Первобытная религия чеченцев (статья)

БАШИР ДАЛГАТ
ПЕРВОБЫТНАЯ РЕЛИГИЯ ЧЕЧЕНЦЕВ.
Терской сборник, 1894.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Понимание первобытных народов служите ключом, с помощью которого раскрываются перед нами сложнейшие построения высших форм. Бастван.

Значение кавказоведения для сравнительной истории права и языкознания твердо установлено такими светилами русской науки, как В. О. Миллер и М. М. Ковалевский, а интерес, возбужденный их трудами среди самых крупных представителей науки на Западе, еще более закрепил за кавказоведением его важную роле в науке о первобытном человеке и обществе.
Если такова важность изучения быта кавказских горцев вообще, то знакомство с их религиозными воззрениями приобретает особый интерес в виду общей неудовлетворительности сведений о первобытной религии человечества, собранных среди дикарей Африки, Азии, Америки и Австралии заезжими путешественниками и миссионерами.
Но помимо общего интереса, который возбуждает изучение первобытных народов, возможно близкое знакомство с бытом и мировоззрением кавказских горцев составляет для русских исследователей задачу, имеющую государственное значение.
Подобно азиатской соседке своей — Англии, Россия вмещает в себе племена, стоящие почти на всех ступенях цивилизации, пройденных человеком до настоящего времени. Поставив себе высокую культурную задачу — приобщить все племена к европейской цивилизации и содействовать их постепенному развитию, Россия по справедливости заслужила со стороны западных ученых и публицистов должное уважение к своей политике. Но, выражаясь словами Леббока, политические расчеты невозможны без знания народа. Такое незнание оставляет пустое место, которое по необходимости занимается предрассудком.
«Зло и бедствие неарийских племен состоит не только в том, что их не понимают, но еще в том, что их понимают в превратном виде», сказал Леббок по отношению к английским инородцам. Инородцы России в этом отношении счастливее, но все таки недостаточное знакомство с этнографическими данными, непонимание быта, состояния и потребностей их были и у нас причиною многих административных и законодательных ошибок, как об этом свидетельствует авторитетный представитель нашей этнографической науки профессор Анучин .
В виду вышеизложенного, кавказские горцы давно уже привлекают внимание западноевропейских и русских ученых и местных исследователей. Однако до сих пор более или менее обстоятельно изучены лишь те черты народной жизни, которые легче поддаются наблюдениям; внутренний же мир горца, религиозный и нравственный склад его мировоззрения исследованы лишь отчасти, причем имеющиеся в литературе сведения, при всей своей скудости и неполноте, рассеяны по страницам самых разнообразных изданий, столичных и местных, общих и специальных.
В предлагаемой работе я задался целью дать по возможности систематический очерк развития религиозного мировоззрения чеченцев, основываясь как на существующих литературных данных, так и на личных исследованиях.
Летом 1891 г, я совершил поездку но территории, населенной одною из ветвей чеченского племени, носящей название “ингушей”, а именно — в Мецхальское общество. Тогда же удалось мне побывать на горе Мат-Хох, или Столовой, и присутствовать на религиозном празднестве ингушей, ежегодно происходящем на вершине этой горы. В следующем 1892 г. я еще раз воспользовался случаем пополнить уже собранные сведения. Как туземец, я пользовался полным доверием со стороны ингушей, а счастливая случайность дала мне возможность познакомиться с двумя стариками, оказавшимися чрезвычайно мне полезными. Одному из них народная молва считает 110 и даже 130 лет, другому на вид – за 60. Следовательно, оба они застали еще эпоху, когда ингуши не были тронуты русской культурой. Но особенную ценность моим беседам с этими стариками придает то обстоятельство, что младший из них, по имени Ганыж Абыев Келигов-Фалханов, в течение многих лет был народным жрецом. Другой старик, столетний Казбык Казиев Хабиев—Буржаев, воин в полном смысле этого слова; с самого начала нынешнего столетия он служил русским в качестве добровольца и участвовал почти во всех походах их во время покорения Чечни и Дагестана. И тот и другой представляют собою совершенно цельный тип истых ингушей, нетронутых внешним влиянием и культурой; даже никакого другого языка, кроме своего родного, ни один из них не знаетъ.
Из литературных источников, которыми я пользовался, заслуживают внимания следующие.
1) «Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа из путешествия г-на академика И. А. Гильденштедта чрез России и по Кавказским горам, в 1770, 1771, 1772 и 1773 гг.» Спб. 1809 г.
2) «Описание всех в Российском государстве, обитающих народов». Спб. 1776 г. Пер. с немец. I. Готл. Георги.
3) Из того же путешествия заимствованные сведения о кистинах, в словаре геогр. Росс. гос. Аф. Щекотова. Москва. 1804 г.
4) «Новейшие географические и исторические известия о Кавказе» С. Броневского. Москва. 1823 г.
5) «Картина Кавказского края, принадлежащего России, и сопредельных оному земель» Пл. Зубова. Спб. 1835 г.
6) Русский Инвалид. 1822 г., № 35.
7) «Религиозные обряды осетин, ингуш и их соплеменников» А. М. Шегрена. «Кавказ» 1846 г. №№ 27—30.
8) «Древние христианские памятники на северном Кавказе» П. Хицунова. «Кавказ» 1847 г. № 41.
9) «Руководство к познанию Кавказа» Селезнева. Спб. 1847 г.
10) «Чечня и чеченцы» А Берже Тифлис. 1859 г.
10) «Сборник сведений о кавказских горцах». Вып. I, II, III, V, П, VIII и IX.
11) «Терские Ведомости» 1868, 1870, 1871 и 1872 г.г.
12) «История войны и владычества Русских на Кавказе» Н. Дубровина.
13) «Кавказская война в отдельных очерках» В. Потто.
14) «С Казбека» Висковатого. «Русск. Вест.» 1865 г., т. 60.
15) «Материалы по археологии Кавказа, собранные экспедицией Императорского Московского Археологического Общества, снаряженной на Высочайше дарованные средства» В. Миллера. Москва 1888 г.
Результатом моих исследований был мой реферат, читанный в 1891 году в отделении этнографии Императорского Московского Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии. Предлагаемая здесь работа является, таким образом, развитием упомянутого реферата, значительно расширенного и дополненного наблюдениями во время вторичной поездки к ингушам в 1892 году.

В. Далгат.
I. Христианство и магометанство в Чечни.
Следы христианства у чеченцев по преданиям, языку и археологическим памятникам. — Распространение магометанства между частью чеченцев, исключая ингушей. — Распространение христианства и магометанства среда ингушей.

Прежде чем приступить к систематическому очерку первобытной религии чеченцев, необходимо выделить все то, что относится к позднейшим наслоениям под влиянием христианства и магометанства. В противном случай будут непонятны многие обряды и верования смешанного характера. В виду этого является необходимость прежде всего установить факт исповедывания чеченцами христианской и магометанской религий, к чему мы и приступим.
Все авторы, писавшие о чеченском народе, единогласно свидетельствуют о том, что чеченцы в древности были христианами. Предание, записанное чеченцем Лаудаевым и другими авторами, из коих особенного внимания заслуживает г. Ахриев, как природный чеченец, гласит, что предки современных чеченцев были «керестанами». Этим именем, по словам г. Лаудаева, чеченцы называют в настоящее время всех не-мусульман, как-то: евреев, христиан, шиитов и ламаитов, верующих в Бога, но не признающих Магомета Этим-же именем называют чеченцы и язычников, только для отличия их прибавляют еще слова «дин-бацу», т. е. «без веры». Но самое слово «керестан» ясно указывает на его первоначальное происхождение и ближайшее значение; оно, очевидно, есть искаженное слово «христианин». Г. Попов, хороший знаток Чечни, также сообщает, что все 18 фамилий чеченцев, образовавших по выселении из гор в Ичкерии восемнадцать аулов, единогласно свидетельствуют в своих преданиях, что предки их в местности Нашихэ в верховьях Аргуна, этой колыбели чеченского народа, были христиане . В одном из этих аулов Ичкерии, а именно Гуни, последним принял мусульманство один из знатнейших чеченских тохумов (фамилий) не далее, как в половине XVIII столетия . «Там, в стороне Баш-лама, рассказывают старики — чеченцы, есть горы, из которых вытекают рр. Асса, Фортанга, Геха. Это — горы Аки-лам; там живут, или по крайней мере, жили при наших предках «лам-кристы» (горные христиане). Это наша колыбель, как и других чеченских родов. Сменилось четырнадцать поколений с тех пор, как наша часть «лам-кристов» вышла из своего гнезда по причине малоземелья и протянулась на восход солнца. Роды нохчи (чеченцев ели тогда свинину и были «русские», т. е. христиане . Судя по этому преданию, чеченцы в горах были христианами лет 400-500 тому назад; очевидно они оставались ими и долгое время но выселение из гор в Ичкерии (предгорья) и далее на плоскость, пока не стали забывать принесенную ими из гор веру и учение. По другим преданиям, в горах жили некогда «джелты», т. е. греки, которые настроили множество церквей, замков, башен, и ушли, оставив большие клады. Многие чеченские фамилии ведут свое происхождение от европейцев (фиренги); другие от хевсур, третьи от грузин, четвертые от тушин и т. д. По этим преданиям, в Галгаевских горах жил некогда христианский царь, который оставил в своем ауле церковь . Старики, которых я расспрашивал, также неоднократно подтверждали все вышесказанное.
К преданиям, конечно, следует относиться с величайшею осторожностью. В них часто события из разных эпох бывают перемешаны и нередко преобладает мифический элемент. Но в данном случай основная мысль чеченских преданий не подлежит никакому сомнению, так как подтверждается в свою очередь преданиями, записанными в разные эпохи, в различных местностях и различными авторами. Свидетельства их приобретают значение несомненного исторического факта, когда мы обратимся к древностям, археологическим памятникам прошлой жизни чеченского народа
Еще знаменитый Гильденштедт, труды которого в изучений Кавказа составляют целую эпоху, указывал со слов самих кистин (чеченцев) на существование христианской церкви в горах Чечни. С тех пор все авторы упоминали о различных реальных остатках христианства в Чечне, но самые верные данные по этому вопросу мы находим в трудах Московского Археологического Общества. Экспедиция этого общества, имевшая своей непосредственной целью — изыскание следов христианства в горной полосе Чечни, встречала в Аргунском округе множество каменных крестов. Относительно креста близ аула Нихалоя существует суеверие, что если опрокинуть этот крест, то переменится погода. На многих древних башнях в Галгае (Хамхинском обществе) виднеются высоко, несколько ниже пирамидальных крыш, фигуры крестов, высеченных в стенах. В башне аула Хайрах замечены плиты с крестами в двух местах. В. Миллер полагает, что они взяты с христианского могильника и вделаны в стену.
Лучшим памятником бывшего в Чечне христианства является церковь «Тхаба-Ерда» (т. е. две тысячи святых или, по другому переводу, — святой двух тысяч), находящаяся в долине р. Ассы. Об этой церкви знают все почти чеченцы; о ней писали и Гильденштедт, и Паллас и многие другие, но окончательное исследование ее выпало на долю профессора В А.. Миллера, во главе археологической экспедиции. По словам Гильденштедта и др. авторов, в этой церкви хранились священные иконы и рукописи, а стены ее были украшены надписями. Миллер уже не застал никаких книг, но часть надписей еще сохранилась и сделалась достоянием науки. Первая надпись на камне гласит, что церковь построена царем Давидом (патроном) в округе епископа Георгия в 830 году по Р. Хр. Перевод сделан грузинским археологом г. Бакрадзе и свидетельствует о том, что еще в начал IX в. по Р. Хр. грузины распространяли христианство среди горных чеченцев. Предания как осетин, так и балкарцев и чеченцев приписывают постройку многочисленных церквей по всем горам Кавказского хребта именно грузинами и приурочивают к царствовании знаменитой царицы Тамары (царствовавшей с 1184 по 1212 г.). Должно признать в этом большую долю правды. Конечно, как свидетельствует надпись, начало появления христианства в Чечне следует отнести к раннему периоду, но, несомненно, распространение его на всю горную Чечню вернее всего приурочить к XI—ХП векам. Сказанное станет для нас несомненным, если обратиться к истории Грузии. Как известно, в самой Грузии начало христианства должно быть отнесено еще к IV столетию, ко временам св. Нины. В VI в. по Р. X., во время продолжительных войн Юстиниана с шахом Хосроем, происходивших частью в пределах Грузии, страна эта была уже вполне христианскою. Историк этих войн Прокопий Кесарийский говорит о предках грузин: «иберы—христиане, и лучше всех известных нам народов хранят уставы христианского вероисповедания». Арабское владычество хотя и задержало на время рост христианской культуры в Грузии, но с ослаблением арабов и усилением Визатнии в X веке страна эта, под мудрым правлением царей из династии Багратидов, снова усиливается, так что X—ХП века в истории Грузии по справедливости могут считаться веками полного политического и военного могущества, расцвета литературы, искусства и общественной жизни. Этому золотому веку Грузии положило конец нашествие монголов в начал ХШ века.
Падение Константинополя в XV столетии лишило Грузию ее культурной соседки и защитницы Византии, а во второй половин XV столетия Грузия расчленилась на три царства и несколько княжеств. Вместе с политическим ослаблением должно было, конечно, пасть и влияние Грузии на горцев. Нечего было и думать о распространении христианства вне пределов Грузии, когда турки с одной стороны, и персы—с другой, терзали ее самое. В XVI в турки с успехом стали распространять магометанство из Ахалцыха не только среди других племен, населявших Кавказ, но и среди самих грузин. С этого времени взоры Грузии от Византии обратились к Москве; но Россия ничего не могла помочь умирающей под ударами жестокого Аббаса I (ХVII в.) и турок Грузии.
Из вышеизложенного краткого очерка исторических судеб Грузии в период от VI по ХVIII век , ясно, что не ошибаются чеченцы, относя постройку церквей и утверждение христианства среди них именно к «золотому вtку» Грузии, олицетворяемому в их преданиях в лице царицы Тамары. Надо полагать, что и позднее время от времени грузинское духовенство высылало миссионеров к чеченцам для поддержания среди них христианства, но это носило случайный характер и вскоре совершенно прекратилось, уступив место более сильному влиянию магометанства из Турции чрез кабардинцев и, главным образом, из Дагестана.
Распространение христианства среди чеченцев грузинами подтверждается еще множеством слов у первых, заимствованных у грузин. Таковы названия дней недели; по чеченски неделя называется, как и у грузин, «квирэ», а воскресенье — «кви-рендэ», что значит — недельный день; пятница наз. «пиреске» — от грузинского и греческого «параскеви»; лишь недавно это слово стало заменяться мусульманским словом «джумэ». Счет дней недели у чеченцев также ведется по-христиански, с понедельника.
Следует однако прибавить, что на распространение христианства в Чечне, помимо Грузии, могла оказать влияние и Византия, конечно, до падения Константинополя в XV столетии. Если греки просвещали и укрепляли в вере самих грузин, то нет ничего удивительного, что греческие миссионеры заходили и в Чечню. Весьма вероятно, что генуезцы и венецианцы, часто посещавшие Кавказ в XIV и XV ст. с торговыми целями, также распространяли христианство среди чеченцев. Но это были лишь единичные случаи и их проповедь носила временный и случайный характер. Во всяком случае, первенство в этом деле несомненно принадлежало грузинам.
Все вышесказанное дает достаточные основания для предположения, что чеченцы некогда исповедывали христианство. Начало его распространена относится к IX веку, а период упадка охватывает эпоху XVI и XVII в. При более близком знакомстве с религиозными верованиями и обрядами чеченцев, мы увидим, что следы христианства у них сохранились до настоящего времени.
Теперь скажем несколько слов о распространении среди чеченцев магометанства. XVI, XVII и в особенности XVIII столетия, как мы установили выше, являются периодом ослабления проповеди христианства среди чеченцев. По всем данным, к этому же периоду следует отнести и выселение чеченцев из гор в Ичкерии (в XVI в.) и далее на Чеченскую плоскость (в XVII и XVIII в) . Таким образом, весь означенный период чеченцы все более и более удаляются на север от центра христианства — Грузии и приближаются к мусульманским народам — дагестанцам, кумыкам и кабардинцам. Правда, с самого начала XVI в. чеченцы сталкиваются с терскими казаками, роднятся с ними, иногда платят дань им ; но казаки никогда не занимались религиозною проповедью и всякая мысль о возможности распространения ими христианства среди кавказских горцев должна быть оставлена. Предоставленные самим себе, чеченцы, конечно, стали постепенно забывать христианское учение и возвращаться к языческим верованиям. Таким удобным моментом переходного состояния искусно воспользовались соседи их — дагестанцы и кумыки и, по преданиям чеченцев, в конце столетия шамхал Тарковский отправил к ним особых проповедников, которые распространяли между ними мусульманство шафиитского толка и вывели у них из употребления последние остатки смешанных с язычеством христианских обрядов. Предание называет красноречивого проповедника Термаола, который нередко прибегал к силе и гонениям. После этого чеченцы даже платили некоторое время «ясак» (дань) шамхалу . Дело, начатое Термаолом, было, по преданию, закончено Берсаном, шейхом, сделавшимся главою чеченцев в XVIII столетии. Он обратил в мусульманство жителей аулов Ахшпатой и Гуни ; последним принял мусульманство один гуноевец во второй половин XVIII столетия . Утверждению ислама среди чеченцев, кабардинцев, отчасти ингушей и осетин, способствовал шейх Мансур, (1785 — 1791 г.), который был взят в плен ген. Гудовичем в Анапе, и отправлен в Соловецкий монастырь . По преданию, он был природный чеченец из Эльджероевской чеченской фамилии.
Вследствие принятия мусульманства, чеченцы, до того времени весьма дружественные русским, становятся их заклятыми врагами. Начинается борьба и уже в конце XVII века, совместно с кабардинцами, они делают нападения на русские поселения. Как известно, в начали XVIII века Петр Великий посылает войска наказать чеченцев за их набеги. Все восемнадцатое столетие они беспрестанно беспокоят русских. События XIX столетия, связанные с именем Шамиля, слишком хорошо известны, чтобы напоминать об этом здесь.
Такие же неприязненные чувства чеченцы начинают питать и по отношению к своим единоплеменникам — ингушам , которых историческая судьба и непроходимые леса и горы отделили от участия в общем течении исторической жизни остальных чеченцев. Размножаясь постепенно, ингуши также начинают выселяться около половины ХVIII столетия на плоскость и селиться при входи в Дарьяльское ущелье. Они подпадают под владычество кабардинцев, а часть их считается подданными аксайских или кумыкских князей и шамхала Тарковского. Кабардинцам они платят дань «по одному барану или железа на одну косу» вплоть до начала XIX столетия. Если остальные чеченцы порвали всякие связи с Грузией, то этого нельзя сказать про ингушей. Вместе с осетинами они занимали единственный удобный путь из Грузии по Дарьяльскому ущелью, который был необходим грузинам для сношений с Россией. Поэтому Грузинские цари продолжали заботиться о поддержании христианства среди ингушей и осетин и ласкали их. В первой половине ХVIII столетия, с усилением русского владычества на Северном Кавказе, грузинское духовенство первое берет на себя инициативу организации миссионерской деятельности среди кавказских горцев и с этою целью зовет к себе на помощь русское духовенство, прося у Св. Синода покровительства и материальной помощи. Культурные и политические интересы России также требовали распространения христианства на Кавказе. Таким образом, после продолжительного перерыва, христианская проповедь на Кавказе возобновляется с средины прошлого века и продолжается до наших дней.
С половины ХVIII в. (1744 г.) руководящая роле в проповеди христианства среди ингушей и осетин от Грузии переходит к России, но в качестве миссионеров продолжает выступать грузинское духовенство. Так возникла известная осетинская комиссия в Моздоке с грузинским духовенством во главе . У этой комиссии было подворье в Кизляре, где горцы могли торговать беспошлинно, а за принятие христианства они получали деньги (до 20 р.) или по куску холста. Деятельность комиссии была весьма слаба; она ограничивалась посылкой священников и дьяконов к горцам для временной проповеди, и обращение в христианство было номинальное, внешнее. Теснимые кабардинцами, ингуши охотно прибегали к помощи России и принимали крещение ради утилитарных целей. Е тому же духовенство грузинское, а впоследствии и русское, было невежественно и больше заботилось о собственных материальных интересах, чем о проповеди. В секретной инструкции, данной от Святейшего Синода начальнику осетинской комиссии в апреле 1771 года , а также в высочайшем рескрипте астраханскому губернатору Якобию это подтверждается самим правительством.
В виду этого цифровые сведения о числе обращенных в христианство горцев не внушают к себе доверия . С одной стороны, возможно допустить преувеличения со стороны духовенства, а с другой, как справедливо подозревал тифлисский военный губернатор Сипягин, многие инородцы из корыстных целей подвергали себя обряду крещения по несколько раз .
К концу VIII столетия проповеди христианства среди ингушей ослабевает, а еще позже сосредоточивается исключительно на осетинах. В 1810 году ингуши заключают договор с командующим Владикавказской крепостью полк. Дельпоццо, в котором, присягая на верноподданство России и выговаривая себе свободу от дани кабардинцам, обязуются “к проповедованию и введению у нас магометанского закона эфендиев, муллов и прочих особе духовных магометанских отнюдь не принимать, не допускать и мечетей не строить” . Договор подписывают 60 человек (по 10 человек от каждой из шести фамилий). Однако полковник Дельпоццо в своем рапорте генералу Булгакову поясняет, что ингуши — народ кичливый и вероломный. И действительно, войдя в тесный союз с кабардинцами и остальными чеченцами, они переселились из окрестностей Владикавказа на место, именуемое Назрань, приняли мулл, построили мечети, приступили к исповеданию магометанства и обязались как кабардинцам, так и чеченцам платить дань. На вид они остались подданными России, но тайно принимали участие в грабежах чеченских партий. Когда же сами они стали терпеть от соседей, опять заговорили о русском подданстве. Вследствие такого политического непостоянства, и религиозное мировоззрение ингушей складывалось под влиянием различных вероучений. К остаткам язычества примешалась христианские и магометанские догматы. Получилась смешанная религия, которую г. Шегрен, в 1846 году в газете «Кавказ, охарактеризовал следующими словами: «Мулла свободно кричит при колокольном звоне, кистинский кумир Гальерд покойно стоит в старой, оставленной церкви царицы Тамары».
Из этой борьбы различных религий, в конце концов, победительницей, однако, вышло мусульманство. Профессор Миллер утверждает, что новое поколение чеченцев и ингушей — настоящие мусульмане. Однако такое утверждение можно принять лишь с оговоркой, что в глубине гор у ингушей до наших дней сохранились остатки прочих религий, а старое поколение скорее язычники.
Последними ингушами, принявшими мусульманство, были жители аула Гвелеты на военно-грузинской дороги. Это событие относится к 1862 году, т. е. к эпохе, когда покорение Кавказа было уже закончено . Е этому времени ингуши являются уже настолько ревностными мусульманами, что возникшее в 1860 году в Тифлисе общество восстановления православного христианства на Кавказе, которое продолжает дело, начатое осетинскою комиссией за 100 лег ранее, оставляет в стороне ингушей, как совершенно безнадежных в смысле обращения в христианство.
В отчете общества восстановления православного христианства на Кавказе мы находим следующее замечательное место: «Так как от проповеднической деятельности в горских приходах, при настоящем составе духовенства, нельзя ожидать важных успехов, то следует озаботиться распространением грамотности и образования в горских племенах посредством введения на их языках письменности и учреждения среди них школ». «Нужно было», продолжает отчет, «устраните только мертвый догматизм, навязывание христианской обрядности, а вместо всего этого поставите живое слово начального обучения для проведения в жизнь горцев понятий, выработанных жизнью, под влиянием христианства». В этом именно положении и заключается секрет успеха мусульманства, проповедники которого были в то же время политическими деятелями и догматы своего учения связывали с практической деятельностью.
Выяснив ту роль, какую играли до сих пор в жизни чеченцев религии христианская и магометанская, мы можем теперь перейти к описанию первобытных, или языческих религиозных веровании этого народа.

