: веселья), вызванных тем почетом и царской щедростью, которые он увидел. [Это было] такое огромное уважение, которое превосходит все упомянутое прежде. Среди подарков царя имаму была очень дорогая золотая сабля, подаренная рукой уважения и почитания. Не иссякнут источники щедрости, стекающие с кончиков его пальцев. И проросли щедрые деревья его благородных качеств и достоинств: «Он – море, которое я проплыл вдоль и поперек. И я его преодолел, [достигнув] благодеяния и доброты у его берега».
Пусть не придет тебе в голову, слушатель, что это (Сверху доб.: «т.е. принесение в дар сабли и тому подобного рукой славного царя. От автора») – вещь обычная для каждого из великих [людей] и правителей, не говоря уже о чужеземце, – вовсе нет. Подобное бывает только один раз в сто лет, и то не со всяким, /л. 107б/ У всех дел – назначенное время, у каждой вещи – предел и мера.
И известно, что среди живущих в Калуге не было никого, кроме Шамиля, кому была бы преподнесена в дар такая сабля в то время. Всякое совершенство есть совершенство и не может быть иным. И я думаю, что Аллах лучше знает. Поистине, причина того, что имаму была выделена эта сабля среди остальных подарков, – это проявление огромной благодарности со стороны великого императора своему высочайшему Господу за то, что им была одержана победа над тем, кто сражался с ним этой саблей, и выражение тем самым благодарности за его победу над ним. А это (На полях под значком доб.: «т.е. совершение добра в ответ на зло. От автора») – из-за совершенства ума. Не постигнет этого никто, кроме тех, кого наградил Аллах здравым умом и истинным пониманием, в отличие от того, кто не понимает этого в действительности.
Сказал [имам] Али, – да будет доволен им Аллах Всевышний: «Если ты уважаешь врага своего, то /л. 108а/ помилуй его, отдавая ему должное за то, что одержал победу над ним». И он также сказал: «Не может быть зла большего, чем месть». (Здесь возможен другой перевод: «Не может быть превосходства (вар.: господства) рядом с местью» (не совсем ясно значение слова ; в словаре есть: «господство, верховенство». Смысл перевода остается примерно тем же). И не лишены смысла слова мудреца, тайное значение которых не скрыто от разумного.
Затем царь пригласил к себе меня и капитана Аполлона Руновского, который был тогда со мной. Когда мы приблизились к нему, то мы приветствовали его по обычаю русских, т.е. наклоном головы. И вот я увидел признаки веселья и радости на его лице и природной живости, до причине чего называют его обычно люди царем с добрым сердцем, [верным] слову и делу. Он побеседовал со мной кое о чем. Например, он спросил: «Как ты нашел Петербург?» и прочее, и прочее. Я отвечал ему в меру своих знаний и ума. Затем он обратился к Руновскому /л. 108б/ и сказал ему: «Поистине, я доволен твоей службой». [Затем] он вышел, мы также вышли вслед за ним из его дома и отправились в Петербург.
Через день после этого пришли посланцы царицы с дорогими подарками для жен имама и его дочерей. Они показывали имаму все подарки, которые были с ними, приговаривая: «Это – для такой-то, это – для такой-то», называя имена каждой из них по отдельности. Я перечисляю здесь эти подарки, чтобы они выглядели более наглядно в глазах внимательного и любознательного слушателя. Среди подарков были трое четок из жемчуга, стоимостью каждые из них в триста рублей. Две четырехугольные коробки, в каждой из которых – птица из золота, издающая удивительные трели. Мы не видели подобного прежде никогда в жизни, /л. 109а/ Эти коробки были сделаны из бумаги. Две булавки из золота, украшенные драгоценными камнями, прикалываемые к платью на груди, которые предназначались для двух жен имама, и такие же – для всех его дочерей. Забыть эти непрекращающиеся милости со стороны царя и царицы мог только тот, кому недостает справедливости и мужества. И как еще может отблагодарить их Шамиль в ответ на это почитание, кроме как пожеланием добра им обоим. А в начале этой книги было уже достаточно сказано относительно молитвы с пожеланием добра – остается [только повторить это]. С этими подарками и великим почетом возвратился имам из Петербурга, скованный /л. 109б/ и плененный цепями оказанных ему милостей и связанный по рукам путами проявленного по отношению к нему почитания. О, если бы я был пленен тем, чем он пленен, и связан тем, чем он связан, потому что каждый пленник – связан, но не каждый связанный – пленник. [Об этом стоит] подумать! Однако когда я вспоминаю закон наших людей в отношении содержания пленников, то дрожь идет по телу и мрачнеет мое лицо (Букв.: то содрогается моя кожа и сжимается веселость моего лица, подобно ежу, До которого дотронулись палкой) от стыда [при сравнении] с тем, что мы видели здесь. И ты убедишься тогда, что в основе этого – различие сердец [в отношении мягкости и жесткости]. И не секрет для простых людей, что благодеяние по отношению к совершившему зло [является] редким явлением и что, поистине, благодеяние было завещано всеми пророками – мир им – своим народам, и особенно Исой, сыном Марьям, – духом Аллаха Всевышнего, и нашим пророком Мухаммедом, и другими. Но однако же это (Снизу доб.: «т.е. благодеяние по отношению к совершившему плохой поступок») – редкое явление среди людей.
/л. 110а/ Глава с упоминанием того, что даровал Аллах Всевышний рабу своему, обладателю ума Шамилю, при содействии верного его друга капитана Руновского, который был приставлен к нему великим императором в 1277 (1860) году. Знай, что когда Руновский узнал, что царь желает оказать уважение и почет Шамилю, [взяв его] под свою опеку, которая не унижает того, кто поселился у него и не обижает, – и поэтому он постоянно оказывал милости по отношению к нему (Шамилю) с тех пор, как тот поселился у него, – Руновский захотел [сам] выяснить положение [дел] Шамиля – доволен ли он в глубине души тем, что сделал для него царь, или осталось у него еще какое-либо другое желание, о котором он не сообщил царю, с тем чтобы постараться исполнить для него то, что осталось [у него из желаний], /л. 110б/ если такие были. И Руновский увидел, что имам благодарен Аллаху Всевышнему и [очень доволен] царем за все милости. Однако оставалось в душе имама еще одно желание, о котором он не сказал Руновскому. Руновский старался понять, что это за желание, по своему обыкновению, прежде всего хотя бы из беседы о его (Шамиля) положении. И он понял предмет желаний имама, а также то, что [Шамиль считал], что осуществление его представляет большую трудность. Он даже находил это дело недостижимым. И вместе с тем Руновский был убежден в [возможности] осуществления его для Шамиля, по милости Аллаха Всевышнего и с помощью великого царя, а [также] благодаря стараниям [самого] Руновского.
