Россия и Чечня в первой четверти 19 века (Гапуров) - Чеченское государство (Путь Ахмат-Хаджи)

АКАДЕМИЯ НАУК ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
КОМПЛЕКСНЫЙ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ
РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК (г. Грозный)

ГАПУРОВ Ш.А.
РОССИЯ И ЧЕЧНЯ В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ ХIХ ВЕКА

НАЛЬЧИК – 2002

ГАПУРОВ Ш.А.

РОССИЯ И ЧЕЧНЯ В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ ХIХ ВЕКА.

МОНОГРАФИЯ

НАЛЬЧИК – 2002

ББК
УДК

Рецензенты: доктор исторических наук, профессор Ш.Б. Ахмадов,
доктор исторических наук, профессор М.М. Ибрагимов

Научный редактор: д.и.н., профессор С.А. Исаев.

Гапуров Ш.А. Россия и Чечня в первой четверти ХIХ века. Монография. Нальчик,2002- с.

В работе рассматривается переломный период в развитии росссийско-чеченских отношений – первая четверть ХIХ века, когда царизм, отказавшись от вассально-союзнических отношений с вайнахами, переходит к военно-колониальным методам подчинения Чечни. Отмечается, что покорение Чечни было частью реализации обширного плана Петербурга по установлению на Северном Кавказе реальной российской власти. На базе обширного архивного материала показывается, что все попытки чеченцев мирным, переговорным путем достичь взаимоприемлемого компромисса в присоединении Чечни к России кончились неудачей. Жестокие колониальные методы – массовая конфискация земель, изгнание равнинных чеченцев в горы, регулярные карательные экспедиции, военно-экономическая блокада, использованные царскими властями в Чечне, вызвали вооруженное сопротивление чеченцев, ставшее важной составной частью национально-освободительного движения северокавказских горцев в первой половине ХIХ века.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ.
ГЛАВА 1. Общественно-экономическое положение Чечни в начале ХIХ в.
ГЛАВА 11. К вопросу о «набеговой системе горцев»
ГЛАВА 111. Активизация кавказской политики России в начале ХIХ в. и обострение российско-чеченских отношений (1801-1807 гг.).
1. Этапы и методы политики России на Северном Кавказе в ХVI- ХVIII вв.
2. Причины активизации кавказской политики России в начале ХIХ в. Присоединение Грузии к России и его значение в определении дальнейшего курса Петербурга на Северном Кавказе.
3. Александр 1 и кавказская политика России.
4. Чечня в кавказской политике россии в начале ХIХ в.
5. Поход Булгакова в Чечню в 1807 г.
ГЛАВА 1У. Российско-чеченские отношения в 1807-1815 гг. Начало создания российской административной системы в Чечне.
ГЛАВА У. Чечня в первый период наместничества А.П. Ермолова (1816-1820-й годы).
1. Назначение А.П. Ермолова наместником – новый этап в кавказской политике России. Ермоловский план покорения народов Северного Кавказа.
2. Деятельность Ермолова в Чечне в 1818-1819 годах.
3. Уничтожение Дады-Юрта и депортация качкалыковцев.
4. Создание системы военно-экономической блокады Чечни. Репрессии против чеченского населения в 1820-м году.
ГЛАВА VI. Чечня в политике России в 1821-1826 годах. Восстание чеченцев под руководством Бей-Булата Таймиева.
1.Зарождение массового освободительного движения в Чечне в начале 20-х годов ХIХ века. Восстание 1821-1822 гг.
2. Восстание в Чечне в 1825-1826 гг. под руководством Бей-Булата Таймиева.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА.

ВВЕДЕНИЕ.
В 90-е годы ХХ столетия историками и политиками были выражены две полярные точки зрения на развитие российско-чеченских отношений: первая – о четырехсотлетнем состоянии войны между чеченцами и Россией и вторая – о том, что эти отношения «вплоть до второй половины ХVIII в. были эпизодическими и касались, в основном, торговли, экономических связей» .
Полагаем, что спорны обе точки зрения. Верно одно: русско-чеченским отношениям (и политическим, и торгово-экономическим, и культурным) почти 400 лет. Они были установлены в последние десятилетия ХVI в. (именно с этого времени известия о вайнахах отражены в русских архивных фондах) и в 1588 г. в Москву отправилось первое чеченское посольство.
Отношения эти были сложными, многранными, далеко не прямолинейными. Но вплоть до конца ХVIII в. «были часто вполне мирными. Выражались они в принесении присяги – шерти, выдаче аманатов, уплате ясака, в совместных военных предприятиях» .
Царское правительство всегда придавало Чечне важное значение. Установление отношений с чеченцами и ингушами в ХVI-ХVIII вв.было связано для российского правительства с общими вопросами политики на Кавказе и шире – на Востоке. Именно этим и объясняются упоминания чеченцев и ингушей в дипломатических документах большого значения: о сношениях с Англией, Польшей, Ираном. Установление оживленных связей с Грузией в последней трети ХVI в. и во второй половине ХVII в. ставили перед российским правительством и грузинскими царями вопрос о наиболее удобных путях сношений. Некоторые из них проходили по территории Чечни и Ингушетии и их безопасность зависела от отношений России с вайнахскими обществами. Взаимная заинтересованность чеченских («окоцких») владельцев («мурз») и царских властей в мирных политических отношениях привела к установлению между ними военно-политического союза. По указам из Москвы чеченцы – «окочане» постоянно выходили в походы вместе с кабардинцами и терскими казаками, в том числе против Крыма и османских войск . Позже, в конце ХVIII – начале ХIХ в. значение Чечни в глазах царских властей, приступивших к ускоренному покорению Северного Кавказа, возросло еще больше. Это объяснялось как местом и ролью чеченцев в политических событиях в регионе, так и экономической значимостью Чечни. «Только полным господством над Чечней можно было принудить к покорности воинственные народы Восточного Кавказа», – подчеркивал С. Эсадзе . «Хотя чеченцы не имеют более семи деревень с выселками (видимо, имеются в виду общества. – Г.Ш.), но, по выгодному их положению и по общей склонности к разбою, союз с ними почитается важным, как соседственными, так и отдаленными народами, – писал И. Дебу, – по сей близкой с ними связи, в случае нападения сильного неприятеля, соседствуют чеченцам всеми возможными средствами» . И. Карайлы считал, что в Кавказской войне «значение Чечни было огромно, потому что Чечня была» в ней «поставщиком наиболее надежных, наиболее боеспособных человеческих материалов. Она была в то же время житницей Дагестана, Чечня своим хлебом кормила в значительной степени Дагестан и во всяком случае сражавшиеся массы» . Кнорринг в донесении Павлу 1 в январе 1800 г. указывал, что чеченцы «были первые, кои служили руководителями всем почти в Кавказских горах обитающим народам, турками подкрепляемым, предпринимать частые такие дела, кои рождали нарочитые сражения и здесь пребывающие войска приводили в движение» .
Российские власти учитывали эту значимость Чечни. Понимая, что значительно легче подчинить и контролировать чеченцев на терско-сунженской равнине, они всячески поощряли переселение вайнахов на эту территорию. Но от чеченских деревень и обществ, расположенных по Тереку и Сунже, кавказская администрация требовала заключения соглашений об их подданстве России. Без этого зачастую не разрешалось поселение вайнахов в этих районах, свободная торговля в казачьих станицах и военных укреплениях по Тереку. Иногда присяги на верность России давались под прямым военным давлением. Но, так или иначе, уже к середине ХVIII в., по мнению В.А. Потто, значительная часть равнинных чеченцев «считалась в русском подданстве» .
В 1762 г. в российское подданство вступили карабулаки, а в 1770 г. – ингуши . Идя на сближение с Россией, ингуши надеялись решить целый ряд насущных задач. Во-1-х, спокойно заниматься сельским хозяйством на плодородных землях, которые можно было освоить только под защитой России. Во-2-х, ингуши рассчитывали освободиться от гнета кабардинских и кумыкских феодалов. В-3-х, стремились к созданию благоприятных условий для усиления и расширения экономических и культурных связей с русским народом и соседними горскими племенами. Немаловажную роль в подписании ингушскими представителями документа о вступлении в российское подданство сыграло и то, что в тот период царизм не пытался насильственно навязывать горцам свою административную власть, не посягал на ингушские земли.
Н.Ф. Грабовский, рассуждая о вступлении ингушей в российское подданство, высказал очень интересную мысль: «Малочисленность, близкое соседство с русскими крепостями, трудолюбие определили не воинственный характер ингушей» . Это замечание равно применимо ко всем малым народностям Северного Кавказа: балкарцам, карачаевцам. Окруженные более сильными соседями – кабардинцами, чеченцами, дагестанцами, вынужденные платить им дань, малые народы Северного Кавказа, в силу закона самосохранения, предпочитали вступить в подданство России, покориться ей, чем вести с ней вооруженную борьбу, которая вовсе не гарантировала им освобождение от зависимости от своих сильных горских соседей.
Во второй половине ХVIII в. и в особенности в последние два его десятилетия целый ряд чеченских аулов и обществ принимают российское подданство. Наибольшее количество таких присяг приходится на 1781 год, что дало некоторым историкам основание писать, что это означало добровольное вхождение (присоединение) Чечни к России . Представляется, что ни российско-карабулакское соглашение 1762 г., ни российско-ингушский акт 1770 г., ни российско-чеченские документы 1781 г. не означали официального присоединения этих народов к России. И Россия, и горская сторона заключали эти соглашения зачастую по тактическим соображениям. Видимо, именно поэтому российско-вайнахские соглашения о подданстве последних до начала ХIХ в. ни разу не были оформлены в качестве официальных юридических актов и не приобрели силу закона. В отличие от Кабарды (Кючук-Кайнарджийский договор 1784 г.), Дагестана (Гюлистанский договор 1813 г.), в отношении Чечни и Ингушетии Россия не имела ни с каким государством международного акта о признании их российской территорией.
Немаловажно и то, что вступление большей части равнинных чеченцев в российское подданство не снимало двойственного отношения России к новым подданным и не определяло четко их статус. Как отмечает П.А. Бирюков, «юридический статус принесших присягу оставался довольно расплывчатым. С одной стороны, в официальных документах они считались «верными подданными Всероссийскому престолу», с другой – их земли, безусловно, не считались частью Российской империи, а захваченные в боях чеченцы считались пленниками, а не простыми уголовными преступниками» . (Данная ситуация в точности повторяла отношения России с Кабардой в нач. ХIХ в.). Вряд ли говорит об отношениях подданства и то, что российские власти требовали от горцев при подписании каждой присяги верности выдачи аманатов (заложников) из наиболее уважаемых и знатных горских семейств. Аманатов вынуждены были давать практически все горские народы, принимавшие российское подданство. Как отмечает В.С. Гальцев, горцы «обязаны были в знак сохранения присяги посылать в города и крепости Кавказской линии десятки аманатов. Участь аманатов была ужасной» . Н.А. Тавакалян также писал, что русские власти держали аманатов «в положении жалких, бесправных рабов» . Образную картину положения аманатов в русских крепостях дал А.С. Пушкин, наблюдавший за ними во время своей поездки на Кавказ в 1829 г.: «В крепости видел я черкесских аманатов, резвых и красивых мальчиков. Они поминутно проказят и бегают из крепости. (Их держат в жалком положении. Они ходят в лохмотьях, полунагие, и в отвратительной нечистоте. На иных видел я деревянные колодки» . Социальные верхи чеченцев пытались сами уклониться от выдачи в аманаты своих детей и взвалить эту повинность на рядовых горцев. Но чеченская масса всегда противилась выдаче аманатов. В 1765 г. они писали кизлярскому коменданту Потапову: «…Владельцы наши нападками своими от нас в аманаты требуют, и мы все чеченские старшины, собрав всех стариков и молодых людей, на Совете постановили, что владельцы наши ради своего покоя в Российскую сторону нас в аманаты давать вознамерились, а народ наш давать не согласился, а между собой обязались, к стороне Ее императорского величества быть верными, а кто из них отважится какое воровство учинить и след кого дойдет, наблюдать того человека, штрафовать разорением всего дома и равно так Ее императорскому величеству верными быть…, а аманатов дать не можем, а кроме сего Ее императорскому величеству никакой противности оказывать не будем, а ежели ваше превосходительство думаете, что когда аманатов не дадим, то Ее императорскому величеству и верными не будем, однако и мы Ее императорскому величеству противниками не будем, но в горы уйдем, а при владельцах наших жить не останемся, того ради ваше превосходительство покорно просим показуя к нам вашу милость… нас в покое оставьте» . Однако царские власти были неумолимы в требовании выдачи аманатов и это было одним из факторов, осложнявших развитие мирных отношений между чеченцами и российскими властями, При этом следует отметить, что нахождение аманатов в руках царских властей не останавливало чеченцев (и остальных горцев) от антироссийских выступлений (если уж они на это решились). Как отмечал Р.Ф. Розен, «не было примера, чтобы нахождение аманатов в руках правительства удержало в каком-либо неприязненном предприятии народ сей. …Присяга и аманаты суть весьма слабые залоги верности чеченцев» . Институт аманатства, только обостряя российско-чеченские отношения, никак не способствовал удержанию вайнахов в покорности. В случае нарушения горцами присяги верности аманатов в доермоловский период не казнили: их либо отсылали назад, домой, либо отправляли в крепости в глубь России, где их отдавали в солдаты. Ермолов же в подобных случаях начнет вешать аманатов пачками, стремясь запугать горцев.
Итак, к концу ХVIII в. большая часть чеченских аулов и обществ, проживающих по Тереку и Сунже, формально вступили в подданство России. Приблизительную картину об этом дает и рапорт кавказского наместника П.С. Потемкина князю Г.А. Потемкину от января 1786 г.: «Из давних времен положено с разных народов сопредельных, которые ныне уже подданные суть престолу Е.И.В., брать аманатов. И брались оные без всякого положения и случайно, по обстоятельствам… Я нахожу нужным, чтоб брать аманатов владельческой фамилии по одному владельческому сыну и двух узденей, а с деревень, которые владельцам не повинуются по одному из старшинских детей. …Здесь подношу вашей светлости роспись, сколько потребно аманатов:
чеченских
владельческих – 2 гихинского – 1 карабулацкого – 1»
узденей – 2 алдинского – 1
старшинских шалинского – 1
гребенчуковского – 1 малой атаги – 1
атагинского – 1 адинского – 1
аджи-аульского – 1 унгушевского – 5
Тексты присяг и прошений чеченцев конца ХVIII в. об их вступлении в российское подданство говорят о том, что почти все они приносятся повторно. Они еще раз подтверждают, что многие чеченские общества имели подданнические отношения с Россией задолго до этого времени. В этих документа конца ХVIII в. чеченские старшины все время ссылаются на то, что еще их предки были преданны России, что они сами из-за «легкомыслия своего отступили от должного повиновения», нарушили присягу предков. Теперь же, «раскаявшись чистосердечно», они «просят в преступлениях своих прощения и пощады» и обещают служить России «вечно, верно и послешно». Чеченские старшины в прошении на имя кизлярского коменданта от 21 января 1781 г. заявляют, что «раскаясь в своем преступлении, прибегаем под покровительство, выспрашиваем всевысочайшее повеление о принятии всех старшин и народ по-прежнему в вечное подданство». Старшины просят у российских властей «позволить нам невозбранно проезжать для торгу в Кизляр, Моздок и прочие российские места. И никаких обид не чинить, считать и принимать нас везде так, как вечно и верноподданных» .
Российские власти и горцы вкладывали разный смысл и содержание в эти соглашения о подданстве. Чеченцы и ингуши хотели видеть в присягах о подданстве России как бы гарантийные акты о добрососедских отношениях с русскими, о мирном сосуществовании с ними. Как отмечал иностранный автор конца конца ХVIII в., горцы, «которые находятся под властью русских, лишь настолько являются их подданными, насколько клянутся подчиняться общим законам, не противоречащим как русской, так и собственной пользе» . Однако «собственная польза» горцев мало волновала российские власти. «…Царизм менее всего был заинтересован в постоянном сохранении… взаимоприемлемых, совместнических условий, – писал В.Б. Виноградов, – позволявших сохранять новым подданным свое достоинство и известную общественно-политическую и культурную автономию. Слепое повиновение и полное бесправие – вот идеал «гражданина» Российской империи! Эта же участь готовилась и горцам» . Малейшее неповиновение или протест чеченцев против произвола военных властей, набег неизвестной группы чеченцев на Кавказскую линию приводил к карательным экспедициям в Чечню (как это было дважды в 1783 г.), уничтожению десятков аулов, сотен людей и отгону скота. Все это сопровождалось ультимативными требованиями новых присяг от вайнахов на верность России.
И все же следует отметить, что в 1781 г., когда большинство равнинных обществ Чечни вновь подтвердило свое подданство России, в Чечне не было военных действий и тут не приходится говорить о прямом военном давлении царских властей. Это свидетельство о растущей пророссийской ориентации равнинных чеченцев, об их желании жить в мире и добрососедстве с русскими переселенцами и казаками, отражающее общую тенденцию сближения вайнахов с Россией. Г.Н. Казбек отмечал, что с середины 80-х годов ХVIII в. «чеченцы считались, также, как и кабардинцы, подвластными России» . Хотя российско-чеченские соглашения конца ХVIII в. вряд ли можно считать присоединением Чечни к России, тем не менее, это был очень важный этап в процессе включения чеченцев в состав Российского государства. З.М. Блиева полагает, что с начала 80-х гг. ХVIII в. «Чечня была взята кавказскими военными властями под административный контроль. Его осуществляли кизлярский комендант и командиры кордонов Кавказской линии», хотя в то время «еще не были созданы специально предназначенные для управления Чечней административные учреждения» . Действительно, в присяге чеченских старшин от 21 января 1781 г. были такие обязательства: «Ничем постановляемым начальникам и их установлениям не противиться», «старшин же в деревнях для исправления общественных дел избирать…, кого в ту должность удостоим по древним обячаям. Владельцев наших почитать и во всем им повиноваться» . До начала 80-х гг. ХVIII в. царские власти смотрели на присяги чеченцев о российском подданстве во многом как на формальные акты, но с 1781 г. они начинают внимательно следить за событиями, происходящими на чеченской равнине. Как только кавказской администрации показалось, что чеченцы начинают не соблюдать соглашения 1781 г. и проявлять прежнюю самостоятельность и непослушание, последовали военные экспедиции в Чечню в 1783 г. Шейх Мансур в Алдах с 1783 г. стал заниматься проповеднической деятельностью, имеющей антироссийскую направленность, но не предпринимал никаких военных действий против России, тем не менее, туда в 1785 г. был направлен военный отряд под командованием полковника Пиэри с приказом наказать алдинцев и арестовать Мансура. С 80-х годов ХVIII в. и до 1807 г. вайнахи больше не давали присяг на верность России, но с 1806 г. в равнинной Чечне начинается установление административной (приставской) власти России (о чем речь будет дальше). Основанием для всех этих действий царских властей в Чечне явились российско-вайнахские политические соглашения 1781 г. Так что можно говорить, что они качественно отличались от предыдущих и действительно сыграли важную роль в развитии российско-чеченских взаимоотношений.
С середины ХVI в. политика России на Северном Кавказе была направлена на постепенное укрепление здесь своих позиций, на подчинение региона. В ХVIII в., по мере усиления России и ослабления ее соперников на Кавказе – Ирана и Турции – царизм все более активно начинает переходить от союзнических отношений с горцами к их прямому подчинению. При этом захватываются горские земли, на которых строятся военные укрепления и казачьи станицы. Естественно, все это встречает вооруженное сопротивление со стороны горцев. Обострению российско-горских отношений способствовали и взаимные набеги сторон, иногда имеющие целью только захват добычи и пленных. Российско-чеченские отношения развивались по этой же схеме. Весной 1770 г. чеченцы совершают внезапный налет на окраины Кизляра и на ряд постов по терской линии. Генерал Медем собирает крупный экспедиционный отряд, состоящий из регулярных частей и казаков, усиленный артиллерией и совершает ответный поход в Чечню. Он «громит мирные чеченские аулы (кто там будет разбираться, откуда были чеченцы, напавшие на Кизляр-. Г.Ш.), чиня над жителями зверские насилия. Усмиренная Чечня дала аманатов, выдала русских пленных и как будто покорилась. Но через несколько месяцев чеченские аманаты вдруг исчезли, а отряды из Чечни внезапно напали на Кизляр, ворвались в город, побили прислугу у орудий, не успевших даже выстрелить…» .
Колониальная в своей основе политика России на Северном Кавказе порождала подобные военные столкновения между горцами и царскими войсками, в ходе которых гибло немало мирных жителей с той и другой стороны. Но в ХVI-ХVIII вв. и даже в начале ХIХ в. не военные действия, а мирные, политические и торгово-экономические отношения определяли развитие русско-чеченских взаимоотношений. «На Кавказе известно, – сообщал источник середины ХIХ в.,- что чеченцы, бывшие с нами в мире и дружбе и даже роднившиеся с гребенскими казаками, начали войну против нас более вследствие неудовольствия на местное начальство, нежели по побуждению имамов или по религиозным побуждениям» .
ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ЧЕЧНИ В НАЧАЛЕ ХIХ ВЕКА.
В конце ХVIII – начале ХIХ в. Чечня занимала территорию, которая на севере граничила с русскими поселениями по Тереку и с Малой Кабардой; на западе – с ингушскими обществами по реке Фортанга. На востоке Качкалыковский хребет отделял Чечню от земель кумыков, а река Акташ и Андийский хребет отделяли ее от дагестанского общества Салатау. Граница между Чечней и Нагорным Дагестаном проходила по Главному Кавказскому хребту. По мнению Д.А. Милютина, к началу ХIХ в. территория Чечни составляла приблизительно около 10 тыс. кв. км. , половина которой приходилась на плоскость. Разумеется, границы эти весьма условны, поскольку Чечня не имела в тот период своей государственности. Ингуши занимали территорию, граничащую на севере с Кабардой и Осетией, на востоке – с чеченскими обществами. В целом же Чечня и Ингушетия занимали территорию от реки Аксая на востоке до бассейнов рек Камбилеевки и Армхи (включительно) на западе .
Эту территорию населяла этническая общность вайнахов (чеч. – «наш народ»), которая включала в себя родственных по культуре и языку чеченцев (самоназвание – нохчи), ингушей (самоназвание – галгай), карабулаков (самоназвание – орстхой) и аккинцев. Как отмечал Е. Максимов, «чеченцы – самая многочисленная народность Северного Кавказа. …И сами по себе чеченцы, без ингушей, многочисленнее всех своих туземных соседей и занимают своими поселениями довольно значительную площадь» .
Точно определить численность вайнахских народностей к концу ХVIII – началу ХIХ в. довольно сложно. (То же самое относится и к остальным народам Северного Кавказа). Во-1-х, значительная часть территории Чечни и Ингушетии тогда еще не была подконтрольна России. Во-2-х, горцы с подозрением относились к любым попыткам переписи, полагая, что это делается либо с целью их выселения в Сибирь, либо для отправки «в солдаты» и т.п. и всячески ей противились. Поэтому вплоть до конца ХIХ в. никаких официальных переписей горского населения Северного Кавказа не проводилось (да и какие могут быть переписи, если до середины ХIХ в. в северо-восточной части Кавказа шли военные действия, а затем, в 60-70-е гг. этого столетия здесь постоянно вспыхивали восстания). Авторы ХIХ в., изучавшие народы Северного Кавказа, тогда еще отмечали эти трудности. «Все цифры, которые обозначали кавказское население, брались приблизительно и, можно сказать, на глаз, …так как по понятиям горцев, считать людей было не только бесполезно, но даже грешно: почему они, где можно было, сопротивлялись народной переписи или обманывали, не имея возможности сопротивляться» .
Милютин Д.А. отмечал, что «едва ли можно …представить общий приблизительный счет всего числа жителей этой страны (Чечни.- Г.Ш.)», так что «лучше в этом случае прямо сказать, что мы ничего не знаем и не можем знать» . Тем не менее, ряд авторов приводят приблизительные статистические данные о численности чеченцев и других народов Северного Кавказа.
По данным русского командования, на Северном Кавказе в начале ХIХ в. проживало в целом 1,5 млн. человек . Какая же их часть приходилась на долю вайнахов? С. М. Броневский пишет, что в начале ХIХ в. кистов-ангушей (т.е. ингушей) и карабулаков насчитывалось вместе 15 тыс. дворов или семей, а чеченцев – 20 тыс. дворов . При подобной системе подсчета мы сталкиваемся с новой трудностью – что собой представляли двор или семья в тот период, были ли они индивидуально малыми или патриархально большими? Обычно берется средняя цифра – 6 человек на двор . При таком подсчете, по Броневскому получается, что ингушей и карабулаков в начале ХIХ в. было 90 тыс. человек, а чеченцев – 120 тыс. При этом следует учесть, что средняя цифра 6 человек на двор или семью весьма условна. Так, некоторые авторы ХIХ в. указывают, что у чеченцев и ингушей нередко встречались семьи, которые насчитывали от 20 до 40 человек. Итак, по данным С.М .Броневского, общая численность чеченцев, ингушей и карабулаков к началу ХIХ в. – около 210 тыс. чел. А. Милютин считал, что в 1839 г. «как в плоской, так и в горной Чечне считалось … от 80 до 100 тыс. населения» . Точно такая же цифра – «от 80 до 100 тыс. человек» – о численности чеченцев в указанное время приводится в другом источнике, хотя и подчеркивается, что «все число жителей …в Чечне в точности не известно» . «В 1834 г. население Чечни считалось (гадательно) в 218 тыс. душ, но в этот счет вошли и ингуши»,- указывал Г.Н. Казбек . По данным И.Ф. Бларамберга, приблизительно в это же время чеченцев насчитывалось около 150 тыс. человек . Во столько оценивал численность чеченцев и немецкий этнограф Мориц Вагнер, посетивший Кавказ в первой половине 1840-х гг. . Близкими к действительности представляются данные Г.В. Розена, основанные на исследованиях в Чечне капитана Норденштама в 1832-1834 годах – он оценивал чеченское население в 200 тыс. чел. . Большинство приведенных данных относятся к 30-м годам ХIХ в. Единственный автор, кто дает численность вайнахов к началу ХIХ в. – это С.М .Броневский, рукопись которого была подготовлена в 1810 г. У него, напоминаем, численность чеченцев оценивается в 120 тыс. человек. Приблизительно на такую же цифру чеченского народонаселения в данное время указывал и Н.П. Гриценко .
При оценке данных о численности горского населения, приводимых за 1830-е годы, следует учесть, что в «ермоловский период» (1816-1827 гг.) происходили массовые переселения горцев с равнин в горы и обратно, много населения погибло во время военных походов царских войск против них.
Исключительно важную роль в этнической консолидации чеченцев, в развитии производительных сил, общественно-экономических отношений сыграл процесс переселения их с гор на равнину и расселение в бассейнах рек Терек, Сунжа и Аргун.
Согласно археологическим данным, вайнахи и до Х111 в. жили на равнине вместе с дружественными аланами. Однако во время монголо-татарского нашествия они были вытеснены в горы и на берегах Терека и Сунжи стали господствовать монголо-татары . Кабардинские князья, ставшие вассалами Золотой Орды, стали активно осваивать не только междуречье Терека и Сунжи, но и «юго-западную часть плоскостной Чечено-Ингушетии, что доказывается наличием большого количества кабардинских погребальных памятников» .
После распада Золотой Орды кабардинские князья сохранили свои позиции в бассейне Терека и Сунжи. Более того, с ослаблением монголов кабардинцы «заняли все пространство между Малкою, Тереком и Сунжею. В сие время могущества их имели они сильное влияние на чеченцев, едва начавших выходить из ичкеринских гор, сделали данниками карабулаков, ингуш, значительную часть осетин, карачаевцев и абазинцев. В сем положении нашло их русское правительство, когда начали мы сближаться с Кавказом (т.е. – в сер. ХVI века.- Г.Ш.)» . У. Лаудаев отмечал, что «кабардинцы присвоили себе землю левого берега реки Сунжи и часть Малой Чечни…» .
Вытесненные монголо-татарами с равнинных земель, чеченцы до ХУ-ХVII в. жили в основном в горах, разделяясь на территориальные группы, получавшие названия от гор, рек и т. д., близ которых они проживали. Так, по обеим берегам реки Мичика жили мичиковцы, на северо-восточном склоне Качкалыковского хребта – качкалыковцы, в верховьях рек Ярык-Су, Ямансу и Акташ – ауховцы (аккинцы), в центральной полосе горной Чечни- ичкеринцы и т.д. .
Рост населения в горах, и соответственно, аграрная перенаселенность, сокращение общинных угодий из-за захвата лучших земель и пастбищ феодализирующейся верхушкой, дальнейшее развитие производительных сил и вызванная всем этим острая нехватка пахотных земель и пастбищ, растущее социальное напряжение заставили вайнахов начать переселение на равнинные земли.
Ряд авторов ХIХ в. считали, что процесс этот начался где-то в ХVI в. «Два века назад народ чеченцы спустились с гор вследствие распрей и многочисленности населения»,- отмечал И.Ф. Бларамберг . Н.Ф. Дубровин рисует приблизительно такую же картину: «чеченский народ вышел из Ичкеринских гор, века два с четверть тому назад и занял сначала долины, орошаемые рр. Сунжею, Шавдоном и Аргуном, а потом мало-помалу, занял и всю плоскость Большой и Малой Чечни» . «По изысканиям генерала Бартоломея, чеченецы заняли теперешние свои места 200 лет тому назад, и выйдя из Юскерии, нашли страну необитаемую и покрытую дремучим лесом» .
Е.Н. Кушева, Н.П. Гриценко и Я.З. Ахмадов также придерживаются точки зрения, что переселение вайнахов на плоскость началось не позже ХVI в. .
Наиболее массовое переселение вайнахов на плоскость и особенно освоение ими правобережья Терека и междуречья Терека и Сунжи происходит уже в ХVIII в. .
Следует отметить, что в ХVIII в. активными инициаторами и сторонниками переселения чеченцев в междуречье Терека и Сунжи были и сами царские власти, казаки, кабардинские и кумыкские князья. В переселении чеченцев царские власти видели определенную выгоду для себя: они полагали, что вайнахов, поселившихся по Тереку, легче будет контролировать. Кроме того, они могли стать посредниками в общении российских властей с жителями Большой и Малой Чечни, помочь в распространении там российского влияния. Совершенно очевидно, что царское правительство надеялось в тот период мирным путем включить чеченцев в сферу российского государства. В конце ХVIII в. генерал Текелли указывал, что «лучшие способы удалить всех их непокорных от реки Сунжи и водворить их против Моздокского казачьего полку… Как между Сунжей и Тереком Давлетгиреевская деревня владельца Бамата незаменяющая нам ничем, но делающая вред связью со всеми деревнями чеченскими, то предписал сию уговорить ласковостью и также переселить к Тереку, хотя ниже Моздокского полку, надеясь посему, что много зла прекратится» . Еще более определенно высказывался кизлярский комендант князь В.Е. Оболенский: «Надеяся на свои лесные и крепкие места (чеченцы.- Г.Ш.) чинят грабительства и разбои…, происходит взятие в плен российских людей… В уповании в том, что им… за лесными крепкими местами ничего вредного учинить не могут… и кизлярские жители к ним …для житья убегают». Но если чеченцы будут «из лесных и крепких мест выведены и на чистых поселены, да и письменно по их обычаю присягою утверждены будут, в то де время чаятельно воровства и других ослушностей происходить от них не будет» . Астраханский губернатор Брылкин в рапорте от 28 февраля 1750 г. также писал, что «согласно представления Кизлярского коменданта следовало бы все-таки переселить чеченцев и герменчуковцев на реку Сунжу, поблизости казачьего Червленного городка и Брагунской деревни или еще в других местах… для столь наилучшего воздержания и прекращения чинимых ими своевольств» . Позже Брылкин прямо приказывал кизлярскому коменданту «принять все меры к выходу (чеченцев.- Г.Ш.) из нынешних мест» и переселению к Тереку . Эта политика всемерного поощрения выселения чеченцев на равнину, поближе к Тереку и Сунже, будет проводиться царскими властями вплоть до назначения на Кавказ А.П. Ермолова, который, напротив, начнет массовое изгнание вайнахов с плоскости в горы, используя это, как один из методов их покорения.
У. Лаудаев отмечает, что терские казаки позволяли чеченцам селиться по Сунже и Тереку, на условиях, чтобы новые поселенцы не позволяли своим соплеменникам нападать на казачьи станицы за Тереком, признавали подданство России, выставляли людей для совместных походов и для несения караульной службы . Таким образом, процесс заселения чеченцами терско-сунженского междуречья и попадания их в зависимость от российских властей, во всяком случае – в сферу влияния России – шел одновременно. Представляется, что это был (наравне с развитием торгово-экономических связей ) самый верный, менее болезненный и отвечающий интересам обеих сторон (российской и чеченской) путь сближения России и Чечни, путь постепенного включения чеченцев в состав российского государства.
Кабардинские и кумыкские князья, контролирующие незаселенные, свободные земли в Притеречье и Кумыкской плоскости, были заинтересованы в переселении туда вайнахов в целях феодальной эксплуатации.
Начиная со второй половины ХVIII в. кумыкские (Казбулатовы, Турловы) и кабардинские (Кайтуковы, Черкасские и др.) князья, изгнанные чеченцами из селений Шали, Герменчук, Большой и Малый Чечен и т.д., основали на правом берегу Терека до 14 селений (Беной-Юрт, Иналов, Али-Юрт, Бамат, Ногай- Мирза – Юрт, Старый Наур, Новый Наур, Алхасов и др.), которые населяли выходцы почти из всех обществ Чечни, т.е. население здесь было смешанным. Меньше была заселена территория между Тереком и Сунжей: здесь в трех селениях – Старый Юрт, Мамакай – Юрт и Гунюшки – проживало около 4,7 тыс. человек .
К началу ХIХ в. большая часть чеченцев проживала на равнине в бассейнах рек Терек, Сунжа, Гумс (Гудермес) и Аргун. Основная часть переселенцев заселяла бассейн Сунжи, где насчитывалось до 70 селений (24 из них – на правом берегу Сунжи) .
На большой лесистой территории, известной в дореволюционной литературе под названием Большая и Малая Чечня, располагалось до 80 селений и хуторов. Малая Чечня – это равнина от реки Гойты на запад до карабулакской территории. На восток от реки Гойты до р. Гумс находилась область Большой Чечни . На этой территории «из населенных пунктов были замечательны: в Малой Чечне – группа аулов на р. Гехи (около 1 тыс. дворов), у Урус-Мартана (около 1600 дворов). В Большой Чечне – Герменчик – самый большой аул в Чечне, Чахкери (430 дворов), Маюртуп (до 400 дворов). В Аухе и Ичкерии – больших центров не было» .
В среднем и нижнем течении р. Ассы (приток Сунжи), на части среднего течения р. Сунжи в начале ХIХ в. жила локальная группа вайнахов- карабулаки, ранее (до середины ХVIII в.) также проживавшая в горах. По словам Ахвердова, это был прежде «многочисленный и мужественный» народ, но из-за столкновений с соседями численность его резко уменьшилась и он вынужден был «отдаться в покровительство разных чеченских сильных фамилий» . Другая часть карабулаков находилась в зависимости от кумыкских князей. «… Аухи, так называются поселившиеся на землях кумыцких около вершин рек Акташа и Ярухсу карабулакские и частично чеченские выходцы, кои кумыкам дань платят баранами и в обязанности давать вспомогательных воинов»,- писал А.М. Буцковский в 1812 г. .
Особо следует остановиться на чеченцах- качкалыковцах, которые займут немалое место в деятельности А.П. Ермолова (знаменитый чеченский художник Захаров был именно из качкалыковцев). Качкалыковцами называли выходцев из чеченских гор, которые в течение ХVI-ХVIII вв. расселились вдоль Качкалыковского хребта, на границе с Кумыкской равниной и основали здесь селения Исти-Су, Герзель- аул, Ойсунгур, Аку-юрт, Хошкельды, Осман-юрт, Ноенберды и др. Затем, с согласия кумыкских владельцев, у которых имелись свободные земли, они стали расселяться по Кумыкской равнине, платя дань землевладельцам. А.И. Ахвердов писал о «шести… немалых чеченских деревнях, расположенных на самых выгоднейших местах по правому берегу реки Терека…, выведенные с давних времен кумыцкими аксаевскими владельцами и поселенных в теперешних местах; а как места сии принадлежат владельцам аксаевским, то и полагаются им подвластными под особым названием Алты Качилык» . К началу ХIХ в. чеченцы- качкалыковцы настолько усилились, что перестали платить дань кумыкским князьям. «… При выходе из гор на понизовье Сунжи и Терека чеченцев часть сих последних была выведена аксаевскими владельцами и поселена на их землях… на известных условиях, под названием качкалыков, что значит: шесть деревень. Сии качкалыки, размножившись приходом многих новых чеченцев, хотя и ныне аксаевцами почитаемы за их подвластных, но, пользуясь послаблением сих владельцев, вышли из всякого послушания, овладев всем участком между реками Гуйдюрмезом и левым берегом Аксая, так что оной ныне уже к области Чеченской причислить должно» . То обстоятельство, что чеченцы, проживавшие на кумыкских землях, к началу ХIХ в. «из послушания вышли и никаких податей не платят»,- подчеркивал и С.М. Броневский .
В бассейнах рек Ассы, Камбилеевки и в нижнем течениии р. Сунжи проживали ингуши, которые также с ХVIII в. начали мигрировать на равнинные земли, особенно в район Назрани, где образовалось так называемое Назрановское общество, состоявшее из нескольких десятков сел.
Традиционным занятием вайнахов было сельское хозяйство, причем основными отраслями его были земледелие и скотоводство. Природно-климатические условия привели к своеобразному разделению труда – на равнине преимущественно было развито земледелие, а в горах – скотоводство. Но в целом и земледелием, и скотоводством, правда, с разной отдачей, занимались по всей Чечне и Ингушетии.
Ведущей отраслью хозяйства вайнахов являлось земледелие. В горной зоне из-за нехватки земли оно было развито слабее, да и то требовало колоссальных затрат труда.
В Ичкерии «все жители, без исключения, занимаются хлебопашеством, – писал И. Огранович. – Чувствителен недостаток пахотной земли, заставляющий жителей прибегать к вырубке лесов для очищения мест под посевы. Первое время они сеют хлеб следующим образом: вырубив лес, выжигают траву и потом где сохой, а где просто острой палкой делают углубления в земле и кладут туда зерна. Можно судить по этому, какого труда стоит хлебопашество и на сколько вознаграждается труд… Недостаток места есть главная причина ограниченности размеров, в которых производятся посевы. Но, несмотря на это, посевы эти не только составляют обеспечение годового продовольствия, но представляют даже некоторые остатки, для продажи в соседние бесхлебные места Дагестана.
В Ичкерии сеются: кукуруза (преимущественно), пшеница, ячмень, проса мало и лен: последний – только для масла…» .
В остальной части Горной Чечни условия для земледелия из-за каменистой почвы и климата были значительно хуже и собственного хлеба здесь не хватало, хотя было развито и террасное земледелие . «Аргунские чеченцы мало занимаются хлебопашеством и не имеют достаточного хлеба для собственного прокормления; они получают хлеб, соль и даже жизненные предметы от жителей нижних аулов, которым местность более благоприятствует к хлебопашеству…»,- писал А.П.Берже .
Совершенно иные условия для земледелия имели жители Чеченской равнины. Почти все современники отмечают, что в бассейнах Терека, Сунжи, Аргуна были очень благоприятные условия для земледелия. «Чечня издавна считалась житницей горцев. На плоскости ее удобнее обрабатывать и орошать поля, нежели в горах; растительность весьма сильна и климат таков, что посеянное скоро созревает. Кукуруза – здесь главный земледельческий продукт; зерном она дает огромный урожай, и стебли ее превышают человеческий рост; но поле требует постоянного орошения. Ячмень, просо и пшеница также родятся в изобилии. Жители всегда вели значительный торг этими предметами не только с горцами, но и с казаками, в особенности с гребенскими и кизлярскими…» . То же самое отмечал и И.И. Норденштамм: «Чечня производила более хлеба, чем нужно для прокормления жителей, которые променивают избытки оного соседям своим кистинцам и лезгинам, в бесплодных горах живущим, на шерсть, бурки, грубое сукно и другие произведения» . Подобные же свидетельства приводят П. Зубов и С.М. Броневский .
Все это говорит о довольно высоком уровне развития земледелия в равнинной Чечне и ее по праву называли житницей сопредельных территорий. «Главнейшее значение Чечни заключалось в том, что она… служила житницей бесплодного и каменистого соседнего с нею Дагестана», – отмечал С. Эсадзе . Об этом писали также П. Бутков, Милютин, К. Самойлов, С. Броневский и др. . Заселяя равнинные земли, вайнахи стали перенимать передовой агротехнический опыт у своих новых соседей – кабардинцев, дагестанцев, осетин и особенно у русских, что способствовало дальнейшему развитию их производительных сил. «Основав на плоскости аулы, чеченцы тотчас воспользовались выгодами, которые могли извлечь от земли своей, – отмечал У. Лаудаев, – подражая русским, они заменяют горные сохи плугами, производят правильное хлебопашество и по этой отрасли промышленности превосходят прочие племена окружных стран» . Навыки широкого выращивания винограда по Тереку и Сунже также были переняты чеченцами у русских, как и новые культуры – картофель, капуста, помидоры . В то же время русские переселенцы и казаки заимствовали у горцев навыки создания и использования искусственного орошения .
Применение новых агрокультур, совершенствование системы земледелия позволило жителям притеречных и присунженских равнин резко увеличить прибавочный продукт, что давало возможность к росту и расширению торговли и соответственно, вело к дальнейшему развитию общественных отношений. «В сей общей промышленности всех чеченцев различествуют живущие на Тереке и на равнинах по реке Сунже и Аргуне, несколько более занимаясь хлебопашеством, скотоводством, рукоделием и вообще живут изобильнее. Торговля лесом, сукнами, звериной ловлей доставляют средства к содержанию семейств и даже на некоторые вещи, к выгодам жизни и роскоши принадлежащие», – отмечал Розен .
Важное место в хозяйственной деятельности вайнахов занимало садоводство и овощеводство. Особенно славилась своими садами Большая и Малая Чечня, где в больших количествах выращивали яблоки, груши, сливы, вишни, персики, айву, а по Тереку и Сунже – еще и виноград. Из овощей в основном разводили лук, чеснок и тыкву . Садовые продукты шли не только на личное потребление чеченских семей, но и являлись важным предметом торговли в свежем и сушеном виде и для этой цели вывозились в больших количествах в казацкие станицы, в Моздок и Кизляр. О важном значении садоводства в жизнедеятельности вайнахов говорит и тот факт, что царские войска во время походов в Малую и Большую Чечню в 1818-1826 гг. по приказу А.П. Ермолова не только уничтожали так называемые «непокорные селения», но и полностью вырубали сады.
Ведущей отраслью хозяйства у чеченцев и ингушей, наряду с земледелием, являлось животноводство. Оно обеспечивало значительную часть потребностей горца: давало сырье для изготовления одежды, обуви, постельных принадлежностей, сбруи; продукты животноводства шли на продажу и потребление. Волы являлись основной рабочей силой для обработки полей и при перевозке грузов. Скот служил у горцев также основной платежной единицей при торговых сделках, являясь мерилом стоимости .
Наиболее развитой отраслью животноводства у чеченцев (и в целом у народов Северного Кавказа) было овцеводство, которым занимались как в горах, так и на равнине. Как подчеркивал А.И. Ахвердов, «главное богатство чеченцев состоит в овечьих стадах…» .
Сравнительно развито было в Чечне и коневодство. Лошадей выращивали как для хозяйственных целей, так и а продажу. Сбыт чеченские лошади находили в основном в Дагестане и в казачьих станицах .
Животноводство, и особенно овцеводство, носило у горцев исключительно экстенсивный отгонный характер. Летом скот содержали в горах, а осенью перегоняли в бассейн Терека (перенос военной укрепленной линии к подножиям гор в 1818-1822 гг. лишит горцев этой возможности). Скот горцы «в жаркое время содержут в горах, в крепких местах»,- отмечает источник ХVIII века .
Животноводство играло основную роль в хозяйстве горных районов, где возможности земледелия были ограничены, но зато были хорошие условия для скотоводства: альпийские луга являлись прекрасными пастбищами и сенокосами. Горные жители «овцами, коровами… богаты» , «их основное богатство и промышленность состоит в скотоводстве» – говорится в документах того времени .
Уже к концу ХVIII в. у вайнахов сложилось своеобразное географическое разделение труда, определенная хозяйственная специализация: на равнине преимущественно занимались земледелием, садоводством и овощеводством, а в горных районах – скотоводством. На этой почве происходил и обмен произведенным продуктом. «Обитатели низменных аулов в обмен на свой хлеб получают мед, воск, шерсть, грубые сукна, ковры домашнего, незавидного рукоделья, звериные шкуры, бурки, сафьян из козловых шкур и т.п.»,- писал А.П. Берже .
Таким образом, к началу ХIХ в. вайнахи являлись носителями высокой земледельческой культуры и имели развитое скотоводство.
К концу ХVIII- началу ХIХ в. определенного уровня развития достигло у вайнахов простое товарное производство – домашние кустарные промыслы и ремесло. Их развитие зависело от природных условий, наличия сырья, накопленных традиций. Так, в горных районах Чечни, где сезон сельскохозяйственных работ из-за климатических условий был кратким, чем на равнине, кустарное производство было связано с обработкой продуктов скотоводства – кожи и шерсти. Из кожи изготавливали обувь, конскую сбрую, воловью упряжь, походные вещевые мешки, овчину. Вся чеченская равнина использовала изготавливаемую в горах из козьих шкур сапожную кожу – сафьян . Обработкой шерсти и изготовлением из нее различной продукции занимались в основном женщины. Из шерсти горянки изготовляли ковры, сукна, паласы, бурки и войлоки. «Образ жизни горских народов довольно разъясняет, что число ремесел должно быть ограничено необходимыми нуждами. Жены у них портные, ткачи, швеи, тесемщики» . Эти изделия предназначались не только для использования в семье, но и на продажу. В Ингушетии шерстяные промыслы и ткачество были развиты слабее .
В плоскостной Чечне были хорошо развиты производство бурок и металлообработка. Изготовлением бурок, которые шли в основном на продажу, славились селения Старый Юрт и Белгатой. Брагуны (где значительную часть населения составляли чеченцы), Дарго, Давлет-Гирей – Юрт, Гаджи-Аул и Атаги были известны как центры металлообработки, где изготовляли орудия труда и посуду .
Длительность и масштабность военных действий на Северном Кавказе в ХIХ в. вряд ли были бы возможны, если бы в Чечне и Дагестане широко не было бы развито оружейное мастерство. К. Самойлов утверждал, что оружейники были почти в каждом чеченском селении . Холодное оружие чеченских мастеров (особенно шашки типа «терсмаймал», «гурда», «калдын» и кинжалы) были известны далеко за пределами Чечни .
Интересно отметить, что в Чечне изготавливали неплохого качества огнестрельное оружие. А.М. Буцковский писал, что аухи «весьма хорошие делают ружья» . И.И. Норденштамм вообще считал, что горские «ружья бьют гораздо дальше» ружей заводского производства . Автор середины ХIХ в. отмечал: «…Многие изделия горцев отличаются изяществом вкуса; превосходная работа галунов, выделка сафьяна и кожи, конская сбруя и разные украшения на оружии, все совершенство этих изделий – не плоды образования и развития, но единственно следствие натуры горца. Все это делается со вкусом и старанием» .
С последней трети ХVIII в. чеченцы занимались и нефтяным промыслом. Нефтяные колодцы располагались по Сунже и Тереку. Продукция их шла как на собственные нужды горцев, так и на продажу.
Переселение чеченцев на плоскость, успехи в развитии земледелия, животноводства и ремесла создали возможности для расширения их торговых отношений с соседями. Да и сами эти отрасли вайнахского хозяйства не могли успешно развиваться в отрыве от внешнего мира: нужны были источники для приобретения нужных товаров, сырье (особенно металл, соль), рынки сбыта, необходим был обмен производственным опытом. Торговые связи вайнахов с северокавказскими народами и с Россией начали складываться еще в ХVI в. Крупным торговым центром, имеющим не только региональное, но и международное значение, являлся Терский город, основанный в низовье Терека в конце ХVI в. С созданием крепостей Кизляр (1735 г.) и Моздок (1763 г.) возможности и география северокавказской и вайнахско-российской торговли еще более расширились. Кроме того, на рубеже ХVIII-ХIХ вв. местами широкого товарообмена стали казачьи станицы и крупные чеченские села Старый Юрт, Гудермес, Дарго, Чечен-Аул и Брагуны . Народы Северного Кавказа имели издавна сложившиеся торгово-экономические связи. Однако, к концу ХVIII в. важное значение в экономике северокавказских народов стала приобретать торговля с Россией. Чечня и Ингушетия не были исключением в этом отношении. Вайнахи остро нуждались в железе, тканях, посуде, соли и предметах домашнего обихода, которые ввозились из России. В свою очередь, русские поселенцы, казаки покупали вывозимые из Чечни пшеницу, просо, рис, бобы, пряжу, мед, воск, ичкеринские бурки, нефть, горское сукно, лес, арбы и аробные колеса, овец, лошадей, шерсть, сушеные фрукты и др. .
Товары из Чечни шли не только в пограничные российские станицы, населенные пункты и крепости, но и в отдаленные районы Центральной России. В свою очередь, оттуда на чеченские базары поступали российские товары, особенно мануфактура, зачастую минуя таможни на Северном Кавказе . Однако царские власти, несмотря на взаимную заинтересованность горцев и местного русского населения, в том числе казаков, в развитии торгово-экономических связей друг с другом, стремилось использовать торговлю как средство, метод в установлении российской власти на Северном Кавказе. Российские власти стремились жестко контролировать эту торговлю: вводились специальные билеты на право торговли, создавались таможенные и казачьи разъезды для недопущения беспошлинной торговли. Эта политика, проводимая в отношении всех горцев, с конца ХVIII в. резко ужесточилась в отношении чеченцев. Для них устанавливались таможенные запреты или высокие пошлины даже в тех случаях, когда кабардинцам и кумыкам разрешалось свободно и беспошлинно торговать в российских пределах . От этих дискриминационных запретов страдали не только чеченцы, но и российские жители по Тереку. Так, комендант Кизляра по ходатайству казаков писал в Военную коллегию: «… Не позволено ли будет терским гребенским и терским семейным, равно переведенным с Волги и Дона моздокским казакам с горскими жителями соль, рыбу, холст на одни только колесы и арбу мену иметь … без платежа пошлин» . Однако в данном случае в Петербурге политические соображения преобладали над экономическими и Сенат отказал Военной коллегии в удовлетворении ходатайства Кизлярского коменданта. И в конце ХVIII в., и в начале ХIХ в. чеченцы постоянно жаловались кавказским властям на чинимые им препятствия в торговле с российской стороной. 2 апреля 1801 г. ген. Ушаков в своем рапорте командующему на Кавказской линии ген. Булгакову писал, что чеченцы и карабулаки «почти каждый день во множестве приезжают к Науру с убедительной просьбой дозволить им иметь чрез оной свободный въезд внутрь кордона, дабы… с жителями Линии познакомясь… посредством купечества имели бы средство сбывать своих изделий разные вещи и доставлять себе необходимо нужные с нашей стороны на законном положении» .
Право на свободную и беспошлинную торговлю в российских пределах было одним из главных условий принятия царского подданства вайнахами. В своем ходатайстве старшины Большой Чечни и Аджи-Аула в 1781 г. на имя кизлярского коменданта писали: «Когда мы удостоены будем … принятия по-прежнему в вечное подданство, то это должно позволить нам невозбранно приезжать для торгу в Кизляр, Моздок и прочие Российские места и никаких бед не чинить, считать и принимать нас везде так, как вечно и верноподданных…» .
Особенно страдали от запретов на торговлю в российских пределах жители горных районов Чечни, которые на рубеже ХVIII-ХIХ вв. находились вне сферы влияния царских властей и потому не имели никаких присяг о подданстве и прочих официальных отношений с Россией. Они не могли выезжать за пределы своей территории, к ним не пропускали других купцов, хотя и горные чеченцы кровно были заинтересованы в торгово – рыночных связях с жителями равнины, в том числе и с российской стороной. В результате жители горных районов Чечни (и Дагестана) вынуждены были втридорога платить посредникам и купцам за товары, доставляемые к ним тайно .
Несмотря на всю непоследовательность царского правительства в торгово-экономической политике с горцами Северного Кавказа, она развивалась по восходящей линии, поскольку в ней были заинтересованы и русское поселение в крае и горцы. Очень образно по этому поводу написал Б.В. Скитский: «Тот самый Кизляр, с его базарами был для них (т.е. горцев.- Г.Ш.) символом всякого от России идущего зла, тот же Кизляр с его базарами был для них жизненной потребностью» .
Эта взаимная русско-горская заинтересованность в торгово-экономических отношениях при соответствующем развитии была тем мощным, главным фактором, преимущественное использование которого в ХIХ в. могло бы привести к постепенному мирному вовлечению Чечено-Ингушетии (и остальной северокавказской территории) в сферу Российской государственности. «Чеченцы и ингуши … с начала переселения с гор на равнину стали остро нуждаться в развитии торговых сношений с русским и русско-казачьим населением, – отмечал Э.А. Борчашвили. – Несмотря на великодержавные тенденции в политике царского правительства, история русско-вайнахских отношений с начала ХIХ в. характеризуется хозяйственно-экономическим сближением» . Новый курс в северокавказской политике России, наметившийся с начала ХIХ в., особенно после победы над наполеоновской Францией, прервал это потенциально возможное направление в развитии русско-чеченских отношений.
Успехи в развитии хозяйства (земледелия, животноводства, ремесла) у вайнахов (да и у всех северокавказских горцев) носили относительный характер. Ведь к концу ХVIII- началу ХIХ в. в Европе уже развивался капитализм, в некоторых странах Востока феодализм идет к закату, а в Закавказье еще в раннем средневековье сложились государственные образования. В то же время ни кабардинцы, ни дагестанцы, не говоря уже о вайнахах, не имели в рассматриваемый период своего единого государства.
«… Примитивность земледельческой культуры, экстенсивный характер животноводства и отсутствие выделившегося ремесла свидетельствовали о низком уровне экономической жизни горского общества, – писал А.В. Фадеев.- А этим в свою очередь была обусловлена незавершенность процесса феодализации, выражавшаяся прежде всего в длительном сосуществовании феодальных и дофеодальных форм собственности» .
Наибольшее развитие на Северном Кавказе феодальные отношения к началу ХIХ в. получили в Кабарде и Приморском Дагестане. А в Чечне развитие общественных отношений шло весьма своеобразным путем.
Исследователи отмечают, что уже в ХVI-ХVII вв. у вайнахов были свои феодалы . «…Феодалы-мурзы известны по документам ХVI-ХVII веков в частях вайнахских земель, расположенных по соседству с Аварией, Кумыкией, Кабардой и Осетией, а также в местности по нижнему течению Аргуна. В горных ущельях и предгорных районах Чечено-Ингушетии …процесс феодализации был выражен слабее».- отмечают Е.Н. Кушева и М.А. Усманов .
«…У московского правительства ХVI-ХVII веков (в том числе у администрации русских крепостей на Кавказе) не было сомнений в том, что у вайнахов господствовал феодальный строй. Оно осуществляло регулярные военно-политические и дипломатические сношения с Чечено-Ингушетией через чечено-ингушских мурз, феодальные привилегии которых неоднократно подтверждались царскими грамотами»,- пишет С.Ц. Умаров . По мнению этих авторов, в середине ХVIII в., в результате мощного крестьянского движения княжеская власть была свергнута, хотя сами феодальные отношения в завуалированной форме и сохранились. Зачастую на место бывших князей приглашались феодалы из соседних областей на договорных началах для выполнения функций внешней защиты. Правда, уже к концу ХVIII в. развитие феодальных отношений у вайнахов, с ростом производительных сил (особенно на плоскости), ускоряется, растет численность и общественная значимость феодалов. Этому способствовало и то, что у феодалов со второй половины ХVIII в. появился и могущественный защитник – царизм, помогавший подавлять выступления общинников. Таким образом, развитие феодальных отношений у вайнахов в ХVI-ЖVIII вв. носило не прямолинейный, а цикличный характер.
Вопрос об уровне развития общественных отношений являлся спорным у авторов ХIХ и ХХ в. Исследователи-кавказоведы ХIХ в. принижали уровень развития горских народов в целом, но в особенности это относилось к вайнахам. Так, например, И.Ф. Бларамберг, определяя социальные сословия у народов Северного Кавказа, особо подчеркивал: «Это деление не относится ко всем горцам; чеченцы, например, все равны между собой и не имеют ни князей, ни дворянства…» . Но и среди авторов ХIХ в. не было единства взглядов о социальном устройстве чеченцев. Так. М.К. Любавский, Н.Е. Иваненков, М.М. Ковалевский, А.И. Ипполитов, В. Швецов признавали наличие в ХIХ в. у вайнахов феодальных отношений, правда, обремененных сильными родовыми пережитками . Однако, даже те авторы ХIХ в. (В.А. Потто, Р.А. Фадеев, Н.Ф .Дубровин, А.П. Берже и др.), которые доказывали «крайнюю отсталость горских народов», «в своих трудах приводят материалы, свидетельствующие о сословном делении горских обществ, о социальных противоречиях и классовых столкновениях» .
Проблема уровня развития общественных отношений у чеченцев и сегодня остается предметом научных споров . Она тесно связана с вопросом о роли тайпов и тайповых отношений у них в рассматриваемое время. «Господствующим общественным организмом Чечни в конце ХVIII-первой половине ХIХ в. был тайп»,- пишет М.М. Блиев в 1983 г. . «В целом в чеченском обществе успели сформироваться два социальных слоя – родовая знать, выделившаяся главным образом из среды сильных тайпов и родовые общинники. Противоречия, наблюдавшиеся в Чечне в ХVIII – первой половине ХIХ в. возникали главным образом между двумя этими общественными силами»,- отмечает он в 1994 г. Б.Х. Ортабаев и Ф.В. Тотоев, анализируя работу М.М. Блиева «Кавказская война: социальные истоки и сущность», приходят к выводу, что в данной «статье … дагестанские и чеченские народы (а вместе с ними и остальные горцы) были отброшены на целую историческую эпоху: к периоду военной демократии» . Справедливости ради нужно указать, что в свое время С.К. Бушуев, Э.Н. Бурджалов и У.Алиев относительно уровня развития общественных отношений в Чечне и роли тайпа в них придерживались взглядов, близких к тем, которые позже по этому вопросу высказал М.М. Блиев .
Так что же собой представлял чеченский тайп на рубеже ХVIII-ХIХ вв. и какова была его роль в общественной жизни Чечни? Наиболее обстоятельной и специальной работой, посвященной исследованию чеченского тайпа, считается книга М. Мамакаева «Чеченский тейп (род) в период его разложения». Социальная структура чеченского общества в ХVII-ХVIII вв. была представлена в ней в следующем виде: союз сельских обществ – тукхум, который делится на тайпы (роды) – те делятся на гары (ветви рода) и т.д. М. Мамакаев полагал, что основными звеньями общественного устройства вайнахов являлась находящаяся в стадии распада родовая община и возникшая в ходе ее сегментации патронимия и малая семья . Однако, по мнению многих авторов, нельзя отождествлять чеченский тайп с понятием о классическом роде. Это – социальное явление совершенно иного порядка, особенно к конце ХVIII- нач.ХIХ в. Известный советский кавказовед М.О. Косвен отмечал: «Существовавшие на Кавказе крупные родственные группы, «роды» и т.п. ни в коем случае не должны отождествляться с первобытным родом… Все подобные кавказские «роды» являются явлениями, возникшими в результате разрастания больших патриархальных семейств, и в результате этого новыми, с исторической точки зрения, образованиями» . Ряд чеченских исследователей также выступили против отождествления тайпа с этнографическим родом. А.И. Шамилев полагал, что «никакого рода как такового (как это принято понимать в науке) у чеченцев или вообще на Кавказе не было не только в ХIХ ,но даже и в ХУ веке» . «Считаю незакономерным перевод на русский язык значение слова «тайпа» как род (если под этим словом имеется в виду «род» как социально-экономическая категория). Да и в разных районах Чечено-Ингушетии в слово тайпа вкладывают разные понятия»,- подчеркивал А.А. Саламов .
К концу ХVIII в. в равнинной Чечне проживало более половины чеченцев . Если в горной Чечне селения состояли, как правило, из представителей одного рода, то на равнине в результате массового переселения вайнахов население было смешанным: в одном ауле уже проживали выходцы из многих тайпов и возникла территориальная община. Как будет показано дальше, здесь в ХVIII веке идет процесс феодализации, возникает феодальная собственность и все это далеко не напоминает родовую общину даже в период его распада. Тот же М. Мамакаев отмечал: «Итак, в ХVII и даже в ХVIII веке у чеченцев сохранились довольно ярко выраженные черты тейпового строя, но рядом с ними и вопреки им неуклонно развивались элементы новых феодальных… отношений. Перед лицом этого жестокого процесса тейповые корпорации отступали на второй план, упорно борясь за свое существование. Уже в то время внутри чеченских тейпов шла острая социальная борьба, связанная с феодализацией чеченского общества» . В таком же духе высказывался и А.В. Фадеев: «…Родовая организация повсюду на Кавказе находилась в ХIХ в. в состоянии разложения, что, скажем, тот же чеченский «тукхум» уже не являлся родом в собственном значении этого слова, а представлял собой некую пережиточную форму» .
Таким образом, чеченский тайп и классический род, как социальные явления, представляют собой разные институты. Следовательно, к началу ХIХ в. «тайповые отношения» в смысле «родовые отношения» не могли быть господствующими в Чечне.
Возникновение и развитие феодальных отношений в чеченском обществе, особенно на равнине, в ХVII-ХVIII вв., социально-имущественная дифференциация внутри самой общины – «тайпа», выделение сильных и слабых родов внутри союза сельских общин – тукхумов привели к глубокому кризису тайпа как социального института. На рубеже ХVIII-ХIХ вв. тайповое деление чеченского общества имеет лишь формальный характер, полностью утратив прежние функции социально – организующего института. Территориальная община, возникшая на равнине, способствует развитию частной собственности и термины «старший в роде», «знатный в роде», «влиятельный в роде», «старшины», «уздени» и другие приобретают совершенно иное социальное значение .
Источник ХIХ в. показывает нам ситуацию внутри чеченских тайпов и между тайпами, картину социальной напряженности, которые весьма далеки от идиллической картины периода господства родовых отношений. «Чеченский народ состоял из большого числа фамилий (до 100); но эти фамилии находились между собой постоянно в неприязненных отношениях. Сильные фамилии притесняли и грабили фамилии слабые. Слабые фамилии соединялись между собой, или с сильными фамилиями, чтобы отомстить обидчикам. Поэтому, когда какая-либо фамилия, усилившись, приобретала влияние а народ, то другие фамилии … напрягали все силы, чтобы низвести ее до общего уровня» .
К концу ХVIII – началу ХIХ в. в Чечне были налицо все признаки складывающегося классового, феодального общества. Были более или менее четко обозначившиеся эксплуататоры и эксплуатируемые. При этом сохранялись сильные пережитки патриархально-родовых отношений и имелись элементы рабовладельческой формы эксплуатации. Но, тем не менее, феодализм, хотя и замедленно, иногда в специфических формах, становился ведущей тенденцией общественного развития. Социальная верхушка вайнахского общества в конце ХVIII – начале ХIХ в. была представлена мелкими феодалами (князья (как правило, инонациональные), владельцы, старшины и т.д.), состоятельной частью узденства и верхушкой мусульманского духовенства. Трудящаяся часть- это средняя и беднейшая часть узденства и вольноотпущенники . В самом низу социальной лестницы стояли рабы.
Дореволюционные авторы, даже признавая наличие элементов феодализма у вайнахов, считали, что они наблюдались только на равнине и появились под влиянием инонациональных – аварских, кумыкских, кабардинских – феодалов. Дубровин отмечал, что «чеченцы, поселившиеся в надсунженских и Теречных деревнях, во многом отличались от остального населения Чечни», так как у них под влиянием кабардинских князей стали развиваться феодальные отношения. «Таким образом, – продолжает он, – смесь феодализма с простым и односложным элементом чеченского общества породила в Надсунженских и Теречных деревнях гражданский быт, почти одинаковый и во всем сходный с общественным порядком, существовавшим у кабардинцев и у кумык.
Аулы, поселенные на Тереке, составляют более цивилизованную часть Чечни. Находясь вблизи русских, они привыкли к гражданственности, управлялись князьями, волю которых исполняли по всему» . Подобные же утверждения мы встречаем и у другого автора ХIХ в.: «… Когда Надсунженские и Понадтеречные деревни разбогатели и размножились, многие из них (чеченцев.- Г.Ш.), покинув свои отцовские жилища, перешли туда на постоянное жительство и ввели в то время все формы феодального устройства, существовавшего в Кабарде, в простом и односложном строе чеченского народа» . «Чеченцы, поселенные на Тереке, составляют образованнейшую часть всей Чечни. Управляются князьями, – отмечает Р.Ф. Розен,- коим довольно послушны» .
Броневский С.М. в одном месте своего классического труда перечисляет чеченцев среди тех народов, у которых есть князья, однако дальше пишет, что «чеченцы не имеют своих князей, коих они в разные времена истребили, а призывают таковых из соседственных владений…» .
Действительно, вайнахи при переселении на равнину попадали в зависимость от дагестанских и кабардинских феодалов. Селения Большой и Малой Чечни, после истребления или изгнания своих владельцев во время крестьянских выступлений, на договорных началах (а иногда и под прямым давлением царских властей) приглашали князей – «варягов» . Это в первую очередь такие известные в ХVIII в. дагестанские князья, как Айдемир и Мусал Чапаловы, Бардыхан и Росланбек Айдемировы, Алибек и Алисултан Хасбулатовы (Казбулатовы), кабардинский князь Девлет-Гирей Черкасский и др. . Согласно документам, в начале ХIХ в. в зависимости от кумыкских князей находились чеченские селения «Хасали-Кент, Балч, Герзель, Большой Юрт, Ярах-Су, Гильян, Зандак и Чючель» . Многие из князей – нечеченцев, изгнанные из вайнахских селений во время выступлений чеченских общинников в сер. ХVIII в., вновь силой утверждались в своих правах царскими властями, либо им позволяли создавать новые селения из подвластных чеченцев по Тереку . Таким образом, российский фактор, российское влияние становится также важным составляющим в формировании феодальных отношений в Чечне во второй пол. ХVIII – начале ХIХ в.
Безусловно, инонациональные феодалы и Россия оказывали определенное ускоряющее влияние на развитие феодальных отношений среди вайнахов, как в плоскостных районах, так и в горах. Однако совершенно очевидно, что насаждение феодализма извне в Чечне и Ингушетии не имело бы успеха, если бы для этого здесь не вызревали соответствующие социально-экономические условия как результат внутреннего развития вайнахского общества. Об этом говорит и тот факт, что к концу ХVIII – началу ХIХ в. быстро увеличивается численность и значимость вайнахской социальной верхушки – старшин и разных владельцев, богатых узденей и т.д. . О «мелких чеченских князьях», которые существовали у вайнахов, проживавших в ХVIII – начале ХIХ в. между Андийским хребтом и Сунжей, пишет крупнейший российский историк конца ХIХ – начала ХХ в. академик М.К. Любавский . В. Швецов отмечал, что «все вообще кавказские народы, как-то: горные племена и живущие на плоскости… имеют свои поселения, именующие аулами, под зависимостью владетельных князей или управляются избранными старшинами вольных обществ» . П. Зубов считал, что часть чеченцев, так называемые «независимые», управляются «наследственными родами князей» . Наличие вайнахских феодалов в ХVIII – нач. ХIХ в., наравне с пришлыми князьями, отмечается и в «Очерках истории Чечено-Ингушской АССР» . А.И. Ипполитов, как и С.М. Броневский, сперва отрицая наличие сословного деления у чеченцев, вынужден затем признать, что «некоторые фамилии считаются происхождения высшего, нежели другие; так, например, фамилия Ахшипатой, вышедшая прежде других на плоскость Чечни и взыскивавшая когда-то подать за эту землю, признается за аристократическую» .
Многие авторы ХIХ в. считали, что чеченское население состояло из одного сословия – узденей. «Чеченцы в своем замкнутом кругу образуют с собою один класс – людей вольных, а никаких феодальных привилегий мы не находим между ними. Мы все уздени, говорят Чеченцы, и это выражение должно понимать в смысле людей, зависящих от самих себя» . «Чеченцы не имели князей и были все равны между собой… Чеченцы называют себя узденями…, слово это у них имеет другое значение, чем у соседей. У последних узденство делилось на ступени, а у чеченцев-же все люди стояли на одной степени узденства … Слово уздень, заимствованный ими у соседей, означает у чеченцев: человек свободный, вольный, независимый…» .
У. Лаудаев одно тут подметил верно: термин «уздень» на Северном Кавказе имел различное социальное значение, в зависимости от уровня развития феодальных отношений. В Дагестане под узденями подразумевались различные крестьянские сословия: у кумыков он четырехзначен в зависимости от его социального положения; в Аварии, Кайтаге, Казы-Кумухе под узденями понималось лично свободное сословие и т.д.
У. Лаудаев, Н.Ф. Дубровин, А.П. Берже, К. Самойлов, П.И. Ковалевский были отчасти правы и в другом – уздени составляли основную массу крестьянства Чечни в конце ХVIII- нач. ХIХ в., которая была юридически свободной, незакрепощенной. «Основная масса населения многоязычного Кавказа состояла из еще незакрепощенных крестьян-узденей»,- отмечает М.В.Зотова . А.В.Фадеев также считал, что в первой половине ХIХ в. уздени составляли значительную часть незакрепощенных крестьян – общинников .
Вайнахское узденство ХVIII- начала ХIХ в. в социальном плане было далеко не единым, Здесь также шел глубокий процесс социальной дифференциации. Из среды рядового узденства выделилась верхушка, которая имела значительные богатства в виде земли, скота, обладала возможностями для эксплуатации бедняков и рабов. Ш.Б. Ахмадов полагает, что вайнахское узденство делилось на две категории: уздени знатные, но зависимые от крупных владельцев и князей и уздени знатные, но не зависимые. Но и те, и другие – состоятельные и влиятельные в обществе люди . Некоторые чеченские уздени «по своей знатности из большинства фамилий более имеют силы, нежели … князья»,- отмечается в документе ХVIII в. Именно в силу влиятельности верхушки вайнахского узденства феодалы, особенно пришлые, старались опереться на них, сделать их своими вассалами, что зачастую и происходило . Причем в качестве вассалов у равнинных феодалов служили также уздени из горных районов Чечни, так как здесь титулованная знать к началу ХIХ в. еще не сложилась.
Рядовые уздени, как уже отмечалось впереди, составляли основную массу чеченского крестьянства. К началу ХIХ в. еще не было выработано адатных или иных норм, узаконивающих формы эксплуатации лично свободной бедноты. Однако, феодалы в качестве форм угнетения крестьян использовали вайнахские обычаи взаимопомощи в хозяйственных делах – обычай «белхи», когда бедняки безвозмездно работали на сельских богатеев, что являлось фактически специфической формой отработочной ренты. Подавляющая часть вайнахов, а значит, и узденства, была очень бедной. А.Д. Милютин подчеркивал, что «вообще чеченцы очень бедны, особенно работающие в части более гористой», а в «иных частях чеченцы до того нуждаются, что дети, даже до взрослого возраста и обоего пола, ходят нагие, без рубашки. В пище они очень умеренны» .
Заслуживает внимания точка зрения Э.А Борчашвили, считавшего, что в начале ХIХ в. «термин «уздень», утратив свое первоначальное значение, закрепился за привилегированным сословием…». Основная же масса вайнахского крестьянства, по привычке именующая себя узденями, была всего лишь лично свободными общинниками, все больше подпадающая под новые, феодальные формы эксплуатации, прикрытые, правда, флером, оболочкой патриархально-родовых пережитков .
Важную роль в чеченском обществе начала ХIХ в. играло мусульманское духовенство, состоявшее из мулл и кадиев. В обязанности муллы входило, прежде всего, богослужение и исполнение различных религиозных обрядов. В руках кадия было судопроизводство по шариату и сбор закята – религиозного налога (мусульманское население обязано вносить в пользу мечетей, сирот и вдов ежегодно 1/10 часть урожая и 1/3 скота). Кроме того, духовенство решало вопросы раздела имущества, оформления брака и т.д. В каждом чеченском селении имелась мечеть со своим муллой, а в крупных селах их было несколько. Кадий имелся только в крупных селах . В маленьких аулах мулла исполнял одновременно и обязанности кадия . Должность кадия была выборной. «Первенствующий в селении называется кади, то есть судья: на место умершего духовного избирается старейшими в фамилии другой достойный, причем не уверяются той ли он фамилии или другой, лишь бы был природный чеченец» . Как видно из документа, кадий избирался «старейшими в фамилии», т.е. феодализирующейся верхушкой чеченского общества, и, следовательно, был зависим от нее и не мог не выражать прежде всего интересы этой верхушки. А.П. Ермолов в своих «Записках» подчеркивал: «… Князьям потому выгоден шариат или суд священных особ, что они, пользуясь корыстолюбием их, в решении дел всегда могут наклонять их в свою пользу в тяжбах с людьми низшего сословия. Закон мусульманский, хотя признает все вообще состояния свободными…, а простой народ, когда требовала польза знатнейших и богатых, всегда был угнетен и бедный никогда не находил правосудия и защиты» .
Деятельность чеченского духовенства не ограничивалась только религиозными делами; оно играло весьма значительную роль в общественной, «мирской» жизни вайнахов. У чеченцев «…все представители культа имеют большое влияние на население,- писал И.Ф. Бларамберг . «Кроме старших в роде, большим влиянием на общественные дела у всех чеченцев пользовались и продолжают еще пользоваться … так называемые ишлеген – трудящиеся, т.е. крупные землевладельцы…, – писал Г. Вертепов,- а со временем введения мусульманства приобрело большое значение сословие духовенства» . «Селения чеченцев управляются старейшинами по летам от всякой фамилии со участием кадия»,- отмечается в архивном документе . И. Дебу писал, что чеченцы находятся «в зависимости от духовенства» . Таким образом, духовенство стало важной составной частью господствующей верхушки чеченского общества, участвуя, наравне со светскими феодалами, в решении основных вопросов его жизнедеятельности. Духовные лица были участниками, либо руководителями переговорных процессов между обществами Чечни и российской администрацией, с представителями соседних кавказских народов .