II. Представления чеченцев о загробном мире, душе и духах.

Задачи исследования религии вообш. — Характеристика быта чеченцев и страны их. — Значение природы в образовании религии другие элементы, влияющие на возникновение религии. — Загробное существование и состоите души после смерти. — Ингушские склепы. — Похороны и поминки. — Природа души человека. — Идея о загробном возмездии. — Оборотни и колдуны. — Духи человека и природы. — Заключение.

При рассмотрении истории всякой религии, предстоит решить вопрос, в какой мере она служила двум великим назначениям: с одной стороны, назначению учить человека пониманию самого себя, мира его окружающего и грозной, безграничной силы, проникающей все сущее, — философская сторона религии, а с другой стороны, назначению практически руководить человеком и укреплять его при выполнении налагаемых на него жизнью обязанностей — нравственная сторона ея.
Этими словами определяется и точка зрения, которой мы будем следовать при изложены религиозных верований чеченцев в их историческом развитии. Рассматривать религию чеченцев с теологической точки зрения, при которой главную задачу исследователя составляло бы определение степени ее истинности, отношения ее к религии христианской и т. п., не входит в нашу задачу. При этом, согласно установленному Тайлором, Спенсером и др. учеными принципу этнологических исследований, мы будем смотреть на религиозные верования чеченцев не как на бессмысленные суеверия, а как на разумное с их точки зрения объяснение явлений природы, разумное, при тех сведениях, которыми они обладали на известной ступени развития; кроме того, теория вырождения, отвергнутая Тайлором, должна быть и здесь заменена теорией развития; не должно объяснять религиозные верования чеченцев, как извращение истинного учения о едином Боге, присущего высшим религиям, а наоборот, следует в коренных народных воззрениях искать и выделять позднейшие наслоения.
Прежде чем приступить к главной цели нашего очерка, следует теперь же, хотя в нескольких словах, нарисовать картину той природы, которая окружает чеченцев, и охарактеризовать их общественное устройство; иначе не будет понятна для нас и религия чеченцев, поскольку она выражает философию природы и человека и поскольку она руководить их жизнью. Территорией, где господствовала и развивалась народная, естественная религия чеченцев, нужно считать не всю Чечню, как мы понимаем ее теперь, а лишь горную полосу, простирающуюся от вершины Казбека (62° 15′ вост. долготы) и Дареяльского ущелья до верховьев рек Аксай, Хулхулау и др. (приблизительно до 64° вост. долготы) и от снежных гор Кавказского хребта (приблизительно 42°40′) до предгорий, или Черных гор (приблизительно 43° северной широты). Это горное пространство состоит из отрогов Передового хребта с вершиною Казбек и заключает в себе, главным образом, Скалистые или Пестрые горы, тянущиеся в 12 верстах к северу от Передового хребта (высота его 9,000—11,000 ф.), и часть Черных. Черные горы сплошь покрыты лесом и зеленью, живописные ущелья их удобны для поселений. Пестрые горы почти лишены растительности; лишь некоторые скаты их одеты лесами, а вершины в лучшем случай представляют тощие пастбища, но преобладают скалы и голые камни. Все эти хребты и отроги гор перерезываются многочисленными реками и притоками, берущими начало частью в главном хребте (Асса, Аргун и др.), частью в Передовом, Пестрых и Черных горах (Фортанга, Геха, Мартан, Гойта, Хулхулау, Аксай и др.). Котловины, образуемые этими реками, представляют единственные места, годные для жительства.
Верховья Аргуна и Ассы были местами первых поселений чеченцев. Климат этих мест суров; сношения с равниною и между горными обществами трудны, а зимою и в период разливов рек (лето и часть осени) почти невозможны. Каждое горное общество жило большую часть года совершенно изолированным от соседей, чему содействовала и постоянная вражда их между собою. Общества большею частью состояли из совершенно чуждых друг другу фамилий или родов. Каждый род поселялся в укрепленном ауле (от 2 до 20 дворов) в ущелье реки и составлял как бы особую независимую республику. Род увеличивался, к нему присоединялись новые роды, мелкие, слабые, ищущие защиты у него, и возникало целое общество. Доселе эти общества или роды ведут патриархальный образ жизни.
Суровая природа гор не особенно щедро наделила чеченца естественными богатствами, и ему приходится добывать кусок хлеба тяжелым трудом. Ни скотоводство, ни земледелие, ни охота не могли прокормить горца даже в течение полугода, приходилось волей-неволей или выселяться в незанятые места на плоскости, или добывать пропитание грабежом у соседей и, надо думать, меновой торговлей. Всю историю чеченцев можно рассматривать как упорную и бесконечную борьбу за существование, которая постепенно вытеснила их из гор и рассыпала по всей Чеченской и частью Владикавказской равнинам.
Отсутствие морей, больших рек, озер, лесов, преобладание гор, грандиозных и подавляющих, отсутствие изобилия умиренный, а местами и суровый климат, обилие атмосферных осадков и разрушающее их действие, чувство зависимости от окружающей природы — все это не могло не отразиться на религиозных верованиях чеченцев. «Страна влияет на жителей, жители на страну», писал Карл Риттер. Конечно, природа сильнее влияет на человека первобытного, потому что он более зависит от нее чем человек цивилизованный, который до известной степени может даже подчините ее себе. «Природа руководит первыми шагами человека. Первобытный человек отражает в себе все особенности окружающей его природы» . Он живет тою жизнью, которую предначертывают ему местные географические условия. И это-то влияние физического мира на нравственный, таинственное взаимодействие между чувственным и сверхчувственным, выражаясь словами знаменитого А. Гумбольдта, придает изучению природы, в связи с духовным миром, особую прелесть .
Таково влияние могучей природы. Чувство зависимости, порождаемое ею в душе человека, страх или опасение перед неизвестным, чувство благоговения перед благодетельной стороной ее — все это придает действительную жизнь анимитической деятельности человеческого ума. При этом, конечно, большую роль играет свойственная человеку пытливость, свойство ставить всюду вопросы: «почему? отчего?». Но самое существенное значение в возникновении религиозной мысли остается за свойством человека влагать во все душу свою, антропоморфизировать явления природы и свои анимистические представления.
В соответствии с принципиальными взглядами на возникновение и развитие религии вообще нам следовало бы излагать и религию чеченцев; но эта религия не подходит ни под одну из ступеней, установленных наукою в развитии религиозной мысли ; в ней и поклонение предкам, и почитание природы, и одухотворение неодушевленных предметов, и культ предков, и сабеизм, и фетишизм, и шаманизм , и признание Единого Бога, — все это перемешано и существует одновременно, с большим или меньшим преобладанием одного над другим. Религиозные воззрения чеченцев, пожалуй, можно назвать анимистическими, как это сделал Тайлор. С своей стороны, придавая важное значение возникновению у человека идеи о душе, я начну изложение религии чеченцев с этой идеи и с выяснения их представлений о загробном мире, а затем уже перейду к представлению о духах, культу предков и поклонению силам природы.
Первый и основной вопрос в деле разъяснения коренных начал любой из естественных религий человечества, это — вопрос о том, есть ли душа у человека, и если есть, то какова ее природа, какими свойствами она обладает? Чеченец смотрит на смерть человека, как на смерть тела, бренных частей человека, а не существа его; сущность человека не погибает. Но куда же она девается? На этот вопрос чеченец расскажет вам следующую легенду:
Некогда на земле жили нарт-оршгхойцы. Среди них были выдающееся герои, как Урузман, Орзми, Солса, Патараз .
Они положили начало всем порядкам среди чеченцев; от них же производят свою родословную многие фамилии. Видную роль между ними играл Батыга-Шертко; он был постоянным защитником и руководителем народа. Этот человек обладал сверхъестественным свойством —отправляться, когда ему вздумается, на тот свет и возвращаться обратно. Однажды Батыга-Шертко отправился в селение Яндырское, возле м. Назрани. Один из нартов, у которого недавно умерла мать и который не знал, что делать с горя, обратился к нему с вопросом: «У меня умерла мать. Как и где она живет? » — «Если ты так сильно любишь свою мать, то утешь ее», ответил Батыга-Шертко, «зарежь что-нибудь из своего скота. Зарезанное будет принадлежать твоей матери». — «Правду ли ты говоришь, Батыга-Шертко»? спрашивает его недоверчивый орштхоец. «Если не веришь, то пошли со мною вместе какое-нибудь доверенное лицо на тот свет, где живет твоя мать, а ты здесь зарежь что-нибудь в ее утешенье». Орштхоец так и поступил; он зарезал петуха и курицу и вместе с корзиною хлеба (чуреков) раздал бедным. Раньше этого Батыга-Шертко вместе с доверенным отправился на тот свет. Идут они и видят горы, под горами сидит умершая мать орштхойца, а на вершине- горы петух и курица; возле них стоит корзина с чуреками. Возвратившись с того свита, Батыга-Шертко и доверенное лицо говорят орштхойцу: «Мы видели горы; под горою сидела твоя мать, на горе петух и курица, а возле них находилась корзина с хлебом».—«Нет, я ничего .не резал для матери», — начал говорите орштхоец, чтобы испытать их. Но после вторичного подтверждения, орштхоец поверил им и стал делать поминки по своей матери. С тех пор все убедились, что зарезанные животные в память покойников доходят до них, и обычай устраивать поминки сделался всеобщим.
Эта легенда указывает на верование чеченцев в загробное существование. Верование основано на свидетельстве очевидцев, людей, посещавших тот свет, — черта весьма характерная и общая многим народам земного шара. Тот свет похож на этот; он построен воображением чеченца по аналогии с его родиной. Аналогия вообще играет выдающуюся роль в образовании их религиозных верований. На мой вопрос, где же находится тот свет и каково его отличие от настоящего, старик Ганыж сообщил два взгляда, существующие у ингушей рядом; по первому из этих взглядов, тот, свит находится под землей, а по другому — на небе. Остановимся на первом веровании, как более раннем и более устойчивом в народе.
Тот свет находится под землей. Им управляет подземный бог Эштр или Этер. Тот свет называется по-ингушски «Дэли-Аили» . а этот свит — «Дэля-Малхли». Ингуши говорят: «В три года выстроенный Дэли-Малхли, в семь лет выстроенный Дэли-Аилли», Солнце днем освещает этот свит, а ночью — тот свет, а по другому варианту, солнце — светило этого света, а луна — того света или мертвых; от луны покойникам также жарко, как нам от солнца. Тот свет находится там, где заходит солнце, т. е. на западе, — черта, опять таки общая большинству первобытных религий . Тот свет, как постоянное местопребывание людей, является более массивным; его Бог строит не три, а семе лет. Живут также отдельными родами; всякий умерший отправляется к своим родственникам, умершим ранее.
Загробный мир ингуши не считают местом отдыха от земных трудов; на том свете также точно исполняются все работы, как и на этом свете, и при том одновременно с последним; когда кончают покос или жатву на этом свете, одновременно прекращаются работы и на том. Разница лишь в том, что покойники работают по ночам, когда солнце уходите из мира живых в страну умерших. По окончании жатвы, ингуши устраивают «марс-порр» или жатвенный ужин, угощение для мертвых родственников, говоря: «Может быть теперь и они окончили работы». Празднество это в честь умерших устраивается каждой семьей отделено. Приготовляется брага, пиво, арака, все это подается на стол с лучшими блюдами (молоко, масло, сыр, мясное и т. д.). Ингуши верят, что пищу эту хозяин «передает» умершим родственникам. Эта передача пищи носит название «хето» и есть простая пересылка пищи, которую нужно отличать от жертвоприношений — «те-кам». Пересылка пищи на тот свет сопровождается следующей молитвой, которую читает обыкновенно хозяин дома:
«Дай Бог, чтобы благочестивые умершие также хорошо окончили свою работу, как окончили свою мы — живые; дай Бог, чтобы и урожай у них был хороший. От того, что мы передаем, пусть будет им такая польза, какая только желательна им. Дай Бог, чтобы присяжные и молочные братья и родственники, найденные чрез скот , дай Бог, чтобы все эти люди и им подобные, которых покойники пожелают иметь на своем пиру, так скоро являлись к ним, как скоро является караул на тревогу. И пусть они пируют с нашими покойниками до тех пор, пока головы их не опьянеют от питья и животы не насытятся от пищи на пиру наших покойников. Кому они (покойники) желают дать, пусть для тех руки их протянутся дальше, а если у них кто будет отнимать, тогда пусть у них хватит сил отстоять свое. Пусть зимой не замерзает пища у них, а летом не портится. Чего я сам не мог передать и чего не мог приготовить, то при свидетельстве луны и солнца мы поручаем Богу и божьему Эштру: пусть они дополнят им это».
Всякий комментарий к сказанному был бы излишним; картина загробной жизни, какую рисуют ингуши в этой молитве, достаточно ясна. Для полноты ее приведу здесь в сокращенном виде рассказ позднейшего происхождения, когда первоначальное представление о загробном мире было уже поколеблено мусульманством. Вот этот рассказ, записанный мною со слов плоскостных ингушей. — Чеченец из селения Шали Грозненского округа, по имени Сохаип, дал клятву не возвращаться домой до тех пор, пока не увидит женщины глупее его жены, и вышел странствовать по земли. В одном селении он зашел в дом никоего Адая; дома была одна жена его Тахо. На вопрос ее: «Кто ты такой»? Сохаип ответил: «Иду с того света». Тахо от радости чуть не кинулась к нему на шею и стала расспрашивать его об отце своем,
«Отец твой благополучно поживает; только он должен 100 рублей; ему неоткуда достать их, и он послал меня к тебе за этими деньгами; иначе он не освободится от ответственности». Тахо поспешила исполнить просьбу отца, передала Сохаипу 100 рублей, и тот ушел домой.
В этом рассказе мы находим намек на то, что умершие могут возвращаться на этот свет для своих надобностей; но о посещении мертвецами живых мы поговорим еще в другом месте. Однако в этом же рассказе народ уже смеется над прежней своей верой, оставившей следы в более цивилизованном поколении лишь в виде переживаний, сказок, легенд или суеверий.
Кроме свидетельства немногих очевидцев, побывавших на том свете, еще более могущественным средством поддержания веры в загробное существование служит у ингушей (и вообще чеченцев) практиковавшееся до последних дней обыкновение спрашивать умирающих людей, особенно стариков, во время предсмертной агонии, об умерших ранее родственниках. По народному верованию, в момент смерти, на рубеже между здешним и загробным миром, когда божий Эштр наполовину уже взял душу человека к себе, умирающий видит тот свет со всеми обитателями его. Этим пользовались окружающие и задавали ему вопросы в роде следующих: «Как живет такой-то покойник»? «В чем он нуждается»? н т. п. Если покойник не был похоронен надлежащим образом в усыпальнице, то умирающий обыкновенно отвечал, что покойник бедствует без кровли. Если по покойнику не сделали поминок, то умирающий говорил, что он не имеет пищи и живет подаяниями. Умирающему передавали также различные поручения на тот свет. Ганыж рассказывал мне такой случай. У постели умирающего сидит женщина и говорит: «Передай отцу, что сын у него плохой, промотал свое состояние, и мы бедствуем чрез это» — «Хорошо, отвечал умирающий, туда-то я донесу вести от тебя, но кто тебе принесет ответ»? Однако подобный ответ, вероятно, анекдотического характера; в нем опять таки слышится ирония позднейшего происхождения над пережитыми верованиями.
Вера в загробное существование проявлялась с особенной силой в момент смерти. Это отразилось, между прочим, и на похоронных обрядах, к которым мы теперь и перейдем.
Автор статьи в «Русском Инвалиде за 1822 год, на основании всех бывших у него сведений, говорит, что ингуши не имеют «особливых обрядов» при рождении и похоронах. Такой отзыв противоречит как предшествующим, так и последующим описаниям быта ингушей и чеченцев. Самого большого внимания заслуживают описания Ахриева Грабовского и Миллера, из которых несомненно следующее. Прежде чеченцы хоронили своих мертвецов в разбросанных по всей горной Чечни склепах, называемых «кашами» (ед. ч. каше); это древнейший способ погребения, вполне согласный с описанными нами верованиями в загробное существование. Покойнику нужно запастись в этой жизни всем необходимым для будущей. Так, ему нужна пища, одежда, кров, жена, хозяйственные и иные предметы. Все это дается ему вдоволь частью при похоронах, частью во время поминок в течение всей остальной жизни его потомства. Склепы содержат в себе то, что дается покойнику при похоронах. Прежде всего, самый склеп является необходимым жилищем для мертвецов. Большею частью склепы бывают фамильные и потому они довольно вместительны. Оставить без склепа покойников значит лишить их крова, а этого не допускает родственное чувство и опасение, что и все остальные после смерти тоже останутся без крова, так как рано или поздно всякому придется умереть. Таким образом, строя склеп умершим, живущие обеспечивают и собственные интересы. Усыпальницы или каши мне приходилось видеть около сел. Фелхан Мецхальского общества в 1891 году, но еще ранее, а именно в 1886 году, исследованы они во всей почти горной Чечни археологической экскурсией во глав с проф. Миллером. Между кашами нужно различать, надземные и подземные, или катакомбы. Надземные каши каменные; они имеют то коническую форму, то вид русских изб; на пирамидальной крыше —коническая шишка. Эти усыпальницы разделены на два, три и более этажей; в нижний этаж ведет одно четырехугольное отверстие таких размеров, чтобы в него свободно можно было пронести покойников; оно заделывается неплотно прилегающей каменной плитой, придерживаемой перекладинкой. Во втором этаже окно с севера; покойники лежат или на шиферных нарах по стенам внутри каша, или нагромождены друг на друга до самого потолка. В кашах встречаются покойники разного пола и возраста; старики и дети, мужчины и женщины образуют одну массу, покрытую рассыпающимися от ветхости ситцевыми одеялами. Все покойники одеты в лучшее платье. Тут же вы видите детскую колыбельку, посуду, глиняные горшочки, железные дротики, железные стрелы с оперенными древками, ножи в деревянных ножнах, луки с тетивами из жил, кожаные колчаны, деревянные чашки для питья, серебряные бляхи, трехструнные балалайки (пандыр) — древнейший музыкальный инструмент ингушей , деревянные башмаки, шашечные клинки и всевозможное оружие, ножницы для стрижки овец, простые ножницы, чевяки, ноговицы, пуговки металлические и т. д , — словом все, что образует в совокупности хозяйственные и иные принадлежности людей в этой жизни, все предметы роскоши и необходимости — все вместе с их обладателями-хозяевами переносится в каш и вместе с ними переселяется в подземную обитель. В некоторых кашах находятся даже котлы и надочажные цепи, — признак переселения в каши всей семьи, так как если хоть один член семьи остается жив, котлы и цепи обязательно остаются в доме. Предание гласит, что некогда, лет 200 тому назад, среди ингушей свирепствовала чума, уничтожившая половину населения ингушей; так много людей умирало в это бедственное время, что не успевали хоронить, и несчастные ингуши в отчаянии, боясь остаться непохороненными, сами шли в свои фамильные склепы и иногда целою семьею, с грудными младенцами в люльках, умирали голодною смертью.
Судя по лукам, щитам и стрелам, постройку кашов необходимо отнести к тому времена, когда огнестрельное оружие не было еще в повсеместном употреблении в Чечне. По преданиям, надо думать, луки употреблялись ингушами еще в конце XVIII в. наряду с ружьями. В это время они имели деревянные щиты, обтянутые кожей и с наружной стороны скрепленные железными обручами. Однако постройка кашов относится, вероятно, к более раннему периоду, не позже начала XVIII в. Ганыж, которому 60 лет, говорит, что его прапрадед не знал, чтобы при его жизни кто либо выстроил каш или капище святому.
Способ погребения в подземных склепах отличается от только что описанного; надо думать, что эти склепы принадлежат либо другому народу, либо другой эпохе. Впервые на них указал Гильденштедт (1770—1773 г.), но самое подробное описание их мы находим у Головинского . Вот описание одного из таких склепов, находящаяся возле Назрани:
«В памятнике этом, снаружи совершенно обвалившемся, проделано небольшое квадратное отверстие, обращенное на восток и служащее для входа. Между этим отверстием и другим, ведущим в самый склеп, находится небольшое пустое пространство в виде преддверья. Над вторым отверстием на камне вырезаны три надписи по-арабски: 1) «Имазис-Солтания»; 2) «Бек-Султан Худдадов» и 3) «Здесь прахи покойников, и нет между ними ни света, ни влаги». Внутренность склепа круглая, в виде цилиндра; стены и купол сложены очень искусно из тесаного камня. Посредине земляного пола находится круглое отверстие, в которое может свободно пройти человек и которое ведет в подземелье с деревянным полом, имеющее полукруглую форму. Тут лежат трупы одной женщины и трех мужчин, все темно-коричневого цвета и высохшие, как мумии. По бокам трупов разбросаны кости зайцев и скелет собаки. Под деревянным полом сложена груда человеческих костей, между которыми виднеются куски полу истлевшей персидской или индийской парчи, с изображениями людей и пальм. Во время засухи ингуши собираются около этого памятника и молят о дожде».
Подобные склепы рассеяны по всей чеченской территории. Они встречаются в верховьях Бумутского ущелья, где предание приписывает постройку их неизвестному народу тинды. При постройке Бумутской крепости в лесу, когда стали копать землю, образовался провал на глубине около двух саженей. Внутрь провала вела полу обрушившаяся, смазанная глиной галерея, в которой были найдены обгоревшие человеческие и лошадиные кости и разбитые, поросшие мхом глиняные кувшины. При постройке Бердыкельского укрепления на р. Аргуне, также открыли подобную галерею под землей, вымазанную внутри краскою или обожженною глиной. Здесь найдено много простых глиняных кувшинов; некоторые с пеплом, другие с обгорелыми человеческими костями, а также разные медные вещи, золотая круглая бляха, прикрепленная к золотой виноградной ветви грубой работы, сердоликовые четки, с изображением на одной из зерен их зайца, и крупные камни с отверстием, изображавшие мельницы. В 1853 г. в верховье р. Валерика также открыт подземный склеп; в склепе лежал женский скелет; на руках — два золотые браслета, на шее — ожерелье из дутого золота, вперемежку с бусами, на пальцах были два золотые дутые перстня с рассыпавшимися камнями. Раскопки Миллера дали следующие результаты. В подземных могилах около церкви Тхаба-Ерда, в ущелье р. Ассы, костяки покоились на полу; в головах было найдено 14 глиняных сосудов (чашек и кувшинов). В правой стене склепа — две ниши, в левой — одна; в одной нише был найден серебряный проволочный браслет, обвитый бронзовой спиралью. Костяки лежали головами на восток. Найдены еще: деревянная чашка для питья и ручка от уполовника. Некоторые кувшины наполнены бараньими и птичьими костями. Древность этих могил Миллер определяет равной древности самой церкви (9—10 век по Р. X.).
Подземные могилы с признаками сожжения трупов могли принадлежать и не чеченцам, а какому либо другому народу, жившему в горах раньше или пришедшему позже их; по крайней мере местные предания приписывают их народам тинды, мида, джай и др., да и способ погребения в них не находит себе полного объяснения в мифологии чеченцев, за исключением могил, открытых Миллером, которые имеют большое сходство по способу погребения с кашами. Но здесь прекращается область точного знания и дается простор догадкам и гипотезам. Одно несомненно, что люди, строившие эти склепы, проникнуты были глубокой верой в загробное существование, согласной во всем с известными нам религиозными представлениями чеченцев.
Перехожу к похоронным обрядам, совершавшимся на памяти стариков. Позднейшим способом погребения является устройство могил; гробов нет, а ямы обкладывают каменными плитами и досками, которые обжигают порохом. Умерших хоронили прежде не ранение 3—4-х дней после смерти, а теперь хоронят на другой день. Первый способ мог быте введен христианскими миссионерами, но он не чужд и отдаленной области язычества. Известно, что многие дикари соблюдают этот обычай, будучи уверены, что дух умершего три дня остается у тела на земле и уже после того отходит вместе с погребенным телом или в могилу (более раннее верование), или в подземный мир. Погребение же на другой день по смерти — несомненное влияние ислама.
У могилы при похоронах собирались многочисленные, близкие и дальние, родственники умершего, мужчины и женщины; женщины целую неделю сидели у могилы и рыдали, ударяя в лицо руками. Покойника одевали в чистое и новое платье и в полном вооружении, с шапкой на голове и буркой на плечах, опускали в могилу. Возле него в яму ставили штоф араки и три чурека (хлеба), чтобы покойник дорогою на тот свет ни в чем не нуждался и мог сделать кому следует подарки. Потом подводили к могиле коня в полном убранстве и конец узды давали в руки покойнику. Если он не имел своей лошади, то его ссужали ею близкие люди. Такая лошадь, будучи раз посвящена кому либо, не могла быть вторично посвящена другому. Коня три раза обводили вокруг могилы, причем один из стариков читал молитву, посвящая коня покойнику; затем коню отрезывали правое ухо и бросали в могилу. Лет 80 тому назад, говорите г. Шегрен в 1846 году, то же самое делали и с женою умершего, но во времена путешествия Шегрена ухо заменено было косой. Этот обряд несомненно является остатком обычая погребать жен вместе с мужьями, существовавшего некогда у всех народов, веровавших в загробное существование и уподоблявших его земной жизни; они верили, что и конь и жена нужны человеку как на этом, так и на том свете.
Картину похоронных обрядов более поздней эпохи рисует природный ингуш Ч. Ахриев . На похороны собираются со всех концов сотни родных и знакомых умершего; каждый член рода обязан принять участие в похоронах родственника. Женщины с плачем ударяют себя кулаками в грудь и кричат: «гададай!» (беда!). На следующий день после похорон устраиваются «похоронные» поминки. На них стекаются несколько сот человек; всех нужно кормить и поить в течете трех дней. Все съеденное на поминках идет в пользу покойника и потому, как говорили ингуши, не насыщает поминающих. После похоронных поминок следовали другие, называвшиеся «постельными». Горец верует, говорит г. Ахриев, что покойник на том свете лежит на своей постели и не может встать до тех пор, пока на этом свете ему не устроят поминок. Поэтому после похоронных поминок ингуши прилагают все старания, чтобы поскорее устроить торжественные «постельные». К этим поминкам родственники умершего должны приготовить черкеску, бешмет, башлык и прочие принадлежности горского костюма для приза на устраиваемые в день поминок скачки в честь умершего. Желающие пустить своих лошадей заявляют об этом накануне поминок. В этот же день родственники выбирают из числа приведенных четырех лучших лошадей и отправляют их с проводником, у которого в руках находится белый значок, в дальний аул. Всадники держат ветвистые палки с привешенными к ним яблоками и орехами; одну из палок они дарят хозяину дома, у которого останавливаются на ночлег, а другие — старикам; на следующий день они скачут к месту поминок затем устраивается стрельба в цель (приз — козленок). По окончании скачки и стрельбы, народ рассаживается группами по пять человек, и начинается угощение; чем больше пьяных, тем больше чести роду покойника. Под конец угощения хозяев скакавших лошадей отзывают в сторону к старику, который «умеет» посвятить лошадей покойникам. Старик этот держит в одной руке чашку пива, в другой три чурека (хлеба) и кусок баранины. Когда подводят к нему лошадь, взявшую первый приз, старик объявляет, что он, с разрешения хозяина, посвящает ее покойнику, в честь которого была устроена скачка, и что хозяин разрешает покойнику «Ездить на ней на том свете куда угодно». При этом он поит лошадь пивом, а хозяину отдает кусок баранины и три чурека. Затем таким же точно образом посвящаются три остальные лошади тем из предков покойного, имена которых укажут родственники его. Постельные поминки заканчиваются общей джигитовкой; ездоки держат в руках ветвистые палки с навешенными на них фруктами; осыпающиеся фрукты подбираются народом, но, будучи съедены, все же идут в пищу покойнику.
Спустя два года после «постельных» делаются «большие поминки», которые обходятся еще дороже. Третьи и последние поминки устраиваются вдовою покойного через три года после его смерти; только после этого она снимает с себя траур и может выйти замуж (чаще всего за брата или за другого родственника покойного). Но так как жена принадлежит мужу и по смерти его, то если она умирала во втором замужестве, родственники первого мужа требовали ее тело и хоронили возле его могилы.
Женщинам поминок не устраивали вовсе, так как они не являются продолжательницами рода. Но, очевидно, это — отступление от первоначального верования; в легенде о посещении Батыга-Шертко того света мы видели пример поминок матери.
Интересен обычай, записанный графом Потоцким в начале текущего столетия. Когда у ингуша умирал сын, к нему являлся кто-нибудь из единоплеменников, у которого в том же году умерла дочь. «Сын твой, говорил пришедший, может нуждаться на том свете в жене. Я отдаю ему руку своей дочери». Обычай не допускал отказа от подобного предложения и требовал уплаты калыма, как и за живую невесту, хотя и в меньшем размере.
Из приведенного очевидно, что по верованию ингушей загробное существование не отличается от земной жизни. Поминки, без сомнения, сменили собою устройство кашов и являются простою уступкой требованиям здравого смысла. Народ решил, что нет надобности губить непроизводительно вещи, замуровывая их в склепах, а также убивать коня или жену покойника и хоронить их вместе с ним; нет нужды даже отрезать им уши и бросать в могилу; при умелом посвящении все это и без того будет принадлежать покойнику. Установить точно эпоху такого перехода невозможно; можно лишь с достоверностью утверждать, что обычай непосредственного погребения всего, что нужно покойному, существовал в период устройства кашов и прекратился в период погребения в земли. Как совершился этот переворот, т. е. под влиянием каких причин человек перешел от непосредственного соблюдения обычая к его символизации, этот вопрос не поддается точному разрешению и относится скорее к области психологии. В данном случае, в жизни ингушей произошло то же, что и у других народов, как например, у китайцев, которые от действительного сжигания вещей и погребения жен с мужьями перешли к сжиганию бумажных моделей их .
Характеризуя в нескольких словах верования чеченцев в загробный мир, мы можем смело назвать его продолжением земного бытия. Это то, что Тайлор назвал «теорией продолженного существования» и установил ее, как теорию самой ранней ступени развития религиозной мысли у человечества . Согласно с этой теорией, подземный мир у чеченцев является простой обителью мертвых; ни о наградах, ни о наказаниях тут нет речи; все там — по образцу и подобию настоящей жизни. Мертвецы ведут вполне материальную жизнь и сами имеют прежний свой земной образ; и предметы и природа там земная. Отличием является лишь то, что у них солнце светит тогда, когда у нас ночь, и наоборот. Непонятно только, почему мертвецы не могут иметь своей пищи и др. предметов, а живут лишь тем, что дадут им живые, хотя мертвецы также и пашут и сеют. Этот вопрос не разъяснен пока и наукою, мне не могли дать на него ответа и ингуши.
Вера в такое загробное существование, естественно, предполагает, что покойники сохраняют к живым земное чувство дружбы и вражды. По верованиям всех народов, у которых сохранились подобные представления о загробной жизни, покойники считаются существами могущественными. Мало помалу люди им начинают приписывать свойства божества; им поклоняются, просят их милости, умоляют не причинять зла. Точно такой же процесс произошел и в развитии религиозного сознания чеченцев. От простого приношения пищи умершим они вскоре перешли к жертвоприношениям обоготворенным предкам, и в следующем поколении их мы застаем вполне развитый культ предков, о котором будет речь в следующей главе.
Дальнейшее развитие общей культуры чеченцев, соприкосновение их с христианством и магометанством, развитие самого культа ближайших предков в культ народных героев, все это не мирилось уже с той простой картиной загробной жизни, которую мы только что нарисовали, и вызвало к жизни другие представления о загробном существовании. В них мало помалу начинает входить идея о суде и возмездии за грехи земной жизни, которая затем приобретает значение основной идеи. Как известно из истории религии всех народов, эта идея имеет позднейшее происхождение и знаменует собою эпоху, когда религия начинает руководить нравственной деятельностью человека. Характеристику этой эпохи у ингушей я сделаю по рассказам жреца Ганыжа.
Был среди ингушей некий доктор Кой Точиев, который на этом свете за лёчение брал от людей то, что ему следовало и что не следовало. Этот человек на том свете сидит под скалою и варит одну воду; ни есть, ни пить, кроме воды, у него нет ничего.
Принявший ложную присягу сидит по пояс в грязи; на том свете ему нет счастья.
Один человек вышел из дому, поклявшись так: «Клянусь создавшим меня Богом, что я не вернусь домой, если не убью своего врага (такого-то) в течение одного дня». В поисках прошел весь день, и когда солнце стало заходить, то он сильно перепугался так как не нашел своего врага. Ангел Божий, находившийся недалеко от него, увидел его и спросил: «Зачем ты так испугался? Я не видел еще ни одного человека или зверя, который был бы так перепуган, как ты». Человек ответил: «Как же мне не пугаться. Я поклялся убить человека, которого ненавижу, и не могу найти его». Ангел указал на молившегося тут же человека и сказал: «Вот он! Отчего же ты не убиваешь его»? «Пусть моя клятва не пропадет даром», воскликнул человек и разрубил молившегося шашкою пополам. Из верхней части тела убитого тотчас же образовался кабан, а из нижней части (ниже поясницы) — свинья, и они оба побежали в лес друг за другом. Убийца был изумлен этим происшествием и снова испугался «Ты не бойся, — сказал ему ангел. Теперь мне некогда объяснять тебе случившегося; завтра пойди в (такую-то) пещеру и там скажут тебе». На следующий день убийца отправился в указанную пещеру. В ней сначала было темно, но потом стало светлее; в конце ее он увидел мужа и жену; тут же поблизости была привязана за дверями черная сука. Он поздоровался с хозяевами. «Что же ты сидишь и не угощаешь гостя?» обратился муж к жене. Но на блюде у них не было ничего. «Я слушала, что вы говорите», ответила жена и, открыв двери, достала баранью голову и грудь на блюде. Когда муж и гость наелись досыта, она накормила суку, а после уже суки поела сама. Несмотря на все это, блюдо ничуть не истощилось. «О Боже, какое великое чудо!» воскликнул гость. — «Чему ты удивляешься? Ты знаешь ли, где ты теперь находишься? » — « Не знаю, где я нахожусь; но мне сказали вчера, чтобы я пришел сюда и узнал здесь, как из человека сделались кабан и свинья.» — Хозяин сказал: «Когда муж знает, что его жена спит с другим человеком и ничего не говорит и не делает, то по смерти Бог обращает его в кабана и свинью. А это, что ты видишь теперь здесь, мне Бог дал в удел в загробной жизни». — «Хорошо, если Бог тебе дал такую часть. Но что это значит: — сука стоит за дверями?» Хозяин ответил «Это моя мать, родившая меня». — «Хорошо; а что это за чудо: мы с тобою поели, сука поела, жена поела, а блюдо не уменьшилось?» Хозяин ответил: «Когда я был еще на Дэли-Малхли , у нас была баранта. Раз я пошел стричь баранту и одного барана взял домой, чтобы из курпея его сделать себе папаху. Привел я этого барашка домой, зарезал его; жена стала варить мясо, и когда она начала делать галушки, то пришла незнакомая женщина и попросила одолжите ей котел. Жена, ни слова не говоря, сняла с цепи котел и отдала ей. И я не спросил, кто это была, и жена ничего не сказала За такой поступок Бог и сделал нашего барана неистощимым. Мать же моя была скряга, и ее Бог превратил в суку; чтобы она не кусалась, мы привязали ее на цепь».— В старые времена говорили, прибавляет Ганыж: «Если кто врет, то дай Бог, чтобы этот человек стал на том свете сукой, которая стояла бы там привязанной на цепи! ».
В приведенных рассказах первоначальные понятия о загробном мире видоизменились под влиянием мусульманства. Загробный мир остается еще на земле, мертвецы живут земною жизнью, но уже появляются понятия о суде божьем и возмездии за дурные дела; необходимость устройства поминок для умерших устраняется здесь тем, что на том свете Бог сам кормит, кого нужно. Одних Он наказывает лишением пищи, других обращает в нечестивых, презренных животных и т. д. Замечательно здесь сходство верования чеченцев в возможность пройти на тот свет чрез отверстие на земле с верованиями других некультурных народов, как напр, зулусов .
Дальнейшим развитием представления о загробном мире у чеченцев является перенесете местопребывания душ на небо , куда ведет лестница, по которой восходят души мертвецов. На небе есть деревянные скелеты, приготовленные Богом заранее для каждой души. При приближены чьей-либо смерти, его скелет на небе начинает качаться и на нем все более и более нарастает мясо; как только умирает человек, душа его немедленно направляется по лестнице на небо в свой готовый скелет, покрывшейся мясом. Образ мертвеца не похож на земной образ человека, а есть олицетворение его деяний . Для хорошего, добродетельного человека Бог готовит и красивый, хороший скелет, а для дурного человека и скелет дурной: кривой, косой, горбатый, согнувшийся на бок и т. д. Когда душа войдет в скелет, то она остается такою, каким человек будет при воскресении мертвых, когда мертвые и живые соединятся и будут жит опять на земле. По словам г. Лаудаева, чеченцы веровали, что одушевленные и неодушевленные предметы будут одинаково страдать в будущей жизни за свои грехи. Горы, покрытые снегом, страдают в этой жизни чтобы в будущей блаженствовать . Позже к верованию чеченцев присоединяется и понятие о рае и аде, в котором христианский и магометанский элементы смешаны. Рай у них называется Агерет; добрые в нем будут наслаждаться, враги будут прислуживать им. Убитый пользуется завидным правом выбирать кого либо из родственников в товарищи себе в рай и потому об убитом родственнике не плачут, а радуются. Ад по ингушески — Джиоеджахет (от грузинского джожахети); с ним связано совершенно чуждое естественной религии чеченцев представление об огненном озере, где подвержены мукам грешники. У плоскостных чеченцев ад называется также Елсаманье (рядом с мусульманским Джеханнам). Для героев на том свете назначено было особое местопребывание. Перейдем к описанию представлений чеченцев о душе. В этом отношении интересно чеченское предание о Тамерлане, рассказанное мне Ганыжем. Однажды хромой Темир, у которого пропал сын, зашел в кузницу. Кузнец в то время спал и Темир, не желая нарушать его сна, присел возле него и стал ожидать, пока он проснется. Он заметиле, что из носа кузнеца вышла муха, поползла на щипцы, лежавшие на миски с водой, переправилась по щипцам через миску на наковальню. За наковальней была большая трещина; муха спустилась в эту трещину и оставалась там довольно продолжительное время. Затем она выползла обратно и, миновав наковальню, стала переправляться через миску по тем же самым щипцам, но во время переправы упала в воду. Долго билась она в воде и, с трудом выползши на щипцы, вошла обратно в нос кузнеца. Очнувшись от сна, кузнец разговорился с Темиром. «Развлеки ты меня, сказал Темир, у меня пропал сын, и я в большом горе. Расскажи что-нибудь». – «А что рассказывать. Мы все равно не можем добраться до того, что я видел во сне». Темир стал просить его рассказать свой сон. Тот начал «Во сне я переправился через большую реку и железную гору, где был гладб золота и серебра; я долго там стоял, не будучи в силах оторвать глаз от блеска и роскоши. Но сознавая, что мне надо вернуться, я выбрался из пещеры. Когда я на обратном пути переправлялся через реку, то упал с моста и чуть было не утонул». Темир понял, что в виде мухи выходила душа кузнеца. Догадавшись, что в кузнице должен быть клад, он уговорил кузнеца уступить ему это место. Вскопав затем место, куда ползала душа кузнеца, Темир открыл несметные богатства, на которые он собрал войско и покорил весь мир.
Это сказание имеет для нас двойной интерес: во первых, здесь мы встречаемся с верою ингушей в реальность сновидений, которая играет вообще в первобытных религиях существенную роль; во вторых, здесь в представлениях чеченцев душа является материальною; они никак не могут себе представить абстрактной, нематериальной, духовной сущности человека. Интересно сопоставить такое представление о душе у чеченцев с подобным же у сибирских бурят В одной бурятской сказке вполне отчетливо передается представление о вещественности души, которая может слышать, видеть, причем принимает образ пчелы Один бурят увидел, как из носа спавшего товарища выползла пчела, как она летала около юрты, залетала в какую-то нору, затем выползла из отверстия и, возвратившись в юрту, ходила по краю корыта с водою, потом, упав в воду, с трудом из нее выбралась и, наконец, опять вернулась в нос спящего. Из расспросов оказалось, что сновидения спавшего бурята вполне соответствовали действиям и приключениям пчелы. Этим объясняется, почему буряты никогда не убивают пчел, залетающих в юрту . Такое изумительное сходство в верованиях двух народов, разделенных друг от друга десятками тысяч верст, представляет любопытный пример для сравнения и служит предостережением исследователю от увлечения «заимствованиями» тех или других сторон религии у соседей.