В один из дней Руновский покинул нас, подобно удоду, [улетевшему] от Сулеймана, – а рассказ о нем известен – и через некоторое время возвратился в Калугу с удивительнейшей по нраву личностью, которую звали Корженевский. Он пришел с ним к имаму, сам сел рядом с имамом, а того посадил /л. 111а/ в стороне. Они долго беседовали. Корженевский рассказывал имаму разные события и истории о том, что видел он в Петербурге и Москве. А речь его – красивая, но не похожа на нашу. Более того – все, что он говорит, – удивительные слова, [непонятные] нашим умам. Мы тогда сказали сами себе: «Кто это? Какой-нибудь ангел, или дух, или святой, скрывшийся от людей?» И узнали, что это был обычный смертный, а не ангел и прочее. Во время этого разговора Руновский сказал: «О, имам! Долгое время я искал лекарство для твоего сердца и наконец нашел это лекарство, – и он указал на этого человека, – в лавках Петербурга и доставил его тебе бесплатно. Пусть он поможет в устранении твоих забот, которые до сих пор остались у тебя в помыслах еще с того времени, когда ты был на Кавказе».
Мы удивились ему и этим его словам и подумали, что он подшучивает над имамом. Когда Руновский увидел /л. 111б/ наше неодобрение в его адрес в связи с тем, что он не раскрывает сути дела, для того чтобы у него было доказательство того, что он понял тайное желание имама, он сказал: «О имам, поистине, остался в твоих помыслах узел, завязанный еще в Дагестане. И я надеюсь при содействии Аллаха Всевышнего развязать его с помощью этого лекарства. И тогда все твои желания будут исполнены». (Букв.: и тогда не останется у тебя желания, кроме того, которое есть)
Имам удивился его словам и захотел узнать, что это за узел. Тогда Аполлон Руновский сказал: «Твоя дочь Наджабат родилась с искривленными ногами. Я думаю, что она страдает от этого и постоянно жалуется Аллаху Всевышнему. И будь спокоен, истинно, Всевышний исправит их с помощью этого лекарства в короткое время».
Мы удивились тогда его проницательности и пониманию того, что было [самым] сокровенным в сердце имама, хотя он совершенно ничего не сообщал об этом ни ему, ни даже никому из нас. Мы поняли, /л. 112а/ что он (Руновский) заслуживает доброго обхождения, достойного звания и положения, где бы он ни был. После этого в душе имама наступило полное удовлетворение. И если бы у него были крылья, то он полетел бы от сильной радости. Через несколько дней после этого [разговора] этот человек принялся заниматься лечением ног Наджабат, дочери нашей сестры госпожи Захидат. Он сказал ей в первый день лечения: «Посмотри сегодня на свои ноги и запомни их вид. Поистине, ты не увидишь их больше такими с этого дня, если этого пожелает Аллах Всевышний». Мы тогда посмеялись и сказали: «Может быть, он шутит? Неужели он способен на подобное искусство, которого не достигли ни калужские, ни дагестанские врачи?»
Но не прошло после этих слов и пятнадцати дней или даже меньше, как он полностью исправил ей ноги. И не было употреблено там /112б/ ножа или какого-нибудь другого инструмента, кроме простого бинтования ее ног лоскутами. И хвала Аллаху, господину миров.
С этого дня Руновский стал еще более дорогим человеком для имама и его семьи. И имам не знал, каким образом отблагодарить и вознаградить его. Затем, после того как этот искусный врач Людвиг Корженевский выпрямил ноги Наджабат, имам дал ему тысячу рублей в благодарность за то, что он сделал. И если бы ему сказали тогда, что ему надлежит отдать для выпрямления ее ног все, чем он владеет, то он не поскупился бы дать все, чем он владел, – настолько была велика его радость по этому поводу, с которой не сравнится никакая другая. Пусть каждый испытает сам, а потом говорит о том, чем он руководствовался в душе, – добро ли это было или зло.
Остаток из диковинок города Петербурга
Когда мы находились там, то нас доставили в одно место, где находилась группа звездочетов и предвещателей. У них книг /л. 113а/ такое количество, что не счесть, и очень длинная подзорная труба, в которую видны звезды даже днем.
Разве не удивительно, что они показывают тебе в эту трубу любую звезду, какую только ты пожелаешь, и в любой части неба [благодаря] изучению науки о звездах, которая является запрещенной для чтения и изучения у нас, и в то же время среди людей есть такие, которым разрешается это, принимая во внимание приносимую [ими] пользу.
Первый довод, [т.е. запрещающих], состоит в том, что звездочет часто сообщает о том, что скрыто от многих людей. Невежественный же человек, который слаб в своей вере, думает, что звездочет знает сокровенное, и [поэтому] сердце его приходит в смятение, а сам он приходит к ложному представлению о существовании сотоварищей у Аллаха Всевышнего в этом [знании сокровенного], поскольку только Он (Аллах) – тот, от которого ничто не скрыто ни на земле, ни на небе, «знающий скрытое и явное, великий, превознесенный». (Коран 13, 10)
Довод разрешающих состоит в том, что в знании злополучной или счастливой звезды /л.113б/ заключается польза для путешественников, воюющих и тех, у кого есть какие-либо другие цели, так как тогда они могут пускаться в желаемое [предприятие] или воздержаться от него в зависимости от выпавшей на их долю звезды.
Так пусть же будет дозволенным все то, что приносит пользу человеку, – оно не должно быть запрещено. «У всякого есть направление, куда он обращается». (Коран 2, 143) А Аллах Всевышний более сведущ в сущности дел.