Влияние духовенства имело под собой и экономическую основу. Мечети имели пахотные земли, покосы, скот. Духовные лица по своему усмотрению распоряжались немалыми средствами, получаемыми в виде закята и пожертвований. Хозяйство мечетей безвозмездно вели рядовые верующие . По мнению Я.З. Ахмадова, на рубеже ХVIII – ХIХ вв. «духовенство в Чечне выделилось в отдельное сословие, а его роль во всех сферах общественно-политической жизни народа была значительной» .
На этом фоне интересной выглядит ситуация, когда, по сообщениям авторов ХIХ в., само чеченское население в начале ХIХ в. вовсе не было глубоко религиозным. «Религиозная обрядность чеченцев довольно строга, – отмечал П.И. Ковалевский, – но думать, что они религиозные фанатики – большая ошибка» . «Обрядовою стороною и кончается в большинстве случаев религиозность чеченцев… Религиозных в строгом смысле слова очень мало… Большинство редко знает более двух-трех обязательных молитв и молится по привычке, по обычаю, а нередко из боязни общественного презрения»,- писал Н.Семенов . «Чеченцы всегда были плохими мусульманами…», – подчеркивали Ф.И. Лентович и А.П. Берже . Об отсутствии глубокой религиозности и фанатизма у чеченцев писали У. Лаудаев, Р.А. Фадеев и др.
Следовательно, роль и значимость духовенства в вайнахском обществе основывались не на особой религиозности чеченцев, а скорее, на том, что оно в начале ХIХ в. стало составной частью господствующей верхушки Чечни. Нарождающееся феодальное сословие остро нуждалось в религиозном освящении их прав и привилегий, самих феодальных отношений и потому кровно было заинтересовано в поднятии общественного престижа духовенства, в союзе с ним, распространении и утверждении ислама среди вайнахов. Видимо, не является исторической случайностью, что становление феодальных отношений и распространение ислама в Чечне хронологически почти совпадают – это ХVI-ХVIII вв., хотя и в первых десятилетиях ХIХ в. в горных районах исламская религия была еще слабой.
Если ислам и в начале ХIХ в. не пустил глубоких корней среди рядовой массы чеченцев, если религиозность их была поверхностной (как об этом свидетельствует большинство источников ХIХ в.), то трудно согласиться с утверждениями ряда авторов, что ислам уже в ХVII-ХVIII вв. изменил характер целого вайнахского народа. У. Лаудаев писал, что «до принятия ислама чеченцы были миролюбивее своих соседей… По принятии ислама все изменилось у чеченцев. Коран вселяет в них непримиримую вражду к иноверцам» . Эта точка зрения, высказанная в ХIХ в., нашла полную поддержку и дальнейшее развитие у авторов конца ХХ в. М.М. Блиева и В.В. Дегоева. Они отмечают, что «демократическое» язычество и миролюбивое христианство «не отвечали запросам чеченского общества», так как осуждали жестокости чеченских набегов. И потому «выбор был сделан в пользу ислама…Но главное заключалось в провозглашении исламом джихада – войны против неверных – отвечавшим злобе дня чеченского общества». С принятием же ислама, по мнению М.М. Блиева и В.В. Дегоева, «набеговая система» чеченцев стала резко расти .
Вряд ли нужно доказывать, что ни одна религия не может изменить кардинальным образом характер народа с миролюбивого на воинственный и наоборот, или же изменить отношения между разноконфессиональными народами. И ислам тут не исключение. Крестовые походы на Ближний Восток совершались ведь не под исламскими лозунгами, да и на средневековых кострах инквизиции людей сжигали не во славу Аллаха. «…Трагедия в том,- писал В.Г. Гаджиев, – что мусульманство до сих пор считают религией отсталой, а мусульманские народы – дикими, агрессивными» .
Обострение отношений между вайнахами и казаками в ХVIII в., выступления чеченцев против пришлых феодалов, военные столкновения их с царскими войсками во второй половине этого столетия были вызваны не распространением ислама в Чечне. Все это было порождено обострением социальных отношений в феодализирующемся вайнахском обществе, превращением казачества в составную часть российской военной системы, которая активно стала использоваться в борьбе с горцами, переходом России в конце ХVIII в. к военно-феодальным методам в установлении своего господства на Северном Кавказе, началом массового изъятия земель у горцев. «Мусульманской нетерпимости и ненависти к гяурам… положительно нет между горцами. Мы для них гяуры только потому, что, вынужденные их беспокойным соседством, пошли на них войною»,- отмечал либеральный автор ХIХ в.
Нужно отметить, что в Чечне мусульманское духовенство пользовалось сравнительно меньшим влиянием, чем в Дагестане и Кабарде . «В Чечне одной, может быть, из вех мусульманских земель духовенство не пользовалось принадлежащим ему уважением до самого водворения Шамиля», – указывал Ф.И. Леонтович . Объяснялось это недостаточной развитостью феодальных отношений и относительно поздним массовым распространением ислама в Чечне (ХVI-ХVIII вв.).
Наиболее бесправной и эксплуатируемой частью чеченского общества были рабы (по русским источникам – «холопы»). По мнению Н.П.Гриценко, рабство в Чечне и Ингушетии возникло приблизительно в ХУ в. , т.е. несколько раньше зарождения феодальных отношений. Источниками рабства служили захват военнопленных во время набегов, похищение людей и купля-продажа бедных соплеменников . Основной контингент рабов поступал от пленения людей во время набегов за пределы Чечни. Рабы делились на две категории – «лай» и «ясырь». Е. Максимов отмечал, что «класс этих рабов был очень немногочисленен и с течением времени стал подразделяться на два разряда – лай и ясырь. Различия между ними заключались в степени зависимости от господина и в объеме прав над рабом» .
Рабы, невыкупленные своими родственниками и ставшие лаями, работали в хозяйстве своего владельца: пахали, сеяли, ухаживали за скотом . Однако рабство в Чечне носило патриархальный характер и труд рабов занимал незначительное место в экономике Чечни. По своему общественному положению они отличались от рабов в обычном понимании этого слова. Большинство их закреплялось на земле и попадало в зависимое положение по отношению к владельцу пленника и земли .
Рабов в Чечне, в отличие от Дагестана и Кабарды, было немного: в середине ХIХ в. их насчитывалось, по одним данным – 334 души, по другим – 294 . Малая востребованность рабского труда в общественном производстве (из-за отсутствия крупных хозяйств), его низкая производительность привели к тому, что рабов в Чечне и Ингушетии использовали больше как объект купли-продажи, выкупа или отпускали на волю. «Выходцы из чужих родов, беженцы, пленники, найденные становились рабами или получали от господствующих родов земли для поселения и становились их крепостными-земледельцами», – писал Н.Яковлев . В результате отпуск раба на волю становился еще одной формой развития феодальных отношений.
В ХVIII и даже в начале ХIХ в. на Северном Кавказе широко была развита работорговля, ставшая «одной из наиболее мрачных страниц истории горцев Кавказа» . Центрами работорговли в регионе являлись Эндери и Дербент в Дагестане, Майртуп – в Чечне, Татартуп – в Кабарде. Наиболее крупным невольничьим рынком на Северном Кавказе в ХVIII и в начале ХIХ в. являлся «Ясырь-базар» в Кизляре, где купля-продажа рабов производилась официально, с регистрацией у российских властей .
«Русские власти того времени если не покровительствовали северокавказской работорговле, то, во всяком случае, и не препятствовали ей. Работорговля, в сущности, была выгодна для России. С одной стороны, сборы, сопряженные с юридическим оформлением купли и продажи рабов, составляли одну из выгоднейших статей прихода Кизлярского казначейства, с другой стороны, русские имели возможность на «Ясырь-базаре» закупать своих единоверцев вообще, в частности, бывших солдат, которые партиями попадали в плен к горцам» . Хотя российские власти и чинили отдельные препятствия для развития работорговли в первой половине ХIХ в., официально рабство и работорговля были запрещены на Северном Кавказе лишь после окончания Кавказской войны.
К концу ХVIII- нач ХIХ в. у вайнахов существовала уже сложившаяся система землевладения и землепользования. Земельная собственность была двух типов: частная и общинная. Частная собственность на землю была двух видов: феодальная собственность, где использовался труд рабов и зависимого крестьянства и собственность рядовых общинников. Лес и пастбища считались общинной собственностью . На наличие у вайнахов различных видов земельной собственности указывали и некоторые дореволюционные авторы. Г. Вертепов, признавая за равнинными ингушами только «общинный строй землевладения», считал, что «землевладение горных ингушей переживает в настоящее время интересный период перехода от общинного к подворному. …Уже очевидно, что земля, как и все остальные предметы домашнего обихода, составит частную собственность отдельных лиц…». Одновременно он указывал, что среди вайнахов есть зажиточные и бедные семьи, безземельные. «Обе последние категории существуют заработками и арендой земли на плоскости и, в редких случаях, в соседних горных аулах» . «Земля в участках разделяется на частную и общественную собственность. К первой принадлежат пахотные участки, лесные дачи, а ко второй – выгоны и во многих местах покосные земли и леса», – писал Н.Ф. Грабовский о землевладении ингушей .
Крупных земельных владений в Чечне и Ингушетии, по-видимому, к началу ХIХ в. было немного, хотя в середине того столетия некоторые вайнахские и пришлые феодалы претендовали перед царскими властями на закрепление за ними целых аулов и многих тысяч десятин земли на правах личной собственности, якобы принадлежавших им с ХVIII в. Эти земельные владения (за исключением Притеречья) , создавались прежде всего за счет захвата общинных земель. Как пишет Лаудаев, земля захватывалась различными способами: «покупкою, силою оружия или тяжбами». «Менее счастливые оставались без нее и назывались безземельными (мохкбацу)». Все это вызывало «несогласия и раздоры за поземельные участки» .
Рядовые общинники, особенно в горных районах, всячески сопротивлялись захватам общинных земель со стороны родовой верхушки и это было, видимо, одной из причин того, что феодальная собственность на землю в Чечне и Ингушетии к началу ХIХ в. юридически никак не была оформлена . Возможно, это отсутствие юридического оформления феодального землевладения и создавало у некоторых авторов ХIХ в. иллюзию, что в Чечне и Ингушетии до середины данного столетия существовало только общинное землевладение. Так, например, Голенищев – Кутузов считал, что «право личной поземельной собственности до селе не существует в Чечне» . Хотя на самом деле пахотных земель и покосов у феодализирующейся знати было в 5 раз больше, чем у рядовых общинников . Безземельная же беднота вынуждена была превращаться в отходников, уходя на заработки в российские крепости и терские станицы, на добычу и перевозку нефти из колодцев терско-сунженского бассейна. Все это говорит о наличии на рубеже ХVIII-ХIХ вв. феодальных отношений в Чечне, хотя они и переплетаются с патриархально-родовыми пережитками . По мнению же Э. Борчашвили, частная феодальная и индивидуальная собственность рядовых общинников становится в вайнахском обществе в рассматриваемое время «ведущей формой земельной собственности» . Представляется, что это утверждение все же несколько не соответствовало действительности. Полагаем, что противоположной крайностью является и точка зрения, согласно которой к началу ХIХ в. «в чеченском обществе успели сформироваться два социальных слоя – родовая знать… и рядовые общинники» . Документы свидетельствуют о наличии в Чечне в конце ХVIII века крупных феодалов- землевладельцев (в основном – пришлых, инонациональных), скотовладельцев, о частной земельной собственности в горах; образовалась и значительная прослойка зависимых людей . Тем не менее, феодальные отношения в Чечне к началу ХIХ в. не являлись господствующими. Не оформились еще полностью классы феодалов и зависимых крестьян. В целом феодальные отношения носили в Чечне и Ингушетии аморфный характер и не приняли тех форм, которые наблюдались у соседних народов. Скорее, существовавшие в Чечне и Ингушетии общественно-экономические отношения можно характеризовать как раннефеодальные, быстрому развитию которых мешали патриархально-родовые пережитки и неразвитость производительных сил.
Политическая надстройка вайнахского общества начала ХIХ в. соответствовала уровню его социально-экономического развития.
Некоторые авторы ХIХ в. (Н.Семенов, У.Лаудаев, А.Милютин) показывают картину полной неуправляемости и всеобщей анархии у чеченцев вплоть до образования имамата Шамиля. Это не совсем соответствовало действительности. Конечно, в своем общественном развитии к началу ХIХ в. вайнахи еще не подошли к уровню этнической консолидации, которая привела бы к образованию государственности, но первые зачатки, признаки государственности у них все же сложились к этому времени. В противном случае трудно объяснить, почему в середине 20-х годов ХIХ в. была предпринята (Бей-Булатом Таймиевым) первая попытка создания чеченского государства, а спустя еще десять лет было создано дагестанско-чеченское государство – имамат.
Вайнахи уже к концу ХVIII в. выработали определенные порядки управления, основанные на нормах обычного и житейского права (адат), а затем и на нормах шариата. «В гражданственности горцев, – писал А.П. Берже,- стоящей на весьма низкой ступени, само собой, нет той определенности в правах, которая замечается у нескольких образованных народов. Адат можно назвать первым звеном соединения человека в общество, переходом его от дикого состояния к жизни общественной» . Вайнах считал своим гражданским долгом выполнение норм адата, этого неписаного закона горцев. «Обычай (адат), которым держался в жизни горца весь порядок, с древнейших времен принял в его глазах силу закона», – отмечал А. Лилов . «Врожденное чувство некоторой подчиненности, как необходимого условия всякого общества, было оплотом, ограждавшим эту слабую гражданскую власть (т.е. – органы управления вайнахов.- Г.Ш.) от разрушительных порывов духа необузданной вольницы народа полудикого…», – писал Ф.И. Леонтович . Н.Семенов назвал это качество вайнахов «общественной дисциплиной» . Разумеется, все эти «чувства» держались на регулирующих факторах, в зародыше напоминавших государственные органы. Исследуя систему общественного регулирования у вайнахов, С.М. Броневский приходит к выводу, что у них существовало «демократическое или народное правление» . И.Ф.Бларамберг назвал эту систему «воинственной республикой» ; однако наиболее интересное определение ей дал А. Лилов – «феодально-демократическая республика» .
Авторы ХIХ в., написавшие (в силу разных причин), немало отрицательного о горцах, об их общественном устройстве, не сочли возможным (или нужным) подчеркивать, что Чечня в ХIХ в. представляла собой «разбойничью республику», как это в конце ХХ в. сделал О.Р. Айрапетов . Он пишет, что «подобное явление не уникально – история знает государства пиратов, которые, получив масштабных лидеров (Барбарос Хайредин), становились силой, терроризирующей все вокруг себя» . Трудно согласиться как с первым, так и со вторым тезисом-утверждением.
Чечня конца ХVIII- первой половины ХIХ в. не была «разбойничьей республикой», «терроризирующей все вокруг». Набеги (об их природе речь пойдет подробно ниже) были явлением сложным и присущим не только чеченцам, но всем северокавказским горцам. Да и нельзя все набеги чеченцев на Кавказскую линию (а взаимные набеги чеченцев и соседних народов друг на друга были довольно редким явлением) представлять в качестве похода «разбойников» ради грабежа. Конечно, можно изобразить всех чеченцев в образе разбойников, если даже антифеодальное, освободительное движение горцев в конце ХVIII в. представлять как «набеговую систему, возглавленную шейхом Мансуром» . Видимо, это и подобные утверждения М.М. Блиева и послужили О.Р. Айрапетову основанием для вывода, что Чечня в рассматриваемое время являлась «разбойничьей республикой». Интересно только, кто же в Чечне возделывал землю и получал богатые урожаи, давшие возможность назвать ее «житницей» для соседних районов, если все чеченцы занимались разбоем и грабежами?
Весьма спорным представляется нам и определение средневековых Алжира, Туниса, Марокко – средиземноморских стран – как «государств пиратов», с которыми О.Р. Айрапетов сравнивает Чечню. Да и что это такое – «государство пиратов»? В востоковедческой литературе, посвященной изучению средневековой и новой истории стран Магриба, такое определение не встречается . Правда, эти государства имели некоторые особенности в своем развитии в тот период и «масштабный лидер» Хайреддин Барбаросса (а не «Барбарос»), действительно, бывший пират, сыграл определенную роль в истории Алжира.
Хайреддин Барбаросса (которого О.Р. Айрапетов сравнивает с имамом Шамилем) был пиратом (корсаром) не в обычном понимании этого слова. С конца ХУ – начала ХVI в. турецкие моряки стали активно действовать в Средиземном море и методы их действий зачастую -в духе времени- не отличались от пиратских. Они захватывали христианские торговые суда, доставляли оружие испанским мусульманам, защищали североафриканские порты-города от нападений европейских кораблей. Эти османские моряки официально считались на службе у Порты, у тунисского султана и других местных правителей, но зачастую действовали вполне автономно, как обычные корсары.
Города-порты стран Магриба становились базами для турецких корсаров. Местным правителям за покровительство корсарские капитаны платили 1/5 часть добычи. Мусульманское население Средиземноморья, жестоко страдавшее от гнета и произвола испанских и португальских захватчиков, видело в капитанах корсаров своих защитников. «Наиболее удачливые реисы (капитаны.- Г.Ш.) становились настоящими народными героями, окружались романтическим ореолом отважных борцов за истинный шариат и справедливость» . Среди таких капитанов были и братья Орудж и Хызыр (Хайреддин) Барбароссы, выступавшие от имени Тунисского султана.
В 1512 г. братья Барбароссы возглавили народное восстание в Магрибе против испанцев. В освобожденных районах братья отменяли все прежние налоги и поборы с населения, кроме десятины с урожая. В 1518 г. Хайреддин Барбаросса был провозглашен султаном Алжира. Понимая, что ему одному не устоять в борьбе с Испанией, он в том же году принимает подданство турецкого сутана. В 1535 г. он навсегда уезжает в Стамбул.
На первых порах установление османской власти в Алжире имело положительные последствия для населения. «Огромная страна обрела наконец покой и внутреннее равновесие.» .
В новое время страны Магриба (за исключением Марокко) находились под формальной властью Турции. В силу своей отсталости и слабости они не имели возможности содержать государственный военно-морской флот. Османская империя, переживавшая с конца ХVII в. тяжелый кризис, была не в состоянии защищать свои средиземноморские владения от нападений европейских судов. В этих условиях Алжир, Тунис и Марокко были вынуждены сохранять старые традиции покровительства корсарам, выступавшим от их имени. За это корсары охраняли берега Магриба от вражеских кораблей. Причем, в новое время основной костяк средиземноморских корсаров составляли уже европейцы.
Население же стран Магриба занималось своим созидательным трудом и по всем признакам общественно-экономического развития эти страны не отличались т остальных государств Ближнего Востока. Вряд ли на основании того, что Алжир, Тунис и Марокко вынужденно, в силу исторических обстоятельств, оказывали покровительство средиземноморским корсарам, их можно называть «государствами пиратов», кавказским аналогом которых выступала, по мнению О.Р. Айрапетова, «разбойничья республика Чечня».
Внешне система общественно-политического устройства Чечни конца ХVIII – начала ХIХ в. напоминала федеративную республику. Основную ячейку общественной организации чеченцев и ингушей составляли отдельные тейпы и общины, объединявшие несколько тейпов . Общины, в свою очередь, были объединены в несколько территориальных союзов – «вольных обществ», как их иногда называют историки. Это были своеобразные федерации, выступавшие как единое целое по отношению к другим обществам. Управлялись они народными собраниями. В равнинной Чечне, в основном в Притеречье, некоторые общества управлялись наследственными князьями .
Народные собрания («кхел» – совет, суд на чеченском языке, «сходка» – как называли его некоторые авторы ХIХ в.) регулировали общественную жизнь вайнахов. К концу ХVIII в. Совет потерял первоначальный характер демократического органа и превратился в орудие правления господствующей верхушки чеченского общества. Советы строились по возрастающей вертикали: тайп- аул- община – общество . Это были советы местных уровней. Они регулировали общественные, хозяйственные и судебные (решаемые по адату) дела общинников . Существовали также региональные советы, выполнявшие функции общественного органа управления нескольких обществ. Функции верховного органа у вайнахов выполнял Мехк-кхел – Совет страны. Как писал И.М Саидов, специально исследовавший этот политический институт вайнахов, он носил своеобразный характер высшей законодательной и исполнительной власти, верховного суда и идеологического центра. Мехк-кхел собирался для решения вопросов общенародного значения: устанавливал порядок землевладения и землепользования, решал вопросы внутренней и внешней торговли, войны и мира и т.п. «Дела, касавшиеся общественных интересов, обсуждались и решались на мирских сходках…, где имел голос всякий присутствовавший… Мирские сходки и суд по народным обычаям (адату), составляли единственное основание гражданского быта у чеченцев…»,- отмечал источник середины ХIХ в.
Совет страны, как правило, собирался два раза в год, в определенном времени и месте. Местом сбора совета были Майста, Кхеташ-корт, Жамин-барз, район реки Чанти – Аргун (Цой-пхеди), гора Мизир-Корта, с. Кий, Нашха и др.
По традиции, участниками народных собраний – кхелов было все мужское население Чечни и Ингушетии, достигшее 15 лет. Решение принималось большинством голосов. Однако при этом, видимо, сугубо внешнем народовластии (откуда у авторов ХIХ в. и определение – «демократическая республика») реально решения формулировались и принимались старейшинами или старшинами. В руках старшин был и контроль за исполнением решения совета. В ведение старшины община выделяла нескольких исполнителей. Специальный глашатай оповещал общинников о принятых решениях . «Суд стариков, лишенный всяких принудительных средств, не менее того однако же был постоянно уважаем чеченцами и сохранился до самого водворения Шамиля…» . За редким исключением, (когда дело касалось особо знатных фамилий или сильного тейпа) , решения советов исполнялись неукоснительно. В случае же отказа нарушители подвергались штрафам, вплоть до уничтожения целых сел в случае коллективного неповиновения Совету страны .
До утверждения в Чечне и Ингушетии ислама в советах господствовали старшины сел, представители влиятельных общин и тейпов, крупные земле- и скотовладельцы. С середины ХVIII в. в советах усилилось влияние мусульманского духовенства и светской знати пришлось делить с ним власть.
Таким образом, к началу ХIХ в. в вайнахском обществе сложилась определенная система управления, которая, при видимом народовластии, служила интересам социальных верхов, прежде всего – нарождающимся феодальным кругам. Мехк-кхел играл важную роль в установлении и сохранении определенного порядка в вайнахском обществе. Однако в условиях слабых внутриэкономических связей, политической и этнической раздробленности (Чечня, Ингушетия и Карабулак, в свою очередь, распадались на многие, слабо связанные между собой общества) он был еще не в состоянии прекратить междуусобицы и приступить к «собиранию земли вайнахской». Достигнутый вайнахами к началу ХIХ в. уровень общественно-экономического развития еще не позволял этого. Хотя, безусловно, заслуживает внимания замечание И. Дебу, что у северокавказских народов, «кроме чеченцев и кумыков, никто не составляет настоящей нации» .
В ХIХ в., в период Кавказской войны, в Чечне развернулись серьезные военные действия между горцами и царскими войсками. Что же собой представляла Чечня как арена боевых действий?
За исключением междуречья Терека и Сунжи, остальная часть Чечни в начале ХIХ в. – это горы и местность, покрытая могучими лесами. «Чеченская равнина (или плоскостная Чечня) вся была покрыта сплошь вековыми дремучими лесами… Эти девственные леса служили главным оплотом, надежной защитой чеченцам…» . Здесь речь идет о Большой и Малой Чечне, где и развернутся основные военные действия в первой четверти ХIХ в.между чеченцами и российскими войсками. Местность пересекают многочисленные притоки Сунжи и Аргуна, протекающие в глубоких ущельях. Причем открытых долин здесь было мало, местность представляла собой бескрайнее пространство одетых лесами холмов, которые постепенно переходят в горы Ичкерии и Аргунского ущелья . Таким образом, Чечня представляла собой идеальное место для партизанской борьбы и в то же время здесь трудно было эффективно использовать преимущества регулярной армии.
Практически все авторы ХIХ в. отмечали исключительную храбрость и воинственность горцев Северного Кавказа, но некоторые особенно выделяли чеченцев. «Чеченцы, бесспорно, храбрейший народ в восточных горах. Походы в их землю всегда стоили нам кровавых жертв»,- отмечал Р.А. Фадеев . «На левом фланге Кавказской линии самые злые противники наши были чеченцы…,- пишет другой автор ХIХ в. – Как противники чеченцы заслуживали полное уважение и никакому войску не было позволено пренебрегать ими посреди их лесов и гор. Хорошие стрелки, злобно храбрые, сметливые в военном деле, подобно другим кавказским горцам, они ловко умели пользоваться для своей обороны местными выгодами, подмечать каждую ошибку нашу и с неимоверной скоростью давать ей гибельный для нас оборот» . С.М. Броневский указывал, что чеченцы «в сражении защищаются с отчаянной храбростью, никогда не отдаются в плен, хотя бы один оставался против двадцати…» . «Чеченцы – хорошие стрелки и имеют хорошее оружие. Они сражаются пешими. Их храбрость доходит до исступления», – пишет И.Ф. Бларамберг . «… Чеченец, умственно развитый, физически крепкий, закаленный с детства в голоде и молодечестве, есть идеал воина-охотника, – отмечал Г.Н. Казбек, – и если бы в начале ХIХ в. нашелся цемент, способный сплотить сынов Чечни в одно политическое тело, вероятно, страна эта надолго отстояла бы свою самостоятельность» .
По разным данным, чеченцы теоретически могли выставить 15-16 тыс. вооруженных людей . Это вовсе не означало, что в определенный момент в одном месте чеченцы могли собрать в один кулак эти силы. В условиях отсутствия государственности, слабого развития производительных сил горцы Северного Кавказа (и чеченцы в том числе) не могли вести длительные и масштабные боевые действия, держать «под ружьем» значительное количество народного ополчения. Для этого не хватало элементарных вещей: запасов продовольствия и боеприпасов. Особенно продовольствия. В первой четверти ХIХ в. часто бывали боевые ситуации, когда народное ополчение северокавказских горцев в 5-10 тыс. человек, простояв (или провоевав) несколько дней против царских войск, затем расходилось. И царские генералы слали победные реляции в Петербург о разгроме «скопищ мятежников». А победы-то не было: просто горское ополчение разошлось по домам, потому что у него кончились продовольствие и боеприпасы.
Разумеется, регулярная российская армия с ее артиллерией (чего не было у горцев в первой четверти ХIХ в.), запасами продовольствия и боеприпасов, спаянная дисциплиной и воинской выучкой, в открытом, фронтальном противостоянии безусловно разгромила бы любое северокавказское ополчение. Горцы прекрасно это понимали и потому сами жизненные условия (географическая среда – лес, горы, уровень общественно-экономического развития) заставили их выбрать в борьбе за свою независимость единственно возможную тактику – партизанскую. «Горцы генеральных сражений не вели, – пишет М. Гаммер. – Их главным методом ведения войны был не огонь по врагу, а быстрый маневр» . «Чеченцы и закубанцы не вступают в бой в сомкнутом порядке, но, окружая со всех сторон отряд наш, они в рассыпную отрезывают ему сообщение, нападают с флангов и упорно преследуют его при отступлении, так что войска наши должны действовать против неприятеля невидимого, не имея никакой возможности вредить ему, а сами подвергаясь всем возможным невыгодам», – отмечал современник . Активный участник Кавказской войны, генерал Пассек так характеризовал военную тактику чеченцев: «В открытых местах неприятель как будто не существует; но только вступаем мы в лес, начинается перестрелка, редко в авангарде, чаще в боковых цепях и почти всегда в аръергарде; чем пересеченнее местность, чем гуще лес, тем сильнее перестрелка. Загорается неумолкаемая канонада, а неприятеля почти нет; виден один, два, несколько десятков – все это исчезает мгновенно, Но когда ослабнет ранеными цепь или какая-нибудь часть, когда расстроится аръергард или боковая колонна, вдруг являются сотни шашек и кинжалов и с гиком кидаются на расстроенных солдат. Если встретят в наших стойкость, все исчезает между пнями и деревьями и снова открывается убийственный огонь. …Чеченцы, как тигры, беспощадны и быстры и только приближение свежих сил может остановить истребление. В таких делах, весьма естественно, потери чеченцев в сравнении с нашими ничтожны, особенно приняв во внимание ловкость их и искусство пользоваться каждым пнем.
В Чечне неприятель невидим; но вы можете встретить его за каждым изгородом, кустом, в каждой балке» .
Вряд ли царские политики и генералы, решившие в начале ХIХ в. силой оружия покорить Чечню, до конца представляли себе, с какими трудностями им при этом придется столкнуться.
ГЛАВА 11. К ВОПРОСУ О «НАБЕГОВОЙ СИСТЕМЕ ГОРЦЕВ».
Одним из болезненно – дискуссионных в современном кавказоведении был и остается вопрос о горском «хищничестве» или о набегах горцев. М. М. Блиев ввел и новый термин на этот счет «набеговая система горцев» . Очень резко, даже слишком резко, еще в 1913 г. об этом писал А. Цаликов: « …То, что писалось о кавказских грабежах и разбоях, было лишено объективного спокойствия, беспристрастия, было отравлено ядом человеконенавистничества, расцвечено цветами, специфическими цветами российского национализма, принимающего на окраинах особенно уродливый характер безжалостной травли инородческого населения» .
Набеги горцев на соседние территории ради захвата добычи, пленных – явление, свойственное всем горцам Кавказа . Оно нарастает с ХVI в., наибольший размах получает в ХVIII в. и продолжает свое существование даже в ХIХ в. Набеги как социальное явление не было национальной особенностью горцев, не вытекало из их «хищнической натуры», как писали многие авторы ХIХ в.: оно было свойственно многим народам на определенной стадии развития. Вспомним викингов, средневековую Западную Европу, особенно Францию и Германию.
Авторами ХIХ в. немало написано о набегах горцев. Многие из них (И. Н. Березин, Н. Ф. Дубровин, В. А. Потто, Р. А. Фадеев, А. Лилов, А. Зиссерман и др.) считали, что набеги горцев порождены их этнопсихологией, врожденной страстью к разбоям, грабежам, хищничеству. В. А. Потто отмечал, что горец ставил «целью своей жизни разбой – но разбой, возведенный им уже на степень культа» . «Прежде всего и после всего, – писал И. Н. Березин, – каракайтаки занимаются грабежом, который у них был обработан систематически и доведен до совершенства» . Генерал А. А. Вельяминов считал, что «страсть к хищничеству» была «врожденной и всеобщей» между горцами . По мнению Р. А. Фадеева, разбой и грабежи были «главным ремеслом горцев» . А. Зиссерман полагал, что в «основании характера» чеченца лежит «дух хищничества» .
Однако и в ХIХ в. были исследователи, которые пытались всерьез разобраться в природе горских набегов. Среди них прежде всего следует отметить И. Ф. Бларамберга и Ф. А. Щербину. Первый писал, что главная причина, толкавшая горца на набег – его бедность, порожденная неразвитостью экономики, малой плодородностью горных земель. «Нужда породила» у горца «склонность к разбою». – отмечал он . Ф.А. Щербина, подвергшийся немалой критике в советской историографии за свои взгляды, единственный из дореволюционных историков казачества пишет о горско-казачьих набегах (именно в этой постановке) как о страшной взаимной трагедии. Он подчеркивал, что именно бедность толкала горца на набеги за военной добычей .
Среди советских и российских кавказоведов сложилось прочное мнение о том, что набеги горцев на соседние территории были порождены процессами классообразования (феодализации) в горных обществах Кавказа, аграрной перенаселенностью, отсталостью горной экономики, низкой производительностью труда, когда нарождающаяся феодальная верхушка (увлекая за собой и часть общинников) искала источники обогащения в военных походах (набегах) на соседние земли, в особенности на территорию Восточной Грузии . Особенно жуткую картину разгула феодальной знати адыгов показывает в своей работе В. К. Гарданов . «Именно феодально-родовая общинная знать и феодальные правители-ханы и беки – затевали и возглавляли междуусобицы и набеги с целью захвата пленных и продажи их в рабство и вовлекали в ватаги (нередко насильно) мирных жителей – горских крестьян, – отмечает академик А. Л. Нарочницкий.- Феодальные разбои и грабежи никогда не были единственным занятием большинства горцев, а вытекали из стремлений эксплуататорских верхов нажиться работорговлей при поддержке и поощрении со стороны Османской империи и шахского двора…» . Граф Гудович, проведший на Кавказе многие годы, указывал, что «случающиеся хищничества в отгоне скота не от черного народа происходят, а от владельцев, узденей и от праздных холопов» .
Особую позицию в вопросе о горских набегах занимает М. М. Блиев. Как и российские авторы и военачальники ХIХ в., он считает, что все жители Чечни и горной части Дагестана занимались в основном набегами. «Бесспорно… более важное, – пишет он, – в Чечне тукхумы , как и «вольные» общества Дагестана, жили войной…» . Против этого утверждения М. М. Блиева в свое время выступили многие историки. «Нельзя согласиться с мнением М. М. Блиева, который на первое место ставит военную функцию сельской общины, организацию набегов, считая ее более важной, чем хозяйственная, – подчеркивала В. П. Невская. – Это не только не подтверждается историческим и этнографическим материалом, но и противоречит ему» . Подобное же мнение о позиции М. Блиева относительно природы «набеговой системы» горцев высказали А.. Л. Нарочницкий, Б. Х. Ортабаев, Ф. В. Тотоев, Х. М. Ибрагимбейли, А.. И. Хасбулатов, Х. Х. Рамазанов и многие другие кавказоведы . Острой критике эта позиция М. Блиева подверглась и на Всесоюзной научной конференции в Махачкале в 1989 г.
Все военные действия жителей горных районов Дагестана и Северо-Западного Кавказа М. М. Блиев называет набегами. Но он согласен с тем, что движение равнинного населения Северного Кавказа (в качестве примера приводятся выступления в Кабарде и Осетии в начале ХIХ в.) были вызваны колониальными мерами российского правительства и носят «социально-мотивированный характер» . Однако эта схема «горы-равнина» оказывается у М. Блиева совершенно не приложимой к Чечне. События в Чечне во второй половине ХVIII – первой четверти ХIХ в. он толкует в особом плане.
Как уже указывалось выше, общепринято, что жители кавказских гор занимались набегами из-за неразвитости горной экономики, нехватки средств обогащения. У чеченцев же, по мнению Блиева М. М., набегами занималось и равнинное население, причем темпы и масштаб их становились больше по мере развития земледельческого хозяйства . Получается, что жители гор воровали от бедности, а равнинные чеченцы – от развитости земледелия или же разбои, набеги были у них врожденными национальными качествами. Правда, дальше М. Блиев объясняет, что главной причиной «экспансии» чеченцев был захват «новых земель» . Поскольку главным направлением «чеченской экспансии» со второй половины ХVIII в. Блиев М. М. называет русское Предкавказье, то получается, что чеченцы хотели захватить земли на левом, российском берегу Терека. Безусловно, среди чеченцев того времени было немало авантюристов, удальцов и прочих «горячих голов», но даже им вряд ли пришло бы в голову попытаться захватить землю на российской стороне Терека с целью ее хозяйственного освоения. Тем более, что в конце ХVIII – начале ХIХ в. и правобережье Терека было далеко еще не все освоено чеченцами и здесь было немало свободных земель. Ни один источник, ни один автор ХIХ в. не приводят каких – либо данных, подтверждающих это утверждение М. Блиева. Напротив, есть немало свидетельств тому, что чеченцы, жившие по Тереку и Сунже, старались не обострять отношений с российской стороной. А. И. Ахвердов в «Описании Дагестана», датированным 1804 г., писал, что надтеречные и присунженские чеченцы «желают и ищут мирное житье» . «Весьма естественно, что русская власть прочнее утверждалась на плоскостях и равнинах, не представлявших выгодных условий для обороны и продолжительного, упорного сопротивления, – отмечал автор середины ХIХ в.- Вот почему, чеченское население, жившее по правому берегу Терека и в долине реки Сунжи, под названием Надтеречных и Сунженских чеченцев, признало власть России, платило установленные подати и исполняло возложенные на него повинности; ближайшее же к русским пределам чеченское население, сознавая всю опасность открытой вражды с русскими и ценя выгоды своего положения, старались… сохранить мир. …Они ясно видели, что не по силам для них бороться с могущественным соседом. А потому опасались открыто нарушать мирные отношения…» . Главнокомандующий войсками на Кавказе генерал-лейтенант Кнорринг в рапорте в Петербург от 13 января 1801 г. писал: «…Дерзаю всеподданнейше донести В.И.В., что чеченцы мирных за Тереком деревень, от которых есть аманаты, пребывают всегда послушными и усердными; хищничество же производят народы, позади чеченцев сих в горах жительствующие…» . Н. Данилевский также считал, что набегами занимались лишь жители горных районов Чечни и Дагестана . По мнению И. Л. Омельченко, «метрополией этих разбойных формирований (совершавших набеги.- Г.Ш.) была горная Чечня», где материальные условия жизни были крайне тяжелыми . Таким образом, вопреки утверждениям М. М. Блиева, чеченцы, жившие в бассейне Терека и Сунжи, не занимались набегами, доведенными до степени «экспансии». Более того, они оказывались фактически заложниками – они были не в состоянии воспрепятствовать горцам, совершавшим набеги на русскую пограничную линию и в то же время первыми подвергались карательным акциям казаков и царской армии. Начальник Черноморской береговой линии Н. Н. Раевский, выступая против применения репрессий к горцам по принципу круговой поруки за мелкие нападения на кордонную линию, писал, что «необходимо брать в уважение, что племена эти не в состоянии удерживать сих разбоев» . Это же самое подчеркивал и А. И. Ахвердов: «Чеченцы… от молодых людей и их беспрестанных злодеяний никогда желаемой цели достигнуть не могут» . Тяжелое положение, в котором оказывались жители терско-сунженской равнины в результате набегов горцев на российскую кордонную линию, весьма образно отразил А. Милютин: «…Покорные племена (имелись в виду чеченцы. – Г.Ш.) находились в крайнем положении, как бы между двух огней: с одной стороны боялись русских, которые вменяли им в преступление всякие связи с непокорными горскими племенами; с другой же стороны – боялись и последних, не имея средств защиты против враждебных их действий» . Российские же власти всячески притесняли мирных горцев, подозревая их в пособничестве своим непокорным единоверцам, а те, в свою очередь, расправлялись с ними, как с врагами, считает Г. И. Кусов .
Определяя народные движения в Кабарде и Осетии в начале ХIХ в. как «социально мотивированные», М. Блиев в то же время считает проявлением «набеговой системы» крупнейшее освободительное движение конца ХVIII в. в Чечне под руководством шейха Мансура . В этом движении участвовали в основном жители равнинной Чечни (центром его был современный пригород Грозного – селение Алды). Причем военные действия против России начал не Мансур: напротив, в 1785 г. экспедиционный отряд полковника Пиэри напал на Алды и лишь после этого начинаются вооруженные выступления чеченцев, к которым затем присоединились дагестанцы, кабардинцы и закубанцы.
В российском кавказоведении ХIХ в. события в Чечне 1785 г. определялись как «возмущение», «восстание» части чеченцев. Лишь единственно один автор – И. Н. Березин – высказал на этот счет точку зрения, буквально совпадающую с определением М. М. Блиева: «…С толпами охотников до грабежа и разгульной жизни Шейх-Мансур… носился около русских укреплений, являлся и перед Кизляром…» .
В советской историографии восстание 1785 г. в Чечне определялось как народное движение . Интересно отметить, что и сам М. М. Блиев в 1984 г. писал, что в Чечне «в 1785 г…. началось антирусское движение населения во главе с …шейхом Мансуром» .
Таким образом, и в ХIХ, и в ХХ столетиях некоторые авторы под общим названием «горские набеги» объединяют разные социальные явления – действительные походы горцев ради добычи и выступления против царских колонизаторов.
В последней трети ХVIII в. основным направлением горских набегов становится российская пограничная линия. Мы полагаем, что с этого времени меняется, во всяком случае, частично, природа, характер социального явления, известного под названием «набеги горцев». Строительство Кавказской военной линии, сопровождавшееся массовой конфискацией земель у горцев, явилось важнейшим шагом на пути установления российской власти на Северном Кавказе. Горцы со временем стали понимать, что эта линия представляет серьезную угрозу для их независимости, их традиционному образу жизни. М. С. Тотоев считал, что именно с этого периода усиливается борьба горцев против царских войск, поскольку в Кавказской линии они стали видеть «смертельную угрозу для себя» . В. А. Потто отмечал, что вначале «военные действия горцев носили характер мелких нападений на одиночных людей или на небольшие команды…» . Тут важно обратить внимание на определение автором этих действий горцев – «военные действия», а не «разбойничьи набеги». Совершенно очевидно, что В. А. Потто, этот крупнейший кавказовед дореволюционного периода, понимал, что с возведением Кавказской линии начинает меняться характер горских набегов. Горцы, «очевидно, еще не сознавали значение вновь возводимой линии и только тогда, когда убедились, что здесь идет не постройка редутов, а предпринимается целая система заселения края, грозящая их самобытности, они дали клятву уничтожить новую линию, хотя бы ценою тысячи жизней и целыми потоками крови. Горцы превосходно понимали разницу между занятием страны военной силой и истинным завоеванием ее, т.е. заселением. «Укрепления, говорили они, «это камень, брошенный в поле, дождь и ветер снесут его; станица – это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу застилает и схватывает все поле»« . Основными звеньями Кавказской линии действительно были казачьи станицы. Под них отводилась большая и лучшая часть горских земель. В. Дегоев подчеркивал, что казачество было движущей силой русской военно-экономической колонизации Северного Кавказа . «Империя, расселяя на Кубани казаков (то же самое относится к Малке, Тереку, Сунже и т.д. – Г.Ш.), обрекала их на неизбежное столкновение с горцами, видевшими в них не только возможность поправить свое экономическое положение, но и угрозу своей независимости» . Нападая на поселения и станицы по кавказской линии, горцы пытались остановить колонизацию северокавказских земель. Это в большинстве своем были уже не просто «набеги ради грабежа», а форма антиколониальной борьбы. Журнал «Военный сборник» отмечал, что северокавказские горцы, будучи не в состоянии остановить строительство Кавказской линии, «начали беспрерывную и утомительную войну нападениями мелких хищнических шаек» .
Разумеется, далеко не все набеги горцев на российскую пограничную линию в последней трети ХVIII – начале ХIХ в. представляли собой проявление антиколониальной борьбы. Несомненно, были среди них и грабительские набеги. Но сами набеги как социальное явление становится с этого времени намного более сложным, чем раньше. Г.А. Ткачев подчеркивал, что «раньше чеченцы шли на линию ради грабежа и добычи, так теперь они стали нападать ради спасения души и за веру, во славу Божию» . Кроме набегов ради добычи, были и такие, в которых горцы любые действия на российской стороне рассматривали либо как месть за убитых сородичей во время карательных походов казаков и царских солдат на горские земли, либо как борьбу за свободу. Все это смешение целей набегов образно показал русский поэт К. Белевич, воевавший в Чечне в 1840-е годы, в стихотворении «Чеченец Берсан»:
Берсан, при вести сообщенной
Речами гостя восхищенный
Намаз Аллаху стал творить
Моля его благословить
На путь в набег, на пир кровавый
Чтоб пасть за родину со славой
Иль русского добыть коня.
Как бурною весною воды
Из снеговых и черных гор
Стеклись, поклявшись смыть позор
Притоков сунженских народы:
На берегах их матери-реки
Уже селились казаки
И не давая им покою,
Аулы ближние пожгли,
Весь правый берег за рекою
Опустошив, с мечом прошли
Некий Т. в 1869 г. писал, что горские набеги иногда делались с прямою целью воровства, а иногда – только ради мщения . «…Самая война нередко отодвигалась для горца на задний план пред более прозаической задачею грабежа, – отмечал Ф. А. Щербина, – набег как месть, разорение, как удаль, и грабеж, как трофей этой удали безразлично смешивались в одном и том же понятии борьбы с неприятелем…» .
С последней трети ХVIII в. военные акции кабардинцев, чеченцев и дагестанцев против кордонной линии на Северном Кавказе можно называть набегами лишь условно, так как в большинстве своем это была антиколониальная борьба в форме партизанских действий. Набеги были традиционно сложившейся формой защиты и нападения горцев в условиях отсутствия сложившихся государств и регулярной армии. Майкл Ходорковский называет горские набеги «местными традициями ведения войны» . Стремительные набеги на противника и «рейды возмездия» с захватом пленных, лошадей и скота были, по мнению М. Гаммера, главным методом ведения войны у горцев .
В период существования имамата Шамиля, имея единое руководство, горцы начнут воевать с царскими войсками крупными силами, но до этого, разделенные политически, северокавказцы не могли оказать России сильного организованного сопротивления. Тем не менее, как пишет Ф. Пономарев, с момента возникновения Кавказской линии они начали «беспрерывную и утомительную войну небольшими партиями, которые вместе с мелкими хищническими нападениями, заставляла казаков быть постоянно настороже, была для них весьма отяготительна» . А. Зиссерман считал, что вся Кавказская война, начавшаяся в 1801 г., носила характер «мелкой хищнической войны» . «Хищнический способ войны», как называли партизанскую борьбу горцев царские военачальники и многие авторы ХIХ в., был вызван конкретными историческими и географическими условиями. Не имея государства, военной промышленности и регулярной армии, разобщенные на множество племен и народностей (а народности –на общества, союзы обществ), горцы использовали единственно возможные в тех условиях (с точки зрения эффективности) методы войны – партизанские действия, используя горно-лесистый ландшафт местности.
На Северном Кавказе «русская армия столкнулась с уникальным противником, – пишет В. В. Дегоев, – бесстрашным, хитрым, виртуозным. В горах, действуя в родной стихии и диктуя свои правила игры, он имел очевидное преимущество. Как ни странно, сила горцев заключалась именно в их разобщенности, которая помогала стать неуловимыми и непобедимыми» .
В последние годы, особенно с началом чеченского кризиса, появилось немало публикаций, в которых действия горцев в ХVIII – ХIХ вв. преподносятся в самом черном цвете и главный довод при этом – набеги, «хищнические» способы войны. В этих работах особо подчеркивается, что именно горские набеги явились главной причиной Кавказской войны, а Россия представляется обороняющейся, защищающейся стороной . При этом упускается из виду (кроме всех прочих моментов), что горцы «сражались на своей родине, защищали свои земли, села, семьи, образ жизни и обычаи» и в борьбе против одной из ведущих военных держав того времени, безусловно, имели моральное право на любые действия во имя этих целей. Горцы действовали так, как могли: «диверсионными актами – убийствами русских генералов, конными набегами на населенные пункты и воинские гарнизоны» .
Во время Отечественной войны 1812 г. французы не раз упрекали русских партизан в неправильных, «незаконных» – с их точки зрения – методах войны. В ответ на это М. И. Кутузов отвечал: «Трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел, …народ, готовый жертвовать собою для родины и который не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах обыкновенных» . Адыгский просветитель Адыл-Гирей Кешев объяснял, почему горцы вынуждены вести войну за независимость именно партизанскими методами: «…Немногочисленные, разъединенные вечною враждою племена не могли не чувствовать слишком живо громадной разницы в собственных ничтожных средствах к защите с подавляющим превосходством и неистощимыми средствами противника – самый способ ведения войны, принявший с самого начала партизанский характер, не разбиравший средств к достижению предложенной цели, извратив рыцарские понятия древнего черкесского наездничества, заставил адыгские племена употреблять в видах самосохранения и возмездия много таких уловок, которые не вытекали вовсе из духа народа и считались бы им при других обстоятельствах унизительными для чести наездника. Но все-таки не корысть и не кровожадность, а жажда подвигов и не умиравшая в сердце народа любовь к независимости и свобода одушевляли адыгов в продолжительной борьбе за политическое свое существование» . По мнению И. Попко, «партизанская линейная война» не всегда ограничивалась мелкими набегами, а принимала иногда характер серьезных военных действий, когда соединялись целые племена, которые открыто нападали на кавказскую линию . И. Карайлы считал, что до начала ХIХ в. столкновения между российской стороной и горцами носили чисто партизанский характер . Г. Кокиев полагал, что период с конца ХVIII и до середины ХIХ в. в отношениях России и горцев вообще нельзя назвать войной с «ясно выраженными мотивами покорения», а это скорее полоса непрерывных разбоев, набегов и грабежей, не всегда переходивших в военные действия . Строительство крепостей и казачьих станиц на кабардинских землях, карательные экспедиции царских войск вынуждали кабардинцев нападать на укрепления Кавказской линии, пишут Б. К. Мальбахов и К. Ф. Дзамихов. Историки ХIХ в. абсолютизировали эти отдельные факты и изображали борьбу кабардинцев и других народов Северного Кавказа как «разбой и хищничество» .
Совершая набеги на российское пограничье, горцы воевали не с русскими поселенцами, с которыми им незачем было враждовать, не с казаками, с которыми они в ХVI- первой половине ХVIII в. жили в целом мирно, а с «царской властью, посягнувшей на их законы, обычаи и вольность» . Ф. А. Щербина, анализируя горские набеги, подчеркивал, что горцы угоняли скот, захватывали пленных, нападали на казачьи станицы, караулы и отряды и «вообще с ожесточением уступали каждую пядь своих владений, мстя колонизаторам края при всяком случае» . Как видим, здесь речь идет о защите горцами «своих владений» от «колонизаторов края», а не о «грабительских», «хищнических» нападениях северокавказцев на казачьи станицы. Некоторые авторы ХIХ в. понимали и суть борьбы горцев, и методы их действий.
В кавказоведческой литературе ХIХ – ХХ вв. большинство авторов в набегах всегда обвиняли горскую сторону. Для российских военачальников и в особенности для А. П. Ермолова, набеги горцев были основным официальным поводом для военных экспедиций против горских аулов. Набегами оправдывали все жестокости царских войск против горцев. «…Ермолов в ответ на продолжавшиеся набеги чеченцев, черкесов… и адыгов предпринимал военные экспедиции в Чечню, Ингушетию, Кабарду, Закубанье», имевшие «явно выраженный карательный характер»,- указывают В. А. Георгиев и Н. Г. Георгиева . При подобном подходе совершенно упускается из виду, что набеги с ХVIII в. носили взаимный характер. Абсолютно безосновательно утверждение, что походы казаков и регулярных царских войск против горцев предпринимались в ответ на их набеги. М. Н. Покровский отмечал, что набеги были в сущности делом обоюдным и весьма трудно было установить, кто на кого стал «набегать» первым – горцы на казаков или казаки – на горцев . У. Лаудаев, сведения которого о набегах представляют, по мнению М. М. Блиева, «наибольшую ценность» в «дореволюционной литературе» , пишет, что с переселением чеченцев на плоскость «русские нападали на них, грабили их имущество, жгли хутора, убивали и пленили людей, так что еще долго чеченцы не решались оседло водвориться на ней». Со своей стороны и чеченцы не менее беспокоили русских, отвечая им теми же мерами, т.е. захватывая их в плен и угоняя табуны и скот . «Если кабардинцев русские власти выставляли как грабителей, то в такой же степени грабежами, несомненно, занимались и казаки»,- отмечал В. Н. Кудашев . Командир кабардинского кордона полковник Лихачев в докладе своему начальству отмечал, что при военных тревогах он ставится в затруднительное положение, не зная, кого преследовать: кабардинцев или же самих казаков, которые грабят не меньше горцев .
Дореволюционные историки казачества (Ф. Пономарев, П. П. Короленко, А. Ржевусский, Ф. А. Щербина, И. Попко и др.) отмечают, что казаки не оставляли без ответа ни один набег горцев на российскую пограничную линию . Причем, если отряды горцев были, в основном, небольшими (5-30 чел.), то казаки снаряжали целые военные экспедиции вместе с артиллерией. «За набег платили набегом и за разорение – разорением, – писал Ф. А. Щербина. – Наряжались военные экспедиции, казаки переходили на земли горцев, разоряли аулы, жгли хлеб и сено, уводили скот, брали в плен население…» . А. Зиссерман отмечает то же самое: «…То горцы делали набеги к нам, …то мы, большей частью несколькими отрядами, делали набеги к ним; обе стороны налетали, жгли, уводили в плен, угоняли скот…» .
Походы казаков и царских войск на горские земли, снаряжаемые под предлогом наказания горцев за набеги, далеко не всегда были адекватными «акциями возмездия». Репрессии, как правило, осуществлялись по принципу «круговой поруки»: за действия нескольких человек жестоко каралось население всего аула или даже района – «мстили целым племенам за вину нескольких лиц» Чеченцы могли рассказать о случаях, когда за убийство одного казака истреблялись до последнего жители целого аула . В ответ на набеги небольших горских отрядов царские власти поводили карательные экспедиции, в которых участвовали регулярные войска и казачьи сотни. Они сжигали горские селения, уничтожали посевы, убивали женщин, стариков и детей . Часто репрессиям подвергались совершенно безвинные аулы. «Иногда обстоятельства погони складывались так, – свидетельствует И. Попко, – что казаки…не имея уже надежды возвратить свою потерю, хватали первую попавшуюся под руку добычу на неприятельской земле и с нею отходили назад к линии» . Сосланный на Кавказ декабрист Е. Лачинов рассказывает об одном из таких набегов царской армии на чеченское село: «Но вот деревня в виду, – Ура! – и рассыпались по избам: – мужчины и женщины захвачены, весь скот, все имущество в руках победителей. Какое торжество! Как удачно все кончилось! Одно плохо…деревня, в которую попали и разграбили, была мирная и покойно оставалась в домах» .
Зачастую сама царская администрация своими непродуманными и непоследовательными действиями создавала напряженную ситуацию на пограничной линии, которая затем выливалась в серьезные столкновения (набеги) между горцами и казаками.
Чеченское население, переселяясь в бассейн рек Терека и Сунжи, вступало в определенные договорные отношения с царскими властями, выдавало аманатов (под давлением российской стороны) в знак верности России. Царское правительство, в свою очередь, подчеркивало в документах середины ХVIII в., что «чеченской подданной ея императорского величества народ», «жительство имеет на реке Сунже из гор вытекающей, не в дальнем расстоянии от Червленного и Щедрина казачьих городков, в гористых и лесных, а потому и весьма крепких местах» .
В то же время царские власти своими практическими действиями демонстрировали недоверие, если не враждебность по отношению к чеченцам. Генерал М. Ольшевский, прослуживший на Кавказе более четверти века, отмечал: «Чеченцев, как своих врагов, мы старались всеми мерами унижать и даже достоинства их обращать в недостатки. Мы их считали народом до крайности непостоянным, легковерным, коварным и вероломным потому, что они не хотели исполнять наших требований, не сообразных с их понятиями, обычаями и образом жизни. Мы их так порочили только потому, что они не хотели плясать по нашей дудке, звуки которой были для них слишком жестки и оглушительны. Чеченцы обвинялись нами в легковерии и непостоянстве за то, что они отрекались от своих обещаний и даже изменяли нам. Да были лли ясно истолкованы наши требования и были ли поняты ими как следовало? В свою очередь, не имели ли права чеченцы обвинять нас за то, что мы, русские, сами были нарушителями заключаемых с ними условий? Чеченцы укорялись нами в коварстве и вероломстве, доходивших до измены. Но имели ли мы право укорять целый народ за такие действия, о которых мы трактовали не со всем чеченским населением, а с десятком чеченцев, не бывших ни представителями, ни депутатами?»
В 1752 г. Коллегия иностранных дел приняла решение о переселении кабардинцев поближе к станицам гребенских казаков, чтобы «российские жилища от чеченцев были прикрыты» . С этой же целью был построен и Червленский редут. Крайне негативные позиции по отношению к чеченцам занимал комендант Кизлярской крепости И. Л. Фрауендорф. В 1753 г. в своем рапорте в Петербург он настаивал, что «для закрытия кумманикацы до Червленного горотка подлежит на удобных местах по берегу реки Терека построить редуты», а «промеж рек Черной и Терка» построить крепость или «ретражемент для закрытия … от набегов горских татар» . Естественно, что подобное отношение Терских властей вызывало недовольство у горцев и способствовало активизации нападений (набегов) на кордонную линию. Особенно болезненно горцы относились к возведению новых военных укреплений и постройке казачьих станиц. В результате в 1756 г. чеченцы напали на Червленский редут, но были отбиты гарнизоном из гребенских казаков и драгун, но при отступлении ими был захвачен и отогнан табун из 35 лошадей. Кинувшиеся в погоню казаки нападавших чеченцев не догнали, но в отместку разграбили первый же попавшийся чеченский аул, захватив «тысяча шездесят три барана, кос триста семдесят четыре, ишаков два» и взяли в плен двух пастухов . Как видим, ущерб, причиненный казакам угоном 35 лошадей, был с лихвой восполнен, но российская сторона не только не стала искать путей урегулирования конфликта, а стала его всемерно раздувать. Коллегия иностранных дел полностью одобрила действия казаков в специальной реляции: «Захват в баранту чеченских баранов за отогнанных от редута лошадей апробуется, почему и впредь в равномерных случаях с тамошними ветренными и к воровству склонными народами поступать надлежит, ибо сей способ по их состоянию наилутчей к получению скорейшего от них удовольствия» .
Чеченские владельцы Росланбек Айдемиров и Алибек Казбулатов всячески пытались уладить конфликт, вернули часть угнанного табуна и обязались быстрейшим образом найти и остальных лошадей . Однако российская сторона в лице Кизлярского коменданта И. Л. Фрауендорфа упорно не хотела разрешить этот конфликт. Более того, посланный на переговоры в Кизляр уздень Росланбека Айдемирова Шабай Ахлов был арестован.
Видя явное нежелание российской стороны мирным путем разрешить возникший конфликт, чеченцы стали собираться в отряды до 200 человек и нападать на «российские границы и караулы». Царское правительство, вместо принятия мер по урегулированию все разрастающегося противостояния между казаками и чеченцами, по-прежнему продолжало обострять ситуацию, видимо, стремясь довести дело до серьезного военного столкновения между ними, чтобы затем нанести по чеченцам «чувствительный удар», который мог бы послужить поучительным уроком и примером для всех непокорных горцев Северного Кавказа. Другого объяснения действиям царского правительства в тот период просто не видится. Так позже будет часто поступать и А. П. Ермолов.
Правительство упрекало чеченцев за то, что они «поступали на явные противности… и из всех тамошних горских народов наглее и дерзновеннее, не слушая нимало в чем не хотят и владельцев своих, и упражняясь по большей части в воровстве и разбоях в надежде на крепость их жилищ» . Никаких предложений чеченцам о возможных путях урегулирования возникшего конфликта царское правительство в тот период не сделало. Зато явно провокационный характер носят предписания правительства гребенским казакам. Их обвиняют в том, что они «не принимали предосторожности против чеченцев и поступали слабо». От них требуют более решительных действий против чеченцев (считающихся официально российскими подданными). И. Иванов, атаман Гребенского войска, получает указание Коллегии иностранных дел: «сколько при войсках людей есть, взяв из них половинное число, …переправиться на ту сторону реки Терка и, остановясь на удобном месте, иметь до редута и выше против городков разъезды с крепкой осторожностью, дабы те воровские люди… под казачьи городки проехать и никакого воровства учинить не могли» . То есть казакам приказывают перенести военные действия на правый, чеченский берег Терека. В ответ учащаются набеги горцев на линию, причем чеченцы иногда действуют крупными силами, вплоть до 300- 800 человек . Они вновь нападают на Червленский редут . Казаки, в свою очередь, совершают набеги на горские аулы. Взаимные нападения и угоны скота в середине ХVIII в. становятся постоянными. Во все ухудшающейся обстановке горская сторона делает еще одну попытку мирным путем урегулировать конфликт. Брагунская княжна Кечи Беки в 1757 г. пишет в Петербург: «А когда б между нами и казаками произошло что противное, то б надлежит разобраться по прежним нашим обычаям…И тогда мы с казаками так поступим, как они прикажут и по нашим имеющимся древним обычаям станем себя присягою очищать и по сем мир между собою продолжим» .
Однако официальный Петербург не только не пожелал прислушаться к мирному предложению горской княгини, а, напротив, решил принять жесткие меры для «успокоения» Чечни, направив сюда военную экспедицию. Коллегия иностранных дел пришла к выводу, что «нежели им чеченцам такие предерзости упустить, то они и далее то свое воровство и беспокойство не оставят, а смотря на них и другие подданные горские народы на такие ж противные поступки обратиться могут и напоследок ко усмотрению толь… вольнаго варварского народа потребны будут немалые войски, чрез что интересы ее императорского величества немалой ущерб последовать может» .
В. А. Потто несколько по иному объясняет причину похода царских войск в Чечню в 1758 г. По его мнению, «в 1757 году Чечня, уже объятая общим пожаром, объявила себя от нас независимой, только тогда пришло, наконец, повеление наказать чеченцев и силою оружия вернуть их в подданство» . События в Чечне в 1757-1758 гг. носят, конечно, сложный характер. Н. А. Тавакалян, Я. З. Ахмадов, Ш. Б. Ахмадов называют их антиколониальным и антифеодальным восстанием . Мы не ставим себе целью подробно рассмотреть это крупное политическое событие. Мы хотели лишь показать, что военные действия и чеченской, и российской стороны носили в тот период форму набегов. Весной 1758 г. Кизлярский комендант И. Л. Фрауендорф получил резолюцию Коллегии иностранных дел с указанием целей похода в Чечню: «Постараться надобно, ежели только без дальней опасности возможно будет жилище их, хотя б они его пред тем уже и оставили, разорить и зжечь, что им всего чувствительнее быть может», «лес, пред их жилищами находящийся вырубать и выжигать», «скот их отогнать… и хлеб потоптать» . Приказ из Петербурга кавказской администрацией был выполнен во всех пунктах. В мае 1758 г. калмыки, гребенские и терско-семейные казаки, регулярные войска из Кизлярского гарнизона – всего 2196 человек , «под общим начальством майора Фрауендорфа сделали большой набег (подчеркнуто нами. – Г.Ш.), отбили множество скота, вытоптали посеянный хлеб и сожгли их жилища» .
Таким образом, череда взаимных горско-казачьих набегов, порожденных во многом непоследовательной, а зачастую и прямо подстрекательской политикой царского правительства, привел к кровавым событиям в Чечне в 1758 г., когда жертвы понесли обе стороны: чеченцев «побито …человек до 200» , а «из числа казаков много было убито, многие потеряли лошадей и вернулись пешими» .
Следует отметить, что далеко не всегда набеги казаков и регулярных российских войск на горские аулы были «акциями возмездия». Нередки бывали случаи, когда они совершались без всякого повода со стороны горцев, ради добычи и наград, а то и просто ради интереса. А. Зиссерман отмечал. что «иные из начальников пользовались малейшим удобным случаем для набегов просто от скуки, с чисто военной целью, из желания покипятить кровь под гул выстрелов и гики чеченцев, что разносилось по лесам захватывающим дух эхом, и составляло самую суть особого рода кавказской поэзии; многие делали это ради выслуги перед начальством, ради случая послать реляцию и показать свои полководческие способности, и все. Впрочем, в чаянии наград себе и своим подчиненным…» . В. А. Потто писал, что набеги на чеченцев, «составлявшие поэзию казачьей жизни, воспитывавшие дух их, несомненно были сродни и нашим гребенцам, но предпринимались ими ни для одной добычи, не по нужде «добыть себе зипунов», а просто из лихого молодечества, из желания окурить порохом молодежь, не знакомую еще с боевыми опасностями, не дать затупиться своей шашке или заржаветь в чехле заветной стамбульской винтовке» . Видимо, у М. Н. Покровского были все основания, когда он писал, что война с горцами в ХVIII – начале ХIХ в. была легка и прибыльна «для грабивших все и вся солдат, и в особенности казаков, доставляла…добавочные удовольствия офицерам…» . Некоторые авторы ХIХ в. считали, что постоянные казачьи набеги на чеченцев и ингушей были необходимы в качестве профилактической меры, чтобы те помнили всегда о неотвратимости возмездия «за возможные шалости» .
Походы царских войск на горские земли практически всегда сопровождались уничтожением полей, посевов, садов, собранного урожая, угоном скота. И это становилось еще одним поводом к набегам на российское пограничье – чтобы не умереть с голоду. Как отмечал П. А. Гаврилов, «горцы были вынуждены отыскивать средства к жизни в военной добыче», из-за частых переселений с места на место в результате нападений российских войск . Е. Лачинов, бывший свидетелем уничтожения царскими войсками селений в Малой Чечне, подчеркивал, что теперь их жителям в виду наступающей зимы ничего не остается, как «искать себе пропитание воровством и грабежом» на Кавказской линии, чтобы не умереть с голоду .
Походы царских войск и казаков на горские земли, осуществляемые под предлогом наказания горцев за их набеги, не только не способствовали их «усмирению и покорению», а только еще более ожесточали их. «Результаты всех этих набегов (российских. – Г.Ш.) ныне нам вполне ясны, – писал Г. Н. Казбек, – и история уже сделала им должный приговор – она назвала их не только бесполезными, но и вредными» .
Взаимные набеги горцев и казаков, царских войск сопровождались, безусловно, жестокостями с обеих сторон. Ф. А. Щербина подчеркивал, что набеги происходили с «поразительным упорством, стойкостью и взаимным ожесточением, принесшим много зла, разорения и горя обеим сторонам» . «Казаки же при своих впадениях в аулы горцев для избежания излишних издержек на содержание пленных…резали на месте жен, детей и стариков», – указывал В. Савинов . У кубанских казаков вплоть до середины 30-х гг. «существовала традиция отсекать у убитых горцев головы и привозить их в станицы на показ как трофеи» . Е. Лачинов пишет, что татарские (т.е. кавказские) всадники, воевавшие в составе российских войск против чеченцев, имели приказ генерала А. Вельяминова резать головы у убитых противников. Когда грузины отказались этого делать, сославшись на то, что подобное противоречит горским традициям, генерал заявил: «Они (грузины. – Г.Ш.) вздор городят…, не слушать их и привезти ко мне головы» . А ведь, по словам В. С. Толстого, генерал «А.. А. Вельяминов был человек замечательно образованный , умный, не увлекающийся вспыльчивостью и постоянно руководствовавшийся хладнокровной обдуманностью» .
Конечно, и горцы при нападениях на казачьи станицы, русские поселения, на военные укрепления тоже проявляли жестокость. Но по своим масштабам результаты действий горцев и царских войск были несопоставимы. Горские отряды, совершавшие набеги, были небольшими. Царские войска и казаки производили свои налеты на горские аулы крупными силами, с применением артиллерии. Соответственно, и количество жертв среди мирного населения с обеих сторон было разным. По данным А. П. Гизетти, потери мирного населения с российской стороны с конца ХVIII в. и до середины ХIХ в. на Кавказе составили около 2 тыс. человек убитыми, раненными и попавшими в плен . Потери мирного населения у горцев были во много раз больше. Например, во время набега казаков на селение адыгейского кн. Эриге-Мансурова 3 октября 1823 г. было только убито 500 чел. . Почти столько же людей было уничтожено чеченском селении Дады-Юрт в сентябре 1819 г. А ведь таких аулов в Закубанье, Кабарде и Чечне было истреблено во время набегов царских войск и казаков десятки; соответственно, велико было и число уничтоженного мирного населения.
Российские войска и казаки при налетах на горские аулы уничтожали все – дома, сады, сено, хлеб. Горцы, как правило, этого не делали. Да, убивали сопротивляющихся, захватывали в плен не только мужчин, но и женщин с детьми, угоняли скот, «но редко зажигали сена и хлеба в поле» . Вот как описывает А. А. Бестужев-Марлинский горский набег на русское поселение за Тереком: «Кабардинцы вторгались в дома, уносили что поценнее или что второпях попадало под руку, но не жгли домов, не топтали умышленно нив, не ломали виноградников. «Зачем трогать дар божий и труд человека»,- говорили они и это правило горского разбойника, не ужасающегося никаким злодейством, есть доблесть, которою могли бы гордиться народы самые образованные, если бы они ее имели» .
Взаимные набеги казаков, царских войск, с одной стороны и горцев – с другой, к концу ХVIII в. приняли такой огромный размах, характер настоящей партизанской войны, что они стали серьезно мешать разработке и проведению кавказской и международной политики петербургского кабинета. В 1796 г., перед началом персидского похода граф Зубов получил от Екатерины 11 следующие инструкции: «Не заниматься покорением народов, оружием неукротимых и от сотворения мира не признававших ничьей власти; неважные грабежи их презирать, против коих полезнее умножать собственные предосторожности и оными наказывать дерзающих, чем отмщать целому народу за грабежи нескольких хищников и возбудить против себя взаимно отмщение целого народа, а трудными походами в ущельях терять людей напрасно, тратить время и одерживать победы бесполезные» . После смерти Екатерины 11 поход В. Зубова был прекращен и инструкции императрицы относительно горских набегов никак не сказались на дальнейших действиях кавказской администрации.
В том же 1796 г. 300 казаков произвели набег за Кубань и захватили 5 тыс. отару овец. Набег был совершенно немотивированный (вовсе не «акция возмездия»), причем произведен был на территории, считающейся сферой влияния турецкого султана. Дело дошло до Порты, которая выразила протест действиями казаков. Возникла угроза международного скандала и Павел 1, не желавший обострять отношений с Османской империей и с горцами, особым рескриптом командующему тогда на Кавказе графу Гудовичу в 1797 г. запретил набеги российских войск не только за Кубань, но и на остальные горские земли, с целью «отвратить всякие поводы к ссорам с соседственными народами и к взаимным с их стороны набегам» . Однако, как всегда (как до Павла 1, так и после него) кавказская политика российского правительства оказалась крайне непоследовательной. Одной рукой запрещая набеги против горцев, Павел 1 в рескрипте генералу Кноррингу 9 ноября 1799 г. писал: «Атаману Гребенского войска майору Зачетову объявить Монаршее благоволение за баранту, сделанную чеченцам» . Более того, в 1800 г. Павел 1 вообще снял все ограничения на производство набегов против горцев и разрешил «репрессалию» . Фактически же кавказские военачальники ни в ХVIII в., ни позже практически не прислушивались к рекомендациям и приказам Петербурга относительно репрессий против горцев и поступали всегда так, как они считали нужным.
Научный спор о характере и природе горских набегов на российское пограничье на Северном Кавказе во второй половине ХVIII – первой трети ХIХ в. носит не только чисто академический характер. От различного подхода к оценке этого явления зависит и ответ о характере самой Кавказской войны, борьбы горцев против царизма в тот период. Те авторы, которые сводят эту борьбу только к набегам ради добычи, обогащения, считают, что «набеги на станицы и гарнизоны… были начисто лишены тех высоких идейных установок, которые предполагает «антиколониальная борьба» и что «тезис о войне на Кавказе как о высшем этапе развития набеговой системы отрицает освободительную природу этой войны» .
Мы же склонны считать, что социальное явление, известное под названием «горские набеги», во второй половине ХVIII – первой трети ХIХ в. было явлением неоднозначным и преимущественно представляло собой проявление освободительной борьбы горцев в форме партизанских действий.
Практически всегда набеги носили взаимный характер. При этом следует обратить внимание на несоразмерность сил горцев и царских войск и наносимого ими ущерба. Горские отряды, совершавшие набег на Кавказскую линию, как правило, были немногочисленны, не более 30-40 человек. Зато в «ответ» на это с российской стороны снаряжались целые военные экспедиции, усиленные еще и артиллерией. Они истребляли до основания аулы, зачастую ни в чем неповинные, убивали людей, включая женщин и детей, уводили в плен, угоняли скот и, что немаловажно, уничтожали всегда хлеб, посевы, сено. Зачастую подобные набеги предпринимались и безо всякого повода со стороны горцев, так сказать, в профилактических целях. Причем эти походы (набеги) царских войск реально не влияли на действительное утверждение российской власти на Северном Кавказе. Они были абсолютно бессмысленны с военной точки зрения, на что указывали и многие дореволюционные авторы. «Вельяминовские походы (а А. А. Вельяминов считался образцом в организации антигорских набегов- Г.Ш.), как и власовские…по результатам не имели большого значения в ходе Кавказской войны, – писал П. П. Короленко. – На время горцы смирялись, клялись быть мирными, но при первом удобном случае вновь производили набеги на наше пограничное селение. С нашей стороны формировались отряды…, громили черкесов, но и горцы не оставались в долгу, и таким обоюдным разорениям не было конца» .
Порожденные колониальной политикой царизма, взаимные набеги казаков и горцев во второй половине ХVIII- начале ХIХ в. делали невыносимо тяжелой жизнь пограничного населения по обе стороны Кавказской военной линии.