Явление души в образе мухи встречается и в других сказаниях чеченцев. Для примера приведу следующий рассказ, интересный и во многих других отношениях.
Один зять поехал к своей теще. Он лежал в постели, но не спал и следил за тещей, которая в это время чистила шерсть на чехре (гребень). В башнях бывает дыра, «отверстие для ласточки». Вдруг в это отверстие кто-то закричал теще: «Выходи, мы уже готовы»! — «У меня гость», ответила теща. «Что ж такое, и у нас есть гости, но пир у нас назначен и мы идем». Теща погасила огонь, сняла с гвоздя палку, достала какую то краску из рога и помазала ею палку. Палка превратилась в лошадь; теща села на нее и поехала. Зять удивился происходившему и не мог разобраться, во сне или наяву это было. Он стал смотреть по стенам, увидел другую палку на гвозде, снял ее и помазал краской. Вышла лошадь. Он сел на нее и поскакал за тещей. Доехав до места пиршества, он остановился поблизости, чтобы слышать разговоры. — «Давайте кидать жребий, говорили собравшиеся. Кому выпадет жребий, тот должен убить человека». Кинули жребий, и он выпал на тещу. «Ну, теперь выпал твой жребий; ты должна убить человека», объявили ей все.— «Но мне некого убивать. Впрочем, у меня гостит зять. Я пошлю его за дровами в лес, он разрубит себе топором ногу; когда выйдет кровь, я оближу первую кровинку, и он от этого умрет», сказала теща. Услышав это, зять поскакал обратно, лошадь его сама превратилась в палку, и он по прежнему лег в постель. Вскоре приехала домой и теща. Утром зять говорит: «Теперь я поеду домой». Теща отвечала: «Я сижу без огня; ты бы привез мне дров». — «Мне некогда, надо домой ехать», отказывался он, но в конце концов уступил просьбам тещи и поехал за дровами, надеясь, что будет осторожен. Однако во время работы он позабыл об опасности и нечаянно разрубил себе ногу. Тотчас же прилетела муха и села на рану. Но он поймал муху, положил ее в кисет, спрятал в карман, запрег арбу и поехал домой. Теща лежала в постели и охала. «А, подумал он, должно быть это она. Придавлю-ка кисет». Сдавив кисет, он увидел, что теща упала в обморок; он немного разжал руку, и теща снова пришла в себя — «Ну, значит, это правда», подумал он. Он послал за своей женой и рассказал ей о случившемся. Жена взяла у него кисет, вышла из башни и растоптала ногами муху. Вернувшись в башню, она нашла мать мертвою. Мать похоронили, а муж поправился и остался жив.
Приведенное здесь предание интересно во многих отношениях; во-первых, оно подтверждаете верование чеченцев, что душа человека принимает образ мухи; во вторых, на примере тещи мы видели, что когда душа отсутствует, человек все таки продолжает жить. Отсюда ясно, что или душа у человека двойственна, или же она одна, но может придавать жизнь телу даже находясь вне его, или, наконец, часть души может остаться в теле, а часть (материальная) выйти из него. Вообще, понятия чеченцев о душе смутны и неопределенны, абстрактный элемент смешивается с материальным и проч. Ганыж говорит, что у каждого человека имеется так называемый «тарам» (гений человека); он живет там, где его хозяин. Все, что происходит с человеком, в том же виде отражается и на его тараме; умирает человек, вместе с ним умирает и его тарам, женится человек, и тарам женится на тарами жены своего хозяина. Большею частью тарам, сопровождая всюду своего хозяина, чтобы лучше оберегать его от шайтанов, находится среди нечистой силы, удерживая ее от причинения зла хозяину. Одному ингушу показалось, что к нему приближается шайка шайтанов. Он, испугавшись, взял ружье и выстрелил по ним; в это время его тарам находился среди шайтанов, и выстрел попал ему в ногу. После этого, без всякой иной причины, хозяин захромал. Отсюда ясно, что тарам, будучи гением хранителем человека, является в то же время и его неразделенной частью, его alter ego. Некоторые ингуши представляют тарама несколько в ином виде, как духа-покровителя дома. Он защищает дом от всяких несчастий. В каждой семье, состоящей из мужа и жены, обязательно есть свой тарам. Он не имеет определенного местопребывания, подобно русскому домовому или осетинскому бунатихидсау, не связан неразрывно с двором, но следует всюду за своим хозяином. Тарам — дух добрый, но он также наказывает своего хозяина за дурные поступки. Наказание тарама носит исправительный характер и совершается из доброжелательства к хозяину в виде напоминания, предостережения. Судя по аналогии с другими кавказскими племенами, у которых сохранился культ предков, едва ли можно сомневаться, что тарам — это ничто иное как предок, поклонение которому оставлено.
В этом же рассказе о зяте и теще мы в первый раз встречаемся с верованием чеченцев в ведьм, оборотней и т. п. Колдунья (по чеченски “гамъ-саг”) имеет человеческий образ. Говорят, что при оборачивании гам-саг покидает где-либо свое тело и входит в животное. Если в отсутствие ее перевернуть тело, то душа ее по возвращении из странствий не может войти в него и умирает. Оборачиваться может не только человек, но и животные и даже неодушевленные предметы.
Переходя к демонам или духам, наполняющим собою все окружающее человека пространство, мы прежде всего встречаемся с уподоблением их человеку. «Когда американские индейцы или африканские негры веруют, что воздух вокруг них кишит сонмами невидимых духов, это не представляется бессмыслицей», говорит Тайлор. «0ни хотят этим сказать, что жизнь полна случайностей, которые не происходят сами собой» . Чеченцы создали духов под давлением необходимости объяснить явления природы. Объяснение сложилось на почве почитания духов предков и свойственной уму чеченцев антропоморфизации окружающей действительности. Позже на эту готовую почву перешли джины, шайтаны или илбисы (черти) и т.п. Шайтаны или черти, несомненно, были чужды прежней, естественной религии чеченцев и могли образоваться лишь при содействии христиан и мусульман. .Это понятие не вполне еще установилось у горных чеченцев, но довольно хорошо выработано у плоскостных. Шайтаны противополагаются ангелам, с которыми и находятся в постоянной вражде. Для знакомства с ними обратимся опять к рассказам самих чеченцев, где черти являются в качестве действующих лиц.
Предок харпехойцев имел большое ружье в роде пушки, которое впоследствии отобрано у него начальством. Это был замечательный человек. Однажды он был на покосе. Оглянувшись назад, он увидел, что за ним косит деревянною косою черт, который ходил пятками наперед. Он остановился, и черт остановился, он сел, и тот сел, он начал есть, и тот за ним. Тогда харпехоец начал плести из травы веревку; черт, конечно, последовал его примеру. Харпехоец перевязал себе веревкой одну ногу, но сделал вид, что связывает обе; черт перевязал себе обе ноги. Харпехоец вскочил, выхватил нож и обрил черту голову. Если удастся обрить черту голову, он не может уйти и покоряется человеку. Так и этот черт покорился харпехойцу. Черт упрям и никогда не делает того, о чем его просят, а наоборот, всегда делает то, что ему запрещают. Наш черт говорит своему хозяину: «Хочешь, я пойду возьму своего быка , поведу его в Ларсское ущелье и оттуда привезу брус дерева мегиск-орц )? Или пойду в балку, добуду воды и построю мельницу? Что из двух сделать? »Хозяин от радости позабыл чертовскую натуру и вместо того, чтобы сказать: «Не делай», говорит: Устрой мельницу, какой еще никто не строил». Черт, конечно, пошел за брусом. Он и бык впряглись оба, чтобы тащить брус, но когда они подходили к селению Харпи, на подъеме черт совсем выбился из сил. Он крикнул, чтобы из аула ему подали помощь, но ни один человек не вышел. Черт закричал в другое ближайшее селение Дехуркижди; и там никто не откликнулся. Черт закричал по направлению к третьему селению Гоусты, но и оттуда никто не явился. Бык, видя, что черт уморился, потянул его за собой к находившемуся в стороне небольшому камню. «Что ты хочешь делать?» — спросил черт. Бык отвечал: «Это хорошей камень. Может быть кто-нибудь будет строить башню, так он пригодится. Я хочу захватить его с собой.» Тогда черт сказал: «Пусть между жителями Дехуркижди и Харпи вечно существует кровная вражда! Пусть у гоустинцев не будет блюд (для гостей), если они не возьмут их из Харпи! Пусть ни у одного из животных не будет больше силы в плечах, чем у быка, и пусть никогда не растет кустарник больше этого бруса!» После этого черт вошел под камень и скрылся. С тех пор между жителями селенья Харпи и Дехурквжди существует нескончаемая вражда. Если на тот камень, под который вошел черт, сядет человек, то с ним непременно приключится несчастье.
В этом рассказе замечается некоторое сходство чеченского черта с русским. Рассказы на тему «черта иадул» знакомы всякому русскому. Черт, как и другие духи чеченской мифологии, обладает силой заклинанья.
Самым распространенным верованием чеченцев, как в горах, так и на плоскости, является верование в джинов или джиным. В плоскостной Чечне джинами называют добрых и злых духов; первые суть гении мусульман, а последние — христеан. Те и другие находятся в такой же вражде, как ангелы с дьяволами. В Ичкерии, по словам г-па Ипполитова, под джинами разумеются существа средние между ангелами и дьяволами. Они пользуются свободой доступа на небо и похищают иногда обманом. Иногда же подслушивают тайны сокровенной от них и человека будущности. Падающие звезды — это звезды, брошенные ангелами в джинов, подслушивающих у престола Божьего. Эти тайны они сообщают своим земным друзьям. Вообще связь с ними человека к добру не приводит, а почти всегда оканчивается умопомешательством На этом основании, идиотов и вообще душевнобольных чеченцы считают находящимися в общении с джинами. На всем пространстве Чечни всегда вам укажут местности (уединенные, мрачные, действующие на воображенье), где обыкновенно путники встречаются с джинами, укажут людей, которым джин свернул челюсти на сторону, искривил рот и т п. Виденья джинов у путников бывают до того реальны, и вера в них так сильна, что про них вы услышите бесчисленное множество рассказов. Один довольно интеллигентный ингуш, человек грамотный, бывалый и неглупый, при том же благочестивый и верующий мусульманин уверял меня, что он также видел джинов на опушке леса, ночью, когда он ехал из Владикавказа в Назрань. Джины были одеты в солдатские мундиры с красными фуражками. Они весело плясали вокруг костра, хлопали в ладоши и делали ему знаки, приглашая его повеселиться, потанцевать с ними, вероятно намереваясь свести его с ума. Но он не испугался, прочел молитву и выстрелил из пистолета — джины исчезли из глаз. Молитва и выстрел — верное средство избавиться от джинов. Хотя чеченцы далеки от того, чтобы поклоняться джинам, но побаиваются их. Для полной характеристики джинов по верованию чеченцев приведу следующую сказку, записанную со слов ингуша Бадыла Бокова.
Ахмед был охотник, который своею охотой содержал и кормил целое селение в 300 душ жителей, за что его называли “Добродетелью”. Однажды он пошел на охоту и в течение целого дня не встретил ни одного зверя. Когда же, возвращаясь домой, сел над речкой для омовения к предвечернему намазу, он заметил двух змей — одну белую, другую черную. Они дрались между собою и черная поборола белую. Ахмед поспешно окончил намаз, взял ружье и выстрелил в черную змею, но промахнулся и попал в белую. Она застонала человеческим голосом и скрылась из виду. Ахмед догадался, что это были джины. Дело было в четверг под пятницу. Оказалось, что белая змея была дочерью царя мусульманских джинов, а черная — сын царя христианских джинов, который хотел изнасиловать первую, но она не поддавалась. Дочь царя джинов приходит домой хромая. Отец спрашивает ее: «Отчего ты хромаешь»? Дочь отвечает: «Ахмед — Добродетель, сидя над рекой, сказал: «Пуля моего ружья на что-нибудь должна выходите, но сегодня ни разу она не вышла. Вот змея, выпущу-ка я в нее пулю». Но главное, что ее хотел изнасиловать сын христианских джинов, она скрыла от отца. Отец сказал ей: «Завтра пятница, и Ахмед непременно будет в мечети. Когда он станет, по выходе из мечети, надевать свои чевяки (обувь), то душа его в это время очутится на мизинце правой ноги. Ты завтра отправляйся в мечеть, полезай в правый чевяк и укуси ему мизинец. От этого он умрет и, таким образом, мы отомстим ему». Дочь отправилась туда, где жил Ахмед, превратилась в змею и спряталась в мечети. На этот раз Ахмед пришел позже всех. На лице его отражалась тоска. Люди удивились и спросили его: «Ты всегда приходил раньше нас, а сегодня пришел позже всех. Какая этому причина у тебя?» «Братья мусульмане! На сердце у меня горе великое, которое не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Когда я вчера, не убив, ничего, возвращался с охоты, пошел я к реке совершить намаз. Там увидел я дерущихся змей — черную и белую. Окончив, намаз, я выстрелил в черную змею, но ранил белую Она закричала человеческим голосом. Тут я узнал, что белая змея — магометанский джин, а черная — христианский, и теперь все думаю о том, как я ранил джина магометанской веры. Его кровь лежит на моей душе, и я никак не могу выпросить у него прощения». Все это от слова до слова слышала змея и подумала: «Вот как Ахмед тоскует по моей крови. Нет, не рассказав отцу всего, не лишу его жизни». Она прилетала домой, упала перед отцом на колени и рассказала ему подробно, как сын царя христианских джинов хотел ее изнасиловать, как Ахмед хотел убить его, но нечаянно попал в нее и как он тоскует теперь по ей крови. Тогда отец сказал ей: «Возьми мою лошадь, оденься в мужской костюм, поезжай к нему и приведи его ко мне. Она превратилась к мужчину, села верхом и, взяв для Ахмеда лошадь своего отца, поехала к нему. Въехав в его двор, она крикнула: «Ахмед дома»? Ахмед выскочил из сакли и спросчл: «Что тебе нужно? » Она сказала: «Поедем со мной;. Ахмед ничего не возразил и, сев на приведенную лошадь, поехал с нею. Когда они выехали за околицу, она говорит Ахмеду: «Ты помнишь, как ты вчера, желая убить черную змею, ранил белую? Белая змея — это я, дочь царя мусульманских джинов, а черная — сын царя христианских джинов. За то что ты спас меня от насилия, отец мой хочет сделать тебе подарок. Он будет тебе предлагать лошадей и скот, но ты ничего не бери, а только скажи: «Ничего мне не надо, только плюнь три раза под мой язык». Приехали они к царю джинов. Ахмеда угощали трое суток. Когда он собрался ехать домой, царь джинов указал ему свои стада и табун лошадей и говорит: «Бери сколько хочешь!» Ахмед ответил, что ему ничего этого не нужно. Царь спросил его: «Чего же ты хочешь»?—«Если хочешь отблагодарить меня за то, что я спас твою дочь, отвечал Ахмед, плюнь три раза мне под язык». Царь плюнул Ахмеду под язык. С этого момента Ахмед стал понимать все языки, не только людей, но и животных, зверей, птиц и т. д. Он простился и пошел домой. По дороге он зашел ночевать на хутор, где была баранта десяти хозяев из его селения. Пастухи обрадовались его приходу, старались ему услужите и зарезали по барану. Ночь была темная; поднялась страшная буря. Пришла стая волков и завыла волчьими голосами: «Вот сегодня ночь темная, с бурей и непогодой. Пастухи, как заснут, не проснутся до самого утра, и мы всех баранов и овец передушим и поедим». Серая собака, на которую никто не обращал никакого внимания, ответила волкам: «Сегодня здесь находится Ахмед-Добродетель; ему зарезали баранов; если от этого мяса я съем кусок, достанется вам от меня!» Бсе это слышал и понял Ахмед. Когда ему, по обычаю, на блюде принесли целого сваренного барана, он сказал пастухам: «А путе-ка, братцы, позовите сюда собаку, которая валяется у вас под плетнем». Пастухи ответили: «Эх, Ахмед-Добродетель, охота ли говорить тебе за столом такие вещи. Это дряхлая собака, и мы никогда не даем ей ужина». — «А вот потому-то я и хочу покормить ее. За то меня и прозвали Добродетелью, что я уважаю сильных и защищаю слабых». После этих слов пастухи привели к Ахмеду серую собаку. Ахмед отрезал бок барана и дал ей, сказав: «На, Серко, кушай на здоровее»! Затем в миске подали бульон. Поужинав, все легли спать, а Серко пошел сторожить овец. Ночью на баранту напали 14 волков, но Серко их всех передушил и, разложив их вокруг себя, улегся спать. Утром пастухи, увидев случившееся, сказали Ахмеду: «Если бы ты вчера не покормил нашу собаку, каждый из нас понес бы убытку по крайней мере на десять баранов; поэтому возьми себе с нас по два барана»! Ахмед отказывался, но кое-как уломав его, хозяева стали выпускать овец, говоря: «Выбирай себе любых». Овца, шедшая впереди, закричала своему барашку, который шел сзади: «Мы ходим впереди и едим первую траву; оттого мы такие гладкие. А ты всегда идешь позади нас и ешь наши остатки: оттого ты и худой». Барашек отвечал: «Счастье идет за хозяином, а не впереди его: я — счастье хозяина, потому и остаюсь всегда позади». Когда этот барашек поравнялся с Ахмедом, он схватил его и, сказав, что он возьмет только его одного, взял барашка, простился с пастухами и пошел домой. От этого барашка приплод так размножился, что Ахмеду не было с тех пор нужды ходить на охоту в течение десяти лет; все жители также питались приплодом от этого барашка.
Таков этот замечательный рассказ о джинах, в котором мы видим наглядное проявление склонности чеченцев к антрономорфизацш природы и животных. Здесь же мы имеем возможность целиком проследить мировоззрение чеченцев. Здесь, наконец, мы встречаемся с вполне развитой системой дуализма: джины разделяются на добрых и злых, те и другие подчинены своему отдельному царю. Нравственное значение духов в жизни чеченца весьма значительно; куда бы он ни повернулся, чтобы он ни делал, и у себя дома, и в поле, и в лесу, и в пещерах, и ночью, и днем он видит и слышит окружающих его духов, которые и руководят его поступками, дают ему указания, создают препятствия и помогают, являются врагами и друзьями, определяют его отношения к другим людям, и т. д. Но все они не играют уже той роли, какая могла бы принадлежать им при других обстоятельствах, потому что у чеченцев есть другие существа, более высокие и сильные. Знакомству с этими существами мы и посвятим следующая главы.

III. Культ предков у чеченцев.

Год и его деление на части: месяцы, недели, дни. – Семейный культ и культ домашнего очага. — Влияние этого культа на жизнь чеченцев. — Кровная месть, усыновление, присяга и проч. — культ и обоготворение предков.— Высшие божества. — Предсказания и гадания.

Переходя к божествам чеченцев, необходимо познакомиться с понятием их о временах года, о делении года на дни, недели и месяцы, так как поклонение богам у них приурочено к тому или другому времени года или дню. Сообщаемые здесь сведения добыты мною от стариков; молодежь о них ничего почти не знает.
Год по-ингушски называется шо и имеет 365 дней. Новый год празднуется тремя днями ранее нежели у русских. Шегрен и Селезнев утверждают, что ингуши не знают деления на месяцы, но это неверно. Месяц называется бут (от названия луны), неделя – кири (от грузинского “кера”), день — де. Месяц делится на четыре недели, неделя на семь дней, причем за первый день считается понедельник — оршот, Этот день посвящен ветрам (день ветров) и свободен от полевых работ; в противном случае, все разнесет ветром. Вторник — шинери, день быков, в который нельзя их запрягать. Среда, называемая кер-Сели (т. е день бога Сели), замечательна тем, что в этот день нельзя давать соседям ничего из дома, а в особенности огня; посвящена богу грома Сели. Четверг называется огой-ер (сокращенно ера). В этот день раньшее бывали празднества в честь Огоя. Праздновали преимущественно одни девушки. Они ходили по домам и собирали от хозяек всякую провизию. Придя в дом, они пели песню: «Эй, мама, пожалуйста, мама, выходи, мама, отпусти ты нас, нам некогда: у тысячи хозяек гости мы (т. е. нужно побывать еще у многих). Посмотри в ящик, всунь руку в ушат» (т. е. достань и вынеси что-нибудь). Получив что-нибудь, девушки делили собранное и уносили домой. Пятница — периске (грузинское Параскева) ничем не ознаменовывалась; с принятием мусульманства, этот день стал священным «джумэ». Суббота — шот считается «днем волков»; кто почитает и празднует этот день, у того волк не будет таскать овец. Воскресенье — киринде, т. е. «недельный день» (слово взято у грузин), считается Божьим днем; прежде он праздновался всеми ингушами.
Ингуши знают зимнее и летнее солнцестояния; в это время, говорят они солнце гостит дома: зимою три дня и три ночи, а летом — три недели; в это время бывает равноденствие. Год делится на четыре времени: весна, лето, осень и зима. Он содержит 12 месяцев; названия месяцев даются, по названиям празднеств или приуроченных к тому или другому времени сельскохозяйственных занятий. Ганыж не мог перечислить их по порядку. Теперь ингуши считают свои месяцы по новолунию и старые названия забываются. Однако я попытаюсь установить порядок месяцев, насколько это возможно по указаниям Ганыжа, но, конечно, порядок этот будет в достаточной мере гадательным. Первый месяц называется Наджиганцхой — самый холодный месяц в году; по всей вероятности, он соответствует январю. Второй Мархи-бут, т. е. «месяц поста»; в это время был семидневный «отцовский пост», называемый также «христианским», соответствующий великому посту. Третий — Бекрик-бут или «кукушкин месяц», соответствуете марту. В это время прилетает кукушка, начинается весна. Апрель называется Тушолибут, по празднеству в честь Тушоли. Пятый – Сели-бут, кажется, соответствует маю. Мангл-бут или «месяц покосов», по-видимому — июнь. Мятцели-бут назван по празднеству Мятцели; это, скорее всего, июль. Мяцхали-бут назван тоже по празднеству; кажется, это — август, или часть июля и августа. Тау-бут, т. е. «месяц атавы» или вторичной травы после покоса, по-видимому сентябрь. Ардари-бутъ — «месяц молотьбы», один из осенних месяцев (октябрь). Орхи-бут — тоже осенний месяц; в это время баранов пускают к овцам. Наконец Огой, кажется, соответствует декабрю. До этого времени откармливают барангу, а с этого месяца начинают резать. Тогда же бывает празднество огой.
У чеченцев мы находим вполне развитую систему политеизма или многобожия; но у них нет единообразной стройной системы мировоззрения, исходящей из какой-нибудь одной основной идеи, с разделением богов на старших и младших. Напротив, у чеченцев мы встречаемся с двумя противоположными системами богов: с одной стороны, культ предков и народных героев, а с другой — поклонение обоготворенным силам природы. Эта двойственность, как и у многих других народов (между прочим осетин), остается в полной силе и в настоящее время; она, надо думать, существовала и с самого начала. Разделение труда не только между отдельными божествами, но даже и между упомянутыми двумя главными категориями, плохо выработано, обязанности и права богов не разграничены и часто для одной и той же группы явлений имеются у чеченцев несколько богов. В этом отношении им далеко до греков и римлян, у которых специализация труда, как известно, была доведена между богами до крайних пределов. Во главе всех богов у них стал не громовержец, как у греков и римлян, и не небо, как у многих других народов, а Дэла, Бог, постепенно воспринявший в себя атрибуты христианского и магометанского Бога.
В предыдущей главе, при изложении взглядов чеченцев на загробную жизнь и описании похорон и поминок, мы уже встречались с некоторыми признаками культа домашнего очага, семейного культа. Домашний очаг, говорят чеченцы, есть место священное, избранное самим Богом; он неприкосновенен. Огонье, цепь, котел и очаг считаются священными и даже такие части очага, как зола, сажа на потолке и пр., пользуются почетом в доме. Чем больше котлов насчитывается в роде или фамилии, тем род сильнее, почетнее. Г. Лаудаев говорит, что до поздних времен среди чеченцев существовал обычай покрывать головы котлами в минуты семейных несчастий; по смерти мужей жены выходили из дому, накрывали головы котлами в знак того, что им уже более не для кого поддерживать священный огонь и воду , так как уже некому совершать жертвы и возлияния над очагом. Такое несчастье является бедствием не только для живых, но и для предков, которые теперь голодны, наги, бедны и вымаливают себе пищу у других, как нищие. Очаг служит, таким образом, центром домашнего культа; существование и счастье всего рода и его потомства неразрывно связаны с очагом. Хозяин дома, ежедневно перед трапезой, лучшие части пищи бросает в священный огонь и просит у богов всякого благополучия семье. У народов, у которых семейный культ сохранился во всей силе, предки присутствуют в доме и принимают участие в трапезе ее членов. Так было у древних греков и римлян , так остается и теперь еще у кавказских осетин и многих племен Азии, Австралии, Африки и Америки. Индусское божество огня Акт соответствует чеченскому Сели. В известный день, посвященный богу Сели, считается большим грехом дать из очага кому либо из соседей хоть один уголек; этот день — среда, называемый кер-Сели .
Общественное и нравственное значение культа домашнего очага чрезвычайно велико. Домашний очаг, сосредоточивая вокруг себя членов семьи, имеет организующее значение; культ его освящает власть главы семьи, как жреца, приносящего жертвы богам. Влиянием его объясняются многие институты наследственного права, священный характер семейной общины, институты усыновления и узаконения, святость и неприкосновенность гостя, как временного члена семьи Он делает невозможною месть за смерть родственника родственнику же и, наоборот, налагает священную обязанность мести чужеродцу за каждую каплю крови члена семьи и рода. На этом же основании коренится строгое отношение к прелюбодеянию; в нем чеченцы видят вторжение в род чужой крови.
Не перечисляя всех сторон жизни, на коих отразилось влияние семейного культа, я обращу внимание на те жизненные акты, которые связаны с приобщением к семейному очагу или выходом из семьи. Выход замуж женщины аз какой-либо семьи связан с разрывом связей с предками. Прежде, про выходе девушки замуж, рассказывает старик Казбык, в доме ее родителей собирались подруги и гости, разводили огонь в очаге, и шафер жениха (позже — подруга невесты) за руку водил ее с покрытым лицом три раза вокруг очага. Подруги пели песни, обращаясь к святым с молитвою, чтобы молодая была плодотворна, как зола священного очага, которая увеличивается с каждой минутой, чтобы она была привязана (прилипчива) к своему мужу и семье, как сажа и т д. Затем шафер брал одною рукою цепь, другою держал руку невесты и потрясал цепь в знак разрыва всякой связи невесты с семьей и ее культом. После этого кто-либо из приверженцев жениха схватывал невесту и на плечах выносил из комнаты, провожаемый бранью и побоями молодежи.
Но особенно выдающуюся роль огонь и цепь играли в кровных делах. Кровь родственника должна быть непременно отмщена, убийца должен погибнуть от руки родственника убитого.
Единственным средством избавиться от мести является приобщение убийцы к семе убитого. Убийца тайком пробирается к матери убитого и, с ее согласия или при помощи насилия, прикладывается губами к ее груди (сосет молоко). После этого он становится молочным братом убитого, т.е. роднится с ним и, таким образом, избавляется от мести, как член того же рода. Такой же точно результат получается, если Убийце удается подержаться рукой за надочажную цепь в доме убитого. Всякий Убийца, вбежав в чей-либо дом и схватившись за надочажную цепь, становился под защиту и покровительство священного очага в лице хозяина дома, который не может выдать его, так как с этого времени он становится родственником хозяина; хозяин в свою очередь подвергается преследованиям кровников .