Заключение рассказа о том, что встретил мой отец саййид Джама-луддин ал-Хусайни, как пожелал того Аллах Всевышний, со стороны известных людей (Букв.: мудрых, разумных) государства российского – благословение ли это было или награды, известность которых не нуждается в упоминании.
Первое, что дошло до меня от него, – это то, что фельдмаршал князь Барятинский, который ниспослал на области [Дагестана] белое и желтое (серебро и золото), – и хороши для него в этом отношении слова красноречивого поэта, прославляющего щедрость: «На кончиках пальцев его тучи щедрости, [которые проливают] дожди белого серебра и золота», /л. 114а/ [т.е.] когда он приблизился к Телетлю – селению, расположенному вблизи от горы Гуниб в Центральном Дагестане на расстоянии нескольких верст [от нее], он пригласил его (Джамалуддина) к себе, а Джамалуддин тогда жил в Телетле, и заверил (Снизу доб.: «т.е. князь») его (Джамалуддина) в безопасности, поскольку он был [представителем] российского государства. И это после того, как узнал этот фельдмаршал князь Барятинский, что Джамалуддин был человеком, который совсем не стремился на земле к возвеличиванию и [не обладал] пороками, справившись о его достоинствах и заслугах у правителей Дагестана и знатных людей из них – Хаджи-Кебеда Унцукуль-ского, отмеченного верностью и разумом, и подобных ему, [обладающих] теми же [качествами].
Затем, после завоевания Гуниба, мой отец переселился оттуда в селение Нижнее Казанище, расположенное поблизости от крепости Темир-Хан-Шура, и жил там некоторое время. И когда он возымел Намерение отправиться в священный дом Аллаха (т.е. Каабу) и посетить святые места, он (Барятинский) отправил его в путь /л. 114б/ с большим почетом и многочисленным имуществом, [а также] написал для него пропуск [с правом беспрепятственного перемещения] из одной крепости в другую, даже написал в нем свое имя, чтобы было достигнуто желаемое, и дело его было успешным и благополучным, и чтобы сам он пребывал в спокойствии и безопасности.
Сначала ему содействовал генерал-адъютант князь Меликов – командующий войсками на Кавказе, в Дагестане, Газикумухе, Чар Тала и так далее, а также князь Чавчавадзе, завоевавший почет и уважение в Дагестане, известный здесь достойным поведением и управлением, как мы о нем слышали от авторитетных лиц. Поэтому сказал один из мудрецов: «Подлинное не ошибается». А у равнинных жителей есть по этому поводу следующая пословица: «Благородный не совершает непродуманных поступков». (Асилдан хатайа чахмас – пер. с кумыкского: «Благородный не совершает непродуманных (вар.: случайных) поступков») [Ему содействовал] также генерал-майор Лазарев, правитель Центрального Дагестана, хорошо знающий о положении [дел] в Дагестане, (Букв.: о его положении) /л. 115а/ прекрасно знакомый (Букв.: чрезвычайно (до крайности)) с управлением делами жителей Дагестана [в смысле] опыта и политики. (Сверху доб.: «т.е. что генерал-майор Лазарев был наиболее осведомленным о положении жителей Дагестана. Это истина. От автора»)
Рассказал мне об этом имам Шамиль, который уже много лет знал их характеры и который достоин того, чтобы узнали о подобных ему, потому что он управлял ими в течение долгого времени и заставлял их подчиняться порядку после того, как они были свободным народом, у которого не было предводителя в делах. (Букв.: в том, что между ними)
Затем, когда мой отец стал собираться в хаджж, его проводили с таким почетом, которого не забудет ни тот, кому недостает справедливости, ни тот, кто далек от предательства и измены, подобно тому как сказал [Пророк], – да будет над ним мир: «Кто не благодарит людей, тот не благодарит Аллаха Всевышнего, а благодарить благодетеля необходимо». (Сверху доб.: «Хадис. Верно») И об этом говорится также в начале этой книги в соответствующем месте.
[Его проводили] из одной крепости в другую, и когда он остановился в городе Тифлисе, он написал мне письмо, /л. 115б/ Вот его содержание:
«От дряхлого старика саййида Джамалуддина
отраде глаз сыну Абдурахману, –
мир над вами и милость Аллаха Всевышнего.
А затем. Когда я прибыл в город Тифлис, я встретил [одного] из знатных людей [этого города], известного князя, генерала от инфантерии Орбелиани , обладателя ума, совершенства, благородства и знатности, обладателя благородной династии и великих заслуг. Он узнал меня, выслушал мои слова, приветливо встретил, оказал мне достойное гостеприимство, почтил меня высоко и дал мне в это далекое путешествие богатое снаряжение. – да увеличит Аллах его достоинства и влияние день за днем. Я доволен им в высшей степени и не в состоянии ничем отблагодарить за его милость, кроме как пожеланием прославления [его] и [оказания ему] милости /л. 116а/ со стороны Аллаха Всевышнего.
Он оказал мне такой [незабываемый] почет, и я пишу вам это с целью известить [вас] о [своем] удовлетворении и уважении по отношению к нему. Я доволен им и желаю ему добра во всякое время. Будьте довольны и вы им и желайте ему добра, если вы мои сыновья и если вы меня любите.
Затем. После того как я встретил с их стороны упомянутый почет, я стал серьезно готовиться к отъезду с этой прекрасной, благородной целью, однако был вынужден остановиться в хранимом [Аллахом городе Каире], где настигла меня страшная болезнь и я оказался прикованным к постели в течение долгого времени. И ухудшилось положение настолько, что я был даже близок к смерти. И прошло время хаджжа в этом году, и по этой причине я оставался здесь в течение этого продолжительного времени с тех самых пор, как я приехал в джумада ал-аввал (Пятый месяц лунного календаря) прошлого года. Затем, по милости Аллаха Всевышнего, я почувствовал некоторое облегчение, силы вернулись ко мне и я снова почувствовал себя легко и хорошо. (Букв.: я вновь ощутил легкость и приятность жизни)
/л. 116б/ Да пошлет вам Аллах Всевышний вечное здоровье и благополучие. С миром».