ГЛАВА 111. АКТИВИЗАЦИЯ КАВКАЗСКОЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ В
НАЧАЛЕ ХIХ В. И ОБОСТРЕНИЕ РОССИЙСКО-ЧЕЧЕНСКИХ
ОТНОШЕНИЙ (1801-1807 гг.).
. ЭТАПЫ И МЕТОДЫ ПОЛИТИКИ РОССИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ В ХVI – ХVIII ВЕКАХ.
В середине ХVI в., с завоеванием Астраханского ханства, Россия вышла к кавказским рубежам. С этого времени на российском престоле будут меняться монархи и даже династии, но стремление утвердиться на Кавказе станет их постоянным политическим курсом и стратегической задачей; в выполнении этой задачи потребуется не один век. Поход русских войск в 1560 г. под командованием воеводы Ивана Черемисинова можно считать прологом военно-политической борьбы России за Северный Кавказ.
Начало кавказской политики России в этом регионе хронологически почти совпадает с началом капиталистической истории колониальной экспансии западноевропейских стран. С конца ХVI – начала ХVII в. начинаются колониальные завоевания Голландии. Англия и Франция приступают к ним со второй половины ХVII в. Однако цели колониальной политики западноевропейских стран в ХVII – ХVIII вв. на Востоке и России в ХVI-ХVIII вв. на Северном Кавказе несколько отличались друг от друга. Эти различия были порождены, прежде всего, тем, что Россия в это время являлась отсталым феодальным государством, а Голландия и Англия с середины ХVII века вступили на путь капиталистического развития. Россия в это время отставала и от Франции. Ведущая роль в колониальной экспансии Голланлии и Англии в ХVII-ХVIII вв. принадлежала торговому капиталу. Действия английских и голландских колонизаторов были подчинены главной цели – монополизации торговли, извлечению максимальной прибыли из торговых операций. Этой же цели были подчинены и их территориальные захваты в тот период.
Цели политики России на Северном Кавказе в ХVI-ХVIII вв. были несколько иными. В основе ее деятельности в регионе в данное время лежали факторы стратегического, геополитического характера. Мировая практика показывает, что вплоть до новейшего времени каждое крупное государство стремилось захватить, покорить соседние территории, если там не существовали сильные в военно-политическом отношении государственные образования. Геополитические факторы сложились так, что на южных границах молодой России лежали богатые, плодородные кавказские земли, занимающие к тому же важное стратегическое положение, как мост между Западом и Востоком. У них не существовало крупных государственных образований и регулярных армий. Как отмечал Джеффри Хоскинг, «открытые границы… Евразии были проклятием России и ее благом. Они позволили монголам завоевать и разорить Русь в Х111 в., но также позволили ей четыре столетия спустя, изгнав завоевателей, установить господство над обширнейшими территориями, какими никогда не владело ни одно государство» .
Со времени образования Российского централизованного государства его правители постоянно вели захватническую политику на западных, восточных и южных границах. «Россия всегда жила завоеваниями, присоединяя к себе новые земли, – отмечал Ю. Афанасьев.- В истории России не было даже относительно продолжительного периода без войн…Завоевывали или обороняли. И никогда не думали о том, как лучше обустроить эти территории, а только как их больше захватить» . Относительное быстрое завоевание Казанского и Астраханского ханств создало у московских царей впечатление, что в результате военных походов за короткое время удастся присоединить к России и территории Северного Кавказа. Результатом явились походы И. Черемисинова (1560 г.), Хворостинина (1594 г.), г. Засекина (1596 г.), Бутурлина и Плещеева (1604 г.). Однако все эти экспедиции кончились безрезультатно для царизма. Покорение северокавказских земель оказалось для России делом чрезвычайно сложным и длительным. Такого сопротивления, какое оказали российским войскам горцы, московским правителям еще не приходилось встречать при подчинении иных территорий.
Россия на Кавказе в ХVI_ХVIII вв. стремилась к расширению империи путем присоединения части его территории. Впервые задачу экономического освоения кавказских земель, использования их для извлечения торгово-экономической прибыли поставил лишь Петр 1. Но и он главной целью своего Персидского похода в 1722 г. считал захват Каспийского побережья; для того, чтобы не допустить его перехода под турецкое господство в связи с распадом Сефевидской державы. Однако, после смерти Петра 1, при его преемниках, в ХVIII в. экономические задачи в кавказской политике России, не успев претвориться в жизнь, отошли на второй план.
В ХVII-ХVIII вв. главными проводниками колониальной политики Англии, Франции и Голландии на Востоке становятся монопольные торговые компании, представлявшие интересы торговой буржуазии. Колониальная система в целом способствовала форсированному росту торговли и производства. Колонии обеспечивали европейским метрополиям рынки сбыта для быстро развивающихся мануфактур, а монопольное обладание этими рынками вызвало усиленное накопление. Богатства, добытые за пределами Европы путем прямого грабежа и порабощения туземцев, притекали в монополию и тут превращались в капитал, служивший для эксплуатации своего народа, в значительной части своей обнищавшего в процессе первоначального накопления.
В отсталой, феодальной России в то время еще не было торговой буржуазии, способной проводить самостоятельную политику; разумеется, здесь не могло быть и торговых компаний, вроде западноевропейских (английской, голландской, французской) Ост-Индских. В России основную роль в проведении колониальной политики в целом, в том числе и на Северном Кавказе, играла государственная феодально-бюрократическая машина.
Колониальная экспансия западноевропейских стран в ХVI-ХVIII вв. объективно была порождена потребностями развивающегося капитализма, и поэтому, будучи всеохватывающей, она имела глубокие последствия для народов колоний и метрополий. Колониальная деятельность западноевропейских стран в этот период ускорила процесс первоначального накопления в Европе, привела к «революции цен», способствовала развитию капиталистических отношений в Западной Европе в целом. Одновременно капиталистические отношения искусственно и насильственно внедрялись в странах Востока, хотя колониальная система препятствовала промышленному развитию колоний, заставляя их преимущественно производить сырье для своей промышленности и покупать готовые изделия метрополии. И такая политика продолжалась столетия, когда европейские колонизаторы господствовали, сменяя друг друга или одновременно вплоть до второй половины ХХ в. Сопровождалось это истреблением и ограблением народов Востока, разрушением их вековой культуры и уклада жизни.
Деятельность России в ХVI-ХVIII вв. на Кавказе не имела для нее практически положительных результатов в смысле наживы-прибыли в капиталистическом понимании. Более того, для осуществления территориальной экспансии царизму приходилось идти на всемерную концентрацию сил и средств, одним из следствий чего было укрепление крепостничества, наступление на крестьянина, его права, труд и собственность, полное закабаление русского народа. Реальные выгоды от колониальной политики царизма на Северном Кавказе со второй половины ХVIII в. получала лишь земельная аристократия России, дворянство. По мнению Ф. П. Тройно, в тот период, «проводя политику, колониальную по своей сущности, царизм исходил из военно-стратегических соображений» .
Политика России на Северном Кавказе прошла в своем развитии ряд этапов. Исследователи-кавказоведы видели их по-разному. По мнению М. М. Блиева, их было два. Согласно В. Б. Виноградову и С. Л. Дудареву – три. Следует отметить, что все эти авторы категорически отрицают, что деятельность России на Северном Кавказе в ХVI-ХVIII вв. носила характер колониальной политики. Они называют эту периодизацию этапами русско-кавказских, русско-вайнахских отношений . Свое видение периодизации русско-кавказских отношений предложили А. В. Фадеев, Т. Д. Боцвадзе, Я. З. Ахмадов . Наступление России на Северный Кавказ – это сложный и противоречивый исторический процесс, считает И. К. Павлова. Становление и развитие русско-кавказских отношений, по ее мнению, включает в себя такие этапы, как довольно нерегулярный обмен послами, строительство военно-оборонительных казачьих поселений по Тереку, военно-наступательные действия русских войск и присоединение Кавказа к России. И. К. Павлова не уточняет хронологическое развитие этих этапов .
Многовековая политика России на Северном Кавказе может быть разделена, по нашему мнению, хронологически на следующие четыре периода: 1) вторая половина ХVI – конец ХVII в., когда происходит становление ее основ, намечаются стратегические цели, путем «проб и ошибок» идет поиск оптимальных форм и методов установления российского влияния в крае, форм взаимоотношений с местными народами, Россия закрепляется на дальних кавказских рубежах; 2) ХVIII век – переходный период в кавказской политике России, когда она явственно начинает одерживать верх в борьбе с Турцией и Ираном за Северный Кавказ, а в отношениях с горцами происходит постепенный переход от «политики ласканий» к политике силового давления. Третий период – первая четверть ХIХ в., когда царское правительство начинает устанавливать (с перерывом на войны с Францией) свое реальное господство на Северном Кавказе предельно жесткими, военно-силовыми методами, что явилось основной причиной Большой Кавказской войны в 30-50-е годы ХIХ в. И, наконец, четвертый период – конец 1820-х годов – 1864 г. – время российско-горской войны, закончившийся окончательным присоединением Северного Кавказа, полным установлением здесь российского господства и власти.
Середина ХVI – середина ХIХ в. – это время сложных, далеко не прямолинейных взаимоотношений между Россией и горскими народами, когда «помимо войн, грабительских набегов, оборонительно-наступательных союзов и контрсоюзов, существовали отлаженные торговые, политико-дипломатические, культурные связи на всех уровнях, династические браки, личная дружба и симпатии между правителями и пр. …Граница между Российским государством и местными раннеполитическими образованиями находилась в подвижном состоянии, представляла собой не только линию вооруженного соприкосновения (даже в период Кавказской войны), но и своего рода контактно-цивилизационную зону, где развивались интенсивные хозяйственные, политические, личные (куначеские) связи. Шел процесс взаимопознания и взаимовлияния народов, ослаблявший вражду и недоверие…» .
Методы и формы политики России на Северном Кавказе с ХVI в. были разнообразными: политико-дипломатические, торгово-экономические и военные. Ю. Д. Анчабадзе подчеркивал, что российские правители, преследуя на Кавказе собственные политические цели, были достаточно гибкими в выборе средств для их достижения . В зависимости от конкретной политической обстановки в кавказской политике превалировали разные формы и методы. В основу предложенной нами периодизации российско-кавказских взаимоотношений и положено преимущественное использование тех или иных форм и методов, целей и результатов этой политики. Хотя основная, долговременная цель у царизма в крае и была одна – полное его покорение России, в разные исторические периоды, в зависимости от соотношения сил борющихся сторон – России, Ирана, Турции и горцев – ставились более кратковременные задачи. Соответственно бывали и временные результаты. Покорение Северного Кавказа было «длительной кампанией упорного, целенаправленного проникновения завоевателей, когда военные столкновения сменялись периодами долгого затишья, переговоров, торговли, в результате чего колонизаторам до поры удавалось скрывать свои планы. …Есть основания утверждать: на деле царские власти всего лишь вынужденно меняли тактику. А проводили только одну, принципиально соответствовавшую их замыслам политическую линию»,- отмечалось на научной конференции в Краснодаре в 1994 г.
В начале ХVI в. разворачивается борьба за Кавказ между молодыми державами Среднего Востока – Османской империей и Сефевидским Ираном, находящимися в зените своего военного могущества. С середины ХVI в. в борьбу за северокавказский регион включается и царская Россия. Иран и Турция в рассматриваемое время были, несомненно, сильнее России в военном отношении; численно их армии намного превосходили российскую. На завоевание Кавказа Сефевиды и Османы бросали большие военные силы. Но постоянные взаимные войны между этими двумя империями ослабляли их военный потенциал и мешали установлению господства на кавказских землях. Важную роль тут играли дипломатия и военное сопротивление горцев иноземным захватчикам. Россию того времени нельзя назвать сильной военной державой, к тому же ее регулярная армия почти постоянно была занята на западных и восточных границах. Царизм, в отличие от Ирана и Турции, не имел возможности направлять на Северный Кавказ крупные вооруженные силы. Россия больше использовала здесь местных казаков и прочих служилых людей, а также стремилась установить военно-политический союз с горскими феодальными владетелями и старшинами, чтобы использовать их военные силы в борьбе со своими противниками в регионе. В свою очередь, адыгские (особенно кабардинские) и дагестанские феодалы, жестоко страдавшие с начала ХVI в. от постоянных нашествий крымских татар, иранских и турецких войск, надеялись на помощь России в борьбе за независимость, а также в междуусобной борьбе. В 1533 г. (Россия интересовалась Кавказом еще до захвата Астраханского ханства) к пятигорским черкесам прибыл посол Ивана Грозного Андрей Шепетов. После его переговоров с местными феодалами о возможностях совместной борьбы с крымскими татарами и турками в Москву прибыли «князь Сибок с сыном Кударском, брат его Ацымчук и князь Тутарык Езбузлуев в сопровождении свиты из 150 человек. Они били челом, чтобы государь дал им помощь на турецкого султана и крымского хана, – а они холопы царя и великого князя с женами и детьми вовеки». Государь «пожаловал их», а относительно Турции «велел ответить, что султан находится теперь с царем в миру, а от крымского хана готов беречь их, как только можно» . Ни тогда, ни позже царизм не относился к горским феодалам, как к равным политическим союзникам. С точки зрения Петербурга, с горцами можно было вести какие-либо переговоры и заключать политические соглашения на таких условиях и на такое время, на каких это нужно было России. Царизму, взявшему стратегический курс на полное покорение Северного Кавказа, здесь нужны были послушные исполнители ее воли, а не союзники. «Уже первые действия царских отрядов на Северном Кавказе показали, – пишет Я. З. Ахмадов, – что московское правительство в своей политике в данном регионе не предусматривает защиту политической самостоятельности местных владений» . Особым постоянством своей внешнеполитической ориентации не отличались и большинство северокавказских феодалов. Так, уже в 1563 г. вышеупомянутые черкесские князья Пятигорья «совсем отложились от Московского государства, воевали с царскими войсками и, наоборот, дружили с Крымом и неприязненными нам ногайцами. Сибок и Канук обращались за помощью к Крымскому хану» .
Военные экспедиции России на Северном Кавказе в ХVI – начале ХVII в. не принесли практически ощутимых результатов, царизму в тот период не удалось сделать сколько-нибудь серьезных территориальных приобретений. К тому же с начала ХVII в. и затем уже на протяжении всего этого столетия основное внимание царского правительства было направлено на отражение агрессии с Запада и решение собственных внутриполитических проблем. Крупных военных мероприятий на Северном Кавказе Россия в ХVII в. уже больше не предпринимала. Все это вместе взятое показало Петербургу, что для укрепления своих позиций на Кавказе необходимо длительное время, и самое важное, необходимы другие – политические и экономические – методы. И действительно, именно эти методы стали преобладающими в кавказской политике России вплоть до середины ХVIII в. Так, в 40-е годы ХVII в. правительство объявило о значительном расширении свободы торговли с горцами. Российские и другие купцы получили право продавать горцам любые товары, включая и оружие, что ранее было запрещено.
Политические отношения между Россией и горскими владельцами закреплялись подписанием различных соглашений о верности и подданстве горцев России. Как известно, первыми акт о вступлении в российское подданство подписали кабардинские феодалы. Они же в 1588 г., в условиях резко возросшей турецкой угрозы Кабарде, заключили с Москвой соглашение, ставшее «образцом для последующих договорных грамот, заключаемых Москвой с северокавказскими феодалами» . За покровительство и защиту кабардинцы обязаны были выставлять войска против врагов России, от них требовалось полное и безусловное подчинение. Нарушение горской стороной взятых на себя обязательств предусматривало серьезное наказание. В российско-кахетинском документе, подписанном в 1589 г., указывалось: «Если какой-нибудь князь или мурза Шевкалов или Черкесов, или другого какого народа окажет непокорность воле царской, в таком случае князь Александр (кахетинский царь.- Г.Ш.) и его преемники должны соединить свои войска с войсками астраханского и терского воевод, чтобы совокупными силами укрощать таковых возмутителей» . В 1588 г. в Москве побывало и вайнахское посольство во главе с Батаем, которое просило Москву о подданстве и покровительстве. Ходатайство было удовлетворено и «под власть Московского государства отошла очень важная в плане дальнейшего продвижения на Северный Кавказ и в Закавказье территория окоцкой (т.е. чеченской. – Г.Ш.) земли» . К концу ХVI в. под покровительством России считалась территория равнинной и юго-восточной Чечни, а также имевший важное торгово-экономическое и военно-стратегическое значение район Ингушетии – Дарьял и Ларсов кабак . В середине ХVIII в. решением Коллегии иностранных дел постоянное царское жалованье стали получать пятьдесят чеченских узденей и четверо князей: Росланбек Айдемиров, Алисултан и Алибек Казбулатовы, Турлов .
Политико-дипломатическая деятельность России в отношениях с горцами в ХVI-ХVII вв. принесла ей определенные успехи. Во второй половине ХVI в. соглашения о вступлении в российское подданство подписали ряд адыгских, дагестанских и вайнахских владетелей, а в ХVII в. обмен посольствами между горскими феодалами и Москвой принял почти регулярный характер. В результате российское влияние на Северном Кавказе значительно усилилось, хотя российско-северокавказские соглашения о подданстве горцев России часто носили формальный характер. По мнению А. П. Новосельцева, каждый горский правитель, обращавшийся к России в ХVI-ХVIII вв., был заинтересован в сохранении своей власти, часть которой он готов был, в силу тех или иных причин, уступить российскому монарху. Но только часть. Обращавшиеся к России горские владетели, старейшины вовсе не были намерены полностью утратить свою независимость, тогда как царское правительство было заинтересовано в полном их подчинении . Практически все горские владетели воспринимали свои отношения с Россией как союзнические, что так будет позже возмущать А. П. Ермолова. В письме к барону Меллер-Закомельскому от 15 декабря 1818 г. он отмечал: «Здесь нет такого общества разбойников, которое не думало бы быть союзниками России. Я того и смотрю, что отправят депутации в Петербург с мирными трактатами» . Действительно, во второй половине ХVI – в ХVIII вв. между горскими владельцами, обществами и Россией сложилась традиционная форма политических взаимоотношений, когда заключались договоры о вступлении северокавказцев в российское подданство и покровительство. Горцы понимали эти взаимоотношения как политический союз, направленный против общих врагов, а не как акт их превращения в подданных России . «Обращение адыгов к русскому царю не означало их немедленного вхождения в состав России, – отмечал Р. Х. Гугов. – Признание сюзеренитета России воспринималось не как превращение в верноподданных русского царя и прекращение своей государственной самобытности. Первоначально это был военно-политический союз Кабарды с Россией, направленный против общих внешних врагов и плодотворно служивший их обоюдным интересам. Кабарда как была самостоятельной, так и оставалась самостоятельной. Российская администрация на Кавказе старалась не покушаться на ее независимость, на традиции, обычаи, нравы и верования горцев, не разрушать специфику их хозяйственного и общественного бытия. Для нее на первом месте стояли политические цели, а не задачи колониального ограбления и насильственной ассимиляции» . Все сказанное в равной мере относится и к остальным народам Северного Кавказа. В борьбе с Турцией, Ираном и Крымом Россия нуждалась в военной помощи или хотя бы в нейтралитете северокавказских горцев и потому до последней трети ХVIII в. стремилась придерживаться осторожной политики в регионе. В то же время кавказская администрация не всегда считалась с тем, как понимает горская сторона подписанный с нею договор о подданстве и тогда взаимоотношения сторон осложнялись, возникала конфликтная ситуация, натянутость в отношениях с горскими правителями, порой доходившая до разрыва .
И все же российско-северокавказские соглашения о подданстве горцев, при всей их непрочности, подготавливали постепенно политическую почву для будущего установления власти России на Кавказе, укрепляли здесь ее позиции. Эти соглашения – особенность кавказской политики России. В отличие от горских владельцев, с ХVI в. наладивших относительно регулярный дипломатический обмен с Москвой и Петербургом, посылавших в русскую столицу свои посольства, которые в ХVI-первой половине ХVIII в. принимались на самом высоком уровне, ни одно посольство афро-азиатских народов не посетило западноевропейскую столицу с ходатайством о принятии их в подданство. Горские же посольства в российской столице дипломатическим путем разрешали немало своих проблем и находили здесь зачастую понимание вплоть до середины ХVIII в.
Таким образом, во второй половине ХVI – ХVII в. идет поиск и испытание путей, форм и методов политики России на Кавказе. Наиболее успешными и преобладающими в этот период оказались мирные, политико-экономические методы. В целом же результатом российской политики в регионе к концу ХVII века было то, что царизм закрепился в нижнем течении реки Терека, помешал полному осуществлению захватнических планов Турции и Ирана на Северном Кавказе.
Второй этап кавказской политики России – качественно новая страница в истории самой страны. В целом ХVIII век занимает важнейшее место в истории внешней политики России. Это время крупных ее успехов, роста международного значения России. Начало века совпало с началом царствования Петра 1- великого реформатора, поставившего своей целью превращение страны в сильную державу. Активная деятельность на южных окраинах российского государства, укрепление позиций на Северном Кавказе стали важной составной частью выполнения этой задачи. Петр был первым из московских царей, кто по-настоящему и по достоинству оценил не только стратегическое, но и экономическое значение Кавказа в деле создания российской империи. И именно с Петра 1 Россия в борьбе за Северный Кавказ стала решительно ввязываться в крупные военные конфликты с Турцией, Ираном и горцами, чего она опасалась делать в предыдущий период. Активизации кавказской политики России в ХVIII в. способствовал не только рост ее военного и экономического могущества, но и то, что с конца ХVII в. Османская империя и Сефевидский Иран вступили в длительную полосу экономического и политического кризиса, ослабла их военная мощь.
Россия, прочно занятая Северной войной с начала ХVIII в., активно занимается и кавказскими делами. С целью детального ознакомления с военно-политической обстановкой на Северном Кавказе в 1711 г. Петр 1 направил сюда князя Бековича-Черкасского, главного советника по кавказским делам. В 1715 году на Кавказ и в Иран для сбора военно-политической информации был направлен ближайший сподвижник царя Артемий Волынский. Изучив обстановку в крае, последний приходит к выводу, что России следует незамедлительно воспользоваться ослаблением Ирана и военным путем установить свое господство на Северном Кавказе. Во взаимоотношениях с горскими владельцами он «указывал на оружие как на единственное средство держать их в страхе и подчинении русским интересам» . В своих донесениях он неоднократно убеждал царя в «необходимости действовать … на Кавказе вооруженною рукою, а не политикою» . Таким образом, ближайшие советники Петра 1, а затем и сам он приходят к выводу, что в покорении Северного Кавказа военные методы являются в данных условиях наиболее действенными.
Готовясь к активным действиям на Северном Кавказе, Петр 1 решил продемонстрировать военную силу и решимость России любой ценой утвердиться в этом регионе. Первыми в крае жестокость царских карательных экспедиций испытали на себе чеченцы. По личному указу царя в 1718 г. отряды донских казаков предприняли экспедицию в Чечню и огнем и мечом прошлись по селениям на Сунже и Аргуне. Через три года, в 1721 г., состоялись еще два похода российских войск в Чечню: в июле под командованием бригадира Ветерани и в августе – под начальством поручика Н. Кудрявцева. Были уничтожены целый ряд чеченских аулов, горцы понесли большие потери в людях. В 1722 г. состоялась вторая экспедиция донских казаков против сунженских и аргунских чеченцев . До этого времени народы Северного Кавказа не подвергались еще таким опустошительным карательным походам царских войск. Тем более, что разоренные в 1718-1722 гг. чеченские селения не находились в договорных отношениях с Россией и поэтому эти походы нельзя рассматривать как наказание за их нарушение даже формально.
В то же время, усиливая в кавказской политике России использование военных методов, Петр 1 не отказывался полностью и от политических средств. Еще в мае 1714 г. в именном указе Сенату он предписал своим советникам продумать вопрос о том, «каким образом лучше при нашей стороне удержать владетелей Северного Кавказа» . Выполнение этой задачи было поручено Артемию Волынскому, назначенному Астраханским губернатором. По указанию царя он в 1719-1721 гг. вел переговоры с горскими владельцами, результатом которых явилось подписание большинством дагестанских владельцев соглашений об их вступлении в подданство России . А. Волынский «склонил на нашу сторону кабардинцев, брагунцев, тарковцев, каракайтахцев и только отемышский и эндерийский владетели упорствовали в своей верности Персии» .
Кавказский или Персидский поход Петра 1 (1722 г.) по своей масштабности (более 100 тыс. войск) значительно превосходил все предыдущие военные экспедиции России на Кавказ. По мнению В. А. Потто, этот поход был «гениально задуман, был прекрасно подготовлен, и в этом отношении резко отличался от наших прежних войн, носивших скорее характер военных авантюр» . Попытки нескольких дагестанских феодалов оказать сопротивление (у Эндери, Утамыша, кайтагских аулов) были жестоко подавлены российскими солдатами и по приказу Петра 1 было начато строительство крепости Святого Креста и ряда других укрепленных пунктов, что закрепить российское господство на Северо-Восточном Кавказе «всерьез и надолго».
Кавказский поход Петра 1 принес России серьезные успехи в овладении Кавказом. В результате Россия подчинила значительную часть Дагестана и закрепилась на каспийском побережье; не менее важным был факт фиксации в международном акте – русско-турецком (Стамбульском) договоре 1724 г.-приобретения и утверждения российского влияния на Северо-Восточном Кавказе. С Персидского похода Петра 1 и последовавших за ним русско-иранских и русско-турецких дипломатических актов кавказский вопрос стал важнейшей составной частью международных отношений вплоть до завершения процесса полного присоединения Кавказа к России.
Занятость Ирана в ХVIII в. внутриполитическими проблемами (постоянные смены династий: Сефевиды, афганцы, Афшары, Зенды, Каджары, междуусобная борьба феодалов), стремление России использовать Иран в качестве противовеса Турции привели к тому, что в ХVIII в. войны за Кавказ шли в основном между Россией и Турцией. Война 1735-1739 гг. закончилась поражением Турции и показала, что после петровских реформ российская регулярная армия по всем параметрам превосходила турецкую, что и предопределит исход всех последующих русско-турецких военных конфликтов.
Огромную роль в установлении и закреплении российского господства на Северном Кавказе сыграла переселенческая политика царизма – военно-казачья и крестьянская колонизация горских земель. «Поселения или колонизация всегда и везде признавались самой действительной мерой для укрепления власти во вновь присоединяемых странах, – писал В. Романовский. – В этом никогда не сомневались и на Кавказе. Первые постоянные сношения России с Кавказским краем начались устройством Терского городка и поселением в нем стрельцов и казаков, т.е. колонизациею; к той же мере обращались на Кавказе и потом по мере надобности и возможности» . Под колонизацию у горцев отнимались наиболее плодородные, географически удобно расположенные земли, на которых создавались военные поселения, казачьи станицы, военные сооружения, дороги. Особенно активно и в массовом порядке горские земли раздавались также царским вельможам и офицерам с конца ХVIII в. и до середины ХIХ в. Особое значение придавалось колонизации кавказских земель представителями христианской религии – русских, армян и грузин. В 1724 г. Сенат направил специальное предписание кавказской администрации, обязыващее ее селить «всех желающих» армян и грузин вблизи русских укрепленных пунктов, отводить им землю и давать на первое время «пропитание, денег и хлеба» . Приток переселенцев на Северный Кавказ, в том числе армян и грузин из Закавказья, усиливался по мере укрепления российских позиций в регионе. Уже во второй половине ХVIII в. грузины и армяне составили 70-90 % городского населения Кизляра. Наметившаяся при Петре 1, как одно из важнейших направлений (методов) кавказской политики России, колонизация горских земель стала быстро развиваться после основания в 1735 г. крепости Кизляр. Тем не менее, характер государственной политики колонизация северокавказских земель приняла с последней трети ХVIII в. В 1777 г. генерал-губернатор Кавказа П. С. Потемкин представил Екатерине 11 рапорт с изложением плана колонизации и экономического освоения территории Северного Кавказа. Он предлагал создать линию военных поселений и крепостей от Азова до Моздока. Императрица полностью одобрила план Потемкина и «высочайше повелела» «исподволь заводить в близости подгорных народов, России подданные города для обуздания своевольных и для надежнейшего охранения внутреннего порядка; и стараться приводить в ближайшее знакомство и теснейшую связь с прочими подданными российскими, отдаляя от них горцев всякие притеснения» . Официальные документы того времени продолжают обосновывать необходимость и целесообразность широкой колонизации горских земель: «Единственно надежным средством для прочного утверждения нашего владычества на Кавказе есть занятие горного и предгорного пространства нашим вооруженным казачьим населением»,- указывается в них . Уже с 1784 г. на Северный Кавказ начали переселять целые деревни из Центральной России: деревни кн. А. Вяземского, кн. А. А. Безбородко, графа А. Р. Воронцова, графа И. Г. Чернышева и других. В течение 1784-1788 гг. было создано 36 поселений из казенных крестьян и отставных солдат . В первой трети ХIХ в. горячим сторонником масштабной колонизации всех равнинных земель Северного Кавказа и вытеснения местных жителей в горы был А. А. Вельяминов, считавший это важнейшим средством упрочения российской власти в крае. Эту идею он отстаивал в многочисленных донесениях в Петербург и в меру сил старался претворить ее в жизнь .
Поражение Османской империи в войне 1735-1739 гг., занятость Ирана внутренними проблемами и укрепление российских позиций в крае утвердили царское правительство в мнении, что его стратегические планы здесь могут быть вернее и быстрее реализованы преимущественно военными методами. В 1764 г. Петербург направил командующему русскими войсками на Северном Кавказе генералу Медему инструкцию, в которой диктовалась российская тактика в крае: «Так как народы сии, одинаково склонны к хищениям, коварству и непостоянству, то нужно привести их в страх сильными поражениями, и вы должны простирать действия свои сколь возможно далее…, дабы далее разнести страх русского оружия, и высокомерных варваров паки принудить иметь к нашей стороне почтение» .
Новый курс Петербурга в отношении горцев – «принудить иметь» «почтение» встретил полное понимание и поддержку кавказской администрации. Кизлярский комендант генерал Н. А. Потапов направил в Коллегию иностранных дел рапорт со своим видением средств для покорения горцев. В нем он, кроме применения военной силы, предлагал горцев «оголодить». «Отогнать их скотские и конские табуны здешней и донской стороны легкими войсками и калмыками, отдавая добычу в награждение употребленным войскам. Весною же истребить их хлеб, после коего оне останутся голодны и негодны будут ко всем предприятиям…» . Эти предложения Н. А. Потапова будут широко использованы А. П. Ермоловым в его деятельности в крае.
Накануне и в ходе русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Северный Кавказ стал ареной острой дипломатической (военные действия шли своим чередом) борьбы турецко-крымских и российских представителей по перетягиванию горцев на свою строну. Турецкий султан и крымский хан призывали горцев поднять восстание против России и присоединиться к их войскам. В условиях нарастающихся репрессивных действий России в крае горцы могли попытаться использовать в своих интересах российско-турецкие противоречия. Это осознали и в Петербурге. Чтобы нейтрализовать турецкую пропаганду и удержать горцев от антироссийских выступлений, необходимо было несколько смягчить российскую политику в крае, сделать ее более гибкой. В марте 1769 г. Коллегия иностранных дел направила Кизлярскому коменданту два указа, в которых кавказской администрации строго предписывалось применять осторожность и гибкость в отношениях с горскими феодалами, не прибегать к силе . Эти рескрипты российского правительства свидетельствовали о временном отказе от жесткой линии в пользу большей гибкости и терпимости в отношениях с горскими народами. Однако после победы в русско-турецкой войне, приведшей к значительному укреплению российских позиций в крае (что было отражено в Кючук-Кайнарджийском договоре) Петербург решает вновь вернуться к силовым методам покорения северокавказских горцев. Россия «стала проводить более активную и более независимую политику по отношению к кавказским политическим образованиям. Если даже интересы местных политических образований не совпадали с интересами России, то это уже не имело для нее решающего значения» .
Русско-турецкая война 1768-1774 гг. продемонстрировала возросшую военную мощь России не только Турции, но и горцам. Опираясь на этот фактор, уже мало оглядываясь на возможную негативную реакцию Порты и полагая, что можно уже особо не принимать в расчет настроения горских владельцев, царизм в последней трети ХVIII в. приступает к более решительным, чем раньше, мерам по практическому утверждению своего господства на Северном Кавказе.
Таким образом, активизация кавказской политики России к началу ХIХ в. не была порождением одномоментным; она нарастала в течение всего ХVIII в., по мере укрепления позиций царизма в крае и вытеснения отсюда (по итогам войн) Османской империи и Ирана. Причем решительных, энергичных действий по покорению горцев требовала от Петербурга и кавказская администрация. Об этом свидетельствует «Руководство к успешному предприятию против чеченцев», составленное в 1797 г. генерал-майором Мейером, в котором утверждалось, что российское господство в регионе «иначе нельзя достигнуть, как или выводом знатной части чеченцев на правый берег Терека, или переселением в Сибирь, или совершенным истреблением оных, дабы образцовою таковою, но справедливою местию устрашить и все прочие народы» . А. П. Ермолов в точности учтет эти рекомендации генерала Мейера.
ПРИЧИНЫ АКТИВИЗАЦИИ КАВКАЗСКОЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ В НАЧАЛЕ ХIХ ВЕКА. ПРИСОЕДИНЕНИЕ ГРУЗИИ К РОССИИ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ В ОПРЕДЕЛЕНИИ ДАЛЬНЕЙШЕГО КУРСА ПЕТЕРБУРГА НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ.
К началу ХIХ в. определились два ведущих направления во внешней политике России – «восточное»- борьба за укрепление своих позиций на Кавказе, на Черном море и на Балканах, и «западное», европейское – участие России в коалиционных войнах против наполеоновской Франции . По мнению Н. С. Киняпиной, в первые два десятилетия ХIХ в. «восточное» направление внешней политики России занимало подчиненное положение. Однако в отдельные моменты решение проблем «восточной политики» приобретало первостепенное значение. Так было в начале ХIХ в., когда решался вопрос о присоединении Грузии, Закавказья и переходе к активным действиям по установлению российского господства в Кабарде, Дагестане и Чечне. Эта ведущая роль «восточного» направления во внешней политике России особенно проявилась в период наместничества на Кавказе П. Д. Цицианова (1802-1806 гг.) и в целом до начала войны в Европе с наполеоновской Францией.
В основе активизации кавказской (именно кавказской, поскольку северокавказская и закавказская деятельность царского правительства были звеньями одной цепи) политики России лежали причины экономические, военно-стратегические и геополитические.
Крестьянские волнения в России в последней трети ХVIII в., особенно восстание Е. Пугачева, показали правящему дворянско-помещичьему классу, что рост его прибылей невозможен путем дальнейшего усиления феодального гнета, поскольку это может привести к новому мощному социальному взрыву. Проблему растущей аграрной перенаселенности и тесноты в русских деревнях центральных губерний России можно было решить за счет расширения государства вширь, освоения новых земель. Наиболее привлекательными в этом плане казались плодородные земли на южных окраинах России – на Кавказе, где решение этой задачи не виделось особенно трудным после поражения Турции в русско-турецких войнах второй половины ХVIII в. Северокавказские горцы в военном плане царизму не казались серьезной помехой в осуществлении его «восточных» планов.
В последней трети ХVIII в. происходят серьезные сдвиги в развитии промышленности и торговли России. Товарно-денежные отношения охватывают практически все отрасли российского хозяйства, что подтачивает, разлагает феодальную систему и создает условия для перерастания крепостнической мануфактуры в капиталистическую. Развивающаяся российская промышленность и торговля остро нуждаются в новых рынках сбыта и источниках сырья. В этом остро заинтересована и нарождающаяся буржуазия. «Превратить Кавказ в сырьевую базу для русской промышленности и рынок сбыта ее продукции – к этому и сводилась экономическая политика царизма в этом крае, – писал А. В. Фадеев. – Колониальный характер такой политики не подлежит сомнению. Но всякая колониальная политика порождает стремление к территориальной экспансии» .
Важным фактором, влиявшим на активизацию кавказской политики царизма, являлось создание необходимых условий для развития внешней торговли. В этом было заинтересовано не только российское купечество, зарождающаяся буржуазия, но и государственная казна. Актуальность задачи расширения внешних рынков и развития русской торговли в районах Каспийского и Черного морей повышалась по мере развития в России капиталистических отношений. Именно эта возросшая заинтересованность России в свободном выходе к южным морям, развитии внешней торговли и овладении стратегическими базами и являлось главной причиной усиления политической, военной активности России на Кавказе в конце ХVIII – начале ХIХ века . И. К. Ениколопов считал, что вся многолетняя политика России рассматривала Кавказ лишь как «ближайший из Азии в Европу путь» и ставила конечной целью получение доступа к Индии через Иран . «…Если бы открылись токмо возможности к торговле, – писала Екатерина 11 графу В. Зубову перед его походом на Кавказ и в Иран в 1796 г., – то не токмо потекли бы собственные богатства персов, но … вскоре бы открылись беспредельные связи торговли меж сими обширными, людными областями» .
От проникновения на восточные рынки в определенной степени зависело дальнейшее развитие российской внешней торговли и промышленности, так как товары из России с трудом могли конкурировать в Европе с изделиями из Франции и особенно из Англии . Кавказ и Передняя Азия могли потенциально стать необъятным рынком сбыта для российских товаров. Это была одна из причин, почему Россия вступила в борьбу за овладение Кавказом, за господство на Черном и Каспийском морях, за право свободного выхода через проливы на просторы Средиземного моря, за свободный доступ русских купцов к рынкам Азии . В силу исторически сложившихся обстоятельств Россия приступила к экономическому освоению Северного Кавказа лишь со второй половины ХIХ века, после окончания Кавказской войны. Но природные богатства региона, особенно полезные ископаемые: рудные материалы, нефть, селитра и т.д., а также возможности развития здесь шелководства, хлопководства и виноделия привлекали Россию еще со времен Петра 1. Свои соображения относительно эксплуатации природных богатств Северного Кавказа в 1777 г. излагал и весьма влиятельный сановник Екатерины 11 Г. А. Потемкин . Министр финансов при Александре 1 Канкрин считал, что Кавказ должен был «приносить государству весьма важные выгоды произведениями южных климатов», особенно в произведении риса, хлопка, масличных культур и шелководства . Таким образом, планы освоения и эксплуатации природных ресурсов Кавказа, особенно превращение его в источник сырья для российской промышленности, играли важную роль в кавказской политике царизма конца ХVIII – начала ХIХ в. И все же экономический фактор имел второстепенное значение в этой политике. На первом месте стояли военно-стратегические, геополитические интересы, стремление России укрепить свои военно- политические позиции на Кавказе, не допустить превращения этого региона в антироссийский плацдарм . Царское правительство понимало, что Кавказ играл чрезвычайно важную роль в установлении стабильных границ на юге России, в проведении всей его восточной политики . «Россия боролась за Кавказ как за исключительно важную стратегическую позицию. В обстановке нарастающего международного соперничества значение этой позиции все возрастало. Она обеспечивала обладание Каспийским и Черным морями и юго-восточными территориями России. На этой позиции защищались жизненные интересы русского государства. Упорство борьбы за Кавказ свидетельствует о значении Кавказа для России» . Р. А. Фадеев считал, что с ХVI в. мысль о владычестве на Кавказе стала наследственной в русской истории . По его мнению, Кавказ имел для России чрезвычайно важное военно-стратегическое значение. «Для России Кавказский перешеек вместе и мост, переброшенный с русского берега в сердце азиятского материка и стена, которою заставлена средняя Азия от враждебного влияния и передовое укрепление, защищающее оба моря: Черное и Каспийское, – писал он. – Занятие этого края было первою государственною необходимостью», которое было вызвано «великими государственными потребностями» .
На активизацию кавказской политики России в начале ХIХ в. повлиял и рост реваншистских тенденций в политике Турции и Ирана. Порта в конце ХVIII- нач. ХIХ в. находилась в состоянии глубочайшего социально-экономического и политического кризиса . Падению престижа султанской и в целом государственной власти способствовали и поражение Турции в войнах с Россией во второй половине ХVIII в. Правящие круги страны надеялись укрепить государственную власть в результате захвата кавказских территорий и возвращения Крыма. Решительным сторонником войны с Россией был и султан Селим 111 (1789-1807 гг.). Вступив на престол, он сразу же заявил: «Денно и нощно я обращаю к богу свое желание и мольбу о том, чтобы меч не был вложен в ножны до тех пор, пока мы не отомсти врагу (имелась в виду Россия. – Г.Ш.). …Быть побежденным – означает быть в Османской империи осужденным падишахом» .
Иран из-за феодальной смуты в стране во второй половине ХVIII в. и крайнего ослабления потерял свое влияние на Кавказе. Однако в конце века в междуусобной борьбе иранских феодалов победил Ага-Мохаммед, основатель династии Каджаров. Своей главной внешнеполитической задачей Каджары ставили установление иранской власти над всем Закавказьем и частью Северного Кавказа. Первым шагом в этом направлении был поход Ага-Мохаммеда в апреле 1795 г. на Кавказ с целью подчинить Ирану все Закавказье и Дагестан, владетели которых давно уже стали фактически независимыми от Тегерана. Только решительное вмешательство России помешало тогда полному осуществлению этих планов Ирана. А. З. Иониссиани был отчасти прав, когда писал, что «Кавказская война была войной против агрессивных Ирана и Турции, с кичливой настойчивостью пытавшихся захватить весь Кавказ и поработить его» . К концу ХVIII – началу ХIХ в. обстановка осложнилась еще и тем, что Кавказом к этому времени заинтересовались еще Англия и Франция, активно приступившие с середины ХVIII столетия к колониальному разделу Азии и Африки. А. В. Фадеев справедливо отмечал, что «завоевательная политика не являлась монополией русского царизма» .
Соперники России на Среднем Востоке – Иран, Турция, Англия и Франция – прекрасно осознавали стратегическую и экономическую значимость Кавказа. Колониальное соперничество между Англией и Францией, обострившееся в конце ХVIII в. (в период египетского похода Наполеона Бонапарта), распространилось вскоре и на Кавказ . Борьба этих держав за утверждение своего преимущественного влияния в Иране и в Турции в начале ХIХ в., была одновременно и борьбой за Кавказ. С помощью (и руками) Ирана и Турции англичане и французы стремились остановить процесс укрепления России на Кавказе и самим постепенно закрепиться в этом регионе. Англия пыталась создать обширную колониальную империю на Ближнем Востоке (о чем наглядно свидетельствовало и ее яростное противодействие восточным планам Наполеона), перехватить все пути в Индию и тем самым обеспечить здесь свое безраздельное господство. Поэтому Иран, Турция и Закавказье приобретали для Англии важное значение как форпосты для борьбы против распространения экономического и политического влияния Франции и России в Передней Азии. Англия и Франция понимали, что, установив свое господство на Кавказе, Россия приобретает не только богатую и стратегически значимую территорию, но и плацдарм, откуда она может принимать активное участие в политическом соперничестве на Ближнем и Среднем Востоке . Даже в моменты самого острого противостояния в Иране и Турции Англия и Франция были солидарны и едины в одном – в антироссийской политике на Среднем Востоке, в нежелании пускать Россию на Кавказ. «Исторические факты со всей несомненностью свидетельствуют, что антирусская политика на Востоке проводилась Англией и Францией неуклонно и последовательно, независимо от их отношений в Европе» . Даже подписание русско-английских и русско-французских союзнических договоров практически не влияли на соперничество этих трех держав на Среднем Востоке.
И в начале ХIХ в.. и позже царское правительство в формировании своей кавказской политики понимало и пыталось учитывать заинтересованность западноевропейских держав, особенно Англии, в кавказских делах. «России нечего опасаться за свои владения, – считал Александр 1, – пока соседями с той стороны остаются слабые народы, как персияне и турки. Но притаись где-нибудь англичане, доставь горцам артиллерию, научи их военному искусству и тогда нам будет надо укрепляться уже на Дону. Англичане стерегут нас, не спуская глаз» .
Таким образом, в начале ХIХ в. межгосударственная борьба за Кавказ еще более обостряется – к давним, «традиционным» соперникам в борьбе за этот регион добавляются европейские державы – Англия и Франция. Не готовые еще к тому (из-за занятости в решении территориальных проблем в других районах мира), чтобы непосредственно вступить в борьбу за Кавказ, Англия и Франция усиленно подталкивают Турцию и Иран к войнам против России (обещая им за это военно-политическую и финансовую помощь), пытаясь помешать утверждению российской власти в этом регионе. Эта нескрываемая и с каждым днем усиливающаяся заинтересованность западноевропейских держав в кавказских делах, втягивание Кавказа в орбиту их внешнеполитических интересов явились одной из важных причин активизации России в этом регионе. В начале ХIХ в. царское правительство решило любой ценой установить свое полное господство над Кавказом, так как считало недопустимым любое вмешательство соперничавших с ней держав в дела региона, который оно рассматривало как сферу своего влияния и намеревалось превратить в неотъемлемую часть России. Этапным шагом в реализации этой задачи явилось присоединение Восточной Грузии к России в 1801 г. В кавказоведческой литературе утвердилось мнение, что присоединение Грузии решило и судьбу народов Северного Кавказа. Можно добавить – и всего Закавказья. Но все это будет не совсем точно. Есть важный концептуально-методологический принцип, согласно которому Кавказ надо рассматривать как единый культурно-исторический и геополитический регион . Если исходить из этого принципа, то вырисовывается следующая картина: к началу ХIХ века царское правительство принимает принципиальное решение об установлении российского господства над всем Кавказом. Исторические обстоятельства сложились так, что осуществление этой программы началось с Восточной Грузии, а затем уже стали покорять Северный Кавказ и остальные районы Закавказья. «После Грузии должен был наступить черед и других регионов Закавказья. В правящих кругах России созрело недвусмыссленное мнение, что во «избежание будущих неудобств» российская держава должна установить свою границу с Персией на реке Аракс» . «Решительное покорение Кавказа и Закавказья началось с присоединения Грузии…», – отмечал А. И. Берже . Но присоединение Грузии к России было бы невозможным, если бы к концу ХVIII века значительно не укрепились бы позиции России на Северном Кавказе. Создание Кавказской линии, подписание соглашений о подданстве с Осетией, Ингушетией, равнинной Чечней, частью дагестанских владельцев, строительство крепости Владикавказ вплотную приблизили российские границы к Грузии. Это был тот «тыл», пусть еще и ненадежный, непрочный, но который позволял России приступить к присоединению Грузии. А последняя стала плацдармом, с которого российская власть стала распространяться по всему Закавказью.
Единоверная Грузия была наиболее последовательным союзником России в Закавказье. Подвергающаяся постоянным нападениям со стороны Ирана и Турции, а также разорительным набегам дагестанских феодалов (в конце ХVIII в. от таких набегов только Восточная Грузия ежегодно теряла от 200 до 300 семейств ) Грузия в последней трети ХVIII столетия настойчиво просила Россию о защите и покровительстве. В 1783 г. в Георгиевске было подписано русско-грузинское соглашение о протекторате России над Восточной Грузией. К сожалению, оно не спасло ее от страшного, разорительного похода Ага-_Мохаммеда Каджара в 1795 г. В 1799 г. царь Георгий Х11 направил в Петербург очередное посольство с ходатайством принять Грузию в российское подданство. Правда, условия, которыми Георгий Х11 оговаривал это подданство (16 «просительных пунктов»), больше напоминали форму протектората России над Грузией. Так, грузинский монарх просил, чтобы он и его наследники были оставлены на престоле «с титулом царей» .
Агрессивные замыслы Ирана и Турции, «вползание» на Средний Восток Англии и Франции привели к тому, что царское правительство решило перейти на Кавказе к более решительным действиям. Случай для этого был теперь крайне выгодный – грузинский царь сам просил принять его в российское подданство. Это был наиболее безболезненный вариант (с точки зрения возможной реакции Ирана и Турции) утверждения России в части Закавказья. 22 декабря 1800 г. Павел 1 подписал манифест (с удовлетворением всех условий Георгия Х11) о присоединении Грузии к России. Однако, пока грузинские послы, везшие этот манифест, были еще в пути, 28 декабря 1800 г. скончался Георгий Х11, который, по планам Петербурга, сам должен был обнародовать этот документ в Грузии. В результате манифест сперва, 18 января 1801 г., был объявлен в Петербурге, а затем, в феврале того же года – в Грузии . В марте 1801 г. был убит российский император Павел 1. Поскольку конкретные детали присоединения Грузии к России еще не были определены, вопрос этот на время как бы «повис в воздухе». Новый российский царь – Александр 1, еще не определился окончательно в вопросе с Грузией, как и в кавказской политике в целом. Эти вопросы весной 1801 г. стали предметом серьезных разногласий в высших кругах государственной власти царской России.
В начале своего правления Александр 1 выступил как либеральный реформатор. К управлению государством были призваны близкие друзья императора, которые и составили «Негласный комитет» – своего рода совещательный орган, ставивший целью разработку плана преобразований в России, включая и новую внешнеполитическую концепцию. В состав этого комитета вошли люди незаурядные и высокообразованные: П. Р. Строганов, воспитанный во Франции, В. П. Кочубей, получивший образование в Англии, князь Адам Чарторыйский – «человек выдающегося ума и дарований, тонкий политик» , Н. Н. Новосильцев и др. Члены «Негласного комитета» были против присоединения Грузии к России, против активизации кавказского и всего восточного направления российской внешней политики, считая, что это вызовет невыгодные для страны международные осложнения. По их мнению, на данном этапе Россия должна была все свое внимание во внешней политике направить на европейские дела . Эти друзья молодого императора относились «отрицательно к замыслам в Передней Азии; ссылаясь на политическую экономию, они говорят, что такие страны, как Россия, не богатеют от заморских спекуляций; персидские походы напоминают им не о добытых лаврах, а о массе жертв, походами этими поглощенных; ссылаясь на общие политические принципы императора Александра , они указывают, что присоединение Грузии свидетельствует о таком течении, которое не вяжется с задачами культурного обновления России» .
Государственный совет Российской империи в котором видную роль играли титулованные крупнопоместные вельможи екатерининской эпохи – П. А. и В. А. Зубовы, Г. Голицын, П. Лопухин и др., еще при жизни Павла 1, на своем заседании 17 декабря 1800 г. высказался за присоединение Грузии к России, исходя из того, что это необходимо не только для спасения единоверной страны, но и для обеспечения «безопасности» «собственных пределов российских» от Турции и Ирана, а также для «обуздания» «соседственных горских народов» . Как видим, здесь речь шла не только о судьбе собственно Грузии, но и о кавказской политике России в целом, в том числе и о дальнейшем отношении к северокавказским горцам. Видя такое расхождение мнений относительно кавказской политики России в высших кругах государственной власти, Александр 1 продолжает колебаться. Он вновь передает решение вопроса о присоединении Грузии в Государственный совет. О серьезности разногласий по данному вопросу в российских верхах и о той значимости, которую ему придавалось царизмом, говорит тот факт, что Государственный совет дважды – 10 и 15 апреля – собирался на его обсуждение. На заседании 15 апреля снова было принято решение о необходимости установления российского подданства над Грузией. Анализ протокола заседания Совета еще раз показывает, что здесь речь шла не только о Грузии, но и о дальнейшей политике по отношению к северокавказским горцам, об обеспечении безопасности южных границ России. «Для самой России вредно покидать Грузию. Оставленное своему жребию, земля сия сделается необходимо жертвою соседей своих и христианское в той стране владение истребится. Сие одно уже угрожает границам российским пагубнейшими следствиями. …Линия же Кавказская укреплениями своими недостаточна на удержание покушений, кои рано или поздно горцы, скопившись, учинят на пределы российские, чего теперь не дерзают, не имея возможности соединиться и оставляя всегда Грузию у себя в тылу» . Государственный совет не исключал, что Грузия, в случае отказа России принять ее под свое подданство, может быть вынуждена уйти под покровительство Турции. Это может иметь для России весьма пагубные последствия, так как Порта по религиозному признаку может объединить всех горцев против русских. И тогда «какими средствами оградить пространство восьми сот верст, – подчеркивается в протоколе Совета, – где с российской стороны представляется неприятелю свободный вход в места ровные, ничем не пресекаемые, с неприятельской же – при первом шаге встречаются неприступные горы» . Немаловажным Совет считал и то, что с присоединением Грузии «обеспечивается полное удобство к обузданию своевольства горских народов» . Исходя из всего этого, Совет пришел к выводу, что «удержание Грузии под владением российским сколько для самой той земли, столько и для пользы империи необходимо» .
Однако и это решение Государственного совета не заставило Александра 1 занять окончательную позицию по отношению к Грузии. По-прежнему против ее присоединения продолжали выступать члены «Негласного комитета». В этих условиях Александр 1 посылает в Грузию с инспекционной целью командующего российской армией на Кавказе генерала Кнорринга. Летом 1801 г. царь получает ряд донесений: графа Мусина-Пушкина, Кнорринга и записку В. А. Зубова с доводами в пользу присоединения Грузии . Решающее значение для Александра 1 и Государственного совета по грузинскому вопросу имели донесения Мусина-Пушкина .
Граф Мусин-Пушкин был направлен в Грузию Павлом 1 для экономической разведки края. Изучив ситуацию в Грузии и на Кавказе в целом, он направил специальные доклады сперва Павлу 1, а затем – 11 июля 1801 г.- и Александру, в которых он обосновывал необходимость и выгодность присоединения Грузии к России . Он излагал следующие соображения: «1) Присоединится земля, изобильная металлами, жатвами и скотоводством. 2) Обеспечится Кавказская линия обузданием горских народов. 3) Откроется обширное поле к торговле персидской и индийской. 4) В случае разрыва с Портою Россия могла бы со стороны Анатолии сделаться страшною как Турции, так и для Персии» .
Окончательное решение о присоединении Восточной Грузии или Картли-Кахетинского царства, было принято на «шумном» заседании Государственного совета от 8 августа 1801 г. Члены «Негласного комитета», в особенности граф Воронцов, граф Кочубей и князь Чарторыйский снова решительно выступили против принятия Грузии в российское подданство, считая, что это противоречит российским интересам . «Не надо ни на минуту сомневаться: заседание это имело огромное историческое значение не потому только, что здесь окончательно решена судьба Грузии: но еще больше потому, что здесь столкнулись два мировоззрения, две политические концепции,- писал З. Авалов.- Какая из этих концепций восторжествует в данный момент в России – от этого зависело многое в грядущих судьбах Азии и Европы.
Против империализма екатерининских орлов, не щадивших ни денег, ни людей для достижения порой необходимых, порой только величественных политических замыслов, здесь выступает столь характерная для первого десятилетия царствования императора Александра культурно-гражданственное направление» . Тем не менее, большинство Государственного Совета и на этот раз выступило за присоединение Грузии. Александр 1 поддержал это решение и 12 сентября 1801 г. подписал манифест об установлении российского подданства над этой страной. Колебания Петербургского двора кончились и Россия переходила в решительное наступление на Кавказе.
Таким образом, определение основ кавказской политики России в начале ХIХ в. стало важной составной частью выработки общей внешнеполитической концепции страны, «борьбы между сторонниками и противниками реформ», которая «шла в самой верховной власти, порой принимая острый характер» . Позиция большинства Государственного совета в кавказско-грузинском вопросе свидетельствовала о том, что самодержавие во имя спасения крепостнических порядков в России, сохранения существующего строя без изменений (т.е. реформ), готово было пойти на приобретение новых территорий, расширение феодализма вширь, несмотря на возможные издержки этой политики.
На определении дальнейших взаимоотношений с народами Северного Кавказа, северокавказской политики в целом сказалось и то, как петербургским двором был решен вопрос о форме установления российской власти в Грузии.
С ХVI века Грузия обращалась к России с просьбами о принятии под покровительство – но с сохранением грузинской царской власти, внутреннего самоуправления, т.е. в форме союзнических отношений, на правах автономного государства. Об этом же просил в 1799 г. и Георгий Х11 в своих «просительных пунктах». Однако в Петербурге посчитали, что идея и практика союзнических отношений России с кавказскими владениями себя исчерпали и Государственный совет 15 апреля 1801 г. постановил: «Покровительство же, какое доселе Россия давала Грузии, имеет взаимных неудобств столько, что между совершенным оставлением последней и принятием ее в подданство первой нет середины» . В апреле 1802 г. царствовавшая в Грузии династия Багратидов была лишена всех прав на престол, а Картли и Кахетия объединены в Грузинскую губернию с введением здесь российских административных порядков. «Соотношение сил и административной традиции России не благоприятствовали протекторатам над грузинскими владениями, – писал З. Аваков. – Роль сюзерена никогда не нравилась России, и все феодальное, «иррегулярное» отнюдь не прельщало тех, кто прошел школу Руси Московской и Петра Великого» .
Дело, конечно, было не только и не столько в исторических традициях России. С конца ХVIII в., в новой военно-политической ситуации на Кавказе, когда военное превосходство России над ее традиционными соперниками в крае – Ираном и Турцией – стало очевидным, царизм больше не нуждался в союзнических отношениях с кавказскими политическими образованиями и владельцами. Царизм взял курс на установление здесь прямого российского подданства, с полным лишением их политической самостоятельности и установлением соответствующих административных порядков.
С присоединением Грузии к России Дагестан, Кабарда и Чечня оказались зажатыми в «клещи» – с севера – Кавказская линия, с юга – Закавказье. Северный Кавказ, и особенно эти три его региона становились «внутренними» территориями России и она не собиралась терпеть здесь какого-либо непокорства горцев, так как это угрожало уже ее власти и господству в Закавказье. Установление полного российского господства в северокавказском регионе становилось неизбежностью и осуществление этой задачи было лишь вопросом времени.
АЛЕКСАНДР 1 И КАВКАЗСКАЯ ПОЛИТИКИ РОССИИ.
В начале ХIХ в. Россия (как и остальные европейские державы в странах Востока), исходя из своих имперских интересов, интересов дворянско-помещичьего класса и нарождающейся буржуазии, приступает к активной колониальной политике на Кавказе. В правящих кругах России не было единства относительно темпов и методов ее проведения. Решающее слово при этом всегда оставалось за императором Александром 1. Следовательно, многое в политике России на Северном Кавказе в первой четверти ХIХ в. зависело от видения этой политики царем, его личных качеств. Ведь, несмотря на огромные полномочия, предоставленные Александром 1 кавказским наместникам (особенно – пользовавшимся его личными симпатиями и безусловным доверием П. Д. Цицианову и А. П. Ермолову), наиболее серьезные шаги на Северном Кавказе они предпринимали только с разрешения и одобрения императора.
В начале ХIХ в. в России внутри самих правящих кругов началась острая политическая борьба. Главная проблема, стоящая в ее центре: станет ли Россия на путь глубоких политических и социально-экономических преобразований. Это было время, когда вообще всем европейским монархам, под воздействием Французской революции приходилось считаться с ростом прогрессивных сил, проводить гибкую политику либеральных обещаний, отдельных уступок и даже преобразований. Не был исключением и Александр 1, вступивший на престол при весьма «деликатной», своеобразной ситуации (после убийства его отца Павла 1) и обладавший весьма незаурядными личными качествами. Создание «Негласного комитета» и приближение его членов к управлению государством и было данью Александра 1 этому «реформаторскому поветрию» начала ХIХ в. при европейских дворах.
Человек острого ума, обладатель изысканных манер, Александр 1 отличался исключительной способностью располагать к себе людей различных взглядов и убеждений, умело пользовался людскими слабостями. Наполеон писал о нем: «Александр умен, приятен, образован, но ему нельзя доверять: это – истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый». Современники отмечали у Александра 1 упрямство, подозрительность, большое самолюбие и стремление «искать популярности по любому поводу», а историки видели в нем «странное смешение философских поветрий ХVIII в. с принципами прирожденного самовластия», либерализма и деспотизма . Этим «византийством», стремлением создать у окружающих мнение о себе как о либеральном, гуманном монархе и объясняют некоторые современные историки указания Александра 1 кавказским наместникам о необходимости «кроткого и справедливого» отношения к горцам, в то время как на деле на Северном Кавказе проводилась совсем обратная политика – политика жестоких репрессий, карательных экспедиций в горы, массовых конфискаций земель у горцев и т.д. В какой-то степени Александру 1 удалось создать у своих современников и историков ХIХ в. мнение о себе как о реформаторе и гуманном правителе. А. И. Берже писал, что он был человеком «крайне либеральных тенденций» и питал «глубокое отвращение» «ко всякому насилию» . «Великодушие» императора, «верность» его «своим гуманным взглядам» при покорении Кавказа отмечал Г. Н. Казбек . По мнению Е. П. Ковалевского, Александр 1 был противником любого вида насилия, всяких войн, стремился решать внешнеполитические проблемы политическими средствами .
Близкий друг Александра 1, член «Негласного комитета» и министр иностранных дел России в 1803-1806 гг. А. Чарторыйский в своих воспоминаниях отмечал, что император с «одинаковым отвращением смотрел и на кровавые войны Екатерины, и на деспотические безрассудства Павла и, достигнув трона, оставил в стороне… все те идеи захвата, которые составляли душу старой русской политики. …Александр обратил все свои заботы на внутреннее улучшение и серьезно думал осчастливить… как русских, так и инородцев» . Но, как известно, никаких серьезных реформ Александр 1 не провел и народ свой не «осчастливил». Тут интересно мнение великого князя Николая Михайловича, который считал, что «ни одна из произведенных в то время реформ не исходила от него (Александра 1.- Г.Ш.) лично», «все они были не без труда внушаемы ему, причем его согласие добивалось нередко с большими усилиями. Император Александр 1 никогда не был реформатором и в первые годы своего царствования он был консерватор более всех окружавших его советников» . Эти особенности Александра 1 как человека и государственного деятеля сказывались и на восточной политике России. В кавказской политике император часто соглашался с совершенно противоположными мнениями своих подчиненных. Он придаст характер государственной политики идее С. Л. Лашкарева о создании федерации кавказских владений в 1801 г., горячо поддержит план П.Д.Цицианова о мирном, политическом «усмирении» Кабарды в 1804 г., программу А. П. Тормасова о сближении России с горцами с горцами путем развития торгово-экономических связей, постоянно будет требовать от своих кавказских наместников «кроткого», «справедливого», «благоразумного» отношения к горцам, но в то же время он полностью одобрит военные (фактически – карательные) походы российских войск в Кабарду, Чечню и Дагестан в первом десятилетии ХIХ в, план А. П. Ермолова о покорении горцев в 1818 г. и т.п. Даже А. Зиссерман вынужден был отметить эту противоречивость в кавказской политике Александра 1: «Покойный государь, хотя в 1814 г. и писал Ртищеву об искании дружбы и мирного соседства с горцами…, однако утвердил в 1818 г. все предположения Ермолова… и в особом указе повелел ему…утвердться на р. Сунже, поселять казаков и вообще покорять горские народы» . Точно так же противоречивы и отдельные указания Александра 1 о текущей политике на Северном Кавказе. В рескрипте Кноррингу от 15 января 1801 г. он требует, с одной стороны, «ласковостью и справедливыми поступками стараться приобретать доверенность и почтение соседственных народов», с другой – «наказать их репрезалью» в случае неповиновения . В декабре 1802 г. Александр 1 в предписании генералу И. И. Михельсону указывал, что те, кто привык «к хищничествам и делал из оного единственное свое упражнение, не иначе может быть воздержан и принужден жить в добром соседстве, как страхом наказанья за всякое их хищничество… В случае, если…соседственные народы обеспокоют границу нашу, немедленно сделать репрессаль им для наказания и преследования их…». В то же самое время Александр 1 требует «наистрожайше подтвердить всем командующим по границе отнюдь никакой несправедливости с соседственными народами не делать, а иметь с оными дружественное обращение» . Это последнее указание совместимо с предписанием П.Д. Цицианову в том же 1802 г., в котором Александр 1 выказывает полное понимание проблем горцев и причин их недовольства российскими властями: «Если свойственно горским народам покушаться на всякие хищничества, то, с другой стороны, по сведениям, довольно достоверным, нельзя оправдать, кажется, и поступков с ними разных чиновников или жителей наших, позволяющих себе нередко отгонять их скот и делать им и другие притеснения, отвлекавшие их от нас и истреблявшие всякую доверенность» .
Однако кавказские наместники и отдельные военачальники практически никогда не прислушивались к указаниям Александра 1 о «справедливом» отношении к горцам и творили в отношении них полнейший произвол, будучи убеждены в том, что император в конечном счете примет любое их объяснение, что на самом деле и происходило.
Александр 1, с одной стороны призывал к «ласковому обхождению» с горцами, а с другой – одобрял (за редким исключением) все военные действия своих кавказских наместников, какими бы жестокостями они не сопровождались в отношении местных жителей.
С 1803 г. Цицианов и весь период своей деятельности на Кавказе Ермолов сами будут определять планы своих действий (и военных, и мирных) на Северном Кавказе (все они одобрялись царем) и сами их осуществлять. В 1804 г. во время восстания в Кабарде, Алексанлр 1 предложит П. Д. Цицианову самому определить «способы, какие наидействительнее могли бы послужить к водворению там спокойствия, употребляя на то вооруженные действия или переговоры…» . Вряд ли император не понимал, какие способы –»вооруженные» или «переговоры» предпочтет избрать боевой генерал. Если из Петербурга поступали указания, не соответствовавшие образу мыслей и действий Цицианова и Ермолова, то они зачастую их попросту не выполняли. Наибольшие самостоятельность и своеволие в этом плане проявлял А. П. Ермолов. «Энергичная, вдумчивая, творческая натура Ермолова не позволяла ему оставаться в рамках предписаний Петербурга, зачастую путаных и некомпетентных, – пишет В. В. Дегоев. – Убедившись, едва ли не первым, в невозможности эффективного управления Кавказом по приказам из далекой столицы, он не ограничивался ролью послушного инструмента правительственной политики, а сам был ее «архитектором», избравшим главным «строительным» принципом прагматизм. …Высшей целью и высшей справедливостью для Ермолова были национальные интересы России, в данном случае – на Кавказе. Те, кто силой противодействовал этим интересам, становились его личными врагами, с которыми он обращался беспощадно» . Члены правительства Александра 1, кавказские наместники и военачальники были убеждены (получая его противоречивые указания о действиях с горцами), что «не было почти никакой возможности идти навстречу столь шатким и непостоянным желаниям» императора и «поддерживать их, так как это весьма угрожало бы делам. Они знали, что убеждение царя то «менялось», то «ослабевало», то «совершенно исчезало». «Последнее случалось тотчас же при появлении каких-либо непредвиденных затруднений…» .
Расхождения между либеральной фразеологией Александра 1 и реальными действиями его наместников на Кавказе, между указаниями самого императора относительно кавказской политики были столь заметными, что и историки дооктябрьского периода вынуждены были пытаться как-то это объяснить. В. Е. Романовский отмечал по этому поводу. Что либерализм и гуманные воззрения были хорошо известны, но его «великодушие и благие намерения» не претворялись в жизнь из-за недобросовестных исполнителей его воли – «главнокомандующих на Кавказе», которые «изменяли» его «предначертания» .
Следует отметить, что определенное, кажущееся расхождение в официальной политике Петербурга и практических действиях кавказской администрации вызывала недоумение и у некоторых советских историков. Так, по мнению М. М. Блиева, официальная политика царского правительства не всегда одобряла произвол и бесчинства своих чиновников над горцами. В начале ХIХ в. правительство придерживалось довольно умеренной политики, в то время как царская администрация на Кавказе чинила над местным населением полный произвол и бесчинства . Разумеется, дело было не в «добром царе» и «злых наместниках». Все обстояло значительно сложнее. Кавказкая политика была лишь одним из проявлений общего стиля правления молодого императора. Александр 1 был «лукавый, вкрадчивый, лицемерный и жестокий правитель» и противоречия «между либеральной фразой и реакционной практикой характеризовали не только личность, но и политическую систему нового императора» .
Многие действия Александра 1 в его кавказской политике отдают глубокой противоречивостью. Казалось, он искренне и горячо поддержал план П. Д. Цицианова в 1804 г. по мирному сближению между Кабардой и Россией, мобилизовав на его реализацию целый ряд министерств и быстро к нему остыл, как только тот же Цицианов посчитал его осуществление преждевременным. И так будет с каждой мирной инициативой в деле присоединения Северного Кавказа к России. Эти противоречия в кавказской политике (и вообще в государственной деятельности Александра 1), видимо, отчасти объяснялись его личными качествами, и в первую очередь, крайней непоследовательностью в образе мыслей и действий. Его близкие друзья именно так и объясняли эту противоречивость его действий. А. Чарторыйский в письме к Александру 1 в апреле 1806 г. отмечал: «Ваше величество не имели глубокого и определенного убеждения по тем вопросам, которыми занимался Ваш кабинет. Случалось, что, обсудив с нами основательно какой-либо вопрос, выяснив и установив принцип действий, Ваше величество спустя некоторое время вдруг начинали сомневаться, раскаиваться и жалеть о принятых решениях… Будучи беспрестанно вынуждены в каждом вопросе возвращаться назад и обсуждать его сызнова, как будто до тех пор о нем не было и речи…, мы никогда не могли быть уверены в твердости Ваших решений» . Граф П. А. Строганов отмечал в своих воспоминаниях, что у Александра 1 «мягкий и ленивый» характер и потому его можно «поработить, чтобы иметь необходимое на него влияние» . Именно это последнее личное качество императора и будет усиленно использовать А. П. Ермолов, добиваясь от него нужных себе решений.
В то же время не следует считать, что кавказскую политику правительства Александра 1 определяли кавказские наместники. Общие принципы, общие направления ее вырабатывались в Петербурге и различные проекты наместников о покорении Северного Кавказа получали здесь одобрение потому, что они не выходили из общего русла этих принципов. Александр 1 и его правительство утверждали в должности глав кавказской администрации лишь тех лиц, которые были способны осуществлять нужную им политику. В начале ХIХ в., в период относительной нормализации дел в Европе, Петербург решает активизировать деятельность по установлению своего господства на Кавказе и сюда в качестве наместника направляется решительный и бескомпромиссный князь П. Д. Цицианов. К 1806 г., к моменту его убийства, международная ситуация меняется, российские приоритеты во внешней политике перемещаются в Европу, все внимание направляется на борьбу с наполеоновской Францией и вплоть до ее полного разгрома, до 1816 г., кавказскими наместниками будут назначаться люди вроде Гудовича, Тормасова, Ртищева, не отличавшихся особой воинственностью в характере и действиях, цель которых – сохранить достигнутые позиции России на Кавказе. Когда же Россия к 1816 г. достигнет зенита своего военного могущества и ее европейский тыл будет обеспечен существованием «Священного союза», на первый план во внешней политике вновь выйдет Кавказ и сюда направят одного из самых известных, влиятельных, решительных и энергичных российских генералов – А. П. Ермолова.
Точно по такому же принципу Александр 1 подбирал и министров иностранных дел, непосредственно влиявших на определение основ кавказской политики России. В 1801-1806 гг., когда Александр 1 разыгрывает из себя либерала и реформатора, эту должность будут занимать А. Воронцов и А. Чарторыйский – члены «Негласного комитета». Позже, когда император начнет отходить от «пути реформ» в России и искать выход в укреплении существующей крепостной системы, в расширении территории империи, министром иностранных дел будет назначен Нессельроде, который принципы азиатской (в том числе и кавказской) политики России определит так: «Отношения России к государствам и народам Азии, находящимся в этой части света – у наших границ, до такой степени своеобразны, что подвергаешься величайшим неудобствам, применяя к ним начала, на которых основываются политические отношения в Европе. Тут все основывается на взаимности и добросовестности: у народов азиатских, напротив, только страхом можно себя обеспечить и святости трактатов у них не существует» . Начало наступления реакции во внутренней политике России будет сопровождаться и ужесточением политики царизма на Северном Кавказе.
ЧЕЧНЯ В КАВКАЗСКОЙ ПОЛИТИКЕ РОССИИ В НАЧАЛЕ ХIХ ВЕКА.
К концу ХVIII-началу ХIХ в. царские власти установили договорно-подданнические отношения с большинством чеченских селений по Тереку и Сунже, но жители предгорных и горных районов Чечни оставались вне всякого контроля России. С ними у российских властей не было никаких связей. Именно оттуда, из предгорий и гор Чечни, в особенности из Ичкерии и совершались большинство набегов на Кавказскую линию. Так чеченское население в официальной терминологии и в историко-этнографических исследованиях ХIХ – начала ХХ в. оказалось разделенным (по принципу его отношения к России) на «мирных» (покорных) и «немирных» (непокорных, независимых). «Лучшее понятие об отношении чеченцев к русским дают слова «мирный» и «немирный», вошедшее в употребление со времени учреждения кордонной линии…, – писал Г.Н. Казбек. – Мирными чеченцами называются те, которые открыто приходили к русским, пользовались их гостеприимством, заводили свои торговые дела и, окончив их…, мирно возвращались домой» . П. Зубов отмечает, что мирными назывались чеченцы, обитавшиеся у берегов Сунжи, дававшие аманатов, считающиеся в российском подданстве и «принадлежащие к управлению русского начальства» . А. Милютин подчеркивает, что в начале ХIХ в. чеченцы большей частью признавали себя «если не покорными», «то по крайней мере мирными; от важнейших селений были в наших руках аманаты» . «Чеченцы эти, называвшиеся сунженскими и надтеречными, – продолжает он,- были в полной покорности России: платили установленную подать и несли возложенные на них повинности» . По данным журнала «Военный сборник», к мирным чеченцам, покорным России и признающим ее власть в начале ХIХ в., относились «качкалыкы», «терекские, сунженские и брагунские» жители . С.М. Броневский полагал, что «по приличию» чеченцев можно разделить на три категории: 1) на мирных; 2) независимых; и 3) на горных (ичары мичкиз). К мирным чеченцам он относил покоренных оружием (заметим, что предыдущие авторы вовсе не считали, что мирные чеченцы – это те, кто обязательно покорен оружием), дающих аманатов и проживающих в 24 деревнях на правой стороне Сунжи. К «сим же мирным чеченцам» С.М. Броневский относит и шесть качкалыковских деревень, расположенных в плодородных долинах правобережья Терека: Каш-Гельды, Науруз-Аул, Наим-Берды, Ойсунгур, Исти-Су, Курчи-Аул (которых Ермолов уничтожит в 1819 г., как непокорных).
«Немирные» или независимые чеченцы, как пишет Броневский, жили на территории «от подошвы Черных гор на полдень, в самые горы…по рекам, впадающим в Аксай и Сунжу, наипаче по р. Аргун». К их главным деревням он относит Большой Чечен, Гаджи-Аул, Гендергеной, Бенаул-Узек и др. Горных чеченцев (Нашхой, Качутхой, Мелей) Броневский называет «отделением» независимых. «Всех деревень, принадлежащих независимым и горным чеченцам, числится до 50. Они-то славнейшие в Кавказе разбойники. Приходят к российским границам малыми шайками от 5 до 20 человек» . А.И. Ахвердов в 1804 г. также относил к мирным чеченцам, дающим аманатов «в залог верности» России, 24 сунженские и шесть качкалыковских деревень .
Таким образом, большая часть чеченского населения, проживающая по Сунже и Тереку, к концу ХVIII – началу ХIХ в. считалась в российском подданстве и в этом свете вряд ли можно согласиться с утверждением, что в рассматриваемое время Чечня являлась «нейтральной территорией» . Это определение может быть отнесено к предгорным и горным районам Чечни, но не к сунженско-терской равнине.
Важнейшим фактором в ориентации равнинных чеченцев на Россию было усиление процесса товарообмена к концу ХVIII в. между ними и русскими жителями терской линии. На российских рынках (в казачьих станицах, крепостях) чеченцы продавали продукцию сельского хозяйства и домашних промыслов, а взамен приобретали товары русской мануфактурной промышленности и железо. Этот товарообмен стал жизненной необходимостью для чеченцев. Жители горных районов приобретали российские товары уже у мирных чеченцев.
Однако на рубеже ХVIII – ХIХ вв., наравне с развитием и углублением политических, торгово-экономических отношений между вайнахами и Россией шел и процесс накопления негативного, взрывоопасного материала. Царизм, перешедший к открытым военно-колониальным методам в регионе, начал усиленное заселение низовьев Терека казаками, что «являлось своего рода «тихой экспансией», вызывавшей протест со стороны лишавшихся своих пастбищ чеченцев» . Вайнахи прекрасно понимали, какую опасность представляет для них строительство Кавказской линии.
Не оправдались и надежды ингушей, принявших российское подданство в 1770 г., на защиту их со стороны России от притязаний кабардинских и кумыкских феодалов. Более того, царское правительство предписало генералу Медему «не отклонять ингушей от кабардинцев, дабы не раздражать их более, так как ингуши сами сознались, что были их данниками» . Даже в 1806 г. у кабардинского князя Бутока Джамбулатова находилось 6 аманатов из самых знатных фамилий ингушей. Кабардинские князья, требуя от ингушей дани и сохранения зависимости, совершали на них нападения в случае отказа от выполнения этих требований. Во время одного из таких нападений, в начале ХIХ в., кабардинцы убили свыше 100 ингушей и угнали большое количество скота . Царские же власти не предпринимали серьезных мер для защиты ингушей от нападений и притеснений соседних феодалов. Серьезное недовольство ингушей и чеченцев вызвало и строительство в 1784 г. крепости Владикавказ «при ингевской деревне Зауре» .
После разгрома чеченских повстанцев под руководством Мансура в 1785 г. царские войска вплоть до 1807 г. не предпринимали в Чечню крупных военных экспедиций. Но почти каждый набег с чеченской стороны на Кавказскую линию вызывал ответное нападение больших отрядов казаков или подразделений регулярных войск на чеченцев. Нападавшие громили первое попавшее мирное селение и угоняли оттуда скот. По словам Кнорринга, на рубеже ХVIII-ХIХ вв. против чеченцев «часто… деланы были … сильные репрезалии…» . В 1799 г. отряд казаков во главе с майором Заготовым отогнал скот, принадлежавший жителям Горячевского селения (ближайшего к Тереку), а также «поимал… двух человек чеченцев с бывшими при них лошадьми» . «Репрезалии» царских властей лишь усиливали недовольство чеченцев и вели к росту партизанских нападений на Кавказскую линию. Разумеется, горцы не могли действовать крупными отрядами, и потому нападали мелкими группами на военные посты, пикеты, казачьи станицы, угоняли скот, захватывали в плен людей. (Повторяем, что мы вовсе не склонны считать все горские набеги на Линию проявлениями освободительной борьбы. Угоны скота, захват мирных людей в плен с целью выкупа таковыми не являлись. Но и нападения на военные укрепления и посты не являлись «хищничеством и разбоем» со стороны горцев. Это была освободительная борьба в партизанской форме).
То обстоятельство, что карательные меры царизма против чеченцев вызывали лишь усиление протеста с их стороны, вынуждены были признавать и сами представители кавказской администрации. Кнорринг отмечал, что «репрезалии делали в них (т.е. чеченцах. – Г.Ш.) одно только неукротимое раздражение, пользы же почти никогда, ибо по воспитанию своему они имеют непременным правилом зло всегда отмщевать, приступая к тому же с самим пожертвованием жизни; и при всей возможной бодрственности кордона причиняли они убийства и хищничества…» . П.А. Бирюков пишет, что в ХVIII в. «наблюдалось постепенное обострение российско-чеченских отношений. Сейчас трудно определить, которая из двух сторон была более виновна в ухудшении отношений…» . Мы наблюдаем тут два спорных момента. Во-1-х, в ХVIII в. наблюдалось не только обострение (да и то лишь в отдельные периоды – в середине и в конце века), но и политическое сближение чеченцев с Россией, рост торгово-экономических связей. Не следует забывать и то, что в период наибольшего обострения российско-чеченских отношений в ХVIII в. – во время восстания чеченцев в 1785 г. под руководством шейха Мансура за ним пошла лишь незначительная часть вайнахов, да и те быстро отошли от него и в 1786 г. Мансур покинул Чечню. Так что в ХVIII в. чеченцы вовсе не были убежденными и последовательными неприятелями России и жили большей частью мирно с русскими, пока их оставляли в покое. Во-2-х, весьма спорно звучит утверждение: «Сейчас трудно определить, которая из двух сторон была более виновна в ухудшении отношений». Царская Россия в любом случае была нападающей стороной, а горцы защищали свои земли и свободу. Немецкий путешественник М. Вагнер писал: «Чеченцы храбрый варварский народ», но «фанатизм, неверность, суровость не есть черты культурного народа. Другой вопрос, нежели восхищение лично народом – это симпатии к его делу. Можно решительно отвергать дикость какого-нибудь народа, но все-таки можно спросить: «Но какое право имеют другие огнем и мечом этот свободный народ себе подчинять?» . К сожалению, подобный вопрос не задавали себе официальные лица и историки в ХIХ в., перестали задавать его многие авторы и в конце ХХ – начале ХХ1 в.
В обострении российско-чеченских отношений в конце ХVIII- начале ХIХ века была виновата прежде всего царская Россия, которая, с одной стороны, заключала с чеченцами соглашения о принятии их в подданство, обещала им свободу торговли и защиту от внешних врагов, а с другой – постепенно приближало кордонную линию к их землям, творило над ними произвол и на любое проявление недовольства с их стороны отвечало жестокими репрессиями.
К концу ХVIII в. нападения и набеги чеченцев на Кавказскую линию приняли столь частый характер, что Кнорринг вынужден был отметить это в специальном рапорте Павлу 1 осенью 1799 г.: «Со времени служения моего на Кавказской линии… всего наиболее озабочен я был хищными граблениями, злодейскими разбоями и похищениями людей и их имущества от народа, известного под названием чеченцы, жилищами своими на противном берегу р. Терека, в Кавказских горах…» . Кнорринг предъявил чеченцам ультиматум: или российские войска крупными силами вторгаются в Чечню, или они выдают аманатов от указанных наместником фамилий и подписывают «условия» о прекращении набегов на кордонную линию. Понимая, чем может закончиться для них военная экспедиция в Чечню, представители вайнахов запросили мира и согласились подписать требуемые от них «условия». В конце 1799 г. в Наур на переговоры с кавказской администрацией явилась чеченская делегация «из духовных, имеющих между ими первое уважение, и много людей из лучших фамилий». Переговоры завершились подписанием чеченскими представителями «статей», «содержание коих заключалось в том, чтоб соблюдать всемерно спокойствие на кордоне: что если и за строгим надзором явятся между ними дерзкие и причинят нашим убийство, таковых злодеев тотчас выдавать головою; а с причиненного грабежа взыскивать вдвое на удовлетворение потерпевшего и сверх того в страх другим наказывать; чтобы обитающие позади чеченских жилищ разных кавказских народов, коих доселе совокупно с чеченцами приходили на грабежи в наших границах, не только впредь до того не допускать, но и ответствовать за злодейства, кои они причинят и словом, сохранять на всей черте кордона… тишину и спокойствие, и о точном исполнении онаго постановления… все духовные их и именитейшие мирские присягнули на Коране и оставили… семь аманатов из лучших фамилий. … Таким образом, – доносил Кнорринг Павлу 1, – все сии чеченские народы, простирающие до 10000 человек, защищаться оружием могущих, введены в совершенное полезное для здешнего края обуздание…» .
Это соглашение показывает, что при взаимном стремлении сторон возникающие проблемы зачастую можно было решать в результате мирных переговоров. Но российская сторона в конце ХVIII- начале ХIХ в. редко шла на подобные шаги, предпочитая силой оружия «наказывать» горцев и тем самым приводить их в «совершенную покорность». Применение силы против чеченцев давало лишь кратковременный эффект, создавало у царских властей иллюзию их покорности. На самом же деле оно лишь увеличивало их сопротивление жестокому давлению со стороны царизма. «Виселица еще менее представляла гарантии для порядка и спокойствия: вместо одного повешенного разбойника, мы, в лице оставшихся его родственников, по обыкновению многочисленных и разжигаемых жаждою мести, приобретали целый легион их, – писал Грабовский, осуждая огульное применение силы против мирных вайнахов. – Говорим без преувеличения, что за каждого повешенного и вообще убитого нами мы платились жизнями десятка людей» . Мирные переговоры, политические методы давали значительно лучший эффект, продвигая вперед процесс российско-чеченского сближения. Тот же Кнорринг ровно через год после подписания Наурского соглашения с чеченцами доносил Павлу 1 (13 января 1801 г.): «…Дерзаю всеподданнейше донести В.И.В.. что чеченцы мирных за Тереком деревень, от которых есть аманаты, пребывают всегда послушными и усердными; хищничество же производят народы позади чеченцев в сих горах жительствующие…» .
Наурским соглашением 1799 г. кавказская администрация (как позже это сделает и Ермолов) обязанность по охране терской линии от нападений и набегов «немирных» чеченцев возлагалась на «мирных», проживающих по Тереку и Сунже. Но дело было в том, что последние были совершенно не в состоянии выполнить эту задачу. Для охраны огромной протяженности правобережья Терека требовались постоянные и многочисленные караулы, чего у «мирных» чеченцев не было. В условиях кровной мести у чеченцев остановить силой идущих в набег соплеменников тоже было очень сложно. И наконец, священный на Кавказе закон гостеприимства обязывал «мирных» чеченцев давать кров и пищу любому человеку. Следует учесть и весьма почитаемые у вайнахов родственные связи. В силу всего этого жители терско-сунженской равнины, конечно, давали приют идущим в набег чеченцам, зачастую расплачиваясь за это потом сожженными аулами и собственными жизнями: обвиняя «мирных» чеченцев в «укрывательстве хищников», царские войска и казаки наказывали всегда жителей ближайших к Тереку аулов. Весьма образно это тяжелое положение «мирных» чеченцев отразил писатель-декабрист, долго служивший на Кавказе – А. Бестужев-Марлинский: «Правду сказать, местное положение их (притеречных чеченцев. – Г.Ш.) между двумя сильными соседями (русскими и «немирными» горцами. – Г.Ш.) заставляют …коварствовать. Зная, что русские не поспеют из-за реки защитить их от мести горцев, налетающих как снег, они по необходимости, равно как по привычке, дружат однокровным, но в то же время лисят перед русскими, которых боятся»
Жители терско-сунженской равнины в конце ХVIII – начале ХIХ в. вступили в подданство России и стремились жить в мире и в добрососедских отношениях с русскими, живущими по Терской линии. При невмешательстве российских властей в их внутренние дела, т.е. при сохранении внутреннего самоуправления «мирные» чеченцы могли бы стать постепенно той опорой, с помощью которой Россия могла бы распространить свое влияние на всю Чечню. Такой уникальной ситуации, как в Чечне, Россия не имела нигде на Северном Кавказе: чтобы не отдельные феодалы, а значительная часть населения придерживалась бы пророссийской ориентации и готова была бы жить в российском подданстве. Однако жители чеченской равнины оказались меж двух огней: с одной стороны – «непокорные» чеченцы, постоянно нападавшие на Кавказскую линию, а с другой – царские власти, которые хотели видеть в «мирных» чеченцах не союзников и даже равноправных с казаками и прочими русскими переселенцами подданных, а бесправных холопов, которых еще постоянно и безвинно наказывают за чужие деяния. Как отмечал автор ХIХ в. (Мочульский), «сперва приготовляли их (чеченцев.- Г.Ш.) к знакомству и сближению с русским начальством через старейшин и князей, потом уговаривали на связь с Россией и в знак откровенности их намерений брали с них присягу на верноподданничество. С тем вместе они делались мирными… Достигши сего, начальство требовало сохранения принятого горцами подданства и вообще безответное послушание. Были взимаемы аманаты. Мы полагали себя хозяевами и от того новосоюзных скоро от нас отчуждали» .
«Отчуждение новосоюзных» ускоренно началось с назначением в сентябре 1802 г. наместником Кавказа П.Д. Цицианова. Если Кнорринг не был сторонником жесткой линии по отношению к горцам и в отдельных случаях (как это было с чеченцами в 1799 г.) пытался разрешить возникающие российско-чеченские разногласия путем переговоров, то П.Д. Цицианов поставил себе задачу быстрого безусловного покорения горцев с помощью силы. Особенно жесткой линии он придерживался в первый период своего пребывания на Кавказе.
Нападения чеченцев на Кавказскую линию, ответные карательные меры казаков и царских войск против чеченских аулов стали регулярным явлением с начала ХIХ в. 27 сентября 1802 г. в Парабочевском лесу, в «недальнем от Ивановской крепости расстоянии» чеченцы захватили в плен полковника Дельпоццо, убив при этом трех сопровождавших его казаков. Полковника отвезли в селение Герменчук и потребовали за него выкуп в 20 тыс. руб. . Это событие всколыхнуло все кавказское начальство. Прибывший вскоре на Кавказ князь Цицианов решил предпринять против чеченцев жесткие и решительные меры, которые, по его мнению, должны были их усмирить. Причем впервые в кавказской практике Цицианов, наряду с военными действиями против горцев, решил применить и новый метод – планомерно, в течение ряда лет, уничтожать хлеб и отгонять скот у чеченцев, чтобы лишить их средств к существованию и усмирить голодом. Этот метод перенимет у Цицианова и А.П. Ермолов, который широко будет применять его против вайнахов.
При создании колониальных систем европейские державы считали пригодными любые методы и средства. Французские власти в Алжире в ХIХ в. тоже считали, что, «не нарушая законов морали и международной юриспруденции», можно воевать против африканцев «порохом, железом и голодом, используя внутренние распри и войны между арабами и кабилами, между племенами побережья и живущими в Сахаре» Так, одним из действенных методов в усмирении непокорных народов колонизаторы считали истощение их голодом путем лишения средств к существованию. Французские войска при завоевании Алжира в первой половине ХIХ в. широко прибегали к тактике запугивания племен угрозой голодной смерти. В деревнях, занимавшихся садоводством и выращиванием оливок, солдаты уничтожали фруктовые деревья, чтобы лишить жителей основного источника питания. Сжигались деревни и уничтожались посевы. Осуществлялись постоянные набеги с целью изъятия продовольствия. Захваченные скот и зерно зачастую просто уничтожались . Командующий французской экспедиционной армией в Алжире генерал Бюжо заявлял французским офицерам: «Войну, которую мы начинаем, мы будем вести не с помощью ружей; лишив арабов плодов, которые им приносит земля, мы сможем покончить с ними. Итак, выступайте в поход на пшеницу и ячмень» .
Вскоре после прибытия Цицианова на Кавказ граф М.С. Воронцов направляет ему письмо, в котором запрашивает: «О чеченцах также желательно было бы знать, так как о роде весьма беспокойном для стороны Кавказской линии – не нужно ли и какой способ имеется о усмирении или также истреблении их?» . (Как видим, Николай 1 был не первым из правящей элиты России, кто ставил вопрос об «истреблении непокорных» горцев). П.Д. Цицианов в рапорте на имя А. Чарторыйского даст свое видение путей «усмирения» чеченцев: «На относительное о чеченцах…, имею честь почтеннейше сообщить, что осторожность наших войск на кордонной страже стоящих, частые от нас набеги военною рукою на их равнины (кои не могут представлять столько опасности) летом для отнятия способа жать хлеб, стравливая его, а зимою и осенью для захвату скота без выкупу суть наивернейшие средства к усмирению сих хищников…» .
Летом 1803 г. П.Д. Цицианов отдает приказ командующему войсками на Кавказской линии генералу Шепелеву «не теряя времени, наказать их (чеченцев. – Г.Ш.) отнятием хлеба, как важнейшего из всех наказаний», для чего «составить сильный отряд» и вторгнуться в Чечню .
Представители царской военной администрации на Северном Кавказе были далеко не все одинаковыми по образу мыслей и действий. Большинство из них были сторонниками жестких военных действий против горцев. «Как ни переворачиваешь страницы летописца, желая встретить что-нибудь утешительное в делах и порядках Кавказской линии от 1782 по 1816 год, – писал В. Савинов, – везде останавливаешься без всякой надежды на утешительные сказания: являются только распри начальников, неловкости их действий, их же ничем неоправданные ошибки, казнокрадство и предательство чиновников пред правительством, неразумные обращения с покорною страною и лужи, потоки крови, пролитой ни за что, ни про что» . Однако среди царских военачальников были и такие, кто долго прослужил в регионе и относительно хорошо знал местные условия, обычаи и нравы. Они понимали, что зачастую с горцами можно договориться политическими средствами, что мирным путем у них можно добиться уступок больше, чем бездумным использованием военной силы. К таковым относился и генерал Шепелев. Он, под предлогом чумы, в 1803 г. отказался вторгнуться в Кабарду. В отличие от П.Д. Цицианова, для которого все чеченцы были «хищниками» и «разбойниками», Шепелев понимал, что чеченцы – жители терско-сунженской равнины находятся в подданнических отношениях с Россией и в принципе не виноваты в нападениях на Кавказскую линию. Понимал он и то, что огульное применение против них военной силы, уничтожение их урожая приведет к обострению отношений с ними, озлобит их против России и затормозит процесс российско-чеченского сближения. Не спеша выполнить приказ главнокомандующего о вторжении в Чечню и рискуя вызвать его гнев, он пишет ему 15 июня 1803 г.: «Получив уведомление Вашего сиятельства… о лишении чеченцев постоянного хлеба… удерживаюсь от послания туда отряда тем только, что не знаю различать ли мне сей народ на мирных и немирных.
…Испрашиваю Вашего разрешения, как при том случае мне поступать, дабы не сделать ошибки и не наказать одних вместо других…» . Для Цицианова нет этой нравственно-политической проблемы – опасений «наказать одних вместо других» и он приказывает Шепелеву: «Мирных чеченских деревням, которые всегда почти путеводительствуют не мирным и даже укрывают их у себя, объявить, чтобы они через десять дней потом освободили и представили к нему потерявшегося полковника Дельпоццо, а буде не исполнят, поступить с ними, как с немирными». Причем наиболее «чувствительнейше прочих» князь Цицианов приказывает наказать ту чеченскую деревню, в которой похитители Дельпоццо поменяли тому лошадь . Итак, только за то, что похищенному российскому полковнику поменяли лошадь – наказать все селение.
Получив приказ главнокомандующего Кавказской армией особенно не стараться различать «мирные» и «немирные» чеченские деревни, т.е. подданных Российского государства и еще независимых горцев и наказать их «отогнанием скота и лишением их оставшегося на корню хлеба», Шепелев вынужден был действовать. Он составил отряд, куда вошли Саратовский полк, 15 егерский полк, несколько рот Кизлярского гарнизона, 5 эскадронов драгун, «все казаки гребенские, семейные и Моздокский полк». 23 июня 1803 г. этот отряд из Щедринской станицы переправился через Терек и через двое суток неожиданно напал на чеченские селения Горячевское (Исти-Су) и Наимберды (это были 2 из шести мирных качкалыковских аулов. Дельпоццо же, как известно, был увезен совсем в другую часть Чечни – в Герменчук, близ Шали). «Чеченцы всколыхнулись со всех деревень…собравшись до 1000 человек, бросились на казаков, но встречены были с двух орудий и ружейными выстрелами». Внезапность нападения российского отряда не позволила чеченцам оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. В результате, как доносил Шепелев П.Д. Цицианову 11 августа того же года, «какой хлеб был у деревень весь перетоптал, чеченцев убито 9, в плен взят живой один, рогатого скота 960, буйволов 127, лошадей 24, а с нашей стороны урону никакого нет» .
Таким образом, экспедиция генерала Шепелева в июне 1803 г. привела к разорению двух чеченских селений, считавшихся в подданстве России и не имевших никакого отношения к похищению полковника Дельпоццо. Маршрут похитителей полковника от Парабочевского леса до Герменчука лежал совсем в другой части Чечни.
Жители же селений Исти-Су и Наим-Берды, оставленные без средств к существованию (скот угнан, посевы хлеба уничтожены), естественно, стали искать себе пропитание на левой стороне Терека, т.е. совершать набеги на Кавказскую линию.
Летом-осенью 1803 г. российские отряды под командованием майора Савельева еще два раза вторгались в Чечню . Подобные действия царских войск в Чечне в 1803 г. привели к резкому росту нападений чеченцев на Кавказскую линию и еще большему обострению российско-чеченских отношений. Мелкие партизанские группы чеченцев прорываются через кордонную линию, нападают на казачьи разъезды, пикеты и воинские посты. 31 мая 1804 г. чеченцы недалеко от поста Часовенского на левом берегу Терека захватили в плен четырех казаков . В конце июля того же года объединенный отряд («значительная партия») чеченцев и ингушей напала на крепость Владикавказ . В.А. Потто приводит множество примеров, когда чеченские отряды в 1803-1804 гг. проникали глубоко вовнутрь Кавказской линии и действовали под Моздоком, Екатеринодаром, на левом берегу Кумы . «Чеченцы то мелкими, то более крупными партиями врывались в русские пределы, держа в постоянном напряжении кордонную линию»,- отмечает он . Эти действия горцев Потто В.А. называет «разбойничьей войной» . Если оставить в стороне определение «разбойничья», то слово «война» хорошо передает состояние напряженности, возникшее в 1803-1804 гг. на «чеченском» участке Кавказской линии. Потто полагает, что «разбойничья» (т.е. партизанская) эта война была с обеих сторон. «Отважные и смелые в открытом бою, – пишет он, – и казаки и горцы неохотно рисковали собой в этих глухих безвестных боях, зная, во что обходится противникам жизнь даже одного человека, засевшего с решимостью не даться в руки живым» .
Сменивший в марте 1804 г. Шепелева на должности командующего войсками на Кавказской линии генерал Глазенап был сторонником решительных и жестких действий против горцев. Так же, как и Цицианов, он считал применение силы единственно приемлемым средством в отношении горцев. В письме генералу В. от 2 июня 1804 г. он отмечает: «У горских народов мир означает робость и слабосилие. Если есть случай украсть, увлечь в плен, застрелить для забавы; то их не остановит ни честь, ни совесть, ни жалость. Они не ведают ни той, ни другой, ни третьей. Между собой в ссорах и мщении еще кровожаднее». По мнению Глазенапа (письмо к В. от 6 июня 1804 г.) «гнусные дела» (т.е. нападения на Линию) горцев вызывались «не оскорбительными с нашей стороны поступками», а «ненасытной алчностью к золоту» . В отличие от Кнорринга, Шепелева, Дельпоццо, а с 1804 года – и П.Д. Цицианова, ген. Глазенап и не пытался разобраться в причинах выступлений горцев, априори считая их всех «хищниками» и готов был всегда военной силой подавлять любое проявление недовольства с их стороны. В конце мая 1804 г. по приказу Глазенапа для «удержания» чеченцев и ингушей от «дерзостей и наказания, в страх другим», российский экспедиционный отряд под командованием подполковника Максимовича, состоящий из «8 офицеров и 220 рядовых мушкетерского полка, 5 офицеров и 340 казаков разных Донских полков, с присоединением осетин, под начальством Давлет-Мурзы Колахова и Максима Дударова при 2 орудиях» выступил за Сунжу и напал на три вайнахских селения. Жители оказали упорное сопротивление («было жаркое дело»), устроив засады и завалы, но не смогли устоять против артиллерии. Максимович в «наказание за упорство и дерзость приказал истребить до основания две значительные деревни бунтовщиков» . При возвращении российского отряда в крепость Владикавказ он подвергся нападению чеченцев и ингушей, которое было отбито лишь с помощью артиллерии. Глазенап высоко отозвался об этой экспедиции: «…Подполковник Максимович сделал сие движение по необходимости, … оно весьма полезно и облегчило управление сим краем…» . Разгромленные деревни были вынуждены выслать во Владикавказ делегацию старейшин, которая просила мира и в знак покорности выдала аманатов. Однако, вопреки утверждениям Глазенапа, репрессии царских властей вовсе не способствовали установлению спокойствия в Чечне. Напротив, они вызвали дальнейшее обострение российско-чеченских отношений. Весной 1805 г. чеченцы стали нападать на кордонную линию уже крупными отрядами. 15 апреля 1805 Глазенап был вынужден доложить Цицианову: «С разных мест получал я сведения, что чеченцы, собираясь большими толпами, делали уже неоднократные нападения и грабежи проезжающих по дороге грузинской, а ныне известился о скопище больших чеченских партий в д. Гехи, которые намерены вскорости ехать для нападения и убийств на Грузинскую дорогу и крепость Владикавказ» .
Хотя в самой Чечне и Ингушетии в начале ХIХ в. не было антироссийского восстания, как в Кабарде и в Осетии, царские власти с 1803 г. весьма жестко реагировали на нападения и набеги чеченцев на Кавказскую линию, посылая в Чечню одну карательную экспедицию за другой.
В 1817 г. А.П. Ермолов предложил начать покорение чеченцев и всего края с переноса военной линии с Терека на Сунжу и переселить равнинных жителей в горы. Однако идея эта принадлежала вовсе не ему и была выдвинута задолго до него. Еще в 1783 г. Кавказский наместник П.С. Потемкин писал князю Таврическому, что для прекращения «наглых противностей» чеченцев «не остается иных средств, как только или истребить их совершенно, жертвуя немалую часть своих войск, либо отнять у них все плоские места, толико нужные им для скотоводства и хлебопашества» . Позже эта мысль была высказана и кизлярским комендантом А.И. Ахвердовым, который предлагал «отнять у них (т.е. чеченцев. – Г.Ш.) как у мирных, так и у прочих, по Сунже земли…, тогда таковым лишением оных выгод можно бы сделать прочные и основательные условия, которых и отвергнуть никаких способов не имели» . Неизвестно, знал ли П.Д. Цицианов об этих предложениях П.С. Потемкина и А.И. Ахвердова, но в 1803 г. он выдвинул план о переносе военной линии с Терека на Сунжу и о занятии казачьими поселениями линии от Екатеринограда до Владикавказа и дальше по реке Сунже, включая обширное пространство Сунженского предгорья . Переносом военной линии на Сунжу и созданием вдоль ее течения сети военных укреплений и казачьих станиц П.Д. Цицианов намеревался не только усмирить чеченцев, но и отрезать их и дагестанцев от кабардинцев, разобщить эти горские народы, лишив их возможности оказывать друг другу помощь в освободительной борьбе, а также укрепить и обезопасить Военно-Грузинскую дорогу . С целью реализации этого плана в 1805 г. для проведения рекогносцировки берегов Сунжи и «назначения пунктов для постройки укреплений» был послан отряд под командованием полковника Рудзевича. Отряд несколько раз был атакован чеченской конницей и с большим трудом закончил намеченные работы . П.Г. Бутков, правда, считал, что Рудзевич из-за сопротивления чеченцев не смог выполнить поставленную перед ним задачу: 20 июня 1805 г. «полковник Троицкого полка Рудзевич отправляется с батальоном для обозрения мест по Сунже, ввиду учреждения кордона, – пишет он, – чеченцы встречают его близ Девлет-Гиреевой деревни и не пропускают далее, вследствие чего он и отступает к Червленной» .
П.Д. Цицианов предполагал устроить целую систему новых военных укреплений по Сунже и Тереку: при устье р. Назрань, на дороге, шедшей из Малой Кабарды к карабулакам; при Казах-Кичу; два на реке Камбилеевке; у селений Темкубии, Али-хан-Юрт, Амир-хан- Гечу, Хачкой, на реке Терек против станицы Червленной и наконец, в Девлет-Гиреевском ауле . Чрезвычайная занятость Цицианова в Закавказье (на русско-иранском фронте) и его гибель в феврале 1806 г. не позволили тогда же приступить к осуществлению этого действительно грандиозного замысла. Как писал И. Дебу, то, что сделал в 1818 г. А.П. Ермолов, было лишь «в точности исполнение плана кн. Цицианова» . Если бы Цицианову удалось осуществить данный план, нет ни малейшего сомнения, что это вызвало бы всеобщее восстание в Чечне, как это произойдет позже, при Ермолове, когда последний начнет его реализацию.
Победы России над Османской империей в войнах последней трети ХVIII века значительно укрепили ее позиции на Северном Кавказе. Кроме того, к концу века Россия имела вассально-союзнические отношения со значительной частью горских владельцев и сельских обществ. В результате у царских властей создалось впечатление, что теперь не составит особого труда установить над этим регионом свое реальное господство. При следовании гибкой и последовательной политике с использованием преимущественно невоенных методов у России была возможность осуществить эту задачу. Определенные основания для этого у России были. Правда, для этого требовался исторически длительный период.
Многие историки считают принципиально несравнимой колониальную политику России на Северном Кавказе и западноевропейских держав в странах Востока. Полагаем, что тут все-таки есть совпадающие моменты: цели колониальной политики, методы ее осуществления (договоры, военные захваты и т.д.). Но в кавказской политике России были и серьезные особенности: наличие общих целей у России и горских народов (например, в борьбе против захватнических устремлений Турции, Крыма и Ирана на Кавказе), что во многом и способствовало складыванию российско-северокавказского военно-политического союза. Трудно предположить, чтобы такое совпадение целей и такой союз могли возникнуть у афро-азиатских народов и западноевропейских держав. Весьма важное значение имели и взаимное стремление русского населения Кавказа (казаков и переселенцев) и горцев к экономическому сотрудничеству, к мирному соседству, куначество между ними. Наконец, представители народов Азии и Африки не ездили в западноевропейские столицы с ходатайствами о покровительстве и подданстве. Посольства горских народов в российскую столицу с подобными ходатайствами – важнейшая особенность развития российско-северокавказских взаимоотношений и главный показатель стремления горцев к развитию мирных, добрососедских отношений с Россией. Однако конечные цели двух сторон не совпадали. Россия – феодально-крепостническое государство- вела дело к колониальному порабощению горских народов. Последние были готовы состоять в военно-политическом союзе с Петербургом, но ни при каких условиях не хотели поступаться своей самостоятельностью.
Пользуясь благоприятной для себя международной обстановкой в Европе, Россия в начале ХIХ в. основное внимание во внешней политике направила на укрепление и расширение своих позиций на Кавказе и на Среднем Востоке. Имея давние соглашения о подданнических отношениях с кабардинцами, чеченцами и дагестанцами, царское правительство не рассчитывало встретить сильное сопротивление с их стороны при установлении на их землях российской власти. В силу этого предположения перед новым наместником Цициановым и была поставлена задача в кратчайшие сроки завершить покорение, усмирение северокавказских горцев и, имея спокойный тыл, приступить к осуществлению широких геополитических планов России в Закавказье и на Среднем Востоке. При этом Петербург рекомендовал применять гибкую политику, дифференцированный подход к разным горским народам. Присоединение Дагестана намечалось осуществить преимущественно политическими средствами, выражением чего явились съезд кавказских владельцев в Георгиевске в 1802 г. и подписание Георгиевского трактата о создании «федеративного союза кавказских владельцев».
Если бы Россия не считала свои позиции на Северном Кавказе (и прежде всего в Кабарде, Осетии, Ингушетии) прочными, она не пошла бы на присоединение Грузии в 1801 г.: ведь сообщение между Грузией и Россией было возможно только через северокавказскую территорию. С Кабардой и Чечней Россию с ХVI в. связывали отношения военно-политического союза (правда, с Чечней они ослабли в конце ХVII в., но были восстановлены во второй половине ХVIII в.). Именно с этих двух районов Россия и начнет устанавливать свою власть в конце ХVIII- нач. ХIХ в. При этом следует подчеркнуть, что кавказская администрация во главе с князем Цициановым стояла на более жестких позициях в отношении горцев, чем Петербург. Применяя ультимативные, репрессивные меры, Цицианов в 1803-1804 гг. попытался в короткие сроки установить российское господство на Северном Кавказе, что вызвало в 1804 г. восстания в Кабарде, Осетии, обострение российско-чеченских и российско-дагестанских отношений. «Вся предшествовавшая история утверждения владычества нашего на Северном Кавказе, сопровождавшаяся в силу необходимости стеснением горских племен, отторжением от них лучших земель, лишением независимости, с заменой ее не всегда удачной системой нашей администрации, игнорировавшей в большинстве случаев историю, нравы, обычаи народа и мнившей одним почерком пера поставить искони свободные племена в рамки строгой подчиненности под сень чужого им закона – все это, конечно, далеко не располагало к нам воинственных горцев Кавказского хребта и ни в коем случае не могло внушить им чувств искренней и прочной преданности. …При таких условиях присяга, принимаемая горцами, имела чисто условный характер»,- отмечалось в дореволюционном издании .
ПОХОД БУЛГАКОВА В ЧЕЧНЮ В 1807 г.
Активная наступательная политика России в целом на Северном Кавказе в начале ХIХ в. привела и к обострению российско-чеченских отношений. К 1805 г. набеги чеченцев на Кавказскую линию и ответные вторжения российских войск на равнинные чеченские селения стали регулярными. В этих условиях командующий Кавказской линией Глазенап решил организовать в Чечню крупную военную экспедицию сразу же после подавления восстания в Кабарде (1804-1805 гг.). Однако чеченцы были серьезным военным противником, и, хотя и считались в российском подданстве, могли оказать серьезное сопротивление в случае ввода войск в их страну. В отличие от кабардинцев, они не были ослаблены чумой и экспедицию против них следовало хорошо подготовить. Убийство в феврале 1806 г. Цицианова под Баку и обострение военно-политической обстановки в Дагестане заставило Глазенапа временно отложить поход против чеченцев и выступить в Дагестан. После окончания дагестанского похода Глазенап планировал сразу же вторгнуться в Чечню и потому он взял с собой почти все военные силы с Кавказской линии, практически оголив ее. В донесении А. Чарторыйскому 24 апреля 1806 г., уже находясь в Дагестане, он пишет: «…Испрашиваю Его Императорского Величества соизволения о наказании чеченцев кои покушаются беспрестанно на линии грабежи и уже давно заслуживают решительного наказания…» . В донесении в Петербург от 20 мая 1806 г. он вновь возвращается к теме похода против чеченцев: он подчеркивает, что после возвращения на линию он намеревается «идти противу чеченцев» . Идея военного похода против чеченцев станет буквально навязчивой у генерала Глазенапа и в своих донесениях в Петербург он будет вновь и вновь возвращаться к ней. Это создало у некоторых современных авторов впечатление, что Глазенап в 1806 г. совершил поход в Чечню. Так, П.А. Бирюков пишет: «В 1806 г. командующий войсками кавказской линии ген.-лейт. Г.И. Глазенап отправился с отрядом «для наказания чеченцев», чем вызвал неудовольствие нового командира Кавказского корпуса ген-ла В.И. Гудовича» . При этом П.А. Бирюков отмечает, что об этой экспедиции имеется лишь краткое упоминание во всеподданнейшем рапорте Гудовича от 27 июля 1806 г. В этом рапорте Александру 1 наместник пишет: «…Ген.-лейт. Глазенап самовластно снарядил, сверх того отряда, о котором он доносил, что пошел с оным будто бы для наказания чеченцев, еще отборные команды, для посажения на судна, нарядил и суда из Астрахани…» . Глазенап в своих донесениях в Петербург неоднократно повторял, что он взял с Кавказской линии побольше войск в Дагестан, чтобы оттуда идти «для наказания чеченцев». Во-2-х, суда из Астрахани никак не могут пройти в Чечню, но могут пристать к дагестанским берегам. Ситуацию полностью разъясняет рапорт И.В. Гудовича Александру 1 от 24 июля 1806 г.. в котором он пишет, что генерал Глазенап под предлогом необходимости «наказать чеченцев» взял с собой в дагестанский поход слишком много войск и денег, чем оголил Кавказскую линию . Так что рапорт Гудовича Александру 1 от 27 июля 1806 г., на который ссылается П.А. Бирюков, лишь развивает мысли кавказского наместника, высказанные им императору 3 днями раньше.
П.И. Ковалевский, описывая поход российских войск в Чечню в 1807 г., отмечал, что после Ханкальского сражения «Глазенап прошел с огнем и мечом по Аргуни, Большую Чечню, землю карабулаков и дошел до Герменчука» . Здесь явная ошибка. Глазенап был смещен с должности командующего войсками на Кавказской линии еще в 1806 г., когда он находился еще в Дагестане и походом в Чечню в 1807 г. командовал уже его преемник генерал Булгаков. Генерал Глазенап никогда не совершал походов в Чечню. Но эта опечатка (или ошибка) ввела в заблуждение еще одного автора – А. Айдамирова, который пишет, что в 1806 г. ген. Глазенап совершил карательную экспедицию «по р. Аргун, в Большую Чечню до Герменчука» . (Как видим, буквально повторяется текст Ковалевского).
Ни в архивных документах, ни в исторических трудах авторов ХIХ в. ничего не говорится о походе царских войск под командованием Глазенапа в Чечню в 1806 г. Думается, что такие историки-корифеи кавказоведения, какими были Н.Ф. Дубровин, В.А. Потто, П. Зубов, А. Зиссерман не прошли бы мимо такого события, если бы оно имело место. Видимо, такого похода все-таки не было.
В начале июня 1806 г. новым главнокомандующим на Кавказ был назначен И.В. Гудович. Александр 1 попросил его до отъезда из Петербурга представить свои соображения относительно новых моментов в кавказской политике России, изложенных в «Предначертаниях» Министерства иностранных дел . 12 июня Гудович представил царю свой план действий на Кавказе. Новый наместник правильно понял, чего от него хотят в Петербурге – сохранения существующих российских позиций в регионе и минимума наступательной деятельности. В отличие от Цицианова, Гудович полагал, что «успокоить и привести в повиновение горские племена легче всего будет мерами кротости и гуманности, нежели оружием» . Больше всего внимания и места И.В. Гудович в своем рапорте царю уделил чеченцам. Он предложил три момента, которые, по его мнению, должны были привести к успокоению и усмирению чеченцев: 1) переселить как можно больше чеченцев на правобережье Терека, но с условием, чтобы они сами охраняли близлежащую кордонную линию от нападений со стороны горцев. Гудович понимал, что на равнине, тем более поблизости от Кавказской линии, значительно легче будет контролировать чеченцев и привести их постепенно в полную покорность; 2) Отпускать чеченцам соль за небольшую плату, позволить им беспошлинно торговать в российских пределах; 3) разрешить чеченцам пасти свой скот в зимнее время «на пустопорожних степях левобережья Терека». Безусловно, эти предложения отвечали насущным нуждам чеченского населения и при соответствующем осуществлении могли бы привести к дальнейшему российско-чеченскому сближению, упрочению политических и торгово-экономических связей. Однако, свой рапорт Александру 1 с изложением этих весьма разумных мер Гудович заканчивал вполне в духе имперской колониальной политики «разделяй и властвуй»: «В случае упорства их (чеченцев. – Г.Ш.) или другого затерского народа надобно соседних уговорить для наживы нападать на них, чрез то принуждены будут искать защиты от войск В.И.В.; войска же тем сбережены убудут и меньше издержек» . Судя по общему тону рапорта, И.В. Гудович в тот момент (т.е. в июне 1806 г.) еще не знал о том, что Глазенап готовил в это время крупную военную экспедицию в Чечню.
Александр 1 полностью одобрил план действий Гудовича, нашел его «совершенно основательным» , хотя и не мог не знать о намерениях Глазенапа совершить в Чечню карательную экспедицию: ведь последний через Чарторыйского испрашивал разрешения на эту экспедицию еще с апреля 1806 года.
В конце июля 1806 г. И.В. Гудович прибыл на Северный Кавказ и начал переговоры с кабардинскими владельцами и чеченскими старшинами. О том, что он пытался внимательно вникнуть в состояние российско-чеченских отношений и преодолеть возникшее в них в последние годы обострение, говорит тот факт, что он созвал тогда же съезд старшин 104 чеченских селений, т.е. большинства населенных пунктов Чечни . Чеченские представители заявили Гудовичу, что недовольство в Чечне и нападение чеченцев на Кавказскую линию порождены притеснениями жителей со стороны местного российского начальства. Наместник, видимо, знал об обоснованности этих жалоб, так как в рапорте Александру 1 от 20 сентября 1806 г. докладывал: «Чеченские старшины… мне тоже принесли жалобу, что им деланы были от начальства обиды, что и в самом деле могло статься, ибо … был случай делать экспедицию…, увеличивши подвиги, получить награду и отличия…» . Гудович обещал разобраться со всеми жалобами чеченцев и потребовал от них прекратить набеги на Кавказскую линию. В ответ на мир и спокойствие на кордонной линии он обещал отпускать чеченцам соль по весьма низкой цене, разрешить им пасти скот в зимнее время на низменностях левобережья Терека, улучшить положение аманатов, прекратить притеснения чеченцев со стороны российских властей и главное, уравнять их в правах с русскими подданными . Думается, что Гудович при всем своем желании не смог бы выполнить последнее обещание: это зависело не от него и было вопросом высокой политики.
В Чечне в начале ХIХ в. не было единого центра управления страной, власть старшин в своих селениях и обществах была во многом номинальной, основывалась больше на их личном авторитете и традициях; реальных рычагов правления у них не было. Многие из чеченских старшин и владельцев, реально представляя себе военно-политическую ситуацию в регионе, хотели бы жить в мире с Россией и прекратить набеги на Кавказскую линию. Но добиться последнего были не в состоянии, тем более за короткий срок. Царские же власти требовали от них принятия немедленных мер. 20 сентября 1806 г. И.В. Гудович обратился к чеченцам с полуультимативным «Обвещением»: «…Я нашел, – объявляет он, – что некоторые ветреники из чеченцев не престают воровским образом делать набеги и производить грабежи и захваты в плен…, но прежде, нежели обратился я к справедливой мере строгости, признал за нужное пригласить почетных из вашего общества старшин и именно Кусу Аль-Темира, Масарая, Идута, с коими объяснясь лично, объявляю чрез сие всему чеченскому обществу:
…если прекратите свои набеги, оставите хищничества и будете спокойны, то найдете свое счастие и благоденствие…». В «Обвещении» Гудович вновь повторяет свои обещания чеченцам, данные им на съезде, настойчиво призывает их к переселению на правобережье Терека и объявляет, что отныне аманаты будут браться «не в залог верности», а «единственно в означение подданства». «Обвещение» заканчивалось грозным предупреждением: те, кто «по закоснелости в хищничестве будут продолжать свои набеги и грабежи…, обратят на себе справедливый гнев …государя и будут наказаны так, что раскаются…» .
«Горские народы имеют свою политику, так же, как и цивилизованные народы Европы», – отмечал И.Ф. Бларамберг . Действительно, горские старшины и феодалы не раз в истории показывали себя хорошими дипломатами.
Уже с лета 1806 г. чеченские старшины и владельцы знали о готовящейся военной экспедиции в Чечню. Они могли это знать и от кабардинских феодалов, которых царские власти усиленно уговаривали принять участие в походе против чеченцев. После разгрома Кабарды и Осетии в 1804-1805 гг. и дагестанского похода российских войск в 1806 г. единственно неразгромленной и неослабленной в военном отношении оставалась Чечня. Царские власти, в условиях войны с Ираном и надвигающейся войны с Турцией, когда русско-турецкий фронт мог открыться и на Кубани, чисто в превентивных и назидательных целях могли ударить по Чечне. «…Наказание чеченцев…необходимо ныне, доколе сии дерзновенные горцы не получат достойного возмездия, – писал генерал Глазенап в рапорте А. Чарторыйскому, – дотоле спокойствия не будет в местах соседственных их жилищам» . О подобном же подходе недвусмыссленно говорило и «Обвещение» Гудовича. Чеченские старшины летом-осенью 1806 г. прекрасно осознавали нависшую над Чечней угрозу вторжения российских войск и пытались всемерно не допустить этого.
Известный исследователь истории Чечни Л.Н. Колосов полагал, что «если тогдашнюю (1806 г. – Г.Ш.) обстановку в Чечено-Ингушетии окинуть как-бы общим взглядом, то очень похоже, что тогда здесь началось довольно широкое народно-освободительное движение» . Полагаем, что это преувеличение. Да и исторические источники не подтверждают этот вывод Л.Н. Колосова. Напротив, в 1806 г. чеченские старшины всячески пытались улучшить отношения с царскими властями, не допустить похода российских войск в Чечню. Об этом говорят и их переговоры с И.В. Гудовичем летом того же года и их последующие действия. Зная о давнишних традиционно дружеских связях кумыкских феодалов с российскими властями, чеченцы пытались использовать их посредничество для нормализации отношений с кавказской администрацией. Аксаевский владелец подполковник Муртуз-Али-Ахмед-хан в конце августа 1806 г. писал Гудовичу: «…Народ чеченский, желая быть в спокойствии и тишине, просил некоторых аксаевских владельцев об исходатайствовании им прощения за чинимые ими шалости; но не полагаясь на оные, прислали ко мне старшин, просили меня, чтобы я ходатайствовал о сем у Всевысочайшего престола, с тем, чтобы и со стороны российской не было бы им никакого притеснения иметь свободный въезд в Россию по их надобностям, что они лично желают объявить в.с. свое верноподданичество и услугу Российской державе» .
Села Большой и Малой Чечни вели переговоры с российскими властями о нормализации отношений при посредничестве Андреевского узденя Хаджи-Кандурова. Одновременно такие же переговоры вели чеченские старшины Бей-Булат Таймиев (именно с 1806 г. он начинает играть все возрастающую роль на политической арене Чечни), Чулик Хандыргей, князья Турловы и Таймазовы . Подобные же переговоры с российской стороной при посредничестве грузинских князей вели в это время ингуши и карабулаки .
К сожалению, посредничество кумыкских и грузинских князей, которые пытались не допустить дальнейшего обострения российско-чеченских отношений, не дало положительных результатов, о чем говорит появление в сентябре «Обвещения» Гудовича к чеченскому народу. Бесплодными оказались и переговоры атагинских старшин Цуцу Жанбатырова и Мурза-бека Али-Султанова – поручиков царской армии- с комендантом крепости Владикавказ ген.-майором Ивеличем (декабрь 1806 г.) и с Гудовичем в Тифлисе в январе 1807 г. Переговоры атагинских старшин и не могли завершиться успехом, так как к концу осени – началу зимы 1806 г. подготовка к военной экспедиции в Чечню шла уже полным ходом.
Приняв равнинных чеченцев в свое подданство, Россия требовала от них полной покорности. Набеги на Кавказскую линию (в которых мирные чеченцы и не были виноваты) были, с точки зрения царских властей, нетерпимым проявлением непокорности. Командование Кавказской линии считало, что военный разгром Чечни прекратит нападения на кордон, обезопасит тыл российских войск в случае похода в Закубанье против турок и укрепит царскую власть на терско-сунженской равнине.
Поводом для похода в Чечню российских войск стали нападения чеченцев на кордонную линию. Остановить их «мирные» чеченцы и вайнахские старшины были не в силах. Более того, к осени 1806 г. эти набеги еще более участились и определенную роль тут сыграла подстрекательская деятельность турецких агентов. «Многочисленные турецкие эмиссары появились в Закубанье. Деятельность этих агентов была полностью успешной, что не только закубанские черкесы, но и более отдаленные от них чеченцы участили набеги в наши границы, – отмечается в дореволюционном издании. – Горцы нападали на станицы, действовали под самым Моздоком, появлялись за Ставропольем и прервали сообщение даже между Кизляром и Астраханью» . Конечно, турецкая пропаганда играла далеко не главную роль в антироссийских выступлениях горцев. Основная их причина – действия царских властей. «Самые горцы, расположенные по линии, не питали к нам решительно ни боязни, ни уважения, ни доверия, – отмечал В. Савинов. – Последние от них мы не имели права и требовать. Грубое коварство наших начальников с давних пор засвидетельствовало…нашу немощь вести свои дела сторого-дипломатично или держать свое слово, в которое крепко верует горец. Перед ними мы неоднократно оставались в этом деле виноватыми» .
Летом 1806 г. И.В. Гудович, находясь в Петербурге, а позже – и прибыв на Северный Кавказ, выступал за мирное разрешение возникающих с горцами проблем. Однако уже осенью того же года он стал готовить военную экспедицию в Чечню, еще не имея известий о том, готовы ли чеченцы выполнить его условия, изложенные в сентябрьском «Обвещении». В ноябре 1806 г. он пишет новому командующему войсками на Кавказской линии С.А. Булгакову: «…Возлагаю на вас новую порученность. Вы уже извещены от меня, что я призывал на линии чеченских старшин и дал им предложения. Не имея известия, исполнили ли они предложенные им условия и дали ли аманатов, между тем ныне слыша, что некоторые, того не уважая, делают набеги и намереваются обще с карабулаками продолжать хищничества, как только случай позволит, для истребления в них сих варварских покушений и даже мысли о сем, признаю я необходимою мерою наказать их в самом их гнезде, так, чтобы они опомниться никогда, или по крайней мере на ближайшее время, не могли и были бы покорны». В то же время Гудович предписывает Булгакову «пощадить и дать им всякую протекцию» те чеченские селения, которые дали аманатов и изъявили покорность, в отношении остальных же «наказание простирать до того времени, пока они не дадут самых знатнейших аманатов и не дадут присяги на верноподданство его и.в. в том, чтобы они никогда, ни под каким предлогом хищничеств и набегов не делали» .
Согласно планам кавказского командования, в Чечню одновременно с разных сторон должны были вторгнуться три отряда российских войск: 1-й, под командованием ген. Булгакова – от Червленной; 2-й, под командованием ген.-лейт. Мусина-Пушкина – из Моздока и 3-й – под командованием ген.-майора Ивелича – из Владикавказа . Отряд Булгакова насчитывал 4188 человек из регулярных частей и казаков, отряд Мусина-Пушкина – 2789, отряд Ивелича – 1209 человек. Причем в отряде последнего было много осетин-добровольцев. Всего эта военная экспедиция под общим командованием Булгакова насчитывала свыше 8 тыс. солдат и казаков при 29 орудиях . В основу разработки этой военной операции в Чечне лег план, «обдуманный и начертанный еще в 1803 г. г.-м. Мейером» . Он указывал: «Как возжелают к покорению или истреблению Чечни… действия, будучи производимо тремя колоннами и именно из Червленного, Наура и Моздока, к которым присоединится малый отряд из Владикавказской крепости» . Л.Н. Колосов считал, что булгаковская экспедиция в Чечню в 1807 г. была «первая, наиболее крупная по масштабам в ХIХ веке, военная операция русских войск…» . Действительно, ни в одной военной экспедиции в Кабарду и Осетию в 1804-1805 гг., в Дагестан в 1806 г. не использовалось одновременно такое количество российских войск. Отсюда видно, что кавказское командование весьма высоко оценивало военные силы чеченцев и придавало этой операции очень серьезное значение.
Исходя из имперской политики «разделяй и властвуй», И.В. Гудович решил любым путем втянуть в планируемый поход против Чечни и кабардинских феодалов с их ополчением, чтобы поссорить кабардинцев и чеченцев. Он знал, что часть кабардинских князей и узденей недовольна тем, что карабулаки и ингуши перестали платить им дань. Определенные разногласия у кабардинских верхов были и с чеченцами из-за того, что последние отгоняли иногда кабардинские табуны. Кавказский наместник решил воспользоваться всем этим и пригласил кабардинских феодалов принять участие в походе в Чечню. В предписании Булгакову от 10 марта 1807 г. он откровенно писал: «…Цель моего предположения пригласить также и кабардинцев в сию экспедицию была единственно та, дабы сии два народа поссорить между собою и привести их в совершенную вражду». Гудович предлагал генаралу Булгакову оставить кабардинцам весь скот, который будет отбит у чеченцев. «Тогда чеченцы, тем озлобленные, не преминут им за сие мстить и вражда между ними восставшая отвратит их от взаимного между собою согласия и соединения и потому оба хищные народы раздельно не столько могут быть опасны и меньше будут наносить вред Линии…» .
Задача уговорить кабардинских феодалов к участию в походе против чеченцев была возложена на управляющего обоими Кабардами г.-м. Дельпоццо. Последний развернул кипучую деятельность, особенно в Большой Кабарде через «подполковника Кучука Джанхотова и прочих старшин Джембулатовой фамилии», склоняя кабардинских феодалов к походу в Чечню. Однако определенная часть феодалов и «особливо духовенство» выступили против участия кабардинцев в этой экспедиции и предложили послать в Чечню делегацию, чтобы «сделать с чеченцами политичный оборот», т.е. разрешить возникшие разногласия между чеченцами и кабардинцами методами народной дипломатии. Если судить по донесению Дельпоццо Гудовичу от 17 декабря 1806 г., такие чеченско-кабардинские переговоры были проведены, но кончились неудачей «из-за отсутствия у чеченцев единоначалия» . Видимо, указать конкретных виновных в угоне скота у кабардинцев последние не могли и чеченцы отказались тогда удовлетворить их требования, сочтя их безосновательными. Царские власти всячески раздували этот случай, соблазняли кабардинских феодалов возможностью захвата большого количества скота у чеченцев, восстановления их власти над карабулаками и ингушами, хотя последние и считались российскими подданными. В конечном счете, после долгих усилий, Дельпоццо удалось склонить кабардинских феодалов к участию в намечаемом походе против чеченцев. И все же, видимо, многие из узденей в Кабарде помнили о многолетних традициях дружбы и добрососедства между чеченцами и кабардинцами, и потому участвовать в военной экспедиции в Чечню не хотели. Об этом говорит тот факт, что кабардинским феодалам пришлось оговорить специальные меры наказания против тех узденей, которые откажутся от предполагаемого похода. «Успех моему желанию соответствовал, – доносил Дельпоццо Гудовичу.- В собраниях условлено на непременном положении, чтобы противу чеченцев действовать всей Кабардою военной рукой, как по долгу обязанности к России, так и по уважению к начальству. …Буде кто не явится в сей поход из званий узденских и багаульцев назначенных, взысканием по 50 руб. серебром и 2 быками штрафу. Однако же примерно можно предположить… что всего кабардинского войска выступит не менее 3.000 человек» . Видимо, кабардинские князья встретили столь решительное нежелание уорков идти в поход против чеченцев, что им пришлось созвать народное собрание и через него провести нужное владельцам решение. «Кабардинские князья и дворяне, – отмечает В.Х. Кажаров, имея в виду это собрание, – проявлявшие строптивость во всем, что касалось их независимости и привилегий, оказывались самым неожиданным образом солидарными с Россией, когда им предоставлялась возможность на других испытать силу своего оружия. Это сулило награды от правительства, богатую добычу в случае успеха, а также давало возможность отличиться молодым наездникам» .
Итак, к более чем 8-тысячному экспедиционному отряду генерала Булгакова, подготовленному к вторжению в Чечню, прибавилось около 3,5 тыс. кабардинцев .
Генерал Булгаков вернулся из дагестанского похода в начале января 1807 г. Войска нуждались в отдыхе и он лишь 6 февраля смог доложить Гудовичу о готовности к началу военной экспедиции в Чечню. К этому времени началась русско-турецкая война и Северный Кавказ (Закубанье) также должен был стать ареной войны с турками: предстояло снова брать турецкую крепость Анапу. В этих условиях следовало поскорее завершить разгром Чечни. Позже Гудович в донесении министру иностранных дел Будбергу напишет: «…Усмирив и покоря чеченцев, теперь Левый фланг линии обеспечен, что самое по открывшейся с турками войне и заставило поспешить сею экспедициею, дабы войска с Левого фланга можно было сблизить к Правому и подвинуть к Кубани для действий против турок» .
13 февраля 1807 г. царские войска тремя колоннами, с разных сторон, как и предусматривал военный план, вторглись в Чечню, с целью «покорения и наказания буйных и хищных чеченцев» .
Отряд Булгакова, шедший из Червленного, мог пройти в Большую Чечню, только через Ханкальское ущелье. Это была созданная самой природой естественная крепость, «в полном смысле узкие ворота, сквозь которые, под тучей неприятельских пуль с лесных высот, должны были пройти русские» .
Зная о готовящемся походе российских войск в Чечню, местные жители, призвав на помощь и соседние народы, сильно укрепили Ханкальское ущелье, «сделав его совершенно недоступным. Позиция была прикрыта с фронта целыми рядами завалов, обнесенных глубокими рвами. За ними амфитеатром возвышались стены, сложенные из каменных глыб и целых утесов. Дорога была перекопана, завалена срубленными гигантами, а на более доступном скате ущелья вздымались четыре рубленные по горе превысокие засеки, окопанные канавами» . 15 февраля войска Булгакова подошли к Ханкальскому ущелью, а 17 февраля здесь произошел «кровавый штурм, память о котором долго еще сохранялась в горах Чечни» . Засевшие в ущелье чеченцы, «внушаемые наиболее своим духовенством, имеющим первейшее влияние на сии народы, сделали присягу истребить все наши войска или умереть самим прежде нежели пропустить нас», – писал Булгаков .
Хотя в научных исследованиях и не принято цитировать полностью большие архивные документы, тем не менее, сделав исключение из правил, нам хочется привести большую часть донесения ген. Булгакова И.В. Гудовичу от 19 марта 1807 г., где он описывает Ханкальский бой. Во-1-х, потому, что никогда ранее в исторической литературе об этом подробно не рассказывалось. Во-2-х, и это главное, это уникальный документ, так как в нем боевой царский генерал Булгаков – «решительный и энергичный старик, весь был война, жадная геройских результатов» , описывает бой, отзываясь с высоким уважением о своем противнике – горцах, что было довольно редким явлением в реляциях российских генералов на Кавказе. В этом документе, как мы увидим, нет привычных для царских военачальников в крае слов «скопище хищников», «разбойники», «грабители», «мошенники» и т.д. Думается, этим Булгаков хотел подчеркнуть не только собственные заслуги, храбрость и стойкость российских войск. «…Сражение сие, …продлясь целые десять часов в неприступных почти лесах и ущельях противу превосходного и отчаянного неприятеля слишком в десятитысячах состоящего (по достоверным сведениям чрез преданных нам владельцев и выбравшихся наших пленных) … могло только выиграно быть столь храбрым войском, каково российское.
…Соединенные из всех окрестных и значительных деревень чеченцы, как владетели Алды, Большой и Малой Чечен, Большой и Малой Атаги, Шали, Гребенчуков (все эти села считались в российском подданстве.- Г.Ш.) и многих других…, приведши к себе на помощь несколько тысяч соседних себе народа лезгин, владельцев кубачинцев, гермисских, чеберлинских, нижалинских, мичкизинских, шубуских и карабулакских положили столь сильное упоение на непроходимость Хан Кале, что обнаружили оное 15 числа не только дерзкою с трех сторон противу корпуса вылазкою, которая однакоже с большим для них уроном была отовсюду отбита храбрыми егерями 16 полка и драгунами». Булгаков повел наступление на ущелье тремя колоннами. «Едва средняя колонна … вступила в лес, а фланговые спустились в лощину, явились перед первыми засеками, как вдруг весь лес наполнился страшным воплем со стороны неприятеля, решившегося прежде погибнуть, нежели оставить свои засады; звуком орудий, огнем и стуком разрубаемых засек… колонны вдруг отовсюду как бы в огненном кольце находились. Пальба, ручной бой, стук, рысканье шарахнувшихся казачьих лошадей, треск деревьев составляли для глаз и слуха весьма поразительную картину и необыкновенные вселяли чувства. При каждом шаге надлежало поворачивать орудие напрямую.. ., оборонять их от опрометчивых вылазок неприятеля, очищать фасы боковых укреплений; и драгунам поражать неприятеля с боков, а гренадерам штурмовать поперечные окопы в шашки и таким образом продвигались вперед кровавыми шагами от одной засеки к другой, сражаясь спереди и с боков. Неприятель, будучи выбиваем из первых, укреплял и опять заседал в последних.
В сем ущелье он по некоторым местам скрывал свои семейства в землянках, из коих множество с детьми… от нашей колонны закиданы были землею, оборонялись с одной стороны с отчаянной храбростью, а наступающим подавали повод к проявлению бесчетных подвигов истинного мужества.
Выбивши неприятеля из засек и окопов, надлежало еще выбыть его из сих ущелий…
…7 часов бой продолжался в лесу, неоднократно неприятель удерживался в своих засеках, делал отчаянные вылазки, кидался в кинжалы, паче всего обращался на пушки и будучи то отражаем, то иногда и сам теснителем, беспрестанно собирался вместе и весьма часто ударял на тыл и аръергард, доколе не был побежден… Вся его сила ниспровержена тремя колоннами, весь лес очищен, боковые колонны снабдены пушками, почему и предался он совершенному бегству после упорнейшего сражения, продолжавшегося 9 часов в лесу. …На поляне оставлено более тысячи человек убитыми, в числе коих предводительствовавшие им два знаменитых эфендии и множество оружия…, знатное количество раненых…» .
Практически все царские военачальники, воевавшие на Кавказе, не давали достоверных сведений о потерях сторон: преуменьшали российские и преувеличивали горские потери. Участник Кавказской войны граф В.А.Гейман в своих мемуарах писал: ««Горцы, сравнительно, несли потери гораздо меньше нас, потому что они были вооружены нарезными винтовками, которые стреляли и дальше и вернее наших. … К тому же, горцы были искусные стрелки, приучаясь к стрельбе чуть ли не с детства. Всякий набег стоил нам подчас сотни раненых и убитых; писались реляции, прославлялась потеря наша, а неприятельская всегда больше – ведь ее проверить было невозможно и всегда обозначалось: «неприятель потерял лучших людей» .
Генерал Булгаков в данном отношении не был исключением из этого общего правила. В своем донесении Гудовичу от 18 февраля 1807 г. он пишет, что российские войска потеряли 51 человек убитыми и 111 ранеными , в другом донесении (от 19 марта) уточняет – 63 убитых . Потеря же чеченской стороны – свыше 1 тыс. человек. Генерал Булгаков в своих донесениях преподнес Ханкальский бой как серьезную победу российских войск и «совершенное поражение чеченцев и их союзников» , «примерное и первое поражение буйных… врагов чеченцев» . Однако уже современники Булгакова весьма скептически относились к его победным реляциям. Соратник А.П. Ермолова артиллерийский офицер Э.В. Бриммер отмечал, что в «1807 г. генерал-аншеф Булгаков ходил в Чечню» и потерял «при проходе чрез Ханкала до 1000 человек и много было отбито драгунских лошадей» . В.А. Потто, посвятивший все свои труды восхвалению российского оружия на Кавказе, также вынужден был отметить: «Сам Булгаков имел дело с главными силами чеченцев в Ханкальском ущелье, и хоть он взял его штурмом, но огромная потеря, понесенная при этом русскими, только утвердила чеченцев в мысли о неприступном положении их родины, вот почему грозный штурм Ханкальского ущелья, открывший путь в самое сердце Чечни и памятный на Кавказе доселе, окончился таким ничтожным результатом» .
Выйдя из Ханкальского ущелья, Булгаков дал один день отдохнуть своим войскам на р. Аргун, вблизи селения Большой Чечен. «На другой день это гнездо хищников было предано разрушению, а за ним начался разгром всей чеченской земли» . Чеченские отряды опасались вступить в бой с царскими войсками на равнинной местности, понимая свое бессилие против артиллерии и потому совершали лишь постоянные беспокоящие нападения мелкими группами по ночам. Пользуясь этим, Булгаков двинулся вверх по Аргуну, сжигая на своем пути подряд все чеченские селения, в том числе Большие и Малые Атаги .
Отряды Мусина-Пушкина и Ивелича соединились 14 февраля на верхней Сунже и через земли карабулаков двинулись к Большей Чечне, на соединение с Булгаковым. Карабулаки «отчаянно защищались» и между ними и царскими войсками произошли «множество перестрелок и 7 сражений в лесах и на полянах» . Мусин-Пушкин и Ивелич прошли земли карабулаков «с огнем и мечом» . Узнав о движении этого отряда, чеченцы засели в Гойтинском лесу, чтобы не пропустить его на соединение с Булгаковым. Последний, узнав об этом, выслал на выручку Мусина-Пушкина и Ивелича почти 2 тыс. гренадеров, егерей и казаков с 4 пушками. Лишь благодаря этой помощи объединенный отряд сумел пробиться 1 марта к селению Большие Атаги, где он и соединился с войсками Булгакова . В начале марта российские войска двинулись к крупнейшему чеченскому селению Герменчук, сжигая по пути мелкие аулы. У Герменчука собрались «скопища соседних народов» , решивших оборонять село. 5 марта здесь произошел крупный бой. Российский отряд «стремительно атаковал… неприятеля, ополчившегося всеми своими силами и отчаянием, производя стрельбу с улиц, дворов, кровлей мечетей и также примыкающего к ней лесу. …Сражение продолжалось более пяти часов…, отчаянный неприятель кидался даже на оружие и по убитии артиллеристов должно было оные отбивать назад…» . Лобовой штурм села не удался. Российская сторона понесла серьезные потери и тогда казаки подожгли Герменчук со всех сторон. Защитники вынуждены были отступить в соседний лес, где и произошел последний «ожесточенный бой». Чеченцы «защищали себя с необычайной твердостью и зверством» . Герменчук, самое большое и богатое селение Чечни, было «сожжено и истреблено» . «Штурм Герменчука закончил экспедицию. Вся Чечня от Аргуна до Черных гор лежала в дымящихся окровавленных развалинах и населению ее, понесшему громадные потери и в людях, и в имуществе, ничего не оставалось, как покориться и просить пощады» . Жестокости российской армии в Чечне в 1807 г. (без разбора правых и виноватых) приняли такой размах, что Гудович вынужден был указать ген. Булгакову, что «вы посланы не для того, чтобы вести войну с чеченскими народами, но наказать их и привести в совершенную покорность» .
И Булгаков, и Гудович отрапортовали в Петербург, что военная экспедиция в Чечню (13 февраля – 18 марта 1807 г.) закончилась полной победой российских войск. И.В. Гудович в рапорте от 14 апреля 1807 г. отмечал: «…Чеченцы совершенно покорены силою оружия и приведены к присяге на вечную верность подданства Е.И.В.
…Чеченцы силою оружия доведены до такого состояния, что долго будут чувствовать нанесенный им удар и, конечно, не скоро придут в силу…» . По официальным данным, российские войска во время чеченского похода 1807 г. потеряли в целом: 136 убитыми (из них 7 офицеров) и 282 ранеными (из них 6 офицеров) . Эти цифры и победные реляции царских военачальников не соответствовали действительности. Как мы уже отмечали выше, по данным Бриммера, Булгаков только в Ханкальском ущелье потерял свыше 1 тыс. чел. убитыми. Он же считает, что при штурме сел. Герменчук российские войска потеряли «до 500 человек» . Декабрист Е. Лачинов в своих воспоминаниях писал, что «во время экспедиции Булгакова, был разбит близ Герменчика батальон, находившийся на фуражировке, причем потерю нашу считают до 800 человек» . А ведь кроме крупных сражений в Ханкальском ущелье, в Гойтинском лесу, у Герменчука между российскими войсками и чеченцами в 1807 г. произошло еще немало мелких стычек и столкновений. Булгаков в донесении Гудовичу от 21 марта 1807 г. отмечал, что постоянно имел с чеченцами «неоднократные кровопролитные сражения» , во время которых российские войска также несли определенные потери. Так что совершенно очевидно, что официальные цифры потерь российских войск во время похода в Чечню в 1807 г. во много раз занижены. Не зря И.В. Гудович в отношении к барону Будбергу вынужден был оправдываться: «…При наказании чеченцев – неприятеля отчаянного, защищавшего себя с необычайной твердостью и зверством, нельзя было не иметь некоторого урона как в офицерах, так и в нижних воинских чинах убитыми и ранеными» . Потери чеченской стороны неизвестны, поскольку в официальных сводках они не приводятся (за исключением Ханкальского боя), да вряд ли их можно было бы и подсчитать точно: чеченцы своих убитых и раненых, по традиции, на поле боя, как правило, не оставляли. Но несомненно, что потери мирного чеченского населения были огромны: ведь были сожжены десятки селений, в том числе и мирные, жители которых оставались дома, надеясь, что кавказское командование выполнит свое обещание не трогать их. И.В. Гудович обещал атагинским старшинам поручикам Цуце Жанбатырову и Мурза-беку Алисултанову, что мирные чеченские села будут «пощажены». Это же указание наместник давал и Ивеличу в предписании от 13 января 1807 г.: «Чеченские старшины Цуцу Жанбатыров и Мурза-бек Алисултанов …укажут вам настоящие мирные чеченские деревни… коих при нынешней экспедиции в Чечню…должны быть пощажены…» . Однако царские войска на своем пути уничтожили большинство селений Большой и Малой Чечни, в том числе и те, которые считались в российском подданстве с конца ХVIII в. и никакого сопротивления не оказывали.
Историки полагают, что поход Булгакова в Чечню в 1807 г. в целом был неудачным. Л.Н. Колосов отмечал, что «соединенное чеченско-дагестанское войско… нанесло поражение царским войскам» . И. Дебу писал, что экспедиции Булгакова «против чеченского, кабардинского и закубанского народов» «не имели тех блистательных и желанных последствий, каких он ожидал» .
Военная экспедиция российских войск в Чечню в 1807 г. не была вызвана антироссийским восстанием со стороны чеченцев, как это было в Кабарде и Осетии в 1804 г. или в Дагестане в 1806 г. Поход в Чечню носил чисто превентивный, «назидательный» характер. Гудович уже после окончания похода, в апреле 1807 г., так объяснял Александру 1 его причины: «Грабежи и хищничества беспрерывно чинимые сими народами в границах вашего и.в., захваты в плен и затруднения коммуникации линии с Владикавказом от сих набегов и разбоев, к тому же по разрыву с турками мира, дабы заблаговременно обеспечить левый фланг линии… все сие требовало, чтобы силою оружия унизить… кичливость сих буйных народов и, наказав их, привести в должную покорность» .
Решительное наступление царизма на независимость горцев вызвало серьезное осложнение политической обстановки на Северном Кавказе и к вооруженному сопротивлению с их стороны. К 1805-1807 гг. ухудшилось и международное положение России как в Европе, так и на Востоке. Все это потребовало внесения корректив в кавказскую политику Петербурга.