Но с особенной силой культ предков выражался в присяге ингушей, называемой «ду». Самый ранний из писателей, г. Потоцкий, сообщает, что у ингушей обычным способом взыскания долга бывает обращение к приятелю с заявлением: «Такой-то из твоего рода должен мне столько-то; позаботься о том, чтобы долг был уплачен; в противном случае, я убью над мертвыми твоего рода собаку, которую привел с собой». Эта угроза приводит ингуша в трепет, и он немедленно соглашается исполнить поставленное ему требование. По объяснении Ч. Ахриева и столетнего Казбыка, убитая на могиле собака должна была, по веровани. ингушей, пойти в пищу покойнику. Но и Ковалевский отрицает такое толкование. «Смешивая древнеиранскую точку зрения на собаку, как на животное частое, с тою, какой по отношению к собаке придерживается Коран (т. е. собака — нечестивое животное), ингуш, говорит названный ученый, исказил истинный смысл присяги над собакой.» Однако такую точку зрения нельзя признать бесспорною. Она основана на предположении, что некоторые из обрядов первобытной религии, как напр, постройка кашов, заимствованы ингушами у огнепоклонников, последователей Авесты. На примере полной тождественности в представлениях о душе таких отдаленных друг от друга народностей, как ингуши и буряты, мы уже видели, что ко всяким предположениям о каких бы то ни было заимствованиях необходимо относиться с большою осторожностью. Что же касается данного случая, то живой свидетель ингушской старины, столетний Казбык, рассказывал о другой форме присяги, которая вполне подтверждает основательность толкования Ч. Ахриева. Вот эта форма, как рассказывал мне Казбык.

Подозревающей кого-либо в совершении воровства или другого преступления обращается к подозреваемому с требованием, чтобы последний очистил себя присягою. Для этой цели обвиняемый должен был найти собаку и отправить с нею к истцу свою мать или жену. Истец выходил на встречу и, обращаясь к посланной, говорил: «Если твой муж (или сын) виновен в том, в чем я его подозреваю (убил или украл), а ты, зная это, скрываешь, то пусть эта собака будет пищею для ваших покойников». Произнося такое заклинание, подозревающий при каждом слове наносил острием шашки удары собаке, которую держала жена (или мать) обвиняемого за веревку. Если подозреваемый действительно был виновен, то его соучастники, чаще всего его родственники, сознавались в совершенном преступлении.
На той же религиозной почве основана у ингушей и присяга у могилы предков. Казбык говорит, что она применялась в том случае, когда первая присяга не достигала цели. Хозяин похищенного имущества, приготовив предварительно араку и зарезав барана, приглашал подозреваемого со всеми родственниками к себе в дом и, угостив их на славу, отправлялся затем с ними на свой фамильный каш; его сопровождали вооруженные родственники. По прибытии обеих сторон на могилу, подозреваемый вешал на спину свою “дау”, т. е. корзину, сплетенную из хвороста и служащую собственно для таскания соломы с гумна. В эту корзину складывали различные земледельческие орудия и хозяйственные принадлежности, каковы: лопата, кирка, веник, предметы женского рукоделия и т. п. Затем на шею подозреваемому надевали веревку и три раза обводили его кругом каша. При этом потерпевший произносил следующие слова: “Да будете вы, солнце, луна и такой-то (произносится имя почетнейшего человека из живых) на этом свете, а на том свете такой-то (имя наиболее уважаемого из мертвых) свидетелями, что ты (обращается к подозреваемому) приносишь мне присягу в незнании и неведении о случившейся у меня краже. Если же ты совершил кражу и принимаешь ложную присягу, то да перенесутся на наших родственников, покоящихся в этом каше, все те поминки, какие ты и твои предки делали для своих покойников. Пусть твои предки сделаются подчиненными моих предков, да будешь ты сам вечным прислужником мне и нашим покойникам. Но если ты невиновен, то пусть тебя Бог простите”. После таких страшных слов, виновный большею частью сознавался.
Приведенные примеры из быта чеченцев служат довольно полной и яркой иллюстрацией их культа домашнего очага и предков (семейного культа). Развитием этого культа явился культ народных героев, т. е. предков высшего разряда, общих всему племени. К изложению этого культа мы и приступим теперь.
У чеченцев существуют патроны или боги, общие всему племени, затем патроны отдельных обществ (нескольких селений), и, наконец, покровители отдельных аулов или отдельных родов. Они носят в Чечне названия эрдов (или ерда), а у ингушей ццу; но наряду с “ццу” для некоторых патронов у ингушей существуют также и другие названия, как-то: ерда и дяла . Отличие местного от высших патронов заключается лишь в меньшем районе действия, но никак не в могуществе и силе. Как предок семьи был заинтересован в том, чтобы члены ее жили между собою в ладу и помогали друг другу, также точно аульный патрон заботится о целом роде и даже нескольких родах и наказывает всякого нарушителя родовой солидарности. Поэтому если культ ближайших предков уже играл важную роль в организации семьи и общественной жизни, то тем большая роль принадлежит аульному патрону, на которого мало-помалу были перенесены все функции семейных богов. При этом роль божества расширена сообразно с расширением пределов, подлежащих его ведению. Такое расширение шло параллельно развитию общественности, когда на смену организации первобытного общества являлась постепенно совместная жизнь двух и более родов, а позднее образовались целые общества, состоящие из многих селений. Здесь и для эгоизма меньше места и религия руководит уже общественной жизнью, патроны одинаково милостивы ко всем родам. В кровных делах убежищами являются теперь уже не домашние очаги, а святилища. Около их медиаторы отправляют правосудие.
Все старшие боги чеченцев обязательно имеют храмы или часовни, называемые элъгыц, но иногда население совершает им жертвоприношения просто на открытом месте, а в Хамхинском обществе встречаются на возвышенных местах, близ кладбищ, четырехугольные каменные столбы. У подножия столба с восточной стороны сделана маленькая ниша, в которую молящийся ставит зажженную восковую свечу и, став на колени, кладет туда же свою голову. Молитва совершается по ночам и вся заключается в вкладывании головы в нишу. «Эльгыцы» походят на каши, имеют вид небольшой каменной избушки с проходными дверями — одна к северу, а другая к востоку (встречается и одна дверь). В этих капищах находятся только рога жертвенных животных, принесенные в дар святым, и белые значки, называемые «ныч»; здесь же иногда попадаются рога оленей, диких коз и туров, принесенные в жертву или в дар охотниками в знак благодарности святому, помогшему им в охоте. Строились они в давнюю эпоху, по указанию ясновидцев; к ним во сне являлись духи (тарамы, джины) и указывали места, где следует поклоняться тому или другому святому. Как в Осетии, так и во всей горной полосе Чечни «эльгыцы» построены, говорят Казбык и Ганыж, во времена Тамары (1184 — 1212 г.г. по Р. Хр.). Старики не помнят, чтобы на памяти прапрадедов их была выстроена хоть одна часовня. В Осетии «эльгыцы» называются «дзуарами»; это же название относится и к самому святому.
Местные патроны носят чаще всего имена покровительствуемых ими аулов. По тем предметам, которые находятся в «эльгыцах», можно заключить, что к аульным “ццу” ингуши обращались с молитвой по самым разнообразным поводам. Раз в год все жители известного аула собирались прежде у святилища или на месте, посвященном патрону, и совершали религиозные празднества и жертвоприношения. Накануне празднества все семьи режут по барану, варят пиво, араку и приготовляют жертвенные блюда, называемые «тегум» (текым). В день празднества к полудню каждое семейство приносит к назначенному месту на круглых деревянных блюдах мясо и по четыре хлебных лепешки (тегум), из коих одна непременно должна быть треугольная. Четыре молодых человека, избранных в распорядители, сносят всю провизию в одно место, делят народ на группы по пяти человек в каждой и, рассадив их по порядку, разносят блюда, начиная с сидящих впереди стариков. Когда, таким образом, все приготовлено, один из стариков, знающий обряды жертвоприношений и молитву, берет в одну руку лепешку и голову барана, а в другую стакан араки или пива и громко произносит молитву, обращенную к аульному «ццу». Он просит у патрона дождя в засуху, всякого благополучия, избавления от повальных болезней людей и скота и т. д. Окончив молитву, старик дает попробовать лепешку, мясо и араку или пиво одному из парней, причем последний благоговейно снимает шапку. Этим заканчивается обряд жертвоприношения и начинается всеобщий пир, в котором не принимают участия лишь одни женщины и который тянется до самого вечера.
Вера в святость и могущество «ццу», говорит Казбык, была так сильна, что присягающий, если хоть немного не был уверен в своей правоте, ни за что не решался на присягу у святилища и весь дрожал от страха пред карой божества. На принявшего перед «ццу» ложную присягу, по словам г. Ахриева, ингуши смотрели как на проклятого всеми святыми, и встречу с клятвопреступником считали признаком большого несчастия; поэтому путники, узнав на дороге, что им предстоит встреча с таким человеком, переменяли направление и даже возвращались домой. Старец Казбык присовокупляет к этому, что от святилища, где происходила присяга, весь народ бежал прочь; рабочие покидали работу, пастухи угоняли стада и сами уходили, страшась того, как бы эта присяга не оказалась ложною и как бы доля греха клявшегося не пала и на них и не навлекла гнева святого. Неудивительно, если к такой присяге прибегали лишь в крайних случаях, когда все прочие средства к отысканию виновного были исчерпаны.
Самый обряд присяги происходил так. В присутствии судей и пяти соприсяжников, присягавший, войдя в ограду святилища, сняв шапку и подняв глаза к небу, произносил: «Если я повинен в том, в чем подозревает меня такой-то (имя истца), то пусть накажет меня и моих родственников вот этот святой (называет имя святого, которому посвящена часовня) и все святые». Соприсяжники повторяли за ним те же слова. Если родственники знали, что подозреваемый действительно виновен, то ни за что не присягали за ним и всегда умоляли его лучше сознаться в своей вине, чем подвергать себя и всех их великому несчастью. Они предпочитали собственное разорение и обещали ему, если он сознается, принять на себя уплату искомого имущества или возмездие за преступление. Таким образом, говорит Казбык, когда народ вел более строгий и благочестивый образ жизни, ни одно преступление не оставалось скрытым у ингушей; следовательно, дикари — ингуши некогда приблизились к тому идеалу правосудия, до которого не смеют мечтать дойти когда-либо цивилизованные народы мира. Теперь присяга на Коране, сменившая древнюю присягу, не имеет и десятой доли того значения, какое принадлежало последней.
Таково значение культа родовых патронов в делах личных, возникающих между отдельными членами рода; но не менmiее значение имеет этот культ и в делах общественных, возникавших между целыми аулами, фамилиями и родами. По рассказам Казбыка, границы между землями соседних фамилий определялись камнями, называемыми «ардырж», отстоящими друг от друга на расстоянии ½ — 1 версты. Когда ставят эти камни, из святилища «ццу» выносят «ныч» (белый значок), призывают святого в свидетели и проносят значок по границе, говоря: «Кто сдвинет эти камни, пусть тот будет проклят; пусть беда преследует его и его потомство всегда». Тот, кто ставил камни, произносил клятву: «Божусье высшим Богом и высокоуважаемым «ццу» божусь, что я ставлю эти «ардырж» на своей, а не на чужой земле». При деле же между родами земли, кидали жребий, говоря: «Кто обижает жребий (не поступит по жребию), того и Бог и святые обидят».
Таким образом, почитание аульных патронов играло громадную роль в устройстве как личной, так и общественной жизни ингушей. Эти патроны сохраняют свое значение и при существовании патронов целого общества, состоявшего из нескольких аулов, по мало-помалу уступают им свое место или же сами превращаются в общественных святых. Из аульных патронов назову следующих, известных мне из личных расспросов и по литературным источникам. Об одних из них имеются более или менее подробные сведения, а о других, кроме их названий, не сохранилось ничего.
В Джераховском обществе, близ сел. Пхомат , находится святилище в честь аульного патрона, носящего имя самого аула, а именно — Пхомит-ерда. В честь его празднуется один день в ноябре месяце.
Возле селения Бойни Мецхальского общества находится святилище Баин-сели, которое впоследствии утратило свое значение и стало играть подчиненную роле обще-ингушскому святому Мятцели.
Недалеко от аула Ага-Кале (?) в Хамхинском обществе, на берегу р. Ассы, находится христианский храм Алби-ерда (по имени строителя), впоследствии превращенный в языческое святилище. Недалеко от Алби-ерды находится святилище Ауша-сел, по форме напоминающее обыкновенный чеченский могильник (каш). Это, очевидно, была приходская церковь, обращенная впоследствии в место для совершения языческих празднеств.