Я рассказал вам об этом в доказательство обилия его (Сверху доб.: «т.е. князя Орбелиани») щедрости и широты его души. А потому, кто забудет о великой милости, подобной этой, и многочисленных дарах, для того будут уместны [здесь] слова красноречивого поэта, прославляющего великодушного героя, известного своим благоразумием и щедростью, а он – это эмир Ма’н ибн За’ид аш-Шайбани, которому нет подобных в этих двух качествах:
Говорят, что у Ма’на не прибавляется имущества.
А как может увеличиваться имущество у того, кто его отдает?
И если изменится [его] положение, то только и останется,
что вспоминать о нем и о его добрых делах.
Когда бы ты ни пришел к нему, ты видишь его радующимся,
как будто это ты – дарующий ему, а он – принимающий дар.
Если он проходит по долине, то плачут по нему холмы,
а если он проходит по суше, то плачут по нему пески.
/л. 117а/ Привыкли к щедрости его рук, (Букв.: от рук его исходит только щедрость)
даже если бы он пожелал измениться,
не повиновались бы ему его пальцы.
И если бы не было у него ничего, кроме его жизни,
то пожертвовал бы он ею, [не задумываясь].
Да укрепится в своей вере в Аллаха просящий его!
А это – известный эмир Ма’н. Это о нем рассказывали, что некий поэт прибыл к его воротам, но не удалось ему повстречаться с ним из-за того, что у Ма’на были могучие стражники. [Тогда] он написал на куске дерева следующий стих:
О, щедрость Ма’на, который живет (Букв.: подсказывающая Ма’ну о моей нужде) моей нуждой,
и нет у Ма’на равного тебе заступника.
И поэт бросил эту доску в воду, которая текла к дому Ма’на. И когда увидел ее Ма’н и прочитал, он послал за поэтом и дал ему сто тысяч дирхемов, а эту доску положил под ковер. Каждый день он доставал эту доску из-под ковра, читал этот стих и давал ему по сто тысяч дирхемов, пока поэт не собрал /л. 117б/ четыреста тысяч дирхемов за четыре дня. На пятый день поэт ушел. И когда Ма’н потребовал его к себе, то не нашел его больше и сказал: «Я правильно сделал, что давал ему каждый день по сто тысяч дирхемов, пока не осталось в казне ничего».
А вот что также рассказывают о нем. Пришел к нему однажды некий поэт в маджлис (собрание), в котором он не был некоторое время. И когда он пришел и вошел к нему, Ма’н спросил его: «Что у тебя под мышкой?» Он сказал: «У меня родился ребенок». Ма’н спросил его: «Как ты его назвал?» Поэт сказал: «Я назвал своего ребенка Ма’ном». Затем он сказал ему: «Это самое достойное и самое благородное имя». И Ма’н приказал дать ему тысячу динаров. Затем поэт сказал: «Твоя щедрость превосходит щедрость всех людей [на свете]. И стала твоя щедрость святилищем для великодушных людей». И он приказал дать ему [еще] тысячу динаров. Тогда поэт сказал:
/л. 118а/ Ты щедрый человек, и щедрость для тебя – самое главное. А если ты ее утратишь, то кто же будет одаривать нуждающегося?
И Ма’н приказал дать ему [еще] тысячу динаров. Тогда поэт сказал:
От лика твоего стала земля сияющей, и из глубин твоей души
струящаяся влага [омывает] стан.
И когда поэт прибыл к нему [снова], Ма’н сказал: «О, довольно, поэт! Клянусь Аллахом, не осталось в казне ничего». После этого поэт произнес другие слова:
О могила Ма’на! Каким образом ты скрываешь его щедрость,
которой были переполнены и суша, и море.
И вышел этот Ма’н однажды на охоту, и отлучился он от своего войска, а с ним был только его слуга. И охватила его сильная жажда. Он стал искать воду, но не нашел ее. И вот, когда он находился в таком положении, вдруг явились три невольницы с тремя бурдюками воды. И он набрал у них воды, и они напоили его. Затем он обратился к своему слуге и сказал ему: «Дай каждой /л. 118б/ из них по десять стрел», – а их наконечники были из чистого золота (букв.: из красной золотой руды) И сказала одна из них: «Клянусь Аллахом, подобными достоинствами может обладать только эмир Ма’н ибн За’ид аш-Шайбани. Пусть каждая из вас скажет что-нибудь о нем. Поистине, он достоин того, чтобы сказать о нем стихами».
И сказала первая:
Он вставляет золотые наконечники на стрелы
и бросает их великодушно и щедро во врагов,
[чтобы] были они лекарством от ран для больных
и саваном для тех, кто обитает в могилах.
И сказала вторая:
От щедрости своей он бросает во врагов
стрелы с наконечниками из чистого золота,
чтобы тратил их раненый, когда его поражают,
и покупал на них саваны, сраженный ими.
И сказала третья:
На воюющие стороны от чрезмерной щедрости его
распространяются его достоинства – на приятелей и недругов.
/л. 119а/ Наконечники его стрел отлиты из золота,
чтобы не мешало ему сражение оставаться щедрым.
Не слышали, чтобы кто-нибудь еще обладал подобными качествами. Какой благородный юноша! И кто еще может сравниться с такой известностью своей щедростью и милостью среди людей! И разве «Красивое Напоминание» – не самая величайшая вещь для людей, и разве не превосходит оно все остальное? (Букв.: и у него достаточно превосходства) Разве что только есть еще слова, которые сказал поэт:
Сохрани для себя навсегда «Красивое Напоминание», (На полях под значком доб.: «т.е. остается это имя и после смерти. От автора» (имеется в виду Коран – «аз-Зикр ал-джамил»)
Только «Красивое Напоминание» существует вечно!
И поэтому наш господин Ибрахим Халил ар-Рахман (Букв.: возлюбленный Милосердного) взывает к Всевышнему [с просьбой] о милости и обращается к Нему со следующими словами: (Букв.: и просит его от Него, это его слова) «Сохрани обо мне добрую молву в последующих поколениях, сделай меня одним из тех, кто наследует блаженный рай». Айат. (Коран 26, 84-85 (пер. М.-Н.О.Османова))
И ты никогда не увидишь сообщества людей, питающих ненависть к нему, в отличие от других пророков, – мир им! Поистине, среди них есть такие, кого некоторые порицают, и такие, /л. 119б/ кого не считают правдивым. Установил для нас Аллах Всевышний следовать за ними и сторониться порочащих.