ГЛАВА 1У. РОССИЙСКО-ЧЕЧЕНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 1807-1815 ГОДАХ.
НАЧАЛО СОЗДАНИЯ РОССИЙСКОЙ АДМИНИСТРАТИВНОЙ СИСТЕМЫ В ЧЕЧНЕ.

ОСЛОЖНЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНОЙ ОБСТАНОВКИ И ИЗМЕНЕНИЯ
В КАВКАЗСКОЙ ПОЛИТИКЕ РОССИИ.

В 1801-1804 годы (фактически вплоть до апреля 1805 г.) Россия придерживалась нейтралитета в европейских делах и пыталась проводить политику равноудаленности от Франции и Англии. В этот период максимальное внимание во внешней политике было направлено на усиление ее позиций на Северном Кавказе и расширение сферы господства в Закавказье. В выполнении этих планов (в основном в Закавказье) П.Д. Цицианов добился заметных успехов. В течение 1804-1805 гг. он, действуя где силой, где военно-политическим давлением, добился присоединения к России Имеретии, Мингрелии, Кахетии, Шекинского, Ширванского, Гянжинского и Карабахского владений. Таким образом, российская власть была установлена на большей части Закавказья. Иран, начавший войну с Россией в 1804 г., так и не смог остановить успешное наступление русской армии в Закавказье. Неудачей закончились и попытки Ирана поднять население мусульманских ханств против России. Зато российские успехи на Кавказе встревожили Турцию, Англию и Францию.
В 1803 г. в Европе возобновилась война между Англией и Францией. Одновременно началось обострение русско-французских отношений и в 1804 г. дипломатические отношения между ними были разорваны. Англия и Россия, при наличии общего противника – Франции – взаимно были заинтересованы в заключении антифранцузского союза. Который и был образован в апреле 1805 года. Он стал основой для третьей антифранцузской коалиции, сложившейся в августе того же года в составе Англии, России, Швеции и Австрии. Осенью того же года в Европе вновь разгорелась «большая» война.
Ряд советских авторов (Н.С. Киняпина, Б.П. Балаян, Н.А. Кузнецова) полагают, что Англия, воюя с Францией и заинтересованная в союзе с Россией, с 1803 г. и до заключения Тильзитского мира между Россией и Францией, воздерживалась от проведения активной антирусской политики на Востоке. Не предоставляла она открыто и военную помощь Ирану, опасаясь обострения отношений с Петербургом . Р.А. Иониссян не согласен с этой точкой зрения. «В исторической литературе долгое время господствовало мнение, – пишет он, – что Англия и Франция вели… борьбу против России на Востоке лишь в те годы, когда они находились с ней в неприятельских отношениях. Подобные утверждения нельзя признать соответствующими исторической действительности. Факты, наоборот, свидетельствуют о том, что обе западные державы натравливали Турцию и Иран на Россию и оказывали активную помощь иранским правящим кругам в осуществлении их агрессивных замыслов в отношении Закавказья также и в те годы, когда они оба были официальными союзниками России» .
Представляется, что точка зрения Р.А. Иониссяна близка к истине. Так, в середине августа 1807 г. министр иностранных дел России Будберг писал кавказскому наместнику И.В. Гудовичу, что иранский шах Баба-хан (Фетх-Али-шах), проводя политику затягивания переговоров о мире, надеется на помощь Франции . И это – спустя не более месяца после подписания Тильзитского мира (7 июля 1807 г.), по которому Франция стала союзницей России и обязалась принудить Иран к прекращению войны с Россией. Ту же самую политику в отношении России проводила Англия. В июле 1812 г. (когда Англия была официальной союзницей России) кавказский наместник Н.Ф. Ртищев докладывал министру иностранных дел Н.П. Румянцеву: «…Желание наследника Персии сблизиться к миру, кажется, есть искренно…, но что влияние посторонной державы, т.е. Англии, весьма много действует на тейранский кабинет, который связывает Аббас-Мирзу в достижении его цели… Нельзя не отметить, преимущественной наклонности к выгодам Персии» английского посредника в русско-персидских переговорах . Так что в своей кавказской политике России с конца ХVIII в. и практически весь ХIХ век приходилось противостоять как 2-м восточным державам – Ирану и Турции, так и западным – Франции и Англии, несмотря на заключаемые время от времени соглашения о союзе с каждой из них.
С конца ХVIII в. Россия стремилась придерживаться мирных отношений с Турцией. Последняя, переживающая на рубеже ХVIII-ХIХ вв. глубочайший политический и экономический кризис, не была способна к новой войне с Россией, хотя очень болезненно относилась к ее успехам на Кавказе. Пользуясь обострением турецко-французских отношений в конце ХVIII в. (из-за Египетского похода Наполеона Бонапарта), Россия стала добиваться заключения с Портой нового союзного договора (первый был подписан в 1799 году). Русско-турецкий союзный оборонительный договор был подписан 23 сентября 1805 г. Он предусматривал взаимную военную помощь, свободный проход российских военных кораблей через проливы Босфор и Дарданеллы в военное время. Черное море закрывалось для военных судов третьих стран . Безусловно, в условиях войны с Ираном и надвигающейся войны с Францией это была крупная дипломатическая победа России, Определенные силы в Турции, в том числе и сам султан Селим 111, были недовольны заключением этого договора. Французские дипломаты, опираясь на эти силы, стали прилагать максимум усилий для срыва этого договора, носившего явный антифранцузский характер .
Разгром французами русской и австрийской армий под Аустерлицем 2 декабря 1805 г. усилили позиции Франции в Турции. С этого времени начинается отход Порты от России и стран антифранцузской коалиции и ее сближение с Францией. Последняя, обещая Турции военную помощь, возвращение Крыма, требовала от нее разрыва с Россией, заключения турецко-французского союза и в конечном счете – объявления войны Петербургу. Франция крайне была заинтересована в том, чтобы связать Россию еще одной войной – на этот раз с Турцией, чтобы отвлечь военные силы царизма от французского театра войны. В июле 1806 г. в Стамбул прибыл французский посол генерал Себастиани, который и должен был добиться выполнения этих целей Франции. Под его давлением султан Селим 111 сформировал новое правительство из числа сторонников Франции. В Турцию также прибыли французские офицеры, которые занялись перевооружением дунайских крепостей, Босфорских укреплений и реорганизацией турецкой армии. В Турции стала усиленно раздуваться антироссийская пропаганда. Россия в 1806 г. стояла на пороге еще одной войны.
В конце 1805 – начале 1806 г. положение России и без того было очень тяжелым. В Европе она воевала с Францией, на Кавказе – с Ираном. В декабре 1805 г. П.Д. Цицианов с отрядом около 3 тыс. человек при 10 орудиях двинулся из Гянджи к Баку. В феврале 1806 г., во время переговоров под стенами Баку, он был убит племянником бакинского хана. Из-за дальности расстояния назначение нового главнокомандующего на кавказ из Петербурга затянулось во времени и это вызвало определенное замешательство в верхах кавказской администрации. На Кавказской линии главным начальником в крае объявил себя генерал Глазенап, в Закавказье – генералы Несветаев и Портнягин. Между этими генералами началась борьба за верховенство на Кавказе. «Руководствуясь правилами старшинства, Глазенап признал генерала Несветаева временным командующим, но оставил за собою право давать ему рпиказания из Георгиевска. Портнягие не согласился с авторитетом Глазенапа и не хотел отказаться от власти. Как он, так и Несветаев требовали, чтобы начальники частей относились к ним по делам службы; каждый отдаал свои приказания, делал распоряжения и требовал их исполнения. Дела в Закавказье с каждым днем все более и более запутывались и двойственность власти вела только к беспорядкам» . Наконец, 2 июня 1806 г. новым главой кавказской администрации был назначен «весьма опытный и острожный, хотя уже престарелый и бездеятельный гр. И.В. Гудович» . В отличие от Цицианова, Тормасова, Ермолова И.В. Гудович не был новичком на Кавказе и относительно хорошо знал его. «…Лицо, бывшее на Кавказе и несколько знакомое с положением тамошнего края,- писал о нем Дубровин.- …Гордый и самонадеянный, он не принимал ничьих советов, не уважал постороннего мнения и полагал, что хорошо знает край и тамошнее положение дел» . Граф Иван Васильевич Гудович принадлежал к «небольшому числу серьезно образованных людей» ХVIII столетия. Он слушал университетские лекции в Кенигсберге, Галле и Лейпциге. Службу начал офицером с 1759 г. Участник русско-турецких войн 1768-1774, 1787-1791 гг. В 1791-1799 гг. был дважды (с небольшим перерывом в 1796 г.) кавказским наместником .
Назначение в 1806 г. на должность главнокомандующего на Кавказе именно такого человека, как И.В. Гудович, не было, конечно, случайным. Россия, воюющая в Европе с Францией, в Закавказье с Ираном, стоящая на пороге войны с Турцией, не могла вести на Кавказе ту активную наступательную политику по утверждению здесь своего господства, как это было при Цицианове. Нужна была другая, более осторожная, более осмотрительная политика, когда надо было думать не о новых территориальных приобретениях, а об удержании имеющихся позиций. И на эту роль, с точки зрения Петербурга, более других годился именно И.В. Гудович, человек осторожных действий, считающийся знатоком Кавказа и его обычаев. По мнению Гудовича, «успокоить и привести в повиновение» горские племена легче всего было мерами «кротости и гуманности, нежели оружием, которым, хотя они поражены и будут, но, имея верное убежище, уйдут в горы, будут всегда питать непримиримое мщение, им сродное, за поражение, а особливо за нанесенный вред их имению». Александр 1 в целом одобрил (как всегда) подобный подход Гудовича к горской проблеме .
К весне 1806 г. и в Петербурге тоже понимали, что продолжать прежнюю активную наступательную политику на Кавказе Россия не сможет и требуется ее определенная корректировка. В апреле 1806 г. Министерство иностранных дел представило на рассмотрение Александра 1 «Предначертания» (автором их был Чарторыйский) о политике России на Кавказе, в том числе и на Северном Кавказе. Это была программа действий России на Северном Кавказе в новых условиях, возникших в связи с международными осложнениями.
Сделав обзор военно-политической ситуации на Кавказе, указав на такой негативный фактор для России, как малочисленность ее войск, разбросанных по Кавказской линии и в Закавказье, учитывая печальный опыт 1804 г. (когда Военно-Грузинская дорога была заблокирована горцами), авторы «Предначертаний» приходят к выводу, что военно-политическая ситуация в Закавказье во многом будет зависеть от безопасности сообщения по Военно-Грузинской дороге. «Ежели взять в рассуждение, что Грузия, будучи совершенно отрезана от Кавказской линии независимыми горскими народами, сообщается с оною Кавказским ущельем, которою проход… подвержен бывает пресечению вовсе, от разлива Терека и по причине недоброжелательности горских народов, то из сего явствует, что устроение прочной дороги в Кавказском ущелье, несмотря ни на какие трудности и издержки, есть начальный шаг, без коего все прочие не могут иметь надлежащей связи. Итак, учредить беспечное сообщение Кавказской линии с Грузией есть первый шаг необходимо нужный», – отмечается в «Предначертаниях» . Безопасность Военно-Грузинской дороги, в свою очередь, напрямую зависела от спокойствия на северном Кавказе, от поведения горских феодалов. Особое значение при этом придавалось Дагестану, прилегающему к границам Азербайджана и Грузии. Видимо, Кабарда и Осетия после жестокого подавления восстаний 1804 г. особых опасений у царских властей не вызывали. В качестве важнейшего средства упрочения позиций России на Северном Кавказе предполагалось расширить и укрепить союз с горскими феодалами, превратить их в опору российской власти в крае. В этих целях указывалось на необходимость «привлечения преданности персидских и горских владельцев, дабы тем самым приготовить и облегчить будущие предприятия» .
«Предначертания» Министерства иностранных дел показывают, что в Петербурге весьма скептически и своеобразно относились к подданству горских народов. «Вообще подданство горских народов должно понимать токмо наружным и ни мало недействительным, – отмечается там. – Усердие их достаточно будет изъявлено, когда они останутся в бездействии против полков российских» . А ведь к весне 1806 г. большая часть горских народов – кабардинцы, осетины, чеченцы, ингуши и значительная часть дагестанских владельцев считаются в подданстве России. Видимо, события в Кабарде и Осетии в 1804 г., обострение российско-вайнахских отношений создали в Петербурге впечатление о полной непокорности всех горских народов, о формальном («наружном») характере их подданства России, которое зиждется только на страхе перед российским оружием. Именно подобные представления Петербурга и кавказской администрации и породили походы в Дагестан в 1806 году и в Чечню в 1807 г. На самом же деле и в Кабарде, и в Осетии, и в Дагестане, и в Чечне были феодалы и горские общества, которые считали себя в российском подданстве, стремились иметь с Россией мирные торгово-экономические и политические отношения, но были против грубого вмешательства царизма в их внутренние дела.
В Закавказье, где шла война с Ираном и на Северном Кавказе Министерство иностранных дел наметило общую линию – «действовать соразмерно с военными силами и с местными удобностями, которые заменяют иногда военные силы» . На иранском фронте в Закавказье предполагалось «на сей раз ограничить, прекратить … военные действия и воздержаться от новых завоеваний, впредь до удобнейшего времени, за исключением занятия Баку…» .
Подавлению сопротивления горцев Северного Кавказа, их полному покорению царское правительство придавало в данный момент исключительное значение, даже большее, чем окончательному подчинению Закавказья и победе на иранском фронте. Поэтому в «Предначертаниях» предлагалось: «С горскими народами вести войну по прежнему, сохраняя возможную бдительность для отвращения их наглостей, соразмеряя, однакоже наказание с преступлением…» .
Установка «с горскими народами вести войну по прежнему» не означала открытия военных действий против всех непокорных горцев Северного Кавказа: в Петербурге отдавали себе отчет, что для этого у России пока просто нет необходимых военных сил. Она предполагала сохранение, защиту достигнутых позиций, отражение нападений горцев на Кавказскую линию, совершение отдельных военных экспедиций («набегов») против тех или иных горских народов, т.е. активную оборонительную тактику (в весьма специфическом понимании тогдашнего царского военного командования в регионе). «Единственный способ, – говорилось дальше в документе, – могущий быть действительным и полезным против горских народов, состоит в том, чтобы довольствуясь наружными знаками их подданства, стараться держать их в блокаде. Военные границы по рекам Тереку и Алазани…
Сие время бездействия или лучше сказать оборонительной системы, употребить на внутреннее устроение новоприобретенных областей…» . Тут следует выделить два момента. Тактика военно-экономической блокады, объявленная и проводимая ранее против Кабарды. теперь предполагается распространить против всех северокавказских народов. Во-2-х, по Тереку (с северной стороны, с российской) и по Алазани (с юга, от Грузии) определяются не административно-политическия границы, а «военные». Расположенные между ними горские народы, следовательно, признаются в политическом подданстве России. Более того, в силу обстоятельств, временно, царизм готов «довольствоваться наружными знаками их подданства», лишь бы они вели себя мирно.
В условиях обострения международной обстановки в Европе и на Востоке некоторые сановники в Петербурге предлагали радикальеык проекты, осуществление которых должно было раз и навсегда покончить с проблемой северокавказских горцев. К таковым относилась и служебная записка коллежского ассессора Лофицкого «Замечания о Грузии», поданная им царю также в апреле 1806 г., т.е. почти одновременно с «Предначертаниями» Министерства иностранных дел. Он предлагал предпринять жесткие и решительные меры для немедленного покорения горцев. В частности, «чеченцев же и ингушевцев, – по его мнению, – весьма бы полезно было вывесть вовсе из ущельев настоящего их жительства на другие пустопорожние российские земли, ибо народы сии по закоронелости в разбойничестве, ничем уняты быть не могут, как или истреблением вовсе наций тех или выводом на другие земли. Для удобнейшего совершения столь важных действий российские войска поохотить половиною добычею, которая может быть приобретена на сем военном театре; а другую половину употребить на домашние обзаведения завоеванных народов, кои и должны уже быть всегда под общими законоположениями Российской империи. А сверх того, иметь их в строжайшем надзоре, дабы не могли иметь ни оружия, ни других способов на произведение вновь мятежа. Земли же, лежащие между кавказскими горами и реками Малкою и Тереком, населить природными россиянами, поелику те земли наивыгоднейшие для земледелия, скотоводства и других заведений, при хорошем климате и коими без пользы для человечества доселе владеют оные хищные народы…» . Однако для выполнения данного проекта у России в тот момент не было соответствующих сил и возможностей, к тому же в Петербурге понимали, что даже попытка его осуществления вызовет всеобщее восстание горцев. Поэтому «Записка» Софицкого, как явно авантюрная, была оставлена без внимания.
«Предначертания» же Министерства иностранных дел от 16 апреля 1806 г., составленные с учетом реальной обстановки на Кавказе, были одобрены Александром 1 и стали программой действий царского правительства на Кавказе на ближайшие годы. Таким образом, Россия на Северном Кавказе временно отказывалась от активных действий по установлению здесь своего реального господства. Эта линия будет продолжаться вплоть до окончания наполеоновских войн. «…полтические события в Европе отвлекали внимание правительства в иную сторону, – отмечал Н.Ф. Дубровин, – так что деятельность наша в Азии и у подошвы Кавказских гор становилась второстепенною» . «…В первый период войны с 1799 по 1815 год, мысль о необходимости и неизбежности покорения русской власти всех горских племен вовсе не имелась в виду», – писал другой автор ХIХ в. Это утверждение верно лишь в отношении периода 1806-1815 гг.
В виду крайне тяжелого военного полоежния для антифоанцузской коалиции в Европе царское правительство пешило в 1806 г. добиться заключения перемирия с Ираном в Закавказье. Как отмечает О.П. Маркова, оно было крайне заинтересовано в том, чтобы удержать Иран от активного выступления. Россия всеми средствами стремилась прекратить войну с Ираном и вместе с тем не соглашалась уступить никаких территорий из тех, что захватил Цицианов. «Русско-персидская война 1804-1813 гг. прерывалась многократными попытками правительства Александра 1 заключить мир» . В начале января 1807 г. Александр 1 писал И.В. Гудовичу: «Ко удовольствию моему, вскоре я получил известия, что чрез попечения Ваши учинен начальный шаг к мирным переговорам. Ныне сей предмет сделался столь важным, что достижение оного я признаю началом будущих успехов, и потому поручаю сие дело особенно Вашему старанию… Нахожу нужным только повторить мое желание, чтобы границы российские остались в том положении, в каком они ныне находятся, то есть по Куру и часть Аракса, заключающую в себе область Елизаветпольскую и ханство Карабагское» . Однако Министерство иностранных дел, более лучше представляющее себе то трудное положение, в которое попала Россия с началом войны с Турцией в конце 1806 г., считало, что на переговорах с Ираном Петербург должен вести себя более уступчиво. В документе «План негоциаций с Баба-ханом на случай войны с турками» МИД указывал: «1. Необходимо стараться заключить с Баба-ханом мир, не рассчитывая на него и не полагаясь на верность персов своим обязательствам, а с единственной целью помешать их объединению с Портою. 2. Для того, чтобы облегчить сближение с Баба-ханом, нужно отказаться от плана, предусматривающего установление границы по Куре и Араксу, отложив до более благоприятного времени осуществление этого проекта в полном объеме, и ограничиться пока сохранением того, что Россия имеет в Персии и в Дагестане, включая Баку как очень важный морской порт и пункт коммуникаций» .
Для самого Ирана война с Россией развивалась далеко не так, как она надеялась. Русская армия в Закавказье, несмотря на свою малочисленность, оказывала иранским войскам мужественное сопротивление и им так и не удалось одержать ни одну серьезную победу. Война приняла затяжный характер, военно-экономические ресурсы Тегерана заканчивались. Английской помощи оказалось недостаточно, чтобы вытеснить российские войска из Закавказья. После поражения иранских войск летом 1806 г. шах, надеясь выиграть время и укрепить свою армию (на этот раз с помощью Франции), изъявил готовность пойти на переговоры . Переговоры эти шли очень тяжело, так как в них постоянно вмешивались Англия и Франция (разумеется, против России). Кроме того, на их ход самым прямым образом влияли положение на европейском театре войны и на русско-турецком фронте.
Победы Франции над русско-австрийской армией под Аустерлицем в декабре 1805 г. и над прусской армией в октябре 1806 г. под Иеной и Ауэрштадтом подняли престиж французов в Иране и Османской империи. Там приходят к выводу (поверив щедрым обещаниям Наполеона), что наступил благоприятный момент для завоевания Крыма и Кавказа, изгнав оттуда российские войска. Начинается стремительное сближение Франции с Ираном и Турцией. «1805-1808 гг. были годами исключительного влияния Наполеона в Иране», – считает О.П. Маркова . Наполеон пытался извлечь для себя максимум выгод из этой политической ситуации.
4 мая 1807 г. в Финкенштейне (Восточная Пруссия) был заключен франко-иранский логовор о союзе, направленный против Англии и России. Франция гарантировала Ирану неприкосновенность его территории, признавал Грузию «законно принадлежащей» шаху, брал на себя обязательство заставить Россию эвакуировать свои войска из Закавказья и оказать Ирану помощь оружием и в реорганизации армии. Иран, в свою очередь, обязывался разорвать дипломатические и торговые отношения с Англией, и самое главное, разрешить свободный проход в Индию французских войск . Окрыленный шах сразу же занял жесткие позиции в отношении России. Гудович в донесении министру иностранных дел А.Я. Будбергу от 21 мая 1807 г. писал: «…Прибыл ко мне посланник от первого Бабаханова министра… Посланный его Мамед-бек… обратил разговор к старым границам Персии, полагая отныне Кизляр и включая весь Дагестан во владении Персии» .
Одновременно французские дипломаты развернули активную деятельность в Стамбуле, настраивая турок против России. Они убеждали султана и его министров, что военное могущество России окончательно сломлено и для Турции наступил благоприятный момент вытеснить русских из Крыма и с кавказа. Под давлением Франции Порта заявила о закрытии черноморских проливов для российских военных кораблей и одновременно сместила господарей Молдавии и Валахии . На их место были назначены ставленники Наполеона.
В ноябре 1806 г. по приказу Александра 1 русские войска вступили в Молдавию и валахию. По мнению А.М. Станиславской, царь тем самым стремился не только разрешить все спорные вопросы с Турцией, но и вовсе лишить Францию ее влияния на Порту. Кроме того, Александр 1 имел сведения, что Наполеон планирует занять французскими войсками Дунайские княжества . Александр 1 как бы наносил упреждающий удар. В результате началась русско-турецкая война 1806-1812 гг., хотя Порта официально объявила войну России лишь 5 января 1807 г. Военные действия между Россией и Турцией развернулись на двух фронтах: на Дунае и в Закавказье.
В марте-мае 1807 г. русская армия под командованием Гудовича предприняла неудачное наступление на Карс и Ахалкалаки, что сразу же сказалось на российско-иранских переговорах. Тегеран вновь потребовал установить российско-иранскую границу севернее Кизляра, претендуя уже не только на Грузию, но и на значительную часть Северо-Восточного Кавказа. Но и Россия не собиралась идти ни на какие уступки. Более того, она потребовала передачи ей Ереванского Нахичеванского ханств. Переговоры зашли в тупик и Иран под подстрекательством Франции стал готовиться к возобновлению военных действий. Однако 19 июля 1807 г. 6 тыс. русских солдат у р. Арпа-чай нанесли тяжелое поражение 20-тысячному турецкому корпусу . В этих условиях Иран не рискнул возобновить военные действия и отвел свои войска к Нахичевани. До 1809 г. Тегеран так и не решился перейти в наступление. «Россия же хотела мира. Вот почему до 1809 г. больше разговаривали о мире и торговались о границах, чем воевали» .
После поражения русской армии под Фридляндом 14 июня 1807 г. Россия, учитывая свое тяжелое военное и экономическое положение (она к этому времени воевала уже с тремя государствами – Францией, Турцией и Ираном) запросила мира у Франции. Наполеон также был заинтересован в выходе России из антифранцузской коалиции, так как объявленная им экономическая блокада Англии была бессмысленна без участия в ней России, имевшей с Лондоном обширную торговлю. 7 июля в Тильзите Россия и Франция подписали «Договор о мире и дружбе» и секретный «Договор о наступательном и оборонительном союзе». Соглашения предусмаривали посредничество Франции в прекращении русско-турецкой войны и обязательство Наполеона выступить на стороне России против Турции, если последняя не примет французское посредничество . В августе 1807 г. в Слободзее (крепость на Дунае) начались переговоры о перемирии между Турцией и Россией. 14 сентября того же года в Узум-Килиши было подписано соглашение о перемирии между турецкими и русскими войсками на Кавказском фронте. Оно сохраняло свою силу до апреля 1809 г. поскольку к этому времени стороны не сумели договориться об условиях мирного соглашения, военные действия возобновились.
Тильзитский договор фактически свел на нет действие франко-иранского Финкенштейнского мира, посокольку Франция стала теперь официальной союзницей России. Пользуясь обострением отношений Франции с Ираном и Турцией (обе восточные державы справедливо считали, что Наполеон предал их), на Среднем Востоке в дипломатическое наступление переходит Англия. 5 января 1809 г. был заключен англо-турецкий договор «о мире и дружбе», а 12 марта 1809 г. – англо-иранский договор «о союзе и дружбе». За разрыв с Францией и возобовление войны против России Англия обещала Ирану и Турции огромную финансовую помощь и поставки оружия. В Иран весной 1809 г. прибыли 30 английских военных инструкторов, которые доставили 20 новых орудий и 30 тысяч винтовок . Во многом при подстрекательстве англичан летом 1809 г. военные действия на русско-иранском фронте возобновились. «Война нынешнего лета, – доносил кавказский наместник А.П. Тормасов Н.П. Румянцеву 13 октября 1809 г., – подъятая персиянами, была следствием напряжений к сему англичан посредством рассыпанного в Персии щедрою рукою золота, сего любимого идола у всех азиятцев, коего они предпочитают всему. Сами персияне, даже и посланец, от наследника Персии ко мне приезжавший, не скрыл от меня в разговорах, что английский посол при персидском дворе щадил денег, чтобы восстановить персидское правительство против России и разорвать мирные сношения. Но сия кампания окончена благополучно и все усилия персиян, невзирая на то, что они никогда не имели в собрании столь большого числа войск, как нынешнего лета, остались тщетными, а сие было поводом к тому, что правительство персиян таки обратилось к мирным предложениям» . Действительно, иранская армия была разгромлена русскими войсками под Ахалкалаки и Тегеран вновь предложил переговоры. Однако, из-за взаимонеприемлемых позиций (Иран требовал, кроме всего прочего, признания его прав на Дагестан) они закончились неудачей.
Усиление английского влияния в Стамбуле привело к возобновлению военных действий на русско-турецком фронте. Одновременно английские дипломаты сумели добиться сглаживания противоречий между Ираном и Турцией и «во имя борьбы с общим врагом» в августе 1810 г. добились заключения между ними союзного договора, направленного против России. Турецкий и иранский штабы начали разработку планов совместных военных действий в Закавказье против России. Однако многовековые турецко-иранские противоречия носили столь глубокий характер, что договориться между собой о каких-либо серьезных военных операциях, и тем более их провести, они не сумели.
Непрочность союзнических отношений с Францией и планы Наполеона о вторжении в Россию были очевидны для Петербурга и потому он был всемерно заинтересован в окончании русско-турецкой и русско-иранской войн. Русская армия под командованием М.И. Кутузова летом-осенью 1811 г. нанесла ряд серьезных поражений турецкой армии и Порта была вынуждена в мае 1812 г. подписать в Бухаресте мирный договор с Россией.
Выход из войны Турции, разгром в России армии Наполеона, а главное, серьезное поражение иранских войск на Закавказском фронте (например, под Ленкоранью) летом 1813 г. вынудили шаха пойти также на заключение мирного договора с Россией. По Гюлистанскому договору 1813 г. к России отошли Дагестан, Картли-Кахетия с Шурагельской провинцией, Имеретия, Гурия, Мингрелия, Абхазия и ханства – Карабахское, Гянджинское, Шекинское, Кубинское, Бакинское, Ширванское, Дербентское и Талышское . К договору был приложен «Сепаратный акт». Согласно которому «посланник, имеющий право отправиться от Персидского двора с поздравлением к Российскому двору, повеленные ему от своего шаха просьбы прелоставит на волю Великого императора. Главнокомандующий же Российский обещает по возможности употребить старание о просьбах Персии» . Таким образом, «Сепаратный акт» оставил возможность иранскому правительству вернуться в удобный ему момент к пересмотру условий мирного договора 1813 г. Иранская делегация еще в Гюлистане заявила, что будет добиваться пересмотра договора. И наконец, договор не закрепил точных границ между Ираном и Россией, что впоследствии станет причиной обострения российско-иранских отношений и одной из предпосылок новой войны в 1826-1828 г. «Гюлистанский мир не разрешил русско-иранских противоречий. С помощью Англии шах рассчитывал пересмотреть этот договор и восстановить прежние границы, несмотря на то, что эта бесперспективная политика не соответствовала ограниченным экономическим и военным возможностям Ирана после войны.» .
Российская сторона также не была довольна условиями Гюлистанского мира. Она стремилась присединить всю Восточную Армению и даже часть собственно иранских прикаспийских территорий – южную часть Талыша и Гилянскую провинцию с портом Энзели . (Эти последние территории пытался присоединить к России еще Петр 1 и в 1723 г. Гилянь была занята русскими войсками. В 1920 г. пытались это сделать и большевики).
Таким образом, уже в содержании самого Гюлистанского договора, заключенного в спешке, в условиях продолжающейся войны в Европе и при посредничестве английских дипломатов, уже были заложены корни будущей русско-иранской войны.
Мы подробно остановились на анализе международных отношений первого десятилетия ХIХ в., так как они непосредственно влияли на политику России на Северном Кавказе, в том числе и на военно-политическую обстановку в регионе, на позиции отдельных горских обществ и владельцев. Очевидно, что Кавказ в целом и Северный Кавказ, в частности, играли заметную роль в восточной политике Англии и Франции. И наконец, именно осложнение международной обстановки в 1805-1806 гг. заставили царское правительство заметно снизить активность и темпы по установлению своего полного господства на Северном Кавказе.
РОССИЙСКО-ЧЕЧЕНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 1807-1815 ГОДАХ.
Экспедиция российских войск в Чечню в 1807 г. имела для последней не столько военные, сколько далеко идущие политические последствия, которые, по нашему мнению, не нашли до сих пор должной оценки в исторической литературе.
Походы царских войск в ту или иную часть Северного Кавказа всегда сопровождались принесением присяги со стороны местных жителей на верность России. По такому, или почти по такому же сценарию разворачивались поначалу события и в Чечне. 30 марта 1807 г. ген. Ивелич сообщил И.В. Гудовичу, что к нему через ««почетного мирного владельца» Алгета Алханова обратились чеченцы, «которых селения … истреблены огнем» с предложением дать аманатов и «учинить на верность присягу…» . 6 апреля Гудович обратился с «Обвещением к старшинам и народу Большой Чеченской Атаги», в котором изъявил готовность «простить» «все проступки», если чеченцы дадут «лучших и почетнейших из среды себя аманатов», «учинят присягу на вечную верность Е.И.В.» и обяжутся «не делать хищничества и набеги» . В первой половине апреля 1807 г. 52 чеченских старшин подписали документ – «Постановление» о вступлении чеченцев в российское подданство. «Мы, нижеподписавшиеся старшины, – говорилось в нем, – избранные от лица всего народа деревень чеченских, возчувствовав наши прежние преступления и зная неизреченное милосердие Е.И.В. Государя Императора… повергаем себя со всем народом чеченским с чистосердечным раскаянием в вечное верноподданство Всеавгустейшему Всероссийскому Имперскому Престолу, в чем и даем присягу по нашему обычаю на святом Коране по приложенной у сего форме» . Чеченские старшины обязывались отныне «ничего зловредного не предпринимать противу российских подданных», не совершать набеги на Кавказскую линию, вернуть всех пленных (кроме тех, кто живет у чеченцев свыше 15 лет и принял мусульманство), а также скот, захваченный в российских пределах, выдавать российским властям нарушителей данных обязательств .
И.В. Гудович был не только военным, боевым генералом, но и неплохим политиком и дипломатом. Именно таким он показал себя после февральско-мартовского похода российским войск в Чечню. В течение всего остального времени 1807 г. он развернул в Чечне активную дипломатическую деятельность, пытаясь привлечь на российскую сторону как можно больше чеченских селений на равнине и в предгорьях.
В отличие от многих кавказских военачальников и петербургских сановников, Гудович после военной экспедиции в Чечню в 1807г. еще раз убедился в том, что политическими и экономическими средствами можно добиться большего в российско-чеченских отношениях, чем при использовании силы. Всеми мерами он пытается теперь успокоить Чечню и возродить, продолжить ту тенденцию мирного сближения России и чеченцев, которая наметилась с конца ХVIII в. В июле 1807 г. Гудович обратился к жителям «мирных чеченских деревень» (Атагов, Герменчука, Гехи и др.), т.е. тех, которые недавно подписали вновь присяги о подданстве России, уверяя их, что при отказе от «хищничеств» и преданности России им будут предоставлены все обещанные им ранее выгоды и они «будут принимаемы» «на Линии» «наравне со всеми другими подданными Всероссийскими» .
Одновременно, по поручению И.В. Гудовича, наиболее авторитетные в Чечне аксаевские владельцы, особенно Хаджи-Реджаб Кандуров, развернули посредническую деятельность в чеченских обществах, уговаривая их быть в мире с Россией и вступить в ее подданство. В письме к И.В. Гудовичу от 27 августа 1807 г. Кандуров сообщает, что он объехал 20 чеченских селений и их старшины готовы принять подданство России при условии выплаты чеченцам компенсации в качестве возмещения ущерба от военной экспедиции Бугакова . Одновременно Кандуров рекомендовал присвоить офицерские чины (не ниже капитана) и дать соответствующее жалованье «лучшим двум старшинам Малой Атаги Чулику и деревни Шали Бей-Булату Тайманову», которые имеют большой авторитет в Чечне и могли бы способствовать росту здесь российского влияния. И.В. Гудович согласился выделить несколько тысяч руб. (2850) для выдачи чеченским старшинам. П.А. Бирюков полагает, что это была «завуалированная форма подкупа» чеченских социальных верхов . Возможно, что так оно и было. Значительная часть жителей равнинной Чечни, не заинтересованная в военном противостоянии с Россией и стремящаяся к мирным торговым отношениям с ней, согласна была принять российское подданство без всякого материального вознаграждения. А. Ахвердов в рапорте Гудовичу отмечал: «Среди простого «черного» народа шли толки: мириться с Россией мы, мол, и так охотно желаем без интересов» . При этом чеченцы просили одного – дать им свободный проезд в российские крепости и казачьи станицы для торговли и освободить их при этом от уплаты торговых пошлин .
Кавказский наместник торопится закрепить политический успех, достигнутый Россией летом 1807 г. в Чечне. В августе того же года он присылает коменданту крепости Владикавказ Ивеличу текст присяги – «пункты, на которых должны чеченские деревни вступить в подданство империи и кои должны старшины чеченские подписать в присутствии вашем во Владикавказе». Гудович предписывает Ивеличу направить чеченских старшин после подписания присяги в Тифлис вместе с Хаджи-Реджебом Кандуровым .
В октябре 1807 г. делегация чеченских старшин (от 12 селений) прибыла во Владикавказ и «учинила по мусульманскому закону под знаменами на Алкоране присягу на верность подданства России» . Чеченцы обязывались (как и в апрельской 1807 г. присяге) прекратить всякие нападения на Кавказскую линию (особенно подчеркивалась безопасность пути от Моздока до Владикавказа), не принимать в своих селениях беглых солдат и казаков (видимо, такие случаи были не единичны). За выдачу каждого беглого русского была обещана награда в 50 руб. Чеченцы освобождались от уплаты торговых пошлин в российских крепостях и селениях и им обещали отпускать соль «наравне с кабардинцами и прочими Горскими народами». За нарушение принятых обязательств и, прежде всего, за продолжение «хищничеств» предусматривались суровые меры наказания: «должны ожидать совершенного себе разорения и истребления» и «аманаты сии будут наказуемы, есть ли какое зло Чеченцами будет в котором бы то ни было месте учинено» . Таким образом, царские власти, применяя политику «кнута и пряника», т.е. сочетая военные экспедиции с торговыми льготами и прочими «выгодами», стремились добиться полной покорности чеченцев, прекращения ими вооруженной борьбы с Россией. В декабре 1807 г. Гудович вновь обращается к «почетным старшинам, духовенству и всем жителям» чеченских селений (П.Д. Цицианов никогда не позволял себе при обращении к горской верхушке слово «почетный»). В нем он заявляет, что при соблюдении подписанных соглашений «вы ни в чем не будете различаемы от природных подданных российских…, в противном же случае малейшее неисполнение пунктов и нарушение присяги навлечет на вас справедливый гнев Е.И.В. и неизбежное наказание» .
Таким образом, в апреле и в октябре 1807 г. 20 чеченских селений: «Керменчук, Мячеругай, Малая Атага, Большая Атага, Устункуль, Чакиере, Мартан, Анчельган, Келена, Малая Гойта, Большая Гойта, Гарени, Чештурню, Гехи, Шалажь, Калга, Нажахва, Айдемир, Нитбтяхва, Бей-Булат» приняли российское подданство . Причем большинство из них – 12 селений- сделали это уже после окончания военного похода Булгакова в Чечню, т.е. не в результате прямого военного давления. Признавал это и сам Гудович: «С давних времен, – писал он графу Румянцеву, – беспокойный и непокорный народ чеченский, который и при сделанной на них экспедиции в начале нынешнего года ген.–от–инф. Булгаковым, для усмирения их, осмелился сопротивляться вооруженною рукою и некоторые деревни остались непокоренными – не знаю, по какой-то доверенности ко мне уже после оконченной экспедиции и после возвращения войск наших, прислали ко мне старшин своих с покорностью и просьбою принять деревни, оставшиеся непокоренными, в вечное подданство Всероссийской империи… Чеченцы охотно приняли данные им пункты и обязавшись сохранять оные ненарушимо, в означение покорности своей прислали ко мне от общества своего 12 почетнейших старшин от 12 деревень…» .
В принятии чеченскими обществами российского подданства в 1807 г. дело было, конечно, не в «какой-то доверенности» чеченцев к И.В. Гудовичу, хотя и отрицать его роль в этом процессе нельзя: он проводил более гибкую, более умеренную политику в отношении чеченцев (да и всех горцев), чем его предшественник Цицианов. Дело, на наш взгляд, было в другом: равнинные чеченские общества в рассматриваемое время предпочитали мирные, добрососедские отношения с Россией, чем военное противостояние. Ф. Серов писал (к сожалению, в архивных документах подтверждения этому мы не нашли), что в 1807 г. состоялся сход старшин 104 селений, на котором было принято решение прекратить вооруженную борьбу с Россией . При этом следует учесть, что и колониальное давление России на чеченцев не проявлялось в начале ХIХ в. в той форме и с той жесткостью, как это начнется с «эпохи Ермолова».
Л.Н. Колосов считал, что «неудачный для царизма» поход Булгакова в Чечню в 1807 г. надолго измЕнил характер политических отношений между Чечено-Ингушетией и Россией. «Наступил почти 19-летний период «вооруженного мира» между ними. С 1807 и до 1826 г. царизм больше не предпринимал крупных (подобных булгаковскому) военных экспедиций в глубь Чечни. В это время в русско-чечено-ингушских политических отношениях (чего нельзя сказать о русско-дагестанских) преобладали переговоры, соглашения, компромиссы» . Сказанное верно лишь относительно периода с 1807 по 1817г. С 1818 г. в русско-чеченских отношениях уже больше не будет никаких «переговоров, соглашений, компромиссов». И не по вине чеченцев. С этого времени начнется «ермоловская эпоха» с ее жестокими законами.
1807 год, безусловно, сыграл важную роль в развитии российско-чеченских отношений, в особенности – подписанные тогда документы о вступлении равнинных и предгорных чеченских селений в российское подданство. Некоторые авторы полагают даже, что эту дату можно принять за точку отсчета о присоединении Чечни к России. «Совсем недавно, – пишет Д. Олейников, – вперые за 183 года, опубликованы документы о вступлении в 1807 году в подданство России и чеченцев», хотя «некоторые чеченские общества начали принимать русское подданство еще в ХVIII веке» . Д. Олейников имеет в виду российско-чеченские документы, заключенные в апреле и октябре 1807 г. При этом он ссылается на издание 1996 года «Документальная история образования многонационального государства Российского. Кн.1. Россия и Кавказ в ХVI-ХIХ вв.», где редколлегия в примечании к текстам этих двух документов действительно пишет, что они «на протяжении 183 лет с момента их составления нигде и никогда не публиковались» . Не умаляя значимости этих документов, мы все же должны отметить, что они были опубликованы в 3 томе «Актов, собранных Кавказской Археографической комиссией» в 1869 г. в Тифлисе (стр. 668-670, 1142-1155).
Российско-чеченские политические документы 1807 г. отличались от предыдущих (исключая посольство Ших-Мурзы Окоцкого в Москву в 1588 г.). Переговоры о вступлении чеченских обществ в российское подданство в ХVIII веке зачастую велись с отдельными офицерами, в лучшем случае – с кизлярским комендантом. Заключенные при этом российско-чеченские документы оставались в Кизляре. Петербург в лучшем случае лишь ставился в известность об этом. В 1807 г. эти переговоры идут на уровне кавказского наместника, он принимает в Тифлисе чеченских представителей. И самое главное, российско-чеченские политические акты отсылаются на хранение в архив министерства иностранных дел как важные государственные документы. И.В. Гудович в рапорте Александру 1 от 14 апреля 1807 г. сообщал: «постановление сие ими (чеченцами. – Г.Ш) утвержденное и присягу в оригинале препроводил я по принадлежности к иностранному министру В.И.В.» . В феврале 1808 г. Гудович пишет в Министерство иностранных дел: «По повелению его выс-ва графа Николая Петровича, имею честь препроводить …три подлинника акта с татарским переводом, на коих учинили присягу старшины двенадцати чеченских деревень вновь вступивших в российское подданство для хранения в архиве…» . И, наконец, основываясь на заключении этих документов, в равнинной Чечне с 1807 г. начинается установление российской административной власти (впервые за всю историю российско-чеченских отношений).
С конца ХVIII в. контроль над равнинной Чечней был поручен кордонным командирам. Теперь же решено было создать на этой территории систему административного (приставского) управления. В июле 1807 г. Гудович предписал главному калмыцкому приставу полковнику Ахвердову принять в «управление» жителей чеченских селений Большой Чечен, Алдинской, Шали, Кахко-юрт, Шагдин, Большой и Малый Атаги, Керменчуки, Чахкери, Гехи и «прочих других», «которые приведены в подданство и повиновение Всероссийскому престолу» . Гудович указывает Ахвердову и общие принципы его действий в Чечне: «…Приложите всемерную вашу попечительность на восстановление в народе сем доброго порядка и спокойствия, ласкайте их елико можно и по просьбам их делайте по возможности вашей удовлетворение…
Внушайте им всемерно о спокойной их жизни, о достопримечательствах, скотоводстве и хлебопашестве, как о таких вещах, от которых все их благосостояние зависит… Если не будут заниматься хищничеством и разбоями, то будут они покупать на Линии хлеб и прочие припасы беспрепятственно…» . В конце 1807 г. под управление Ахвердова (местонахождение которого было в Кизляре, поблизости от Чечни) были переданы и те чеченские селения, которые присягнули на подданство России в октябре того же года.
Свое видение и структуру административной власти в Чечне И.В. Гудович представил министру иностранных дел Н.П. Румянцеву в рапорте от 27 декабря 1807 г. Судя по этому документу, кавказская администрация стремилась к установлению строгого контроля над чеченскими селениями. Основными представителями российской власти в Чечне должны были стать старшины, наделенные правами частных приставов («определить к ним старшин или род приставов»). Они же должны были стать связывающим звеном, посредниками между высшими представителями царских властей и чеченским населением. Через старшин «каждая деревня в делах своих и нуждах делала бы представление к управляющему всеми мирными чеченцами полковнику Ахвердову», а последний, в случае необходимости, должен был выходить на кавказского наместника. Главный пристав или «управляющий всеми мирными чеченцами» через старшин-приставов должен был доводить до местных жителей требования царских властей. Старшины должны были наказывать отдельных жителей по приказу вышестоящих властей и в то же время «обязаны будут отвечать за всякую случившуюся шалость подведомственной каждому из них деревни» . В начале января 1808 г. Н.П. Румянцев сообщил Гудовичу. Что «распоряжение учиненные вами для введения первоначального порядка и подчиненными людьми чеченского народа определениЕм к ним приставов, заслужило в полной мере высочайшего одобрения Его Величества» .
Таким образом, на ранних этапах формирования административного управления на равнинной части Чечни царская администрация решила использовать в своих целях традиционно сложившуюся в чеченских обществах систему управления – через сельских старшин, закрепив своей властью их старые права и функции и наделив их новыми. Тем самым сразу достигались несколько целей: старшины становились политической опорой царизма в Чечне; создавалась, пусть и в зачаточной и слабой форме, российсая административная власть. Она не должна была вызвать особого протеста в чеченском обществе, поскольку внешне сохранялась старая «демократическая» форма общинного самоуправления. Повышалась значимость власти старшин, которые имели теперь возможность решать многие вопросы торгово-экономических и политических взаимоотношений между чеченской и российской стороной. Это была своеобразная форма «косвенного управления» новой территорией, когда сохранялись традиционные общественные институты, которым придавались дополнительные функции. Безусловно, в данном случае кавказская администрация проявила в Чечне определенную политическую гибкость.
В то же время в качестве приставов утверждались далеко не все чеченские старшины: только проявившие свою преданность и благонадежность к России. Крупные и расположенные в стратегически важных местах селения были объединены в две группы и приставами туда были назначены известные своими пророссийскими позициями аксаевский и кабардинский владельцы. Приставом в Малые Атаги, Баян-Ули, Мартан и Озик-юрт был назначен аксаевский князь Хасай-Муса, а в «почтенное общество…деревень Гехи, Шали, Рошин, Амит-Юрт и Иннетех» – кабардинский князь Бамат-Девлет-Гиреев . И в данном случае Гудович поступил с учетом старой традиции чеченцев – приглашать к себе на «княжение» кабардинских и кумыкских владельцев – «варягов».
В отличие от дагестанских владений, присоединенных к России в 1806 г., равнинные и предгорные чеченцы, принявшие подданство России в 1807 г., никаких податей российским властям не платили. Видимо, в Петербурге опасались, что установление налогов могло вызвать недовольство у чеченского населения, что было крайне нежелательно в данных условиях.
Из всех кавказских наместников первой четверти ХIХ в. Гудович сделал больше всех для распространения российского влияния в Чечне политическими и экономическими медотами. В отличие от своих предшественников и преемников, он исполнял не только угрозы о «наказании» горцев, но старался выполнить и обещания о «выгодах». Так, одним из наиболее привлекательных моментов для чеченцев при вступлении в российское подданство было обещание свободного проезда в российские пределы и право беспошлинной торговли. И.В. Гудович, понимая роль торгово-экономического фактора в развитии российско-чеченских отношений, обратился со специальным посланием к гр. Румянцеву 15 декабря 1807 г.: «…В силу 6-й статьи пунктов (российско-чеченского соглашения, подписанного в октябре того года.- Г.Ш.) предложил Кизлярской пограничной таможне о невзыскании пошлин с сих мирных чеченцев за привозимые ими продукты и изделия, равномерно и за покупаемые ими на линии товары, при вывозе их в Чечню. Сей важный пункт, наиболее привлекший сих чеченцев к покорности, я почел за нужное употребить, потому что чеченский народ, живущий в ущельях, будучи весьма беден, а особливо деньгами, не в состоянии платить взыскиваемых пошлин и потому весьма редко ими привозимы бывают их изделия и продукты… Чрез то торговая связь с Чеченцами может рапространиться, а вместе с тем и другие деревни, оставшиеся непокоренными, привлечет искать также подданства Всероссийского, дабы воспользоваться равными им выгодами, чрез что самое они будут держимы в узде и оставят линию в покое» . Если бы в дальнейшем развитии российско-чеченских отношений была бы продолжена политическая линия, начатая Гудовичем в отношении чеченцев после булгаковского похода в 1807 г., линия на постепенное мирное втягивание Чечни в орбиту российской государственности – может быть, Большой Кавказской войны и не произошло бы. Однако эта линия была порождена определенными историческими условиями, и, прежде всего, осложнением внешнеполитического положения России в Европе и на Среднем Востоке, и как только появлялась малейшая возможность, царизм стремился достичь полной и безусловной покорности горцев военной силой.
З.М. Блиева считает, что «к концу первого десятилетия ХIХ в. над Чечней осуществлялся военно-административный контроль». Правда, она подчеркивает, что можно «говорить лишь о начале формирования здесь царского административного аппарата управления» . В принципе соглашаясь с этим мнением, следует отметить, что речь может идти в данном случае лишь о равнинной и предгорной частях Чечни: горные районы оставались вне всякого контроля и влияния царских властей.
Российско-чеченские политические акты 1807 г. явились следующим (после заключенных в конце ХVIII в.) важнейшим этапным шагом в военно-политическом присоединении Чечни к Росси. Причем на этот раз со стороны России были предприняты действия к установлению реального, фактического господства над частью Чечни – начато создание системы административного управления. Хотя чеченцы понимали принятие российского подданства как возможность мирного сосуществования и свободной, бепошлинной торговли в российских пределах, царские власти начали де-факто включать Чечню в состав Российского государства. В этом русле было и продолжение политики по привлечению на сторону России наиболее авторитетных в Чечне старшин (при отсутствии крупных феодалов). К ним относился и Бей-Булат Таймиев. Подчинившись решению вышеупомянутого схода чеченских старшин (о прекращении вооруженной борьбы с Россией), он через аксаевских князей вступил в переговоры с представителями кавказской администрации о прекращении сопротивления и переходе на царскую службу. Кавказская администрация сразу же выказала свою заинтересованность в принятии на царскую службу Таймиева. Он был приглашен на переговоры во Владикавказ и 7 ноября комендант этой крепости Ивелич докладывает Гудовичу, что Таймиеву желательно дать офицерский чин и жалованье, так как он «человек весьма нужной в здешнем месте и заслужит более других чечен, носящих имя офицера…», так как он «более усердствовать будет впредь в случае могущих быть от чечен противных последствий к удержанию» . Понимая большое влияние таймиева в Чечне, Гудович приглашает его на личные переговоры в Тифлис. Видимо, они прошли успешно, так как 27 декабря 1807 г. Гудович докладывает Н.П. Румянцеву, что «Шалевской деревни старшина Бийбулат Тайманов большое влияние имеющий на чеченский народ и у них первым наездником, «имеет от народа большое к себе доверие и уважение». Кавказский наместник ходатайствует о присвоении Бей-Булату чина подпоручика и назначении «жалованья по чину серебром». Это позволит, по мнению Гудовича, «его самого и также чрез посредство его удержать прочих беспокойных чеченцев от «хищничества» . Ходатайство И.В. Гудовича относительно Б. Таймиева было удовлетворено лично Александром 1 .
До конца ХVIII в. опорой царизма в Чечне были «варяги»- кабардинские и дагестанские князья, которым подчинялись многие вайнахские общества. Однако к концу ХVIII в. чеченцы либо изгнали, либо уничтожили князей-»варягов». Теперь царские власти пытались создать себе такую опору в лице чеченских старшин, наделяя их административной властью от имени России, одаривая офицерскими чинами (Цуцу Жанбатыров, Мурза-Бек Алисултанов, Бей-Булат Таймиев) и жалованьем, подкупая разовыми денежными подарками. Как в Дагестане и в Кабарде, подход царских властей к чеченским старшинам был также дифференцированным. Офицерские чины и регулярное жалованье давались только наиболее авторитетным и влиятельным в Чечне старшинам. Как отмечал Гудович в рапорте Румянцеву, «другие (чеченские старшины. – Г.Ш.) имеют небольшое в народе силу; то и счел я достаточным для них единовременное малое награждение…» .
Спокойствие на чеченском участке Кавказской линии продолжалось недолго. Сущность колониальной в целом политики России на Северном Кавказе сохранялась, несмотря на временное изменение методов ее проведения, что вызывало соответствующий протест со стороны горского (в том числе и чеченского) населения. «Поскольку насаждение колониальных порядков продолжалось, – писал Л.Н. Колосов, – то и горцы в ответ на это также напоминали о своей силе и независимости. Используя благоприятные моменты, применяя партизанскую тактику, нападали на коммуникационные линии, связывавшие русские крепости, захватывали пленных, чтобы лучше знать обстановку, намерения царских генералов. Военное давление было одновременно и средством защиты» .
Причины для недовольства у горцев были и конкретные, и общего характера. Кавказский наместник вынужден был признавать, что «мирные чеченцы жалуются, что терские казаки из мирных деревень едущих ловят, обирают, бъют» , т.е. чеченцы подвергались такому же полнейшемй произволу со стороны казаков и российских властей, как и кабардинцы на Правом фланге. С другой стороны, чеченцы видели, как постепенно сжимается колько российских владений вокруг них, укрепляется российская власть на соседних территориях и в самой Чечне, видели происходящее в Кабарде и в Дагестане и понимали, что та же участь ожидает и их. «К началу ХIХ столетия с присоединением Грузии к России, – отмечал М.А. Караулов, – независимые племена, населявшие горные ущелья Кавказа, оказались оцепленными кольцом русских владений. С севера шла Кавказская линия, на востоке нам принадлежала узкая полоса Дагестанского побережья Каспийского моря, на юге почти все Закавказье. Такое положение дел не могло удержаться долго и Кавказская война приняла более напряженный характер» . «Чем упорнее двигалась за Терек русская власть, – писал Г.А. Ткачев, – тем решительнее, ей навстречу, напирали затеречные чеченцы. Главными между ними теперь стали мирные чеченцы» .
С лета 1808 г. нападения чеченцев на кордонную линию возобновились . Чеченские отряды, от нескольких десятков до нескольких сот человек, прорывались через линию, нападали на казачьи станицы и укрепленные пункты, устраивали засады, угоняли скот. Серьезное столкновение между отрядом чеченцев в 400 человек и казачьей командой произошло в 20 верстах от Моздока 23 ноября 1808 г. Казачья команда «по долговременному сопротивлении была совершенно разбита, так, что из одной команды только спаслось 13 человек, прочие же были убиты на месте, тяжело ранены и захвачены в плен» . Свидетельством растущего напряжения на чеченском участке Кавказской линии является и рапорт «управляющего чеченцами» полковника Ахвердова И.В. Гудовичу от 8 февраля 1809 г., в котором отмечается, что «несмотря на подписанный чеченскими старшинами договор, хищничества чеченцев на Линии продолжаются» . Из рапорта видно, что царским властям в начале ХIХ в. не удалось создать в Чечне свою политическую опору в лице чеченских владельцев и старшин, которая была бы в состоянии влиять на происходящие здесь политические процессы. «Хозяева аманатов не в состоянии удержать хищников, – пишет Ахвердов дальше. -…Аманатный хозяин Большой Атаги, не в силах будучи унимать, принужден выехать из Большие Атаги в другую… Ничем не помогают в борьбе с хищничеством Атагинский Цуцу и Чулик, Шалинский Бей-Булат, хотя чины и жалованье получают» . Как всегда в таких случаях, наказать за «хищничества» предполагается мирных чеченцев. Ахвердов считает, что в случае продолжения нападений чеченцев на кордонную линию «ответ надо спрашивать со всех сунженских деревень», «наказывать их»«, «лишать права пасти скот на гребнях между Науром и Сунжей» .
Следует отметить, что сам Гудович не был сторонником поголовного, необоснованного наказания всех равнинных чеченцев и предложения Ахвердова не утвердил.
В марте 1809 г. наместником Кавказа вместо престарелого И.В. Гудовича был назначен генерал-от-кавалерии Александр Петрович Тормасов, «человек с благородным решительным характером и с твердою настойчивой волей» . А.П. Тормасов начал службу офицером в 1772 г., принимал участие в русско-турецкой войне 1787-1791 гг. На Кавказе он был новичком. В целом он должен был продолжать на Кавказе политический курс, поставленный правительством еще перед Гудовичем – добиваться мира с Турцией и Ираном без территориальных уступок в Закавказье и добиться прекращения нападений горцев на Кавказскую линию. Выполнение последней задачи было делом особенно сложным. В 1809 г. вновь начались волнения кабардинцев, усиливались нападения чеченцев на кордонную линию. В ноябре 1809 г. объединенный отряд чеченцев и кабардинцев напал на селение Приближное близ Прохладной . Как отмечал П.Г. Бутков, в 1809 г. наблюдается «всеобщее возмущение закубанцев, кабардинцев, чеченцев и дагестанцев» .
Воспользовавшись занятостью большей части российских войск в закубанском походе, чеченцы резко активизировали военные действия против кордонной линии. В течение января-февраля 1810 г. нападению подверглись многие терские и гребенские станицы: Прохладная, Приближная, Новогладовская, Червленная и «многие другие» . Если остальные станицы отбили нападения чеченцев, то из Приближной был угнан скот и убито до 20 казаков. В свою очередь, «сотня линейных слетала… за Терек и возвратилась с богатой добычей» .
Серьезное столкновение между чеченцами и казаками произошло 2 апреля 1810 г. напротив станицы Червленной, вблизи чеченского аула Бамата Бековича. Накануне ночью чеченский отряд прорвался за Терек, между казачьими постами Долгинским и Ищорским, напал на казаков и отогнал у них скот, захватив при этом нескольких пленных. В погоню за ним бросилась казачья сотня под командой червленского старшины Фролова. Погоня продолжалась вплоть до сунженских лесов, где чеченцы рассеялись вместе с добычей. Казаки тогда захватили стадо в ближайшем чеченском селении и начали отступать к Тереку. Во всех ближайших чеченских селениях поднялась тревога и около тысячи чеченских всадников кинулись преследовать казаков. Последние не желали бросать захваченный скот и около Терека были окружены превосходящими силами чеченцев. Бой продолжался около семи часов и от полного уничтожения казаки были спасены подоспевшей из Червленной подмогой. В результате этого боя «выбыли из строя все офицеры: два брата Фроловых и Тиханов, и половина казаков» . Но зато казаки сохранили свою добычу: 450 голов скота и 5 лошадей .
Партизанскую борьбу чеченцев против царских войск возглавляет Бей-Булат Таймиев, снова выступивший против России. Он прилагает массу усилий, чтобы объединить чеченцев, ингушей, кабардинцев и дагестанцев. Летом 1810 года объединенный отряд чеченцев и карабулаков численностью до 600 человек «дает русским целое сражение», в котором был ранен и сам Бей-булат. В августе того же года он собирает новый отряд в 800 человек, но из-за разногласий среди собравшихся и из-за осведомленности российской стороны о готовящемся нападении отряд был распущен . В сентябре 1810 г. А.П. Тормасов докладывал военному министру, что по данным ген. Булгакова, чеченцы собрали «сильную партию» и намереваются напасть на Ивановскую крепость на Тереке или Кизлярский карантин в Лашурине. Чтобы не допустить этого, Булгаков вынужден был срочно перебросить на этот участок кордонной линии дополнительные войска .
Вторая половина 1809 – 1810 гг. выдались чрезвычайно напряженными на Кавказской линии. В январе 1810 г. Тормасов доносил Румянцеву, что «ни один год не возникали такие беспокойства от горских народов сопредельной нашей Кавказской линии, как ныне чрез восстание закубанцев, кабардинцев и чеченцев…» . Одной из причин усиления антироссийских выступлений горцев являлась активизация на Северном Кавказе турецко-иранской сгентуры. Терпя поражения от российской армии, Турция и Персия пытались поднять восстания горцев, чтобы отвлечь военные силы России и не жалели для этого никаких средств. Тормасов в упомянутом донесении Румянцеву указывал: «Причиною же всего всеобщего вооружения не что другое, как напряжение Порты Оттоманской возбудить их (горцев.- Г.Ш.) против нас», а также «обещание и обольщение персидского двора чрез разосланные к ним… ферманы, из коих я весьма многие имею у себя перехваченными» . О подстрекательской деятельности ирано-турецкой агентуры на Левом и Правом флангах Кавказской линии Тормасов докладывал в Петербург практически весь 1810 год .
Весьма тревожным моментом для кавказской администрации было и то, что с 1809 г. наметилась тенденция к совместным действиям между чеченцами, кабардинцами и ингушами. Царские власти решили противопоставить этому испытанную тактику «разделяй и властвуй», которая становится важной составной частью действий кавказской администрации. В июле 1809 г. Тормасов в особом предписании указывал ген. Булгакову: «Я поручаю вам стараться как возможно держать в ненависти и вражде кабардинцев к чеченцам» .
Чеченское общество, как и любое горское, не было единым ни в социально-экономическом, ни в нравственном отношении. В нем немало было людей, так называемых абреков, которые промышляли отгоном скота и захватом людей ради получения выкупа или для последующей продажи. Нападали они и на кабардинские земли, угоняя табуны и пленяя людей. Кроме того, немало крепостных и прочих зависимых крестьян из Кабарды бежало в Чечню, где они находили приют, им давали землю и принимали как равноправных в чеченское общество. Все это вызывало постоянные трения между отдельными кабардинскими и чеченскими владельцами и обществами. Используя это обстоятельство, царским властям удалось в апреле 1809 г. организовать поход части кабардинских князей и узденей против чеченцев . Как и в 1807 г., кабардинцы, прибыв на реку Сунжу, вступили в переговоры с представителями чеченских обществ относительно удовлетворения своих претензий и разрешения существующих разногласий . Чеченская сторона заявила, что претензии кабардинцев будут внимательно рассмотрены во всех вайнахских обществах и не позже осени текущего года чеченская делегация прибудет в Кабарду для окончательного решения вопроса. Благодаря народной дипломатии и традициям многолетнего добрососедства между кабардинцами и чеченцами военного столкновения между ними удалось избежать и на этот раз, несмотря на все подстрекательства царских властей.
В июне 1809 г. представители кабардинского, дагестанского и чеченского духовенства собрались в Чечне для обсуждения фирмана турецкого султана, призывавшего мусульман Кавказа «подать помощь и поднять оружие противу России за басурманскую веру» . Правда, это собрание не повлекло за собой сколько-нибудь заметного усиления антироссийских выступлений горцев, но показало еще раз о наличии определенных связей между мусульманским духовенством горцев и Турцией. В то же время июньская встреча духовенства в Чечне способствовала дальнейшей нормализации отношений между чеченцами и кабардинцами.
В ноябре 1809 г. чеченская делегация, состоящая в основном из духовных лиц («кадиев»), прибыла в Кабарду, где в результате переговоров с кабардинской стороной было достигнуто «примирение и соглашение» из 6 пунктов. Первые пять пунктов предусматривали возвращение кабардинцам всех бежавших в Чечню «кабардинских холопов» и возмещение чеченцами материального ущерба, т.е. возврат угнанного скота и захваченных пленных. Особенно важен был 6-й пункт, устанавливающий своеобразный военно-политический союз между кабардинцами и чеченцами. «Кабардинских врагов чеченцы должны признавать врагами, а друзей за друзей, равномерно и кабардинцы обязались чеченских врагов за врагов, друзей за друзей почитать, кроме россиян» . Последнее добавление чрезвычайно важно – оно показывает, что кабардино-чеченское соглашение 1809 г. не носило антироссийского характера и только в случае крайнего притеснения горцев царскими властями они могли совместно выступить против России. Однако кавказская администрация восприняла заключение этого соглашения как сугубо антироссийский акт. В декабре 1809 г. Дельпоццо докладывал А.П. Тормасову, что кабардинцы заключили «соглашение с чеченцами действовать вооруженною рукою против неверных врагов (россиян). …Вседневно производимые в разных местах нападения против постов и селений кабардинцев, подтверждают то их намерения» . Чрезвычайно встревоженный кабардино-чеченским сближением, Тормасов осенью 1809 г. предписывает Булгакову «стараться, чтобы сии кабардинцы никаких дружественных связей и переговоров с чеченцами не имели, а напротив того, содержать сколько можно их во вражде между собою» . Одновременно царское командование решило расположить за рекой Малкой российские войска (1 батальон пехоты «с пристойным числом артиллерийских орудий и до 200 казаков»), чтобы «как кабардинцы, так и чеченцы по сей дистанции до самого Терека будут принуждены от впадения в наши границы; а в противном случае выгодная удобность их и преследовать. Чеченцы не могут иметь проезда в Кабарду для какого-ни есть кабардинцам противной партии пособие…» .
В это же время у российских властей начались проблемы и с ингушами. Безвинно пострадавшие во время похода российских войск в Чечню в 1807 г., не получив реальной защиты от притязаний кабардинских и кумыкских князей, ингуши с 1810 г. в союзе с чеченцами стали нападать на российские посты и другие военные укрепления. «Ингушевский народ, хотя имеет жительство свое вокруг поста в недалеком расстоянии, – докладывал Дельпоццо Булгакову в начале июля 1810 г.,- несовершенно верен в преданности к росийскому правительству и сохранении долга нам от прочих хищных народов, часто покушающихся схватить добычу около крепости владикавказской…» . Он обвиняет ингушей и в том, что они «пропустили партию чеченцев» к Владикавказской крепости .
Разрешая ингушам переселяться на плоскость, российские власти надеялись, что они, как и осетины, примут христианство (в отличие от чеченцев, среди ингушей в ХVII-ХVIII вв. ислам только-только начинал пускать корни). Однако, эти надежды царской администрации не оправдались. С начала ХIХ в. среди ингушей начинает распространяться мусульмансво. Тут, видимо, сказались и родственные связи с чеченцами и то обстоятельство, что осетины, имевшие земельные споры с ингушами (при выселении на равнину осетинам царскими властями была отдана часть ингушских и кабардинских земель) были христианами. В июне 1810 г. Дельпоццо в рапорте ген. Булгакову отмечал, что ингуши, «войдя в тесный союз с кабардинцами и чеченцами, приняли от них мулл, построили мечети, приступили к исповеданию Мухамеданского закона и обязались как чеченцам, так и кабардинцам по условию платить подати. В сих поступках их заключается явное зло: 1) соединясь законом религии Мухамеданской с оными народами, приняли они намерение быть вместе с ними против российского правительства вечными врагами; 2) удалясь от крепости (Владикавказа. – Г.Ш.) чаяли они навсегда избегнуть от повиновения начальству и обязанности не допускать чрез себя другого рода разбойников, с коими они всегда имели одну цель и участие; полагали в оправдание неизвестность о намерениях хищников, стремящихся на добычу около крепости, скрывали у себя оных… и не давали о них предварительные сведения». И Дельпоццо делает окончательный вывод: «…Ингушевский народ… истинно привержен к пользам Российского правительства никогда не был» .
Вооруженное противостояние с ингушами и в особенности их наметившийся союз с кабардинцами и чеченцами были чрезвычайно опасны для царских властей. Горцы, договорившись о совместных действиях, могли в любой момент закрыть проход в Дарьяльское ущелье и перерезать сообщение с Закавказьем, где продолжалась война с Турцией и Ираном.
Не добившись успеха в натравливании кабардинцев на чеченцев, российские власти стали прилагать максимум усилий, чтобы разорвать союз ингушей с чеченцами и кабардинцами. Особенную активность в этом направлении через преданных России, а также подкупленных им ингушей развернул генерал-майор Ивелич, командир Владикавказского гарнизона. При этом усиленно использовалось недовольство ингушей тем, что часть из них была вынуждена платить подати чеченским и кабардинским владельцам. Как писал Ивелич Тормасову (21 июня 1810 г.), ему удалось наконец уговорить «ингушевцев» выступить «противу чеченской партии» .
Царская администрация на Кавказе прекрасно освоила политику «разделяй и властвуй». Еще в конце ХVIII в. ей удалось вызвать крупное военное столкновение между чеченцами и ингушами. В начале ХIХ в. этот успех колониальной политики ей удалось повторить: 5 июня 1810 г. ингуши сразились с объединенным отрядом чеченцев и кабардинцев. Вот как это событие описывает А.П. Тормасов в рапорте Александру 1: «…Чеченская партия, состоящая из шести сот человек, переправившись чрез реку Сунжу и Камбулейку потянулась к Владикавказской крепости; о чем узнавши г.-м. граф Ивелич от приверженного ему ингуша послал ко всем ингушам с предварительным о том известием и чтобы они на обратном пути чеченской партии встретив оную разбили бы, что было исполнено ингушами на другой день 5-го числа июня, когда чеченцы, быв отражены от крепости Владикавказской и гнаты, то ингуши бросились на них». По данным Тормасова, в этом бою были убиты возглавлявший чеченский отряд кабардинский князь Албаксид Кончокин и его уздень Ельжурук Абаев, а также 50 чеченцев и карабулаков; 23 чеченца попали ранеными в плен. Ингуши захватили также около 100 лошадей . «Граф Ивелич, – писал В.А. Потто, – преследуя чеченскую партию, подговорил ближайшие аулы ингушей, ввиду возможности большой наживы, отрезать ей отступление. Ингуши, не сообразившие полседствий, но соблазненные добычей, согласились…» .
Российские власти решили всемерно раздуть этот конфликт и извлечь из него максимальную выгоду. По инициативе Ивелича ингушские старшины, понимавшие, что чеченцы не оставят без ответа совершенное на них нападение, явились во Владикавказ и попросили военную помощь против чеченцев. Она была обещана при условии выдачи российским властям чеченских пленных и принятия новой присяги на подданство России . Ингуши согласились выполнить это требование и под Назрань был направлен российский отряд из 200 солдат, 150 казаков при трех орудиях под командованием подполковника Фирсова .
Если бы назрановцы не обратились за помощью к российским властям, возможно, этот конфликт между чеченцами и ингушами и удалось бы разрешить методами народной дипломатии, как это было не раз в истории горских народов. Но прибытие в Назрань российского отряда на помощь ингушам сделало неизбежным новое военное столкновение. 28 июня 1810 г. к Назрани подошел отряд чеченцев и «разных горских народов толпы» (это были пришедшие на помощь чеченцам кабардинцы и дагестанцы) численностью около 5 тыс. человек . Против него выступили российские войска и ингушское ополчение. Чеченцы и их союзники были разбиты, потеряв убитыми около 200 человек. «Фирсов… разбил чеченскую партию, пытавшуюся напасть на Назрань, – отмечал Потто, – и тем самым сделал примирение между чеченцами и ингушами почти невозможным» .
Раскол между ингушами-назрановцами и их горскими соседями еще более углубился и российская военная защита была им теперь просто необходима. В этих условиях им приходилось идти на выполнение всех требований и условий российских властей. А последние стремились извлечь из ситуации максимум возможного. А.П. Тормасов писал Александру 1 в рапорте от 2 июля: «Я, получая уведомление о происшествии сим, поручил ген. от инф. Булгакову войти в положение ингушей и воспользоваться сим случаем к преклонению народа сего на вечное подданство В.И.Величеству» . 22 августа 1810 г. 60 ингушских старшин от «6-ти фамилий Ингушевского и никому неподвластного народа» подписали «присягу и клятвенное обещание» на «верноподданство России». Присяга или договор состоял из 20 статей. В отличие от прежних соглашений царских властей с кабардинцами, чеченцами, дагестанцами, российско-ингушский договор от 22 августа 1810 г. был чрезвычайно тяжелым для ингушей и ставил их в полную зависимость от России. Ингуши обязались (ст. 2) «всех врагов» России, «почитая за таковых здешних окружающих нас Мухамеданского закона народов» (получалось в очередной раз, что чеченцы, кабардинцы, дагестанцы, с одной стороны, подданные России, а с другой – «враги»), считать своими врагами. Для борьбы с ними по первому требованию царских властей ингуши должны были выставлять 1000 человек «хорошо вооруженного помощного войска» (ст. 3). Кроме того, ингуши обязаны были не только сообщать о чеченских и карабулакских отрядах, собирающихся нападать на российские «обозы и команды», но и самим «не щадя своей крови и жизни, поражать оных» (ст. 5). Кроме того, ингуши обязывались «навсегда» принять к себе российское войско «для защищения» их «от внешних врагов», бесплатно возить на своих подводах провиант из Владикавказа, строевой лес и «прочие надобности» для построения казарм в Назрани (ст. 15, 16). Царские власти надеялись, что им удастся остановить распространение ислама среди ингушей и обратить их в христианство. Поэтому отдельным (11-м) пунктом было отмечено, что ингуши не должны допускать у себя пропаганду ислама и введение мусульманских законов, строительство мечетей.
В свою очередь, российские власти обещали оказывать «ингушам в полной мере справедливость, защиту, выгоды и преимущества». Россия брала на себя защиту их от внешних врагов, разрешала использовать «законы идолопоклонства» (дишь бы оторвать их от ислама). Весьма важно было для ингушей то, что они получали право пользоваться землями и лесами «безвозбранно» на правой стороне Терека, а также продавать свои продукты и ремесленные изделия во Владикавказе .
Позже к этому договору присоединились и ряд горных ингушских фамилий, поэтому его можно считать актом окончательного присоединения ингушей к России.
Закрепляя российские позиции среди ингушейи в соответствии с данным договором, уже в августе 1810 г. в Назрань было направлено сто солдат, 1 орудие и 50 казаков . Одновременно, в том же году, в урочище Казак-Кичу («Казачий брод») было заложено военное укрепление Казак-Кичинское. М.А. Караулов считал, что тем самым было заложено начало строительства Сунженской военной линии, о котором в свое время говорил П.Д. Цицианов . Назрановский гарнизон и Казак-Кичинское укрепление стали серьезной преградой для чеченцев и карабулаков в их нападениях на окрестности Владикавказской крепости. Практически они отрезали чеченцев от ингушей и затруднили в дальнейшем их совместные действия.
Царские власти вполне обоснованно считали вышеописанные события 1810 года своей серьезной военно-политической победой. А.П. Тормасов писал Александру 1 7 июня 1811 г., что «чрез вражду сих двух народов (чеченцев и ингушей. Г.Ш.) ингушевцы решились вступить в вечное подданство В.И.В.», и по данному образцу надо преклонить «в подданство и прочие сопредельные народы, для пресечения хищничеств чинимых горскими народами по Грузинской дороге» . Генерал Булгаков считал, что «покорение ингушевского народа, исповедывавшего некогда веру христианскую (которую по времени паки восстановить можно) без всякой стороны нашей потери тем важнее видам нашим, что они сами собою по местному положению составят преграду не спокойному и вероломному чеченскому народу, нередко покушавшемуся к крепости Владикавказской на хищничество и убийство и на грабежи проезжающих в Грузию чрез самое Кавказское ущелье; по происшедшей же непримиримой вражде между чеченцами и ингушами ожидать можно искреннее действие первых к пользам нашим тем более по тому, что военный отряд предписано мною оставить в главном ингушевском селении для подкрепления их против чеченцев» . Барон Будберг считал, что при правильном использовании ситуации, сложившейся между чеченцами и ингушами в 1810 г. «по происшедшей непримиримой вражде» ингушей к чеченцам первые могут стать главной опорой «восстановления безопасности сообщения нашей с Грузией». Но для этого «нужно стараться привязать их (ингушей. – Г.Ш.) к нам всеми мерами ласковости и доставлением необходимых для них потребностей и выгод, а паче кротким и справедливым управлением» .
Чеченцы и дагестанцы понимали, что появление российского гарнизона в Назрани и строительство здесь укрепленного пункта значительно усиливает позиции России на Сунже. Кроме того, они не хотели мириться с тем поражением, которое им нанесли царские войска и ингушское ополчение летом 1810 г. С начала лета 1811 г. дагестанцы (в основном это были кумыки) и чеченцы стали готовиться к новому походу на Назрань. 8 августа 1811 г. кизлярский комендант получил донесение о том, что «эндиреевские, аксаевские владетели и чеченцы…приготавливаются к 12 числу сего месяца напасть на Карабулакскую область» . (Имелся в виду Назрань). Терские власти были сильно встревожены этим сообщением и решили оказать давление на кумыкских князей (довольно влиятельных среди чеченцев), чтобы с их помощью предотвратить намечаемое нападение на Назрань. В середине августа Дельпоццо предписал подполковнику Кузьмину: «…По обстоятельствам вам нужно, чтобы вы немедленно послали от себя на татарском диалекте к андреевским и аксаевским владельцам и старшинам, что дошло до вашего сведения, будто они соединяются с чеченцами и хотят напасть на Назрань и объявить, что ингуши, живущие в деревне Назрань, есть врноподданные нашего величества Государя, для охранения коих предложено оное селение… и Россия не упустит без наказания» . Угроза подействовала и кумыкские владельцы отказались участвовать в нападении на Назрань. Тогда чеченские старшины попытались привлечь к нападению на ингушей кабардинцев. Полковник Эристов в августе 1811 г. доносил Ртищеву, что «чеченцы послали к кабардинцам своих депутатов с намерением наклонить их и вместе с ними напасть на Насрань…» . Российские власти, узнав об этом, предупредили кабардинских феодалов, что нападение на ингушей вызовет ответные карательные меры по отношению к ним. Кабардинские феодалы, и так ослабленные после похода Булгакова в Кабарду в 1810 г., также отказались от нападения на ингушей. Тем не менее чеченцы, собрав около 10 тыс. человек, в конце августа двинулись к Назрани. Бей-Булат Таймиев с самого начала был противником раздувания чечено-ингушского конфликта. И на этот раз он категорически выступил против намечаемого нападения на ингушей. Не сумев добиться отмены этого братоубийственного похода, он предупредил о нем российское командование. Бей-Булат надеялся, что переброска дополнительных российских войск под Назрань удержит чеченцев от нападения на ингушей. Получив это известие, Ртищев приказал Ивеличу и Дельпоццо срочно направить к Назрани несколько батальонов Казанского мушкетерского и Суздалького пехотного полков с артиллерией. Однако, и это не остановило чеченцев и в конце августа 1811 г. на берегу Сунжи, недалеко от Назрани произошел горячий бой между российскими войсками и чеченцами. Ингуши в нем почти не принимали участия. Чеченцы были разбиты, потеряв свыше 300 человек убитыми и ранеными. Около ста убитых и раненых потеряли и российские войска. Ртищев в своем донесении к Тормасову от 31 августа писал: «…Осмеливаюсь испрашивать Всемилостивейшего награждения следующими чинами чеченских владельцев поручика Бейбулата и прапорщика Мурза Бека за их верность и предупреждение о намерениях одноземцев для поощрения и впредь к толико полезным поступкам» .
Спровоцированные во многом царскими властями военные столкновения летом 1810 г. между чеченско-кабардинско-дагестанским ополчением и назрановскими ингушами облегчили установление российской власти в равнинной Ингушетии и свели к минимуму их участие в освободительной борьбе северокавказских горцев. В то же время не оправдались и надежды царских властей на распространение кровной мести и вражды между всеми ингушами и чеченцами. Братские отношения между большинством чеченцев и ингушей (особенно горных) были вскоре восстановлены. Уже в мае 1813 г. командир Суздальского полка Эристов доносил в Тифлис, что «ингуши, жительствующие в деревне Назрань и имеющие до сего времени вражду с чеченцами, ныне якобы помирились» . Ингуши, особенно горные, приняли активное участие в восстании чеченцев в 1825 г. под руководством Бей-Булата Таймиева. Да и царское правительство по своей природе было не способно обеспечить «кроткое и справедливое» управление ни для одного из горских народов, включая и ингушей.
После укрепления российских военных позиций на владикавказском направлении чеченцы перенесли основной удар на Терскую линию – от Червленной до Кизляра. С осени 1811 г. чеченцы стали сильно тревожить эту линию. В октябре командир Суздальского пехотного полка доносил в Тифлис, что, по его данным, «большая партия немирных чеченцев… имеет намерение впасть в границы наши…» . 20 октября 1811 г. 2-тысячный отряд чеченцев –»конных и пеших»- попытался переправиться через Терек. Навстречу ему выступила рота Суздальского полка. Бой продолжался «от 6 до 10 часов» и чеченцы были вынуждены отступить «со значительными потерями» . О серьезной озабоченности кордонного начальства резким всплеском военной активности чеченцев говорит рапорт атамана гребенского казачьего войска от 23 ноября 1811 г., в котором он докладывал кавказскому наместнику, что из-за крайней малочисленности войск на линии «при следующем нападении более многочисленного неприятеля отражать будет нечем…» . Кавказское командование приходит к выводу, что для того, чтобы «совершенно обезопасить левый фланг линии от набегов чеченских, нужно за рекою Тереком поставить пристойный деташмент войск…» . Однако увеличить количество войск на Кавказской линии Петербург не мог, так как большую часть российских военных сил требовалось сосредоточить на европейском театре из-за надвигающейся войны с наполеоновской Францией.
В донесениях царских военачальников тех лет постоянно слышатся жалобы на нехватку войск на Кавказской линии и растущую агрессивность горцев. Булгаков в рапорте Тормасову в 1810 г. пишет: «Пространство вверенного мне края, более 700 верст протяженного, облегается поясом Кавказских гор, в которых обитают народы воинственные, хищные, вероломные и не понимающие никакого повиновения – следственно, охранять его нужно силою военною, которой здесь не весьма достаточно, а по соображению моему местных обстоятельств и весьма ее мало и в теперешних пунктах». С учетом этого обстоятельства и на несколько лет предвосхищая А.П. Ермолова, Булгаков предлагает перенести военную линию на р. Сунжу, одновременно передвигая туда и казачьи станицы. «…Нет удобнее и надежнее…способа к охранению здешнего края, пишет он дальше в рапорте, – как переселить казачьи станицы на черту кордона». Булгаков полностью поддержав план Дельпоццо о строительстве «постов близ чеченской деревни, на р. Сунже, именуемой Казак-Кичу, в 35 верстах от ингушевского селения Назрань и ниже по Сунже еще третьего», так как «сими постами уже другая обустроится линия впереди Терека». Булгаков предлагает к этим двум постам на Сунже «прибавить еще три, с тем, чтобы уже на реке Сунже от впадения своего в Терек к Владикавказу составляла черту линии, то сие полезно будет во многих отношениях для здешнего края… и чеченский народ с своими единомышленниками совершенно обуздается. Однако же при начале сей предполагаемой черты потребны силы военные, которыми бы удерживать чеченцев и их соседей от дерзости». Генерал Булгаков весьма дальновидно добавляет: «…Ибо я думаю, что и прочие… горцы не будут равнодушными свидетелями наших учреждений» . Булгаков тут был совершенно прав: строительство крепости Грозной в 1818 г. всколыхнуло не только чеченцев, но и дагестанцев. Однако до окончания войны с Францией недостаток военно-инженерных сил и средств не позволил в полной мере осуществить этот план Дельпоццо-Булгакова. Тем не менее, даже с ограниченными силами, Булгаков решил совершить новую военную экспедицию в Чечню зимой 1811 г. И только отстранение этого генерала от командования войсками на Кавказской линии и назначение на эту должность Ртищева спасло Чечню от повторения трагических событий 1807 г.
А.П. Тормасов, не будучи сторонником крайних и жестких мер в отношении горцев, попытался урегулировать отношения с чеченцами политико-экономическими методами. 5 января 1811 г. он обратился со специальной прокламацией к чеченскому народу. «Набеги и хищничества, – писал он, – кои вы производили в переделах России, навлекли на вас праведный гнев всесильного и великого Г.И.; сами вы были причиною вас в третьем году (1807 г. – Г.Ш.) постигшего несчастья». Наместник уверяет чеченцев, что российские власти выполнят обещанные им Гудовичем «выгоды». «…Прежние ваши преступления будут забыты, – отмечает он, правительство приложит все старания к улучшению вашего благосостояния, дозволен вам будет въезд в пределы России (чеченцы опять ставятся вне «пределов России»- Г.Ш.) для продажи ваших избытков в произведениях и рукоделии, дана будет свобода отпускать …хлеб для пропитания вашего, дозволен будет для вашего продовольствия вывоз соли…, повелено установить в разных местах линии … меновые торги, …соорудить, буде пожелаете, мечети» . Как и все другие подобные обращения к горским народам, прокламация А.П. Тормасова заканчивалась угрозой сурово наказать чеченцев, если они «совратят с пути истины» и будут продолжать «хищничества и набеги» . В августе 1811 г. Тормасов запрашивает командующего войсками на Кавказской линии Н.Ф. Ртищева: «…Есть ли надежда, чтобы чеченский народ обратился на путь истинный и воспользовался милостями государя императора на том же положении, как и остальные горские народы?» .