Жители сел. Тумгой, Хамхинского общества, праздновали ежегодно три ночи и три дня празднество в честь местного патрона умга-ерда, имеющего также свой «эльгыц», с каменной оградой вокруг, возле которого находятся два каменных памятника, поставленных предкам тумгинцев по имени Гуй и Цикма.
Святилище Дзорох-дэла находится в Хамхинском обществе; празднество бывает раз в год, зимою.
Мало-помалу, с увеличением населения аула, из него выходили отдельные семьи и, поселившись вблизи, не прекращали связи ни с родным аулом, ни с его патроном. Таким образом, круг почитателей аульного святого увеличивался и он становился общим патроном для целого общества и даже нескольких обществ, а иногда и всего чеченского племени. Он продолжает исполнять те же функции, как и аульный «ццу», но значение его гораздо больше и шире. Здесь уже мы встречаемся с более сложными обрядами, с более определившимися функциями божеств, с типичными формами почитания; зарождается жречество и появляются изображения богов, в виде идолов. Многие из этих высших богов сохраняют черты предков ингушей, но рядом с ними встречаются имена христианских святых, а иногда являются боги совершенно новой категории.
Из обще ингушских богов — патронов большою известностью пользуется Гал-ерда, упоминаемый еще в 1810 году в договоре ингушей с русскими. Плоскостные ингуши называют его «кумиром», обитающим в горах. В честь этого «ерда» посвящены храмы, оставшиеся от времен христианства и выстроено несколько новых капищ в Хамхинском и Мецхальском обществах. Главный храм, замечательный памятник грузинской архитектуры, находится около селений Агенты и Тарш Мецхальского общества. Шегрен говорит, что в его время (1846 г) все ингуши, плоскостные и горные, приносили Галь-ерду жертвы на Троицу и Новый год. Он не имеет олицетворения и считается духом. На Новый год ему приносили в жертву преимущественно вновь отлитые пули, зажигали свечи. Приношения эти оставалась в капище, а пир и веселье шли своим порядком . Тогда же происходили и новогодние гадания ясновидцев и предсказания на будущий год. Главное святилище Галь-ерда превосходно описано Миллером . Здание окружено каменной оградой в два аршина вышины. По всей внутренней стороне ограды устроены небольшие ниши, отделенные одна от другой промежутком в пол аршина; внизу у стены под каждой нишей лежит удобный для сиденья плоский камень. Летом, в определенный день, каждый отец семейства садится на камни близ своей ниши, в которую кладет жертвоприношения (каждый имеет свое постоянное место), следы которых находятся тут же. Ниши для жертв составляют оригинальную особенность, которой мы не находим в святилищах других «ццу».
Известен также Мелер-ерда, покровитель плодородия и напитков, выделываемых из хлеба . Шегрен упоминает еще об идоле, Гушмале, которому посвящено много церквей и который пользуется уважением многих аулов плоскостных ингушей и даже соседних племен. Но словам Казбыка, хамхинцы на горе Маги в ноябре месяце молятся и приносят жертвы. Маги-ерд, громадный «эльгыц» которого построен по указанию ясновидцев. Он же сообщил мне о существовании у ингушей бога войны, называемого Молдзы-ерда, что означает — проворный дух. Он, подобно Аресу, шел на войну впереди ингушей и нес им победу, Его никак нельзя было уязвить, потому что он подобен тараму (духу); покровительствуемые им люди также были неуязвимы. Его почитали ингуши всех обществ и горные чеченцы. Ему молились, приносили жертвы и просили помощи на войне. Принять присягу на его имя никто не решался, иначе и правая и виновная сторона, говорит, останутся без детей.
Казбык сообщил сведения и о другом «ццу», неизвестном до сих пор в печати. В древнейшем из селений Мецхальского общества, Арзи, по преданию жили две фамилии ингушей, Вследствие ряда неурожаев одна фамилия решила переселиться к христианам Бацой (?) за Галгаем. Когда эта фамилия начала подыматься в горы, у одной девушки закружилась голова и она воскликнула: «Дялой, ва Дялой!» (Боже, о Боже!). Вдруг все покрылось непроницаемым туманом, а когда он рассеялся, на голой до того времени песчаной почве зеленела сочная трава. После этого чуда половина фамилий вернулась обратно и поселилась в Арзи. В настоящее время из этой фамилии остались всего три дома Ораковых, прочие вымерли. Эта-то именно фамилия в ознаменование чуда выстроила часовню Болам-дяла (бог Болам). Ежегодно во время покоса устраивается в честь Болам-дяла празднество и жертвоприношение. Кругом святилища располагаются мужчины и отдельно от них женщины с девушками. При святилище находится жрец цанн-саг, (человек святилища, осетинское «дзуар-лаг»), обязанности которого исполняет один из фамилии Ораковых, основателей святилища. Он выбирает шесть женщин и трех девушек, а остальных отгоняет палкой, чтобы не мешали совершать молитвы. Избранные девушки и женщины в течение трех дней держат строгий пост, даже не пьют воды. Празднество продолжается три дня и три ночи. Во время молитвы жрец держит в руках деревянный молот и доску; около него справа стоит старшая из трех девушек, а другие две, помоложе, стоят, слева; все шесть женщин становятся в ряд позади двух девушек, стоящих слева. Цаин-саг ударяет деревянным молотом о доску, девушка справа выходит вперед и делает три круга на месте; все женщины и старшая девушка, исключая двух младших, в это время нараспев кричат: «Далай! Телой! Жрец просит Болам-дяла о ниспослании благодати. » Так повторяется несколько раз, а затем, после некоторого отдыха, начинаются танцы, режут баранов, причем старшей и жрецу дарят пшеничные колокольчики и цельные ляжки баранов. Всякий желающий, чтобы за него помолился жрец, подходит к нему с чашей пива; жрец берет чашу и молится за просящего.
Празднества в честь Болам-дяла повторялись затем несколько раз в новых местах: близ сел. Тарш, Арзи, Келе-бижти(?) и, наконец, в местности Махате, где, между прочим, учавствующие в молитве жреца три девушки и шесть женщин гадают, бросая чевяк (башмак) правой ногой на воздух; если чевяк упадет на землю подошвой вверх, то это предвещало несчастие, а вниз, наоборот, счастье. После гадания все поднимаются на гору, где у родника выстроен «эльгыц» без крыши. На этой горе, говорит Казбык, находится несколько тысяч подземных могильников с входными отверстиями. В каждом из них виднеется много черепов. Это место считается святым, и даже в непогоду оно «бывает освещено солнцем»; кто туда попадет по смерти, тот будет счастлив на том свете.
Из прочих ингушских богов-патронов я уже упоминал о Мяцхали, празднество в честь этого «ццу» бывает во время покосов в месяц того же наименования, спустя три недели после празднества Мятцели, которого не нужно смешивать с первым. Празднество происходит в воскресенье около «эльгыца», находящегося между селениями Мецхал и Гарвой на горе. Имя этого «ццу» вошло в язык как название месяца. Кроме того, по рассказам стариков, около селения Хули находится церковь «Зодцох-ерда», выстроенная лет четыреста тому назад предком нынешней осетинской фамилии Дударовых, впоследствии выселившегося в Осетию.
Перехожу теперь к самому замечательному памятнику старины — Тхаба-ерда (тха — двадцатеь, ба — сто, и ерда — дух, святой). Все писавшие об этом храме слово Тхаба-ерде переводят так: «две тысячи святых» . Когда я сообщил об этом старику Казбыку, то он улыбнулся и сказал, что это неверно, а что нужно переводите так: «Святой двух тысяч», живших вокруг церкви, составлявших один приход. Это святилище пользуется огромным почетом у чеченцев. По свидетельству писателей, горец; завидев издали храм, падал ниц и не осмеливался войти в него; близ него местные жители оставляли без всякого присмотра хлеб, сено и проч., будучи уверены, что никто не осмелится похитить предметы, находящиеся под покровительством святилища.
По словам Миллера, к церкви собирались жители окружающих аулов один раз в год на красную горку. Они варили пиво, резали скот и просили у «ерда» урожая, держа шапки под мышками. В настоящее время молодое поколение смотрит на прежние обряды, как на идолопоклонство, и древняя церковь постепенно разрушается. Но раньше Тхаба-ерда играло в жизни ингушей весьма важную роль. Там они просили покровительства богов, нередко оно служило местом суда божьего, его именем клялись. Туда же сходились жители соседних обществ для решения дел самых серьезных, общественных, имеющих внутренний или внешний интерес для целого народа. Вот что рассказывали мне старики об одном из таких собраний. «Давно еще у Тхаба-ерда собрались ингуши всех горных обществ и, желая прекратить вражду и беспорядки, решили избрать себе князя Выбор пал на Дзига Газдаева, жителя селения Кекели (?), Хамхинского общества. Но он долго не являлся на собрание. Его все ждали, так как он был человек высоко одаренный, почти святой. Наконец, он является в лучшем одеянии, но подпоясанный не серебряным поясом, а веревкой из ослиной шерсти (по другому варианту, ремнем из ослиной кожи с болтающимися на нем ослиными ушами). Ему объявили, что весь народ избрал его своим князем — «Хорошо, я, пожалуй, согласен. Дело хорошее; для борьбы с врагами будет хорошо соединиться вам под одною властью. После этих слов жители, обратив внимание на его пояс, спросили, зачем он носит такой безобразный пояс.—«Разве он не идет мне»? спросил он. — «Нет, он не подходит в твоей одежде и к тебе самому», ответили жители.— «Так знайте же, что как не идет мне этот пояс, так не подойдет для вас, народ ингушский, какой бы то ни было глава ми старший. Мы все равны и свободны и едва ли ваше решение применимо к нам». Ингуши подумали и, решив, что Дзига прав, разошлись по домам.
В Акинском обществе горной Чечни до сих пор известно лишь одно место поклонения жителей этого общества. Это — святилище возле селения Галанчодж, посвященное богу Мизр. По преданию, оно построено лет 400 — 500 тому назад. Ипполитов говорит, что это здание служило церковью и даже монастырем для чеченцев, ингушей, тушин и т. д. Но проф. Миллер, посетивший его в 1886 г., высказывает сомнение насчет пригодности его для этой цели и считает обыкновенным языческим святилищем, куда ингуши ходили прежде молиться и совершать жертвоприношения стоявшему там идолу. На следы культуры, бывшей на этом месте, указывает искусственно разведенная роща у озера. Эта роща и теперь еще считается неприкосновенной и никто не смеет рубить ее.
Профессор Миллер упоминает еще о каменном здании Тутоли, находящемся в местности Махде, Мецхальского общества. Самым священным местом считается угол на восточной стороне: сюда кладут пули, ставят восковые свечи, сосуды с пивом и т. п. Каждое общество, прибавляет Миллер, по-видимому, имело свой особый Тушоли. Конечно, тут разумеются здания, а бог Тушоли, которому они посвящены, был один. После поклонения Тушоли местные жители ходили на гору Дэлите (Дэли — Бог, те — верх), на которой было несколько священных мест, а самое священное наверху с железными крестами. Но что такое Тушоли ни проф. Миллер, ни другие писатели не выяснили. Как я узнал от стариков, Тушоли — это святой или божество, признаваемое всеми чеченцами без исключения; это один из главных «ццу», имя которого упоминается и в клятвах и во всех молитвах, хотя бы чеченцы молились у другого святилища. По его имени называется даже месяц Тушоли-бут (апрель). В последнее воскресенье этого месяца, называемое Тушоли-кириде ежегодно совершается в «писанном святилище особое религиозное празднество Тушоли особенно почитается женщинами. Они называют его «Дэла-ех-Тушол», что в буквальном переводе значите: «Божье лицо Тушол». Горные ингуши восточной половины (хамхинцы, цоринцы и акинцы) имели одно общее место для поклонения Тушоли возле селения Карт, Хамхинского общества; а жители западных обществ (Мецхальского и Джераховского), а также и плоскостные ингуши сходились к святилищу между селениями Обин и Ляшги Мецхальского общества. Казбык говорит, что в святилище Мецхальского общества прежде находилось несколько шестов с колокольчиками, посвященных «ццу», а также голубь. У этого «ццу» женщины вымаливали сыновей. Самым большим почетом Тушоли пользовался у хамхинцев. Для него выстроен отличный эльгыц, при котором имеется постоянный жрец. Приходящие на поклонение жертвуют деньги, которые идут на поправление дороги к Тушоли и на угощение пришлых гостей, считающихся на попечении у жреца, В «эльгыце», говорят, иногда показывается свет, который посылает «ццу»; там же находится отлитый из серебра идол женского пола с опущенными руками, в стоячем положении, величиною с новорожденного ребенка; это—изображение Тушоли. Под глазами у идола слезы. Народ говорит, что ее изнасиловал Хагыр-ерда (Скала-ерда), вследствие чего она заплакала. На поклонение идолу ходили больше всего женщины и дети; они резали жертвенных животных, готовили пиво, араку, лепешки. Жрец получал по две печенки от баранов, сердце, треть хлеба и по одному ковшу араки. Женщины называли святого «золотым ццу» и говорили: «Худое мы будем откармливать для себя, а откормивши будем резать тебе (в жертву). Божье лицо, Тушол, дай нам благодать свою. Мы, почитая твой день, являемся к тебе; дай нам благополучие, чтобы мы могли постоянно приходите к тебе. Сделай так, чтобы неродившие родили детей, а родившихся оставь в живых. Пошли нам обильный урожай, пошли дождь масляный и солнце лекарственное».
Таким образом, Тушоли является преимущественно богом деторождения или всякого приплода вообще. В лице этого бога, у которого имеется изображение в виде идола, мы встречаемся у ингушей с высшей формой языческого божества, так как идолы, настоящие идолы, а не фетиши, появляются у разных народов лишь на высшей ступени развития народной мифологии . Здесь мы имеем антропоморфизацию божества, проявившуюся сверх того в искусстве. Подобные идолы мужского и женского пола, но несравненно меньших размеров, были найдены и в Аргунском округе.
О происхождении Тушоли трудно сказать что-либо определенное; но несомненно, что влияние христианства, донельзя искаженное язычниками, до известной степени сказалось и в обрядах, и в самом наименовании божества «божьим ликом». Во всяком случай, это крайне любопытное божество. Позже ингуши утратили представление о первоначальном значении Тушоли, и в Мецхальском обществе, по-видимому, не могли сообщите о нем проф. Миллеру никаких сведений; ему поклоняются теперь без разбору и мужчины и женщины.
Нам остается познакомиться еще с божествами Амгали-ерда, Тамыж-ерда и Мятцели.
По верованию ингушей, они были родными братьями. Амгали-ерда, как самый младший брат, пользуется меньшею известностью и теперь празднества в честь его оставлены, но прежде совершались на горе Арцхой, Мецхальского общества, через две недели после празднества Мятцели. Профессор Миллер видел на этой горе развалины часовни Амгали. Старики говорят, что религиозные обряды в честь Амгали мало отличались от обрядов в честь Мятцели, о которых подробно говорится ниже.
Второму брату Тамыжу-ерда ингуши поклоняются вплоть до настоящего времени. Г. Головинский и другие авторы слово Тамыж-ерда переводят христианским именем св. Тимофея. Но это совершенно произвольное толкование, неизвестное самим ингушам Казбык говорит, что тамыж значит крылатый, а Тамыж-ерда — «Крылатый Дух». Как передает г. Ахриев, он жил сначала на горе Арцхой вместе с братом своим Амгали-ерда, но впоследствии избрал своим местопребыванием «Красную гору», по-ингушсии Будур-дам, у аула Хули, Хамхинского общества. По преданию, поклонение Тамыж-ерде возникло следующим образом. Жителе аула Хули, некто Борц, пас однажды стадо баранов у подошвы Красных гор. На закате солнца к нему вдруг подходит козел с длинными рогами и повелительно говорит: «Иди за мной!» Борц ответил: «Как я могу следовать за тобою, когда мне некому поручить свое стадо»? — «Не бойся, стадо твое будет цело,» говорит козел. Борц последовал за ним Когда они поднялись, до средины Красных гор, козел говорит Борцу: «На этом месте вы, хулохойцы, когда будете ходить ко мне на поклонение, должны ужинать, а после ужина до утра соблюдать пост». Не доходя до вершины горы, козел опять говорите: «Здесь вы, возвращаясь из моей пещеры, должны остановиться и проговорить нараспев: «Ар дац, бер дац» (не буду говорить, не буду делать). На вершине горы, у самой пещеры, козел сказал: «Вот здесь будет мое местопребывание. Сюда вы должны приходить поклоняться мне и уходить отсюда до восхода солнца. Ели лучи его застанут вас в этой пещере, вы все попадаете без памяти на землю.» После этих слов козел превратился в эфир, объявив пастуху, что он — не козел, а Тамыж-ерда. С тех пор жители стали ходить на Красную гору на поклонение этому «ерда».
В этом рассказе впервые ясно проявляется идея откровения, как основа почитания божества: божество само является к пастуху и предписывает обряд поклонения. Остается невыясненным, для какой цели «ерда» требует поклонения себе: ни единым словом он не упомянул о существенной части поклонения — жертвоприношениях. По преданию нельзя также составить ясного представления о религиозном культе этого божества, но ингуши считают его «высоким святым», который некогда явится к ним и объявит судьбу целого народа; они представляют его в виде человека маленького роста, сидящего на маленьком коне, величиною с козленка. Когда он прогневается на кого-нибудь, рост его увеличивается в пятнадцать раз, а лошадь становится выше башни (около 10—15 саж.) В честь этого «чудесного и великого ерда» ежегодно, во время покосов, день спустя после празднества Амгали-ерда совершается местными жителями оригинальное торжество, обрядовая сторона которого проходит в порядке, указанном в приведенном предании о явлении козла, причем обязанности жреца несет кто-либо из фамилии Борца. На полпути до вершины Красной горы стоит каменное сооружение с тремя железными крестами внутри. Когда в день празднества молящиеся достигают этого сооружения, помощники жреца (кто— либо из его родственников) выносят кресты и показывают их народу; если они вынесут все три креста, то это предвещает год урожайный, два — посредственный, а один — плохой. По завету «божественного козла», здесь молящиеся останавливаются для ужина, а затем отправляются на вершину горы, причем шествие совершается торжественно, в благоговейном молчании. Впереди идет жрец, за ним девушка, а затем мужчины чередуются с женщинами; все держатся друг за друга, образуя непрерывную цепь. На пути с кем-нибудь из паломников, чаще всего с женщинами, обыкновенно случается припадок, во время которого больной прорицает волю Тамыжа-ерда. Чем больше припадочных, те, говорил народ, «ерда» милостивее. В пещере на вершине горы находится каменное ложе божества с каменным изголовьем и таким же жертвенником. Кроме обычных следов жертвоприношений, в пещере хранится стакан, «вечно наполненный жидкостью»: если жидкость убывает, это обещает плохой урожай, а если прибывает, — наоборот. Там же находится крючок, на котором, по словам Ганыжа, «сидит дух» и наблюдает восход солнца. Войдя в пещеру, потомки Борца разводят огонь, и, осмолив баранью голову, начинают петь молитвы голосами, напоминающими вой зверя. Народ танцует и веселится, но воздерживается от пищи. Утром совершаются жертвоприношения, третья часть которых поступает в полезу жрецов. По выходе из пещеры, потомки Борца поют религиозные песни, а затем с криками: «ар дац, бер дац» бросают в народ комками моха и разбегаются.
Последним из высших богов у чеченцев, обоготворенным предком, является старший из трех братьев — Мятцели. Грабовский, Шегрен, Дубровин, Головинский и др. говорит, что Мятцели значит Божья Матерь; Верже думает, что это св. Марина. Но как самые имена, так и переводы их у всех этих авторов ошибочны. Убедившись, что ингуши прежде были христианами, каждый из названных авторов невольно тяготел к аналогии с христианскими святыми, не сообразуясь с тем, как смотрит на дело сам чеченский народ. Столовую гору, на которой происходит празднества в честь Мятцели, осетины называют Матъ-хох (Мать-гора), но на языке ингушей она носит название Мятты. Святой Мятцели носит имя этой горы, но нельзя с уверенностью сказать, названа ли гора по его имени, или сам он получил название горы. Ни Ч. Ахриев, ни г. Базоркин, оба природные чеченцы, не решаются переводить слово Мятцели на русский язык. Оставляя этот вопрос открытым, я скажу только, что с образом почтенного старца с седой бородой, каким себе представляют ингуши Мятцели, совсем не вяжется имя Божией Матери. Можно лишь допустить, что это имя искажено самими ингушами впоследствии; забвение имен христианских святых и переход их в язычеcкие божества — явление обыкновенное у многих нецивилизованных народов мира; такое явление наблюдается и у осетин, соседей чеченцев, и у черкесов, абхазцев и др.
Мятцели считается старшим не только из всех братьев, но он стоит рядом с высшими «ццу» вообще, каковы Тушоли, Молдзы-ерда и др. Ему посвящен особый воскресный день «Мятцели-кириде», в месяц Мятцели-бут; это, как нам уже известно, — конец июня или начало июля. И самое празднество, и день, и местопребывания Мятцели — все носит название Мятцели. О возникновении культа этому «ццу» неизвестно ничего; за то самый культ может быть представлен здесь полнее, чем культ других, «ццу». Празднество в честь Мятцели соблюдается ингушами до настоящего времени и мне удалось побывать в 1891 году на Матъ-хохе в день этого празднества. Я буду излагать весь обряд поклонения Мятцели по порядку, как он происходит у ингушей, чтобы, таким образом, можно было видеть не только религиозную мысль, но и формы, в которые она вылилась: это тем важнее, что за изложением сохранится достоинство первичного материала, могущего послужить основанием для каких угодно научных обобщений.
Накануне дня Мятцели, в субботу, все приготовляют для жертвоприношения жертвенные яства (джару или тегум): круглые треугольные лепешки (боджл), несколько чашек каши (дяттах), 20 штук галушек (мойчаж), пиво, бузу и араку, — все это в изобилии. Обязанность заготовления лежит на хозяйке дома, и все мучное делается непременно из чистой пшеничной муки. В субботу утром из всех аулов Мецхальского, Джераховского и других обществ жители собираются и выступают в путь на Мятцели. При выходе из дома женщины и девушки поют священную песню (гелой), а мужчины стреляют из пистолетов. За аулом пение прекращается, девушки присоединяются к парням, подгоняющим ослов, навьюченных корзинами с провизией и напитками, а также жертвенных животных, состоящих непременно из одного трехлетнего бычка с белой материей на рогах и нескольких баранов, чем больше баранов приведено на гору, тем больше шансов рассчитывать на милость Мятцели. В 1873 году г. Базоркин насчитал 80 баранов, раньше их бывало в несколько раз больше, но при мне было зарезано не более 20 — 30 баранов. Это хороший признак для определения постепенного упадка народной религии. На мой вопрос, что означают жертвы, Ганыж отвечал: «Никто не знает, доходит ли жертва до Мятцели, или нет и какая ему от этого выгода». Все собираются на склоне г. Матъ-хох, где начинается крутой подъем где и находится часовня, посвященная также Мятцели и называемая «Маленьким Мятцели». В ней хранится длинный деревянный шест, на конце которого прикреплены медные колокольчики с медными шариками внутри и флаг из белой материи. Этот шест считается святыней; в день праздника жрец торжественно выносит его и ставит наклонно к часовне . Собравшиеся устраивают религиозный танец, а семейства, у которых случилось какое-нибудь счастливое событие (рождение мальчика, выздоровление безнадежно больного и т. п.), закалывают в знак благодарности жертвенных животных (барана). Закусивши и совершивши молитву, все собираются в дальнейший путь. В субботу обыкновенно собираются жители дальних аулов, так как иначе они не успеют подняться на гору к утру в день праздника (воскресение), жители же ближайших аулов выходят в воскресенье.
В субботу все таки идет главное шествие и сам жрец Мятцели, одетый в белую одежду (знак чистоты). Взяв описанный шест, он кладет его на плечо и идет во главе процессии. Если по пути жрец, споткнувшись или как либо иначе, коснется шестом земли, то за такую неосторожность обязан искупить свою вину жертвою трех баранов; если же как-нибудь он потеряет колокольчик, то жертвует трехлетнего бычка. Если у кого либо из участников процессии упадет от изнеможении предназначенный в жертву баран, это считается признаком гнева Мятцели на владельца барана и серьезно пугает его. Во время шествия все старики и старухи имеют сосредоточенный вид, но молодежь веселится и во время остановок для отдыха устраивает танцы. Женщины в этот день в особенном почете, и никто не осмелится обидеть их, иначе Мятцели в наказание непременно свалит оскорбителя в пропасть, хотя, по свойственной ему доброте, сам же его спасет, причинив только незначительные ушибы. Мятцели вообще считается защитником слабых, не терпит несправедливости. Иногда он является людям в образе почтенного старца, уличает воров, злодеев. В день Мятцели, по верованиям ингушей, не должен идти дождь; но в 1891 г. весь день стоял туман и шел дождь. Поднявшись до скалистой вершины горы, путники располагаются на ночлег в пещерах; жрец старается не заснуть, но если от усталости засыпает, то видит вещие сны. В воскресенье утром молящиеся идут на самую вершину горы. К этому времени к ним присоединяются паломники из ближайших селений. На вершине горы Мятги, на высоте 9200 футов над уровнем моря, под самыми облаками, находятся три «эльгыца», ничем не отличающиеся по форме и постройке от обыкновенных, описанных выше «эльгыцов». Это одноэтажные каменные постройки, шагов 10 длины и 5 ширины, с двухскатной крышей из каменных плит, с дверями, обращенными на восток. Никто не смеет входите в «эльгыц» без разрешения жреца; вошедшие жертвуют святому деньги или серебряные и золотые вещи, которые там и хранятся в месте, составляющем тайну жреца. Главный «эльгыц» Мятцели находится на южной стороне площадки горы; другой, посвященный богу Мяттыр-дяла и называемый Далтиер-эльгыц, находится на восточной стороне горы, а на северной стоит часовня бога Сусол-дяла, называемая Сусол-те (место Сусола). Начиная с Мятцели, богомольцы по порядку совершают молитвы у всех этих «эльгыцов». Самым главным богом считается Мятцели. Около его часовни каждый аул имеет свое особое место, — всех 14 мест. При мне было занято всего 5 мест, (человек 50 — 60). Семьи, желающие принести в жертву животных, сами этого не могут сделать, —молитва их не доходит до Мятцели; они непременно должны обратиться к жрецу, который все остальное время возится в «эльгыце», поставивши у входа в него шест с развивающимся флагом. Он выходит из святилища, снимает шапку и с чашей пива или араки в правой руке обратившись лицом к востоку (теперь, под влиянием мусульманства, на юго-восток, к Мекки) начинает читать молитву . Хозява держат наготове жертвенных животных, повернув их головами также на восток. Жрец приглашает нескольких человек из молодежи с хорошими голосами и расставляет их по три или попарно на восток, запад, юг и юго-восток. Жрец читает молитву быстро, с остановками и ударениями на некоторых местах, а во время ее молодые люди, обращенные на восток, нараспев выкрикивают: «я-отча-ой», обращенные на юг подхватывают этот припев, а первые, окончив его, снова начинают и так далее, пока жрец окончит молитву. Женщины, оставаясь на своих местах, также поют короткую молитву следующего содержания: «Колючим град не делай нам, жгучего мороза не посылай нам, о тяжелый (могущественный, уважаемый) Боже». Пение сопровождается припевом: «гай, гелай, гелай, гелай, гай-гелай». Окончив молитву, жрец выпивает чашу, или передает ее другому, а хозяева режут баранов. Жертвоприношение носит торжественный характер. Все стоят вокруг жреца с обнаженными головами, благоговейно, никто не смеет говорить или смеяться. Торжественный вид жреца, его красноречие и вдохновение, восходящее солнце, место, молитвы под открытым небом, под самыми облаками, множество народа, ожидающего благ или несчастия от Мятцели — все это производит глубокое впечатлите на молящихся. По окончании жертвоприношения, цайн-саг приказывает вносить «джару» (жертву) в «эльгыц» Мятцели. Каждый член семьи входит с корзиной, наполненной провизией, и с восковою свечей в руках. Жрец принимает свечи, зажигает их с молитвою и ставит в нишу в стене; если свеча горит прямо, то это значит, что Мятцели благоволит к поставившему ее и его семейство на целый год избавлено от несчастий. Если же чья либо свеча начинает гаснуть, — тоцайн-саг просит Бога и «ццу», чтобы свеча горела, обещая за это двойную жертву на будущий год. По сожжении свечей все выходят из «эльгыца», причем от каждой семьи жрец получает по две печенки, сердце каждого барана, кость ноги, по две лепешки, чуреки (хлеб) и третью часть треугольного хлеба (боджл). Все обращаются к Мятцели с словами: «Золотой Мятцели, дай свою благодать». Этим заканчиваются жертвоприношения у «эльгыца» Мятцели.
После этого процессия, со жрецом во главе, переходит к святилищу Далтиер (или иначе Мяттыр-дяла), где происходит в общих чертах то же самое, что и у святилища Мятцели. Разница заключается лишь в меньшей торжественности и в том, что здесь жрец получает от молящихся только 1/3 принесенного хлеба и каши (дягтаха). На возвратном пути от Далтиера процессию встречают оставшиеся у Мятцели девушки, женщины и мальчики. Участники процессии бросают им галушки (мойчаж); если бездетная женщина поймает галушку, то у нее родится сын.
Отсюда одни женщины, без мужчин, отправляются к святилищу Сусол-дяла. Для него каждое семейство готовит особые хлебы и особую свечу, а также особого жертвенного барашка, называемого «барашек сына». И здесь 1/3 часть хлеба, голову, грудь и два позвонка спинного хребта барана отдают жрецу, но он ничего не может оставить себе, как делал в двух предыдущих «эльгыцах», а должен, все раздать народу. Женщины поют песни и просят у Бога и у Сусол-дяла детей. По окончания жертвоприношения у Сусол-дяла, все собираются к Мятцели и до самого вечера пируют и танцуют. Часов в пять вечера собираются домой; жрец ставит шест Мятцели на свое место в «эльгыц» Байн-Сели, и «день Мятцели» оканчивается.
В описанных выше обрядах сразу бросаются в глаза следы христианства: звон колокольчиков, молитва с обнаженными головами, восковые свечи и даже некоторые слова («гелай» напоминают аллилуйя) — все это несомненные остатки христианства, получившие, однако, совершенно новый смысл. Белое облачение жреца, значок из белой материи, белая материя на рогах быка служат признаком чистоты, как и у многих других народов. Обращение на восток во время молитвы, или ориентация, также свойственно многим народам и объясняется очень просто тем благоговением, которое питают молящееся к дневному светилу, благодетельному солнцу.
Жрец (цайн-саг) выбирается всем обществом ингушей пожизненно, а в некоторых случаях, как мы видели, эта обязанность переходит и по наследству в пределах одной и той же фамилии, основавшей культ того или другого бога. Чтобы попасть в жрецы, кроме ума и уважения со стороны населения, требуется еще умение толковать сны и гадать, качества, требовавшиеся и от римских авгуров, и от сибирских шаманов, и от индийских жрецов. Эти качества делают жреца настоящим посредником между Богом и людьми.
В первый год отправления жреческой обязанности на Мятцели Ганыж во сне видел черных людей. Эти люди кинулись к нему и к его товарищам с намерением подраться, но видя свое бессилие, бросились бежать. Ганыж с товарищами отправились в погоню. Когда они прибежали к лесистому месту «горных ердов», находящемуся у подножия горы Мятты, на встречу к ним явился здоровый мужчина в белом одеянии и промолвил: «Я — сам Мятцели». В тоже время появилось несметное число белых людей с коронами в правых руках и с хлебными зернами в левых и стали кружиться. После этого все черные исчезли с глаз. Мятцели обратился к Ганыжу и сказал: «Это (появление черных) – оттого, что люди были неблагодарны ко мне и между собою жили плохо, потеряв совесть; за это в нынешнем году будет такой урожай, чтобы только людям не умереть с голоду. Победа белых означает, что на будущий год будет хороший урожай; но в этом году придут черные сверчки и будут грызть хлеб». Хлеба на полях в то время были еще в цвету и очень хорошие, а потому люди отнеслись к сновидению Ганыжа с недоверием. Но немного времени спустя, явилась такая густая саранча, что уничтожила весе хлеб. Другие сны жреца за восемь лет его жречества не отличались такою важностью, как первый; обыкновенно он видел, что такой-то должен принести жертву, что урожаи и покосы будут хороши и т. п. «Как я предсказывал, всегда так и случалось», говорите Ганыж.
Прежде люди, «одаренные даром предсказания», производили гадания под Новый год. Они отправлялись на ночь в ближайшее святилище, ложились животом на землю и, приложив к ней ухо, оставались в таком положении до утра; утром они объявляли волю богов, слышанную ими от земли. Знахари и знахарки (дзырык), которых было во всей Чечне, очень много, пользовались большим авторитетом, но гадания жрецов считались все таки лучше. Жрецы выработали специальный способ гадания, который носит название «кадж-бе-тырыж» (у Ахриева — «кач-тох»}, или «гадание жребием божества». Оно заключается в следующем. Положим, кого либо из ингушей постигло какое-нибудь несчастье. Предполагая, что это — наказание за грех, содеянный против какого либо бога, наприм., Сели, ингуш обращается к жрецу. Жрец берет три круглые маленькие палочки одинаковой величины: одна из них белая — жребий какого-нибудь уважаемого «ццу» (напр. Мятцели); другая — черная, жребий без имени: третья — жребий Сели, против которого содеян грех. Все три жребия жрец кладет в деревянную ложку и с благоговением начинает их покачивать. Если выпадет из ложки жребий с меткой, то значит, что грех действительно совершен (если упадет какая либо другая палочка, — греха нет). Жрец назначает искупительную жертву и просит Сели снять с своего клиента наказание. Чтобы убедиться, принял Сели жертву, или нет, он вторично качает ложку; если на этот раз выпадет другой жребий, без метки, то, значит, жертва принята и бог умилостивлен. Но если и во второй раз выпадет жребий Сели, то это значит, что он недоволен жертвой; жрец назначает большую жертву, молит его принять и в третий раз бросает жребий. Если и на этот раз выпадет жребий с меткой, то значит, грех так велик, что бог не прощает его. В таком случае чрез два — три дня гадание повторяется с более обильными приношениями.
Всякую мысль о шарлатанстве и эксплуатации, о чем так часто говорят путешественники, здесь приходится оставить. Ганыж, сам жрец, рассказывал и показывал мне способ гадания с такой верой в него, что не может быть никакого сомнения в искренности его слов. Вообще ингуши не доразвились еще до индийских или египетских жреческих каст, сделавших из религиозных обрядов предмет наживы. Напротив, ингушские цайн-саги сохраняют всю первобытную чистоту своего призвания и их действия носят характер искренности и глубокой веры.
Знахарки встречаются во всей Чечне до сих пор. Весьма распространены гадания посредством измерения платка локтем, обматывания ваты около ложки, посредством камней, зеркал, кости барана и проч. Способы эти описаны у г. Ипполитова и я повторять их не стану. О других распространенных способах гадания также ничего здесь не упоминаю, так как они, не имея прямой связи с народной религией чеченцев, не представляют большого интереса в пределах поставленной нами задачи. В настоящее время наряду с упадком верований в «ццу» ослабевает и значение гаданий. В этом отношении плоскостные ингуши пошли гораздо далее горных. Однако последние сохраняют веру отцов уже, так сказать, на всякий случай. Мысль, что «может быть боги существуют и могут принести пользу, заставляет ингушей приносить им жертвы и поклоняться им; если же их нет, то беда не велика». Такова, по крайней мере, логика Ганыжа.