И если скажу: (Букв.: Ты скажешь) «Как ты докажешь, что правители русского государства возвеличили твоего отца и каким доказательством подтвердишь это, ведь тебя не было с ним и ты не получил об этом никакого известия?» – я отвечу: «Нет у меня другого подтверждения, кроме того, что я получил в виде свидетельства, соответствующего достоверному знанию», – а это то, что мой отец неоднократно писал мне таким образом:
«Во имя Аллаха милостивого, милосердного.
От саййида Джамалуддина его славному сыну Абдурахману, –
Мир над вами и милость Аллаха Всевышнего.
А затем. Истинно, благородный эмир, генерал-адъютант князь Меликов, управляющий Дагестана и прилегающих областей, /л. 120а/ и благородный сын наш князь Чавчавадзе, начальник управления в крепости Темир-Хан-Шура, оказали мне содействие, выдав мне паспорт и большое количество продовольствия, необходимого нам в дороге, пока мы не прибудем к месту назначения, [а также] и другую бумагу ко всем правителям великого царя на пути, с тем чтобы они оказывали нам содействие во время наших остановок и во время отъезда. Мне также выдали специальную бумагу к известному и уважаемому эмиру, генералу от инфантерии князю Орбелиани, заместителю главнокомандующего князя Барятинского на случай его отсутствия на месте, (Букв.: в его доме) проявляя в этих письмах всюду такое великое уважение в наш адрес, какого вы [никогда] не оказываете, – да увеличит Аллах достоинство их обоих, подобно тому /л. 120б/ как Он увеличил мое достоинство таким образом. И если пожелает Аллах Всевышний, я не забуду их милости [и отвечу им] хотя бы тем, что буду желать им добра, потому что благодарение благодетеля необходимо – поддержкой ли [на деле] в знак благодарности за его милость или пожеланием добра на словах. И для того чтобы сообщить об этом, я написал вам это письмо. С миром. Год 1278 (1861/62) В селении Эндирей (Эндирй)» .
Затем он написал нам вторично такими словами:
«От дряхлого старца саййида Джамалуддина к его славнейшему и благороднейшему сыну Шамилю и к остальной семье, – мир вам, милость и благословение Аллаха Всевышнего.
А затем. С тех пор как мы узнали о вашем положении и ваших делах, мы часто восхваляли за это Аллаха Всевышнего. Восхваляйте же и вы Его за то, что Он оказал вам великие милости. И желайте добра царю. /л. 121а/ Мы уже слышали о великом его милосердии и хороших поступках с многочисленными милостями к вам. Несмотря на то что вы были в отношении его злодеятелями, с какими милостями отнесся он к вам?! И если он так относится к злодеятелям, то каковы же его поступки в отношении людей добродетельных?! Нет сомнения в том, что поступок благородных – благороден и их благодеяние – совершенно.
И надлежит вам и нам благодарить его за милости и в любое время желать ему добра, возвеличивая его достоинство. Ибо кто не благодарит созданных, тот не благодарит Создателя. Как от вас не скрыто, благодарность дарующему – необходимый долг. С миром. В 1278 (1861/62) году в Темир-Хан-Шуре».
Затем. Совершенно очевидно, что не скрыто от беспристрастного, понимающего, что я написал эту книгу в соответствии со словами Аллаха Всевышнего: «А о милости твоего Господа возвещай», (Коран 93, 11) – а не добиваясь чего-либо от упомянутых /л. 121б/ в ней великих правителей и отважных смельчаков. Однако, возможно, подумает низкий, у которого нет ни веры, ни мужества, ни справедливости, противоположное этому, то от этого [все равно] не будет вреда, и пусть он умрет от [подобного] великодушия, ведь сам он никогда не видел добра. И хороши в отношении подобного ему эти слова поэта:
Ты говоришь, что это утро – ночь, [но] разве могут зрячие не видеть свет?!
И если мне скажут: «Ты уже рассказал все, что видел в России или слышал от людей, заслуживающих доверия, и почему это считается известием о благодеянии?» – я отвечу: «Поскольку большая часть того, о чем упомянуто здесь, это то, чего не видел простой народ и даже те, кто прожил там всю жизнь с самого рождения. Например, кузница, находящаяся в селе Петергоф, Монетный двор и тому подобное, упомянутое раньше». Я собрал в этой книге /л. 122а/ известия о них (диковинках) для того, чтобы тот, кто прочитает эту [книгу], смог получить представление об упомянутых здесь диковинках, (Букв.: чтобы это стало местом пребывания известий о них, с тем чтобы тот, кто оказался жителем [этого места], смог узнать о том, о чем упомянуто здесь из диковинок) которых не видел никто, кроме имама. И не может быть никакого сомнения в том, что ему было оказано уважение и почет. А это – благодеяние, если сравнивать с теми, кому не было оказано [такого внимания]. И нельзя не обратить внимания на тот почет, который был оказан имаму, подобный которому великий царь не оказывал никому. И если нападают на него непокорные завистники на основании порочных, ложных подозрений, то, клянусь Аллахом, замечательно сказано по Этому поводу:
Человек не должен быть злоумышленником против соперника,
даже если тот и бросит его в одиночестве на вершине горы.
А это – окончание того, что я задумал, и завершение того, что я написал здесь и представил [читателю]. И это получилось, слава Аллаху Всевышнему, подобно тому как говорит наблюдающий:… (Далее перевод не совсем ясен – букв.: подобно тому как говорит наблюдающий: Где это от этой птицы?» (или: «летящей звезды»). И возможно, то, о чем здесь [написано], будет полезным для людей разумных, проницательных и вполне достаточным /л. 122б/ для людей благородных, умных, если они готовы принять эту книгу в качестве руководства, смотрят на него без высокомерия и не отступают от него. И я сделал это ради служения трону великого императора, для эмира высокочтимого, потомка царей и прибежища для страждущего и нищего, правителя владений кавказских, брата великого императора, обладателя щедрости и благоденствия Михаила, сына царя Николая.
И как это подобает в таких случаях, я завершаю свое повествование стихами, посвященными его превосходительству:
Хвала Аллаху, который одарил меня [свободным] сердцем и умом. (Букв.: языком и сердцем, сердцем и языком).