Развитие торгово-экономических отношений с чеченцами должно было стать одним из средств их успокоения и покорения. А.В. Фадеев отмечал, что «в качестве орудия своей политики царизм стремился использовать и торговлю с горцами на Северном Кавказе, развивавшуюся по мере колонизации предкавказских степей и установления контактов между переселенцами и коренными жителями края . Специально для чеченцев в 1811 г. были открыты два пункта для меновой торговли: в Науре – для «мирных» и в Лашурине – для горных, т.е. независимых. Именно при А.П. Тормасове, таким образом, были предприняты первые попытки установить мирные, торговые контакты с горными чеченцами. Были отменены пошлины с товаров, покупаемых и продаваемых чеченцами. Торговля с горцами на меновых дворах носила колониальный, грабительский характер, и была сопряжена для них с большими трудностями. Горцы должны были приезжать на меновые дворы без оружия, становиться в указанных местах, для выезда из аула брать билеты у старшин, ехать все вместе и т.п. «Сколько злоупотреблений и какой произвол со стороны каждого унтер-офицера были возможны при таких постановлениях, – отмечал «Русский вестник». – Исполнение этих постановлений было бы стеснительно и для европейцев, не только для диких сынов Азии, и если некоторые из них еще являлись на меновые дворы, то это больше всего должно убеждать нас в желании их поддерживать с нами торговые отношения» . Несмотря на все эти трудности, все горцы, в том числе и чеченцы, были крайне заинтересованы в развитии торговых связей с российской стороной, так как остро нуждались в соли, железе, тканях и т.д. Сами горцы везли на торги продукты животноводства, кустарные изделия и сельскохозяйственные продукты, мед, воск .
Открытие меновых дворов положительно сказалось на дальнейшем расширении торгово-экономических отношений чеченцев с российской стороной и в целом способствовало постепенной нормализации российско-чеченских отношений . Дельпоццо в рапорте Тормасову в 1811 г. отмечал эту тенденцию. Он писал, что горцы, в том числе и мирные чеченцы «гораздо более имеют желание привозить свои продукты в наши границы и продавать оные по сходным ценам сами… Да и нам выгоднее покупать мед, воск, лошадей, рогатого скота, баранов, звериных шкур, глиняной посуды, скотских кож, сала говяжьего и бараньего, леса бревнами и дровами, сукна собственного их рукоделия, шерсти бараньей и деревянных разных изделий» из первых рук, а не у перекупщиков. «Кроме того, от чеченцев и горцев вообще приходит множество мастеровых людей, которые проживают в наших границах в городах и селениях по целому лету, даже круглый год, как то серебряки, слесаря, кузнецы, седельники и прочие… Кроме того, приходит множество работников для жатвы, сенокосов, молотьбы, обрабатывания винограда и прочих черных работ… В таком случае и поселяне наши стараются больше сеять хлеба» .
Сам А.П. Тормасов в 1811 г. докладывал военному министру, что на меновые дворы «обитатели Кавказской губернии весьма охотно начали доставлять хлеб к карантинам, в тех местах учрежденных, и взаимно с горцами выменивают произведения и изделия свои при дружественном обхождении и обоюдной доверенности» .
Таким образом, картина жизни на Северном Кавказе, российско-чеченские отношения в начале ХIХ в. были далеко неодноцветными и однозначными. Были взаимные набеги и нападения, но наравне с этим в значительно больших масштабах и с привлечением значительно большего количества людей, развивались торгово-экономические отношения, которые постепенно сближали русских и горцев, способствовали лучшему взаимопониманию.
Другим направлением политики царских властей в отношении чеченцев при Гудовиче и особенно при Тормасове было переселение чеченцев как можно ближе к Тереку и на Кумыкскую плоскость. Еще со второй половины ХVIII в. российская администрация пыталась переселить как можно больше чеченцев в притеречные районы. С начала ХIХ в. кавказская администрация приходит к выводу, что поселение чеченцев вблизи Кавказской линии, т.е. по правой стороне Терека и на землях кумыкских князей, особенно аксаевских, является одним из действенных методов их покорения. Правда, среди высокопоставленных российских чиновников были и противники подобного курса. Так, действительный статский советник Литвинов полагал, что политика переселения чеченцев на терскую равнину себя не оправдала. Они не препятствуют нападениям на Кавказскую линию, а иногда и сами помогают «хищникам». Литвинов предлагал запретить горцам вообще, и чеченцам в частности, переселяться на терскую равнину . Подобного мнения придерживались и некоторые казачьи старшины, считавшие, что «мирные же деревни (чеченские. – Г.Ш.), обязанные удерживать прорыв хищников чрез их земли, не исполняют своей повинности» . И.В. Гудович считал подобные представления ошибочными и отмечал, что «Д.с.с. Литвинов не довольное знание имеет о положении Кавказской линии..» . Так в 1809-1811 гг. между кавказским командованием и Петербургом, в среде самой кавказской администрации началась оживленная дискуссия относительно переселения чеченцев на терскую равнину. Дело осложнялось еще и тем, что сами кумыкские князья были против переселения вайнахов на их земли. К началу ХIХ в. чеченцы, переселившиеся на кумыкскую равнину в ХVII-ХVIII вв., превратились в довольно внушительную военно-политическую силу, перестали платить арендную плату кумыкским владельцам. Они часто выступали союзниками кумыкского народа в его антифеодальной и антиколониальной борьбе. Кумыкские князья понимали, что новые чеченские переселенцы еще более усилят позиции местной вайнахской общины. Однако кавказские наместники И.В. Гудович и А.П. Тормасов выступили решительными сторонниками переселения чеченцев на терскую равнину, считая, что здесь их легче контролировать, удобнее развивать с ними торгово-экономические связи и постепенно устанавливать над ними российскую власть. «Мнение о недозволении чеченцам и прочим за Тереком находящимся народам, ингушевцам и карабулакам иметь селения и жилища на самом Тереке есть самое противное настоящей пользе, – писал Гудович 30 января 1809 г. князю Куракину, – ибо, имея селения на самом правом берегу онаго», вайнахов всегда можно наказать за пособничество «хищникам», их легче держать под контролем. «Напротив чего, живущие в отдаленности могут хищничать по своей воле, не опасаясь наказания, которое не можно сделать инако как особенной экспедицией. В бытность моего прежде на Линии я старался противный берег Терека весь заселить, приглашая на то добровольно с вышеописанным обстоятельством, и тогда Линия с той стороны была спокойна» . Используя свое влияние на аксаевских князей, Гудович стал оказывать на них давление, требуя выделить земли вайнахам, желающим поселиться на кумыкской равнине. А.П. Тормасов в целом продолжил этот курс своего предшественника. 1 апреля 1811 г. он писал г.-л. Мусину-Пушкину, что «многие чеченцы хотят присоединиться к качкалыкским народам, желающим быть в подданстве России (вот они – зримые плоды преимущественно мирной политики Гудовича и Тормасова в отношении чеченцев. – Г.Ш.), к чему единственно препятствует неимение для хлебопашества земли; Аксаевские владельцы, у коих находится довольно пустопорожней земли у Терека, налагают на них большие подати, а без того дать оной не хотят.
… Употребить возможные меры к склонению Аксаевский и Брагунских владельцев на отдачу тех земель, самовластно ими занятых, чеченцам… Поручаю вам доставить удовлетворение в просьбе их той, чтобы дать им под поселение пустопорожнюю землю от Сунжи до Аксая…» .
А.П. Тормасов считал, что нужно уговорить («склонить») чеченцев выйти из гор и поселиться на плоскости, на правой стороне Терека, чтобы от Наура и до аксаевских земель «протянута была цепь жилищ их». Наместник был уверен, что тогда чеченцы имели бы с русскими торговые связи и «не пускались бы в хищничества» . Он, как уже указывалось выше, был противником жесткого курса по отношению к чеченцам. Весной 1811 г. генерал Мусин-Пушкин потребовал от чеченцев выдать всех русских пленных и заплатить за все убытки, понесенные жителями кордонной линии и Кавказской губернии от набегов горных чеченцев. Затребована была огромная сумма денег и большое количество скота, в то время как никто в точности не мог определить реальный масштаб этих убытков. А.П. Тормасов отменил второе требование, порекомендовав Мусину-Пушкину ограничиться только вызволением пленных. Наместник понимал, что чеченцы все равно не заплатят требуемую компенсацию, а направление же в Чечню военной экспедиции считал политически неоправданной. Он указывал Мусину-Пушкину, что в отношении чеченцев «главное попечение должно быть, чтобы их усмирить, приучить к торговому обращению и вызвать из гор для поселения на плоскость» . Стремясь нормализовать российско-чеченские отношения, А.П. Тормасов запретил российским войскам и казакам переходить Терек, даже в случае нападения чеченцев на кордонную линию. Он хорошо знал, что кордонные командиры зачастую, пользуясь малейшим поводом, нападали на притеречные чеченские селения, грабили их и угоняли скот, что приводило к новому витку взаимных набегов.
Одновременно с развитием торговли с чеченцами, переселением их на плоскость, кавказская администрация продолжала и свою прежнюю политику подкупа влиятельных чеченских старшин и представителей духовенства. В качестве посредника на переговорах с ними Тормасов использовал есаула А.Л. Чернова, имевшего обширные куначеские связи среди чеченской верхушки. Ему было выделено 1400 рублей серебром, чтобы он «склонил главнейших чеченских старшин и их духовенство на пользу России», выделяя им каждому по 150 и 250 руб. (в зависимости от авторитета в обществе) . Причем эти деньги предполагалось вернуть затем «от их же деревень, поселенных на правом берегу р. Терек». А.Л. Чернов отчасти выполнил возложенную на него задачу. Он сумел склонить к восстановлению дружеских отношений с Россией сперва качкалыковцев, а затем и ряд других чеченских обществ . Особое внимание Чернова было обращено на Бей-Булата Таймиева, ставшего к тому времени самым авторитетным чеченским старшиной. В случае прекращения борьбы с Россией и прибытия в Тифлис вместе с чеченской делегацией на переговоры с Тормасовым Таймиеву было обещано возвращение офицерского чина и возобновление выплаты жалованья.
Мирные инициативы И.В. Гудовича и А.П. Тормасова в отношении чеченцев (с 1807 г. в Чечню не была направлена ни одна крупная военная экспедиция, все возникавшие разногласия и проблемы царские власти старались решить путем переговоров), создание условий для развития торговли и т.д. привели в 1811 г. к тому, что большинство чеченских обществ стало склоняться к прекращению вооруженной борьбы с Россией. Бей-Булат Таймиев вынужден был считаться с этими настроениями в чеченском обществе. Как явствует из предписания Тормасова Мусину-Пушкину, в мае 1811 г. Бей-Булат вместе с чеченской делегацией, в сопровождении полковника Эристова прибыл в Тифлис и был лично принят наместником. А.П. Тормасов отмечает, что уверил Таймиева в том, «что если он оставит все шалости и обратится к обязанности своей, то ему все будет возвращено, а между тем удержу его здесь у себя. Вам же поручаю, – пишет Тормасов Мусину-Пушкину, – через благонадежного человека, которого вы употребите к окончанию чеченского дела, уведомить прочих чеченских старшин, что Бейбулат получит все то, что желает, потому что искренне расположил себя на услугу Государю Императору, и что я назначил ему здесь пристойное содержание» . Видимо, большинство чеченских старшин было в курсе поездки Бей-Булата в Тифлис и внимательно следило за исходом его переговоров с кавказским наместником. А.П. Тормасов, судя по всему, также надеялся использовать Таймиева «для окончания Чеченского дела», т.е. восстановления мирных отношений со всей Чечней, прекращения партизанской борьбы чеченцев против Кавказской линии. Цель эта в целом была достигнута. Дружественный прием, устроенный в Тифлисе Бей-Булату Таймиеву и чеченской делегации, способствовали улучшению российско-чеченских отношений. Во второй половине 1811 г. и российская, и чеченская стороны демонстрировали взаимное стремление к нормализации отношений. В октябре того же года к командующему войсками на Кавказской линии Н.Ф. Ртищеву явилась большая делегация чеченских старшин «с просьбою о прощении им всех прежних их поступков и о принятии под защиту и подданство Е.И.В. …Все сии старшины учинили на верность подданства присягу и обязались по оной не допускать никого чрез земли свои в границы Российские для воровства и других злоупотреблений…». Старшины просили разрешить им отправку делегации в Петербург и свободный торг в Науре. Ртищев одарил всех старшин подарками, «приказал доставить в Наур немедленно соль, просо и другие им необходимые вещи, коими производить торг и мену с наблюдением всех правил, на сей предмет установленных». Видимо, отношения, установившиеся у чеченских старшин с Ртищевым, считались настолько доверительными, что к Бей-Булату Таймиеву обратились представители «Андийского народа, в горах между чеченцами и лезгинцами обитающего», с просьбой о посредничестве при принятии их в российское подданство. Ртищев согласился удовлетворить это ходатайство, но потребовал, чтобы к нему явилась делегация самих андийцев для принятия присяги .
К концу 1811 г. относительное затишье наступило также в Кабарде и Дагестане, но резко стала осложняться ситуация в Европе и Тормасов был отозван в Петербург. На Кавказской линии командующим остался Н.Ф. Ртищев, который пытался продолжить основную политическую линию в российско-чеченских отношениях, которая была заложена Гудовичем и Тормасовым – линию переговоров. В марте 1812 г. (когда Ртищев был назначен наместником и собирался уехать в Тифлис) он созвал в Моздоке съезд чеченских старшин, где российская и чеченская стороны подтвердили свое желание жить в мире и разрешать возникающие проблемы путем переговоров. Российская сторона вновь заверила чеченских представителей, что будут созданы все условия для дальнейшего развития взаимной торговли. Как отмечал источник ХIХ в., «генерал Ртищев заключает дружественный договор с чеченцами» . «В 1812 году генерал Ртищев, переходя с Кавказской линии к командованию Грузией, возмечтал приобрести спокойствие и покорность чеченцев подарками и деньгами, – писал А.П. Ермолов в своих «Записках».- Вызваны были в Моздок главнейшие из старшин и многие другие, по мнению его, важные люди, им не мало дано было денег…» .
Моздокский съезд чеченских старшин способствовал дальнейшему улучшению российско-чеченских отношений. Для активизации торговли и подкупа чеченской верхушки в Чечню была доставлена крупная партия разменной медной монеты . Это был уже шаг вперед в развитии российско-чеченских экономических отношений: до этого обращение российских денег в Чечне было запрещено. В целом Н.Ф. Ртищев проводил политику «задабривания горцев деньгами и подарками», стремился «влиять на дикие, необузданные племена мерами кротости, открыто порицал карательные экспедиции» строжайше «запретил начальникам кордонов и казакам переходить с военной целью границу…» .
Политика Тормасова и Ртищева в отношении чеченцев, как уже отмечалось, привела к определенной нормализации российско-чеченских отношений и прекращению крупных нападений чеченцев на кордонную линию. 26 января 1812 г. Н.Ф. Ртищев докладывал военному министру, что «…вообще весь чеченский народ остается спокойным и никаких нападений и хищничеств от стороны их не происходит» .
В свете всего этого представляется политической ошибкой российских властей и шагом назад в развитии российско-чеченских отношений изменения в системе управления Россией равнинными чеченцами.
Кордонное военное начальство на чеченском участке Кавказской линии было с самого начала недовольно передачей власти в Чечне в руки приставов. Оно требовало оставить контроль над чеченской территорией в руках военных. Особенно активно эту точку зрения выражал подполковник Халчинский, сменивший Ахвердова на должности главного калмыцкого пристава и управляющего чеченцами. Он настаивал на том, что чеченцев надо вернуть под контроль военного ведомства, так как гражданские приставы не в состоянии прекратить нападения чеченцев на Кавказскую линию. С этим он неоднократно обращался в Тифлис, к наместнику. А.П. Тормасов передал вопрос на рассмотрение Комитета министров в Петербург. Возможно, упраздняя институт приставства у чеченцев, наместник хотел свести к минимуму вмешательство российских властей во внутренние дела горцев и тем самым снять еще один раздражающий фактор в российско-чеченских отношениях. Правительство 1 марта 1811 г. приняло решение (утвержденное императором 29 ноября того же года) о передаче управления чеченцами вновь кордонным командирам, как это и было до 1806 г. 26 января 1812 г. Н.Ф. Ртищев указывал в предписании шефу Суздальского полка князю Эристову: «Государственная коллегия иностранных дел уведомляет меня, что по высочайше апробированному постановлению Комитета министров 1 марта 1811 года положено кумыков и мирных чеченцев, состоявших с 11 мая 1806 г. под надзором главного калмыцкого народа пристава…, поручить по прежнему в управление кордонному…начальнику, в ведение Командующего на Кавказской линии генерала… Я …поручаю вам управление кумыками и чеченцами» .
Это решение остановило начавшийся процесс (относительно безболезненный в тот период) установления российской административной власти в равнинной Чечне, превращение чеченского старшинства в политическую опору российской власти, втягивание Чечни в состав Российского государства. И главное, передача функций управления чеченцами в руки кордонных командиров в корне подрывало основы уже показавшей свою эффективность в развитии российско-чеченских отношений системы переговоров. Кордонные командиры – военные – в большинстве своем в принципе не признавали политические и торгово-экономические методы в отношениях с горцами и считали, что все возникающие с ними разногласия надо решать только силовыми методами. Этот подход очень скоро – в 1813 году – в отношении чеченцев продемонстрировал полковник Эристов, чьи действия (об этом речь будет впереди) вновь до предела обострили отношения России с чеченцами.
Таким образом, в первом десятилетии ХIХ в. российские власти наметили целый ряд мер: развитие меновой торговли, переселение на плоскостные земли, создание административной системы, решение возникающих разногласий путем переговоров – для реального, фактического присоединения Чечни к России. Однако непоследовательность в осуществлении этой политики со стороны тифлисских и петербургских властей и фактический саботаж ее со стороны военного командования на Кавказской линии привели к неудаче этого единственно перспективного направления в кавказской политике России.
Осложнение дел в Европе, подготовка Франции к нападению на Россию привели к тому, что все внимание Петербурга было направлено на укрепление западных границ. Как всегда, в периоды осложнения международного положения России, активизировалась антироссийская деятельность турецкой и иранской агентуры на Кавказе. «Уже с начала 1812 года в горах Кавказа особенно усилилась агитация наших исконных соперников – турок и персиян, задавшихся целью воспользоваться тем стесненным положением, в которое поставлена была Россия политическими событиями на западе Европы» . Характерным в этом плане является фирман султана Махмуда 11, широко распространенный на Кавказе в 1812 г. Султан призывал северокавказских мусульман начать священную войну против «московских гяуров». Обращаясь к владельцам Северного Кавказа, он предлагал им «по получении сего высочайшего моего фирмана, собрав подвластные вам племена и народы, единодушно предпринять нападение на край этих гяуров, опустошить его и их имущество ограбить, семейства и детей их брать в плен и тем сокрушить их силу…» . На организацию антироссийских восстаний горцев в 1812 г. ирано-турецкими эмиссарами были затрачены масса усилий и средств. Однако в целом горские народы, за исключением отдельных феодалов, не поддались этой подстрекательской деятельности. У подавляющей массы простых горцев и феодалов хватило политического чутья и здравого смысла, чтобы не поддержать захватнические планы Ирана и Турции и их англо-французских покровителей. Об этом свидетельствует и сообщение Н.Ф. Ртищева в Петербург, в котором он сообщает, что «с немирными чеченцами продолжаются переговоры о принятии их в подданство всемилостивейшего государя императора, каковые надеюсь с пользою окончить в непродолжительном времени, и тогда отправлены будут к высочайшему двору их депутаты (военные события в России в 1812 г. не позволили выполнить это намерение Ртищева. – Г.Ш.). Прочие заграничные народы, учинившие на верность подданства е.и. величеству присягу, состоят ныне в совершенном спокойствии, ибо по мере возможности все требования их удовлетворяются по сущей справедливости» .
В тяжелый для России час, в 1812 г., основные массы кавказских горцев не поддались обману со стороны турецких и иранских «правоверных», и не выступили против России. «Впрочем, нельзя упустить их виду, – писал М.Г. Нерсисян,- то обстоятельство…, что в интересующий нас период отношения между царским правительством и кавказскими горцами не были такими обостренными, как в последующие десятилетия» . Более того, как видно из архивных материалов, почти все горцы, к которым было сделано соответствующее обращение, дали свое согласие вступить в кавказскую кавалерийскую сотню, чтобы в рядах российской армии сражаться с «общим врагом». Совершенно бесспорно, что в конце 1812 г. и в начале 1813 г. тысячи кавказских горцев – черкесы, кабардинцы, чеченцы и другие выразили готовность вступить в ополчение и в рядах русской армии сражаться с французами . Горцы в 1812 г. стремились показать свое «усердие к службе его императорского величества, а с тем вместе хотели доказать верность и преданность свою Всероссийской империи» .
Из представителей горских народов Северного Кавказа наиболее деятельное и заметное участие в Отечественной войне 1812 г. принял чеченец Александр Чеченский. Он родился в чеченском селении Алды, остался без родителей (они погибли во время взятия селения российскими войсками). Н.Н. Раевский (тогда молодой прапорщик), будущий герой Отечественной войны 1812 г., взял мальчика-сироту на воспитание, стал его крестным отцом и отвез его к своей матери Е.Н. Раевской, в Каменку. Мать Н.Н. Раевского приняла деятельное участие в воспитании чеченского мальчика, получившего имя Александр Николаевич Чеченский . Раевский дал ему военное образование и к началу Отечественной войны 1812 г. он уже имел чин ротмистра. С первых дней войны в должности командира Бугского казачьего полка он храбро сражается с французами. За мужество, проявленное в Бородинской битве, А.Н. Чеченский получил орден Георгия 4-й степени . Осенью 1812 г. вместе со своим полком он воюет в составе партизанского отряда Дениса Давыдова. Г.-л. Шепелев, докладывая о действиях отряда Д. Давыдова в сентябре 1812 г., сообщал, что «командующий 1-м Бугским казачьим полком ротмистр Чеченский, отряженный им, Давыдовым, вправо вдоль по дороге, идущей от Вязьмы в Юхнов, взял 25 подвод с фуражем и провиантом, более 100 французов поколол и взял 68 в плен» . В журнале военных действий с 8 по 15 октября 1812 г., в котором описывается разгром отступавших французов партизанами Д. Давыдова в районе Вязьмы, отмечается, что второе отделение отряда «под начальством ротмистра Чеченского напало на транспорт, состоящий из 4-х больших фур под сильным прикрытием, и принудило его скрыться в лесу. Ротмистр Чеченский, окружив тотчас лес и спешив половину казаков Бугского полка, сам предводительствуя ими, принял неприятеля в дротики; наши, раздраженные потерею нескольких из своих товарищей, не многих взяли в плен из неприятелей, ибо большая часть из них пала жертвою своего упорства» . В октябре 1812 г. по ходатайству Д.В. Давыдова и по личному распоряжению М.И. Кутузова А. Чеченский был вторично награжден боевым орденом.
Денис Давыдов высоко отзывался о храбром горце. «Состоявший по кавалерии ротмистр Чеченский – черкес, вывезенный из Чечни младенцем и возмужавший в России. Росту малого, сухощавый, горбоносый, цвету лица бронзового, волосу черного, как крыло ворона, взора орлиного. Характер ярый, запальчивый и неукротимый; явный друг или враг; предприимчивости беспредельной, сметливости и решимости мгновенных» .
В своих донесениях и воспоминаниях знаменитый партизан неоднократно отмечал храбрость и энергичность своего чеченского соратника. В своем «Дневнике партизанских действий 1812 г.» он писал о бое у села Юренево: «Чеченский с Бугским полком совершенно пресек путь атакованному батальону (французскому), который, ожидая подкрепления, мнил до прибытия его удержаться в селе и усилил огонь по нас из изб и огородов. Кипя мщением, я вызвал охотников зажечь избы, в коих засел неприятель… Избы вспыхнули, и более двухсот человек охватилось пламенем. Поднялся крик ужасный, но было поздно! Видя неминуемую гибель, батальон стал выбегать из села в россыпь. Чеченский сие приметил, ударил и взял сто девятнадцать рядовых и одного капитана в плен» . А.Н. Чеченский участвовал и в заграничном походе русской армии в 1813-1814гг. Осенью 1813 г. генерал Венценгероде докладывал Александру 1, что полковник Чеченский со своим полком 5 октября, совершив нападение на французов, выбыл его из Таухи, «взяв в плен более 400 человек». Умер Александр Чеченский в 1834 г. в чине генерал-майора .
Англия и Франция в своих афро-азиатских колониях в ХVIII-Х!Х вв. создавали регулярные воинские части из представителей местного, «туземного» населения. Это сипаи в Индии, гуркхи в Непале, сенегальские стрелки и др. в Африке. Эти «туземные» части использовались в военных действиях в ХIХ-ХХ вв. не только в Азии и Африке, но и в Европе, показывая высокую боеспособность. Царская Россия также привлекала сесеврокавказских горцев к военным действиям в периоды войн с Турцией и Ираном. Была и знаменитая «дикая дивизия» во время первой мировой войны. Но все это были иррегулярные части и сразу же после окончания военных действий они распускались. Видимо, царские власти опасались создавать регулярные военные соединения из горцев, особенно из северокавказских мусульман, питая к ним недоверие и предполагая, что они могут поднять оружие против России. Именно по этой причине кавказские власти так и не рискнули пойти на создание народного ополчения на Северном Кавказе в 1812 г., несмотря на массовое стремление горцев защищать Россию от французских захватчиков.
После назначения Н.Ф. Ртищева кавказским наместником (в начале 1812 г.) и отъезда его в Грузию командующим войсками на Линии был назначен ген.-лейт. Портнягин. Контроль же над Чечней был передан полковнику Эристову. Оба они были противниками «политики ласканий» по отношению к горцам, исходя из того, что только страх перед российским оружием может держать их в покорности. «…Воинственные намерения Портнягина шли вразрез с принципиальным взглядом главнокомандующего на характер отношений наших с кавказскими горцами», – отмечалось в дореволюционном издании . Вопреки приказам Тормасова и Ртищева, запрещавшим казакам переходить Терек и нападать на чеченские селения, Портнягин де-факто отменил его и разрешил казакам набеги на чеченскую сторону. По мнению Н.Ф. Дубровина, «самоуправство» Портнягина, «приведшее в распутство» терских казаков, породило много других «законопреступных» акций . Это неизбежно привело к новому обострению российско-чеченских отношений. Относительное спокойствие на чеченском участке Кавказской линии, достигнутое благодаря кропотливой и терпеливой деятельности Тормасова и Ртищева, оказалось нарушенным из-за непродуманных, а зачастую и просто провокационных действий местного кордонного командования. Российская и чеченская стороны стали нарушать заключенные ранее соглашения и взаимные обязательства. С 1807 г., с создания приставского управления в Чечне, кавказские власти старались разрешать большинство возникающих разногласий путем переговоров с чеченскими старшинами. Князь Эристов, назначенный «управляющим чеченцами», при возникновении первого же повода решил показать чеченцам силу российского оружия, считая, что это лучший аргумент в отношениях с ними.
Новый виток российско-чеченского противоборства начался с вторжения князя Эристова на чеченские земли. 7 января 1813 г. крупный российский отряд (500 человек пехоты, 800 кавалеристов, 2 казачьи артиллерийские роты) перешел Терек около станицы Шелкозаводской . «…Князь Эристов, узнав, что в грабежах и разбоях наиболее участвовали жители деревни Бельской, окружил войсками это селение, штурмовал его и истребил тамошних жителей» . При этом «взято в плен чеченцев – 1, мальчиков – 3 и женщин – 4» . Эристов позже оправдывал эту экспедицию тем, что напротив станицы Шелкозаводской якобы собрался чеченский отряд в 4 тыс. человек, который имел намерение напасть на кордонную линию и он всего лишь нанес упреждающий удар. Если бы это было бы на самом деле так, то такого отряда чеченцев вполне хватило бы для того, чтобы сдержать российские войска до тех пор, пока из близлежащих селений не ушли бы женщины и дети. Легкое уничтожение Эристовым чеченского аула со всеми жителями доказывает, что, во-1-х, такого крупного отряда чеченцев напротив Шелкозаводской в начале января 1813 г. не было. (Полковник в своем донесении отметит, что легко рассеял это «скопище») . Во-2-х, чеченцы, полагаясь на обещания Тормасова и Ртищева, совершенно не ожидали нападения русских войск, иначе увели бы в лес, при первой же тревоге, женщин и детей из близлежащих к ст. Шелкозаводской селений (это было всегда соблюдаемое правило чеченцев). Видимо, не поверил в якобы готовившееся нападение чеченцев на кордонную линию и наместник Кавказа Ртищев. На ходатайство Портнягина о награждении Эристова за эту чеченскую экспедицию он «выразил положительное неудовольствие за подобные экспедиции, находя, что дело начальников линии снискивать дружеское расположение горских народов не оружием, а ласковым обхождением и спокойным соседством» . Еще более резкое осуждение военная экспедиция Эристова против чеченцев получила в Петербурге, где считали, что в условиях войны с Францией ни в коем случае не следовало обострять отношения с чеченцами . Об этой экспедиции было доложено Александру 1 и он в «высочайшем повелении» на имя управляющего военным министерством Горчакова отметил: «Неоднократные опыты соделали неоспоримым, что не убийством жителей и разорением их жилищ возможно водворить спокойствие на Линии Кавказской, но ласковым и дружелюбным обхождением с горскими народами, чуждыми столько-же всякого просвещения, как и религии. Черкесы, сопредельных черноморцам, и киргизы, окружающую сибирскую линию, служат и теперь примером, сколь много имеет влияния на народы сии доброе соседство русских и расположение пограничного начальства к мирной жизни.
Руководствуясь примером сим, мне всегда прискорбно было видеть донесения о поисках, чинимых против горцев отрядами наших войск, на линии Кавказской расположенных. И к крайнему сожалению, из представленного мне вами рапорта г.л. Ртищева от 12 генваря за № 9 усматриваю вновь сделанное отрядом полковника князя Эристова разорение жилищ чеченцев, убийство 115 человек и с ними 31 женщины (как видим, ничего не говорится о 4-х тысячах чеченцев, готовившихся напасть на Линию. – Г.Ш.). Экспедицию сию нахожу не только не заслуживающей благоволения моего, но весьма напротив неприятною по чувствам Моим и невольно удостоверяюсь, что нападения таковые заключают в себе, по большей части, одно намерение воинских начальников на Линии, производить грабежи и получать себе часть из награбленного скота и другого имущества мнимых неприятелей». Александр 1 делает вывод, что подобные «поиски и вторжения» влекут за собой только «убийства и грабежи», «без малейшей для государства пользы» .
Кордонные командиры на Кавказской линии очень редко придерживались указаний Петербурга и Тифлиса в отношении горцев, особенно если речь шла о «кротком» отношении к ним. И на этот раз «неудовольствие» царя совершенно не подействовало на дальнейшее отношение Эристова к чеченцам.
Январская экспедиция Эристова в Чечню нарушила сложившуюся в последние годы в российско-чеченских отношениях традицию разрешать возникающие двусторонние проблемы преимущественно мирными средствами, путем переговоров. Чеченцы после уничтожения мирного селения со всеми его жителями также возобновили нападения на кордонную линию. Этому способствовали и появившиеся в Чечне представители грузинского царевича Александра. Последний был самым непримиримым и деятельным врагом России среди наследников Георгия Х11. Он на деньги Ирана боролся за отделение Грузии от России. Пользуясь занятостью Петербурга в войне с Наполеоном и уменьшением ее военных сил на Кавказе, он в 1812 г. пытался поднять горцев на вооруженное восстание против России. До начала 1813 г. подстрекательская деятельность царевича Александра протекала в Грузии, в Дагестане, Осетии и Кабарде. Объяснялось это, видимо, тем, что чеченцы, в целом, редко и мало поддавались турецко-иранской агитации. Однако январская экспедиция Эристова вызвала такое сильное недовольство в Чечне, что Александр решил попытаться воспользоваться им в своих целях. Зимой 1813 г. он обратился к чеченцам с призывом поддержать его в борьбе с Россией, уверяя, что «наступило самое удачное время выступить в поход против грешных россиян, так как бог послал на них уже свой гнев и наказание через Бонапарта…» . Сам царевич Александр появился в горной Чечне, в верховьях Аргуна, близ границы Чечни с Хевсуретией. Архивные документы свидетельствуют, что его агенты в больших количествах закупали ружья, порох и сабли «в Кизлярском арсенале с публичного торгу» (видимо, с продажей оружия в России дело всегда обстояло не лучшим образом), которое затем передавалось горцам .
После январской экспедиции российских войск в Чечню ее жители не считали себя связанными какими-либо соглашениями с российскими властями. Резко ослабло и влияние на чеченское общество пророссийски настроенных вайнахских владельцев, лишенных административных (приставских) полномочий. Верх начинают брать сторонники продолжения вооруженной, партизанской войны с Россией. Зимой-весной 1813 г. нападения (набеги) чеченцев на терскую линию резко усилились. В.А. Потто писал, что чеченцы «нахлынули на Терскую линию, и, как вода из разорванной плотины, разлились по дорогам» . Представляется, что это явное преувеличение, направленное на оправдание действий российских войск в последующий период. Ни архивные документы, ни другие авторы не подтверждают подобные утверждения В.А. Потто, который в своих трудах любил преувеличивать «хищническую» деятельность горцев. М.И. Богданович, например, приводит лишь единичные случаи набегов чеченцев за Терек в указанный период .
Князь Эристов и командующий Кавказской линией г.-л. Портнягин, получившие «высочайшее» порицание за набег на чеченскую сторону в январе 1813 г., были крайне заинтересованы в дальнейшем обострении российско-чеченских отношений, чтобы выставить чеченцев в роли «народа-хищника» и оправдаться перед Петербургом. Эристов, всячески приумножая и приукрашивая нападения чеченцев зимой-весной 1913 г. на кордонную линию в своих донесениях в Тифлис и в Петербург, решил воспользоваться ими для нового похода в Чечню. В мае 1813 г., составив сильный отряд из регулярных войск и казаков, Эристов вновь перешел Терек и «истребил более ста горцев, упорно оборонявшихся в селениях на Сунже» . В.А. Потто пишет, что были «истреблены несколько селений по Сунже» . Как и в прежние годы российско-чеченского противоборства, с жителей взяли присягу и аманатов. Этот поход был представлен Портнягиным и Эристовым перед Тифлисом и Петербургом как совершенно оправданное и необходимое наказание чеченцев за их частые набеги на Кавказскую линию. «Обстоятельства дела» были на этот раз так представлены, «что нельзя было уже ни в чем обвинить Эристова» .
В июне 1813. Ртищев направил в Петербург представление, в котором просил наградить Эристова за его «успешные действия» в Чечне орденом Святого Владимира 3-й степени и дать ему чин генерал-майора . Видимо, и в Петербурге не было твердости в следовании линии «кроткого и справедливого» отношения к горцам, так как ходатайство Ртищева было удовлетворено Александром 1 и Эристов получил свою награду. Вот в этом и была вся последовательность Петербурга и Тифлиса в кавказской политике – одно и то же действие (набег на Чечню) в январе 1813 г. вызывает порицание, а летом – за это же дают награду и повышение в чине.
С январской экспедиции Эристова в Чечню обострение российско-чеченских отношений шло по нарастающей. С конца мая до середины июня 1813 г. российские войска совершили крупную военную экспедицию в Хевсуретию и граничившую с ней горную Чечню, под предлогом преследования грузинского царевича Александра. Было разрушено около двух десятков хевсурских поселений. Бои произошли также и в Чечне, в верховьях Аргуна, где было уничтожено 9 чеченских аулов .
Официальный Петербург и Ртищев требовали от командования Кавказской линии умеренного и мягкого отношения к горцам. Однако г.-л. Портнягин проводил на практике весьма жесткую линию с горцами, отвечая на малейшее проявление непокорности, на незначительный набег с их стороны карательными экспедициями. «Генерал Портнягин, командующий войсками на Линии, – отмечал М.И. Богданович, – беспрестанно делал экспедиции…, не обращая внимания на предписания главнокомандующего, неоднократно напоминавшего ему непременную волю государя, чтобы начальники наших войск избегали разорения соседних жителей. На все, большей частью преувеличенные, донесения Портнягина, об успехах, им одерживаемых…, генерал Ртищев отвечал изъявлением неудовольствия за экспедиции, по его мнению, предпринимаемые без всякой надобности. Г.- м. Портнягин оправдывался необходимостью противодействовать враждебным покушениям горцев…» . Действия Портнягина могли вызвать серьезный военно-политический кризис на Кавказской линии, что совсем не отвечало интересам России в условиях неоконченной войны в Европе. В конце концов терпение Петербурга лопнуло. Портнягин был снят с должности в 1813 г. и отдан под суд. Новым командующим войсками на Кавказской линии был назначен генерал-майор Дельпоццо. Однако российско-чеченские отношения к этому времени были уже довольно напряженными и изменения в руководстве Кавказской линии к их улучшению не привели. Более того, они продолжали ухудшаться. 10 июня 1815 г. Н.Ф. Ртищев в рапорте министру иностранных дел писал: «Ваше превосходительство изволит быть уже извещен о неприязненных действиях абазинцев и других горских народов, облегающих Кавказскую линию… Также получил уведомление…, что несколько почетных чеченских старшин, возвращавшихся из Мекки, куда они ездили для богомолья…просили от имени всего своего общества подкрепления со стороны Порты против России и наконец имею донесение от командующего на Кавказской линии г.-м. Дельпоццо о начинающихся грабежах в наших границах, производимых частию абазинцев…, и с другой стороны чеченцами» .
К весне 1815 г. Франция была разгромлена, положение России в европе упрочилось как никогда. 28 мая был подписан заключительный акт Венского конгресса и Петербург стал уделять больше внимания Кавказу. Правительство всерьез было обеспокоено растущим военным напряжением на Кавказской линии. Тем более, что войск здесь было крайне мало. В 1812-1815 гг. на Кавказской линии было всего 6600 человек пехоты и 9 тыс. кавалерии . Князь Горчаков 4 июля 1815 г. очень четко выразил обеспокоенность российского правительства делами на Северном Кавказе в письме Вейдемейеру: «По разным доходящим до него (Ртищева. – Г.Ш.) сведениям, для безопасности того края нужно принять все воинские осторожности, дабы обеспечить границы наши со всех сторон, в особенности со стороны горских народов по Кавказской линии, между которыми обнаруживается дух возмущения, а также со стороны турецких начальников в смежных пашалыках, где замечаются необыкновенные военные приготовления…» . В связи со всем этим Петербург решил срочно направить на Северный Кавказ 7135 солдат для усиления войск на Кавказской линии .
Кризис системы российско-горских отношений, созданной Гудовичем, Тормасовым и Ртищевым и более или менее эффективно действовавшей в 1806-1815 гг., был очевиден. В отношениях между северокавказскими народами и Россией нарастало напряжение. Российско-чеченские отношения были частью этого общего процесса.
В предермоловский период наиболее активными в вооруженных выступлениях против России были чеченцы, военная роль которых резко возросла среди горских народов. Например, в период событий в 1810 г. в Кабарде восставшие серьезно надеялись на военную помощь со стороны чеченцев. Царское командование учло такую возможность и по Тереку были выставлены усиленные посты из казаков и солдат. Чеченский отряд, направлявшийся на помощь восставшей Кабарде, наткнулся на российские войска и после серьезного боя был вынужден отступить обратно за Терек. Это обстоятельство также повлияло на решение части кабардинских феодалов прекратить сопротивление . Командующий Черноморской береговой линией адмирал Л.М. Серебряков, характеризуя положение на Северном Кавказе в 1815 г., отмечал: «Осетины, кабардинцы, чеченцы, дагестанцы и закубанцы в продолжение этого периода производили набеги многочисленными партиями и тревожили наши границы. Чеченцы были самые беспокойные из всех соседей. Не только в наших границах по Тереку и по Военно-Грузинской дороге производили свои хищничества, но распространяли их между соседними им кавказскими племенами, особливо между кумыками, так что кумыкские князья в своих собственных владениях уже не осмеливались ездить без чеченского проводника» . В феврале 1816 г. отряд чеченцев около станицы Червленной прорвался через кордонную линию. 2 казака были убиты во время столкновения (о потерях чеченской стороны данных нет). Чеченцы захватили в плен 9 казаков и отогнали табун. Еще более обострило российско-чеченские отношения захват чеченцами майора Швецова (впоследствии командира Куринского полка), который в сопровождении сына кумыкского владельца Шефи Темирова и 4 его узденей следовал из Дербента в Кизляр. Чеченцы потребовали за Швецова очень крупный выкуп – 15 тыс. рублей. Родственники майора таких денег не имели. История с пленением Швецова получила широкое освещение в российских периодических изданиях. Была объявлена подписка о добровольном сборе средств для освобождения офицера.
Командование Кавказской линии решило принять жесткие меры против чеченцев в ответ на их февральские действия. Дельпоццо, который в 1809-1810 годах сделал немало для натравливания кабардинцев на чеченцев, а затем рассорил чеченцев и назрановских ингушей, решил на этот раз внести вражду между кумыками и вайнахами. Используя то обстоятельство, что Швецова во время его пленения сопровождали знатные кумыки, он пытался внушить кумыкским владельцам, что чеченцы своими действиями оскорбили их и они должны силой освободить русского офицера. Дельпоццо собрал в Кизляре кумыкских владельцев, «возбудил в каждом честолюбие и то чувство, которое возвышает их пред диким варварским народом, предложил им меры к отмщению, согласил их составить из себя единодушие, предать забвению все взаимные вражды и раздоры, которые есть источник собственного их унижения и усиления чеченцев» . Одновременно Дельпоццо обратился с письмом к «кумыкским владельцам, узденям и народу»: «Никогда не ожиданное, обстоятельствами не оправдывающееся происшествие (т.е. похищение Швецова. – Г.Ш.) нанесло на вас стыд, – писал он. – …Какой случай еще более может вас унизить, посрамить, поставить в ничтожество пред теми, кои сами есть ничто в сравнении с вами?
Итак, прошу вас… возвратить немедленно силою оружия пленного майора Швецова, положить предел разбойничьему народу…, сделать такое постановление, которое бы довело чеченцев до слабости, повиновения или совершенного рабства перед вами». В случае невыполнения этого требования Дельпоццо угрожал «употребить» против всех кумыков «силу войск» . Однако кумыки не поддались давлению российских властей, и, хотя и дали формальное согласие совместно выступить против чеченцев, никаких враждебных действий против них не предприняли.
Не сумев стравить кумыков с чеченцами, Дельпоццо решил организовать военную экспедицию в Чечню. Он считал, что теперь, после окончания внешних войн и усиления российских войск на кавказской линии, можно перейти к более решительным действиям по покорению всех сесеврокавказских горцев. 11 марта 1816 г. в рапорте главнокомандующему на Кавказе Ртищеву он пишет: «Еще прежде многочисленные шалости сего народа (т.е. чеченцев. – Г.Ш.) побуждали справедливо обратить на них всю строгость наказания; но прежде надежда победить их благостью, впоследствии невозможность по обстоятельствам удерживали на сей, дикой свободою и независимостью усиливающийся народ наложить оковы; теперь же, когда зверство их не стало иметь границ…, когда укомплектованием 4-х пехотных полков… здешние войска усилились – теперь нахожу необходимым сделать экспедицию для наказания сего варварского народа и потому покорнейше прошу ваше высочество позволить мне наступающею весною, когда будет возможность производить сенокошение, выступить с отрядом войск к р. Сунже» .
Генерала А.П. Ермолова много (и зачастую справедливо) критиковали за его жестокую колониальную политику против северокавказских горцев и в особенности против чеченцев. Но ради исторической объективности следует указать, что фактически его план действий по покорению чеченцев был в основном сформулирован еще до его назначения на Кавказ такими его предшественниками, как П.Д. Цицианов и Дельпоццо. В указанном выше рапорте от 11 мая 1816 г. последний предлагает целую программу покорения чеченцев: «…Ежели жители мирных деревень, которые поселены по сю сторону Сунжи, согласятся отдать оружие, то сблизить их к Тереку, а в противном случае возвратить аманатов от них имеющихся и выгнать за Сунжу… Хлеб, посеянный чеченцами по сю сторону Сунжи…, тотчас истребить. Стеснив, таким образом чеченцев и не позволяя им ни шагу сделать из пределов отовсюду ограниченных, я не приму никаких льстивых от них переговоров и обманчивого заверения в будущем спокойствии… Когда появится какая-либо партия или чеченцы выйдут на уборку или же для сенокошения, то к поражению высылать значительные отряды с орудиями и вместе с тем казаки с ингушами и осетинами устремятся на разорение той деревни из которой вышла партия. Жены, дети, скот и вещи ими захваченные, будут их добычею – словом, употреблю всю жестокость, какая только будет в моей возможности, и пока не наведу ужаса от первого до последнего, отомщая за каждую ими пролитую каплю крови, не возвращу всего ими похищенного, не восстановлю порядка в народе, дав им благонадежного владельца, который бы отвечал за каждого подвластного – словом, пока не истреблю зверский их свободы и независимости, до того времени не возвращу войск с Сунжи; но и тогда, по испрошению воли в. высочества, оставлю на оной укрепление, чтобы всегда содержать народ сей в крайней обузданности» .
Выселение чеченцев из терско-сунженской равнины, безжалостное уничтожение «непокорных» селений, усмирение голодом, строительство военных укреплений по Сунже, установление российской власти среди чеченцев путем насаждения «благонадежных владельцев» – это была уже новая политика в российско-чеченских отношениях в послецициановский период. Генерал-майор Дельпоццо верно понял, что в новых условиях окрепшая в военном отношении Россия будет проводить предельно жесткую политику в отношении горцев с целью их окончательного покорения. Однако Ртищев, назначенный управлять Кавказом совсем в других условиях и имеющий указания Петербурга действовать в отношении горцев «кротостью и справедливостью», т.е. преимущественно мирными средствами, не годился для проведения на Северном Кавказе предлагаемой Дельпоццо жесткой линии. Он запретил военную экспедицию в Чечню и предписал совсем другой курс: «Высочайшая воля Е.И.В. склоняется единственно к тому, чтобы справедливостью и благонравием добровольно привлечь к Российскому правительству сердца горских народов». Другие же действия против горцев, считал Н.Ф. Ртищев, могут «ожесточить только их против нас и завести в неизбежную войну, которая кроме вреда и напрасной потери людей не может принести никакой пользы здешнему краю» .
Разногласия двух российских военачальников на Кавказе – Дельпоццо и Ртищева – относительно действий против чеченцев весной 1816 г. еще раз продемонстрировали, что большинство местных военачальников на Северном Кавказе выступали за постоянное силовое, жесткое давление на горцев. В то же время были и военные администраторы и генералы, которые считали этот путь тупиковым в российско-горских отношениях и выступали за использование преимущественно политико-экономических средств для присоединения северокавказских народов к России. Ртищев, один из высокопоставленных деятелей из этой второй группы, спас Чечню летом 1816 года от разорительного похода российских войск.
Следует отметить, что в Чечне в первые полтора десятилетия ХIХ в., в отличие от Кабарды и Дагестана, не было массовых, длительных и организованных антироссийских выступлений. Главная причина этого – царизм в Чечне еще не начал устанавливать свои колониальные порядки. Не было в этот период и крупных захватнических действий России в Чечне, за исключением похода Булгакова в 1807 г., которому чеченцы дали серьезный отпор. В том же году большая часть равнинной Чечни (не под военным давлением, а в результате политических переговоров) приняла российское подданство и здесь началось установление царской административной власти. Можно говорить, что именно в 1807 г. произошло практическое присоединение равнинной Чечни к России.
ГЛАВА 1У. ЧЕЧНЯ В ПЕРВЫЙ ПЕРИОД НАМЕСТНИЧЕСТВА А.П. ЕРМОЛОВА (1816-1820-й ГОДЫ).
НАЗНАЧЕНИЕ А.П. ЕРМОЛОВА НАМЕСТНИКОМ КАВКАЗА – НОВЫЙ ЭТАП В ВОСТОЧНОЙ ПОЛИТИКЕ РОССИИ. ЕРМОЛОВСКИЙ ПЛАН ПОКОРЕНИЯ НАРОДОВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА.
Ведущая роль России в разгроме наполеоновской Франции усилили ее вес и влияние в Европе. Решения Венского конгресса, приведшие к созданию системы общих договоров и соглашений между европейскими государствами, казалось, надолго обезопасили западные границы России и определили ее ведущее место в «европейском концерте». Петербург получил возможность вновь вплотную заняться делами на Востоке, состояние которых к 1816 г., в отличие от европейских, было далеко не блестящим. «По окончании тяжелых для России наполеоновских войн мы получили возможность обратить должное внимание на Кавказ и двинуть туда более значительные силы для удержания за собой наших новых приобретений»«, – отмечал автор начала ХХ в.
Гюлистанский договор 1813 г. не разрешил русско-иранские противоречия на Кавказе. «Гюлистанский трактат, – писал Е.П. Ковалевский,- …заключен был на-скоро… То время было для нас исполнено иных, более существенных тревог и забот, а потому… он носит на себе все следы работы спешной, неудовлетворительной; в нем остались некоторые пробелы, в которые противная сторона могла вносить всякие толкования, сообразно со своими выгодами» . Шах, вынужденный признать вхождение большей части Закавказья и Дагестана в состав России, жаждал реванша и надеялся вернуть Ирану часть кавказских территорий. Воспользовавшись тем, что демаркация новой русско-иранской границы и ратификация Гюлистанского договора затянулись (российское правительство было занято войной с Францией), а также нечеткостью формулировок некоторых статей этого трактата, Фетх Али-шах направил в 1814 г. своего посла Мирзу Аболь Хасан-хана в Россию. Перед ним была поставлена задача добиться от Петербурга территориальных уступок на Кавказе. Это требование Ирана было изложено в ноте шахского посла к министру иностранных дел К. Нессельроде от 20 января 1816 г. Одновременно давление на Россию в пользу Ирана начал оказывать Лондон. Английский дипломат Гор Узли, специально прибывший в Петербург для поддержки шахского посла Мирзу Абол Хасан-хана, в письме управляющему МИД Вейдемейеру писал: «По моему мнению, естественной границей между Россией и Персией должна быть река Терек и кряж кавказских гор. Хищные обитатели тех неприступных мест не могут быть никогда ни истреблены, ни укрощены, но всегда вредны для вас по своей необузданности и многолюдию» . В это же время Турция, по наущению той же Англии, отказалась возобновить переговоры с Россией о практической реализации условий Бухарестского договора 1812 г. Более того, Порта в 1816 г. потребовала вернуть ей все черноморское побережье Кавказа и Западную Грузию . «Так для России в первые же годы «венской системы» возникла опасная напряженность в Закавказье, на Ближнем и Среднем Востоке» .
Российское правительство не поддалось совместному нажиму Ирана, Турции и Англии и в ноте от 22 марта 1816 г. твердо заявило о своем намерении сохранить условия Гюлистанского мира. В то же время, не желая обострять отношения с Ираном, Петербург заявил, что для разрешения спорных вопросов в Тегеран будет направлено специальное посольство .
Выполнение условий Бухарестского и Гюлистанского мирных договоров, расширение и укрепление влияния России на Среднем и Ближнем Востоке во многом зависели от позиций России на Кавказе. Таким образом, получалась взаимозависимая прочная связка: Россия – Кавказ – Средний Восток. Л.С. Семенов отмечал, что «если обеспечение внешних границ позволяло приступить к полному подчинению Кавказа, то господство на Кавказе России усиливало ее влияние в Турции, Иране и Средней Азии» .
К 1816 г. большая часть Закавказья де-факто и де-юре уже принадлежала России. Северокавказский регион также рассматривался «Россией уже в рамках своей внутренней политики» . Однако, Северный Кавказ, действительно, по-существу уже присоединенный к России, в некоторых горных районах (особенно к югу от Кубани-Терека), оставался фактически независимым. Царские военные власти практически не контролировали данные районы (это в особенности относилось к горным районам Чечни) . Генерал-лейтенант князь А.И. Гагарин отмечал, что «только чеченцы левого берега Сунжи были нам совершенно покорны; жители же лесной Чечни явно не признавали над ними власти, но были с нами в сношениях и искали у нас правосудия против притеснений соседей… Чеченцы были (сравнительно) лучшие наши подданные на Кавказе» . (А.П. Ермолов считал чеченцев «самыми злейшими из разбойников» и соответственно строил свою политику в их отношении). По мнению А.А. Богуславского, большая часть дагестанских владений «состояла лишь в номинальной зависимости от России (причиной чему – наши постоянные войны с Персией и Турцией»), кабардинцы «давно уже приняли подданство России», а «чеченцы ни за что не хотели покориться России», но к рассматриваемому времени российские войска, приложив «много труда и крови», заставили чеченцев «признать над собой власть русского императора» . Таким образом, Чечня, Дагестан и Кабарда к 1816 г. формально считались в подданстве России, но последняя пока не осуществляла полного контроля над горными частями этих трех территорий. И, наконец, народы Северного Кавказа сохраняли «свою идеологическую независимость и соответственно, администрацию для внутреннего управления» . Но в целом, «с начала ХIХ в. русские утвердили свою гегемонию в регионе» . Однако, реальное господство на Северном Кавказе России еще предстояло утверждать.
В этих условиях по-прежнему продолжались нападения горцев на Кавказскую линию и Военно-Грузинскую дорогу. О безопасном сообщении между центральной Россией и Закавказьем говорить пока не приходилось. Геополитические и стратегические интересы России в Закавказье и на Среднем Востоке требовали снова полного покорения, «замирения» Северного Кавказа. Царское правительство не могло далее успешно осуществлять свои внешнеполитические цели на Востоке, не укрепившись прочно и окончательно на Северном Кавказе . Как и в начале ХIХ в., в период назначения на Кавказ наместником (главноуправляющим) П.Д. Цицианова, Россия приступала к активной политике в этом регионе. Нужен был достойный продолжатель курса Цицианова, такой же энергичный, решительный, жесткий и бескомпромиссный, который во имя интересов самодержавия и территориального расширения Российского государства был бы готов действовать безоглядно и с применением любых средств.
Войны начала ХIХ в. (русско-иранская, русско-турецкая, с наполеоновской Францией) чрезвычайно расстроили финансы России. Большая часть ее армии находилась на западной границе. Все это вело к тому, что Россия была пока не в состоянии вести крупные военные операции на Кавказе и против своих восточных соперников – Турции и Ирана. Обостряющиеся же отношения с ними говорили о неизбежности новых конфликтов. В Петербурге очевидна была и скорейшая необходимость полного покорения народов Северного Кавказа. Предстояло незначительными силами сделать то, для чего требовались крупные военные формирования. В этих условиях Александр 1 принял решение направить на Кавказ в качестве наместника одного из самых выдающихся (а на тот момент – после Суворова и Кутузова – и самого выдающегося) военных деятелей России – генерала А.П. Ермолова. В апреле 1816 г. А.П. Ермолов был вызван в Петербург, а 24 мая – назначен главнокомандующим на Кавказ. Указом от 29 июня того же года он был утвержден командующим Отдельным Грузинским корпусом, главноуправляющим гражданской частью в Грузии, Астраханской и Кавказской губерниях и чрезвычайным послом в Иран.
Алексей Петрович Ермолов родился в 1777 г. в небогатой дворянской семье. (Род дворян Ермоловых происходил от Мурзы-Аслан-Ермола, в 1506 г. приехавшего из Золотой Орды в Москву и здесь принявшего крещение). В 17 лет под командованием А.В. Суворова принял активное участие в боевых действиях в Польше, показав большую личную храбрость в подавлении справедливой вооруженной борьбы польского народа. За польскую кампанию Ермолов получил свою первую награду – орден Св. Георгия 4-й степени. В 1796 г. в составе экспедиционного корпуса в, Зубова впервые попал на Кавказ и за «отличие в штурме Дербента» был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени. В 1798 г. по ложному обвинению в участии в военном заговоре был арестован и заточен в Петропавловскую крепость. 2 года находился в ссылке в Костроме. С 1805 г. (с Аустерлица) участвовал почти во всех военных действиях русской армии против Франции. Один из прославленных героев Отечественной войны 1812 г. В 1814 г. командовал объединенными российско-прусскими войсками при взятии Парижа. После разгрома Франции – командир гренадерского корпуса (одна из высших должностей в российской армии) . Кавалер почти всех тогдашних российских и европейских орденов.
В работах многих историков утвердилось мнение, что назначение Ермолова наместником Кавказа было своего рода ссылкой, куда популярного генерала отправили в результате происков и интриг Аракчеева и Волконского . Однако, авторы ХIХ в. и сам Ермолов доказывают, что это не так и что он сам добивался назначения на Кавказ. Прекрасный знаток кавказской истории А. Берже в предисловии к VI тому АКАК писал, что «мысль сделаться когда-либо его (Кавказа.- Г.Ш.) начальником стала лучшей мечтою его (Ермолова. – Г.Ш.) жизни» . Один из биографов Ермолова – Ф.М. Уманец также указывал, что «страстное, сознательное стремление на Восток…- особенность личного характера и исторического значения Ермолова. …Никто отчетливей Ермолова не смотрел на задачу России на Востоке и никто не превзощел его в умении беречь русскую силу в ее роковом стремлении к заветной исторической цели» .
Как уже отмечалось впереди, после окончания войны с Францией А.П. Ермолов был назначен командиром гренадерского корпуса. Однако, будничная, мирная и спокойная жизнь, «перспектива всеобщего мира» не устраивала кипучую и деятельную натуру генерала. Он даже начал думать об отставке. Единственным районом, где Россия в это время готовилась вести активную военно-политическую линию, был Кавказ и Средний Восток. Край от Петербурга далекий, где верховный начальник будет иметь полную и неограниченную власть и широчайшее поле деятельности. Тут очень кстати освобождается место главнокомандующего на Кавказе – уходит в отставку Ртищев. А.П. Ермолов, имевший широкие связи при дворе и прежде всего – с графом Аракчеевым, князем Волконским (начальником Главного штаба) и дежурным генералом при императоре графом А.А.Закревским, начинает зондировать почву насчет своего назначения наместником Кавказа . В феврале 1816 г. он пишет А.А. Закревскому: «Письмо твое получил. Одну вещь приятную сказал ты мне, что Ртищев подал в отставку. Это весьма хорошо, но для ли меня ли судьба сберегает сие счастие. Поистине скажу тебе, что во сне грезится та сторона (Кавказ. – Г.Ш.) и все прочие желания умерли. Не хочу скрыть от тебя, что гренадерский корпус меня сокрушает и я боюсь его. Не упускай случая помочь мне и отправить на Восток» . В своих «Записках» Ермолов подчеркивает, что «всегда желал я сего назначения и тогда даже, как по чину не мог иметь на то права» . Таким образом, «идея главного начальства на Кавказе принадлежит самому Ермолову и никому более» . С Востоком Ермолов связывал не только перспективу полного покорения Кавказа, но и более широкие – распространение влияния России на весь Средний Восток, Среднюю Азию, расширение границ державы за счет территорий Турции и Ирана. «В Европе не дадут нам ни шагу без боя, а в Азии целые царства к нашим услугам», – отмечает он . По приказу Ермолова офицеры-квартирмейстеры, входившие в состав его посольства в Иран в 1817 г., по пути в Тегеран производили топографическую съемку местности. По собственной инициативе он в 1818 г. посылает в Хиву и Бухару офицера Главного штаба – Н.Н. Муравьева – с разведывательными целями. Ермолов имел серьезные планы насчет сопредельных России восточных государств и поэтому начал целенаправленно изучать театр возможных в будущем военных действий. Как большинство военных, Ермолов жаждал войны (в данном случае – с Турцией и Ираном), которая еще больше возвысила бы его, увеличила бы его славу. Ермолов «бросал русско-петровские взоры на Турцию, Персию, Бухару, Хиву, Индию», – отмечал Н. Шильдер . Но в конце второго-начале третьего десятилетия ХIХ в. такая война была не в интересах России (она не была готова к крупным военным действиям на Востоке) и во имя этих интересов генерал готов на время отказаться от своих честолюбивых замыслов. В письме к А.А. Закревскому от 13 апреля 1820 г. от подчеркнет: «Странно многим покажется желание мое мира с соседями, но я давно уже рассуждаю более о пользе Государства, нежели о собственной» . Этот принцип – «польза Государства» – станет девизом, манифестом и смыслом всех его действий на Кавказе.
Созданная в начале ХIХ в. система административного управления на Северном Кавказе была весьма несовершенной. Так, в Кавказской губернии были два высших начальника – командующий Кавказской линией и гражданский губернатор. Функции и права их не были четко разграничены, что вызывало между ними постоянные трения, выливавщиеся в многочисленные взаимные жалобы в Петербург и негативно сказывавшиеся на положение дел в крае. И. Дебу по этому поводу писал: «Завелась между обоими управлениями колкая и неприязненная переписка, которая немало послужила к продолжению…разорения Кавказского края» . По инициативе военного министра в 1810 г. для исследования ситуации на месте была назначена комиссия под руководством г.-м. Вердеревского. Комитет министров, рассмотревший отчет Вердеревского, отметил, что последний «полагает нужным подчинить гражданскую власть военному начальнику на Кавказской линии командующему, объясняя, что безопасность Кавказской губернии совершенно зависит от бдительного надзора кордонной стражи в военном начальстве состоящей» . Комитет министров пришел к выводу, что «удобнее было бы поручить Кавказскую и Астраханскую губернии военному начальству» и в результате было принято решение о подчинении гражданских властей военным. Кавказская губерния была передана в ведение главноуправляющего в Грузии. Однако гражданская власть также сохранялась. Ее функции и права военного руководства по-прежнему четко определены не были.
Еще до приезда на Кавказ, находясь еще в Петербурге, А.П. Ермолов тщательно ознакомился с инструкциями правительства о правах главноуправляющих в Грузии, данных в 1801 г. Кноррингу и в 1802 г. Цицианову и увидел далеко не полную урегулированность взаимоотношений между военными и гражданскими властями Кавказа. Видимо, Ермолов уже тогда понял, что в Петербурге очень смутное представление о реальном положении дел на Кавказе. Он приходит к выводу, что для успешного выполнения поставленных перед ним задач – дальнейшее продвижение в Закавказье, урегулирование отношений с Персией и установление военно-политического контроля над Северным Кавказом – ему нужна максимальная самостоятельность, а для этого – полная концентрация всей власти в крае в руках главнокомандующего. В июне 1816 г. А.П. Ермолов подал царю специальную «Записку», в которой он дал анализ существующей системы управления на Кавказе и собственное видение ее в будущем. Он писал, что данный военно-административный механизм на Кавказе лишен необходимой самостоятельности и находится в слишком большой зависимости от различных министерств в Петербурге. «…Намерение В.И.В. ясно, – пишет он. – Вы желали соединить в лице главного начальника Астраханского, Кавказского и Грузинского краем все единство власти столь необходимое по отдаленности той страны» . Однако эта цель, по мнению А.П. Ермолова, не достигнута, так как реальные права главноуправляющего Кавказом не соответствуют его званию. «Сообразовав права сии, пишет он в «Записке», я встретил в них неясность, которая при самом начале остановит меня в свободном действии» . А.П. Ермолов просит для себя почти неограниченной власти, полной «свободы действий», чтобы и командование войсками и управление краем были переданы ему, в одни руки. Ни один кавказский чиновник, минуя его, не должен обращаться в Петербург. Действия же главнокомандующего должны контролировать только царь, Сенат и министры. И, наконец, он должен иметь право единолично распоряжаться «экономическими суммами, в ведении моем состоящих» . Таким образом, Ермолов претендовал на абсолютно неограниченную власть и самостоятельную политику на Кавказе. Д.Л. Ватейшвили писал, что «желание генерала было уважено и Ермолов прибыл в Грузию полновластным верховным правителем, наделенным почти такими же правами, как в свое время Цицианов» . Это не совсем так. В правительстве министр внутренних дел и управляющий министерством юстиции выступили против наделения А.П. Ермолова требуемыми им особыми полномочиями, полагая, что это снимет ответственность главнокомандующего на Кавказе перед Комитетом министров. Александр 1, несмотря на свое особо доверительное отношение к Ермолову, вынужден был прислушаться к мнению Комитета министров. 20 июля 1816 г. он издал указ, согласно которому Ермолову запрещалось самостоятельно что-либо изменять в системе административного управления краем, но подтверждалось, что он может руководствоваться «теми правилами», которые были установлены для его предшественников. Таким образом, он действительно наделялся теми же полномочиями, которые были у Цицианова (а они, действительно, были огромными и почти неограниченными), но дополнительных, особых прав не получил. Ермолов их получит позже, по частям, в особенности в 1818 и 1822 годах .
В сентябре 1816 г. А.П. Ермолов прибыл в Георгиевск и после недолгого ознакомления с состоянием дел на Кавказской линии, в октябре того же года, отправился в Тифлис. Здесь он пробудет до апреля 1817 г., а затем отправится с посольством в Персию. За первые полгода пребывания на Кавказе Ермолов детально ознакомился с делами в регионе, составил о них свое мнение и в принципе наметил основные направления своей будущей деятельности. Прибыв на Кавказ, Ермолов и не стал ждать особых, дополнительных полномочий. Он де-факто сделал себя полноправным правителем этого огромного края. Как отмечал Денис Давыдов, «он присвоил себе права, превышавшие власть» и «сам назначил начальников на Кавказскую линию, в Абхазии и Дагестане. Оставшись вполне довольным образом действий шамхала Тарковского, он священным именем государя наградил его семью тысячами подданных, таким же образом он наградил Аслан-хана Кюринского ханством Казыкумухским, заключавшим в себе не менее пятнадцати тысяч жителей, и Бековича и Татар-хана наградил огромными землями в Кабарде» . Высказывая время от времени одобрение или порицание за отдельные действия А.П. Ермолова, Петербург в целом практически не ограничивал его ни в чем. 30 ноября 1823 г. начальник Главного штаба Дибич в отношении к Ермолову подчеркивал это: «…Никогда не было высочайшего желания ограничивать ваше Высокопревосходительство в таких мерах, какие вы для сохранения безопасности наших границ находите удобнейшими…» .
Личность и деятельность А.П. Ермолова на Кавказе неоднозначно оценивалась в исторической литературе ХIХ-ХХ вв. И дело не только в тенденциозности, пристрастиях или идеологической ангажированности тех или иных авторов. Дело, скорей, и в далеко неоднозначной, сложной и глубоко противоречивой фигуре и действиях самого А.П. Ермолова. Однако, при всем при этом оценки личности Ермолова в конце ХIХ в. и сто лет спустя – в конце ХХ в. – почти совпадают. ««В блестящем ряде деятелей еще недавнего прошлого нашей народной и государственной жизни Ермолов принадлежит к числу тех немногих, на которых во все грядущие века с удивленным вниманием и глубоким сочувствием остановится взор каждого русского, кому дорога русская национальная слава» . «А.П. Ермолов был бесспорно выдающимся деятелем в царствование императора Александра 1 и принадлежал к числу лиц, пользовавшихся наибольшею симпатиею современников. Эту симпатию он сохранил до своей кончины, и с именем Ермолова потомки связывают образ вполне русского человека, одаренного блестящими способностями» . Ермолов «был человек блестящего ума, беспредельной честности, безграничной храбрости, прямоты и любви к родине» . Вот лишь три примера из длинного ряда безгранично хвалебных отзывов о Ермолове авторов ХIХ в.
В конце ХХ столетия, в связи с затянувшимся чеченским кризисом, в российском обществе резко возрос интерес к личности А.П. Ермолова, как к покорителю горцев и в российской печати появилось немало публикаций, в целом восхваляющих этого боевого генерала . Наиболее выдержанной, с научной точки зрения, нам представляется характеристика Ермолова, данная В.В. Дегоевым: «Высокообразованный генерал с широкими взглядами, честными и благородными помыслами, прославленный герой 1812 года и любимец армии, патриот России, никогда не пресмыкавшийся перед властью, Ермолов был личностью противоречивой и загадочной», – пишет он .
В 30-70-е годы ХХ в. в кавказоведческой литературе А.П. Ермолова описывали, по меткому выражению В.Г. Гаджиева, «только черной краской» . Так, И.К. Ениколопов писал: «Особенно прославился своей жестокостью «проконсул Кавказа» А.П. Ермолов, самый ярый проводник колониальной политики самодержавия на Кавказе. Проводимая им при покорении отдельных народностей «система» отличалась подлинным варварством. Особенно печальную известность оставил Ермолов у чеченцев» . С.К. Бушуев называл Ермолова «самым ревностным исполнителем… «зверской, волчьей» завоевательной политики царизма» . Х.Х. Рамазанов отмечал, что «имя Ермолова по жестокостям и совершенным злодеяниям, смело можно ставить в ряд с именами Аракчеева, Муравьева-Вешателя и т.д. Ермолов огнем и мечом захватывал аулы, истребляя до основания непокорных и расстреливая сотни ни в чем не повинных людей» .
Как видим, диапазон оценок и мнений о Ермолове очень широк – от безудержной идеализации до гневного осуждения. Найти «золотую середину», оставаться беспристрастным, когда пишешь о деятельности такого человека и военачальника, как А.П. Ермолов, довольно сложно. Легче всего выносить оценки и вердикты в адрес ушедших поколений и исторических деятелей с высоты начала ХХ1 века и сегодняшнего общественного сознания, чем попытаться понять, почему ход истории был таким, а государственные и военные деятели поступали так, а не иначе.
Когда читаешь письма и записки Ермолова, его приказы различным военачальникам на Кавказе, где он называет горцев и горскую аристократию «мошенниками», «хищниками» и т.п., приказывает уничтожать селения горцев, их хлеб, сады, казнить их безжалостно – создается впечатление, что их автор – самый настоящий восточный деспот, изувер и грубый солдафон, который, осуждая азиатские нравы с позиций европейских, боролся с ними такими же варварскими, азиатскими методами. Однако А.П. Ермолов «был человеком широкого кругозора и обширного образования». Он свободно владел рядом иностранных языков – французским, немецким, итальянским и латинским. Постоянно читал и перечитывал латинских классиков, а Тит Ливий был его любимым автором. Сильно увлекался историей, особенно античностью, ее политическими деятелями, даже сыновей своих назвал римскими именами – Клавдий и Север . Видимо, именно поэтому с видимым удовольствием носил прозвище «проконсул Кавказа» (впервые так его назвал великий князь Константин Павлович) .
Многие стороны 11-летней деятельности Ермолова на посту главнокомандующего на Кавказе объясняются особенностями его характера, личных его качеств (что вполне объяснимо при практически неограниченной власти, которой он здесь пользовался). Поручик лейб-гвардии Семеновского полка А.В. Чичерин, служивший под началом Ермолова, в своем дневнике отмечал, что «он по характеру свиреп и завистлив, в нем гораздо больше самолюбия, чем мужества, необходимого воину…» . А.П. Ермолов обладал гипертрофированным чувством честолюбия и жаждой власти, был предельно самолюбив и амбициозен. «Честолюбие, безмерное и всепоглощающее честолюбие было определяющей чертой характера Ермолова. Казалось, что честолюбивая жажда власти не имела у Ермолова предела…», – подчеркивал С.А. Экштут . Н.А. Волконский отмечал, что Ермолов «при всех своих достоинствах», «имел и недостатки…неуступчивость, упрямство и самоуверенность» . Н.Ф. Дубровин, чрезвычайно высоко оценивавший Ермолова как военачальника и государственного деятеля, вынужден был отметить, что тот «имел большие недостатки в характере. …В нем был тот огромный недостаток, что он считал себя выше всех, был горд и не признавал возможным подчиняться кому бы то ни было, в строгом смысле дисциплины. Ермолов был настойчив, упрям и вспыльчив – качества, весьма неудобные и невыгодные для подчиненного» . Даже высочайшая воля императора, не говоря уже об указаниях его министров, не были для Ермолова безусловным законом. Практически по всем важным вопросам он имел свое собственное мнение и зачастую поступал в соответствии с ним.
А.П. Ермолов был патриотом в самом высоком смысле этого слова, державником и во имя расширения границ Российского государства, укрепления его как великой державы он готов был пойти и на нарушение воли императора и на применение любых средств. В 1817 г. в отношении к Александру 1 он напишет: «Я не спрашиваю Вашего Императорского Величества на сей предмет повеления (об упразднении ханской власти.- Г.Ш.): обязанности мои истолкуют попечения Вашего Величества о благе народов, покорствующих высокой Державе Вашей. Правила мои: не призывать власти Государя моего там, где она благотворить не может. Необходимость наказания предоставляю я законам. По возвращении из Персии, согласуясь с обстоятельствами, приступлю я к некоторым необходимым преобразованиям» . Ермолов был глубоко убежден, что Россия, решая на Кавказе стратегические и политические задачи огромной государственной важности, несла благо, «свет цивилизации» в среду «диких», непросвещенных племен и народностей, что его деятельность здесь сверхблагородна – России она принесет новых «верноподданных», а последним – «жизнь гражданскую». «До тех пор, как не узнают коротко правил моих, и точного намерения сделать пользу здешнему краю, многие будут недовольны и дойдут вопли до вас, – пишет он А.А.Закревскому, – но вы не бойтесь, все будут довольны впоследствии» . «При наличии столь благородной цели вопрос о средствах имел для Ермолова второстепенное значение» .
А.П. Ермолов, действительно, был талантливым военачальником., неплохим администратором, но трудно согласиться с утверждениями, что он был «талантливым политиком», обладал «дипломатическими способностями» . Вся его деятельность на Северном Кавказе, его политика по отношению к феодалам, к рядовым горцам, к Ирану, а главное, итоги его 11-летнего пребывания в этом регионе доказывают обратное. Он действовал здесь «с удручающей казарменной прямолинейностью, которая плохо соответствовала масштабам его личности» . Ермолов в своей политике на Северном Кавказе абсолютно не учитывал мгноговековую историю, традиции и нравы местных народов. Для него как будто не существовало предыдущего (почти трехвекового) опыта русско-северокавказских взаимоотношений. Если он и вспоминал о нем, то только в плане негативном, «как не надо действовать». «Здесь мои предместники слабостью своею избаловали всех ханов и подобную им каналью…, – отмечает Ермолов в письме к А.А.Закревскому от 18 ноября 1816 г.- …Вели с ними переписку как с любовницами, такие нежности, сладости и точно как будто мы у них во власти. Я начал вразумлять их, что беспорядков я терпеть не умею, а порядок требует обязанности послушания и что таковое советую я им иметь к воле моего и их государя, и что я берусь научить их сообразоваться с той волею» . Если бы Ермолов был бы «талантливым политиком», то он должен был бы смотреть чуть вперед, а не стремиться только к сиюминутным тактическим успехам, к поверхностной, внешней покорности горцев и конечно, предвидеть, к чему может привести в отношениях с горцами ставка только на силу оружия. Знаменитый партизанский командир времен Отечественной войны 1812 г., известный литератор и двоюродный брат А.П. Ермолова Денис Давыдов, буквально боготворивший его, отмечал, что «Ермолов… будучи исключительно отличным военным человеком, не был никогда приготовлен к административной деятельности» и сам сознавал «в себе недостаток сведений и опытности», почитал «себя всегда невеждой в административном отношении» . Н.А. Волконский, также большой поклонник Ермолова, подчеркивал, что он не был «политиком, а тем более дипломатом» . «В отличие от своих предшественников, новый царский наместник (Ермолов. – Г.Ш.) оставил в стороне административную и дипломатическую деятельность, обратился почти исключительно к военной», – отмечает современный военный историк А.В. Шишов . Свои обширные познания в области мировой истории и международных отношений Ермолов не считал нужным (а главное – и возможным) применять в отношениях с горцами, поскольку они, в его глазах, в общем-то и не люди в общепринятом (европейском) смысле слова. Горские народы «знают свое невежество. Не в претензии быть людьми» (Ермолов- М.С. Воронцову) , поскольку обладают только «скотской глупостью» (Ермолов- Закревскому) и «едва по глупости своей уподобляются людям» (Ермолов-Мадатову) . Использовать ненасильственные, особенно политические средства в отношениях с горцами, в утверждении российской власти на Северном Кавказе Ермолов считал бесполезным. «…Народ (горцы.- Г.Ш.) не заслуживает того попечения, тех забот, которые имеет о них правительство, и дарованные им преимущества есть бисер, брошенный перед свиньями», – пишет он А.А. Закревскому . Для обеспечения «безопасности и спокойствия» во «вверенном его управлению краем» он «сознательно поставил задачу завоевания Кавказских гор» .
Действия Ермолова против горцев в 1818-1826 гг. поражают своей жестокостью, зачастую – неоправданной и бессмысленной. Даже составители «Юбилейного сборника к столетию присоединения Грузии к России» в 1901 г. вынуждены были подчеркнуть, что он создал систему «строгих наказаний, мер суровых, доходящих иногда до жестокости…» . При малейшем непослушании и непокорности горцев по приказу Ермолова уничтожались тысячи людей и десятки населенных пунктов. В качестве примера можно привести несколько указаний «проконсула» своим подчиненным. Так, 31 мая 1819 г. он предписывал командующему войсками в Дагестане барону Г.В. Вреде: «Во всяких случаях, когда дерзнет кто-либо возмущать спокойствие подданных г.и. или примером буйства и независимости внушать неповиновение к законной власти, ваше превосходительство действия вредных людей извольте уничтожить оружием и другими от вас зависящими средствами» . 22 августа того же года подобное же указание получает ген. Мадатов: «…При малейшей защите истреблять необходимо, и, тем пользуясь, не обременять себя излишним и тягостным числом пленных…» . До назначения Ермолова на Кавказ горских аманатов, в случае возмущения выдавших их селений или владельцев, ссылали в Сибиоь. С 1818 г. их стали, по прямому указанию наместника, вешать. («Извольте объявить мирным мошенникам, что есть мое повеление наказывать смертью аманатов») . Дело доходило до того, что некоторые кавказские военачальники, видя неоправданную жестокость этого указания, просили разрешения не применять его без разбора, особенно к детям. Так, командующий войсками в Дагестане ген. Пестель в рапорте Ермолову от 16 ноября 1818 г. писал, что он получил его приказ о казни в Дербенте 29 аманатов (после восстания в дагестанском селении Башлы): «Имею честь донести, – продолжает он, – что о 17 дано уже повеление…, а остальных 12, как малолетние, и действительно дети людей, оказавших согласие в верности, но не могших удержать общего возмущения, осмеливаюсь просить их помилования…» . В 1820 г. А.П. Ермолов в качестве меры борьбы с похищениями российских офицеров и требований выкупа с них, приказал захватить большое количество молодых чеченских женщин, которые затем были проданы в рабство по цене 1 рубль серебром, а небольшая часть – роздана русским офицерам в наложницы . Военный талант и европейское образование А.П. Ермолова, его отношения с собственными солдатами и офицерами (предельно заботливое) были настолько несовместимы с его чрезмерно жестоким обращением с горцами, что вызывали недоумение и непонимание даже у его соратников по Кавказской войне. Так, Н.Н. Муравьев-Карский записывал в своем дневнике: «Главнокомандующий до такой степени забывался, что даже собственными руками наказывал несчастных жителей. Жестокие поступки, которыми он себя ознаменовал…, совсем несовместимы со свойственным ему добродушием» . А.С. Грибоедов, восторженный поклонник Ермолова, отмечал в своих воспоминаниях: «Я сказал в глаза Алексею Петровичу вот что: «Зная ваши правила, ваш образ мыслей, приходишь в недоумение потому что не знаешь, как согласить их с вашими действиями; на деле вы совершенный деспот» . Жестокие действия российских войск на Северном Кавказе и сам Ермолов, и авторы ХIХ в. пытались оправдать «жестокостью местных нравов». Денис Давыдов, которого вряд ли можно упрекнуть в реакционности взглядов, писал о Ермолове: «Жестокие, по-видимому, обращение его с туземцами было лишь следствием необходимости и глубокого понимания духа и характера народа, с которым ему приходилось иметь дело» . На рубеже ХХ-ХХ1 вв. эту точку зрения стали поддерживать целый ряд авторов .
Было бы грубым социологическим упрощением представлять жестокие действия А.П.Ермолова только его личностными качествами. Он не был ни садистом, ни человеконенавистником. М.М. Блиев и В.В. Дегоев вполне справедливо подчеркивают, что «нельзя, однако, думать, будто А.П. Ермолов вынашивал идеи геноцида» горцев . Упрощениями нам кажутся и утверждения некоторых авторов о том, что Ермолов «считал всех горцев врагами русских» и «поставил себе правило уничтожать в крае всякую нерусскую национальность» . Для выполнения этой задачи ни у «проконсула Кавказа», ни у царского правительства не было ни практических (для экономической эксплуатации края нужны рабочие руки), ни идеологических резонов. Да и осуществить эту цель (даже если она и была бы поставлена), Россия была не в состоянии.
Жестокая ермоловская «система» покорения горцев была порождена другими причинами.
К 1816 г., т.е. на момент назначения А.П. Ермолова наместником Кавказа, численность российских войск здесь составляла 50-56 тыс. человек при 132 орудиях . На Кавказской линии из них находилось около половины, да и те были разбросаны по всему кордону. Они с трудом отражали постоянные нападения горцев. Покорить же последних силой оружия с такими незначительными силами было чрезвычайно сложно. «Приняв команду над Грузинским корпусом, при первом взгляде на пространство земель не мог я не чувствовать, сколько недостаточно число войск, корпус составляющих», – писал Ермолов . «Проконсул» прекрасно понимал, что надежнейшее средство сохранять покорность горцев – это держать российские гарнизоны во всех владениях Дагестана, в важнейших пунктах Чечни и Кабарды. Но эту «роскошь» он себе позволить не мог: не хватало войск. В письме к А.А. Закревскому от 9 июля 1818 г. он подчеркивает это: «Если все силой и оружием, у государя не станет солдат. Я был бы сумасшедший, если бы думал Дагестан удерживать силой; там у меня четыре батальона весьма некомплектных и самых скверных полков… Дагестанцев двадцать и более тысяч легко собраться могут» .
В этих условиях предельная жестокость с непокорными горцами должна была заменить нехватку средств и военных сил, стать универсальным средством их покорения, прекращения междуусобиц и «беспорядков», в целом – «замирени»« края. «Раз членами уравнения является малочисленность русского войска на Кавказе, раз слабость оккупации является основной формой общественной жизни завоеванной страны – крутые меры неизбежны», – писал О.М. Уманец . Поэтому «Ермолов действовал только террором» . «Россия хочет покорить Кавказ во что бы то ни стало, – заявлял генерал Засс, командовавший в 20-х годах ХIХ в. Правым флангом кавказской линии. – С народами, нашими неприятелями, чем взять, как не страхом и угрозой? Тут не годится филантропия и А.П. Ермолов, вешая беспощадно, грабя и сожигая аулы, только этим и успевал больше нашего» .