IV. Боги природы и вселенной.

Их происхождение. — Духи природы. — Богиня вьюг . Бог охоты. — Солнце, луна и звезды. — Громовержец Сели. — Дочь его Сели-Сата. — Бог времени. — Бог в царстве мертвых. — Верховный Бог. — Сказание о Боге и Елте. — Сотворение мира.

Кроме богов-патронов, чеченцы признают еще целый пантеон богов природы, из коих каждый управляет известным явлением, будучи в тоже время его олицетворением.
У всех народов наибольшим почетом пользуется бог неба, грома и молнии; культ солнца и луны менее развит, а некоторые явления природы и вовсе остаются без поклонения. Самый культ богов природы существует почти у всех народов параллельно с культом народных патронов. Какой из этих культов возник ранение, это вопрос спорный и различными школами ученых разрешается различно. В конечном своем развитии та и другая категория сходятся во многих функциях, но первоначально они не только различаются между собою, но даже находятся в антагонизме. За исключением некоторых случаев, у чеченцев культ богов природы развился весьма слабо и первенствующее место принадлежит культу народных патронов. Уже одно это обстоятельство служит затруднением к описанию культа богов природы, потому что он позабыт народом раньше культа предков. Однако в чеченской мифологии сохранились еще указания на обоготворение гор, озер, небесных светил и проч.
Отсутствие морей и больших рек в земле чеченцев не могло способствовать возникновению у них культа богини моря. Но в горной Чечне, в Аккинском обществе, у сел. Галан-чодж, находится небольшое озеро; и вот при этом благоприятном условии у чеченцев немедленно возникает представление о духе озера, которого они высоко чтут. Поэтический миф о возникновении озера Галанчодж и культа духа озера записан В. Миллером. Близ аула Ялхарой, говорит предание, в месте, называемом Амка, было прежде озеро. Однажды мать с дочерью отправились на берег его и по неразумению стали мыть грязные пеленки в его хрустальной воде. Разгневанный дух озера обратил за это обеих женщин в камни, которые и теперь еще виднеются у Амка. Но и озеро не хотело оставаться в оскверненном ложе. Оно обратилось в чудного рослого быка, который перешел скалистый кряж, оставив след в вид громадной выемки, и спустился вниз почти с отвесной высоты. Затем бык подошел к тому месту, где теперь лежит озеро и где прежде были расположены пахотные участки. Местные жители запрягли его в плуг. Когда он вел первую борозду, — в ней выступила грязь; при второй — стало еще мокрее; при третьей — из земли выступила вода, при четвертой борозде — вода хлынула стремительно, затопила поле и всех людей. Бык исчез в волнах озера. С тех пор появившееся внезапно озеро внушает суеверный страх туземцам: они считают его бездонным и не пьют его воду.
В журчащих горных ручейках обитает дух Хи-нана (мать воды). Про нее ингуши рассказывают, что раз как то она погналась за нарт-орштхойцами, когда последние возвращались с охоты; но один из них в борьбе с нею успел ее изнасиловать и она, как нечистая, не могла более преследовать их и возвратилась к себе в воду. Хи-нана сопутствует людям и предупреждает их о бедствиях. Являясь в обществе, которое должно постигнуть несчастье, она горько плачет и тоскливо поет песни, похожие на причитания над умершими. Чеченцы рассказывают, что за четыре месяца до взятия русскими одного аула в 1851 году, Хи-нана явилась в этот аул и предсказала его падение.
В лесах обитают лесные духи — алмасы. Алмасы бывают мужеского и женского пола. Мужчины покрыты волосами, страшного вида, свирепы и коварны; на груди у них находится острый топор. Лесные женщины отличаются необыкновенной красотой; роскошные волосы их доходят до самых пяток и имеют золотисто-серебристый цвет . Но по характеру они также злы, коварны и опасны, как и лесные мужчины. Жители Шатоевского общества представляют лесных женщин страшными созданиями огромного роста с огромными грудями, перекинутыми через плечи за спину, и с длинною, до земли, густою рыжею косою. Любимое их занятие — пляска; закинув груди на спину, подняв руки вверх, они пляшут при лунном свите . Приведу рассказы чеченцев об алмасах, мужчинах и женщинах, записанные мною со слов старика Ганыжа.
Один охотник пошел в лес и повстречался с алмасом, у которого на груди был топор острием наружу. Он присоединился к охотнику и хотел ночью убить его. Охотник знал это и стал думать, как бы спасти себя. Наконец он говорит алмасу: «Я хочу пить». Алмас отвечает: «Если хочешь пить, тут по близости есть вода; иди напейся». — «Ох, я не знаю, где вода, и боюсь пойти».— «Хорошо, если так, я пойду и принесу тебе воды. Но только ты скажи, как тебя зовут, чтобы я мог окликнуть тебя, если потеряю». Охотник отвечает: «Зовут меня — Я сам себя». Когда алмас пошел за водой, охотник прикрыл лежавший тут же чинар своей буркой, под бурку положил чурбан, залез на дерево и стал ожидать, что будет дальше. Алмас возвращается с водою и, подойдя к чинару, говорит: «Хорошо ты сделал, что сам приготовился». От радости он так сильно бросился на чинар, что топор на его груди весь вонзился в дерево. Пока он старался освободиться, охотник прицелился и ранил его. Алмас страшно заревел; на его крик сбежалось все, что было на свете, — и звери, и птицы, и грава; все окружили его и стали спрашивать, кто его ранил. «Я сам себя» — «Ну, если ты сам себя убил, то что мы можем сделать?» сказали собравшееся и ушли прочь, а алмас умер.
Другой рассказ посвящен лесной женщине.
С одной алмас был знаком Чопа Борган. После того как он имел с нею сношение, он никогда на охоте не делал промахов. Алмас как-то говорит ему: «Если бы я захотела, ты бы не убил ни одного зверя». — «А разве до сих пор я убивал благодаря тебе?» спросил Чопа. — «Хорошо, ответила она. Вот пойди-ка завтра на охоту; посмотрим, сколько ты убьешь». Чопа на следующий день пошел на охоту, сделал двадцать один выстрел и ни в одного зверя не попал. Когда он, повесив ружье за плечо, возвращался домой, к нему навстречу вышла алмас и спросила: «Куда ходил, что делаешь здесь?» — «Ходил по своим делам», ответил он. — «Наверное ты ходил на охоту. Сегодня раздавались в лесу выстрелы». Он начал разуверять ее, но она сказала: «Ты меня не разуверишь. Вот все твои двадцать одна пуля», — и отдала ему его пули.
Однажды Чопа находился в лесу. Вечером он развел костер и лег отдыхать. Над ним по воздуху пролетало что-то белое и потом стало опускаться на костер. Чопа отскочил на несколько шагов и, не говоря ни слова, выстрелил из ружья. Видение ахнуло и скрылось. Это, оказалось, был алчас, брат любовницы Чопы; он прилетал, чтобы повидаться и познакомиться с своим зятем. Брат убитого алмаса отомстил за его кровь и убил Чопу. В комнату, где лежал труп Чопы, прилетела алмас, его любовница, с двумя дочерьми. Они оплакав труп, вымыли его и надели на него такой саван, какого еще никто не видел. В заключение они сказали: — «Дай Бог, чтобы в местности, где жил этот человек, никогда не было урожая»! С тех пор в той местности не было урожая.
Кроме алмасов, чеченцы верят еще в убура. Это – злой и кровожадный дух, вошедший в какое-нибудь животное (вампир).
Вершина Казбека, по верованию чеченцев, была местопребыванием богини веюг — Дардза-нянильк (буквально — мать вьюг). Она имела семерых сыновей, которые покинули ее и ушли на небо; это — Большая Медведица, которая называется Дардза-куангиж (вьюгины сыновья). Сама она сидит на снежной вершине Казбека (по-чеченски Бешлам-корт). У нее постоянно горят три головни дерева. Она имеет неистощимый хлеб и такую же вареную ляжку барана; съеденное богиней снова возобновляется. Г. Висковатов, со слов ингуша-охотника Цоголя, говорит, что богиня начертала на снежном конусе Казбека волшебный круг, чрез который ни один смертный не осмеливается перешагнуть под страхом, что богиня сбросит смельчака в пропасть и завалит его ледяной горой. Когда Цоголь поднялся во владения богини и хотел похитить тура, она сбросила на него груду камней и снега, от которой однако он каким то чудом спасся. Все казбекские завалы ингуши приписывают злой богине. Самой ее никто не видел, но многие слышали ее петушиный крик, которым она пугает людей, дерзающих приближаться к волшебному кругу. В честь этой богини в Девдоракском ущелье устроен особый жертвенник (даба). Летом здесь устраиваются празднества с жертвоприношениями, пением и пляской. Вообще Казбек является центром мифологии местных жителей, но легенды их не представляют особенного интереса, так как они заимствованы у других народов. Самые известные легенды представляют собою пересказ предания о всемирном потопе, где Казбек заменяет собою гору Арарат, о Прометее, похитившем с неба огонь, и т. п. с незначительными изменениями.
Большим уважением пользуется у чеченцев одноглазый бог Елта, покровитель охотников, царящий над лесами и дикими зверями. Удача на охоте всецело зависит от Елты. Поэтому всякий охотник после охоты приносит ему в жертву рога убитого зверя. У каждого зверя есть тавро Елты. «Я сам убил тринадцать штук туров, говорил мне Ганыж, и уши у них были мечены Елтою. У нас был один охотник, Итыр Этиев; он убивал бессчетное число зверей. Однажды он отправился на охоту, убил тура, содрал шкуру, повесил ее на ветку и сел отдыхать. В это время он услышал голос: «Я послал к тебе свой скот помолотить твой хлеб, а ты одной штуки не прислал мне обратно». Другой голос с противоположной скалы отвечал: — «Ты прислал ко мни три штуки, и всех их я отправил обратно к тебе». Первый возразил: «Их было три, а я получил только две, одной нет» — «Там был Итыр, заметил второй голос. Наверное он остановил одного тура». — «Пусть его потомки не будут такими хорошими, как сам он»! воскликнул первый. С тех пор Этиевы были бедны и жалки; если у них были ногавицы, то не было чевяк; а если были чевяки, то не бывало ногавиц. Внутри рога убитого тура Итыр нашел три хлебных зерна (символ Елты) и с тех пор до конца жизни не стрелял туров».
В старину жил некий Начхо. Во время охоты он завидел пасущихся оленей, между которыми был один красивый белый олень. Пораженный Начхо поспешил прицелиться в этого оленя; но в тот самый момент, как он хотел уже спустите курок, он ослеп на оба глаза и не мог выстрелить. Это был сам Елта, наблюдавший за своим стадом. Место это и теперь еще называется «место, где ослеп Начхо».

Из этих любопытных рассказов мы видим, что Елта царит над особым миром, подобным человеческому обществу, с такими же занятиями и жизнью. Вообще говоря, Елта – божество благодетельное и всегда стоит на стороне людей хороших, помогая им в охоте и покровительствуя нуждающимся.
Сабеизм (поклонение светилам небесным) также известен чеченцам. Правда, культ их мало развился, но это объясняется весьма просто тем, что светила небесные всегда к человеку одинаково милостивы, добры и не нуждаются в жертвоприношениях. Почти у всех народов наибольшим почитанием пользуется всеоживляющее солнце, этот источник тепла, света и жизни всей природы. Человек рано чувствует свою зависимость от него, радуется, когда оно сияет, и печалится, когда оно прячется. Чеченцы также высоко чтут солнце. Оно играет большую роль почти во всех празднествах в честь других богов; все молельни обращены у них к солнцу, на восток, молящиеся смотрят также на восток; с высоты г. Будур-лама они с благоговением наблюдают как вдали выходит божественное солнце, величиною в целый город. Даже все сакли чеченцы стараются строить фасадом на восток, так как, по словам Ганыжа, больше всего пользы человеку приносит солнце. Когда оно восходит, все возносят хвалы ему и молят: «Божье солнце (Дэла-молх), принеси нам благодать свою». Оно, как источник жизни, является светилом живых, тогда как луна — светило мертвых.
Луна пользуется меньшим уважением, тем не менее и она, как брат солнца, считается божеством. Солнце и луна антропоморфизируются чеченцами. У солнца и луны есть матери; мать солнца зовут Азой, а мать луны — Кинч. Солнце, говорят чеченцы, утром выходит из моря и вечером вновь в него погружается; когда оно поднимается на горизонте, то от него отделяется что-то черное; это, говорит народ, морская вода стекает с солнца. В это время на него можно смотреть, потому что, выкупавшись в холодном море, оно не успевает накалиться. Два раза в году бывает равноденствие: летом и зимою. В это время солнце гостит дома у своей матери; зимою оно гостит трое суток, а летом три недели. Выйдя из дому, солнце шесть месяцев путешествует, затем возвращается домой и снова пускается в шестимесячное путешествие. Хотя солнце и луна от разных матерей, но они считаются братьями. У них есть злая сестра Можь, которая сожрала всех своих родственников на небе и теперь постоянно гоняется за солнцем и луною. Когда она догоняете их и заслоняет собою, происходите затмение. Можь отпускает луну и солнце только в том случай, если ее будет просить перворожденная невинная девушка. Во время затмения, на луне виднеется что-то вроде черной нитки: это, говорят, ружье караульщика, который оберегает луну от нападения сестры. Черное пятно посредине луны – это лошадь, которую носит на себе луна. Когда пасть у этой лошади расширится, то лето будет короткое, а зима продолжительная; когда же пасть уменьшится и сама лошадь потемнеет, то лето будет долгое и дождливое, а зима короткая.
Звезды и другие планеты не пользуются особым почитанием, но все они также одухотворяются чеченцами. Мы уже упоминали о веровании, по которому Большую Медведицу составляют семь сыновей богини вьюг. На небе, по словам Ганыжа, есть пять звезде, называемых Астхи-саг, т. е. хромой человек; две из них расположены по краям, одна посредине немного выше их, а другие две под ними, одна ниже другой. Известны также созвездия: Джи-карта, или баз (хлев) баранты, образующее правильную окружность, и Кку-ког, или треугольник. Полярная звезда называется Кулбис-етха, т. е. «указывающая на юг»; если стать к ней спиною, то впереди будет юг. Утренняя звезда называется Окри-сетха. Три звёзды — одна красная, другая темная и третья среднего света, называются Солса-гебаг, т е. копье Солсы. Две близко соприкасающиеся звезды называются Дурди ораж, т. е. яйца Дурди.