Подлинно, достоинство человека и его гордость в уме и красноречии. (Букв.: ал-байан «ясности»).
Затем Благословение Аллаха и привет –
То, что отличает свет от тьмы.. (Конец сочинения отсутствует. На л. 122б в левом нижнем углу стоит слово ‘ала, с которого должна была начинаться следующая страница)
Пер. Н.А. Тагировой
ЛИТЕРАТУРА
1. 100 писем Шамиля, 1997 – 100 писем Шамиля. Введение, тексты, пер. с араб., комментарии, примечания, приложения и указатели Х.А. Омарова. Махачкала, 1997.
2. Абдурахман из Газикумуха, 1997 – Абдурахман из Газикумуха. Книга воспоминаний. Пер. с араб. М.-С. Саидова. Редакция перевода, подготовка факсимильного издания, комментарии, указатели А.Р. Шихсаидова и Х.А. Омарова. Предисл. А.Р.Шихсаидова. Махачкала, 1997.
3. Алкадари, 1929 – Алкадари Г.Э. Асари Дагестан. – СМОМПК. Вып. 46. Махачкала, 1929.
4. Барабанов, 1945 – Барабанов A.M. Пояснительные значки в арабских рукописях и документах Северного Кавказа. – Советское востоковедение. Т. III. М.-Л., 1945.
5. Бартольд, 1963 – Бартольд В.В. Шамиль. – Сочинения. Т. П. Ч. I. M., 1963.
6. Большаков, 1989 – Большаков ОТ. История Халифата. Т. I. Ислам в Аравии. 570-633 гг. М., 1989.
7. Бушуев, 1939 – Бушуев С.К. Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. М.-Л., 1939.
8. Бушуев, 1955 – Бушуев С.К. Из истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России. М., 1955.
9. Военный сборник, 1859 – Военный сборник. Т. 5. СПб., 1859.
10. Выдержки из записок…, 1862 – Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Дже-малэддинова, о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем. Пер. и предисл. А.Руновского. – Кавказ. № 72-76. Тифлис, 1862.
11. Гаджи-Али, 1873–Гаджи-Али. Сказание очевидца о Шамиле. Пер. с араб.–
12. ССКГ. Вып. 7. 1873. Гаджи-Али, 1990 – Гаджи-Али. Сказание очевидца о Шамиле. Махачкала, 1990.
13. Гаджи-Али, 1995 – Гаджи-Али. Сказание очевидца о Шамиле. Сост., вступит, ст., коммент. и общ. ред. В.Г.Гаджиева. Махачкала, 1995.
14. Гаджиев, 1976 – Гаджиев В.Г. Абдурахман и его воспоминания. – Из истории дореволюционного Дагестана. Махачкала, 1976.
15. Гаджиев, 1989 – Гаджиев В. Г. Шамиль: Историко-политический портрет.– Российский ежегодник. Вып. I. M., 1989.
16. Гамзатов, 1998 – Гамзатов Г.Г. К вопросу о мотивах извращения истории Кавказской войны. – Вестник ДНЦ РАН. Т. I. Махачкала, 1998.
17. Гемep, 1997 – Гемер М. Шамиль – правитель государства и его дипломатия. Статьи (пер. с англ.). К юбилею 200-летия имама Шамиля. Махачкала, 1997.
18. Гаммер, 1998 – Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. М., 1998.
19. Генко, 1941 – Генко А.Н. Арабский язык и кавказоведение. – Труды II сессии
20. Ассоциации арабистов. М.-Л., 1941.
21. Гибб, 1960 – Гибб Х.А.Р. Арабская литература. М., 1960.
22. Даг. сб., 1902 – Дагестанский сборник. Вып. 1. Темир-Хан-Шура, 1902.
23. Даниилов, 1996–Даниялов Г.-А.Д. Имам Шамиль. Махачкала, 1996.
24. Движение горцев…, 1959 – Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50-х гг. XIX в. Сборник документов. Составители: В.Г.Гаджиев, Х.Х.Рамаза-нов. Махачкала, 1959.
25. Джамаладдин ад-Дагестани…, 1905 – Джамаладдин ад-Дагестани ал-Газигумуки. Ал-Адаб ал-мурдийа. Петровск, 1905 (на араб. яз.).
26. Джамаладдин ал-Гумуки, 1908 – Джамаладдин ал-Гумуки. Ал-Адаб ал-мурдийа. Темир-Хан-Шура, 1908 (на араб. яз.).
27. Джемалэддин Казикумухский, 1869 – Джемалэддин Казикумухский. Адабуль Марзия. – ССКГ. Вып. 2. 1869.
28. Джемаледдин Казикумухский, 1986 – Джемаледдин Казикумухский. Ал-Адаб ал-Марзийа. Накшбандийский трактат. Араб, текст. Рус. пер. Оксфорд, 1986.
29. Дневник…, 1904 – Дневник полк. Руновского, состоявшего приставом при Шамиле во время пребывания его в г. Калуге с 1859 по 1862г. – АКАК. Т. 12, 1904.
30. Доного, 1995 – Доного Х-М. Ордена Шамиля. Махачкала, 1995.
31. Доного, 1997 – Доного Х-М. Знамена Кавказской войны. Махачкала, 1997.
32. Закс, 1941 – Закс А.Б. Северо-Кавказская историко-бытовая экспедиция Государственного исторического музея 1936-1937 гг. – Труды ГИМ. Вып. XV. М., 1941.
33. Зиссерман, 1880-1891 – Зиссерман А.Л. Фельдмаршал кн. Александр Иванович Барятинский. Т. I-III. М., 1880-1891.
34. Имам…, 1992 – Имам Гъазимухаммад. Махачкала, 1992 (на авар. яз.).
35. И.П., 1879 – И.П. Из боевых воспоминаний. – КС. Т. 4.
36. Ислам, 1991 – Ислам. Энциклопедический словарь. М., 1991.
37. История Дагестана, 1968 – История Дагестана. Т. II. М., 1968.
38. История народов…, 1988 – История народов Северного Кавказа (конец XVIII в. – 1917 г.). Отв. ред. акад. А.Л.Нарочницкий. М., 1988.