А.П. Ермолов был из той когорты высших и выдающихся российских военачальников, которые во имя самодержавия и в интересах России готовы были подавлять силой любое проявление непокорства государству и воле самодержца. Великий полководец А.В. Суворов безжалостно расправился на Кубани с ногайцами, не желавшими по воле Екатерины 11 переселиться в Сибирь, участвовал в подавлении пугачевского восстания и сопротивления поляков во время третьего раздела Польши. И не мучился при этом никакими нравственными проблемами. Жестокие действия А.П. Ермолова не были порождены его антикавказскими чувствами. Как отмечал Е.П. Ковалевский, «Ермолов не питал большого уважения к человечеству вообще…» . Думается, что для Ермолова не было особой разницы, кого подавлять (наказывать) – поляков или кавказских горцев – если они нарушали государственный «порядок» и не хотели подчиняться государственной власти. П.А. Вяземский подчеркивал, что А.П. Ермолов «в сущности, …был человек власти и порядка» . Высшей целью и высшей справедливостью для Ермолова (и для его учителя Суворова) были «национальные интересы России, в данном случае – на Кавказе. Те, кто силой противодействовал этим интересам, становились его личными врагами, с которыми он обращался беспощадно» . Рассуждая о действиях Ермолова на Северном Кавказе, В. Дегоев пишет: «Обвинять Ермолова в жестокости – также справедливо (или несправедливо), как осуждать горцев за «варварские» методы ведения войны. У каждой стороны была своя правда, свои мерила ценностей, своя высшая идея, освобождавшая от всяких сомнений по поводу средств ее воплощения» . (В 1861 г. в газете «Северная пчела» была опубликована статья В. Савинова, который также считал, что «жестокости Алексея Петровича не превосходили жестокостей горцев») . Трудно согласиться с подобными утверждениями. Нельзя сравнивать государственно-организованную жестокость российских войск под командованием Ермолова и стихийные действия горцев. И Дебу, служивший на Кавказе много лет (в первой четверти ХIХ в.) писал: «Неистовства, производимые полудикими и необразованными народами, не должны, по мнению моему, служить примером для прославившихся в мире славных российских воинов…
Да не обагрится победоносный меч Русских воинов невинной кровью немощных младенцев или беззащитных женщин» . Ни в какие сравнения не идут и результаты действий российской армии и горцев – сотни уничтоженных горских аулов и многие тысячи убитых горцев (сколько их погибло в результате Кавказской войны – не знает никто), с одной стороны и около 1100 солдат (за 1818-1827 гг.) – с другой . Ни один горский набег на кавказскую линию не может быть сравним с уничтоженными по приказу Ермолова в 1818-1826 гг. чеченскими, дагестанскими и кабардинскими аулами. И, наконец, совершенно недопустимо сравнивать (оценивать по одной шкале) действия Ермолова – завоевателя (а таковым он был на Северном Кавказе при любых раскладах) со справедливой борьбой горцев, защищавших свою землю и свободу. «Правда» Ермолова и «правда» горцев – явления совершенно разного характера. Такие же, как «правда» Наполеона и «правда»« Кутузова.
Подробный, в завершенном виде план покорения народов Северного Кавказа будет изложен А.П. Ермоловым в рапортах Александру 1 в ноябре 1817 и в мае 1818 г. Складывался же он постепенно в течение 1816-1817 годов. Главное место в этом плане отводилось переносу кордонной линии с Терека-Малки к самым подножиям гор, созданию второй (после Кавказской линии) параллели российских военных укреплений. Одновременно предполагалось выселить горцев (особенно чеченцев) с равнинных, плодородных земель в горы и использовать голод (который неизбежно возникнет в этом случае) как дополнительный, но весьма важный метод их покорения. Он ляжет в основу его последующей стратегии и получит в исторической литературе название военно-экономической блокады. Уже в январе 1817 г. в письме к А.а. Закревскому Ермолов пишет: «В рассуждении чеченцев я не намерен следовать примеру многих господ генералов, которые, нападая на них в местах неприступных и им знакомых, теряли множество людей, им не наносили вреда, напротив, всякий раз утверждали их во мнении, что их преодолеть невозможно, и по сочинении пышной реляции, уверив правительство в геройских своих подвигах, возвращались, озлобив их более прежнего. Я приду на реку Сунжу в места прекраснейшие и здоровые. В горы ни шагу. Построю редуты и хорошие землянки. Соберу посеянный ими хлеб и целую зиму не позволю им пасти свой скот на плоскости. …Останусь до тех пор на Сунже, пока выдадут мне всех наших пленных, заплатят деньги за убытки частных людей, или если достану денег довольно, то на Сунже заложу порядочную крепостицу, в которой расположу некоторою часть войск, теперь на большом расстоянии по линии рассыпанных (следовательно, мысль о постройке крепости Грозной – пока только в проекте, как предположение, как возможность; в твердое решение она превратится лишь к концу 1817 года. – Г.Ш.).
С будущею весною уже распоряжено у меня построение сильного редута на расстоянии от стороны Владикавказа» .
Тогда же, 10 января 1917 г. в письме к князю М.С. Воронцову Ермолов изложит следующее важнейшее направление своей кавказской политики – ликвидацию политической власти кавказских владельцев (ханов, князей) и введение в их владениях прямого российского управления, создание здесь российской административной системы. «…В ханствах введено будет российское правление и истребятся ханы, в пользу которых даны чрезвычайно выгодные трактаты, в начале вырванные у нас необходимостью…». В следующем письме к Воронцову, от 24 февраля того же года А.П. Ермолов выскажется еще более резче: «Терзают меня ханства, стыдящие нас своим бытием. Управление ханами есть изображение первоначального образования общества. Вот образец всего нелепого, злодейского самовластия и всех распутств, унижающих человечество. – Когда возвращусь из Персии, введу перемену в образе их управления» .
Разумеется, решение ликвидировать политическую власть ханов было продиктовано Ермолову не тем, что они «терзали» его или своих подвластных. «Ермолов любил рассуждать о злодействе и распутстве местных феодалов, но его действия были еще менее привлекательны, они были часто более жестокими» . Самостоятельным ханам не было места в той системе административного управления Кавказом, которую собирался вводить «проконсул» – системе прямого или косвенного российского управления, системе полновластия и полного контроля российской администрации над подчиняемыми территориями. Ханы, как посредники между российской властью и рядовыми горцами, Ермолову были не нужны, они были лишним звеном в создаваемой им системе административного управления на Кавказе. «Перспективы края он видел в полном отстранении местной знати от решения политических вопросов и водворения российского управления» . Кроме того, многолетняя практика показывала, что северокавказские владельцы в любое время могут изменить присяге верности России и поднять мятеж против нее. И.П. Петрушевский считал, что ликвидация политической власти ханов – это «политическая подготовка ожидавшейся войны с Ираном – очищение тыла от неблагонадежных правителей, но не желание ввести в ханствах единообразную систему управления по русским образцам» . Со второй частью этого утверждения весьма трудно согласиться.
Многие авторы в ХIХ-ХХ вв. высказывали мысль о том, что А.П. Ермолов начал лишать кавказских владельцев политической власти лишь тогда, когда они вооруженным путем выступили против России, а покорных ханов не трогал, даже наделял их дополнительными землями и зависимыми крестьянами. По времени (с 1818 г.) эти два процесса совпали – начало вооруженной борьбы горских владельцев против царизма («ханское движение» в Дагестане) и начало лишения их политической власти и даже владений. Но принципиальное решение о подчинении всех северокавказских территорий российской административной власти и лишении феодалов их политической власти в своих владениях было принято Ермоловым уже в начале 1817 г., когда никаких массовых антироссийских выступлений в регионе еще не было. Политическая судьба северокавказских владельцев была предрешена Ермоловым с самого начала его наместничества.
Как и его предшественники, ««проконсул» считал самым надежным средством закрепления России на Северном Кавказе колонизацию (заселение) края казаками и русскими переселенцами из внутренних губерний империи. В конце 1816 г. Ермолов доложил в Петербург свои предложения по этому вопросу. На их основании Александр 1 направил ему 6 марта 1817 г. предписание, согласно которому казакам Правого фланга (на Кубани и по Малке) отводилось по 30 десятин земли на душу, чиновникам и штаб-офицерам – по 300 десятин, а «прочим старшинам» – по 60 десятин; на Левом фланге (по Тереку) – казакам – по десятине, штаб-офицерам – 400 десятин, «прочим старшинам» – 100 десятин. При этом царь указывал: «Иметь в виду всевозможное сохранение выгод казенных поселян и азиатских народов, оседлую и кочевую жизнь ведущих, и чтобы те и другие не чувствовали при том никакого стеснения» . Как обычно, в решении и этого вопроса Александр 1 проявил присущую ему двойственность: вряд ли он не понимал, что нельзя наделить такими огромными землями новых колонистов, не «стесняя» при этом местное горское население. А.П. Ермолов это понимал и потому готовился изгнать горцев (в первую очередь – чеченцев), с равнинных территорий, из терско-сунженско-сулакского бассейна, чтобы отдать эти земли русским поселенцам.
Новый наместник Кавказа поставил перед собой грандиозную задачу (которая в таком смысле и в таком объеме не была поставлена ни одним из его предшественников) – в кратчайшие сроки полностью покорить народы Северного Кавказа. Одновременно, чтобы сделать это необратимым процессом, создать в регионе (повсеместно) новую систему административного управления, превращая его в обычную провинцию Россию. Незадолго до отъезда в Персию Ермолов писал М.С.Воронцову: «Когда ворочусь из Персии, введу перемену в образе их управления. …Богатое и изобильное владение… будет Российским округом» .
Несмотря на весь свой несомненный талант военачальника, Ермолов в первые годы пребывания на Кавказе так и не понял специфики этого региона, особенно Северного Кавказа. Ему казалось, что российской армии, разгромившей лучшие тогда в Европе французские войска, ничего не стоит одержать победу над неорганизованными толпами «диких» горцев. Он считал, что это не сделано раньше только потому, что его предшественники были «слабыми и неспособными» (за исключением «славного Цицианова», после смерти которого «не было ему подобного»). Были «граф Гудович, гордейший из всех скотов», и «Ртищев, создание совершенством неспособности отличное» . У них не было плана, а соответственно – системы и последовательности в действиях. Ермолов полагал, что «в виду могущественности России и «малой значительности» горцев ему доступно решение любых проблем» . Поэтому на решение, безусловно, трудной задачи – полного покорения горцев- он отводил кратчайшие сроки. «Мне надобно три года мира (без внешних войн.- Г.Ш.), чтобы не быть отвлечену отсюда, – пишет он А.А. Закревскому 9 января 1817г. – …В три года с ними управлюсь по крайней мере настолько, что они будут разуметь обязанности свои правительству и Государю…» .
Осуждая своих предшественников за «слабость» в их действиях, А.П. Ермолов не понимал, что силовые, насильственные методы – не самые эффективные и результативные для достижения конечной цели царизма на Северном Кавказе – присоединения его народов к России. Герой Бородина и Кульма, рассуждая с точки зрения образованного европейца, вполне резонно полагал, что горцы должны покориться силе (а громадное военное превосходство России над силами северокавказцев было совершенно очевидным). Особенности миропонимания, мировосприятия и культуры горца и то, что внешняя свобода составляет основу всего этого – для Ермолова было абсолютно непонятно. Тормасов и Ртищев, во всяком случае, пытались понять особый мир горца или хотя бы приблизиться к этому пониманию и частично учитывали это в своей политике в регионе. Преемник Ермолова на посту наместника Кавказа граф Паскевич в 1830 г. отмечал: «Известно, сколь трудно вести войну в горах с народами, обладающими оными и решившимися на упорное сопротивление… Одна мысль лишиться дикой вольности приводит их в отчаяние» . Ермолов же с недоумением и удивлением воскликнет в 1818 г.: «Они (чеченцы. – Г.Ш.) даже не постигают самого удобопонятного права – права сильного! Они противятся» .
Уже в первые месяцы своего пребывания в регионе новый главнокомандующий предполагает применить силу не столько для военного разгрома сопротивляющихся горцев (он такового вовсе и не ожидал), сколько для устрашения остальных. Позже он объяснит эту свою тактику следующим образом: «Снисхождение в глазах азиатов – знак слабости и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены» . В начале же своего пребывания на Кавказе Ермолов сформулировал этот принцип несколько мягче: «первоначально стравливаю (горцев. – Г.Ш.) между собою, чтобы не вздумалось им быть вместе против нас и некоторым уже обещал истребление, а другим – казнь аманатов… Не уподоблюсь слабостью моим предместникам…» . Особенности кавказского края наместник понимал как необходимость особо жесткого отношения к местному населению. «Если кротость и милосердие государя делают ему бессмертную славу между народами европейскими, то здесь снисходительное наказание преступлений, народами непросвещенными, принимается за слабость. Здесь за важное преступление необходима казнь, и строгость сия предупредила бы много преступлений, – пишет Ермолов Закревскому 21 марта 1817 г. – Не считайте меня жестоким. Я хочу, принеся в жертву справедливому наказанию несколько разбойников, избавить от преступления невинных, которых вовлечет одна надежда мало соразмерного наказания» . В последующий период жестокие действия – уничтожение аулов и казни их жителей – будут использоваться «проконсулом» зачастую в качестве профилактических мер, «примера ужаса ради». Так будут уничтожены Трамов аул в Кабарде в 1818 г., Дады-Юрт в Чечне в 1919 г., ряд селений в Дагестане в том же году, не говоря уже о казнях аманатов, ссылке горцев в Сибирь и отдачу их в солдаты.
П.Д. Цицианов в нач. ХIХ в. также был предельно жестким по отношению к горцам. Однако он больше угрожал словами и не всегда угрозы приводил в действие. А.П. Ермолов в этом смысле пошел дальше уважаемого им предшественника: у «проконсула» в этом плане слова не расходились с делом. «…Он пугает грубое воображение слушателей палками, виселицами, всякого рода казнями, пожарами; это на словах, а на деле тоже смиряет оружием ослушников, вешает, жжет их села…», – отмечал А.С. Грибоедов .
Итак, с самого начала своего пребывания на Кавказе Ермолов в качестве универсального метода в покорении горцев и наведения «порядка» на Северном Кавказе выбирает устрашение, достигаемое с помощью крайней жестокости. О.Р. Айрапетов, рассуждая о методах действий Ермолова на Кавказе, ставит вопрос: мог ли он проводить иную политику, имея в своем распоряжении слишком незначительные силы и перед лицом враждебных восточных держав – Турции и Персии? Айрапетов приходит к выводу, что у генерала вряд ли была другая альтернатива . С этим можно согласиться в том случае, что при тех сроках (3 года), которые сам себе поставил Ермолов для полного покорения региона и включения его в российскую административную систему – да, возможно, и не было особого выбора. Но ведь главнокомандующий сам определил сроки и методы выполнения стоящей перед ним задачи. Другой путь присоединения народов Северного Кавказа к России – как многоактного, долговременного процесса с преимущественным использованием политических и экономических средств (что вовсе не исключало бы и применение силы в особых случаях) – А.П. Ермолов изначально и не рассматривал. Это при том, что Петербург в 1816-1817 гг. никаких конкретных сроков и конкретных задач в покорении Северного Кавказа перед Ермоловым и не ставил. В.А. Потто указывал, что в столице «никак не могли себе уяснить, что такое затевается на Кавказе, …и к чему приведут наступательные действия» .
Центральными районами на Северном Кавказе, занимавшими важнейшее стратегическое положение, от ситуации в которых зависела и обстановка в регионе в целом, были Дагестан, Кабарда и Чечня. «Дагестан, Чечня и Кабарда находились в середине наших владений… и сильно тревожат границы наши. Поэтому с 1817 года открыты против этих племен наступательные действия»,- отмечал архивный источник . Однако в 1817 г. А.П. Ермолов не предпринимал никаких военных мероприятий в Дагестане и Кабарде. Вышеприведенное относится только к Чечне.
Основные действия по покорению Северного Кавказа Ермолов начинает в 1818 г., и начинает именно с Чечни. Но еще в 1817 г., еще до конца не ознакомившись с краем, занятый посольством в Персию (апрель-октябрь 1817 года), главнокомандующий, не запланировавший на этот год военных действий на Кавказе, делает исключение для Чечни.
Анализируя в 1817 г. военно-политическую ситуацию на Северном Кавказе, Ермолов приходит к выводу, что наибольшую трудность в «наведении порядка» здесь представляют Дагестан и Чечня. «Кабардинцы, язвою опустошаемые и обессиленные», не представляли на тот момент особой опасности для российских позиций в крае и главнокомандующему казалось, что Кабарду он сумеет без особых проблем подчинить российской власти . Основное значение Ермолов придавал Дагестану и Чечне. Известно его выражение, что Кавказ – это огромная крепость. Дагестан он считал цитаделью этой крепости, в «которой храбрый гарнизон… мог отбиться от нападавшего противника и отстоять свою независимость. Дагестан главным образом и обращал на себя внимание Ермолова» . Однако «проконсул» приходит к выводу, что покорить Дагестан невозможно без преждевременного покорения Чечни, так как последняя является источником военной помощи и хлеба для дагестанцев. Так Дагестан и Чечня, народы которых имели многовековые традиции дружбы, взаимопомощи и торгово-экономического сотрудничества, оказались связанными в единый узел в стратегических планах царского командования в конце второго десятилетия ХIХ в. Ермолов, едва прибыв на Кавказ, верно определил значение Чечни для Дагестана и для Северного Кавказа в целом. (Ведь и в 1859 г. Дагестан прекратил вооруженное сопротивление только тогда, когда прежде покорилась Чечня). «Ермолов… понимал значение Чечни в жизни горных племен и, не имея средств вести борьбу одновременно на двух театрах войны, решил начать военные действия именно с покорения чеченцев. Падение Чечни должно было лишить Дагестан, замкнутый в своих суровых бесплодных горах, последних средств к существованию и заставить гарнизон положить оружие» .
Геополитическое и экономическое значение Чечни в регионе Северо-Восточного Кавказа метко охарактеризовал Потто. Он считал, что она находилась «первой на пути распространения русского владычества», была ближайшей к русским владениям и главное, «со своими богатыми горными пастбищами», «роскошными оазисами выделанных полей» являлась «житницей бесплодного каменистого Дагестана». В силу этих обстоятельств, по его мнению, нельзя было «принудить к покорности и мирной жизни горные народы восточной полосы Кавказа», не покорив прежде Чечню . Полунезависимое положение Чечни, сложившееся после поражения восстания шейха Мансура, не устраивало русское командование, отмечал Н.И. Покровский. «С одной стороны, манили плодородные земли по Сунже, оставшиеся в полном распоряжении чеченцев, с другой же – необходимость полного подчинения чеченцев диктовалась военным положением в Закавказье, особенно в конце десятых годов, когда уже чувствовались будущие иранская и турецкая войны. И вот у генерала Ермолова возникает мысль о захвате сунженских земель» . В начале своего пребывания на Кавказе Ермолову казалось, что покорение Чечни, где отсутствовала государственность и народ был раздроблен на множество самостоятельных обществ, т.е. не было единства, представляет «гораздо менее трудностей», чем «суровый и недоступный Дагестан» . Однако Ермолов очень скоро убедился, что чеченцы представляют из себя весьма серьезную силу. Самый крупный этнос на Северном Кавказе, чеченцы оказали в первой половине ХIХ в. самое упорное, долговременное и организованное сопротивление царским войскам. Таких поражений и таких жертв, как в Чечне, российская армия в ХIХ в. не понесла ни в одном другом районе Северного Кавказа. За 11 лет пребывания Ермолова на Кавказе он не уделял столько сил, времени и внимания ни одной другой части этого региона, как Чечне. И в письмах Ермолова больше всего места уделяется Чечне и вопросам ее покорения.
В 1817 г. Ермолов не ставил задачу покорения народов Северного Кавказа. Он понимал, что она требует соответствующей подготовки: составления детального плана действий, усиления войск на Кавказской линии, урегулирования отношений с Ираном. Действия в Чечне в 1817 г. носили скорее оборонительный характер, чем наступательный.
Ермолов, знакомясь с военно-политической ситуацией в северокавказском регионе, «особенное внимание обратил на усмирение горских народов, беспокоивших своими набегами Кавказскую линию» . «Проконсул» приходит к выводу, что из всех северокавказских народов чеченцы – «народ дерзкий и опасный» . Их успешные нападения на линию оказывают вредное влияние на остальных горцев, которые начинают следовать их примеру. Они утверждаются в «мнении, что чеченцы непреодолимы и потому ищут дружбы их и согласия. Мнение сие производит большой для нас вред» . Одним из основополагающих принципов деятельности Ермолова была неотвратимость наказания за любое антироссийское выступление горцев. Как ни был занят наместник подготовкой посольства в Иран, он твердо решил предпринять ряд мер против чеченцев, чтобы хотя бы на время обезопасить Кавказскую линию. 21 марта 1817 г. он пишет по этому поводу А.А. Закревскому (дежурный генерал должен знать о его ближайших планах – ведь последующая реакция Петербурга непредсказуема): «Не опасайтесь намерения моего наказать чеченцев. Я без пути ничего не предприму. Против разбойников не тщеславие ведет меня. Они не сделают мне военной славы, но сносить невозможно наглости и дерзости их и пример их питает возмутительный дух в других народах, которые злодейства их видя не наказанными, уверены в недостатке средств наших и не признают власти» .
В первое время пребывания нового наместника на Кавказе основным источником о состоянии дел на Кавказской линии для него был командующий здесь войсками г.-м. Дельпоццо. Это видно и по тому, что Ермолов практически полностью одобряет предложение генерала от марта 1816 г. о необходимости решительных действий против чеченцев, в свое время отвергнутое Ртищевым. В конце октября 1816 г. он предписывает Дельпоццо: объявить мирным чеченцам по Тереку, чтобы они «воспрещали» проход через свои селения «хищникам» или сообщали бы о готовящихся нападениях на кордон. В противном случае, заявляет он, «я накажу их оружием, изгоню в горы, где истребят их или неприятели или моровая язва» . Однако в тот момент подобная угроза на притеречных чеченцев не подействовала: во-1-х, они даже при желании не могли остановить набеги горных жителей на линию; во-2-х, еще не успели осознать, что с назначением на Кавказ Ермолова принципиально изменилось отношение к ним (и ко всем горцам) со стороны российских властей. Они еще не понимали, что времена малых экспедиций царских войск, переговоров, присяг о верности – все это отошло в прошлое.
В 1816-1817 гг. нападения горцев, и особенно чеченцев, на Кавказскую линию продолжались. Исходя из этого, А.П. Ермолов в начале апреля 1817 г. пишет Дельпоццо: «…Думать должен, что велики самовольства и хищничество чеченцев, когда ваше истощили терпение. …Не скрою от вас … правила моего: люблю страхом предупреждать преступление; не менее однако же согласен с мнением вашим и разрешаю вашему превосходительству сделать экспедицию. … Русский солдат не должен возвращаться, не оставив по себе страха в сердцах непокорных» . А.П. Ермолов все больше утверждается в мысли, что страх, устрашение путем жестокого применения силы является вернейшим средством для покорения горцев. «…Я в горах между неприязненными нам народами начинаю поселять величайший ужас. Трепещут и называют хуже Цицианова. Имею уже известие о чеченцах. Ожидают казни и гнева моего и боязнь проложила пути к их сердцу. Они видят, что я ловко принимаюсь за них» .
Одновременно с разрешением военной экспедиции против чеченцев «проконсул» приказал Дельпоццо построить военное укрепление в 50 верстах от Назрановской крепости в нижнем течении реки Сунжи . Крепость эта, получившая название Преградный Стан, была построена в течение лета-осени 1817 г., положив начало Сунженской линии. В ней были размещены рота Владикавказского гарнизона, казачья сотня и 2 орудия.
Российские власти на Северном Кавказе всегда использовали древнеримский принцип «разделяй и властвуй», натравливая одни горские народы на другие. Ермолов довел этот прием до утонченности: он пытался разделить даже один народ, настраивая одну его часть против другой. И надо отдать ему должное – преуспел в этом. В конце сентября 1816 г., во время пребывания наместника во Владикавказе (по пути из Георгиевска в Тифлис) к нему явилась делегация карабулаков и ингушей, которая просила разрешения на поселение в бассейне Сунжи. В тактических целях, чтобы наверняка добиться своего, делегаты заявили, что они являются врагами чеченцев и, подобно назрановским ингушам (напомнив о назрановских событиях 1810-1811 гг.), обязуются служить России. Ермолов, надеясь со временем использовать их против чеченцев, разрешил им поселиться на том месте, где в 1817 г. и была построена крепость Преградный Стан. «Теперешней весною устраивается на Сунже редут новый и выселяются из гор к нему народы злодеи чеченцев», – писал наместник 17 апреля 1817 г. А.А.Закревскому . Вообще следует отметить, что Ермолов из всех северокавказских горцев единственно хорошо отзывался об ингушах – «народ воинственный», но «кроткий и трудолюбивый», занимающийся «скотоводством и хлебопашеством» .
По примеру Преградного Стана Ермолов решил создавать вайнахские поселения при всех военных укреплениях, которые будут построены по реке Сунже. Поселенцы должны были выполнять двоякую задачу: защищать российские крепости и снабжать их гарнизоны продовольствием, дровами и сеном. «Таким образом, через несколько лет по Сунже построится целая цепь редутов и при них заведутся селения, которые, будучи охраняемы самими жителями, оградят левый фланг Кавказской линии, теперь совершенно открытый для нападений, – писал Ермолов М.С. Воронцову в апреле 1817 г. – Я большую пользу нахожу уже в том, что вместо русских будут истребляемы другие, а на линии водворится через то гораздо большее спокойствие» .
С весны до осени 1817 г. Ермолов находился с посольской миссией в Иране. Дельпоццо в его отсутствие пытался навести порядок на Кавказской линии, остановить нападения горцев. Он ввел войска (6 рот егерей и 300 казаков) в кумыкские владения, арестовал 18 их князей и потребовал от них собрать деньги на выкуп находящегося в чеченском плену майора Швецова. Кумыкские владельцы вынуждены были собрать требуемую сумму (обобрав собственных подвластных). Одновременно Дельпоццо потребовал, чтобы все чеченцы, проживающие на Кумыкской равнине, «были изгнаны, и все аулы из истреблены до основания» . Однако чеченцы отказались выполнить это требование и в этом их поддержали кумыки. У Дельпоццо не было достаточных военных сил, чтобы насильственно переселить чеченцев с Кумыкской равнины (это в 1819 г. сделает Ермолов) и он вынужден был отказаться пока от этого намерения.
Дельпоццо имел разрешение (не приказ) главнокомандующего на военную экспедицию в Чечню. Но в течение 1817 г. поход в Чечню не был совершен. Дельпоццо, помня об уроках экспедиции Булгакова в 1807 г., решил, что его военных сил явно недостаточно для «наказания» чеченцев и решил пока воздержаться от этого. Эта нерешительность, спасшая от разорения чеченские аулы, стоила генерал-майору его военной карьеры. Весной 1818 г. он был смещен с должности командующего Кавказской линией за «мягкость и нерешительность» и отправлен в отставку. Правда, по личному ходатайству А.П. Ермолова он получил хорошую пенсию – «столовые деньги» – 6 тыс. руб. в год.
Начало строительства крепости Преградный Стан вызвало усиление нападений чеченцев на Кавказскую линию. «Уже не поодиночке, а целыми крупными конными партиями» чеченцы прорывались за Терек и нападали на казачьи станицы и военные посты. Ими были уничтождены кордонные сторожевые посты Буковский, Банный и Сунженский. У Ивановской станицы они отбили и угнали за Терек большой табун. Частыми стали прорывы чеченцев в ногайские степи через кордонную линию между Кизляр-Шанцем и Щедринской станицей. Партизанская борьба чеченцев в 1817 г. держала «гарнизоны и укрепления в состоянии постоянной тревоги» . Когда Ермолов в октябре 1817 г. вернулся из Ирана, он был буквально «завален донесениями о происшествиях на левом фланге» . Остановить эту волну нападений чеченцев на Кавказскую линию Дельпоццо оказался не в состоянии. Об организации военной экспедиции в Чечню нечего было и говорить. «Так как шалости чеченцев день ото дня есть дерзновеннее, – доносил он А.П. Ермолову в ноябре 1817 г., – то я приказал снять все посты по Тереку, кои в нынешнее время, не принося никакой пользы, подвергаются сами опасности быть вырезанными, а взамен их учредил на открытых местах только денные… Проезд от Червленной до Ивановской крепости вовсе прекращен и жителям дозволено ездить только один раз в день вместе с разъездом и то, когда дорога будет осмотрена» . А.П. Ермолов и сам отмечал, что в 1817 г. «со стороны Кавказской линии наиболее беспокойств и разбоев производили чеченцы» .
Нам представляется, что резкие отзывы «проконсула» о чеченцах, многие нелестные прозвища, которые он им давал, были вызваны тем раздражением, которое было порождено у него их военной активностью в 1817 г., когда он из-за нехватки времени и сил не мог нанести по Чечне ответного удара. Именно в это время он в сердцах воскликнет: «Сего народа (чеченцев. – Г.Ш.), конечно, нет под солнцем ни гнуснее, ни коварнее, ни преступнее, у них и чумы не бывает» . (Явный намек на Кабарду, где в первом десятилетии ХIХ в. из-за эпидемии чумы погибло около ¾ населения). Авторы многотомного издания «УРВК» писали по этому поводу: «Ермолов вообще не скупился на резкие выражения относительно горцев; но этот презрительный тон вызывался в нем более политическим расчетом, чем действительными взглядами на противника». Наместник считал, что «каждая похвала их (чеченцев. – Г.Ш. ) храбрости только поощряла бы их дерзость» . Очевидно и то, что Ермолов начал покорение Северного Кавказа с Чечни не только из-за его геополитического положения и экономической роли в регионе, но и из-за военной активности чеченцев в 1816-1817 гг., вызывавшей у него «справедливые опасения» за весь Левый фланг .
Не имеющие государственности и соответственно – единых органов управления, способных принимать далеко идущие политические решения (т.е. не допустить военную конфронтацию с Россией), чеченцы своими регулярными нападениями на Кавказскую линию навлекли на себя страшный гнев наместника Кавказа.
В сентябре 1817 г. Дельпоццо доложил в Петербург (из-за отсутствия в Тифлисе Ермолова) о строительстве крепости Преградный Стан, об участившихся нападениях чеченцев на Кавказскую линию и о возможной экспедиции в Чечню. Судя по реакции официального Петербурга, такая активность кавказских властей была для столицы неожиданностью. Правительство опасалось обострения ситуации на Северном Кавказе при неурегулированности отношений с Ираном (результаты посольской миссии Ермолова были еще неизвестны). Начальник Главного штаба по «высочайшему повелению» потребовал от Дельпоццо отчета о его действиях, а также представления в Петербург всех инструкций, оставленных ему главнокомандующим относительно горцев. Растерянный Дельпоццо, не зная, кому угодить (Петербургу или Ермолову), заявил, что никаких иных приказов или инструкций о действиях против горцев у него нет, кроме повеления построить крепость Преградный Стан . В этих условиях А.П. Ермолову, сразу после возвращения из Ирана, пришлось доложить в Петербург о своих планах относительно действий на Северном Кавказе. Так в ноябре 1817 г. и 14 мая 1818 г. появились два документа с изложением программы действий А.П. Ермолова на Северном Кавказе. В первом, составленном в спешке, сразу после возвращения из Ирана, «проконсул» излагает лишь основные направления своей политики, во втором – уже детальную, развернутую программу. Основное внимание в ней уделено покорению Чечни, так как «дорого купленными опытами пришлось… убедиться в том, что Чечню нельзя покорить одним ударом и что прочного завоевания можно достигнуть лишь при соблюдении постепенности и систематичности в действиях» .
За весь доермоловский период в кавказской политике России не существовало сколько-нибудь цельной программы последовательных действий или, выражаясь словами авторов ХIХ в., «общего плана действий против кавказских горцев» . А. Зиссерман отмечал, что с 80-х годов прошло (т.е. ХVIII. – Г.Ш.) столетия, в течение тридцати лет, всякий командовавший на Кавказе генерал, да и местные начальники, действовали преимущественно по собственному усмотрению; никакой системы, никакой руководящей идеи не существовало, никто как бы и не подумал задаться вопросом: какие наши цели, к чему мы стремимся? Оставаться ли на линиях рек Кубани, Терека, Алазани, защищая в тылу лежащий край от вторжений черкес, чеченцев, лезгин или же действовать в смысле усмирения этих воинственно-хищных народцев, или же покорить их совсем, овладев всею занятою ими по обоим сторонам хребта обширной частью кавказского перешейка?» . Российские войска на Северном Кавказе не раз предпринимали наступательные действия против горцев и до 1818 г., однако они «состояли в том, что русские вторгались в земли горцев, разоряли их аулы, угоняли скот и затем возвращались домой. …Ермолов же начал, по определенному заранее плану, правильные наступательные действия против горских племен с целью прочного покорения их русскому владычеству», добиваясь «не временного умиротворения, а полного завоевания Кавказских гор» .
При назначении Ермолова на Кавказ Александр 1 и его правительство поставили перед ним лишь общую задачу – установление над краем военно-политического контроля России. Но в Петербурге довольно смутно представляли себе, «каким образом умиротворить весь Кавказ? Этот вопрос до сих пор занимал немногих и в разработке его правительство не принимало участия» . А.П. Ермолову самому предстояло разработать программу конкретных действий по выполнению поставленной перед ним задачи. М.М. Блиев и В.В. Дегоев подчеркивают, что при этом особое значение для Петербурга приобретали сроки . «…Ни Александр 1, ни позднее Николай 1, ни крупные сановники в Петербурге не представляли себе всей сложности задуманного дела, наивно полагая, что оно может быть выполнено в сжатые сроки, с минимальными людскими и финансовыми потерями, – пишут В.А. Георгиев и Н.Г. Георгиева. – Ермолов, прибыв на Кавказ, пришел прямо к противоположному мнению» . Мы ни в одном архивном источнике, ни в одном издании ХIХ в. не встретили указаний правительства и царя Ермолову относительно ускоренных темпов покорения Северного Кавказа. Вышеуказанные авторы в подтверждение своих утверждений также не приводят ни один источник. Сроки (2-3 года) покорения горских народов «проконсул» поставил себе сам, видимо, стремясь поскорее решить эту проблему и приступить к осуществлению своих честолюбивых планов относительно Турции и Ирана. Более того, документы говорят о том, что на протяжении всего наместничества Ермолова и Александр 1, и правительство постоянно пытались сдерживать его «наступательный пыл» в «усмирении» народов Северного Кавказа.
Как Ермолов и подчеркивал в письмах своим друзьям в Петербург в начале 1817 г., в его программе главное место отводилось переносу военной кордонной линии к самому подножию Кавказских гор. В Чечне – с Терека на Сунжу, в Дагестане – от устья Сунжи до Кизляра, чтобы «цепь укреплений, расположенных по р. Сунже, продолжить» через кумыкские земли до р. Сулака. В результате в Дагестане создается сообщение «с богатейшей Кубинской провинцией, а оттуда в Грузию». Перенос военной линии к подножиям гор (это предполагалось сделать и в Кабарде – «сближаясь к вершинам р. Кубани») преследовало сразу несколько целей. Военные укрепления намечалось строить в важнейших в военно-стратегическом отношении местах, чтобы закрыть горцам выход на равнину. (Например, крепость Грозная будет построена у «ворот Большой Чечни»« – у Ханкальского ущелья). Новая линия должна была прервать или поставить под контроль российских войск сообщения разных горских народов друг с другом (одно из предназначений крепости Внезапной) . Одновременно военные укрепления должны были стать плацдармом для дальнейшего наступления на горские территории. «Устроив на Сунже крепости неподалеку от деревень их (чеченцев. – Г.Ш.), удобно будет внезапные делать нападения», – указывает А.П. Ермолов .
Вопросам покорения Кабарды и Дагестана в программе А.П. Ермолова отводится мало места. Основное внимание уделено Чечне. «Смирить чеченцев необходимо надобно» , – пишет он царю, так как они – «сильнейший народ и опаснейший; сверх того, вспомоществуемый соседями…» . Ермолов считал ошибкой своих предшественников то, что чеченцам разрешили селиться по правому берегу Терека. По его мнению, притеречные чеченцы, «именующиеся мирными», являются «наиопаснейшими разбойниками», поскольку «приглашают неприязненных нам на разбои, укрывают у себя, всеми средствами вспомоществуют им и сами бывают участниками». Как показывает донесение Ермолова Александру 1 от 14 мая 1818 г., он не особенно рассчитывал, что притеречные чеченцы покорно примут его условия: полное подчинение российской администрации, выдача аманатов и беглых российских солдат, уплата податей и выполнение массы повинностей – поставки леса, продовольствия, перевозка грузов, строительство дорог и т.п. И «проконсул» заранее приготовил им наказание – изгнание в горы. Более того, он стремится к этому – ему нужны свободная земля для поселения казаков и караногайцев. «Если в 1818 г. чеченцы, час от часу наглеющие, не воспрепятствуют устроить одно укрепление на Сунже, в месте, самом для нас опаснейшем, или если возможно будет успеть учредить два укрепления, то в будущем 1819 г., приведя их к окончанию, живущим между Тереком и Сунжей злодеям, мирными именующимся, предложу я правила для жизни и некоторые повинности, кои истолкуют им, что они подданные В.И.В., а не союзники, как они до сего времени о том мечтают. Если по надлежащему будут они повиноваться, то назначу по числу их нужное количество земли, разделив остальную между стесненными казаками и караногайцами; если же нет, то предложу им удалиться и присоединиться к прочим разбойникам… и в сем случае все земли останутся в распоряжении нашем» . В донесении Александру 1 А.П. Ермолов несколько смягчает краски и свое непременное желание выселить равнинных чеченцев в горы обуславливает условием: «если по надлежащему будут они повиноваться». Однако судьба равнинных чеченцев уже предрешена «проконсулом» – они должны быть переселены при любых условиях. И это совершенно ясно видно из его письма А.А. Закревскому, написанному еще 13 мая 1818 г.: «…В будущем некоторые из деревень, кои называются мирными и кои делают нам ужаснейший вред, получат благосклонное приглашение удалиться в горы и оставить прекраснейшие земли свои в пользу стесненных казаков и верных нам добрых нагайцев, около Кизляра живущих. Удалиться в горы значит на пищу св. Антония (т.е. на смерть. – Г.Ш.). Не надобно нам употреблять оружие, от стеснения они лучше нас друг друга истреблять станут. Вот вернейший план, которого если бы держались мои предместники, давно мы были бы покойны на линии» . П.И. Ковалевский не без основания подчеркивал, что «лучшею защитою от набегов хищных чеченцев было перенесение оборонительной линии с Терека на Сунжу, при чем все пахотные земли и пастбища вместе с мирными аулами переходили к русским» . М.М. Блиев и В.В. Дегоев считают, что в «программе А.П. Ермолова непродуманной являлась особенно та ее часть, где он рассматривал будущее устройство Чечни. …Решение депортировать чеченцев – одна из самых крупных ошибок, совершенных главнокомандующим на Кавказе». По их мнению, «насильственное переселение сводило на нет перспективу мирного решения вопросов, касавшихся этого крупного этнического массива» и, деформируя внутреннюю общественно-экономическую структуру чеченцев, делало неизбежным их сопротивление подобным действиям российских властей . Аналогичную же точку зрения высказывает и Н.А. Родионова .
Ермолов закладывает в свою программу высказанное им еще в начале 1817 года намерение лишить горских владельцев их политической власти. При этом исключение не делается даже для тех, кто давно доказал свою преданность России, в том числе и для шамхала Тарковского. Его план предусматривает введение российского гарнизона в его владения и установление российского контроля над тарковскими соляными озерами (которыми пользовались за плату все жители Северо-Восточного Кавказа).
Намеченные в своей программе мероприятия А.П. Ермолов рассчитывал осуществить за 2 года, но при одном непременном условии – увеличении численности войск на Кавказской линии, точнее, на Левом ее фланге, против чеченцев. «Ожидаю, что чеченцы не позволят нам спокойно продолжать работы, а…я не имею довольно войск на линии», – докладывает наместник царю. Он просит направить на Кавказскую линию один егерский полк из России и ставит Петербург в известность, что переводит сюда же 2 батальона из Грузии . Одновременно Ермолов стремится очистить Кавказскую армию от недостойных лиц. Дело в том, что среди ее солдат и офицеров было немало людей «небезукоризненного поведения», переведенных сюда из России за различные проступки и преступления, что сказывалось на моральном состоянии и боеспособности армии. А.П. Ермолов считал недопустимым подобное явление и обратился к императору с ходатайством прекратить практику перевода на Кавказ военных за уголовные преступления. Александр 1 удовлетворил эту просьбу. 6 апреля 1817 г. Ермолов издал по этому поводу специальный приказ: «Государь император… высочайше повелеть соизволил: В Грузинский отдельный корпус отныне впредь не отсылать чиновников, в чем-либо виновных, или солдат, за побеги и проступки наказанных. Отныне впредь господа офицеры не увидят между собою таковых, за поведение которых должны были бы они стыдиться. В рядах храбрых солдат Грузинского корпуса не встанут недостойные разделять с ними труды их и славу» .
Предшественники Ермолова редко следовали единой линии в осуществлении кавказской политики России. «Проконсул», истинный государственник, стремится к тому, чтобы предложенный им план покорения горцев стал бы правилом действий и для его преемников. Он пытается «покончить с бессистемностью в политике, неопределенностью желаний и вечным переделыванием и недоделыванием» . «Если благоугоден будет В.И.В. план сей, – пишет Ермолов царю, – то нужны на мое имя Высочайший указ в руководство и непременную цель преемникам моим. В предложении моем нет собственной моей пользы…Не всякого однако-же на моем месте могут быть одинаковые выгоды» .
Фактически программа А.П. Ермолова – это план военно-экономической блокады чеченцев, затем, на практике, распространенный им на Дагестан и Кабарду. «Надобно по реке Сунже занять все земли, удобные к возделыванию, и пастбищные места, на которых во все зимнее время укрывают стада свои от жестокого в горах холода, – считал Ермолов. – Оттеснив их ближе к горам и в беспрерывном содержа страхе, можно заставить их помышлять о собственной защите более, нежели о нападениях, которые тем затруднительнее сделаются, что надобно будет далеко проезжать позади цепи постов наших» . Таким образом, план Ермолова был направлен не только на защиту Кавказской линии от нападений (это уже для него не главная задача), но и на достижение полной покорности горцев (это – самое важное) путем установления военно-экономической блокады. Следующий шаг – это уже непосредственное подчинение горских обществ и правителей ханств российской военно-административной власти .
В документах (от ноября 1817 г., 14 и 20 мая 1818 г.) , в которых Ермолов излагал свою программу покорения горцев, в письмах к А.А. Закревскому (как дежурный генерал, последний имел постоянный доступ к царю и мог воздействовать на него) он постоянно подчеркивает, что не собирается действовать только силой оружия. Нам представляется, что наместник делал это преднамеренно: зная об играх Александра в либерализм, о его указаниях о «кротком и справедливом» отношении к горцам, он опасался, что его истинные намерения – все проблемы решать силой оружия – в Петербурге могут и не одобрить. Он уже «обжегся» один раз, потребовав для себя в июне 1816 г. чрезвычайных полномочий и потому предельно осторожен сейчас. Когда он добьется утверждения своей программы и приступит к ее осуществлению, он «забудет» об обещании не применять оружие против горцев. Более того, именно насильственные действия станут главным методом его политики на Северном Кавказе, а «малые экспедиции» против горцев – основной тактикой.
Петербург полностью утвердил план действий А.П. Ермолова на Северном Кавказе. Видимо, особых возражений в официальных кругах он не вызвал (на что и рассчитывал наместник), так как уже 10 января 1818 г. Александр 1 сообщает Ермолову, что он одобряет «в полной мере предложения Ваши» и направляет в его распоряжение 8-й егерский полк из Крыма . Позже, в июне 1818 года, царь издаст специальный указ (как и просил «проконсул»), в котором утвердит (и расширит) его план и изложит «правила для руководства» по покорению Северного Кавказа. «…Сообразив способы укрощения хищничеств чеченцев и сопредельных им народов…, – указывает Александр 1, – повелеваю вам, так и всем могущим впредь заступить ваше место:
1). Всевозможные употребить усилия к занятию укреплениями реки Сунжи во всем ее протяжении по предложению вашему и ничего иного не предпринимать, пока не обеспечено будет основательным образом занятое нами пространство.
2). По достижению сей цели предложить вооруженной рукой народам, обитающим между правым берегом Терека и левым Сунжи покорение и жизнь гражданскую или очищение занимаемого края от их племени («очищение… края от их племени» – это значительно больше и шире, чем то, что предлагал сам Ермолов в своем плане. – Г.Ш.). – Но в обоих случаях переселить за Терек желающих казаков, караногайцев и других обитателей Кавказской губернии по усмотрению начальства». Александр 1 одобряет предложения Ермолова о строительстве укрепленной линии через кумыкские владения до р. Сулака, а также «заложение крепости при Каменном мосте в верховьях Кубани для обуздания кабардинцев». В отличие от наместника, который предлагал лишь ввести небольшой отряд во владения шамхала Тарковского, Александр 1 предписывает «владения шамхала занять войсками и учредить чрез оные прочное сообщение от Терека в Южный Дагестан». Одновременно с переносом военно-кордонной линии к подножиям гор, царь указывает на необходимость установления на территориях между Тереком и Сунжей-Сулаком (т.е. контролируемых царскими властями) российской административной власти – «водворить гражданское устройство в пространстве, остающейся за нами». Представляется крайне важной завершающая часть указа Александра 1: «В заключение полагаю нужным еще повторить, что покорение горских народов должно производиться постепенно (это – к вопросу о сроках подчинения Северного Кавказа. – Г.Ш.), но основательно, занимая лишь то, что удержать за собою можно и не распространяться иначе, как став твердою ногою и обеспечив занятое пространство от покушений неприятельских» . Александр 1 тем самым предостерегает нового главнокомандующего на Кавказе от безосновательных и неоправданных военных экспедиций против горцев, которые довольно часто совершали царские военачальники. Однако Ермолов не только не уменьшил использование военной силы против горцев, но, напротив сделал это основой своей тактики на Северном Кавказе. Р. Абдулатипов отмечает, что «именно Ермолов ориентировал Александра 1 на подготовку к Кавказской войне, хотя российский самодержец был… активным сторонником проведения политики мирного включения Кавказа в состав России» . Г.Н. Казбек писал, что план покорения горцев, предложенный Ермоловым и утвержденный Александром 1, разрушил сам «проконсул», используя «широко развитую систему набегов», которая «со времен Ермолова получила гражданственность, а прикрытая его авторитетным именем, развилась впоследствии до больших размеров. Уже с этих пор план бумажный совершенно не сходился с ходом войны на месте» . Действительно, А.П. Ермолов в своей деятельности на Северном Кавказе очень редко следовал указанию Александра 1 «занимать лишь то, что за собою удержать можно». Сколько, с этой точки зрения, бесцельных кровавых военных экспедиций будет совершено по приказу наместника в леса Чечни и горы Кабарды в первой половине 20-х годов ХIХ в. Он исходил из собственного убеждения, что горцев нужно «наказывать» обязательно и всюду, если они проявляют малейшую непокорность российской власти. Так что при Ермолове «предписания из Петербурга весьма часто оставались неисполненными: находили тысячу предлогов, чтобы отступить от плана» .
Программа действий российских властей на Северном Кавказе, разработанная Ермоловым и одобренная Петербургом, методы ее выполнения были порождением «политики, имевшей своей целью не временный, непрочный мир, которого домогались прежде, – а полная победа, полное покорение России враждебных земель» . Вот в этой двойственности российской политики на Северном Кавказе и заключалась трагедия горцев: с одной стороны, царские власти требовали от них покорности как от подданных и за малейшее непослушание наказывали как подданных, но во всем остальном они были жителями «враждебных земель».
Начиная с Цицианова, власть кавказских наместников была огромной. И в 1818 г., наметив общие задачи политики России на Северном Кавказе, Александр 1 указывал Ермолову: «Изъяснив вам мои виды, я представляю вашему благоразумению избрать способы исполнения и представить мне общий план к обладанию Кавказа, прерывающего наши усилия в войнах с Персиею и Портою Оттоманскою» . Тут нужно выделить два момента. Во-1-х, очевидно, что ответственность за многочисленные карательные экспедиции против чеченцев, дагестанцев и кабардинцев в 1818-1826 гг. целиком и полностью лежит на Ермолове. Ведь именно он выбирал формы и методы политики царизма в эти годы по присоединению северокавказских народов к России. И выбирал только насильственные. Во-2-х, царь еще раз подчеркнул, что Петербург придает Северному Кавказу огромное стратегическое значение в его политике на Среднем Востоке – «прерывающего наши усилия».
Итак, к весне 1818 г. новый наместник разработал детальный план покорения народов Северного Кавказа, стержнем которого стала идея, выдвинутая в свое время П.Д. Цициановым – о переносе кордонной линии с Терека на Сунжу. К чести Ермолова, он и сам признавал, что «мысль сия мне не принадлежит. Генерал князь Цицианов хотел привести ее в исполнение, и при нем частию войск сделано обозрение течения реки Сунжи, но вскоре последовавшая смерть его воспрепятствовала оному» . Еще до издания соответствующего указа Александра 1, получив лишь общее одобрение Петербурга (10 января 1818 г.), Ермолов в апреле 1818 г. приступил к «замирению» Северного Кавказа.
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЕРМОЛОВА В ЧЕЧНЕ В 1818 – 1819 ГОДАХ.
Большинство историков ХIХ и ХХ вв. считают, что наступательная, систематическая война (Кавказская война) против горцев Северного Кавказа началась с назначения на Кавказ главнокомандующим А.П. Ермолова . Исходной точкой начала войны некоторые из них называют 1817 год. «Горская война началась собственно с 1817 года, по возвращении генерала Ермолова из Персии», – полагал Р.А. Фадеев . «Эта колониальная война, начавшаяся с перенесения в 1817 г. пограничной линии с р. Терек на р. Сунжу… получила среди историков и публицистов название собственно Кавказской войны», – отмечает И.В. Карпеев . Однако, в 1817 г. царские войска на Северном Кавказе никаких военных действий против горцев не вели (за исключением военных столкновений на чеченском участке Кавказской линии). Да и кордонная линия с Терека на Сунжу была перенесена в 1818 г., с построением крепости Грозная. Наступательные, систематические военные действия российских войск в Чечне, Дагестане и Кабарде начнутся только в 1818 г., который и можно считать отправной датой в осуществлении ермоловского плана по установлению в крае российской власти. В 1818 году генерал Ермолов «предпринял решительные меры для усмирения чеченцев, – отмечается в издании 1837 г., – самого воинственного народа между кавказскими племенами, народа, который быстрыми своими набегами и беспрерывными разбоями наводил повсюду ужас до того, что по военно-грузинской дороге невозможно было следовать иначе, как с сильным прикрытием, при коем всегда долженствовали находиться и орудия» .
В начале апреля 1818 г. А.П. Ермолов выехал из Тифлиса на Северный Кавказ. В Червленную он прибыл 18 мая, задержавшись на Правом фланге для ознакомления с ситуацией в Кабарде. К его приезду в Червленной был собран большой отряд российских войск: 4 батальона пехоты, 8-й егерский полк, прибывший из Крыма, 500 казаков и 16 орудий, общей численностью 7 тыс. чел. . Для того времени это была очень серьезная военная сила, учитывая, что горцы были совершенно неорганизованны.
По приказу главнокомандующего в Червленную были вызваны старшины всех чеченских селений по Тереку. В репрессивно-ультимативном тоне (которого наместник будет придерживаться вплоть до 1826 г.) он потребовал от них безусловной покорности. «Мне не нужны мирные мошенники, – заявил им Ермолов, – выбирайте любое: – покорность или истребление ужасное» . Чтобы наверняка обезопасить российские войска от нападений чеченцев при переходе с Терека на Сунжу, «проконсул» задержал старшин в качестве заложников. С этой же целью позже «в лагерь были взяты от их селений аманаты» . 24 мая российские войска переправились через Терек и разбили лагерь на Сунже в 6 верстах от Ханкальского ущелья. В начале июня под руководством обер-квартирмейстера Кавказской армии подполковника Верховского началось строительство крепости Грозной, «которая по положению своему, стесняя жителей во владении лучшими землями, стоя на удобнейшей дороге к Кавказской линии», должна была закрыть выход чеченцам к Тереку и Сунже через Ханкальское ущелье .
Появление крупного отряда российских войск на Сунже крайне встревожило чеченцев. Первоначальные их действия (в мае-июне 1818 г.) показывают, что они не собирались оказывать вооруженного сопротивления (намерения российских войск для них были не ясны) и, по опыту прошлых лет, надеялись достигнуть приемлемого компромисса с царскими властями. С этой целью к Ермолову в конце мая явились несколько делегаций чеченских старшин. «Живущие за Сунжей присылали уже старшин, – писал Ермолов А.А. Закревскому 31 мая 1818 г. – просить позволения жить безмятежно и в безопасности» . Однако на этот раз российские войска (в отличие от прошлых лет) пришли в Чечню «всерьез и надолго» и потому «проконсул» выдвигает перед чеченцами предельно жесткие требования: прекращения нападений на кордонную линию, возобновления «давней присяги на покорность», возвращения всех пленных и беглых русских солдат, поставок продовольствия, леса, перевозки грузов для армии . 30 мая Ермолов обратился к чеченским старшинам с угрожающим письмом, которое не оставляло никаких сомнений в его намерениях и в методах его действий. «Вот мой ответ, – заявляет он, – пленных и беглых солдат немедля отдать. Дать аманатов из лучших фамилий и поручиться, что когда придут назад ушедшие в горы, то и от них взяты будут русские и возвращены.
…В посредниках нет нужды… Довольно одному мне знать, что я имею дело со злодеями. Пленные и беглые или мщение ужасное» . Одновременно на чеченцев, проживающих по Тереку и Сунже, были наложены тяжелые повинности: доставка леса, хлеба, предоставления 500 повозок с быками для российской армии – «безденежно» . «Накануне проведения военно-политических мероприятий, предусмотренных планом покорения Чечни, главнокомандующий обрел уверенность, жесткость и перешел к ультимативным распоряжениям» .
Начало строительства крепости Грозной, ультимативные требования, тяжелые повинности, накладываемые на чеченцев – все это показывало, что Россия решила установить в Чечне свою твердую власть. В этих условиях чеченцы попытались выработать единую линию поведения по отношению к новой российской политике. Однако сделать это не удалось. Более того, в чеченском обществе фактически происходит раскол: притеречные и часть присунженских чеченцев выступили за признание российской власти и выполнение требований Ермолова. Подавляющая же масса жителей Большой и Малой Чечни, защищенные пока непроходимыми дремучими лесами, стали готовиться к вооруженному сопротивлению . Таким образом, жители терско-сунженского бассейна, имевшие давние политические и торгово-экономические связи с Россией, в первой половине 1818 г. готовы были признать российское подданство и российскую власть. В мае того же года Ермолов и сам отмечал, что «слух обо мне ещей ужаснейший содержит чеченцев в страхе и трепете. Ближайшие из них, которых постигнуть может казнь, чрезвычайно покорны…» . П. Зубов, не отличавшийся особым сочувствием к чеченцам, отмечал, что с появлением российских войск на Сунже, чеченцы, проживавшие между этой рекой и Тереком, «начали оказывать совершенное повиновение» и «даже жители ближайших к Сунже деревень, дотоле непризнававшие над собою никакой власти, начали исполнять требования генерала Ермолова» . Если целью «проконсула» было только достижение покорности чеченцев, то зачем же было изгонять в горы жителей вышеуказанных районов Чечни? Контр-адмирал Серебряков в своей докладной записке «Мысли о делах наших на Кавказе» подчеркивал, что мирные чеченцы со времени построения Грозной не только не скрывали у себя «хищников», но и вместе с российскими войсками участвовали в походах против непокорных горцев, «своих соплеменников и единоверцев», давали подводы, возили лес и «исполняли все требования начальства беспрекословно» . Присоединение этих мирных чеченцев позже к освободительной борьбе против царизма – это уже результат политики А.П. Ермолова, направленной на выселение их любыми мерами с занимаемой ими равнинной территории в горы. В некоторых изданиях ХIХ и ХХ вв. встречаются утверждения, что «проконсул» выселял в горы лишь непокорных чеченцев. Это не так. А.П. Ермолов замыслил депортацию чеченцев еще весной 1818 г., когда жители междуречья Терек-Сунжа никакого сопротивления российским войскам не оказывали . «…Многие уже деревни ищут примирения и дают аманатов, но я предлагаю условия, которые им (чеченцам. – Г.Ш.) не нравятся…», – отмечал наместник 9 июля 1818 г. Практически во весь период своего пребывания на Северном Кавказе А.П. Ермолов искал повод (а иногда даже прямо провоцировал горцев, особенно их феодалов) для «наказания» их силой оружия, но никогда не стремился к взаимоприемлемому компромиссу с ними. А ведь такая возможность у «проконсула» была с самого начала его прибытия на Кавказ. Уже с Георгиевска (сентябрь 1816 г.) Ермолов начал встречи с горскими владельцами, имевшими политический вес и влияние среди своего народа и способными помочь ему в ««умиротворении» края. Одним из таких людей был чеченский старшина Бей-Булат Таймиев, авторитетный и известный не только в Чечне, но и на всем Северном Кавказе. Декабрист В.Д. Сухоруков писал о нем в «Тифлисских ведомостях» в 1829 г.: «Вы знаете Бей-Булата, сего славного разбойника (вот откуда у А.С. Пушкина его «славный Бей-Булат». – Г.Ш.), которого именем наполнены ущелия и долины Кавказа, который более 10 лет умел волновать Чечню, возбуждал против нас беглых кабардинцев и племена дагестанские, был непокорен всем предложениям нашего правительства, был пружиною многих восстаний горцев, сего разбойника, который, двигая стороною, нам неблагоприятствующею, воскресил во глубине Кавказа дела Стеньки Разина, которого, как умного и предприимчивого удальца, равно ласкала и Персия и Турция» .
Бей-Булат Таймиев, «предводитель и поборник народных интересов» , к концу десятых годов ХIХ в. стал общепризнанным военно-политическим лидером Чечни. «В описываемое время (1818 г. – Г.Ш.) самою большою известностью и доверием народа пользовался Бей-Булат, смелый предводитель разбойничьих шаек, уроженец селения Гельдыген», – отмечает И. Ходнев . Одаренный выдающимися умственными способностями, безгранично храбрый, по восточному тонкий дипломат , Бей-Булат неоднократно встречался с предшественниками Ермолова, переходил на российскую службу, затем снова возглавлял вооруженную борьбу чеченцев против царизма. Все эти зигзаги в его политической биографии – не результат неустойчивости его характера и поведения, а мучительный поиск взаимоприемлемого варианта сосуществования России и Чечни. Он не был фанатичным и яростным противником России. Как дальновидный политик и реалист, он понимал, что Чечня вряд ли сумеет сохранить полную независимость в условиях всевозрастающего наступления России на Кавказе и потому готов был согласиться на определенную степень зависимости чеченцев от северного соседа. Но только на определенных условиях – при невмешательстве царских властей во внутриполитическую жизнь чеченцев, при сохранении в неприкосновенности их традиций, обычаев, религии, относительной личной свободы и конечно, земли. Когда же царская власть не хотела считаться со всем этим и добивалась безусловной покорности, он снова и снова брался за оружие, как за последний аргумент.
А.П. Ермолов, безусловно, был наслышан о Б. Таймиеве и пожелал с ним встретиться , в надежде привлечь его на российскую сторону и использовать его авторитет в своих целях. «При первом знакомстве с Кавказом Ермолов оценил значение Бейбулата среди народов, увидел в нем силу, с которой надо было считаться… Они увиделись во Владикавказе (в октябре 1816 г. – Г.Ш.). Обласканный и одаренный Ермоловым, Бейбулат дал ему слово прекратить набеги и был зачислен на русскую службу поручиком» .
«Прежние главнокомандующие обходились с Бей-Булатом почтительно», – отмечает Потто . Но дальше этого дело не шло. В своей деятельности в Чечне наместники Кавказа не считали нужным учитывать мнение Таймиева. Ермолов пошел по этому же пути. Он не пожелал использовать авторитет Бей-Булата, его знания о местной политической ситуации в разработке и осуществлении российской политики в Чечне и в управлении чеченцами. А ведь в тот момент Таймиев готов был сотрудничать с российскими властями, чтобы избежать кровопролития и сделать менее болезненным неизбежное (он это понимал) присоединение Чечни к России. Если бы Ермолов сумел бы соединить это стремление «атамана Чечни» с желанием притеречных и присунженских чеченцев «мирно повиноваться» России в 1818 г., возможно, дальнейшие политические события в Чечне развивались бы по другому руслу. Однако «проконсул» Кавказа предпочел исходить из собственного понимания ситуации на Северном Кавказе и действовал в Чечне в обход Бей-Булата, полностью игнорируя его. Он считал унизительным для собственного достоинства и достоинства России считаться в выработке политики на Кавказе с мнением местных политических фигур. Их в крайнем случае можно было использовать в своих целях, но не советоваться с ними. К «инородцам» у А.П. Ермолова отношение однозначное: они для него «трухменцы, башкиры и другие твари» .
Политика Ермолова по отношению к горцам была прямолинейной, а методы – однозначными. Он требует от командования кордонной линии «почаще тревожить чеченцев как в Ханкале, так и на стороне Аргуна…, схватывать людей, скот, лошадей, выжигать хлеб, сено, одним словом, наносить им сколь возможно более вреда» . Репрессивная политика в отношении чеченцев проводится Ермоловым с поразительной настойчивостью. Если его курс на переселение притеречных чеченцев и может найти какое-то объяснение – их близость к русским поселениям по Тереку – то совершенно бессмысленны и не вяжутся с логикой цивилизованного человека его действия по отношению к чеченцам, проживавшим на Кумыкской равнине. С ХVIII в. царские власти приложили немало сил для переселения чеченцев на равнину (в том числе на Кумыкскую). Особенно настойчиво эту политику проводили Гудович и Тормасов, считая это наиболее верным способом для сближения горцев с русскими. С 1818 г. Ермолов насильственным путем начинает изгонять чеченцев обратно в горы, причем и тех, кто проживал географически за пределами Чечни – в Кумыкии. В июле 1818 г. он издает специальное «Обвещение владельцам Костековским», в котором указывает: «Злодеев чеченских, живущих между вами…, немедленно и без всяких оговорок выгнать и препроводить в Чечню.
…Немедля изгнать чеченцев из деревень Байрам-аул, Хасав-аул, Гаджи-аул, Бамат-бек-юрт и Казах-мурза-юрт.
Живущих на Кара-агаче чеченцев выгнать общими силами с владельцами Андреевскими…». Ермолов разрешает оставить на кумыкских землях лишь тех чеченцев, за благонадежность которых могут лично поручиться кумыкские владельцы. Как в свое время Цицианов, Ермолов с 1818 г. все больше начинает говорить с горцами языком угроз и ультиматумов. «Боже избави того, кто посмеет ослушаться, – предупреждает он кумыкских князей. – Советую исполнить без потери времени, ибо, когда придут войска в Андреевские владения, тогда уже будет поздно помышлять о том» . Между кумыками и чеченцами существовали многовековые отношения добрососедства, дружбы и родства. К началу ХIХ в. многие чеченские общины уже не платили дань за пользование землей на кумыкской равнине. И все же перед лицом репрессивной царской власти кумыкские князья и уздени, не говоря уже о трудящихся кумыках, приложили все усилия, чтобы не допустить массового выселения чеченцев. Тем не менее, позже селения Осман-юрт, Кара-агач, Байрам-аул, Хасав-аул, Генже-аул, Бамат-бек-юрт и Казах-мурза-юрт «были сняты и под конвоем препровождены до границ чеченских» .
А.П. Ермолов своим курсом на установление военно-экономической блокады чеченцев загонял их в тупик, оставляя очень узкий выбор: смерть от голода в горах или вооруженное сопротивление во имя сохранения жизни, собственного достоинства и свободы. Г.А. Даниялов совершенно прав, когда пишет, что «борьба горцев была в буквальном смысле борьбой за существование» . Дегоев отмечает, что Ермолов резко ужесточил политику России на Северо-Восточном Кавказе. «Ответом явилось беспрецедентное по силе и длительности движение против царских завоевателей и их местных классовых союзников, которое часто именуется Кавказской войной» .
Угроза колониального порабощения, выразившаяся прежде всего в строительстве крепости Грозной, заставила чеченцев взяться за оружие. Опасаясь за свои семьи (чтобы их не уничтожили или не использовали как заложников) и подчиняясь требованиям Ермолова, жители из ближайших к Грозной селений начали укрывать их, переселять их в горы и леса. «Принудительное переселение или, лучше сказать, изгнание в необитаемые горные пространства, недостаток в жизненных потребностях и другие лишения породили между переселенцами болезни, от которых гибли целые селения», – отмечал Н.Ф. Дубровин . Понимая, что лобового, фронтального столкновения с русскими войсками им не выдержать, чеченцы стали использовать свой традиционный метод войны – партизанские действия. «Редкая ночь походила без тревоги, писал Ермолов об этом периоде, – ибо, подъезжая к противоположному берегу реки (Сунжи. – Г.Ш.) стреляли они из ружей в лагерь. Нападали на передовые наши посты и разъезды в лесу; где вырубали мы хворост, всегда происходила перестрелка; словом, во всех случаях встречали мы их готовыми на сопротивление» . Одновременно чеченцы начали укреплять Ханкальское ущелье: вырыли глубокий ров, насыпали вал, создали целую систему лесных завалов – чтобы не пропустить российские войска в глубь Чечни. Однако в тот период – летом 1818 г. – большинство чеченцев еще не осознало угрожавшей им опасности со стороны России. Не до конца понятны были им и планы Ермолова. Население равнинных (притеречных и присунженских) районов Чечни, тесно связанное с русским населением Терской линии, надеялось избежать военной конфронтации с российскими властями и не поддержало призывы к вооруженной борьбе. Тогда чеченские старшины обратились за помощью к дагестанцам .
Наступательные действия России на Северном Кавказе, выразившиеся в переносе кордонной линии с Терека на Сунжу, строительстве крепости Грозной крайне встревожили и дагестанских владельцев. Наиболее дальновидные из них (и в первую очередь Султан-Ахмед-хан Аварский) поняли, что после Чечни российские войска явятся и в Дагестан. По инициативе Аварского хана в Чечню прибыл отряд в 1 тыс. человек под руководством его родственника Нур-Магомеда. «Некоторые народы, жившие в соседстве чеченцев, как-то: койсубулинцы и другие, действительно присылали к ним толпы вооруженных, – отмечает автор ХIХ в., – с коими чеченцы отчаянно нападали на наши лагеря и транспорты» . Первое крупное столкновение между российскими войсками и объединенным ополчением дагестанцев и чеченцев произошло недалеко от сел. Старый Юрт и Ачаги 4 августа 1818 г., когда горцы напали на большой транспорт, следовавший в Грозную. Транспорт сопровождала рота пехоты. На помощь ей Ермолов выслал 7 рот пехоты и 4 орудия под командованием начальника штаба Кавказской армии полковника Вельяминова. «2 часа сряду продолжалось жаркое сражение. Чеченцы дрались упорно» , «но все порывы их бешеной храбрости сокрушались о ледяное хладнокровие Вельяминова, не хотевшего допустить рукопашного боя, ни даже ружейного огня в стрелковых цепях» . Исход боя решила артиллерия. Вельяминов поставил орудия на прямую наводку и «открыл по густым толпам неприятеля беглый огонь… Напрасно чеченцы несколько раз бросались на пушки – картечь валила их сотнями. …До какой степени было сильно нападение чеченцев, можно судить по тому, что, несмотря на все выгоды нашего положения, мы все-таки потеряли двух офицеров и более 20 нижних чинов убитыми и ранеными» .
Горцы, привыкшие к партизанским действиям в лесах и горах, впервые сражались крупными силами на открытой местности и впервые встретились с губительным действием артиллерии – в результате потерпели поражение. Об этом первом серьезном сражении между ермоловскими войсками и горцами стало известно не только в регионе, но и даже в Иране. Здесь очень внимательно следили за событиями на Северном Кавказе, надеясь, что горцы своими действиями свяжут российскую армию на Кавказе и этим можно будет воспользоваться в своих реваншистских, завоевательных целях. В 1818 г., во время встречи российского дипломата Алиханова с наследным принцем Аббас-Мирзой последний заявил: «Мне известно, что русские разбиты чеченцами и потеряли 6000 человек». Когда Алиханов попытался доказать неверность этой информации, принц заметил: «Положим, что твоя правда, но в том я уверен, что чеченцы за веру свою будут стоять твердо и никогда русским не сдадутся» . В Тегеране (и в Стамбуле) очень надеялись, что горцы своим сопротивлением ослабят Россию, чтобы их кровью и руками вернуть свои утраченные позиции на Кавказе.
Поражение чеченцев и дагестанцев под Старым Юртом в своих тактических целях попытался использовать и Ермолов. 18 августа того же года он отправил предельно оскорбительное письмо Аварскому хану, в котором отмечал: «…Не зная хорошо лезгин, имел я к ним несколько еще уважение…, но теперь… я вижу, что подлее трусов нет на свете и что большего вреда можно опасаться от б…, нежели от них.
…Впредь не буду сердиться, если приходить будут к чеченцам ибо одни трусы других стоят, а мне не трудно бить подлых сих мошенников вместе» . В тот же день, 18 августа, по Отдельному Грузинскому корпусу был издан приказ А.П. Ермолова: «Чеченцы – дерзкие воры и подлые воины, не вверяясь собственным силам, призвали на помощь известного провожатая воровских партий Нурмамада… и он прибыл с толпами лезгинцев. …Невозможно описать ни страха, ни беспорядка, в каком они спасались, ни точно определить, кто величайшие и подлейшие трусы, чеченцы или лезгины?» .
Эти оскорбительные для горцев характеристики настолько не соответствовали действительности, что даже авторы ХIХ в., высоко ценившие Ермолова, считали нужным как-то объяснить (или оправдать) эти его отзывы о них. «…Презрительный отзыв о чеченцах, сделанный там (в вышеприведенном приказе. – Г.Ш.) участником наполеоновских войн, не должен считаться безусловно верным, – писал И. Ходнев. – Конечно, чеченцев нельзя было сравнивать с французами, но все же они заставляли самого корпусного командира выходить на встречу оказий с главными силами, а на ближайшие расстояния посылать с колоннами начальника корпусного штаба…» . «Ермолов, конечно, не делал бы этого, если бы не признавал за чеченцами известную силу» . Самое же интересное в том, что сам Ермолов в своих дневниковых записях отметит, что «в сей день (т.е. 4 августа.- Г.Ш.) чеченцы дрались необычайно смело, ибо хотя недолго, могли же они стоять на открытом поле под картечными выстрелами…» .
Чем же вызваны у Ермолова столь разные оценки боевых качеств одного и того же противника? Безусловно, наместник знал о военных достоинствах горцев, иначе и не собрал бы столь сильный экспедиционный отряд для вступления на землю чеченцев. Нам представляется, что оба документа – письмо Аварскому хану и приказ по армии – были продиктованы определенными целями. В первом случае Ермолов намеренно оскорблял Султан-Ахмед-хана, провоцируя его на преждевременное выступление против России, чтобы под этим предлогом лишить его ханской власти – решение о ликвидации ханской власти уже принято им в качестве одного из направлений своей политики. Ведь к этому времени он уже знает из донесения г.-м. Пестеля от 22 июля 1818 г., что «дагестанский народ имеет в намерении действовать общими силами противу России» . Второй же документ – приказ по армии – скорее всего был вызван стремлением подбодрить российских солдат, фактически находящихся в осаде – даже для доставки хвороста из ближайшего леса приходилось снаряжать целую экспедицию под прикрытием кавалерии или пехоты с артиллерией . Оскорбляя и принижая военные качества горцев, Ермолов пытался помочь солдатам и офицерам преодолеть «чеченский синдром» – существовавшее со времен шейха Мансура (разгрома им в 1785 г. отряда Пиэри) представления о непобедимости чеченцев.
В сентябре 1818 г. строительство кр. Грозной подходило к концу и А.П. Ермолов принялся за обустройство междуречья Терек-Сунжа. Нападение чеченцев и дагестанцев на транспорт 4 августа показало необходимость обезопасить сообщение между Грозной и Терской линией. С этой целью у Старого Юрта было начато строительство укрепления Неотступный Стан (впоследствии – Горячеводское), в котором была размещена рота пехоты.
Притеречные чеченцы всемерно стремились избежать военного столкновения с царскими властями. «Чеченцы, на левом берегу сия реки (Сунжи. – Г.Ш.) живущие, начинают понемногу приучаться к необходимости покорствовать нам…, конечно, из страха, ибо хлеб их и скот весь на нашей стороне», – отмечал «проконсул» 9 июля 1818 г. Однако, чем больше они изъявляли покорность, тем жестче и ультимативнее становилось отношение к ним Ермолова. Теперь ему нужна не только их покорность; он добивается от них, чтобы они вместе с российскими войсками начали фактически воевать со своими непокорными соплеменниками. 8 сентября наместник издает «Обвещение владельцам селений, на берегу Терека лежащих». Даже среди многих свидетельств многовековой кровавой истории колониальных войн в странах Востока этот документ вряд ли найдет себе равных по своей жестокости. Ермолов требует от надтеречных чеченцев выслать в горы всех неблагонадежных. Каждое селение обязано выдать «вора» или его родственников российским властям, в противном случае – «селение предается огню». Наместник требует от всех жителей, проживающих между Тереком и Сунжей, не пропускать через свои селения «немирных собратьев». Им предписывалось держать постоянные караулы и в случае появления «немирных» чеченцев открывать против них военные действия. «Малейшее неповиновение, набег или грабеж на линии – и ваши аулы будут разрушены, семейства распроданы в горы, аманаты повешены», – заявлялось в документе. Ермолов предусмотрел даже, что сопротивление жителей надтеречных селений может быть «показное», для видимости. «…По открытии, где прошла партия, исследуется, точно ли защищались жители и были ли со стороны их убитые в сражении или они пропустили мошенников, не защищаясь; в сем последнем случае деревня истребляется, жен и детей вырезывают. …Жители, по прежнему продолжающие воровства и разбои, непременно истреблены будут…». Ермолов считает, что «лучше от Терека до Сунжи» оставить «пустынные степи», чем «в тылу укреплений наших» «терпеть разбои» . Одновременно главнокомандующий отдает приказ всем казачьим частям по Тереку: «Соблюдая, с одной стороны, строгую бдительность, вместе с тем не упускать ни одного случая для нанесения чеченцам возможного вреда, беспокоя и наказывая их внезапными набегами на их аулы и прочее. Живущих же вблизи и всех так называемых мирных иметь под строжайшим надзором и вообще держать в ежовых рукавицах» .
Подавляющее большинство российских военачальников на северном Кавказе считало, что все проблемы, возникающие в отношениях с горцами, следует (и можно) решать с помощью военной силы. О долговременных последствиях такой политики мало кто из них задумывался. Это было неизбежное следствие того, что высшая власть в крае была передана в руки военных, которые, соответственно, и мыслили только военными категориями. Вполне понятно, что мысли и действия Ермолова находили полное понимание и поддержку у его подчиненных. В формировании и осуществлении политического курса в отношении горцев главнокомандующий и его офицеры взаимно дополняли друг друга. А.П. Ермолов готов был внимательно рассмотреть любые предложения о насильственных методах покорения горцев (идеи колонизации горских земель казаками, рубки лесов, военно-экономической блокады во многом принадлежали начальнику штаба Грузинского корпуса Вельяминову), но безоговорочно отвергал планы присоединения северокавказских народов мирными средствами, как это произошло с проектом адмирала Мордвинова. Впервые этот проект «Мнение о способах, коими России удобнее можно привязать к себе постепенно кавказских жителей, чем покорять их силой оружия» (название говорит само за себя) было изложено на заседании Комитета министров 16 июня 1816 г. На этом же заседании рассматривалась и записка нового наместника Кавказа А.П. Ермолова «О разных недостатках до вверенного ему управления Грузией и губерниями Астраханской и Кавказской относящихся». Александр 1 также ознакомился с проектом Н.С. Мордвинова, предлагавшего мирные пути присоединения кавказских народов к России. 2 июля 1816 г. вышел «Высочайший именной указ», в котором говорилось: «Находя полезными правила в мнении, поданном в Комитет адмиралом Мордвиновым, предписываю сообщить оное г.-л. Ермолову для рассмотрения и соображения на месте». Однако «оное» совершенно не отвечало духу и планам нового наместника Кавказа и потому было сразу же им отвергнуто.
А.П. Ермолов создал безотказно действующую военную машину по насильственному подчинению горцев, которая в своем безжалостном действии иногда путала и его собственные планы. Так, планируя депортацию чеченцев из терско-сунженского междуречья, он считал необходимым сохранить несколько селений около крепости Грозной, которые снабжали бы ее гарнизон продовольствием и фуражом . Однако «случай испортил все эти расчеты Ермолова» . В начале октября 1818 г. наместник выехал на Правый фланг, в Кабарду, с инспекционной целью. На Левом фланге старшим военачальником остался Вельяминов. 8 октября в сел. Старая Сунжа (недалеко от Грозной) произошла стычка между российскими солдатами и местными жителями (чеченец попытался отнять у солдата своего реквизированного вола). Вместо того, чтобы уладить этот незначительный инцидент мирным путем, Вельяминов в ультимативной форме (в духе Ермолова) потребовал выдать чеченца, чтобы повесить его в «назидательных целях». Жители отказались выполнить это требование. (Горцы, как правило, очень редко воспринимали язык ультиматума, тем более считали – по словам самого же Ермолова – «погрешением против своего закона» «выдывать злодеев в руки неверных» ). «После такого ответа всякая поблажка являлась неуместной и Вельяминов пошел к ним с отрядом. Чеченцы… встретили войска ружейным огнем. Тогда деревня была взята штурмом и истреблена до основания» . Российские военные три дня вывозили из Старой Сунжи «имущество, хлеб, самую большую часть скота и …лесные материалы» . Уничтожение Старой Сунжи показало равнинным чеченцам, что все призывы Ермолова «заниматься спокойно хозяйством… и русские…не сделают ни малейшей им обиды» , являются не более чем обещаниями.
Известный востоковед ХIХ в. М. Казем-бек писал: «Великодушие, бескорыстная храбрость и правосудие – суть три орудия, которыми можно покорить весь Кавказ: одно без другого не может иметь успеха. Имя Ермолова было страшно и особенно памятно для этого края: он был и великодушен и строг, иногда до жестокости…» . Нам кажется, что Казем-Бек тут ошибается – Ермолов по отношению к горцам зачастую не был ни великодушным, ни «правосудным».
Старосунженские события начала октября 1818 г. имели далекоидущие последствия – «совершенно изменили положение края» . Расправа над старосунженцами вызвала возмущение в соседних селах и в течение трех дней российские войска «истребляли сунженские аулы» . Присунженские чеченцы, не веря больше в возможность мирного сосуществования с российскими властями, спасая свои семьи и готовясь к вооруженному сопротивлению, стали переселяться в горы. «…Цветущие берега Сунжи с тех пор надолго опустели» . «Русские поссорились с чеченцами, – писал Г.А. Ткачев. – Богатая Сунженская деревня лежала в развалинах, а все мирные аулы по левой стороне Сунжи были покинуты жителями» . Вернувшийся из Кабарды Ермолов одобрил действия Вельяминова и в письме к М.С. Воронцову от 20 октября 1818 г. отметил, что «некоторые из деревень, лежащих на левом берегу Сунжи, за вероломство и мошенничество наказаны» и при этом «удалось убить более несколько людей и жен, нежели в сражениях» .
Начавшиеся в Дагестане вооруженные выступления против России требовали от А.П. Ермолова принятия там срочных мер. Тем не менее, он задержался в Чечне до конца октября 1818 г., устанавливая на ее равнинной части российскую административную власть, точнее, систему российского военно-административного управления. Чеченские селения, расположенные по правому берегу Сунжи, должны были подчиняться непосредственно военному командованию кордонной линии – «старшины должны являться прямо к начальнику кордона» . Населенные пункты, расположенные между Тереком и Сунжей, объединялись в одно приставство. Чеченский пристав подчинялся начальнику Левого фланга и таким образом, приставство опять-таки было формой военной, а не гражданской власти. «Начертаны правила самые строгие, коими руководствоваться должны начальники воинские в отношении к владельцам (чеченским. – Г.Ш.), каким сии последние обязаны им послушанием и подвластные им повинностями», – отмечал А.П. Ермолов . Первым чченским приставом «проконсул» назначил есаула Моздокского казачьего полка А.Л. Чернова. По характеристике В.А. Потто, это «был …и герой, и вор, и конокрад в одно и то же время: он и чуму распространял посредством контрабандного перетаскивания зачумленных бурок из-за Терека…, пускался в набеги, как с русскими на мирных чеченцев, так и с немирными чеченцами на русских» . Видимо, Ермолов посчитал, что для проведения его репрессивного курса по отношению к чеченцам лучшей фигуры, чем Чернов, ему не найти.
Круг прав и обязанностей пристава Чечни был обширным. Прежде всего, он выполнял военно-полицейский контроль над чеченцами. «Через преданных ему людей и переводчиков» он должен был получать информацию о всех событиях на подведомственной ему территории и докладывать ее начальству Левого фланга. Пристав выполнял также судебные функции, разбирая «домашние дела между чеченцами», ежемесячно разъезжая по чеченским деревням и вынося приговоры: сечь плетьми, отправлять под караулом в Наурскую крепость, отдать на поруки родственникам. Виновные в уголовных преступлениях отправлялись в Грозную. Через мулл, владельцев и старшин пристав должен был оказывать на население политическое воздействие, «внушая народу» мысли «о спокойствии, прекращении воровства, о повиновении начальству и об охранении от хищников своих земель». Пристав должен был контролировать выборы сельской администрации, в том числе «знать лично избранных в деревнях муллов и о их поведении» . Пристав, таким образом, должен был следить за тем, чтобы старшинами и кадиями избирались преданные России люди.
Одной из тяжких повинностей, наложенных Ермоловым на притеречных чеченцев, была обязательная служба в чеченской коннице и в караулах. «Вместо дани постановлено, по наряду начальников, высылать на службу людей с собственным вооружением и на своем содержании, – отмечал наместник.- Еще не было примера, чтобы кто заставить мог чеченцев употреблять оружие против своих единоземцев, но уже сделан первый к тому шаг, и им внушено, что того всегда требовать от них будут». За отказ от несения воинской повинности выселяли в горы . Контроль за надлежащим исполнением этой повинности был возложен на пристава. Наконец, по своему усмотрению он мог налагать штраф за любые провинности . Абсолютная бесправность чеченского населения и полная бесконтрольность пристава создавали широкие возможности для злоупотреблений последнего. Военный историк А. Юров писал, что «опекаемые ими (приставами. – Г.Ш.) чеченцы и другие мирные племена нередко подвергались вопиющим злоупотреблениям» . Чернов «был непомерно строг: за одну попытку к хищничеству он накладывал на чеченцев громадные штрафы, вконец разорявшие семьи»« , «закапывал сопротивлявшихся в землю по пояс, …бывали случаи, когда он совсем зарывал их в землю живыми» . Таким образом, жестокие военные репрессии, лишение земли и изгнание в горы дополнялись для чеченцев полнейшим административным произволом.
Начало установления российской административной и судебной системы на части территории Чечни привело к их грубому вмешательству в святая святых каждого народа – духовному жизнь, к нарушению традиций и обычаев. Пусть с европейской точки зрения они и были отсталыми и консервативными, но они составляли часть жизни чеченского народа и соответствовали уровню его общественно-экономического развития. Насильственное навязывание, насаждение извне чуждых (пусть и современных по европейски) норм жизни было абсолютно неприемлемым для горцев. Очень точно это подметил В.А. Потто: «Должность пристава, уже и сама по себе, была ненавистна чеченцам, так как вносила к ним нарушение их традиционных судебных обычаев, освященных веками. …Грозные речи Ермолова, его обещания истреблять аулы, вешать аманатов, вырезать жен и детей были чеченцам понятны, но всякое вмешательство чуждой для них власти в область обыденных, домашних и семейных дел их оскорбляло» .
С окончанием строительства (октябрь 1818 г.) кр. Грозная была объявлена административным центром Левого фланга Кавказской линии, а ее комендант назначался командующим войсками на этом ее участке (от Моздока до Кизляра). Пристав Чечни также располагался в Грозной. В крепости был размещен довольно сильный гарнизон: 9 рот егерей, 400 казаков и 6 орудий. Первым комендантом Грозной стал полковник Греков, «обладавший замечательной энергией и незаурядными военными способностями» , но своей жестокости и беспощадности к горцам превосходивший и самого Ермолова. Учитывая эти качества Грекова, «проконсул» придает ему чрезвычайную власть на Левом фланге. В декабре 1818 г. он приказывает командующему Кавказской линией: «Чтобы доставить полковнику Грекову всевозможные средства действовать с потребною быстротою (против чеченцев. – Г.Ш.) извольте… приказать всем войскам от Моздока до Кизляра по Тереку расположенным в точности исполнять все предписания относительно движения, не спрашивая более ни от кого приказания. Сверх того, по местному начальству вообще должны они быть ему подчинены во всем…» .