Когда падала звезда, то в старину говорили, что звезда вышла замуж. В горах находят особые камни, называемые упавшими звездами, и осколки их, называемые осколками звезды. Это – хрусталь. Комета, (Цог-до-сетга, или звезда с хвостом) предвещает болезнь, или войну, или рождение знаменитого человека; другие говорят, что это – лошадь Али (иначе Муртазали-Пайхмар), который должен некогда явиться на землю и избить всех немусульман; но это представление о комете позднейшего происхождения.
Из других богов природы можно указать еще на Мать ветров. По повелению Бога, она поднимает страшную бурю и разносит добро согрешивших смертных. Ветры в горах имеют большое значение. Ингуши обоготворяют их, и в рабочую пору, еженедельно, в понедельник, день посвященный ветрам, прекращают всякую работу; в противном случае, весь хлеб или скошенное сено разнесет ветром.
Культ богов природы со всею силою и полнотою развился у чеченцев в почитании бога неба, или грома и молнии Громовержец Сели и до настоящего времени остается могущественнейшим и наиболее почитаемым богом из всех богов чеченцев. В горах Кавказа, стране гроз, этот бог нашел для себя подходящую почву. Он представляется человекоподобным богом, отделенным от самого явления природы. Это самый страшный бог, но в тоже время он справедлив и карает лишь тех, кто заслуживает этого. Отсюда та громадная роль, какая принадлежит Сели в деле руководительства народной нравственностью. Он является карателем всякого, кто совершил или намерен совершить преступное, недоброе дело, по мнению народа; это — самый справедливый судья, называемый чеченцами «золотою силою». Его одинаково почитают все чеченцы, даже вот, жители Кавказских гор (конечно под различными наименованиями). Этим самым он стоит целою головою выше прочих богов — патронов, культ которых редко переходит за пределы одного племени и часто ограничивается одним аулом. Как бог огня, он передал свое имя радуге (Сели-ат, т. е. лук Сели) и молнии (Сели-хашк, т. е. головешка Сели). Убитого молнией считают блаженным. По верованию ингушей, если оплакивать такого покойника, то цвет трупа его изменится: из белого он сделается черным . Место, где убит молнией человек и даже животное, считается священным, и туда ежегодно отправляются совершать жертвоприношения могущественному Сели. Похороны убитого молнией отличаются от обыкновенный похорон. Вот что об этом рассказывал мне Ганыж: «Некто Ауш убил по незнанию переодетую в мужской костюм девушку. Убить девушку считается большим позором для мужчины и Сели никогда не оставит безнаказанным такого поступка. Ауш вскоре после того был убит молнией. Родные привезли его тело домой, построили емуе «эльгыц», поставили скамейку и посадили на нее покойника в полном вооружении, в панцире и латах. Перед ним на столике поставили блюдо с цельным сваренным бараном и бутылку араки, а у левой руки положили для него балалайку. Этот «эльгыц» находится в Хамхинском обществе и теперь еще в нем сидит Ауш». — О древности культа этого бога можно судить и потому, что сказания о нем восходят до времен аборигенов нынешней Чечни, могущественных нарт-орштхойцев. Эти люди обладали божескими качествами и вели борьбу со всеми богами. Особенно между ними выделялся по своей силе и могуществу Сеска-Солса, глава орштхойцев, причисляемый ингушами к числу святых.
По преданию, рассказанному мне Ганыжем, у орштхойцев была она девушка, которую Бог создал такою красавицей, какою только мог. Никто из орштхойцев не мог жениться на ней, потому что ни один не хотел уступить ее другому. Сели небесный тоже хотел добраться до нее, но боялся Сеска-Солсу. Приходит, наконец, смертный час этой девушки. Умирая, она сказала окружающим: “Караульте мою могилу три ночи. Если будете караулить, Сели до меня не доберется, а после трех ночей труп мой будет распространять запах мертвеца, и Сели не подойдет к нему. Если же вы не будете караулить, то Сели придет ко мне и осквернит мою могилу”. После этих слов она скончалась. Ее похоронили и Сеска-Солса три ночи подряд сам караулил могилу ее. Но на третью ночь под самое утро он задремал. Сели воспользовался этой минутой, пришел, открыл могилу и осквернил труп девушки. Она тотчас же родила от него дочь. Когда Сели собирался уже уходить, Сеска-Солса проснулся, схватил свой лук и ранил убегавшего Сели. В эту рану у Сели, говорят ингуши, выползают кишки и урчание их производит гром. Сеска-Солса взял дочь Сели и принес ее домой. Орштхойцы назвали ее Сели-Сатой (Сата — дочь Сели). Она вышла вдвое красивее своей матери. «Не помню, говорит Ганыж, за кого она вышла замуж, но это был человек, живший на небе вмести с Сели». Млечный путь, называемый чатикаде-мот, или «местом, по которому пронесена солома», образовался оттого, что Сели-Сата по этому пути несла солому для брачной постели. Когда она уходила из дому за соломой, она приготовила из теста треугольный хлеб и положила его в горячую золу с угольками, чтобы он спекся; пока она успела возвратиться, два угла этого хлеба сгорели, а один остался цел. На небе теперь находятся три звезды, образующие треуголеник: одна звезда светлая, а две другие — темные; они называются Сати-боджл (или треугольный хлеб Саты); плоскостные ингуши называют их просто «ко-когъ», или треугольником. Сата считается покровительницей девушек. Ингушеские невесты говорят: “Если в день моего замужества провозгласит мое здоровее и пожелает мне благополучия Сата, то у меня ножницы будут золотые, а игла серебряная; если же провозгласит здоровье джин, то я погибла”.
Ч. Ахриев упоминает еще о боге времени — Периска (воскресенье), но я не нашел следов этого верования. Гораздо важнее для нас кое-какие сведения, имеющиеся о боге подземного царства Эштрг (Этер). Ингуши называют его Дэла-Эштр, поклоняются ему и приносят жертвы, так как для всякого важно заручиться его расположением; от него зависит и земное, и загробное существование человека, который умирает лишь тогда, когда захочет этого Эштр. Грешного человека он долго заставляет мучиться в предсмертной агонии: только молитвы и жертвоприношения могут умилостивить этого бога.
Последнею ступенью в развитии чеченского пантеона, венцом их народной мифологии, является Верховный или Высший Бог, царь всего творения и отец всех прочих богов. Чеченцы называют его Дэла, Дяла или Дэйла . Слово это ни от кого не заимствовано и, как мы видели, употребляется и для наименования других божеств, в виде приставки к имени их; оно встречается у чеченцев с незапамятных времен. Придерживаясь идее постепенного развития религиозной мысли вообще, следует, конечно, думать, что Дяла, как Высший Бог, явился в религии чеченцев позже других богов; несомненно, сначала они должны были почитать низшие божества, которые впоследствии подчинены Высшему Богу, как дети его или подчиненные. Точно установить, как из богов предков и богов природы чеченец вознесся до признания Высшего Бога, нет никакой возможности; можно лишь указать на то, что в культе этих многочисленных богов мы встречаем уже многие из атрибутов Высшего Бога: всемогущество, руководительство жизнью людей, суд над ними, управление жизнью животного и растительного мира и природой вообще, способность творить чудеса и т. д.; им народ поклоняется и просит у них благодати, страшится их гнева. Многие из них являются уже не богами отдельных обществ, а целого племени и даже всех людей (Сели, Тушол, Эштр и др.). Конечно, христианство и ислам тоже имели громадное влияние на выработку и развитие идеи Высшего Бога, но, все-таки, их влияние никак нельзя приписать самое происхождение у чеченцев идеи Бога. Не говоря уже о том, что Высший Бог чеченцев не есть Бог христианский и но своей природе мало чем отличается от прочих богов, трудно допустить, чтобы жалкие грузинские проповедники могли во всех концах Чечни внушить народу чуждую для него идею Бога в такой мере, чтобы чеченцы могли подчинить ей своих могущественных народных богов; наконец, в таком случае непременно и самое название Бога должно было бы быть грузинское (Гмерти). Подобное затруднение встречали исследователи первобытной религии у многих народов там, где бывали следы христианской религии. Тайлор разрешает этот вопрос в смысле самобытного происхождения Высшего Бога у разных народов, а не заимствования у соседей или со слов проповедников , и не один Тайлор, конечно, придерживается такого взгляда Христианство и мусульманство проповедуют монотеизм, а у чеченцев мы видим политеизм, как у большинства некультурных или малокультурных народов а в древности и у греков, римлян, египтян и проч. По большей части, эти народы возводили в верховное божество всеоживляющее солнце или всеобъемлющее небо; этому способствовала мысль о первичной причине. Мы окончательно убеждаемся в справедливости сказанного, когда примем во внимание, что Бог, по верованиям чеченцев, человекоподобен, живет на небесах, смотрит оттуда на землю, нуждается, как и все прочие подчиненные боги, в жертвоприношениях. Он всемогущ, но в то же время обладает свойственными людям слабостями. Идея справедливости и милосердия в понятиях чеченцев о боге выражена весьма слабо. Ведь все жертвоприношения во время различных празднеств одновременно направляются и к «ццу» и к Высшему Богу; во всех молитвах обращаются сперва к Дяла, а затем к “ццу”, просят у него благодати, урожая, богатств, здоровья и т. д. Отношение Дяла к прочим богам такое, как отца к детям; все, конечно зависят от Дяла, что он захочет, то и должно быть; но прочие боги действуют и самостоятельно каждый в своей сфере: чем дальше, тем, конечно, Бог все больше и больше забирает в свои руки правление миром; но в старинных сказаниях чеченцев прочие боги принимают ближайшее участие в жизни людей и, по-видимому, без ведома их главы; просящий прямо обращается за помощью к Елте, Сели, Мятцели и к прочим богам; позже лишь проглядывает та идея, что Высший Бог поручил этим богам отдельные отрасли правления, как царь своим министрам, но и сам он неустанно следит за жизнью людей, можно и прямо у него просить обо всем без посредства подчиненных богов. Последняя тенденция, под влиянием мусульманства, теперь уже берет верх, и политеизм чеченцев мало-помалу превращается в монотеизм. Приведем несколько примеров, характеризующих природу Высшего Бога, его отношение к людям и его творческую силу.
Однажды орштхойцы угнали стадо баранов у нарта Колай-Канта. Нарт погнался за грабителями, завязалась битва, но когда орштхойцы стали одолевать, Бог послал р. Терек и разделил сражающихся.
Однажды Сеска-Солса встретил на дороге тазовую кость такой величины, что верхом на коне он свободно проехал в ее отверстие. Изумленный Сеска-Солса начал умолять Бога, чтобы он воскресил этого человека. Бог исполнил просьбу Сеска-Солсы, и перед ним вырос великан величиною с гору, но без глаз. Великан стал просить, чтобы Бог дал ему зрение, но Сеска-Солса испугался и попросил Бога превратить великана снова в кость. Бог исполнил его желание, так как на в какой просьбе ему не отказывал.
Бог нередко творит чудеса на земле и посылает наказание людям за их грехи. Когда основывали Назрань, целую ночь шел красный дождь. С тех пор никто не может силою взять это укрепление (так ингуши объясняют неудачные нападения на Назрань чеченцев).
Лет пятьдесят тому назад, рассказывают старики, Бог послал до того сильный град, что селение Ордык,(?) Хамхинского общества, со всеми жителями и скотом снесло водою; остались в живых лишь два—три человека. Из местности Герахи бурный поток захватил целый табун лошадей и стада скота рогатого и мелкого; около ущелья Гичоч (?) унесло четыреста баранов и четырех пастухов. Самое селение Ордык прикрыло песком; только спустя два дня выкопали живого мужчину и одну женщину (ребенок при ней был мертв). Когда нашли этих людей живыми, то все стали верить, что если человеку Богом не суждено умереть, то он не умрет ни от чего.
У г. Ахриева мы находим следующее интересное сказание , в котором наглядно выступает антропоморфизащя Бога чеченцами, а также отношение его к другим богам и к людям. Давным-давно люди жили гораздо ближе к Богу. В случае нужды, каждый человек мог лично явиться к Богу и просить у него все, что ему было нужно. У одной вдовы был маленький сын. Однажды он говорит матери: «Мама! я пойду к Богу и попрошу у него чего-нибудь; мы бедны, и у нас многого недостает». — «Сын мой, говорит мать, ты такой оборванный; приближенные бога не допустят тебя до него». Сын снова говорите: «Нет, мама, я надеюсь добраться до Бога — пойду, попытаю счастья». Но ангелы и приближенные, увидев оборванную одежду мальчика, не допустили его к Богу. Мальчик печальный возвращался домой. На дороге встретился он с сыном Бога — Елтою. — «Куда ты идешь?» — спрашивает Елта мальчика, — «и отчего так печален»? — Мальчик рассказал Елте о своей неудачной попытке проникнуть в жилище Бога. — «Отец мой управляет целым миром!» —воскликнул Елта, выслушав слова мальчика, — «неужели я не могу управлять одним мальчиком? Я беру тебя под свое покровительство: проси у меня, чего ты хочешь», — сказал он мальчику. Мальчик отвечал: «Я хочу посеять пшеницу и прошу урожая». — «Пусть будет урожай на твоей пашне. Иди и сей», — сказал Елта и пошел дальше. Мальчик с матерью посеяли пшеницу. К великой радости, у них был такой хороший урожай, какого не было ни у кого из соседей: на одном стебле выросло по два колоса. Когда хлеба стали созревать, Бог посал своих ангелов посмотреть урожаи. Ангелы, осмотрев все пашни, донесли Богу, что на пашне мальчика, которого они не допустили к Нему, урожай лучше, чем у всех остальных людей. Услышав отвит ангелов, Бог воскликнул: «Как мог явиться у мальчика урожай без моего повеления! Наведите на его пашню гром и грозу, пусть они погубят хлеб его!» Ангелы передали приказание Бога матери Грома и Грозы (Дердзы-нана), чтобы она послала своих детей для истребления пашни мальчика. — Когда Елта узнал о приказании Отца, то послал сказать мальчику, чтобы он с матерею поспешили убрать хлеб свой. Они дружно принялись за работу и, когда убирали уже последний сноп, пошел сильный дождь с грозой и градом и истребил все хлеба на соседних полях. Бог посылает своих ангелов осмотреть хлеба. Когда возвратившиеся ангелы донесли Ему, что у всех жителей хлеба истреблены, а у мальчика целы, Бог сильно разгневался за невыполнение Его воли и приказал позвать Мать Ветров. Когда она явилась, Бог сказал ей: «Подними бурю и разнеси хлеб мальчика». Елта, узнавши об этом приказании, послал сказать мальчику, чтобы тот перенес весе свой хлеб на гумно и прикрыл его хорошенько. Лишь только мальчик с матерью окончили укладку хлеба, поднялась страшная буря и стала разносить клочками по воздуху весь хлеб соседей, а хлеб мальчика, прикрытый каменьями, остался цел. Ангелы, посланные Богом, чтобы узнать о действии бури, в третий раз донесли Ему, что буря разнесла и погубила все хлеба у жителей, а хлеб мальчика остался невредим. Тогда Бог велел, чтобы у всех жителей с каждого тока получалось только по одной мерке хлеба. Елта, узнав об этом, предупредил мальчика, чтобы он обмолачивал свой хлеб не сразу, а по одному снопу. Мальчик поступил по указанию Елты и от каждого снопа получил по одной мерке пшеницы, между тем как у соседей почти ничего не было. У мальчика уродилось столько хлеба, что он раздал очень много своим соседям, наиболее пострадавшим от неурожая. Когда Бог узнал, что и четвертое Его приказание не достигло своей цели, то страшно рассердился и приказал позвать к себе Елту и мальчика. Когда они явились, Бог грозно обратился к мальчику: «Почему у тебя вышел хороший хлеб, в то время как у остальных жителей плохой, и кто помогал тебе в этом»? — Мальчик подробно рассказал обо всем. — «Как ты смел идти против моих желаний»? — грозно обратился Бог к Елте. — «Тебе следовало бы за твое ослушание выколоть глаз»! — При этих словах Бог так сильно ткнул пальцем в глаз Елты, что он у него выскочил вон, и с тех пор Елта остался одноглазым.
Бог есть творец мира черта, кажется, чуждая прочим чеченским богам. Когда Бог создал небо и землю, то сказал: «По небу-то я буду ходить; а кто же будет ходить по земле»? После этих слов Бог сжал землю в одной руке, и образовалась женщина, сжал в другой — и образовался мужчина, Мужчина образовался на востоке, а женщина — на западе. Еще до сотворения людей бог создал птиц. Создав людей, Бог сказал; «Должно быть, этот мужчина и эта женщина будут мужем и женою». А филин в ответ Богу говорит: «Нет, я так сделаю, что этого не будет». Он схватил девушку и унес на высокую отвесную скалу. Однажды мужчина отправился на охоту и увидел на скале девушку. Она сказала ему: «Зарежь свою лошадь, вынь внутренности и сядь на их место» Тот так и сделал. Прилетает филин. Девушка говорит ему: «Я соскучилась по конине; достань, откуда хочешь». Филин принес ей на скалу лошадь вместе с хозяином и улетел дальше. Девушка выпустила юношу и они повенчались. Бог сказал, обратившись к филину: «Как ты думаешь, филин, сошлись они или нет? » — «По моему китабу (книге), они не сошлись», ответил филин. «А по Моему китабу, они сошлись, и ты увидишь их вместе, когда пойдешь домой,» сказал Бог. На следующий день, когда филин прилетел к Богу и сообщил, что они действительно сошлись, то Бог сказал: «А как ты хочешь, чтобы я тебя наказал: на том свите или на этом? Филин ответил: «Накажи меня на этом свете. » Тогда Бог промолвил: «Да лишишься ты зрения днем и да потеряешь почет между птицами». Так и случилось, как сказал Бог.
Когда Бог создал небо и землю, то земля оказалась в три раза больше неба; тогда Бог сжал землю, и от этого образовались земляные горы. Чтобы укрепить шатавшуюся туда и сюда землю, Бог образовал еще каменные горы. Эти горы с землей держатся на рогах быка, а бык привязан к столбу. Это произошло так. Когда бог создал землю, то спросил: «Кто же будет держать землю?» Явились быки и сказали: «Мы будем держать землю, если люди не будут нас запрягать по вторникам на работы и если во время езды будут давать нам мочиться стоя». На таких условиях они держат на рогах землю, и никто не смеет нарушить эти условия, — в «день быков» (вторник) никто из чеченцев не работает.
Баранту Бог создал для волков, но человек попросил у волка баранов, говоря: «Я буду держать для тебя и для себя вместе». Волк согласился на такое предложение и дал человеку баранту. В назначенный срок волк обратился к человеку с требованием возвратить половину баранты, но человек отказал. Тогда волк обратился с жалобой к Богу. Бог ему ответил: «Что я могу сделать для тебя? Что ты своими зубами достанешь, то и будет твое». С тех пор волк стал таскать овец у человека. Суббота считается «днем волков», и кто будет почитать ее, у того волк не будет таскать овец. Аналогичное с вторником и субботою происхождение имеет понедельник («день ветров»).
Таковы представления чеченцев о сотворении мира, как передал их мне Ганыж. В преданиях, записанных г. Ахриевым, рисуется несколько иная картина, но эти предания, несомненно, позднейшего происхождения, а потому приведенные рассказы Ганыжа заслуживают большого внимания, как отражение исконного народного мировоззрения чеченцев.

__________________

Материал, которым я пользовался для характеристики первобытной религии чеченцев, исчерпан. Конечно, самый вопрос, подлежавший нашему разрешению, нуждается еще во многих исследованиях и дополнениях. Но я считал бы выполненной задачу, если мне удалось «понять естественную религию чеченцев в ее постепенном развитии и указать ее место в науке. Дальнейшие исследования, мне кажется, доступны грамотным чеченцам, знающим свой язык: записывая предания со слов стариков, они бы оказали крупную услугу науке и своему народу.
Нарисованная картина их духовного мира должна внести множество существенных поправок в установившиеся взгляды на этот, во многих отношениях интересный, народ. Прежде всего, она приводит к убеждению, что он обладает богатою и самобытною творческою фантазией, которую отрицали в этом народе большинство писателей, легкомысленно строивших характеристики целого племени по личным, большею частью случайным и ошибочным, впечатлениям. Теперь, заглянув в глубь духовной жизни чеченцев, мы уже не можем считать его народом неподвижным, неспособным к культуре, не имеющим народной словесности, поэтических произведений, сказаний и т. п., не признающим каких бы то ни было нравственных правил и руководящимся одними грубыми чувствами хищничества и вражды к ближним. Идея постепенного развития религиозного Мировоззрения, их строгая мораль, построенная на религии, и многое другое говорят в пользу способности этого народа к культурной жизни. В свое время высшие нации мира проходили через ту же ступень развития, в которой находились не так давно и чеченцы: их религиозные верования во многом сходны с религиями греков, римлян, иранцев, индусов и др. культурных народов, в период зачатков этой культуры. В настоящее время чеченский народ переживает тяжелую переходную эпоху. Такой момент является чрезвычайно благоприятным для проведения в его жизнь принципов высшей культуры, путем внимательного и разумного отношения к нему, основанного на глубоком знании его духовных и материальных потребностей: потребность в образовании, в хороших руководителях духовных и материальных интересов чувствуется каждым из чеченцев. Но если теперь легко направить чеченцев на культурный путь, то, конечно, еще легче погубить их, предоставив их времени и тем пассивным воздействиям внешней цивилизации, которая погубила уже и развратила многих инородцев Сибири.
Что же касается собственно религиозных верований чеченцев, то мы видим, что они вообще не представляют стройной и цельной системы мировоззрения, исходящей из одной основной идеи. Наряду с культом предков и связанным с ним культом домашнего очага, мы видим у этого народа совершенно самостоятельное учение о богах, олицетворяющих силы и явления природы. Попытка примирить эти две системы религии выразилась у чеченцев в подчинении всех богов одному Высшему Богу. Но эта идея не успела еще выработаться самостоятельно и вылиться в самобытную форму, когда наступила эпоха влияния христианства и магометанства, оказавших сильное давление на судьбу народной чеченской религии.
Народная религия имела огромное нравственное значение в личной и общественной жизни чеченцев; она руководила их поступками и удовлетворяла умственным запросам.
Для посредничества между богами и людьми выработался особый тип жреца, или шамана (цайн-саг), при чем в некоторых обществах появилось наследственное жреческое сословие.
Чеченцы легче расстаются с своими языческими верованиями, чем их соседи осетины, хотя у последних имеются правильно устроенные приходы, священники и школы, поддерживаемые Обществом восстановления христианства на Кавказе. В то время как чеченцы начинают относиться скептически к поклонению языческим святым, осетины аккуратно являются на все празднества в честь своих дзуаров. Плоскостные чеченцы и ингуши давно уже покинули свои прадедовские религиозные обычаи. Посетив празднество Мятцели, бывшее в воскресенье 11-го июля 1893 года, я еще раз имел случай убедиться в справедливости сказанного: присутствовало всего каких-нибудь 5—6 семейств ингушей на этом прадедовском празднестве, пережившем все празднества в честь других богов. Народ добровольно расстается со стариной, так как прежняя религия перестала уже удовлетворять его духовным запросам.