39. История… полка, 1892 – История Апшеронского полка. 1700-1892. Т. 1-2. СПб., 1892.
40. Кавказская война…, 1998 – Кавказская война: спорные вопросы и новые подходы. Тезисы докладов Международной научной конференции. Махачкала, 1998.
41. Канчавели, 1975 – Канчавели Н.Г. Падение Дагестана и Чечни вследствие подстрекательства османов в 1294 г. – Мраваятави. Историко-филологические разыскания. Т. 4. Тбилиси, 1975 (на груз. яз.).
42. ал-Карахи, Блеск…, 1990 – Мухаммед Тахир ал-Карахи. Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах. Ч. I. Комментированный перевод Т. Айтберова. Махачкала, 1990.
43. Каталог…, 1965 – Каталог арабских рукописей. Вып. III. Сост. А.И.Михайлова. М., 1965.
44. Комаров, 1873 – Комаров А. Народонаселение Дагестанской области. – ЗКОИРГО Вып. VII. 1873.
45. Коран, 1963 – Коран. Перевод и комментарии И.Ю.Крачковского. М., 1963.
46. Коран, 1995 – Коран. Перевод с арабского и комментарии М.-Н.О.Османова. М 1995.
47. Крачковский, 1960а – Крачковский И.Ю. Арабская литература на Северном Кавказе. – Избранные сочинения. Т. VI. М.-Л., 1960.
48. Крачковский, 19606 – Крачковский И.Ю. Арабская рукопись воспоминаний о Шамиле. – Избранные сочинения. Т. VI. М.-Л., 1960.
49. Крачковский, 1960в – Крачковский И.Ю. Арабские материалы о Шамиле в собраниях Академии наук. – Избранные сочинения. Т. VI. М.-Л., 1960.
50. Крачковский, 1960г – Крачковский И.Ю. Новые рукописи истории Шамиля Мухаммеда Тахира ал-Карахи. – Избранные сочинения. Т. VI. М.-Л., 1960.
51. Крачковский, 1960д – Крачковский И.Ю. Дагестан и Йемен. – Избранные сочинения. Т. VI. М.-Л., 1960.
52. Крачковский, 1965 – Крачковский И.Ю. Над арабскими рукописями. М., 1965.
53. Лавров, 1968 – Лавров Л.И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа. Ч. 2. М., 1968.
54. Магомедов, 1939 – Магомедов P.M. Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. Махачкала, 1939.
55. Магомедов, 1957 – Магомедов P.M. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVII – начале XIX в. Махачкала, 1957.
56. Магомедов, 1959 – Магомедов P.M. Хронология истории Дагестана. Махачкала, 1959.
57. Магомедов, 1991 – Магомедов P.M. Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. Махачкала, 1991.
58. Магомедов P.M., Магомедов А.Р., 1991 – Магомедов P.M., Магомедов А.Р. История Дагестана. Махачкала, 1991.
59. Маршаев, Бугаев, 1991 – Маршаев Р., Бутаев Б. История лакцев. Махачкала, 1991.
60. Махмуд из Хиналуга, 1997 – Махмуд из Хиналуга. События в Дагестане и Ширване XIV-XV вв. Пер. с араб., сост., предисл., коммент. и прил. А.Р.Ших-саидова. Махачкала, 1997.
61. Минорский, 1963 – Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда. X-XI вв. М., 1963.
62. ал-Мунджид, 1972 – ал-Мунджид фи-л-луга ва-л-а’лам. Бейрут, 1972.
63. Мухаммед Аваби Акташи, 1992 – Мухаммед Аваби Акташи. Дербенд-наме. Пер. с тюрк, и араб, списков, предисл. и библиография Г.М.-Р.Оразаева и А.Р.Шихсаидова. Комментарии Г.М.-Р.Оразаева. Махачкала, 1992.
64. Нар.-осв. война…, 1997 – Народно-освободительная война на Северном Кавказе под предводительством Шамиля и ее международное значение. Международная научная конференция, посвященная 200-летию со дня рождения имама Шамиля. 22 октября 1997 г. Махачкала, 1997.
65. Нар.-осв. движение горцев…, 1989 – Народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20-50-х годах XIX в. Тезисы докладов и сообщений Всесоюзной научной конференции. Махачкала, 1989.
66. Нар.-осв. движение горцев…, 1994 – Народно-освободительное движение горцев. Дагестана и Чечни в 20-50-х годах XIX в. Материалы Всесоюзной научной конференции. 20-22 июня 1989 г. Махачкала, 1994.
67. о движении горцев…, 1957 – О движении горцев под руководством Шамиля. Материалы сессии Дагестанского филиала АН СССР. 4–7 октября 1956 г. Махачкала, 1957.
68. Ольшевский, 1880 – Ольшевский М.Я. Кавказ и покорение его восточной части. – Русская старина. Т. 27. СПб., 1880.
69. Петрушевский, 1966 – Петрушевский И.П. Ислам в Иране в VII-XV веках. Л., 1966.
70. Письма Шамиля, 1946 – Письма Шамиля к наибу Шубута. – Советское востоковедение. Вып. III. M., 1946.
71. Покровский, 1936 – Покровский Н.И. Обзор источников по истории имамата.– Проблемы источниковедения. Вып. II. М., 1936.
72. РамазановА., 1996а – РамазановА. Реформаторская деятельность великого имама Шамиля. Махачкала, 1996.
73. Рамазанов А.Х., 19966-–Рамазанов А.Х. Семья имама Шамиля. Махачкала, 1996.
74. Рамазанов А.Х., 1999 – Рамазанов А.Х. Военное искусство Шамиля. Махачкала, 1999.
75. Рамазанов Х.Х., Рамазанов А.Х., 1990 – Рамазанов Х.Х., Рамазанов А.Х. Шамиль. Исторический портрет. Махачкала, 1990.
76. Руновский, 1860 – Руновский А. Записки о Шамиле. СПб., 1860.
77. Руновский, 1862 – Руновский А. Выдержки из записок Абдуррахмана сына Джемалэддинова о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем. – Кавказ. № 72-76. Тифлис, 1862.
78. Руновский, 1989 – Руновский А. Записки о Шамиле. Махачкала, 1989.