Итак, с 1818 г. началось наступление царизма на Чечню по всем направлениям: на ее территории строятся крепости, составляющие новую – Сунженскую – укрепленную линию, начинается выселение чеченцев с равнинных земель в горы и заселение их казаками и другими переселенцами, установление российской административной и судебной власти. Малейшее неповиновение чеченцев властям жестоко подавляется военной силой. 15 декабря 1818г., перед отъездом из Чечни, Ермолов дает указание: «Командиру 16 егерского полка полковнику Грекову как местному против них (чеченцев. – Г.Ш.) начальнику поручается делать в продолжение теперешней зимы набеги на их земли всегда, когда представится возможность иметь какой-нибудь успех (заметим – не «повод», а «успех» – Г.Ш.). В предприятии сего рода нужна тайна, и быстрота в исполнении оного. Спрашивать в подобных случаях разрешения начальства – значит терять удобное время» .
Все это не могло не вызвать вооруженного сопротивления чеченцев, до этого не привыкших ни к каким государственным институтам, системе подчинения и ограничения личной свободы. М.М. Блиев и В.В. Дегоев подчеркивают, что своими действиями Ермолов «ввергал чеченцев в беспрецедентную для них войну, открывая кровавую страницу и в истории России» . В условиях отсутствия у чеченцев не только государственности, но и крупных феодальных владений освободительная борьба их на первых порах закономерно должна была носить локальный, раздробленный характер. Новый курс царизма на Северном Кавказе, исполнителем которого стал генерал А.П. Ермолов, сделал невозможным относительно мирный, компромиссный характер присоединения Чечни к России.
УНИЧТОЖЕНИЕ ДАДЫ-ЮРТА И ДЕПОРТАЦИЯ КАЧКАЛЫКОВЦЕВ.
Одной из самых трагических страниц Кавказской войны является безосновательное и бессмысленное уничтожение в сентябре 1819 г. чеченского селения Дады-Юрт вместе с его жителями.
Разгромив горских повстанцев под крепостью Внезапная (летом 1819 г. объединенное дагестанско-чеченское ополчение пыталось помешать строительству этой крепости) и «водворив совершенное спокойствие» в Кумыкии, наместник решил «наказать» качкалыковских чеченцев, чтобы навсегда снять угрозу совместного выступления кумыков и чеченцев. В.А. Потто пишет, что с весны 1819 г. «мичиковцы и качалыковцы» находились «в полном восстании» . Однако это было не так. Ни в 1818, ни в 1819 г. качкалыковцы не восставали против России. Дело было в другом. Выселение притересных чеченцев в горы было частью ермоловского плана военно-экономической блокады горцев. Еще 24 января 1819 г. в предписании ген. Сталю «проконсул» отмечал: «От устья реки Сунжи по направлению на Аксай лежат селения качкалыков, которые до такой степени усились, что вопреки воле владельцев аксаевских занимают их лучшие земли. За хищничества их и разбои непременно их наказать должно, но доселе отказался я потому, что войска заняты были работами на Сунже» . Так что судьба качкалыковских чеченцев была предрешена еще задолго до весны-лета 1819 г. и событий под крепостью Внезапная. «Желая наказать чеченцев, беспрерывно производивших разбои, в особенности деревни, называемые качкалыковскими…, предположил я выгнать всех их с земель Аксаевских…, – подчеркивал А.П. Ермолов. – При атаке сих деревень… знал я, что потеря наша должна быть чувствительною, если жители оных не удалят прежде жен своих, детей и имущество, которых защищают они всегда отчаянно, и что понудить их к удалению жен может один только пример ужаса» . «И вот искупительной жертвой был избран богатый надтеречный аул Дады-Юрт…» . По приказу Ермолова 15 сентября 1819 г. российские войска (6 рот пехоты, 700 казаков и 4 орудия) (и это все – против одного селения) напали на притеречное селение Дады-Юрт и «начался отчаянный кровопролитный бой, какого русским войскам еще не случалось испытывать на Кавказе» . «Каждый дом должно было брать штурмом и не иначе, как разламывая плоские кровли… Артиллерия действовала по большей части на самом ближайшем расстоянии, т.е. не далее ста шагов и под сильнейшим неприятельским огнем. Как скоро успевали сделать хотя малейшее отверстие в каком-либо доме, то наша пехота врывалась туда со штыками, и происходил сильнейший рукопашный бой; даже казаки большею частию спешенные, находились в стрелках. Это был первый пример, что войска наши застали неприятеля в такой беспечности, что его жены, дети и имущество находились на месте: но зато никогда чеченцы не являлись так ожесточенными. …Несколько женщин бросались с кинжалами на солдат и умирали на штыках. Ужасный этот бой продолжался пять часов и селение было взято не прежде, как все защищавшее оное, погибли на месте, и только 14 человек, изнемогших от ран, были взяты в плен. Небольшому числу женщин и детей, избегших от поражения, была дана пощада» , «но вдвое большое их число было вырезано или погибло в пожаре, охватившем селение. …Аул в буквальном смысле слова был уничтожен до основания» . В этом бою чеченская сторона потеряла только убитыми свыше 500 человек, российская – 61 убитыми и свыше 200 – ранеными. В том числе был и генерал Сысоев. «…Ни в одном доселе случае не имели мы столько значительной потери…», – отмечал Ермолов . «Подобного примера еще не видывали в сем краю и я единственно для того его подал, дабы распространить ужас», – добавлял он в письме к Мадатову .
Ермолов отчасти достиг своего: уничтожение Дады-Юрта действительно было «примером ужаса». Даже некоторые авторы ХIХ в. назовут это «резней» . Однако большинство дореволюционных историков-кавказоведов попыталось оправдать действия российских войск. Они доказывали, что Сысоев предложил дадыюртовцам покинуть селение и начал штурм только тогда, когда они отказались это сделать . Если это так, то непонятно, почему Сысоев, обстреляв из пушек сел. Исти-Су (рядом с Дады-Юртом) 13 сентября, затем отошел к Тереку и в ночь с 14 на 15 сентября совершил стремительный бросок к Дады-Юрту и «рано поутру» плотным кольцом окружил его . Ведь все военачальники на Северном Кавказе знали, что при приближении противника чеченцы спешно вывозят свои семьи (т.е. женщин и детей), а затем, после небольшой перестрелки, и сами уходят из аулов, зная, что им не устоять против регулярной армии и артиллерии. Но Сысоев мог подать «пример ужаса» только в том случае, если бы он уничтожил селение вместе со всеми его жителями, включая женщин и детей. Истребление же горских аулов, из которого уже ушло его население, к осени 1819 г. стало на Северном Кавказе страшной «обыденностью» и не могло стать «примером ужаса». Дады-Юрт был приговорен Ермоловым к уничтожению вместе со всем его населением. Он напишет об этом только в одном случае – по свежим впечатлениям в письме в к А.А. Закревскому 30 сентября 1819 г.: «Посылаю также рапорт о Сысоеве. Он имел чрезвычайно горячее дело с чеченцами, штурмовал деревню, в которой жители защищались отчаянно до последнего. Их вырезано не менее 500 человек, исключая женщин и детей, взято в плен только 14 мужчин в совершенном обессилении, несколько женщин и детей.
…Здесь не было подобного происшествия и я сделал с намерением сей пример с самыми храбрейшими из чеченцев, дабы устраша их избежать впоследствии потери, ибо нигде уже вперед не найдем мы жен, детей и имущества, а без того никогда чеченцы не дерутся с отчаянием» . Именно накануне дадыюртовской трагедии Ермолов в реляции к генералу П.Х. Граббе даст свое страшное указание: «Русская кровь, которую пролили оборванцы из чеченских бродяг, требует своего отмщения. За одну русскую смерть они должны заплатить десятью. И эту меру следует неукоснительно иметь перед собой, когда наши храбрые войска пойдут отмщевать за павших» .
Следуя своей уже испытанной тактике разобщения сил горцев, Ермолов решил одновременно начать выселение качкалыковских и части засунженских чеченцев, чтобы лишить их возможности помочь друг другу. 30 сентября из Грозной выступили два отряда. Первый под командованием генерала Сысоева (Куринский полк, 1 батальон 16 егерского полка, 600 казаков и 6 орудий) направился к Хан-Кале, чтобы «на обширной равнине, позади онаго лежащей, истребить весь хлеб и в большом количестве заготовленное сено, дабы, стеснив чеченцев в способах продовольствия, заставить выселиться далее от Сунжи…» . Второй отряд (под командованием Грекова) с этой же целью направился вверх по Сунже. Не встречая особого сопротивления со стороны чеченцев (было всего лишь несколько крупных столкновений), оба отряда, разорив несколько чеченских селений и истребив свыше трех тысяч скирд сена и хлеба, к середине октября вернулись в Грозную . Одновременно, в другой части Чечни операцию по выселению жителей в горы начал А.П. Ермолов. 1 октября российские войска – «главный действующий отряд» – под его командованием атаковали качкалыковское селение Исти-Су. Чеченцы защищались «с упорностию», но численное превосходство царских войск и действие артиллерии заставили их отступить. 3 октября Ермолов, после непродолжительного сопротивления чеченцев, занял селения Аллаяр-аул и Ноим-Берды. Жители остальных качкалыковских селений бежали в горы . В результате репрессивных действий российских войск на чеченской плоскости в сентябре-октябре 1819 г. «чеченцы начали удаляться от берегов Сунжи…» . Таким образом, основная часть ермоловского плана по выселению чеченцев с терско-сунженской равнины была осуществлена в 1818-1819 гг. «Очищение» чеченской равнины от ее жителей означало не просто перемещение огромной массы населения в горы, обречение ее на голод и медленное вымирание. А.П. Ермолов прерывал десятилетиями сложившиеся хозяйственные связи внутри Чечни и с ее соседями, останавливал процесс развития феодальных отношений у наиболее экономически активной части вайнахского населения и тем самым разрушал эту новую формирующуюся общественную структуру у чеченцев. Вряд ли «проконсул Кавказа» осознавал эти «тонкости». Прекрасный знаток военного дела, он плохо разбирался в особенностях общественно-экономической жизни и психологии северокавказских горцев вообще и чеченцев – в частности. Лишь в конце своей службы на Кавказе он придет к выводу, что с позиций силы в Чечне нельзя решить никаких проблем – можно лишь породить новые. Пока же Ермолов в эйфории, порожденной его победами над горцами. Жестокость, устрашение дает свои временные плоды – чеченцы целыми селениями покидают равнину и уходят в горы. «Чеченцы мои любезные – в прижатом положении, – пишет он А.А. Закревскому 17 февраля 1820 г. – Большая часть живет в лесах с семействами. В зимнее время вселилась болезнь, подобная желтой горячке и производит опустошение. От недостатка корма, по отнятию полей, скот упадает в большом количестве». Но зато есть результат этой политики. «Некоторые селения, лежащие в отдалении от Сунжи, приняли уже присягу и в первый раз чеченцы дали ее на подданство» . «…Счастие, покровительствующее мне, сделало имя мое страшилищем здешних народов. …Идущими впереди страхом и трепетом приуготовлены уже народы к покорению …» .
Историк и генерал Р.А. Фадеев, далеко не питавший никаких симпатий к горцам, рассуждая об их боевых качествах, писал: «Кавказ… был в военном отношении открытием особенного рода: мы встретили здесь азиятцев, которые, как воины, были вовсе не азиятцами; да кроме того, такие сложные местные условия, что они сбивали с толку самых опытных военных людей. Кавказские горцы брали крепости, где сидел гарнизоном целый батальон, обрекшийся на смерть и бившийся до последнего человека.
Русские встретили на Кавказе соединение всех препятствий в людях и в природе, каких только можно представить. …Горцы сопротивлялись сколько стало их сил. Еще в 1863 г. горец, случайно отрезанный от своих и окруженный целым отрядом, не сдавался и умирал с оружием в руках» . Это о горцах 30-60-х годов ХIХ в. Почему же тогда, в период Ермолова российские войска наносили поражение горскому ополчению, которое во много раз превосходило их численностью? . Объясняется все это целым рядом факторов, на некоторые из которых указывали еще авторы ХIХ в. «Военные действия во время генерала Ермолова, в особенности в первые годы, были не трудны, – отмечал Д.И. Романовский. – Разъединенные на отдельные племена и общества, мало оценивая выгоды местности и питая панический страх к действиям артиллерии, горцы не могли оказывать упорного сопротивления» . Причиною успехов этого времени, была, между прочим, совершенная отдельность горских обществ, с которыми нам приходилось иметь дело. Сверх того, горцы, несмотря на всю свою ловкость и храбрость, были не в состоянии держаться против натиска регулярных войск и, не видав до того артиллерии, испытывали панический страх перед ее действием. При таком положении дел, в двадцатых годах, наши, даже слабые отряды могли с успехом действовать против неприятеля, разрозненного и неустроенного» . Из всех указанных причин наиболее важные – это «разрозненность и неустроенность» горцев. В период Ермолова сопротивление горцев носило неорганизованный характер. Каждый аул в Чечне, каждое ханство и общество в Дагестане защищались в отдельности. Неоднократные попытки дагестанских феодалов придать антироссийским действиям организованный характер кончались неудачей. Неорганизованность, отсутствие стойкости и упорства в освободительной борьбе горцев в ермоловский период объяснялись прежде всего тем, что не было еще самого главного – идеологии, которая была бы понятна и притягательна для широких масс горцев, отвечала бы их нуждам и настроениям, объединяла и вдохновляла бы на борьбу. Для появления такой идеологии требовалось, чтобы Россия в глазах горских масс предстала бы в «образе врага», чего еще не было на данном этапе российско-северокавказских взаимоотношений. Но политика Ермолова на Северном Кавказе ускоренно и активно вела к формированию такого образа и возникновению соответствующей идеологии. Раз «феодальный нациоализм» в условиях нарастающего колониального гнета и растущей феодальной эксплуатации не отвечал требованиям и настроениям горских масс, то закономерно и неизбежно должна была появиться новая идеология. И она вскоре возникла в форме мюридизма и тогда «горцы, разбегавшиеся от гула пушечных выстрелов…, не боялись штурмовать наши укрепления под картечным огнем» и, «соединившись для совокупных действий против нас…, совершенно изменили характер войны» .
Практически весь 1819 г. в Чечне и Дагестане шли военные действия разного масштаба и интенсивности между российскими войсками и горцами. Несмотря на неорганизованный характер освободительной борьбы горцев, царская армия с начала ХIХ в. не несла на Северном Кавказе таких потерь (206 убитых – из них 69 – под Дады-Юртом, 450 раненых) , как в 1819 г. За весь 11-летний период наместничества Ермолова такие потери российская армия понесет лишь в 1825 г., во время подавления восстаний в Чечне и Кабарде. Потери горцев в 1819 г., естественно, никто не подсчитывал. Но они, безусловно, были огромными (прежде всего – среди мирного населения), так как «в этот раз Ермолов наказывал восставших еще чувствительнее, предавая огню и разорению сопротивляющиеся аулы» . Женщины и дети, скрывающиеся в горах и лесах от военных действий или насильственно выгнанные туда царскими войсками, тысячами гибли от голода и болезней.
ЗАВЕРШЕНИЕ СОЗДАНИЯ СИСТЕМЫ ВОЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БЛОКАДЫ ЧЕЧНИ. РЕПРЕССИИ ПРОТИВ ЧЕЧЕНЦЕВ В 1820-М ГОДУ.
Стремясь как можно скорее поставить Чечню под контроль России, «проконсул» приказал командованию Кавказской линии с ранней весны 1820 г. начать здесь прокладку лесных дорог и строительство укреплений. Задача эта была трудновыполнимой при тех военных силах, которые были на линии: для рубки леса и строительных работ требовалась немалая рабочая сила. К тому же работающих надо было охранять от нападений горцев. В этих условиях командование Линии в качестве рабочей силы решило использовать самих чеченцев . «Под страхом истребления» чеченцам, проживающим между Тереком и Сунжей, было приказано выставить 1 тыс. вооруженных лесорубов . 6 марта 1820 г. российский отряд (2,5 батальона пехоты, 500 казаков и 1 тыс. вооруженных чеченцев) под командованием полковника Грекова выступил из Грозной с целью прорубить просеку к крупнейшему чеченскому селению Герменчук. Кратчайшая дорога туда пролегала через селение Топли, расположенное у переправы через Аргун. С захвата этого аула Греков и начал свой мартовский поход в Чечню. Отметим, что этот аул считался покорным России и ни в каких антироссийских выступлениях не участвовал. «…Войска совершенно неожиданно появились перед селением Топли, захватив врасплох даже самые чеченские караулы. Гребенской казачий полк, посланный вперед с майором Ефимовичем, мгновенно и без сопротивления ворвался в аул, погруженный еще в глубокий сон. Не теряя пороху, гребенцы кинулись по саклям с кинжалами. Дикие крики, вопль и стоны внезапно огласили безмолвные дотоле окрестности. На помощь к казакам скоро подоспели три роты егерей. Часть жителей была перерезана прежде, чем успела подняться с постелей; другая просила пощады» . Селение было «разорено до основания» . После этого по приказу Грекова были собраны старшины соседних селений, которым под страхом истребления их жилищ было приказано выставить людей с топорами для рубки леса. «Курящиеся развалины» Топли «заставили чеченцев повиноваться» . В течение трех дней была проложена широкая просека к Герменчуку и к окружающим его аулам. Несмотря на то, что жители Герменчука не оказали никакого сопротивления, селение это было сожжено. Всю весну и лето 1820 г. отряд Грекова занимался прокладкой лесных просек за Ханкальским ущельем и вверх по Сунже. Все это время чеченцы совершали нападения на российские войска, пытаясь остановить рубку леса. Наиболее серьезное столкновение произошло 12 марта близ Ханкальского ущелья. «Более трех часов продолжалось сражение, в продолжение коего с обеих сторон дрались с равным ожесточением: наконец, неприятель, приведенный в сильнейшее замешательство, обратился в бегство» . В сентябре Греков, под предлогом совершения «хищничеств и укрывательства разбойников» разгромил чеченские селения Чахкери (у входа в Аргунское ущелье), Дербиш и Шельчиха (на р. Асса). В последней «спаслись только те, которые были в отсутствии; прочие все сделались жертвою воды, оружия и плена» . Таким образом, весной – в начале осени 1820 г. «в Чечне русские отряды истребляли хищнические аулы и заставляли противников наших уходить все далее и далее от Сунжи…» . Следует отметить, что в 1820 г. в боевых столкновениях между российскими войсками и горцами в Чечне в составе отряда Грекова участвовали и сами чеченцы. Как отмечал П. Зубов, «пехота и конница чеченские, действовавшая с нашей стороны, оказывала совершенное повиновение, усердие и храбрость» .
В мае-июне 1820 г. чеченцы, согнанные из присунженских селений, начали рубить лес и строить два укрепления – Усть-Мартанский редут и Злобный Окоп, которые должны были стать промежуточным звеном на линии Грозная – Преградный Стан.
Одновременно в другой части Чечни, под командованием ген. Сталя и полковника Верховского велось строительство цепи укрепленных пунктов, которые должны были связать между собой крепость Внезапную и Сунженскую линию. Для производства строительных работ и рубки леса здесь было мобилизовано 2,5 тысячи чеченцев и кумыков. На окрестные селения была возложена также обязанность выставлять караулы для охраны рабочих и поставлять скот для пропитания российских солдат . Первое укрепление – Герзель-Аульское – было построено у сел. Аксай (на одноименной реке), как промежуточное звено между крепостями Внезапная и Грозная; второе – Неотступный Стан – на месте бывшего селения Исти-Су. Оно должно было прикрывать дорогу на Кизляр. Для обеспечения паромной переправы через Терек, между станицами Шелкозаводская и Червленная было построено укрепление Амир-Аджи-Юрт .
К середине октября 1820 г. строительство этих укреплений было закончено. Следуя указаниям Ермолова, теперь следовало проложить просеку шириною от 1 до 1,5 версты от укрепления Неотступный Стан через р. Гудермес до Сунжи. 21 октября с сильным отрядом (три батальона пехоты, 300 казаков, 12 орудий) генерал Сталь прибыл в сел. Гудермес. Здесь было собрано 50 старшин окрестных аулов. Объявив их всех заложниками, Сталь потребовал выставить около 2 тыс. рабочих для рубки леса и поставлять скот «на порции отряду» . Чеченцы опять вынуждены были подчиниться и в течение недели была прорублена огромная лесная просека длиною более чем в пять верст. В конце просеки, у переправы через Сунжу, было построено укрепление Умахан-Юрт.
Строительство этих укреплений, прокладка просек, поставки продовольствия и транспорта для российских войск ложились тяжким бременем на чеченцев и кумыков. В письме к А.А. Закревскому от 15 декабря 1820 г. А.п. Ермолов отмечал: «Построено еще временное укрепление при самом Аксае, для ограждения его от чеченцев. Докончены многие работы в крепостях Грозной и Внезапной. Все сие сделано малыми весьма средствами и с помощью вновь покоренных народов за ничтожную цену, не требуя на сие ни гроша от казны денег» .
С конца 1818 г. в самой Чечне не было крупных антироссийских выступлений. В среде чеченцев чувствовалась растерянность. Старые, традиционные формы партизанской борьбы в новых условиях, когда российские войска крупными силами совершали стремительные набеги на чеченские селения, появились лесные просеки – дороги – оказывались неэффективными. Не было объединяющей идеологии и общепризнанных руководителей (Бей-Булат Таймиев только становился таковым). Каждое селение пыталось защищать себя самостоятельно и терпело поражение. В этих условиях население Большой и Малой Чечни вновь попыталось мирным путем договориться с российской властью о прекращении репрессий против мирных жителей. В конце 1820 г. в Грозную явились делегации почти от всех плоскостных и предгорных селений Чечни (в том числе шалинцы, герменчуковцы, гехинцы и др.), которые присягнули на верность России и обязались платить «дань зависимости» – «по одной рогатой скотине» с каждых десяти дворов в год . В 1818 и в конце 1820–го года чеченские общества определенно выказали готовность решить проблему взаимоотношений с Россией мирным, политическим путем. Однако Ермолов был твердо убежден, что горцев нужно сперва сломить военной силой, а потом уже установить над ними административную власть России. «…Земли непокоренные не повинуются: их надобно взять прежде», – заявлял он . Этому принципу «проконсул» Кавказа следовал неукоснительно. Поэтому переговоры в Грозной между чеченскими делегациями и Грековым кончились безрезультатно: он потребовал от них беспрекословной покорности, но взамен не дал никаких обещаний прекратить необоснованные карательные экспедиции в Чечню. Мирного диалога между российской властью и представителями чеченцев опять не получилось. Продолжение конфликта становилось неизбежным.
К 1820-му году завершилось и создание системы военно-экономической блокады многих районов Чечни и Дагестана. Чтобы лишить горцев подвоза продовольствия извне, с 1819 г. по приказу Ермолова чеченцам были запрещены всякие торговые операции за пределами Горной Чечни, не контролируемой царскими войсками. Дагестанцам был закрыт проезд в Грузию, Азербайджан и в Чечню. Ввоз продовольствия в Чечню и Дагестан был также запрещен. Более того, Ермолов запретил торговлю даже внутри Дагестана и Чечни (между отдельными их районами) . Запрет на торговлю лишал жителей блокированных территорий возможности продавать изделия своей кустаной промышленности (и она приходила в упадок), покупать хлеб и соль (и наступал самый настоящий голод). В письме к А.А. Закревскому от 5 мая 1820 г. Ермолов подчеркивал: «…Остается устроить несколько гораздо меньших (укреплений. – Г.Ш.) и тогда голод более, нежели теперь, начнет производить опустошения» . В донесении Александру 1 «проконсул» немного позже отметит, что чеченцы, загнанные в горы и лишенные хлеба, «чувствуют в оном недостаток и от ужасного голода претерпевают великие бедствия» . Главнокомандующий был уверен, что голод заставит горцев покориться. Истощение их при помощи голода, разрушение их традиционной экономики занимали важнейшее место среди методов покорения Кавказа, выдвинутых Ермоловым и подхваченных его преемниками.
Создание новой укрепленной линии и системы военно-экономической блокады было тесно взаимосвязано. Ф.А. Смирнов отмечал, что Ермолов отнял у чеченцев «пространство земли между Сунжей и Тереком и рядом крепостей по Сунже запер их в горах. Лишившись своих полей и потеряв большую часть своего скотоводства, они покорились» .
Превалирование военных, насильственных методов в политике России на Северном Кавказе в целом началось с последней трети ХVIII в. Роль этих методов усиливалось по мере роста военного могущества России, ослабления ее противников в Европе и в Азии. В период наместничества А.П. Ермолова на Кавказе эти методы сложились в единую четкую систему, когда для покорения горцев счталось возможным и оправданным применение любых принудительных, насильственных мер. «…Ермолов не отступал ни перед какими средствами, хотя бы они не подходили под излюбленные понятия о гуманности или либерализме» . Царские военачальники считали, что «вынудить от горцев покорности можно только силою оружия и доведением их до крайнего разорения, лишая всех средств существования, истребляя запасы и поля, прекращая всякий подвоз извне» .
Дореволюционные историки отмечают, что к концу 1820 г. «на всем Кавказе водворилось относительное спокойствие. В Чечне и Дагестане дела окончились успешно» . «Ермолов преодолел все препятствия, – отмечал Н.А. Волконский, – … и к концу 1820 года привел Восточный Кавказ, со всеми доставшимися нам от Персии ханствами, к полному умиротворению, так что с этой стороны в последующие три года ему нечего было больше делать» .
В своем рапорте Александру 1 от 14 мая 1818 г., в котором он излагал программу покорения Северного Кавказа, Ермолов писал: «В 1820 году должно быть исполнено все, о чем я имею честь доносить В.И.В.» . В 1820 г. он доложил в Петербург, что свое обещание он выполнил. Совершенно очевидно, что это было не так. Не был решен вопрос с Кабардой, только внешне кажущейся была покорность Дагестана и особенно Чечни. Хотя какого-то промежуточного этапа в установлении российского господства в крае, Ермолов, безусловно, достиг. Иначе он, служивший «делу и Государю», не поехал бы в декабре 1820 г. в Петербург. Американский исследователь М. Кандур отмечал: «1821 год выдался относительно спокойным. Нельзя сказать, что там (на Северном Каказе. – Г.Ш.) наступил мир в том смысле, как мы понимаем это слово, ибо настоящий мир никогда уже не приходил на Кавказ со времени начала российских кампаний. Так же нельзя с уверенностью утверждать, что Россия контролировала весь Дагестан или Чечню… Тем не менее наиболее населенные районы этих территорий присягнули на верность России и это само по себе как бы создавало атмосферу спокойствия» . Нам кажется, что и сам Ермолов понимал всю сложность военно-политической ситуации на Северном Кавказе к 1820 году. Иначе трудно объяснить, почему он, уезжая в Петербург по вызову царя, оставил целый ряд распоряжений, среди которых главнейшие – сохранение и дальнейшее усиление системы военно-экономической блокады Дагестана и Чечни, «наказание» Кабарды, строительство новых крепостей и укреплений.
В 1818-1819 гг. Петербург критически относился к военной активности Ермолова в Дагестане. Теперь же, в 1820 г., там с одобрением встретили его победные реляции. Александр 1 18 августа 1820 г. направил ему рескрипт с «монаршим благоволением»: «Алексей Петрович! Принятые вами меры к усмирению народов буйных, уничтожили возмущение в Гурии, Мингрелии и Имеретии. Дагестан покорен России твердостию и благоразумными во всех случаях распоряжениями вашими. Я считаю справедливым долгом изъявить вам полную Мою признательность за успешные действия ваши, будучи при том уверен, что вы усугубите старания к водворению тишины и благоустройства в областях, управлению вашему вверенных» . В январе 1821 г., по прибытии А.П. Ермолова в Петербург, он был награжден орденом Св. Владимира «за устроение Сунженской линии и усмирение имеретинского бунта» .
К 1820-му году заканчивается первый период пребывания Ермолова на Кавказе в качестве наместника. Он в основном сломил открытое военное сопротивление горцев, во многом создал основы системы военно-административного управления в крае, построил у подножий Кавказских гор новую укрепленную линию – твердую опору российской власти на Северном Кавказе. Однако, «удовлетворившись заманчивою внешностью успеха», он «не заметил того, что хотя кратер вулкана очищен, но внутренний огонь далеко не погашен» . Во второй период своего пребывания на Кавказе Ермолов и будет в основном заниматься «тушением этого внутреннего огня» – освободительного движения дагестанцев, чеченцев и кабардинцев.
На данном этапе российско-северокавказских взаимоотношений массы горцев, несмотря ни на что, стремились к миру с Россией. Однако логика развития колониальных отношений вела к дальнейшему усилению социального гнета (при сохранении всех прежних налогов и повинностей прибавлялись новые), беспредельному произволу колониальных властей, нарушению ими местных традиций и обычаев, лишению горцев их человеческого достоинства. К этому следует добавить, что А.П. Ермолов проводил имперскую политику в ее наиболее грубых, жестоких формах. Отдельные случаи проявления великодушия к горцам не меняли общей картины. Все это неизбежно побуждало «горцев к новым порывам, новым действиям, к новой злобе» .
ГЛАВА VI. ЧЕЧНЯ В ПОЛИТИКЕ РОССИИ В 1821-1826 ГОДАХ.
ВОССТАНИЕ ЧЕЧЕНЦЕВ ПОД РУКОВОДСТВОМ БЕЙ-БУЛАТА ТАЙМИЕВА.
ЗАРОЖДЕНИЕ МАССОВОГО ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ В ЧЕЧНЕ В НАЧАЛЕ 20-Х ГОДОВ ХIХ ВЕКА. ВОССТАНИЕ 1821-1822 ГОДОВ.
К началу 1821 г. равнинная Чечня в основном считалась подконтрольной России. Наиболее крепкими российские позиции были в междуречье Терека и Сунжи, где российская власть была установлена в форме приставства. Население на этой территории, имевшее давние торгово-экономические и политические связи с русскими поселениями по Тереку и российскими властями, очутилось теперь между двумя укрепленными линиями: старой – Терской и новой – Сунженской и было вынуждено выполнять все требования властей. Притеречные чеченцы не только платили подати, несли повинности, выставляли караулы для охраны дорог и переправ на Тереке и Сунже, но и участвовали совместно с российскими войсками в походах в Большую и Малую Чечню. Как подчеркивал П. Зубов, «чеченцы сражались за нас со своими соотечественниками и первый опыт превзошел ожидания генерала Ермолова» . «Проконсул» Кавказа к 1820 году имел уже определенный опыт привлечения кавказцев к военным действиям против горцев-повстанцев. В отряде Мадатова в 1819-1820-м годах в Дагестане воевала не только закавказская милиция, но и дагестанцы – кюринцы и табасаранцы. Ободренный этим, Ермолов в 1820 г. писал: «Года через два будут они (горцы. – Г.Ш.) штурмовать селения единоземцев, а войска наши будут наблюдать за верностию» . Однако при этом для наместника горцы, даже сражаясь в рядах российской армии против своих «единоземцев», оставались «сволочью». Касаясь мехтулинцев и табасаранцев, участвовавших в походе против акушинцев в декабре 1819 г., он отмечал: «Не имел я ни малейшей надобности в сей сволочи, но потому приказал набрать оную, чтобы возродить за то вражду к ним акушинцев и поселить раздор, полезный на предбудущее время» . Естественно, что при таком к себе отношении горцы не горели желанием воевать в составе российской армии, да еще против своих соотечественников.
К концу 1820 г. покорность властям и желание жить в мире с Россией изъявили большинство селений Большой и Малой Чечни. Ермолов отмечал по этому поводу: «…Есть уже селения, лежащие по ту сторону урочища Хан-Кале, доселе почитаемого непроходимым, которые повинуются нам порядочно и крайность заставляет их даже быть довольно честными» . Сказанное Ермоловым подтверждает и И.А. Галактионов: «Чеченцы не только перестали разбойничать, но и ходили с нашими отрядами против других горцев, давали нам подводы, лес и т.д.» . Начальник Левого фланга Греков даже считал возможным в 1821 г. назначить пристава для управления Большой и Малой Чечней. Однако Ермолов полагал, что с этим нужно еще некоторое время подождать, «ибо, кроме живущих по Тереку чеченцев, все прочие едва начинают понимать обязанности повиновения и весьма легко оную нарушают. Непослушание поставленному чиновнику вынудить неприятность частых наказаний» . В то же время Ермолов и сам считал, что равнинные районы Чечни вполне подконтрольны России. Об этом свидетельствует и его отношение к Грекову, в котором он предписывает «уменьшить на некоторых постах людей, можно даже и некоторые посты уничтожить, особливо когда ответственность за земли противного берега возложить на живущих на оных чеченцев, довольно хорошо уже повинующихся.
Чеченцам же особенно внушить о недопущении хищников проходить чрез их земли, что не менее соблюдать должны и живущие по Сунже» . Полагая, что российские позиции на Тереке и Сунже достаточно сильны, Ермолов в 1821 году дает указание Грекову разрешить чеченцам, изъявившим покорность, расселение по левому берегу Сунжи. «В поощрение чеченцев к доброму служению, которое они в продолжение двух лет довольно усердно оказывают, вы объявите прощение по 1819 год всем виновным в воровстве или других шалостях, кроме смертоубийства… Чеченцев переселять на левый берег Сунжи на том самом положении, на котором пользуются они землями по Тереку… Главнейшей обязанностью переселяющихся должна быть ответственность, чтобы через их земли не были пропускаемы хищники» .
С точки зрения кавказского командования, «умиротворение» Чечни считалось самой трудной частью программы покорения Большого Кавказа. В этом плане Ермолов в 1818-1820-м годах добился значительного успеха – «уже в 1821 г.» он «в основном контролировал положением в Чечне, хотя до полного ее покорения было еще далеко» . В этом свете и в свете вышеприведенных заявлений самого Ермолова не совсем логичным представляетя продолжение кавказским командованием предельно жесткой политики в отношении чеченцев. Казалось бы, что после изъявления покорности большей частью селений равнинной Чечни к концу 1820-го года («благоразумная часть» чеченцев «избегала и отказывалась воевать с нами») карательные действия против них должны быть прекращены. Однако этого не произошло. Ермолов считал, что с 1821 г. основной задачей российских властей в Дагестане и Чечне является закрепление достигнутых успехов путем строительства новых военных укреплений, дальнейшего усиления блокадной системы. Но для Чечни предусматривалось продолжение по-прежнему карательных мер. В наставлениях Грекову в 1821 г. Ермолов указывает: «Если вы необходимо находите экспедицию против непокорствующих чеченцев и примером своим отклоняющих прочих от повиновения, то оную произвести… Выгнать чеченцев из Малой Атаги, а селение Шали наказать за наглую измену. Войскам расположиься на некоторое время в последнем из сих селений, делая поиски против непокорных и продолжающих разбои» . Особенно жесткие позиции наместник занял по отношению к качкалыковцам, уже однажды изгнанным им с Кумыкской равнины. Они переселились на реку Мичик, расчистили здесь участки от леса, «построили себе землянки, в которых и жили как звери, пребывая в нищете и умирая от голода . Ермолов решает изгнать их и отсюда – подальше от кумыков: он по-прежнему опасается их совместного антироссийского выступления. И Греков получает указание: «Качкалыкам, сколько возможно, препятствовать жить на Мичике… Есть некоторые весьма вредные сел. Карабулаков, паче же селения галашевцев и алкунцев, коих жители делают набеги на окрестности Владикавказа: сии наказать непременно» . Таким образом, карательные экспедиции в чеченские земли с 1818 г. стали регулярными и превратились при Ермолове в основное средство утверждения здесь российской власти.
Общепризнано, что приход России на Северный Кавказ означал встречу двух несхожих культур. Но это было и два разных миропонимания. Петербургские сановники и кавказские военачальники искренне недоумевали: почему это горцы сопротивляются России – ведь она несет им цивилизацию, просвещение (которого в то время была лишена подавляющая часть самого русского населения). От горцев же всего-навсего требуется прекратить набеги, междуусобицы, принять российские законы (т.е., как предлагали столичные чиновники Кутаисов и Мечников, связать кавказские народы «с Россией граждански и политически в единое тело и заставить жителей тамошних говорить, мыслить и чувствовать по- русски») . Высокообразованный Ермолов также не понимал, что такое личная свобода для горца-общинника (который, безусловно, отличался от феодаьно-зависимого европейского крестьянина) и «по видимому, не допускал и мысли о том, чтобы под его твердою рукою могла выпрямиться прогнутая и сгорбленная им шея покоренного и покорного населения» . Более того, судя по его действиям, он глубоко был уверен, что чем сильнее будет военный и экономический (с помощью блокады) пресс над горцами, тем быстрее будет достигнута полная покорность. «Всегдашнее беспокойство, необходимость укрывать в лесах жен, детей и имущество истолкуют им (чеченцам. – Г.Ш.) выгоду повиновения, а чеченцы, послушные нам, почувствуют разность с ними своего положения и получат к нам более доверенности» .
С декабря 1820 г. и по октябрь 1821 г. Ермолов находился вне Кавказа – в России и Германии. Он оставил четкие распоряжения относительно действий в Чечне, Дагестане и Кабарде, которые и стали выполнять его подчиненные – Вельяминов, Греков, Сталь и другие.
Начальник Левого фланга, комендант Грозной полковник (позже – генерал) Греков был сторонником жестких и беспощадных мер по отношению к чеченцам, которых он пренебрежительно воспринимал как дикарей и разбойников. Это ему принадлежат слова: «Понятия многих чеченцев не превышают скотов» и потому «удивляться не должно ничему между ними происходящему» . М.М. Блиев и В.В. Дегоев отмечали: «Организуя военно-экономическую блокаду в Чечне, Греков строил свою деятельность в духе жестких установок А.П. Ермолова. Как и главнокомандующий, он не скравал своего высокомерного отношения к местным народам…» . За период нахождения в должности коменданта крепости Грозной (1818-1825 гг.) он совершил десятки карательных экспедиций против чеченцев, уничтожил множество селений (некоторые – по несколько раз) и массу их жителей. Признававший в отношениях с чеченцами только язык силы и ультиматумов, он был любимцем А.П. Ермолова. «Полковник Греков для управления чеченцами и наставления их в покорности – человек единственный», – писал о нем «проконсул» Закревскому 13 апреля 1820 г. Об отношении Грекова к чеченцам говорит и письмо Ермолова шамхалу Тарковскому от 31 июля 1825 г. (написанное уже после гибели Грекова): «…Явно погибающий народ чеченский воображает, что после смерти генерала Грекова не будет другого, который бы истреблял их» .
С 1819 г. прокладка лесных дорог и просек займет важнейшее место в деятельности российского командования в Чечне. По плану Ермолова, они прокладывались с запада на восток и с севера на юг и должны были не только связать между собой военные укрепления, открыть доступ к чеченским селениям, но и разбить чеченскую равнину и предгорье на изолированные, блокадные зоны, в которых оборонительные возможности чеченцев были бы сведены к минимуму, а российская армия получила бы оперативный простор и маневренность. «Не столько частыми сшибками с чеченцами, как угрожая им близкою опасностью и возможностью внезапного нападения, заставить можно их искать помилования»,- считал Ермолов .
В начале февраля 1821 г. Греков начал прорубать просеки через Гехинский, Гойтинский, Шалинский и Гермечукский леса, которые должны были открыть доступ войскам от укрепления Злобный Окоп (на р. Мартан) до р. Мичик. Одновременно открывалось крупнейшее чеченское селение Майртуп. Чеченцы никакого сопротивления не оказали, опасаясь казни аманатов, заранее отобранных Грековым от окрестных селений .
В начале марта началась рубка просеки к р. Мичику с противоположной стороны Чечни – от укрепления Амир-Аджи-Юрт (на р. Терек). Для этой цели был собран почти трехтысячный отряд войск при 9 орудиях и мобилизовано 11 тыс. рабочих (чеченцев и кумыков) . В составе российского отряда была и кумыкская конница во главе с князьями. По пути следования российские войска уничтожили селение Ойсунгур «в наказание жителей, бежавших перед их уходом» . 3 марта ополчение из качкалыковцев и жителей Большой Чечни попыталось остановить российские войска, но после упорного боя вынуждено было отступить. В течение марта были прорублены просеки, связавшие между собой укрепления Амир-Аджи-Юрт, Герзель-Аул и Неотступный Стан, а также открывшие доступ от них к р. Мичик со стороны Кумыкской равнины. Пока шла рубка леса, Греков во главе сводного отряда из казаков и кумыкской конницы «прошел вверх по реке Аксаю и истребил последние, оставшиеся еще здесь качкалыковские селения» , «вследствие чего качалыковцы должны были или убраться дальше в глубь лесов, или же изъявить безусловную покорность» . Таким образом, качкалыковские чеченцы подверглись депортации два раза: в 1819 и 1821 гг. М.М. Блиев и В.В. Дегоев отмечают, что «экзекуция в землях качкалыковцев» была осуществлена «по жестоким законам войны с противником» .
Повторная расправа российских войск над качкалыковцами вызвала взрыв недовольства в юго-восточных районах Чечни. Регулярные карательные экспедиции (безосновательные, в чисто «назидательных целях»«российских войск в различные районы Чечни, усиленное строительство лесных дорог показывали чеченцам, что их попытки мирного сосуществования с российской властью, даже при изъявлении ими покорности, кончаются неудачей. Они были не в состоянии остановить полностью набеги на кордонные линии, дававшие повод царским властям уничтожать любое селение. Поиски компромисса с российской властью не давали положительного результата, изъявление покорности вовсе не гарантировало чеченцам безопасность их селений, имущества и жизни. Обещания Ермолова «занимайтесь спокойно хозяйством» и «русские не сделают ни малейшей им обиды» оставались не более чем декларацией. В любой момент любое чеченское селение могло быть уничтожено по прихоти российского военачальника.
Чеченцы в начале 20-х годов ХIХ в. были готовы, на минимальных условиях, подчиниться российской власти, но крайне жестокие действия этой власти вынуждали их сопротивляться. Устанавливая в Чечне (и на всем Северном Кавказе) российское господство, Ермолова волновала только военная, внешняя сторона этой проблемы. Требуя силой оружия, принудительными методами покорности от чеченцев, он практически ничего не предлагал им взамен. Гудович, Тормасов, Ртищев и даже Цицианов выдвигали различные проекты (и пытались их осуществить) развития торгово-экономических и культурных связей между горцами и русским населением, которые отвечали бы потребностям северокавказских жителей. Деятельность этих наместников, во всяком случае, не тормозила процесс общественно-экономического развития чеченцев. Ермолов же, напротив, своей системой военно-экономической блокады стремился к полнейшему «оголоданию» чеченцев, отбрасывая их в первобытное состояние. Н.А. Волконский писал, что Ермолов «как полководец и военный начальник края» «выполнил свое назначение блестяще», но он был плохой «административный правитель». По его мнению, «проконсул» «не заглянул в глубину внутренней жизни и быта умиротворенного населения, в его потребности» . Ермолов и не стремился быть «хорошим администратором». Установление российской власти на Северном Кавказе, включение его народов в состав Российского государства он понимал прежде всего и только как военную или военно-политическую задачу. «А без учета внутренней организации чеченской жизни военно-экономическая блокада являлась по меньшей мере вооруженным вторжением», – считают М. Блиев и В. Дегоев . М.Н. Покровский отмечал, что «даже желанием «полного подчинения» трудно объяснить такие меры, как … сознательное отнятие у чеченцев тех земель, которые были совершенно необходимы для их хозяйства: если и допустить, что горцы могли отказаться от своей свободы и своего права, то привычка есть слишком неискоренима в человеке» .
В результате действий царских властей чеченцы были поставлены перед необходимостью защищать себя всеми доступными средствами. В это время на политической арене Чечни вновь появляется Бей-Булат Таймиев, «одна из ярких фигур в тогдашнем движении чеченского народа» .
В 1816 г. ему был дан чин поручика российской армии (с соответствующим жалованьем) и он был назначен «начальником линии» . Но никаких прав и обязанностей (кроме как «прекратить разбои») на него возложено не было. М.М. Блиев и В.В. Дегоев считают, что с этого времени он мучительно выбирает, что ему предпочесть – «продвижение на русской военно-административной службе или карьеру «бяччи» (т.е. вожака набеговых отрядов. – Г.Ш.) . Нам представляется, что это слишком упрощенный подход к личности этого далеко незаурядного человека, обладавшего не только военно-организаторскими, но и дипломатическими способностями. Ермолов, признавая в нем «такую силу, с которой надо было считаться» , встречался с ним дважды – в 1816 и 1824 гг. Н.А. Волконский пишет, что к 1821 г. Бей-Булат «имел нередко решающий голос на общественных сходках» и «его считали поборником народных интересов. Словом, Бейбулат был одним из видных людей в Большой Чечне» . Если бы Таймиев руководствовался только карьерными соображениями, то вряд ли он имел бы такой политический вес и авторитет в Чечне. Этот человек, безусловно, пытался служить своему народу, но метался между выбором – что лучше для чеченцев – покориться России и на каких условиях или попытаться отстоять независимость вооруженным путем. С 1816 по 1818 г. он не участвует в освободительной борьбе чеченцев. После строительства крепости Грозной Бей-Булат является к Грекову как к начальнику Левого фланга. Последний встретил его «с оскорбительным презрением. В глазах его он был «той же сволочью», тем же «мошенником», как и другие чеченцы» . Дореволюционные историки считают, что это была «роковая ошибка» Грекова, которая привела к его гибели и к восстанию в Чечне уже в 1822 г. Разумеется, это преувеличение. Однако встреча с Грековым показала Бей-Булату, что сотрудничество на равных (а другого он не признавал) с данными представителями российской власти невозможно. Он примыкает (а потом и возглавляет) к восстанию чеченцев, которое вспыхнуло в юго-восточной Чечне в 1821 г. в ответ на расправу Грекова с качкалыковцами. В апреле 1821 г. восставшие напали на укрепление Амир-Аджи-Юрт. Небольшой российский гарнизон (25 человек) сумел продержаться до подхода подкрепления и повстанцы были отбиты. Восстание это не было подготовлено и организовано, в нем не участвовали жители аргунской и сунженской долины: это был импульсивный стихийный взрыв доведенных до отчаяния качкалыковцев и их ближайших соседей. Бей-Булат понял, что такое восстание обречено на неудачу и распустил повстанцев. Как подчеркивал В.А. Потто, «как быстро началось волнение, так быстро оно и упало» .
В 1821 г. в Греции началось восстание против турецкого господства. Следуя духу и принципам Священного Союза, царское правительство осудило восставших. Однако позже, под давлением российской общественности, сочувствовавшей восставшим грекам и опасаясь потерять свое влияние на Балканах, Россия фактически поддержала Грецию и даже отозвала из Стамбула своего посла. Российско-турецкие отношения резко обострились. Турция ответила на это массовой засылкой своих эмиссаров на Северный Кавказ, которые призывали горцев подняться на борьбу с Россией, обещая им военную и экономическую помощь. Дореволюционные историки (Потто, Богуславский, Зубов и др.) считали турецкую пропаганду основной причиной апрельского восстания чеченцев. Но это не так. Восстание в Греции началось также в апреле 1821 г., а восстание в Чечне – через неделю. Чеченцы, конечно же, не могли так быстро отреагировать на греческие события. Тем более, что первая нота протеста российского МИДа Стамбулу была представлена лишь в июле того же года .Корни апрельского выступления чеченцев в 1821 г. были сугубо внутренние и это было первое проявление зарождающегося в Чечне мощного освободительного движения, вызванного карательными экспедициями российских войск, военно-экономической блокадой и в особенности – массовой депортацией равнинных жителей в горы. Либерально настроенные историки начала ХХ в. отмечали, что чеченцам «не было никакого дела до греков», и что в самой Чечне было «так много много горючих материалов» и они решили сбросить с себя тяжелые оковы, наложенные Ермоловым» .
Бей-Булат Таймиев первым из представителей чеченской социальной верхушки понял, что успешная борьба за независимость возможна только при объединении большей части чеченцев и создании их государственности. Но для выполнения этой задачи нужна была цементирующая раздробленные чеченские общества идеология. В горском обществе такую роль выполнить могла только религия – в данном случае ислам. Если шейх Мансур, дагестанские имамы Газимухаммед, Гамзат-бек и Шамиль были богословами и потому в одном лице соединяли религиозного лидера и военного (государственного) руководителя, то Таймиев не имел религиозного образования. Он был известен в чеченском обществе как военно-политический деятель. Для внесения в массы религиозных идей и лозунгов, которые сыграли бы мобилизующую и консолидирующую роль, ему пришлось вступить в союз с известными чеченскими богословами. Это были Магомед Майртупский и кадий Абдул-Кадыр Герменчукский. Греков характеризовал последнего как «человека замечательного по уму, богатству и ненависти к русским» . Таймиев развернул активную деятельность и уже в мае 1821 г. в мечети сел. Майртуп было созвано всечеченское собрание. Здесь было принято решение начать подготовку к всеобщему восстанию в Чечне. Духовным лидером Чечни был провозглашен Магомед Майртупский, а решение военно-организационных вопросов было возложено на Бей-Булата.
Чеченское общество еще плохо было подготовлено к единым организованным действиям. Часть чеченских старшин во главе с Абдул-Кадыром выступила за немедленное восстание против России и отказалась подчиниться решениям всечеченского собрания – Совета страны- об организаторской, подготовительной, агитационной работе.
Источники не сообщают, узнало ли российское командование о майских событиях в сел Майртуп. Видимо, узнало, так как в июле того же, 1821 года, Греков предпринял экспедицию в район Майртупа – «и маюртупский лес был вырублен из края в край, а все находившиеся в нем аулы и хутора уничтожены» . Мелкие отряды кадия Абдул-Кадыра не смогли оказать сколько-нибудь существенного сопротивления экспедиции Грекова. Все это только укрепило позиции Таймиева и увеличило число его сторонников. Греков же за действия против чеченцев в 1821 г. был произведен в чин генерал-майора. Видимо, победные реляции о походах в глубь Чечни вполне устраивали теперь и Петербург.
К концу 1821 – началу 1822 г. ситуация в Чечне снова стала накаляться. Кадий Абдул-Кадыр убедился, что мелкие пратизанские отряды не могут нанести существенного вреда российским войскам и восстановить независимость Чечни можно будет только при организации массового восстания. Он вступает в союз с Таймиевым и они начинают подготовку к восстанию. Как доносили Грекову в начале 1822 г., «в Герменчуке появился проповедник… Абдул-Кадыр тамошний кадий» и «за спиной у него стоит все тот же Бей-Булат с его громадным влиянием на население» . Абдул-Кадыр призывал чеченцев подняться на борьбу с Россией ради спасения веры и свободы. У него еще нет стройной идеологической системы освободительной борьбы, подобной той, которую разработает позже Магомед Ярагский. Дело, видимо, было в том, что в Чечне не было крупных богословов, как в Дагестане. Чеченские муллы сами были учениками дагестанских религиозных школ и новые религиозные веяния и идеи в Чечню поступали из Дагестана.
Абдул-Кадыр читал проповеди, в которых выдвигал лишь отдельные лозунги, призывающие к освободительной борьбе против России и тем не менее это были «первые симптомы того религиозного движения, которое могло затуманить массы и бросить их в кровавую борьбу на жизнь и на смерть» . В то время как Абдул-Кадыр вел идеологическую обработку населения – «воспламенял умы чеченцев»- Бей-Булат и его сподвижники занимались организацией восстания одновременно в Чечне и в Ингушетии.
В начале 1822 г. часть российских войск с Кавказской линии вступила в Кабарду. Чеченские лидеры решили воспользоваться этим и подняли восстание. «Весь край, на всем протяжении его от рек Мичика и Гудермеса до Фортанги и Ассы, охвачен был восстанием, и не только чеченцы, но ингуши и карабулаки решили действовать сообща» . Основным объектом нападений восставших стали российские военные укрепления – Герзель-Аул, Неотступный Стан, Злобный Окоп, Преградный Стан и Назрань. Не имея артиллерии, горцы оказались не в состоянии захватить их и лишь держали «в постоянной блокаде» .
А.П. Ермолов в конце 1821 г. вернулся на Кавказ и, узнав о восстании в Чечне, приказал Грекову «сделать экспедицию в лесистую часть их», чтобы «напомнить им дадан-юртовскую встречу» . В январе 1822 г. Греков собрал в Грозной экспедиционный отряд, состоящий из 4 рот и 3 батальонов пехоты, казаков Моздокского, Гребенского и Семейного полков и 13 орудий. По его требованию притеречные, присуженские чеченцы и кумыки вынуждены были опять выставить несколько тысяч лесорубов и вооруженных всадников. Всего экспедиционный отряд включал 48 старших офицеров, 227 унтер-офицеров, 2398 солдат и 3106 казаков (исключая чеченцев и кумыков) . Одновременно из Владикавказа выступил другой российский отряд, который должен был, вместе с ингушским ополчением, присоединиться к Грекову у укрепления Преградный Стан. По приказу командующего войсками на Кавказской линии генерала Сталя Греков разделил свой отряд на 2 части, чтобы «отделив чеченцев, живущих за Аргуном, от тех, которые жили в Малой Чечне, наказать их порознь». Один отряд, под командованием подполковника Тыртова, был направлен к укреплению Неотступный Стан, чтобы оттуда угрожать качкалыковцам, а второй, под командованием самого Грекова, в начале февраля выступил из Грозной. Стремясь обмануть повстанцев, Греков распустил слух, что идет на Шали и начал строить мост через Аргун у сел. Большой Чечен.
Узнав о готовящейся экспедиции, «чеченцы бросили дома, начали убираться в леса» и, «начиная от Аксая, до вершины Осы, все пришло в движение» . Бей-Булат собрал свои силы за Аргуном, у начала Шалинской просеки и перегородил его завалами и окопами. Однако Греков, сделав обходной марш, стремительно двинулся в Малую Чечню, где селения были совершенно беззащитны. Не встречая никакого сопротивления, он прошел Гехи, Гойты, Уру-Мартан, Рошни, уничтожая сделанные чеченцами ранее завалы и расчищая лесные просеки. Под угрозой уничтожения селений малочеченцы были вынуждены выдать аманатов и поставить российским войскам фураж и продовольствие. 8 февраля Греков перешел р. Аргун у селения Большой Чечен и напал на повстанцев. Под руководством Таймиева и Абдул-Кадыра Герменчукского собрались значительные силы: «все чеченцы, живущие на правом берегу Аргуна». В Шалинском лесу 9 февраля произошел жестокий бой, исход которого опять решила российская артиллерия. «Чеченцы весьма много потеряли убитыми», в том числе смертельно был ранен Абдул-Кадыр Герменчукский. Греков в своем донесении об этом бое писал: «С тех пор, как я имею дело с чеченцами, я ни большого числа, ни большей отчаянности их в деле… не видел» . 11 и 12 февраля после упорных боев были заняты селения Шали и Малые Атаги. По приказу Грекова оба селения (одни из крупнейших в Чечне) были «истреблены до основания» вместе с их знаменитыми фруктовыми садами. «…Послал я всех чеченцев, казаков и солдат с топорами вырубить все сады и потом зажечь все дома. К вечеру не осталось в деревне ни одного фруктового дерева и ни одного дома…», – докладывал Греков Сталю 24 февраля 1822 г.
Истребление многих чеченских селений в первой четверти ХIХ в. производилось российскими войсками зачастую не потому, что они оказывали непокиновение царским властям. Зачастую это делалось в «назидательно-профилактических целях». Так было в 1819 г. с селением Дады-Юрт, точно также произошло и с Шали и Малыми Атагами в 1822 г. Эти два селения были «приговорены» Грековым еще задолго до февраля 1822 г. Осенью 1821 г. комендант Грозной в донесении Сталю излагает свои соображения по поводу будущей зимней экспедиции в Чечню: «Место нахождения занимаемое чеченцами за Сунжей – лес и горы – доставляет им все удобности к укрыванию себя в случае опасности… и делает их непостижимыми.
…На сей конец должно сделать одну экспедицию в начале зимы, вместе с войсками расположиться в деревне, простоять там дней 20 или более и требовать чеченцев в самих лесах. Тогда они среди снегов и морозов, бросив в лесу свои балаганы или землянки, переходя с одного места на другое место и не имея более пристанища, испытают немыслимо все ужасы зимы и сие только в состоянии истолковать им все выгоды покорности и неминуемость наказания за малейшее сопротивление, а именно: Малую Атагу, Шали истребить до основания, оружием их потом предоставить переселить на левый берег Сунжи…» . Активное участие в боевых действиях в составе российского отряда приняли и чеченские кавалеристы. «Артиллерия и чеченцы, с Терека взятые мною, принесли в сей экспедиции существенную пользу, – доносил Греков Сталю. – …Я везде употреблял чеченцев и они с казаками весьма хорошо действовали. Владельцы исполняли в точности все, что им поручаемо было и достойны похвалы» .
Командующий Левым флангом считал, что в результате его февральской экспедиции Чечня приведена в «полную покорность». Докладывая Сталю об его итогах, он подчеркивал: «Пример строгого наказания вероломных в таких людях, как чеченцы, необходим гораздо более, нежели во всяком другом народе, наказание измены наводит на каждого страх и сим удерживаются другие… Сколь ни вероломны чеченцы и сколь ни мало можно полагаться на них, но я уверен, что истребление 2-х сильных злодейских деревень, падение многих зачинщиков возмущения и ссылка нескольких главных разбойников послужит лучшим истолкованием чеченскому народу о положении оного» . Генерал Греков, не встречавший до сих пор организованного, упорного сопротивления со стороны чеченцев, относительно легко истреблявший их селения, был уверен, что так будет и всегда. И два способа действий российских властей – карательные экспедиции с уничтожением хлеба, скота, сена и военно-экономическая блокада – приведут к покорности чеченцев. «…Открытие дорог к полям и селениям их, угрожая им ежечасно, должно утомить и самих разбойников; а бедность, время от времени усиливающаяся; лишение скота, домов и заведений должны положить конец упрямству и водворить повиновение», – отмечал Греков .
Начальник Левого фланга ошибался в своих расчетах относительно покорения чеченцев. Февральская экспедиция 1822 г., уничтожение двух крупнейших чеченских селений – Шали и Малые Атаги – не только не привело к «успокоению» чеченцев, а напротив, вызвало новый взрыв недовольства. Оно показало, что ни одно селение, каким-бы крупным оно не было, не сможет защитить себя от российских войск и необходимо объединиться в борьбе за свою свободу и землю. М.М. Блиев и В.В. Дегоев отмечали, что февральская экспедиция Грекова в 1822 г. выходила за пределы обычных военно-административных мер. Она имела в Чечне широкий резонанс и фактически послужила тем завершающим звеном, которого недоставало в процессе консолидации чеченского общества и итогом ее явилось движение под руководством Бей-Булата Таймиева .
После поражения в Шалинском лесу Бей-Булат разбил повстанческие силы на мелкие партизанские отряды, которые в течение всего 1822 г. совершали постоянные нападения на российские укрепленные пункты, казачьи посты и станицы по Тереку . Так, генерал Сталь 28 апреля 1822 г. доносил Ермолову, что зо марта чеченцы напали на вышедшую из укрепления Злобный Окоп российскую команду, убив при этом 1 унтер-офицера, 8 солдат и захватив 10 ружей и 370 патронов . Организатором и руководителем этих нападений является Б. Таймиев, чей авторитет стала признавать вся равнинная Чечня. Н.А. Волконский отмечал, что имя его «с каждым днем приобретало у чеченцев все более и более веса и значения». Он начинает вынашивать «замыслы вообще…обширные» , стремясь подчинить Чечню своей власти и образовать чеченскую государственность.
Несмотря на авторитет и влияние Бей-Булата, рост колониального произвола, далеко не все равнинные чеченцы готовы были поддаться на его призывы к вооруженной борьбе с Россией. Чеченцы, проживавшие в междуречье Терека и Сунжи, вообще были вне сферы влиния Таймиева. Большая их часть, переселившаяся на равнину в ХVI-первой половине ХVIII в., была прочно связана торговыми узами с русским населением Терека и стремилась не вступать в военную конфронтацию с царскими властями. Немаловажную роль играл и тот фактор, что притеречные чеченцы с 1818 г. очутились между двумя укрепленными линиями – Терской и Сунженской – и любое их недовольство было бы быстро подавлено российскими войсками. Этот район превратился в своеобразный резервуар, откуда Ермолов и Греков мобилизовывали людей для рубки леса и, главное, для участия в карательных акциях против остальных чеченцев. Понимая, что антироссийские выступления в самом междуречье Терек-Сунжа невозможны, Бей-Булат и его сподвижники через местное духовенство пытались организовать бегство здешних жителей в горы, однако особого успеха в этом не добились. К тому же и царские власти бдительно следили за тем, чтобы притеречные чеченцы в 1822 г. оставались на своих местах – было очевидно, что переселяться будут только желающие участвовать в восстании. Единственная попытка бегства в горы, предпринятая частью жителей селения Старый Юрт в начале июля, была жесточайшим образом пресечена. Беженцы были настигнуты российскими войсками при переправе через Сунжу и в упор расстреляны из орудий. «Урон должен быть у неприятеля велик, – доносил Греков Ермолову 6 июля 1822 г., – ибо густота народа, смятение и ужасный со стороны нашей огонь производили жестокое поражение. Множество тел видели между арб и в окружности переправы» .
Единства относительно дальнейших взаимоотношений с Россией не было и среди жителей Большой Чечни и даже качкалыковцев. Осенью 1822 г. часть местного населения, доведенная до отчаяния карательными мерами царских властей, готова была искать компромисс с ними и покориться при определенных уступках с их стороны. 5 октября 1822 г. Греков докладывал начальнику штаба Кавказского корпуса, что большая часть качкалыковцев «совершенно желает покорности нам и повиновения», а «не желающих покоряться и весьма мало» . Рапорт Грекова Ермолову от 13 октября отчетливо показывает, что в чеченских селениях осенью 1822 г. шла острая борьба между сторонниками примирения с Россией и их противниками («военной партией»). «С чеченцами скоро ничего нельзя сделать ибо народ хотя имеет желание покориться, но заниающиеся разбойничеством стараются им в том препятствовать, – докладывал Греков Ермолову. – При том же у них о всяком деле несколько раз собираются по пятницам, толкуют и тогда дают ответ» .
После настойчивых обращений качкалыковцев Греков, наконец, согласился на переговоры. Они проходили в течение двух недель в октябре 1822 г. в сел. Гудермес. Генерал потребовал от чеченцев «возобновить на верность присягу, отвечать за земли, кои им показаны будут, отдать пленных наших, переменить аманатов и тогда жить в старых деревнях». Качкалыковцы согласились принять эти условия, обещали выставить караулы и самим охранять кордон, «ручались как за себя, так и за родственников своих в горах живущих», готовы были принять в приставы любого из аксаевских князей, но при этом просили уничтожить укрепления в Герзель-Ауле и Амир-Аджи-Юрте. Они вполне обоснованно опасались, что при малейшем поводе российские войска, расположенные в этих укреплениях, обрушатся на их восстановленные селения. Греков отказался даже обсуждать эти условия качкалыковцев и переговоры закончились ничем .В Большой Чечне, и в особенности в таких крупнейших селениях, как Герменчук, Атаги, Шали, Майртуп влияние Бей-Булата было сильным и ему удалось уговорить большую часть здешних жителей продолжать вооруженную борьбу. В конце октября 1822 г. в мечети Герменчука состоялось собрание представителей Большой Чечни, где было принято решение «не просить никакой пощады у русских, а на зиму выйти в лес и все туда вывезти из деревень»« .
Правда, и на этом собрании очень многие выступали за прекращение вооруженной борьбы с Россией, которая, по их мнению, не имела шансов на победу и лишь приводила к огромным жертвам среди населения. «Старшины и те, кои не занимались воровством, единомысленно сказали, что надобно покориться, что нельзя целый век прожить так нам. После чего начались разные суждения»,- отмечается в архивном источнике . Бей-Булату пришлось использовать весь своей авторитет, чтобы убедить собравшихся продолжать борьбу. Однако даже после этого несогласная с Таймиевым часть собравшихся написали коменданту Грозной письмо, в котором подчеркивали: «…Мы никогда не изменяли Великому Государю… Мы не можем и думать, да и не имеем и силы драться с Его войсками, …мы и ныне принесли повинности свои» . Таким образом, часть равнинного населения Чечни однозначно высказывалась за покорение России, за мирные отношения с ней. Однако, кавказское командование в очередной раз не воспользовалось реальной возможностью решить мирным, компромиссным путем острые вопросы российско-чеченских взаимоотношений. Оно не пожелало пойти ни на какие уступки чеченской стороне и говорило с чеченскими представителями только языком ультиматумов, с позиций силы. Примером может служить и обращение Грекова «Народу, за Аргуном живущему!», в котором он заявлял: «Вы рано или поздно все погибнете, ежели не раскаетесь». Греков требовал от чеченцев беспрекословного повиновения и в то же время от российской стороны не предполагались никакие уступки .
Начальник Левого фланга понимал, что «покорность качкалык и живущих за Аргуном без сомнения принесла бы существенную пользу до времени», но покорности этой он добивался не переговорами с целью найти понимание и достигнуть компромисса с чеченцами, а новыми карательными экспедициями против них. Докладывая Ермолову о ходе переговоров с чеченцами, он писал, что в «народе зверском» только карательные меры «поселяют страх, приводят его к повиновению и никакие другие представления выгод от покорности и даже примеры тому не убеждают их… и потому необходимо делать усилия и хотя временными набегами привести в страх народ» . Исходя из этой тактики, Греков 28 октября «сделал с конницей быстрое движение за Аргун, где более 1000 стогов сена сожег, около 2000 баранов порублено и малая часть пригнана в Грозную» . В ноябре же российские войска напали на чеченские селения Мескер-Юрт и Большой Чечен, «истребив и захватив все, что только не успело скрыться в лесу» . Итак, на попытки чеченцев путем переговоров решить проблему присоединения их к России представители последней на Кавказе ответили новыми карательными акциями. Известия об этом вызвало непонимание и нотки возмущения у официального Петербурга. Ермолов вынужден был оправдываться, представив российско-чеченские переговоры как свои собственные попытки политическими, мирными средствами покорить вайнахов. Вину за срыв переговоров он полностью возложил на чеченцев, доказывая тем самым верность избранной им силовой тактики. В докладе кн. Волконскому от 20 декабря 1822 г. он писал: «Качкалыкы и живущие за Аргуном чеченцы имели наклонность покориться, но, оставив намерения свои, начали делать весьма частые развлечения за Тереком и в Кумыкских владениях и расстраивать там народ». Естественно, после такого «нехорошего» поведения чеченцев карательные меры против них являлись единственной возможностью сохранить и укрепить российские позиции в крае. «Для преграждения таковых зловредных замыслов и наказания за непокорность и для посеивания страха, – продолжает в своем докладе Ермолов, – г.-м. Греков составя отряд из 400 казаков, 500 солдат пехоты при 5 орудиях да 200 чеченцев, преданных России, выступил из крепости Грозной 18 ноября чрез ущелье Хан-Калу…» .
Российские власти с 1818 по 1820-й год покоряли Чечню, приводили ее в повиновение, а с 1821 г. закрепляли эту победу. И том, и в другом случае методы были одни и те же: уничтожение селений и их жителей, изгнание чеченцев с равнинных районов в горы, лишение их средств существования. Ни Дагестан, ни Кабарда не понесли в тот период таких огромных материальных и людских потерь от действий российских войск и властей, как Чечня. Ни на один другой народ Северного Кавказа российская власть не обрушивала в тот период таких репрессий, как на чеченцев. А.П. Ермолов считал, что «не смирив» их – «сильный народ и избалованный» – не приходится и говорить о покорении Северного Кавказа. Поэтому именно в Чечне накопился огромной силы горючий материал. Первый взрыв всеобщего возмущения произошел в 1822 г. Это сопротивление, направленное «на защиту своей земли и самостоятельности, против насаждения царской администрации и колониальных порядков», носило «освободительный характер» . Однако, восстание было плохо подготовлено, и к концу года российским войскам удалось его подавить. К тому же значительная часть равнинного населения Чечни не примкнула к нему. Благодаря быстрым и оперативным действиям командования Кавказской линии удалось разъединить силы повстанцев. Почти сразу же, в самом начале восстания, была изолирована Малая Чечня. Наконец, у восставших не было еще самого важного для организации массового народного движения – стройной, четкой идеологической базы, которая консолидировала бы общество, мобилизовала бы массы горцев на длительную борьбу. Без такого идеологического знамени восстание неизбежно должно было носить характер кратковременной вспышки. Восстание было подавлено с исключительной жестокостью. При этом власти не собиались и дальше отказываться от репрессивного курса по отношению к чеченскому населению. А.Л. Нарочницкий отмечал, что в 1817-1825 гг. «царизм применял на Кавказе методы колониальной политики феодальных государств. Меры эти ожесточали горское крестьянство…» . Все это делало неизбежными новые антироссийские выступления в Чечне. Ни одна из причин, вызвавших восстание 1822 г., не была устранена.
М.М. Блиев и В.В. Дегоев пишут, что к «исходу 1822 г. движение Бейбулата стало набирать силу» . Это не соответствует истине. К концу 1822-началу 1823 года вооруженные выступления чеченцев против царизма прекратились. Ошибка Блиева и Дегоева, видимо, объясняется тем, что они некритически переняли неточность (или опечатку в дате), допущенную в свое время Н.А. Волконским, на которого они и ссылаются .
ВОССТАНИЕ В ЧЕЧНЕ В 1825 ГОДУ ПОД РУКОВОДСТВОМ БЕЙ-БУЛАТА ТАЙМИЕВА. СОЗДАНИЕ ОСНОВ ЧЕЧЕНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ.
В 1823 г. в Чечне наблюдается относительное спокойствие: серьезных антироссийских выступлений здесь нет. Однако снова начинаются волнения в соседнем Дагестане. До Чечни доходят известия, что там, в Кюринском ханстве, в ауле Яраг начинается пропаганда новых религиозных идей, призывавших к установлению шариата и к освободительной борьбе. Бей-Булат, от которого отошли все его повстанцы, потерпевший поражение «не столько от российского командования, сколько от «внутренних сил», «проявивших непоследовательность и неустойчивость» , отправляется в Дагестан. Здесь он знакомится с Магомедом Ярагским, слушает его проповеди, пытается вникнуть в его учение и перенять его основные положения. В конце года Таймиев возвращается в Чечню, убежденный, что учение М. Ярагского, его идеи и лозунги – это и есть та самая идеология, сила, которая поможет ему объединить и мобилизовать чеченцев на освободительную борьбу. Но в Чечне нет известных и опытных богословов, которые довели бы до масс новые религиозные идеи. Для выполнения этой задачи Бей-Булат приглашает в Чечню дагестанского проповедника Магому (Магомета) Кудуклая, который станет известным здесь как Магома Майртупский .
Для идеологической и организационной подготовки нового масштабного восстания в Чечне была необходима мирная передышка, прекращение карательных экспедиций. Бей-Булат собирает чеченских старшин и требует от них максимального прекращения набегов на кордонные линии, чтобы не давать повода российским войскам для вторжений в Чечню . Сам же он через старшего кумыкского князя Мусу Хасаева (Бей-Булат имел обширные связи с дагестанскими, особенно кусыкскими, владельцами) ведет переговоры о личной встрече с А.П. Ермоловым, который зимой 1823-1824 гг. находился в Казанищах, в Дагестане. Всю зиму наместник принимал кабардинских и дагестанских владельцев, приезжавших к нему с изъявлением покорности. Видимо, просьбу Бей-Булата о встрече с ним он воспринял именно в этом плане, как присоединение того к остальным «раскаявшимся» горским владельцам. В отличие от Кабарды и Дагестана, в Чечне не было крупных феодалов, которые могли бы стать проводниками российской политики и политической опорой царизма. Управлять горской массой без таких людей было сложно. И Ермолов пытается создать в Чечне такую опору, в первую очередь из старшин притеречных селений, показавших свою верность в составе чеченской конницы, которая воевала на стороне российских войск. 11 февраля 1824 г. граф Дибич сообщал Ермолову: «С удовольствием Г.И. соглашается и на испрашиваемое вашим высокопревосходительством награждение некоторых владельцев сих (чеченских. – Г.Ш.) племен, способствующих усердием своим и приверженностью к водворению доброго между ними порядка, жалуя из них кн. Кучук-Бековичу чин капитана, а владельцев Мундара Алибкачева и Кагермана Алхазова, чинами прапорщиков…» . В этом свете переход (пусть даже формальный) Б. Таймиева на российскую службу мог повлиять на позиции других чеченских старшин, не занявших еще четких позиций по отношению к России. Безусловно, это соображение было одной из причин, по которой Ермолов встретился во второй раз с Бей-Булатом. Встреча состоялась в январе 1824 г. В своих дневниковых записях за январь 1824 г. А.П. Ермолов отметит: «В то же время приехал известный разбойник чеченец Бейбулат просить прощения в прежних злодеяниях. За доверенность к начальству принят благосклонно» . Наместник потребовал от Таймиева прекратить в Чечне всякие «хищничества». Последний изъявил готовность выполнить это требование, но просил наделить его полномочиями «чеченского начальника», имеющего раво налагать штрафы за нарушения «порядка». Ермолов прекрасно понял, что выполнение этой просьбы еще больше усилило бы влияние и роль Бей-Булата в Чечне и потому отказался ее удовлетворить. Тем не менее Таймиеву было возвращено его офицерское звание и соответствующее жалованье. Среди многочисленных встреч Бей-Булата с российскими представителями данная была предпринята чисто как дипломатический ход, отвлекающий маневр, чтобы успокоить, обмануть кавказское командование и выгадать время для подготовки антироссийского восстания в Чечне.
В какой-то мере чеченцам удалось ввести в заблуждение и самого Ермолова, поверившего, что Чечня покорилась российской власти и здесь наступило относительное спокойствие. Во всеподданнейшем рапорте в Петербург от 24 января 1824 г. от отмечал: «Расположенные по правому берегу реки Терека чеченские селения, со времени устроения на реке Сунже крепости Грозной, приводятся в такой порядок, что содержат караулы, препятствующие хищникам проходить на линию и в случае наносимого ими вреда ответствуют за убыток.
Сверх того, в соразмерности населения дают исправную конницу, которая во многих уже случаях, действуя при войсках наших противу единоверцев и даже единоплеменных, оказала храбрость и верность…» .
С весны 1824 г. по всей Чечне духовенство развернуло масштабную идеологическую (проповедническую) деятельность, призывая народ к борьбе за веру и свободу. Было объявлено, что борьбу эту возглавит новоявленный имам. В качестве такового первоначально был представлен юродивый Авко из Герменчука, но он оказался неспособным выполнить возложенные на него функции: он не обладал организаторскими способностями и совершенно не разбирался в богословии. Тогда, 29 мая 1825 года, было созвано собрание представителей всех чеченских обществ (Совет страны). Оно явилось важным событием в жизни чеченского народа. Оно приняло целый ряд решений организационного характера. Были избраны имам (Магома Майртупский – в качестве духовного главы), военный руководитель (Бей-Булат Таймиев) и десятские (тургаки или туркхи – главы селений). Избрание последних, по определению Н.Ф. Дубровина, стало «первым проявлением административной власти» . Тургаки «обязаны были исполнять не только разные военные требования, которые будут предъявлены им пророком и ближайшими его сотрудниками (т.е., другими словами, Бей-Булатом. – Г.Ш.), но также наблюдать за нравственностью народа, преследовать кражи и умиротворять враждующих – потому что раздор и несогласие отдельных лиц могли бы влиять на общее дело». За невыполнение указаний тургаков и решений народного собрания налагался штраф В 50 рублей – сумма, огромная по тем временам, когда стоимость коровы (основного мерила богатства у чеченцев) была 3-5 рублей. Таким образом, на тургаков возлагались обязанности низового звена исполнительной власти. Кроме того, в Чечне была объявлена своего рода рекрутская повинность: каждый двор обязан был выставить одного вооруженного всадника. Представители чеченских обществ и муллы дали клятву подготовить население к борьбе с российской властью и «выдвинуть его» под знамя Бей-Булата «по первому зову» .
Таким образом, 29 мая 1825 г. в Чечне фактически была провозглашена государственность во главе с дуумвиратом – светским и духовным лицами. Н.И. Покровский назвал решения этого собрания «первой попыткой установить свою (т.е. чеченскую. – Г.Ш.) администрацию» . При естественном, «нормальном» развитии чеченского общества , возможно, потребовался бы еще не один десяток лет для «созревания»« чеченского государства. Но процесс этот оказался ускоренным внешним фактором – российским вторжением, угрозой полной потери независимости. Именно эта внешняя угроза способствовала консолидации чеченского общества. М.М. Блиев и В.В. Дегоев считают, что события в Майртупе в мае 1825 г. «символизировали начавшийся процесс… этнической консолидации» и «формирования народности» чеченцев .
Целый РЯД авторов ХIХ и ХХ вв. полагали, что весной 1825 г. в Чечне были провзглашены «джихад» и «газават», «религиозная война» и началось восстание, явившееся первым проявлением мюридистского движения на Кавказе . Эти утверждения представляются нам спорными. Более того, по нашему мнению, события в Чечне в 1825-1826 гг., провозглашенное здесь государство представляются нам явлением несколько иного порядка, чем имамат Шамиля, государства Абд-аль-Кадыра Алжирского или суданских махдистов.
Организованное освободительное движение в Чечне началось еще в 1822 г., т.е. за год до начала проповеднической деятельности Магомеда Ярагского и роль религиозного момента здесь была незначительна. Однако Бей-Булат убедился, что без идеологической базы мобилизовать широкие массы на борьбу не удается. И тогда он «приглашает» в Чечню дагестанского муллу Магому .
Особо следует отметить тонкое замечание Волконского о том, что «орудием для достижения своих…замыслов» Бей-Булат «избрал не одного муллу Магомета Майртупского, но, при помощи его, и его духовенство большой Чечни, посредством которого безошибочно рассчитал повлиять на массу» .
Отношение Бей-Булата к духовенству было неоднозначным. Человек светских взглядов, выходец из Большой Чечни, где население в своем большинстве было «равнодушно к религии» , он вынужденно (после поражения восстания 1822 г.) вступил в союз с духовенством и вовсе не хотел делить с его представителями власть и влияние на массы. Беда Таймиева была в том, что он, со своими взглядами и планами создания светского государства чеченцев, несколько опережал свое время: массы в тот период были готовы и способны пойти лишь за человеком, выступающим от имени бога и под религиозными лозунгами. Ф. Энгельс писал по этому поводу: «Средние века присоединили к теологии и превратили в ее подразделение все прочие формы идеологии: философию, политику, юриспруденцию. Вследствие этого всякое общественное и политическое движение вынуждено было принимать теологическую форму. Чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей; поэтому, чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представить им в религиозной одежде» .
Вступив, в силу обстоятельств, в союз с духовенством, Б. Таймиев стремился играть в нем ведущую роль. Генерал А. Вельяминов «приписывал ему все дело»: и организацию восстания 1825 г. и руководство им . Н.А. Волконский подчеркивал, что мулла Магома Майртупский в своих проповедях перед чеченцами руководствовался не учением Магомеда Ярагского, а указаниями Бей-Булата и основное внимание уделял не нравственным, морально-этическим поучениям, а призывам «правоверных к войне за независимость» . Магомеду Ярагскому и его последователям понадобится почти 6 лет подготовительной работы, чтобы провозгласить эту цель. Таймиев и Магома провозгласили ее практически сразу.
Видимо, было далеко не случайным, что 29 мая 1825 г. на всенародном собрании чеченцев в Майртупе первым выступил Бей-Булат с изложением основных моментов идеологической базы готовящегося чеченского восстания. Он «обратился к народу с толковою, хорошо подготовленною речью. В ней он говорил, что Бог, наконец, сжалился над своими людьми и послал им пророка, который должен их очистить от грехов и заблуждений и освободить от врагов; что все мусульмане обязаны примириться друг с другом, изменить свой образ жизни, следовать шариату, не воровать ничего у своих соплеменников и соединиться дружно и тесно для общего дела – восстания против русских» . Это – почти полное повторение того, что проповедовал в конце ХVIII в. шейх Мансур. Видимо, дело в том, что в основе всех этих положений лежат морально-этические идеалы суфизма: «чистота сердца и рук», равенство всех людей перед богом, борьба со злом, утверждение доброты, совестливости и братства среди людей . Для Бей-Булата эти религиозные идеи нужны были только для одного – объединения чеченцев и ингушей в борьбе за независимость. На собрании 29 мая Бей-Булат объявил и главную цель будущего восстания: освобождение всей чеченской территории от российских войск вплоть до реки Терека . Этот лозунг станет главным в движении Таймиева; именно он объединит вокруг него значительные силы. Религия при этом станет лишь средством достижения цели. Греков в двух своих донесениях А. Вельяминову (в январе 1825 г.) и Лисаневичу (командующий войсками на Кавказской линии с марта 1825 г.) отмечал, что Бей-Булат и его сподвижники «прибегли еще к религии», как к «средству…для возмущения народа» . Г.Н. Казбек подчеркивал, что религиозное учение в Чечне «нашло себе приверженцев не потому, что оно было сильно богословскими истинами и возвышенными отвлеченными догматами, потому только, что проповедывало свободу и независимость чеченцев от посторонней власти, иначе говоря, оно проповедывало те идеи, которые составляют всю доступную и излюбленную часть демократических принципов чеченского народа» . В движении горцев под руководством Шамиля, алжирцев под руководством Абд-аль-Кадыра и махдистов Судана духовенство и религия внешне были на первом месте. В восстании в Чечне в 1825-1826 гг. на первом месте – светское руководство, «земные», светские цели. П.И. Ковалевский отмечал, что в 1825 г. Чечня «восстала в защиту… своей свободы и вольности» . Греков в очередном донесении Лисаневичу докладывал: «Многие сами говорят, что пророк мошенник, руководимый Бей-Булатом, но всеоющим сремлением и желанием вольности, хотя мнимой, увлекаются…» . В июне 1825 г. комендант Грозной писал А.П. Ермолову, что чеченцами движет «желание, чтобы сей мошенник (т.е. имам. – Г.Ш.) избавил их от русских» . В этом свете несколько спорными видятся утверждения С.А. Экштута («чеченцы с воодушевлением стали сплачиваться во имя новой религии») и В.П. Мирко («под влиянием мусульманского воинствующего учения секты мюридов в 1824 г. вспыхнуло восстание в Чечне. Это было одно из первых вооруженных выступлений на Кавказе под флагом мюридизма») . На этой же позиции стоял и А.Л. Нарочницкий, который отмечал, что в середине 20-х годов ХIХ в., «став во главе вооруженных выступлений, воинствующие проповедники ислама пытались подчинить народ своей власти, объединив его под знаменем религиозной идеологии мюридизма, которая уже в то время начинала распространяться на востоке Чечни и в сопредельных районах Дагестана… В 1824 г. в Восточной Чечне поднял восстание уздень Бейбулат Таймазов» . (В 1824 г. в Чечне не было никаких восстаний против царизма. Непонятно, почему ряд авторов приводят эту дату). Газават и тем более джихад в чеченском восстании середины 20-х годов ХIХ в. объявлены не были. Многие авторы ХIХ и ХХ вв. ошибочно приравнивают эти два термина, в то время как «джихад» – это борьба за распространение веры (и не обязательно – вооруженная) и лишь «газават» – движение под религиозными лозунгами в защиту отечества. При этом неважно, от каких захватчиков – христианских или мусульманских. По мусульманской традиции газават должен объявить имам (духовный, а при соответствующих условиях – и военный руководитель) или собрание духовных лиц. Бей-Булат понимал, что имам, призвавший народ к газавату, приобретает исключительное влияние и авторитет в массах и может претендовать на ведущую роль в чеченском обществе. Этого допустить он не мог, точнее, не хотел. В событиях 1825-1826 гг. в Чечне Бей-Булат показал себя очень тонким политиком: используя религиозные лозунги и идеи в целях мобилизации масс на борьбу за независимость, он все время стремится держать духовенство на втором плане, на вторых ролях, сохранить за собой и своими светскими соратниками всю полноту военно-политического руководства. Составители «УРВК» подчеркивали, что в Чечне «не было ни красноречивых проповедников, ни ученых мулл, ни даже солидной пропаганды, способной переродить человека под влиянием мистического тариката; здесь самая религия являлась только оружием в руках предприимчивых и ловких людей…» . Даже само провозглашение Магомы Майртупского имамом было обставлено так, что тот своим положением был полностью зависим от Бей-Булата. 24 мая 1825 г. при большом стечении народа Магома объявил себя имамом. В.А. Потто пишет, что «неожиданный пассаж этот привел всех в недоумение». Положение спас Бей-Булат, поддержав имама силой своего авторитета: он поклялся на Коране, что на имама Магому действительно снизошла «божья благодать» и он послан Аллахом для спасения верующих от росийских завоевателей . Только после этого народ поверил в имама. С целью укрепить в массах веру в имама Магому Майртупского, на всечеченское собрание 29 мая 1825 г. были приглашены богословы из Дагестана, «и среди них, по оказанному им почету, особенное внимание обращали на себя мулла Кодухский и Гаджи Казикумухский». Волконский «с полной уверенностью» считал, что под именем последнего на собрании присутствовал Магомед Ярагский. Не подтверждая документально, Волконский аргументирует свое утверждение тем, что Магомед Ярагский отсутствует в Дагестане в конце мая 1825 г. и главное, «речь, которую он произнес 29 мая, совершенно тождественна со всеми его проповедями в Дагестане» . Дальше Волконский пишет, что Магомед Ярагский «принял видное и решающее участие» в «восстании чеченцев» в 1825 г. Однако это последнее утверждение вряд ли соответствует истине, поскольку другие источники и другие авторы не подтверждают его. Выступления дагестанских богословов 29 мая были направлены на то, чтобы убедить всечеченское собрание в том, что «мулла Маюртупский действительно пророк и бог избрал его для освобождения народа от русских» . Народное собрание признало и утвердило Магому Майртупского имамом Чечни. Новоявленный имам, поддержанный остальным чеченским удуховенством, потребовал объявить газават. «Слово «газават», призыв к войне, сорвалось в собрании» . Однако этому воспротивился Бей-Булат, заявив, что далеко не все чеченские старшины и делегаты собрания «одинаково к тому подготовлены» . Под давлением Таймиева собрание «единодушно и вполне единогласно» приняло решение поднять в Чечне всеобщее восстание .