79. Руновский, 1999 – Руновский А. Письмо капитана Аполлона Руновского, состоящего приставом при имаме Шамиле в Калуге с 1859 по 1862 г., Абдурахману Гази Кумухскому, зятю Шамиля, сыну шейха Джамалуддина. – Ахульго (журн.). Махачкала, 1999, № 2.
80. Саидов, 1963 – Саидов М. Дагестанская литература XVIII-XIX вв. на арабском языке. – Труды XXV Международного конгресса востоковедов. Т. II. М., 1963.
81. Смирнов, 1963 – Смирнов Н.А. Мюридизм на Кавказе. М., 1963.
82. Соловьев, Фильштинский, Юсупов, 1964 – Соловьев В., Фильштинский И., Юсупов Д. Арабская литература. М., 1964.
83. Тагирова, 1986 – Тагирова Н.А. Сочинение Абдурахмана из Казикумуха “Хуласат ат-тафсйл”.– Источниковедение средневекового Дагестана. Махачкала, 1986.
84. Тагирова, 1994– Тагирова Н.А. Библиотека Шамиля.– Народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20-50-х годах XIX в. Материалы Всесоюзной научной конференции. 20-22 июня 1989г. Махачкала, 1994.
85. Тагирова, 1998 – Тагирова Н.А. Из истории книжной культуры Дагестана XIX века (Рукописи Шамиля из коллекции Принстонского университета, США). – Кавказская война: спорные вопросы и новые подходы. Тезисы докладов Международной научной конференции. Махачкала, 1998.
86. Тарихи Дербенд-Наме, 1898 – Тарихи Дербенд-Наме. Под ред. М.Алиханова-Аварского. Тифлис, 1898.
87. Тахнаева, 1997–Тахнаева П.И. Чох в блистательную эпоху Шамиля. 1840-1850 гг. Махачкала, 1997.
88. Фадеев, 1965 – Фадеев А. В. О внутренней социальной базе мюридистского движения на Кавказе. – ВИ. 1965, № 6.
89. Феодальные отношения…, 1969 – Феодальные отношения в Дагестане. XIX – начало XX в. Архивные материалы. Сост., предисл. и примеч. Х.-М.Хашаева М, 1969.
90. Хакрун, Амиров, 1994 – Хакрун Д., Амиров М.Г. К вопросу об авторстве трех анонимных исторических сочинений из РФ ИИАЭ. – Тезисы докладов науч ной сессии, посвященной итогам экспедиционных исследований Институтов ИАЭ и ЯЛИ в 1992-1993 гг. Махачкала, 1994.
91. Халидов, 1985 – ХалидовА.Б. Арабские рукописи и арабская рукописная традиция. М., 1985.
92. ал-Харири…, 1978 – ал-Харири Абу Мухаммед аль-Касим. Макамы. Арабские средневековые плутовские новеллы. Пер. с араб. В.М.Борисова, А.А.Долининой, В.Н.Кирпиченко. Вступит, ст. и примеч. В.М.Борисова и А.А.Долининой. М., 1978,
93. Хашаев, 1961 – Хашаев Х.М. Общественный строй Дагестана в XIX веке. М., 1961.
94. Хроника…, 1941 –Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи. О дагестанских войнах в период Шамиля. Пер. с араб. А.М.Барабанова. М.-Л., 1941.
95. Хроника…, 1946 – Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи. О дагестанских войнах в период Шамиля. Арабский текст, подготовленный А.М.Барабановым под ред. акад. И.Ю.Крачковского. М.-Л., 1946.
96. Шамиль на Кавказе…, 1889 – Шамиль на Кавказе и в России. Биографический очерк. Сост. И.Н.Чичагова. СПб., 1889.
97. Шамиль, 1997 – Шамиль. Иллюстрированная энциклопедия. М., 1997.
98. Шамиль – ставленник…, 1953 – Шамиль – ставленник султанской Турции и английских колонизаторов (Сборник документальных материалов). Под ред. Ш. В. Цагарейшвили. Тбилиси, 1953.
99. Шарафутдинова, 1974 – Шарафутдинова Р.Ш. Арабские письма Шамиля из архива Б.А.Дорна. – Письменные памятники Востока. Историко-филологические исследования. Ежегодник. 1970. М., 1974.
100. Шарафутдинова, 1977 – Шарафутдинова Р.Ш. Письмо наиба Ташев-Хаджи к Шамилю. – Письменные памятники Востока. Историко-филологические исследования. Ежегодник. 1972. М., 1977.
101. Шигабудинов, 1992 – Шигабудинов Д.М. Ахульго. Махачкала, 1992.
102. Шихсаидова, 1999 – Шихсаидова Н.А. Библиотека Шамиля (Из истории книжных коллекций Дагестана XIX века). – Ахульго (журн.). Махачкала, 1999, № 2.
103. Шихсаидов, Шихсаидова, 2001 – Шихсаидов А.Р., Шихсаидова Н.А. Библиотека Шамиля (Коллекция Принстонского университета, США). – Вестник Дагестанского научного центра. Махачкала, 2001, № 10.
104. Derbend-Nameh, 1851 – Derbend-Nameh. Translated from a Select Turkish Version and Published with Notes, by Mirza A. Kazem-Beg. SPb., 1851.
105. Gammer, 1994 – Gammer M. Muslim Resistance to the Tsar. Shamil and the Conquest of Chechnya and Daghestan. L., 1994.
106. D’Ohsson, 1827 – D’Ohsson M.C. Les peuples du Caucase. P., 1827.
107. Saidov, 1960 – Saidov M. The Daghestan Arabic Literature of the Eighteenth and Nineteenth Centuries. – XXV International Congress of Orientalists. Papers Presented by the USSR Delegation. Moscow, 1960.
108. Sutherland, 1857 – Sutherland E. Captivity of Two Russian Princesses in the Caucasus Including a Seven Months Residence in Shamil’s Seraglio. L., 1857.
109. Tagirova, Sixsaidov, 1996 – Tagirova N. und Sixsaidov A. Abdarrahman al-Gaziqumugi und seine Werke. – Muslim Culture in Russia and Central Asia from the 18th to the Early 20th Centuries. В., 1996.