Таким образом, освободительное восстание в Чечне в 1825-1826 гг. имело ряд особенностей по сравнению с другими аналогичными движениями в странах Востока в ХIХ в. Имам в Чечне в 1825 г. был избран не собранием духовных лиц, а на всенародном собрании. Решение о всеобщем антиколониальном восстании принимается не одним человеком, и даже не группой лиц, а народным собранием. Оно же утверждает военно-политического руководителя восстания, назначает администрацию населенных пунктов, объявляет рекрутский набор в повстанческую армию и, в целом, закладывает основы чеченской государственности. В отличие от имамата Шамиля, государства Абд-аль-Кадыра Алжирского, первая чеченская государственность не носит теократического характера, она является светской. Духовенство в этой военно-политической системе играет подчиненную роль. Н.И. Покровский писал по этому поводу: «…Магома был провозглашен вождем священной войны, имамом. Но фактически во главе восстания стоял Бей-Булат. Этот факт говорит о сравнительной слабости мюридистских, да и вообще магометанских идей в Чечне. На первом плане в движении – не мулла, как это всегда бывало позднее, а светский вождь» . Старший кумыкский пристав капитан Филатов также подчеркивал, что «окончательная организация восстания» 1825 г. относится к Бей-Булату .
Готовя всеобщее восстание в Чечне, Б. Таймиев стремился объединить не только чеченцев, но и добиться его поддержки со стороны ингушей, карабулаков и дагестанцев, в особенности – кумыков, т.е. он вынашивал планы создания союза соседственных и родственных народов Северо-Восточного Кавказа. С этой целью в 1823-1824 гг. Бей-Булат лично побывал в Дагестане, в Ингушетии и среди карабулаков. Важное значение он придавал восстановлению доверия и дружеских отношений меду чеченцами и ингушами, серьезно нарушенных в начале ХIХ в. в результате провокаций царских властей. Стремясь сплотить вайнахов, Таймиев в 1824 г. и в начале 1825 г. несколько раз посетил ингушские и карабулакские общества, где вел переговоры с их старшинами о совместном выступлении. В результате на собрании в Майртупе 29 мая присутствовали представители не только ингушей, карабулаков, но и дагестанцев. Правда, кавказскому командованию удалось нанести в самом начале восстания удар по сторонникам Таймиева: в Ингушетии был арестован Джембулат Дцечоев, а в Кумыкии – Тотуш и Эржеков. Эти люди развернули активную деятельность по мобилизации карабулаков, ингушей и кумыков на вооруженную борьбу, что крайне встревожило царские власти. Все трое арестованных были забиты насмерть шпицрутенами. Так, Джембулат Дцечоев по приказу Грекова шесть раз был прогнан сквозь строй в тысячу человек со шпицрутенами, а затем его тело было «выставлено для примера другим на виселице» . Однако смерть отдельных лидеров не могла остановить растущее недовольство. Кумыки, ингуши и карабулаки приняли позже активное участие в восстании.
Итак, с 1824 г. в Чечне идет активная идеологическая и организационная подготовка антироссийского восстания. Но кавказское командование отнеслось к этому «без должного внимания». Генерал Греков, как «начальник чеченского участка», должен был первым разобраться в происходящих в Чечне событиях. Он имел массу лазутчиков и информаторов в чеченских селениях, от которых получал регулярные донесения. Кроме того, сведения шли также от старшего кумыкского пристава капитана Филатова и старшего кумыкского князя Мусы Хасева. Они докладывали, что в Чечне затевается серьезное выступление против России, что деятельность чеченского духовенства и Бей-Булата среди населения носит опасный характер. Однако, их «усердные донесения не могли склонить упрямого и самоуверенного Грекова», который даже «раздражался их сообщениями» . Из-за подобной самоуверенности Грекова, убежденного, что после его карательных экспедиций чеченцы не осмелятся на серьезное выступление против российских властей, А.П. Ермолов не получал достоверной информации о политической ситуации в Чечне и потому считал ее вполне контролируемой. Единственное, что предпринял «проконсул» – это обратился к чеченцам с обычными своими угрозами : «…Я приду смирить изменников и нарушителей клятвы, потребую имама или за укрывательство его заплатите собственной кровью, жизнью жен и детей ваших; увидите, что трус Бей-Булат не подвергнется опасности и первый оставит вас. Даю вам время опомниться и прекратить возмущение и разбои, искать моего прощения или жестоко накажу гнусных и презрительных мошенников» . Полагая, что задача «успокоения» чеченцев на этом достигнута, Ермолов в начале 1825 г. записал в своем дневнике: «Год сей начался спокойно, пребывая в Тифлисе» .
Начиная с 1818 г., следуя указаниям Ермолова «держать чеченцев в страхе» и «озаботить их собственной защитой», Греков каждую зиму совершал набеги – карательные экспедиции – на чеченские селения. Следуя этой «традиции» и стремясь «заставить чеченцев образумиться и отстать от пророка», Греков 13 января 1825 г. выступил в Большую Чечню. В составе его отряда была и конница из притеречных чеченцев во главе с владельцами Мульдаром Эльдаровым и Кагерманом Алхасовым. 15 января к Грекову присоединился ингушский пристав Цыклауров с отрядом ингушей и карабулаков . Греков считал, что показательное истребление нескольких селений и прокладка новых лесных дорог заставят чеченцев отказаться от готовящегося вооруженного выступления. Прорубая просеки в Гойтинском, Мартанском и Гехинском лесах, Греков вышел к селению Гойты. По пути он сжег несколько «деревушек», жители которых «не выполнили требований» . Жители окрестных селений бежали в леса. В «назидательных» целях Греков «разорил аулы Гойту, Урус-Мартан и Гехи» . Было до основания уничтожено селение Курчалой, жители которого были переселены на новое место – на правый берег Сунжи . Жители селений Шали, Герменчук и Автуры изъявили полную покорность, выдали аманатов и потому Греков не стал их истреблять. События эти происходили зимой, в жестокий холод и бежавшие в леса мирные жители находились в тяжелейших условиях и гибли массами. Греков в донесении А.А. Вельяминову 26 января 1825 г. отмечал: «Со дня выступления моего из Грозной и до возвращения холод продолжался довольно жестокий. …Гололед, продолжавшийся четыре дня, покрыв льдом все деревья и все растения, лишил последнего средства продовольствовать скот в лесах…, в то время как сено оставалось или в деревнях, или в степи. Две сии крайности довольно сильны, чтобы поработить всякий другой народ, но они едва поколебали чеченцев – упорство их неимоверное» .
Во время январского (1825 г.) похода Грекова чеченцы не оказали сколько-нибудь серьезного сопротивления: руководство готовящимся восстанием решило воздержаться пока от военных столкновений с российскими войсками, чтобы сохранить силы и преждевременным выступлением не сорвать всеобщее восстание.
Полагая, что его экспедиция в Чечню закончилась полным успехом и чеченцы приведены в «покорность», Греков в конце января решил «наказать» карабулаков. Из донесений лазутчиков он знал, что в их селениях активную работу по подготовке восстания ведет сподвижник Бей-Булата Джантемир Куцуров из селения Чуруч-Арешты. Генерал решил схватить (или убить) его и заодно уничтожить само селение. Карабулакам стало известно от «беглого из Яндырки карабулака» о подготовке похода и пока российские войска отдыхали в укреплении Преградный Стан, жители селений Чуруч-Арушты, Берейчу и Берешты «принялись рубить лес и заваливать дорогу в узком месте». Выступивший против карабулаков отряд Грекова встретил в этом ущелье сильное сопротивление и вынужден был отступить. «В покушении моем истребить деревушку Чуруч-Арешты не имел я успеха и первый еще раз должен был остановить при начале исполнение начатое, найдя непреодолимое затруднение», – докладывал Греков А.А. Вельяминову 30 января 1825 г. Вернувшись в Грозную, Греков выяснил, что «утечка информации» о походе против карабулаков произошла из подвластного Кагерману Алхасову притеречного селения. Виновный был взят под стражу . Этот факт весьма примечателен: он показывает, что территория между Тереком и Сунжей полностью контролировалась российскими властями. В середине февраля 1825 г. Греков при помощи чеченских проводников сумел найти другую, обходную дорогу на Чуруч-Арешты и захватить его. Селение вместе с жителями было уничтожено. «…Из жителей Чуруч-Арешты, – докладывал генерал А.Вельяминову 5 февраля 1825 г., – кроме отлучных, не остался ни один в живых, то и преследовать было некого» . В январско-февральских походах Грекова активное участие вновь приняли притеречные чеченцы. Попытки Ермолова создать в Чечне опору российской власти из чеченских старшин начинали давать свои плоды. «Владельцы, на Тереке живущие, заслуживают справедливую похвалу за усердие и храбрость, ими оказанную», – отмечал Греков. Среди них он в своем донесении Вельяминову выделил Кагермана Алхасова, Кучука Мулдара, Батыргинеша, Эльдарова, Абу и Карчила (фамилии последних двух не были приведены) .
Походы Грекова в Чечню зимой 1825 г. сопровождались обычной для него жестокостью. Именно эта жестокость, проявляемая комендантом Грозной по отношению к чеченцам с 1818 г., станет одной из основных причин их растущего недовольства, которое в конечном итоге приведет к огромному восстанию. И. Ходнев отмечал, что ненависть чеченцев к генералу Грекову была «одною из главных причин восстания» . Это же отмечал и А.С. Грибоедов, находившийся в это время на Кавказе: «Посмотрим, чем кончится поход против чеченцев; их взволновал не столько имам, пророк недавно вдохновенный, как … Греков, способный человек, но грабитель» . «Действия Грекова против чеченцев не знали жалости, сострадания, снисхождения и отличались бесчеловечным грабежом покоренных аулов», – подчеркивал С.А. Экштут .
Считая чеченцев окончательно сломленными, Греков в марте 1825 г. потребовал от них выдать русских пленных, угрожая в противном случае новой карательной экспедицией. Бей-Булат и на этот раз решил пойти на уступку, чтобы иметь время на подготовку восстания. По его указанию из селений Большой и Малой Чечни были собраны пленные и переданы российской стороне. Греков и сам был удивлен этой, непонятной ему, уступчивостью чеченцев. «До сих пор живущие за Сунжей никогда не выдавали нам пленных… и весьма трудно было понудить их на сие освобождение», – докладывал он А. Вельяминову . Греков ошибочно приписал это страху, которые навели на чеченцев его зимние походы, особенно безжалостное уничтожение селения Чуруч-Арешты. Связать воедино активную пропаганду освободительной борьбы по всей Чечне и чрезвычайную, доселе невиданную уступчивость чеченцев и сделать соответствующие выводы Греков не сумел. В его понимании, чеченцы не были способны на целенаправленные, организованные действия. Тем более, он считал невозможным объединение их вокруг какой-то идеи, присоединение к ним ингушей. Он был уверен, что между чеченцами и ингушами существуют непреодолимые противоречия. После январской экспедиции в Малую Чечню Греков писал: «Они (чеченцы.- Г.Ш.) увидели наконец на своих землях знамя ингуш ими ненавидимых вместе с русскими… и коих врожденная к ним ненависть опаснее других народов, и даже казаков наших, поступающих с чеченцами гораздо человеколюбивее ингуш. Прибытие к отряду ингуш, имевших свое знамя, того произвело сильное влияние на чеченцев…» .
Политика России на Северном Кавказе с назначением А.П. Ермолова наместником потеряла всякую гибкость и компромиссность. Она стала грубой и прямолинейной. Длительное время, почти два года, в Чечне открыто идет подготовка восстания. Командование Кавказской линии получает об этом массу сведений. Однако, оно не предпринимает никаких политических мер для предотвращения восстания. Ведь можно было вступить в переговоры с Бей-Булатом, пойти на определенные уступки чеченцам, хотя бы попытаться найти взаимоприемлемый вариант присоединения Чечни к России. Но Ермолов и его подчиненные считали неприемлемым и оскорбительным для величия империи какие-либо политические компромиссы с горцами – бесправными подданными Российского государства. Греко в январе-феврале 1825 г. прибегнул к единственному средству, которое признавал Ермолов в отношении горцев – методу устрашения. Но он имел обратный результат – количество недовольных вайнахов еще более возросло.
В то время, как Греков пребывал в «убеждении, что народ устрашен и притих», «невольно убаюкивая и ослепляя даже корпусного командира», Бей-Булат и мулла Майртупский продолжали готовить восстание . В июне 1825 г. Таймиев отпрвляется в Дагестан, чтобы договориться о совместном выступлении. Уже в конце месяца в Чечню прибыли свыше 300 лезгин во главе с гумбетовским кадием Дибир-Али и аварским чанкою (сыном Султан-Ахмед-хана) Андаловым .
В самой Чечне мулла Майртупский «доказал, что с успехом может заменить отважного собрата». Со своими воззваниями подняться на борьбу во имя «избавления от русских» он объехал Большую и Малую Чечню, «произведя потрясение в народе» . Он не призывал народ к немедленному вооруженному выступлению – а лишь взял «на себя обязанность… подготовить население… до прибытия Бей-Булата» , т.е. мулла Майртупский занимался идеологической обработкой населения, не претендуя на военное руководство. В конце июня в Малую Чечню прибыл Бей-Булат. Он разослал гонцов по всей Чечне, требуя, чтобы каждый двор выставил по одному воину. Большинство селений изъявило готовность подчиниться этому указанию (за исключением притеречных селений, контролируемых российскими властями). И. Ходнев пишет, что Бей-Булат «отбирал аманатов» у чеченских селений, несмотря на то, что «всюду находил сочувствие» . К сожалению, у нас нет архивных данных, подтверждающих этот факт. Но если он имел место, то это, по крайней мере, говорит о двух важных моментах: во-1-х, Бей-Булату де-факто подчинились, как признанному главе чеченского народа и его зарождающейся государственности, большинство селений; во-2-х, в Чечне и на этот раз было определенное количество населения, не желавшее примкнуть к восстанию и стремящееся сохранить верность России. Бей-Булат вынужден был брать аманатов, чтобы иметь возможность воздействовать именно на эту часть чеченцев.
Открытое вооруженное восстание в Чечне против российских властей началось в конце июня 1825 г. Отряд повстанцев под командованием Яхъя-хана (сподвижника Бей-Булата) осадил укрепление Злобный Окоп. Командир гарнизона, оставшись без воды в результате недельной осады, вынужден был бросить укрепление и прорываться к Грозной. «Такой успех ободрил чеченцев, и они настолько овладели берегами Сунжи, что войска наши не могли уже накосить себе достаточно сена» . Основные силы восставших направились к селению Большие Атаги. Здесь Бей-Булат на военном совете изложил свой план: блокировать крепость Грозную, лишить ее подвоза продовольствия и фуража, а затем, ослабив гарнизон, захватить ее штурмом и освободить долину Сунжи .
Теперь уже и Греков, наконец, понял всю опасность, которая угрожала российской власти в Чечне. 30 июня, собрав все наличные силы, он выступил по направлению к Атагам. Однако, повстанцы не приняли боя и отступили в Гойтинский лес: Бей-Булат не хотел рисковать, не имея под началом достаточных сил. Кроме того, следовало еще поднять ингушей, карабулаков и кумыков. В.А. Потто отмечал, что «предусмотрительность Бей-Булата» под Атагами «была весьма благоразумна»: так как в случае поражения «все предприятие, устраиваемое с таким трудом, разрушилось бы разом» . Греков также не решился (силы его были незначительны) преследовать повстанцев и вернулся в Грозную.
Стремясь вовлечь в восстание как можно больше горцев, Бей-Булат разделил повстанческие силы на две части: Магома Майртупский направился на Кумыкскую плоскость (ему, как дагестанцу, легче было поднять эту часть Дагестана), а Б.Таймиев – к ингушам и карабулакам. События в Чечне стали принимать характер «общего восстания» , «в возмущение пришел весь Левый фланг, от Аксая и Сулака до Владикавказа» .
И руководство чеченских повстанцев, и кавказское командование в 1825 г. придавали исключительное значение Кумыкской равнине, как пограничной территории между Чечней и остальным Дагестаном. Бей-Булат потратит много сил и времени, чтобы поднять кумыков на вооруженную борьбу против России: это должно было воодушевить чеченцев и оказать воздействие на остальных дагестанцев. За 10 лет до дагестанских имамов Бей-Булат приходит к выводу, что успешная борьба против России возможна только при союзе, объединении чеченцев и дагестанцев.
Стратегическую значимость Кумыкской равнины прекрасно осознавало и кавказское командование. «Кумыки, именно: аксаевцы и качкалыковские чеченцы особенно озабочивали Грекова, – отмечал В.А. Потто. – Близость их к Дагестану, возможность получать оттуда помощь, наконец, опасность, чтобы пламя восстания, перекинувшись через горы, не охватила бы собою и всего Дагестана, заставили Грекова начать усмирение с Кумыкской плоскости» . Генерал понимал, что восставшие вряд ли нападут на Внезапную (это была сильная крепость) и что опасность угрожает в основном укреплениям Амир-Аджи-Юрт, Преградный Стан и Герзель-Аул. С отрядом из 2-х егерских рот, 300 казаков, при двух орудиях он 7 июля прибыл в Герзель-Аул и сразу же предупредил о грозящей опасности начальника укрепления Амир-Аджи-Юрт капитана Осипова. Однако, последний проявил полную беспечность и не принял никаких мер предосторожности, хотя имел все возможности для отражения нападения повстанцев. «…В гарнизоне находилась рота пехоты и весьма сильная артиллерия, – указывал А.П. Ермолов. – Сего для обороны было слишком достаточно» . В ночь с 7 на 8 июля повстанцы внезапно напали на Амир-Аджи-Юртовское укрепление. Гарнизон охватила паника и нападавшие не встретили сколько-нибудь серьезного, тем более организованного, сопротивления. Укрепление было захвачено горцами; при этом погибло свыше ста российских солдат, подпоручик Дмитриев и 13 рядовых попали в плен . Остальные спаслись, переплыв Терек. Падение этого укрепления потрясло кавказское командование. Ни Греков, ни Ермолов не могли и предположить о таком успехе повстанцев. «Я не только ожидал нападения на Амир-Аджи-Юрт, был уверен, что мошенники сделают его, дабы отвлечь меня от Герзель-Аула, – докладывал Греков Ермолову. – Но чтобы мятежники поколебали укрепление – это я никогда не мог и помыслить» . «Взбешен я был происшествием сим, единственно от оплошности нашей случившемся, – отмечал Ермолов. – Еще досаднее мне было, что успех сей мог усилить партию мятежников, умножить веру в лжепророка» .
Опасения наместника полностью оправдались. «Истребление Амир-Аджи-Юртовского укрепления ободрило чеченцев и восстание за Тереком сделалось повсеместным» . Волнения начались среди эндерийских и аксаевских кумыков, качкалыковцев и спустя буквально несколько дней силы повстанцев удвоились с 2 до 4 тысяч человек . Пришли «в движение» ингуши и карабулаки. Как отмечает Н.А. Волконский, Греков теперь понял, что ему придется иметь дело уже не «с сволочью», а с вооруженным и сильным неприятелем, и что «новое вероучение», казавшееся ему «религиозными бреднями», превратилось «в политический стимул», который был подхвачен «единодушно» «всем населением Большой и Малой Чечни» .
Пока часть повстанцев воевала на Кумыкской равнине, Бей-Булат действовал в Чечне. Воспользовавшись отсутствием Грекова на Сунже и ослаблением грозненского гарнизона, он напал на укрепление Преградный Стан, «выжег часть форштадта, захватил несколько пленных» и двинулся к крепости Грозная, намереваясь захватить ее . Для кавказского командования возникла чрезвычайно сложная ситуация. Под воздействием чеченского восстания вооруженные выступления против России начались в Кабарде, за Кубанью, в Джаро-Белоканах, среди жителей оплота царского режима в Дагестана – в шамхальстве Тарковском . Наиболее угрожающее положение летом 1825 г. сложилось в Чечне. Поэтому А.П. Ермолов перебросил в помощь Грекову 2 батальона из Дагестана и Ширванский пехотный полк из Кабарды. Греков, усилив гарнизоны Внезапной и Герзель-Аула дополнительными силами, спешно двинулся к Грозной, опасаясь ее захвата Бей-Булатом.
Повстанческие силы (в основном кавалерия) проявляли в 1825 г. исключительную мобильность и маневренность. В соответствии с меняющейся ситуацией Бей-Булат стремительно перемещался с Сунжи на Кумыкскую равнину, оттуда в Малую Чечню и снова на Аксай. И на этот раз, узнав о возвращении Грекова в Грозную, он «быстро перенесся опять на Кумыкскую плоскость и стал на правом берегу р. Гудермес» , у Умахан-Юртовского укрепления, угрожая одновременно захватить Старо-Юртовский редут и прервать сообщение с Сунженской линии с Терской. С его появлением «опять возмутились аксаевцы» и жители селения Брагуны. Восстание угрожало перекинуться к притеречным чеченцам. Одноврмеемнно, с 10 июля, сразу же после ухода Грекова на Сунженскую линию, повстанцы под руководством муллы Майртупского начали осаду Герзель-Аульского укрепления. Вскоре к ним присоединился и Бей-Булат. Силы повстанцев составили около 6 тыс. человек (чеченцы, кумыки и лезгины). Гарнизон Герзель-Аула насчитывал 380 егерей при 12 орудиях. Штурм укрепления продолжался около недели, однако из-за сильного сопротивления осажденных повстанцы, несмотря на непрерывные атаки, так и не смогли его захватить. Как отмечали дореволюционные историки, «в кровавой борьбе, вызванной чеченским мятежом 1825 года, защита Герзель-Аула представляет собой блестящий эпизод, достойный занять лучшие страницы в летописях Кавказской войны» . Падение Герзель-Аула могло бы привести к тяжелым последствиям для российской власти в Чечне и в Дагестане. В руках восставших оказалась бы большая часть Кумыкской равнины, а главное, еще более умножились бы их ряды (в борьбе с российскими войсками даже малейший успех повстанцев оказывал сильное воздействие на колеблющуюся часть горцев). Понимая все это, командующий войсками на Кавказской линии генерал Лисаневич и Греков, собрав сводный отряд в 1,5 тысяч человек, стремительно двинулись к Герзель-Аулу и 15 июля нанесли удар в тыл повстанцев. В результате Бей-Булат был вынужден отступить.
На следующий день, 16 июля, в Герзель-Аульском укреплении произошли события, широко и подробно описанные в исторической литературе ХIХ и ХХ вв. По приказу Лисаневича (и при подстрекательстве старшего кумыкского князя Мусы Хасаева) здесь было собрано 318 старшин из Аксая и окрестных селений (по списку, составленному тем же Хасаевым). По настоянию Лисаневича, их попытались разоружить и арестовать, несмотря на то, что им накануне была обещана неприкосновенность и безопасность. Тогда чеченский старшина Учар-Хаджи ударами кинжала убил Грекова и смертельно ранил Лисаневича. По приказу последнего солдаты устроили самое настоящее побоище: «началось истребление всех, кто был в укреплении» . Э.В. Бриммер в своих воспоминания так описывал это: «Солдаты бросаются к ружьям, казаки вынули шашки и все, что было русского, бросилось на толпу кумыков. Они бегут к воротам, их преследуют – и колют, и рубят, бьют чем попало. …Ожесточение наших доходило до исступления и потому… кумыки пали почти все в крепости и у ворот» . «В числе погибших были и люди, ни в чем не повинные, отличившиеся испытанной преданностью русским… Озлобленные солдаты не давали пощады никому, кто попадался им на глаза в азиатской одежде. Убиты были даже трое грузин, находившихся при генерале и несколько гребенских казаков» .
«Герзельаульская катастрофа» 16 июля 1825 г. во многом была следствием «неблагоразумия Лисаневича». Еще 15 июля кумыкский пристав Филатов доложил ему, что «аксаевцы просят пощады» и политически нецелесообразно в данный момент, когда восстание еще продолжается, предпринимать карательные акции против кумыков и качкалыковцев. Лисаневич его не послушался и приказал собрать не только «замеченных в восстании», но и «всех почетных аксаевцев» (т.е. и виновных, и сторонников России), чтобы «устрашить мятежников примером строгости». Против подобного намерения выступил и Греков, «советуя Лисаневичу не задерживать виновных, а тем более не подвергать их наказанию», полагая, что «такой поступок мог совершенно уничтожить доверие к русскому начальству и к данному слову» . Однако, Лисаневич, как старший по должности, настоял на своем и результат получился весьма печальный. А.П. Ермолов был совершенно прав, когда в докладе в Петербург в начале августа 1825 г. назвал его главным виновником «герзельаульской катастрофы» . В письме к П.А. Кикину, написанному по свежим следам (30 июля 1825 г.), рассказывая об этих событиях, наместник подчеркнет: «Истребили убийцу, но это не заплата за достойного Грекова» . И при этом – ни слова сожаления о генерале Лисаневиче. Невысокого мнения о нем был и А.С. Грибоедов: «Лисаневич человек храбрый, но опрометчив, умер геройски, жил без толку» . Гибель Грекова и Лисаневича фактически обезглавила Кавказскую линию: в крае больше не было ни одного генерала и управление войсками на Северном Кавказе было нарушено. С другой стороны, Герзельаульская бойня вызвала взрыв возмущения в Северной Кумыкии, Чечне и Ингушетии . Большая часть аксаевских кумыков вместе со своим кадием ушла в лес и обратилась за помощью к Бей-Булату. «Вся Чечня волновалась и даже ингуши и карабулаки открыто приняли сторону» повстанцев . Бей-Булат срочно вернулся из Малой Чечни на Кумыкскую равнину. К нему присоединились аксаевцы и качкалыковцы и под его руководством вновь оказалось около 6 тыс. чловек. 24 июля он вступил в Аксай, сжег дома, принадлежавшие Мусе Хасаеву и «лицам», России «приверженным» . Хотя под началом Таймиева и были значительные силы, он не рискнул вновь напасть на Герзель-Аул, поскольку гарнизон его был усилен за счет отряда, прибывшего с Грековым и Лисаневичем. Опыт предыдущей осады этого укрепления показал, что для успеха необходимы артиллерия и значительно большие силы, чем были у повстанцев. Для умножения своих сил Бей-Булат решил поднять Аух и жителей эндериевского владения. С этой целью он разделил свое войско на две части: одна была направлена в Аух и в окрестности Эндери, другая – на Сунженскую линию.
Несмотря на то, что волнения охватили Северную Кумыкию, почти всю равнинную Чечню, часть карабулаков и ингушей, повстанческая армия Бей-Булата не превышала 6-7 тысяч человек. Многие кумыки и часть чеченских селений уклонялись от участия в вооруженной борьбе. Не желая выполнять указаний Бей-Булата о выделении по одному воину с каждого двора и опасаясь репрессий царских властей, они (особенно кумыки) скрывались вместе со своими семьями в лесах. Уже к середине лета 1825 г. часть узденской верхушки кумыков и чеченских старшин стала склоняться к примирению с Россией. Они надеялись, что в ответ на их отказ от вооруженной борьбы российские власти также пойдут на определенные уступки.
Видя эту ситуацию, Таймиев решил использовать принудительные меры, чтобы не допустить отхода от восстания кумыков и чеченцев и заставить всех их выполнить решения всенародного собрания от 29 мая 1825 г. и свои указания. С этой целью в конце июля в Аксае «Бей-Булат созвал собрание из находившихся при нем влиятельных лиц, преимущественно мулл» . На собрании он предложил конфисковать в пользу повстанческой армии и зарождающегося государства имущество тех, кто скрывается в лесах и не хочет участвовать в освободительной борьбе. В данном конкретном случае речь шла о части аксаевцев, но в принципе Бей-Булат имел в виду и чеченцев. Он потребовал, чтобы все скрывающиеся в лесах и горах немедленно вернулись в свои дома. «К удивлению его, муллы на это не согласились и резко протестовали против такого бессмысленного решения, направленного не к сближению, а к разъединению с народом. Спор был завзятый, шумный; муллы, исподволь поддерживаемые даже и Магометом Маюртупским, одержали верх. Тогда взбешенный Бей-Булат перессорился с ними…, бросил и сам уехал на Мичик» . Так в среде восставших произошел раскол.
Историки по-разному объясняют это событие, с которого фактически начинается спад восстания. Составители «УРВК» считали, что требование Таймиева о немедленном возвращении всех жителей в свои дома было продиктовано тем, что «он видел в скитальческой жизни их недоверие к своему могуществу, страх перед русским оружием и даже прямое уклонение от обязанности наравне с другими защищать свою родину» . По мнению Л.Н. Колосова, Бей-Булат и его сторонники выступали за активное продолжение борьбы, превращение каждого селения в хорошо укрепленный пункт, который его жители должны защищать до последнего. Он был против того, чтобы вообще какие-либо чеченские или кумыкские территории оставлялись царским войскам. Духовенство же, полагал Колосов, предлагало другой вариант – переселение населения в горы и провозглашение там независимой от России территории – своеобразное теократическое государство – имамат, которое позже и создал Шамиль. «Это были чисто тактические разногласия», – заключает Л.Н. Колосов . Нам представляется, что суть разногласий среди руководства повстанцев в 1825 г. была все-таки глубже: в том, что часть кумыкских и чеченских старшин заняла примиренческие позиции по отношению к России. На этой точке зрения стоял и Н.И. Покровский. «Аксайское совещание показывает, – писал он,- что уже к середине 1825 г. в движении появляется трещина – аульская верхушка начинает отходить от восстания» . Об этом же говорят и последующие события в Чечне. В августе 1825 года Бей-Булат начал создавать свою административную систему: во все селения назначались верные ему старшины, которым беспрекословно должно было подчиняться местное население. За непослушание устанавливался штраф в 10 рублей. Старшины, под присягой, делались «ответственными за поступки населения». Таких старшин только в Атагах было назначено 32 человека. «Подобное назначение последовало и в прочих аулах». Селения, расположенные за Ханкальским ущельем, обязаны были выставлять постоянные караулы (чтобы вовремя узнать о движении российских войск), «окопаться рвом, устроить частокол», т.е. создать защитную систему. Было создано и ядро регулярной армии – «иметь в постоянной готовности 500 человек отборной конницы» . Таким образом, был сделан следующий (после собрания 29 мая 1825 г.), весьма важный шаг на пути административного оформления чеченской государственности. Однако против создания этой системы и продолжения вооруженной борьбы с Россией выступил целый ряд крупных чеченских селений – Большой Чечен, Алды, Герменчук, Мискир-Юрт, Чортой и Тепли-Кичу . Это серьезно затруднило действия Бей-Булата по созданию государственности, повстанческой армии и в целом – продолжение освободительной войны. В условиях беспрерывных военных действий с российскими войсками и в специфических чеченских условиях (кровная месть) Таймиев не мог предпринять принудительных мер против «партии примиренцев». Нежелание «оппозиционных» селений подчиниться административной власти Бей-Булата, видимо, было продиктовано и тем, что их социальная верхушка не хотела терять свою власть и самостоятельность (то, что им угрожал царизм – это виделось как более отдаленная перспектива). Наконец, «бунт мулл» на Аксаевском совещании, безусловно, был порожден и тем, что они были недовольны той второстепенной ролью, которую им отводил Бей-Булат в руководстве освободительной борьбой и в системе создаваемого им государства. Роль «комиссаров» не устраивала мулл, они требовали предоставить им реальную власть. Отказ Бей-Булата удовлетворить эти претензии привел его к разрыву с частью духовенства.
К лету 1825 г. большая чась Северного Кавказа оказалась охваченной волнениями. «Кабарда, вовлеченная в общий поток своими соседями, пристала к мятежникам, Чечня горела… Вся Кавказская линия от моря до моря стояла в огне. Один Дагестан пока оставался спокойным, но грозовые тучи, ходившие кругом, сгущались уже и над его горами» . «Бунт в этом крае» стал «поголовным» .
В предыдущие годы, особенно в 1818-1822 гг., А.П. Ермолов быстро и решительно реагировал на любое антироссийское выступление на Северном Кавказе, зачастую сам возглавляя карательные походы. Иначе обстояло дело в 1825 году. Вплоть до гибели генералов Грекова и Лисаневича наместник практически не участвует в принятии решений по «умиротворению» охваченного восстанием края. И лишь события в Герзель-Ауле 16 июля 1825 г., оставившие Кавказскую линию без высшего военного командования, заставили его вплотную заняться северокавказскими делами.
Прибыв на Кавказ, Ермолов считал, что он в течение нескольких лет приведет горские народы к полной покорности, наведет здесь «порядок», покажет им, что они «не союзники, а подданные». «Ермолов был очень уверен в своих силах и военных способностях, – писал М. Кандур, – поэтому полагал, что за несколько быстротечных лет сможет полностью и необратимо завоевать Кавказ. Однако он не мог понять того, что его жестокость, его политика питали дремлющие до поры мощные силы в народных глубинах, которые потом низвергнутся вулканом мести…» .
Глубоко уверенный, что цель (установление российского господства на Северном Кавказе и тем самым – дальнейшее расширение границ империи) оправдывает средства (беспредельную жестокость), А.П. Ермолов в 1818-1822 годах большую часть времени проводит в походах против северокавказских горцев, уничтожает их селения, их средства к существованию, загоняет их горы, где они гибнут тысячами от голода и болезней. Однако и к 1822 г. цель, к которой он стремится – полное покорение горцев, особенно чеченцев, остается пока недостижимой. И «проконсул» Кавказа начинает понимать, что его методы (устрашение, жестокость, военно-экономическая блокада и т.п.), казавшиеся ему универсальными и эффективными, не дают нужного результата. Начинающееся осознание этого факта резко снижает его активность с 1822 г. С.А. Экштут отмечает, что с этого времени Ермолов был охвачен «тяжелыми, гнетущими мыслями, находился в состоянии сильной и продолжительной подавленности» .Об этом свидетельствуют и его письма к П.А. Кикину. 16 ноября 1822 г. он пишет ему: «Все идет медленно и с пламенным характером моим несогласно. Живу здесь давно, ничего не сделал и это меня мучит до крайности… Горестно оглянуться на шесть лет пребывания в здешней стране и ничего не произвести довольно ощутительно, чтобы свидетельствовало об успехах. Самому внимательному наблюдателю могут быть только приметны перемены, следовательно, они не велики, или еще при самых началах» .
В конце 1820 года Ермолов доложил царю, что народы Северного Кавказа приведены к полной покорности. Последовавшие затем антироссийские выступления в Чечне, Дагестане и Кабарде вызывали непонимание и раздражение в Петербурге. Некоторые высшие российские сановники считали, что они вызваны чрезмерно и неоправданно жестокими действиями Ермолова. Неоднозначно было и отношение к его методам со стороны Александра 1. Царь то выражал свое «монаршее благоволение» Ермолову за его действия, то призывал его к «кроткому и справедливому» отношению к горцам. Особенно усилилась критика действий Ермолова в Петербурге в середине 1820-х годов. Составители «УРВК» отмечали: «Он (Ермолов. – Г.Ш.) знал, что в высших петербургских сферах пользовались этим случаем (восстанием в Чечне. – Г.Ш.), чтобы дискредитировать его в глазах государя и указывали на общий бунт, как на прямой результат всей его девятилетней деятельности в крае. Вся система ермоловского управления подвергалась беспощадной критике» . Последние 4-5 лет своего пребывания на Кавказе А.П. Ермолов все время находился в ожидании отставки. «Смените меня другим начальником и увидите, что не те еще будут обстоятельства, – пишет он П.А. Кикину 30 июля 1825 г. – Умнее меня не долго пребудет здесь, ибо надобен будет в важнейшем месте или будет чувствовать, что имеет на то право и не согласится по моему мучиться здесь.
Если же мне подобный или, может быть, несколько и слабейший, то нет причины, чтобы лучше управил он делами.
Я не шутя ожидаю смены, которая, может быть, и потому нужна, чтобы дать место какому-нибудь из клиентов людей могущественных» . «До вас доходят слухи, по большей части несправедливые, может быть, с намерением вредить мне, слухи всегда не в пользу нашу… Клевета против меня все истощила и мне худшего ожидать нельзя», – напишет Ермолов в это же время А.А. Закревскому . Видимо, все это, вместе взятое, и привело к тому, что Ермолов вплоть до середины лета 1825 г., до «герзельаульской катастрофы», не вмешивался в ход событий на Северном Кавказе и не сообщал о них в подробностях в Петербург, надеясь, что Лисаневич и Греков сами справятся с подавлением освободительного движения в Чечне и Кабарде. После гибели командования Кавказской линии он вынужден был сам срочно заняться усмирением восставших горцев. Временным командующим Кавказской линией был назначен генерал Вельяминов, находившийся в это время за Кубанью, начальником Левого фланга – генерал-майор Лаптев, начальником кордонной линии от Грозной до Кизляра – подполковник Сорочан. 24 июля Ермолов и сам отправляется из Тифлиса на Северный Кавказ. До 3 августа болезнь задержала его во Владикавказе. «Иду к чеченцам, всюду бунт, все под ружьем…,»- пишет с дороги П.А. Кикину .
Лишь прибыв в Грозную, детально ознакомившись с военно-политической ситуацией в крае и убедившись в ее крайней сложности, Ермолов шлет обстоятельное донесение царю. Как всегда, «проконсул» жалуется на нехватку войск и просит прислать ему подкрепление. Однако Александр 1 считает, что на Кавказе достаточно сил для подавления восстания. «…Войск в краю, вам вверенном, более 60 тыс. – число, какового там в прежние времена никогда не бывало, – отвечает он Ермолову, – то я полагаю и надеюсь, что сих способов, при вашем благоразумии, искусстве и испытанной деятельности, весьма достаточно будет, чтобы потушить возникающий мятеж и восстановить прежнее спокойствие и порядок» . 31 августа царь направляет А.П. Ермолову рескрипт, в котором предоставляет ему полную свободу действий в подавлении восстаний в Чечне и Кабарде. Указывая на «происшествия на Кубани и в особенности случившееся в Чечне неприятные последствия общего в той стране возмущения», он предписывает кавказскому наместнику «восстановить в собственных наших владениях и окружающих оных народах совершенное спокойствие и порядок; нужно стараться истребить возмущение решительным действием для наказания тех из возмутителей, кои покажут себя упорнейшими…» .
Прибыв на Сунженскую линию, А.П. Ермолов, казалось бы, должен был нанести удар по повстанцам в самой Чечне, чтобы подавить восстание в корне. Однако, вместо этого, он направляется на Кумыкскую равнину, к крепости Внезапная, хотя сюда уже прибыло подкрепление: батальон Апшеронского полка из крепости Бурной и рота 41 егерского полка. В своем донесении Александру 1 от 28 августа 1825 г. «проконсул» объяснял свои действия тем, что «видел с досадою, что беспокойства начинали колебать Кумыкское владение и распространяются до Дагестана, чего наиболее должен был я опасаться. Нельзя было терять времени и я, при первой возможности пройдя по реке Сунже через крепость Грозную и собрав несколько казаков, прибыл к крепости Внезапной, лежащей у гор. Андрея, жителям коего намерены были чеченцы способствовать возмутиться» .
В 1825 г. на Северо-Восточном Кавказе Кумыкская плоскость была в центре событий. Кавказское командование больше всего опасалось совместного выступления горцев, в данном случае – чеченцев и дагестанцев. Чтобы не допустить этого, в начале июля сюда в первую очередь направился Греков. В августе то же самое сделал Ермолов. Он тем самым отсекал кумыков от чеченцев, предотвращал распространение восстания на остальной Дагестан и одновременно угрожал качкалыковским чеченцам.
Наступать в самой Чечне летом 1825 г. А.П. Ермолов не решился. Он полагал, что для этого у него мало войск. К тому же военные действия в Чечне летом-осенью – мероприятие весьма рискованное, так как зеленые леса становились естественным союзником чеченцев. «…Чеченцы, оставив жилища свои, семейства и имущество сокрыв в лесах, – докладывал Ермолов Александру 1, – готовы вместе с соучастниками в мятеже противостоять нам в довольно больших силах, когда проникнут войска в середину земли их» . Поход в Чечню Ермолов считал возможным только зимой и только при условии военных подкреплений из России. «Если благоугодно будет Вашему И.В. повелеть укомплектовать старослужащими выс. вверенный мне корпус, я успел бы в продолжение зимы наказать изменников… Без средств сих успехи мои против мятежников не будут иметь желаемой пользы и впоследствии могут встретиться обстоятельства затруднительные» . По мнению В.А. Потто, наместник откладывал поход в Чечню до зимы еще и по другой причине: «В это время нашествие русских могло быть для них (т.е. чеченцев. – Г.Ш.) наиболее пагубным. Не смея держаться в открытых местах, они должны были оставить свои поля невозделанными, а притом с весною семьи их, укрывшиеся в лесах, подвергались болезням и смертности, которые должны были усилиться неизбежным голодом» .
Прибытие Ермолова, а также дополнительных войск из Бурной на Кумыкскую плоскость и стремление большей части узденской верхушки примириться с Россией удержали жителей кумыкских владений от дальнейшего участия в восстании. Волнения в Эндерийском княжестве прекратились, изъявили покорность и аксаевцы. Но главной причиной установления спокойствия на Кумыкской равнине все же был «сильный отряд Ермолова», расположившийся в Эндери и «готовый при первой попытке к мятежу стереть с лица земли все кумыкские селения» . К исходу девятого года своего пребывания на Кавказе А.П. Ермолов приобрел некоторую гибкость в отношениях с горцами. Убедившись, что кумыки не оказывают вооруженного сопротивления, он решил не применять против них карательные меры. Он стремился достигнуть этим сразу двух целей: показать горцам, что не будет наказывать тех, кто изъявляет покорность, чтобы тем самым отсекать от Бей-Булата колеблющиеся селения; во-2-х, это был жест в сторону Петербурга, все более критикующего наместника за жестокие действия. «Проконсул» демонстрировал: если горцы не оказывают вооруженного сопротивления, он с ними «кроток и справедлив». Единственное, что он предпринял в качестве наказания для аксаевцев – это переселил селение Аксай на новое место – на реку Таш-Кичу, под надзор закладываемого здесь российского военного укрепления, «дабы прервать связи аксаевцев с чеченцами, давним соседством и даже родством утвержденные» . Однако уже в августе 1825 г. Ермолов принял решение нанести беспощадный удар по чеченцам. Он исходил из того, что корни, источник восстания – в Чечне и их он считал необходимым уничтожить. Во-2-х, «проконсул» видел, что надвигается война с Ираном и в этих условиях восстание в Чечне было крайне опасно для российских войск в Закавказье. Спокойствие в тылу было жизненно необходимо. «За нарушение присяги на подданство, за возмущение и развратный пример другим должны они (чеченцы. – Г.Ш.) подвергнуться наказанию строгому и тем более необходимому, что войска могут быть отозваны другими обстоятельствами и возобновленный ими мятеж сделается опасным», – докладывал Ермолов Александру 1 в августе 1825 г. «Надобен пример наказания непокорных! В злодейской стране здешней всегда много готовых на возмущение», – писал он А.А. Закревскому, анализируя события в Чечне в 1825 г.
В ожидании наступления зимы и прибытия военного подкрепления из России Ермолов принялся укреплять российские позиции на Кумыкской равнине. Он вполне справедливо рассудил, что Бей-Булат не сможет захватить (при отсутствии у него артиллерии) крепости и сильные укрепления, а его партизанские набеги не могли свергнуть российское господство в крае. «Проконсул» решил уничтожить слабые укрепления, которые могли захватить повстанцы, а остальные – усилить. Так, было оставлено укрепление Преградный Стан, а в ноябре – и Герзель-Аул. В то же время в сентябре начались работы по дальнейшему усилению кр. Грозная, Внезапная и строительству новых укреплений у Таш-Кичу и у Амир-Аджи-Юрта. Это заняло у Ермолова почти всю осень 1825 г. Одновременно шла подготовка к экспедиции в Чечню: «распоряжено доставление в крепость Грозную больших запасов провианта и снарядов на зимнюю экспедицию против чеченцев, – отмечал «проконсул» . Комендант Грозной получил приказ: не разрешать жителям чеченских селений, расположенных на Сунже и за Ханкальским ущельем, вывоз хлеба в горные районы, «ибо нам без средств этих обойтись нельзя будет или предприятия наши должны мы будем ограничивать весьма непродолжительным временем, всегда возвращаясь в крепость Грозную» . Занимаясь всем этим, А.П. Ермолов внимательно следил и за событиями в Чечне. Стремясь не допустить присоединения к восстанию притеречных чеченцев, он приказывает Сорочану занять войсками «селения по левому берегу Сунжи лежащие». В то же время он предостерегает подполковника, чтобы он не истреблял эти селения, даже в случае «явной измены жителей», а только бы «выгнал их за Сунжу», чтобы не оказать «вредного воздействия» на «живущих по Тереку чеченцев, которые несравненно более приобвыкли к послушанию, а иногда даже и служивали довольно хорошо» . Это тоже проявление гибкости «позднего» Ермолова. Он начинает уже дифференцированно относиться к чеченцам, стремясь сохранить верность покорной, придерживающейся пророссийской ориентации части их, стараясь не оттолкнуть ее неоправданными репрессиями. Готовясь к зимней экспедиции в Чечню, Ермолов стремится отсечь от восстания как можно больше ее жителей. Он, видимо, был уже осведомлен о том, что среди повстанцев нет единства и часть их выступает за прекращение вооруженной борьбы с Россией. Поэтому он, проявляя совершенно не свойственные ему раньше терпимость и гибкость («политичность»), пытается отколоть от Бей-Булата колеблющихся. «Если от чеченцев присылаемы будут к вам доверенные лица, – указывает Ермолов подполковнику Сорочану в ноябре 1825 г., – всегда в разговорах давайте им надежду на прощение, если придут они по-прежнему в покорность» . Одним из главных принципов в военно-политической практике А.П. Ермолова на Кавказе была неотвратимость, обязательность наказания каждого из кавказских владетелей, выступивших против России. Это правило становилось абсолютным в отношении того из них, кто длительное время (или неоднократно) возглавлял вооруженную борьбу с Россией. Однако в отношении Бей-Булата Таймиева, организовавшего и возглавившего одно из крупнейших вооруженных выступлений горцев против царской власти на Северном Кавказе в 20-х годах ХIХ в., А.П. Ермолов счел необходимым (или возможным) отступить от этого своего правила. В вышеприведенном предписании Сорочану главнокомандующий указывает: «Главным виновником беспокойств оставляйте имама, но не Бей-Булата, которому не скрывайте моего снисхождения, которое и прежде я ему оказал. В сем знаке отношения надобно возродить надежду на прощение и привлечь его» . Видимо, подобное указание со стороны А.П. Ермолова было вызвано целым рядом соображений. Предыдущий опыт взаимоотношений Бей-Булата и кавказской администрации уже показал, что он – не религиозный фанатик, трезвомыслящий человек, политик и дипломат (а не только «храбрый наездник»), способный и готовый к политическим компромиссам. В Чечне в тот период не было более влиятельного военного и политического лидера, которого, в интересах утверждения царской власти в регионе, можно было бы привлечь на сторону России. Если бы Ермолову в 1825 г. удалось бы договориться с Бей-Булатом о его переходе на российскую службу – это был бы крупнейший политический успех царских властей, последствия которого могли бы сказаться не только в Чечне, но и в Дагестане, и в Кабарде, где авторитет его был чрезвычайно высоким. Ермолов, безусловно, понимал, что физическое устранение Бей-Булата мало что даст в деле «умиротворения» Чечни – со временем появится новый военный лидер, который, скорее всего, будет более непримиримо настроен к России и переговоры с которым вряд ли окажутся возможными.
Генерал А.П. Ермолов, действительно, в одном оказался прав – Бей-Булат был готов на переговоры с кавказской администрацией. Еще в начале сентября 1825 г. через лазутчиков Таймиев сообщил главнокомандующему, что он готов вступить в переговоры. Однако, в отличие от прошлых лет, он хотел говорить не о своей карьере, выступал не от своего личного имени, а как лидер чеченского народа и собирался вести речь о взаимоотношениях этого народа с Россией . Л.Н. Колосов пишет, что Бей-Булат стремился «устрашить Ермолова и заставить пойти его на уступки…», добиваясь «признания независимости Чечни» . При этом Колосов ссылается на Волконского. Однако в работе последнего нет ничего о подобных намерениях Бей-Булата. До сих пор не обнаружены источники, в которых подтверждались бы эти утверждения Л.Н. Колосова. Нам кажется, что Бей-Булат, «находчивый и гибкий» как «политик и военный руководитель горцев», убедившийся к началу осени 1825 г. в том, что он «не пользуется стопроцентной поддержкой в Чечне» и от которого уже отошли кумыки, не мог выдвигать перед Ермоловым требование о «признании независимости Чечни», тем более – «устрашить» Ермолова. Как реалистически мыслящий человек, он не мог не понимать, что для кавказского наместника подобное требование абсолютно неприемлемо и ни на какие переговоры по этому поводу он не пойдет. Предлагая переговоры, Таймиев преследовал, видимо, несколько целей: договориться с кавказской администрацией о взаимоприемлемых условиях сосуществования Чечни и России, предотвратить готовящуюся карательную экспедицию в Чечню. Наконец, в крайнем случае, как можно дольше оттянуть ее начало, чтобы получить время для укрепления и расширения своей власти над чеченцами, для увеличения и усиления повстанческой армии. Но для Ермолова переговоры и на подобные темы оказались неприемлемыми. С его точки зрения, чеченцы давно были российскими подданными, часть которых в данный момент подняла бунт против верховной власти. Да и Бей-Булата наместник не собирался признавать в качестве военно-политического лидера Чечни; в лучшем случае он был для него самым влиятельным чеченским старшиной. Исходя из этого, Ермолов потребовал от Бей-Булата (через Сорочана) отказаться от дальнейшего участия в восстании, распустить вооруженные отряды и вновь перейти на российскую службу. Фактически это означало, что Таймиев должен был предать своих товарищей по оружию. Разумеется, подобное предложение было им отвергнуто. Эти отдельные контакты между Ермоловым и Бей-Булатом, осуществлявшиеся через посредников в течение сентября-декабря 1825 г., так и не превратились в переговоры. Ермолов не пожелал даже обсудить предложения, выдвинутые Бей-Булатом и вполне вероятная возможность прекращения российско-чеченского вооруженного противостояния осенью 1825 г. была в очередной раз отвергнута российской стороной. «Проконсул» Кавказа и на этот раз предпочел решить очередное осложнение российско-чеченских отношений силой оружия. В письме к А.А. Закревскому от 13 декабря 1825 г. он подчеркивал: «…Вскоре намереваюсь идти не для усмирения уже, но для наказания (чеченцев. – Г.Ш.)» . Наместник, готовый «простить» некоторую часть равнинных чеченцев, считал совершенно необходимым показательно «наказать» остальных «за гнусную измену», так как «надобен пример наказания непокорных» . В любом случае, чеченские селения, принявшие наиболее активное участие в антироссийском восстании, по мнению Ермолова, должны были быть уничтожены.
Всю осень 1825 г., пока Ермолов занимался военным строительством на Кумыкской плоскости, ждал подхода военных подкреплений из России и наступления зимних холодов, в Чечне фактически властвовал Бей-Булат. Российская власть не распространялась дальше крепости Грозной, гарнизоном которой командовал «полный нерешительности и какой-то боязливости» подполковник Сорочан . Это был период «апогея» «значения и власти» Бей-Булата в Чечне, «временем его безусловного превосходства над царскими властями, временем попыток «государственного строительства» в Чечне» . Относительную бездеятельность российских войск в Чечне в конце лета-осенью 1825 г. Бей-Булат использовал для дальнейшего создания государственности в Чечне. Для решения важнейших вопросов регулярно созываются собрания представителей чеченских селений (за исключением междуречья Терек-Сунжа) . Была создана более или менее четкая вертикаль административной власти: тургаки- старшины- военно-политический лидер (Бей-Булат) – народное собрание. Таймиев объединил под своей властью большую часть Чечни. Народное собрание избрало его старшиной всей Чечни с титулом «Мехкан да» («владетель страны») и наделило правом назначать и смещать старшин (в обычных условиях они избирались населением) селений и обществ. За неподчинение власти и распоряжениям Бей-Булата была определена система наказаний. В конце августа 1825 г. Сорочан докладывал Ермолову: «Бей-Булат… учреждает во всех деревнях, непокорных нам, свое начальство, делает старшим по нескольку в деревнях с тем, чтобы они старшинам же были послушны, а ежели не выполнит кто, то 10 рублей серебром штрафу. А он уже требовать будет исполнения от старшин и все сделано по присяге» . Опираясь на свое растущее влияние и используя бездеятельность царских войск (временно ослабла внешняя угроза), Таймиев начал склонять на свою сторону колеблющиеся или неподчиняющиеся ему селения мерами принуждения. Так было с селением Алды в октябре 1825 г. Тогда же Бей-Булат направил прокламацию надтеречным чеченцам, которые были «в нерешительности и затруднении», не зная, «на чью сторону им склониться». Он объявил им, что в случае отказа подчиниться его власти и присоединиться к восстанию он «отнимет или уничтожит их имущество» . Н.А. Волконский отмечал, что осенью 1825 г. Таймиев «приобрел власть и влияние над чеченцами, вследствие которых его слушались, и что главнее всего, его боялись. …Возмутитель был уже наверху своей силы и власти» и действовал «с достоинством и самоуверенностью народного правителя» . Именно в это время представители кавказской администрации и стали называть Бй-Булата «атаманом всей Чечни» .
Историки по-разному относятся к оценке административной деятельности Бей-Булата. Н.А. Волконский, подробно описав его административные меры, не дает им никакой оценки. Остальные кавказоведы ХIХ в. останавливаются только на его военной деятельности. То же самое относится и к большинству советских авторов. Исключений лишь несколько. Л.Н. Колосов словочетание «государственное строительство чеченцев» в период восстания Бей-Булата берет в кавычки. Хотя в другом месте и пишет, что еще за 14-15 лет до образования имамата Шамиля Бей-Булатом «делались попытки создания собственной чеченской системы государственности, но не в форме имамата» . М.М. Блиев и В.В. Дегоев, характеризуя события в Чечне в мае 1825 г., отмечают, что они означали «фактически развитие публичной власти, зародившейся еще в ХVIII в.» . Наиболее четко и определенно в этом плане высказался Н.И. Покровский. Он полагал, что в 1825 г. была предпринята «попытка объединения и создания государства чеченцев и кумыков», наметилась «внутренняя организация государства». По его мнению, Бей-Булат начал «организацию единого государства» дагестанцев и чеченцев и в этом отношении его следует считать «непосредственным предшественником имамата» . Данная точка зрения нам кажется вполне обоснованной и справедливой. Административная деятельность Бей-Булата в 1825 г. несет на себе все признаки начала государственного строительства в Чечне: попытки создания властной структуры, подчинение ей населения, объединение чеченцев в единое целое. Но нам представляется спорным утверждение Н.И. Покровского о том, что Бей-Булат пытался тогда создать единое кумыкско-чеченское государство. Административные распоряжения Таймиева распространялись только на Чечню. В Кумыкии он не смещал и не назначал старшин. В народных собраниях (в принятии решений) принимали участие лишь представители чеченских селений. Кумыки присутствовали на них в качестве приглашенных гостей, так же, как и аварцы, лезгины, кабардинцы и другие. Бей-Булат рассматривал Кумыкию и кумыков скорее как важнейших военно-политических союзников, чем составную часть создаваемого им государства. Об этом свидетельствует и то, что представители кумыков на равных с чеченцами участвовали в военных советах, в решении военных вопросов.
А.П. Ермолов, стремясь остановить дальнейшее разрастание восстания и внести раскол в среду повстанцев, 21 октября 1825 г. распространил «Прокламацию к жителям чеченских деревень, живущих по Сунже», в которой обещал прощение повстанцам и селениям, которые прекратят вооруженную борьбу. Он заверял присунженских чеченцев: «Я не наказываю тех, которых прощаю, и вам надлежит не верить мошеннику Бей-Булату и жить покойно под покровительством русских» . Однако прокламация не возымела ожидаемого воздействия на чеченцев: «мятеж пустил глубокие корни… и доверие к Бей-Булату было полное» . Следует указать и на то, что пассивность царских войск осенью 1825 г. была расценена чеченским населением как их беспомощность и всесилие Бей-Булата. Тем более, что, занимаясь летом-осенью 1825 г. государственным строительством, Бей-Булат продолжал и военные действия против российских войск. Он четко осознавал, что снижение военной активности немедленно приведет к отходу от него горцев. В условиях до конца еще не сложившейся государственности для сохранения и увеличения повстанческой армии требовались постоянные военные действия, постоянная военная напряженность, пусть маленькие, но победы. Был тут и экономический фактор: повстанцам требовалось продовольствие. Население же Чечни, чье хозяйство в результате военных действий царских войск за последние годы пришло в упадок, было не в состоянии содержать повстанцев. Введенный Бей-Булатом своеобразный налог продовольствием уже вызывал недовольство у населения. Отчасти и поэтому повстанческие отряды находились в постоянном движении, нападая на русские поселения по Тереку, военные посты и поддерживающих Россию владельцев с целью захвата скота и лошадей. Правда, это был второстепенный, сопутствующий фактор. Основная же цель повстанческой армии – изгнание российских войск за Терек, т.е. восстановление «доермоловских» позиций. Волконский писал, что «действия на Сунже и на Тереке» были «задушевной задачею» Бей-Булата, «от которых он отклонялся лишь в силу каких-либо неожиданных обстоятельств» . С целью форсирования крупных рек (Терека и Сунжи) и штурма крепостных укреплений по приказу Бей-Булата в равнинных селениях начали заготавливать тулуки (меха) – по два на каждого человека- и сооружать длинные лестницы, способные выдержать до 10 человек. Прилегающим к Хан-Кале селениям была вменена в обязанность доставка бревен для строительства укреплений в этом ущелье и выделение людей для рытья здесь окопов и защитного рва. Благодаря огромной пропагандистской и организационной работе (тургаки разъезжали по всей Чечне, постоянно призывая население примкнуть к восстанию) Бей-Булату удалось вновь собрать около 4 тыс. повстанцев. Среди них были и представители соседних горских народов – кумыки, аварцы, лезгины, ингуши и карабулаки . Правда, повстанческая армия была плохо вооружена: при всеобщей бедности горцев приобретение дорогостоящих ружья, пороха и свинца было сложным делом. Повстанцы не имели ни одного орудия. Тем не менее, эти силы, разбившись на несколько отрядов, в течение августа-ноября совершили ряд нападений на российские позиции. 29 августа Бей-Булат предпринял неудачную попытку штурма Грозной, в сентябре подобное же повторилось против Герзель-Аульского укрепления. 10 октября повстанцы близ селения Амир-Хан-Кичу напали на российский отряд в 200 человек, посланный на заготовку дров под прикрытием двух орудий. Отряду с большим трудом удалось отступить в Грозную . «Дерзость неприятеля дошла, наконец, до того, что он открыто, на глазах Сорочана, перешел через Сунжу и стал у Злобного Окопа, поджидая транспорт, следовавший к нам с линии» . К началу октября крепость Грозная фактически находилась в осаде: курганы вокруг нее были «покрыты конными и пешими чеченцами» . Повстанцы уничтожили нефтяные вышки, находившиеся рядом с крепостью и захватили охранявшую их команду. Связь Грозной с Терской линией была крайне затруднена.
А.П. Ермолов и начальник штаба Кавказского корпуса А.А. Вельяминов всегда придерживались мнения, что лучшей оборонительной тактикой против горцев являются постоянные набеги на их селения – «чтобы они больше думали о собственной защите, нежели о нападении». Эту же тактику главнокомандующий предписывал и коменданту Грозной Сорочану: «Вам ничто не препятствует в быстрых движениях, – указывал он ему.- Не ходите часто по одному и тому направлению, ибо к тому приучите, и мошенники бояться не будут» . В реляции Вельяминову Ермолов отмечал: «Я… предписал полковнику Сорочану делать чаще движение из крепости Грозной» . Однако Сорочан опасался что-либо предпринимать против повстанцев и практически весь август-сентябрь бездеятельно просидел в крепости Грозной. Эта его «бездеятельность и нерешительность» вызвала сильное недовольство главнокомандующего и он «отделал его… суровым и поучительным манифестом: …В.в. можете многим замыслам его (Бей-Булата. – Г.Ш.) препятствовать, но в совершенном остаетесь бездействии. …Вы без предписания и разрешения ничего не делаете из боязни ответственности. …Невозможно мне на каждый случай давать вам предписания или наставления, ибо нередко успех зависит от скорости и решительности. …Я не требую от вас сражений, но хотя возьмите целью мешать чеченцам в полевых их работах, и чтобы не имели они дерзости делать укрепления в Хан-Кале», – указывал А.П. Ермолов .
Как правило, на важные и ответственные посты А.П. Ермолов назначал проверенных и решительных офицеров. После гибели Грекова и Лисаневича, когда восстание вспыхнуло еще и в Кабарде, неспокойно было в Дагестане, в условиях острой нехватки дельных военачальников, комендантом крепости Грозная оказался человек, явно не отвечающий ермоловским требованиям. Однако, и Сорочан, после столь грозного предписания, вынужден был перейти к активным действиям против восставших чеченцев. 14 октября части грозненского гарнизона «при ничтожном сопротивлении» противника захватили селение Шавдон. Сорочан, внезапно осмелевший после столь легкой победы, 26 октября выступил против главных сил Бей-Булата. Российский отряд насчитывал свыше одной тысячи солдат и «180 надтеречных чеченцев с князьями» при 6 орудиях. Противники сошлись у Ханкальского ущелья. Встретив превосходящие силы повстанцев (1:4), Сорочан, забыв о преимуществах регулярных войск и артиллерии перед неорганизованной, плохо управляемой и слабо вооруженной массой горцев, начал отступление. Тогда повстанцы «разом, всею силою, ударили на наши войска…, блокировали их тесным кольцом. Если бы наша колонна очутилась в таком положении через десять-пятнадцать лет, – отмечал Н.А. Волконский, – когда горцы выпрактиковались и выучились с нами драться, то, конечно, вся она легла бы на месте до единого человека; но 1825 году, когда чеченцы…только приучались воевать, этого случиться не могло. …Нападения их были геройские, так что многие врывались в середину наших казаков, но все это производилось несвязно, бестолково, без общего заранее обдуманного плана, сгоряча и без надлежащего руководства. Все эти тактические промахи и ненарушимый стройный порядок наших войск… спасли наш отряд от поражения…» . В 1820-е годы чеченским повстанцам были присущи все те же недостатки, которые были свойственны всем крестьянским армиям средневековья и нового времени – неорганизованность, неуправляемость, отсутствие четкого плана действий, что очень метко подметил Н.А. Волконский. В лобовом, фронтальном столкновении с регулярными войсковыми частями у восставших крестьян было очень мало шансов на победу. Ну а наличие артиллерии делало победу регулярных войск почти гарантированной. Тем не менее, повстанцы Бей-Булата, несмотря на то, что российские войска «расчищали по сторонам дорогу орудиями», «преследовали отряд до самой Грозной» .
Выступая 26 октября 1825 г. из Грозной, Сорочан имел целью «рассеять бунтовщиков» и отбросить их от Ханкальского ущелья. Он не только не выполнил эту задачу, но и с потерями отступил в Грозную. Тем не менее, он постарался представить все это перед Ермоловым как серьезный военный успех. «Собрание чеченцев скопилось величественное, редкий не был тут. Вашему впр. осмеливаюсь доложить и заверить, что дело было большое, здесь первое с устроения крепости. Но за всем тем отделались весьма счастливо», – докладывал он главнокомандующему .
А.П. Ермолов, действиями которого официальный Петербург все больше выражал недовольство, больше самого Сорочана был заинтересован в том, чтобы скрыть фактическую неудачу российских войск в Чечне в октябре 1825 г. Уничтожение повстанцами Амир-Аджи-Юртовского укрепления, гибель генералов Грекова и Лисаневича, а теперь еще и поражение отряда Сорочана у Ханкальского ущелья – все это было бы слишком много и для безмерного самолюбия «проконсула» Кавказа и в глазах Петербурга. И Ермолов решил «поверить» в то, что российские войска имели «геройское дело» с восставшими чеченцами в конце октября. «Совершенно одобряю сделанное вами движение в Хан-Кале и действиями войск наших доволен весьма… Я должен отнести успех к хладнокровию и твердости. Об отличившихся чиновниках и нижних чинах извольте сделать представление…», – предписывал наместник Кавказа коменданту Грозной . Видимо, пытаясь как-то объяснить эти действия «проконсула», составители «УРВК» писали: «Несмотря на то, что экспедиция была не совсем удачна, Ермолов старался ободрить и поддержать Сорочана» .
Некоторые российские историки ХIХ в. также изображали ханкальский бой 26 октября 1825 г. как серьезную победу российских войск. «…Маленький русский отряд был буквально облеплен массою хищников, – писал П.И. Ковалевский об этом событии. – Но умелое распоряжение Сорочана и его беззаветная храбрость совершенно уничтожили хищников и заставили бежать» . «Храбрость войск наших положила предел их (чеченцев. – Г.Ш.) натиску, и обратила в бегство с большим уроном», – отмечал П. Зубов .
События конца октября 1825 г. под Хан-Калой еще больше подняли влияние и политический вес Бей-Булата в Чечне. Он решил воспользоваться этим, чтобы в очередной раз попытаться поднять восстание среди надтеречных чеченцев, ингушей, карабулаков и затем, с большими силами, вновь штурмовать Грозную. «Удайся этот план, – и кто знает – быть может Бей-Булат из простого разбойника превратился бы в грозного властителя, диктатора Чечни и стал бы протипом Казы-Муллы и Шамиля» . Для выполнения этой задачи Бей-Булат в середине ноября направил на Терек своего видного сподвижника – Астемира с конной сотней, а сам, с двумя тысячами повстанцев, направился в Ингушетию, справедливо полагая, что поднять на восстание ингушей и карабулаков – дело более трудное и сложное, чем у Астемира. Однако к концу осени 1825 г. ситуация стала меняться в пользу российских властей, которые переходят к активным действиям на Северном Кавказе.
Как мы уже отмечали впереди, восстание в Чечне в 1825 г. оказало серьезное вляиние на Кабарду и Дагестан. «Соблазн чеченских происшествий и похождений Бей-Булата, в особенности амир-аджиюртовский успех мятежников не прошли бесследно…», – доносил генерал Краббе Ермолову . Осенью 1825 г. крупное антиколониальное восстание началось в Кабарде. Волнения вспыхнули и в Дагестане. «…У населения деревень Карабудахкента, Губденя и Казанищ была заметна явная наклонность к возмущению, а окрестные Шуре эрпелинцы, ишкартынцы и каранайцы вовсе вышли из повиносения» . В этих условиях Ермолов приходит к выводу, что дальнейшее промедление может привести к тому, что весь регион выйдет из-под российского контроля. Он перебрасывает в Кабарду и Дагестан часть войск из Закавказья, а сам 17 ноября с крупным отрядом прибывает в станицу Червленную, «чтобы теперь рассчитаться с чеченцами за их кровавый мятеж» . Узнав о прибытии российских войск в Червленную, надтеречные чеченцы (точнее, та их часть, которая готова была примкнуть к восстанию) отказались поддержать Астемира и поднять оружие против России. Неудачей окончился и поход Бей-Булата в Ингушетию. Узнав о его планах, кавказское командование срочно перебросило пехотный батальон, 300 казаков и 2 орудия из Владикавказа в Назрановскую крепость. Одновременно ингушский пристав Цыклауров вооружил пророссийски настроенных ингушей и «занял конными пикетами и передовой цепью места за Яндыркою». В этих условиях ингуши также решили воздержаться от присоединения к Бей-Булату. Последний, видя, что все это «исключает всякую возможность произвести среди них открытое восстание», вернулся со своим отрядом в Чечню . Все это показывает, что антироссийских настроений среди ингушей, карабулаков и надтеречных чеченцев было значительно меньше, чем в Большой и Малой Чечне. Они сравнительно меньше пострадали от карательных экспедиций в 1818-1824 гг. и от последствий военно-экономической блокады. Среди надтеречных чеченцев и ингушей к середине 20-х годов ХIХ в. образовалась прослойка торговцев и владельцев, экономически и политически связанных с Россией и не заинтересованных в вооруженной борьбе с ней. Именно эта пророссийски настроенная социальная группа и удержала, отчасти, надтеречных чеченцев и ингушей от массового антироссийского восстания.
С наступлением зимних холодов начинается быстрый спад восстания. Население стало чувствовать усталость от военного напряжения. Религиозные идеи не могли компенсировать материальные и моральные издержки от военного противостояния с Россией. Население стало выражать недовольство от необходимости снабжать повстанцев продовольствием. Торговцы и некоторые владельцы развернули подрывную деятельность, призывая чеченских общинников прекратить вооруженную борьбу, чтобы тем самым избежать с наступлением зимы карательных мер от российских властей. Сказывалось и то, что почти полугодовая вооруженная борьба с царскими властями не принесла чеченцам ощутимо заметных успехов. Изгнать российские войска за Терек так и не удалось. «Последние неудачи Бей-Булата значительно уронили его в глазах населения, – отмечалось в дореволюционном издании. – К тому же наступила зима с ее морозами, и дурно снаряженные, часто голодные толпы не выдержали холода и стали расходиться по домам. Религиозный экстаз поостыл и на сцену выдвинулись более простые жизненные вопросы» . Чеченское общество середины 20-х годов ХIХ в. и идейно, и организационно оказалось не готовым к длительной вооруженной борьбе против российских властей. Первыми против Бей-Булата, почувствовав общее настроение, выступили надтеречные чеченцы. Они не только решительно отказались примкнуть к восстанию, но и пригласили для своей защиты от Бей-Булата российские войска. По их просьбе 29 ноября 1825 г. перешел на правый берег Терека и расположился в Горячеводске отряд под командованием полковника Мищенко . Узнав об этом, а также под воздействием наступивших холодов и нехватки продовольствия, повстанцы стали расходиться по домам.
Пытаясь переломить ситуацию и остановить распад повстанческой армии, Бей-Булат 4 декабря близ Хан-Калы созвал собрание представителей чеченских обществ. Однако на этот раз «чеченцы не поддавались и отказались от службы возмутителю» . Н.А. Волконский верно подчеркивал, что «деятельность Бей-Булата зависела от народа, от сил и средств, которые он ему давал…» . К концу 1825 г. уставшее население отказывалось дальше поддерживать Таймиева. Одно за другим чеченские селения стали отпадать от Бей-Булата. В середине декабря в крепость Грозную явились делегации от чеченских селений Сунженская, Ачагинская, Амир-Хан-Кичу, Большой Чечен, Алды, Атаги, Герменчук и «деревень, расположенных по Сунже», «прося прощения» и обещая впредь «быть верными подданными России» . Повстанческая армия фактически распалась. С Бей-Булатом оставалось лишь несколько сот человек, в том числе лезнины, которые были размещены «для продовольствия» в «чеченских деревнях за ханкальским хребтом». Таким образом, к началу 1826 г. восстание в Чечне само собой прекратилось и большинство крупнейших чеченских селений выразило покорность России. Это были в первую очередь занимающиеся торговлей «богатые» чеченские селения Алды, Герменчук, Большой Чечен и другие. Все это наглядно продемонстрировало еще раз, что в чеченском обществе конца ХVIII – первой четверти ХIХ в. значительная его часть выступала за мирное сосуществование с Россией. Фактически же чеченское население разделилось на две части: пророссийская и антироссийская. Увеличение той или иной части напрямую зависело от политики России в крае.
С точки зрения дальновидной государственной политики и здравого смысла никакой необходимости вводить в Чечню войска уже не было. Восстание прекратилось, повстанческая армия распалась и на данный момент реальной угрозы российской власти в Чечне уже не было. Такой исход дела вполне устроил бы и Петербург, которому было не до Чечни: смерть Александра 1, восстание декабристов, восшествие на престол Николая 1 отодвинули кавказские события на второй план. Однако логика колониального подчинения Северного Кавказа диктовала свои правила и прежде всего – неотвратимость наказания за любое выступление против власти метрополии и ее местных ставленников. Главнокомандующий российскими войсками на Кавказе генерал Ермолов исходил в своих действиях из этого правила, более того, он был наиболее его ревностным сторонником.
С декабря 1825 г. в Грозной шла усиленная подготовка к зимней экспедиции в Чечню: собирались войска, заготавливался провиант. К концу декабря подошли и свежие подкрепления из центральной России. К 20-м числам января 1826 г. подготовка к походу была завершена. Экспедиционный отряд был собран «из лучших боевых войск Кавказского корпуса» и состоял из 4-х батальонов, 2-х отдельных рот, 600 линейных казаков и 16 атиллерийских орудий . Для того времени это были очень крупные военные силы, особенно если учесть, что чеченцы могли протиповопоставить им максимум 3-4 тыс. человек. 11 января 1826 г. А.П. Ермолов в отношении к военному министру А.И. Татищеву докладывает: «Чеченцы в полном возмущении и все под ружьем. К ним в помощь приходили жители гор в некотором количестве…» . Это утверждение не соответствовало действительности. К январю 1826 г., как мы уже отмечали впереди, повстанческая армия Бей-Булата фактически распалась и значительная часть равнинной Чечни выразила свою покорность. Ермолов, находясь с лета 1825 г. вблизи Чечни или в самой Чечне, не мог не знать об этом: как у талантливого военачальника, у него была хорошо поставленная разведка и оперативной информацией, он, безусловно, владел. Об этом свидетельсвует и письмо «проконсула» к А.А. Закревскому от 13 декабря 1825 г. из Грозной: «Не было почти никаких дел, а я и выстрела не слыхал до сего дня, но присутсвие главного начальника, с которым здешние народы предполагают всегда ужасные ополчения, беспрерывные движения…заставили их смириться и обуздали их предприимчивость. Явившийся между ими пророк потерял много доверенности и перестал прорицать успехи, сделался по-прежнему дурак дураком» . В письмах к друзьям Ермолов, как правило, «выкладывал душу», т.е. писал правду. Вышеупомянутый же доклад военному министру мог быть вызван только одним: Ермолов пытался объяснить Петербургу, почему он собрал против чеченцев такие крупные военные силы. С незначительными же силами против чеченцев «проконсул» никогда не выступал: видимо, о военных способностях чеченцев он был высокого мнения, хотя публично об этом признавался неохотно и редко.
Готовя экспедицию в Чечню, Ермолов одновременно попытался привлечь к участию в ней ингушей и осетин. При этом он преследовал несколько целей: чеченцы ставились под двойной удар: со стороны Грозной и со стороны Ингушетии. Во-2-х, была бы посеяна вражда между чеченцами, ингушами и осетинами. В декабре 1825 г. главнокомандующий приказал коменданту Владикавказа полковнику Скворцову, «чтобы сколь можно поспешнее склонить и вооружить назрановских ингуш, а также осетин для действий против мятежных чеченских деревень» . Однако, почти двухмесячная деятельность Скворцова и ингушского пристава майора Цыклаурова закончилась неудачей: ингуши и осетины категорически отказались воевать с чеченцами, заявив, что между ними «родство и связи». А.П. Ермолов вынужден был признать что «старая ненависть ингуш к чеченцам, на которую он так много рассчитывал, теперь более не существовала. Факт этот оказался весьма знаменательным: он невольно убеждал, как удачно и ловко Бейбулат достиг в течение сравнительно малого времени того, что казалось невозможным, и как сильно было повсеместное действие и влинияние пропаганды…» .
26 января 1826 г. Ермолов выступил из Грозной в направлении селения Большие Атаги: началась экспедиция, «которой суждено было занять одну из важнейших страниц в военной истории Кавказа» .
С начала января 1826 г. чеченцам было известно о подготовке похода против них. Угроза военного вторжения в Чечню вновь раздула уже затухающий пожар народного восстания. В январе 1826 г. под руководством Бей-Булата собралось около 3 тыс. человек. То, чего не могли сделать с ноября 1825 г. ни Бей-Булат, ни его союзники – муллы, сделал для них Ермолов. «Появление Ермолова было для него (Бей-Булата.- Г.Ш.) весьма выгодно, – отмечал Волконский, – так как жители ближайших селений, опасаясь, что наши войска наведаются и к ним, поспешили присоединиться к мятежникам. Это сразу подняло Бей-Булата на прежнюю высоту представителя народа и защитника его интересов, и дало ему законное основание призвать к оружию и отдаленные аулы Малой Чечни» . Свои силы Таймиев расположил у селения Чахкери, вблизи Больших Атагов.
28 января российские войска без боя заняли Большие Атаги, в спешке покинутое жителями. Большие запасы хлеба и скот достался российской армии. Так пишут Ермолов и почти все историки-кавказоведы ХIХ в. Однако, участник тех событий, артиллерийский офицер Э.В. Бриммер отмечает совсем другое: «Часа в четыре… мы пришли к огромному аулу Большой Атаги, где чеченцы собрались, чтобы защищаться. …Рукопашный бой был ужасный, ибо огромный аул был полон – семейства не вывезены, все имущество и скот оставались дома. Когда солдаты врывались в дома за убегавшими чеченцами, женщины встречали их с кинжалами в руках, яростно бросались на них и погибали на штыках» . Бриммеру, самому участвовавшему в данном бою, нет смысла искажать события. Нет мотива. У Ермолова же он есть. В середине 1820-х годов, в отличие от 1818-1819 годов, он старался скрывать от Петербурга и от российской общественности жестокие действия российских войск на Северном Кавказе. 30 января Ермолов направил крупный отряд (два батальона Ширванского пехотного полка, 1 рота 41 егерского полка, 500 казаков и 6 орудий) для захвата селения Чахкери, где находились основные силы повстанцев. Само селение было занято без боя и «превращено в пепел». Когда российский отряд возвращался в Атаги, на него напали чеченские повстанцы. А.П. Ермолов в донесении Николаю 1 так описывал этот бой: «При рассвете, пользуясь густым туманом, неприятель, бывший за рекою Аргуном, атаковал наши войска. Быстро мимо стрелков пронеслась его конница и столкнулась с казаками, но они приняли ее в сабли и пики и немедленно обратили в бегство. Вскоре потом, большие толпы пехоты сделали нападение, но встречены картечным огнем. Неприятель, усилясь, сделал третью упорнейшую атаку, картечь, батальный огонь пехоты и спешившие казаки довершили дело» . В предписании генерал-майору Горчакову (начальнику Кавказской линии) Ермолов дополнил эту картину: «Артиллерия не иначе уже действовала как картечью, и никогда не далее 50 шагов, так что оною были отрываемы члены и растерзаны тела. Чеченцы бросались, чтобы унести тела, и новые толпы подвергались новому истреблению» . «Кровопрлитие было ужасное, – писал об этом бое П. Зубов. – Все офицеры наши, находившиеся в стрелках, лично участвовали в рукопашном бое, завязавшемся на всей линии…» . «Кровавые жертвы не останавливали, однако же, чеченцев, находившихся в религиозном экстазе; они прорвались за цепь, и батальонам пришлось вступить в штыковую схватку, – отмечал В.А. Потто.- Сами чеченцы говорили потом, что не помнят такой ожесточенной свалки» . «Обе стороны дрались с одинаковой храбростью» , но исход боя решили преимущества регулярной армии и артиллерия.
В своем донесении в Петербург А.П. Ермолов отметит, что российские войска в этом бою потеряли убитыми только 4 человека, а ранеными – 51 . «Отряд с весьма малою потерю возвратился в лагерь», – напишет он в своем дневнике . Однако, в подобные цифры потерь российской армии трудно поверить. Многочасовой ожесточенный бой, в котором с чеченской стороны участвовало, по словам самого же Ермолова, около 3-х тысяч человек, не мог закончиться только гибелью 4 российских солдат и 200 чеченцев. Сам Ермолов в докладе Николаю 1 от 20 мая 1826 г. отмечал, что чеченцы – «народ свойств весьма воинственных и лучше сражаются пешком» . П. Зубов, не страдавший особенной расположенностью к горцам, подчеркивал, что чеченцы «отважны до крайности, храбры до самоотвержения, отличные стрелки и наездники» . Поэтому более объективными видятся данные, которых приводит В.А. Потто. Он пишет, что в «этом бою с русской стороны пало семь офицеров и до шестидесяти нижних чинов – потеря редкая в тех войсках, которыми предводительстовал сам Ермолов» . Э.В. Бриммер, участвовавший и в чахкеринском бою, писал, что здесь было ранено свыше 300 российских солдат и офицеров и несколько десятков было убито . Сокрытие истинных потерь российских войск на Северном Кавказе в боестолкновениях с горцами было обычной практикой царских военачальников. А.П. Ермолов, в силу своего чрезмерного честолюбия и напряженных отношений с Петербургом (особенно обострившихся после воцарения Николая 1) никак не мог и не хотел предать гласности факт о том, что войска, которыми командовал он «сам», понесли в одном бою с горцами такие потери – 7 офицеров и 60 солдат.
После поражения под Чахкери повстанческие силы рассеялись и Ермолов со своим отрядом вернулся в Грозный, чтобы дать отдых войскам. 5 февраля он вновь отправился с экспедицией в Чечню. Он переправился через Аргун у селения Большой Чечен и направился к крупным чеченским селениям Шали и Герменчук. От обоих этих селений к Ермолову явились старшины с выражением покорности и готовностью выдать аманатов. Получив заложников, «проконсул» не стал уничтожать покорные селения, вновь перешел Аргун и двинулся в Малую Чечню. Здесь российские войска не встретили сколько-нибудь сильного и организованного сопротивления. «…К общему удивлению, пишет В.А. Потто,- чеченцы защищались слабо» . Тем не менее, по приказу Ермолова, уничтожалось каждое селение, которое выказывало хоть малейшее неповиновение. Так, были сожжены селения Урус-Мартан, Дауд-Мартан, Шельчихи, Рошни, Гехи и другие . Причем царские войска иногда уничтожали селения, которые вообще не оказывали никакого сопротивления. Так, Н.А. Волконский отмечает: «не встретив ни одного неприязненного чеченца и не слышав ни одного выстрела, Ермолов в феврале занял Белгатой и истребил деревню Ставноколь, лежавшую в четырех верстах ввех по Аргуну» . Селение Рошни было уничтожено только за то, что его жители бежали в лес. Ермолов в своем дневнике запишет об этом походе: «Февраль. (Жгли в Чечне селения, некоторые сдавались, присылали аманатов)» . В докладе Николаю 1 от 23 февраля 1826 г., говоря об этом походе, «проконсул» писал: «Раскаявшимся в измене дано прощение; многие из непокорных селений и принадлежащие им запасы хлеба истреблены» и «долго в памяти их останется наказание за гнусную измену и мятеж» .
В феврале 1826 г. в Чечне стояли страшные морозы. Даже Ермолов вынужден был прервать поход и дать своим войскам недельный отдых в селении Алды. В то же время семейства (женщины, дети и старики) большинства чеченских равнинных селений, напуганные наступлением царских войск, скрывались в это время в лесах. Даже российские авторы ХIХ в. вынуждены были отмечать, что эти беженцы терпели огромные лишения. П. Зубов подчеркивал, что они «чувствовали величайший недостаток в хлебе и претерпевали всякого рода бедствия от ужасного холода, постоянно продолжавшегося», но тем не менее, «не решались оставлять лесов» . В письме к А.А. Закревскому от 26 феврал 1826 г. Ермолов отмечал: «Я здоров, таскаюсь по чеченской земле, наказываю злодеев за гнусную измену, наказываю строго! Живу на бивуаках, союзница моя зима строгая, она не менее карает их! Все укрываются в лесах, страждут семейства, страх распространился ужаснейший» . Чтобы спасти свои семейства от полной гибели, многие селения с середины февраля стали выдавать царским властям аманатов и выражать покорность. В предписании к Горчакову в марте 1826 г. А.П. Ермолов писал: «Достоверно заключить возможно, что уже не соберутся в силах чеченцы; ибо до такой степени раздирает их несогласия и так рассеялись они по лесам, что прсящие помилования и предлагающие дать аманатов не могут соединиться, чтобы соблюсти очередь, кому надлежит дать аманата» . К началу 20-х чисел февраля сопротивление чеченцев царским войскам повсеместно прекратилось и Ермолов вернулся в Грозную. Дав месячный отдых войскам, Ермолов 9 апреля 1826 г. начал вторую военную экспедицию в Чечню. На этот раз он выступил сначала в Малую Чечню, где находился до конца месяца, а весь май действовал в Большой Чечне.
Организованного сопротивления чеченцев российские войска практически не встретили нигде. Лишь под Урус-Мартаном (27 апреля) и вблизи Герменчука произошли более-менее серьезные бои, где чеченцами командовал Бей-Булат. В основном же происходили мелкие стычки, когда отдельные селения пытались защитить себя. Во второй экспедиции вновь на российской стороне активно воевала чеченская конница, которую Ермолов всегда пускал в авангарде. «Чеченская конница, – отмечал А.П. Ермолов, – …служила с отличным усердием…» . Во время второго похода в Чечню в 1826 г. российские войска преимущественно занимались рубкой леса – прокладкой лесных просек – через Гехинские, Гойтинские, Шалинские и Герменчукские леса . «Я возвратился из Чечни, где более рубил дрова, нежели дрался, – писал А.П. Ермолов Кикину 31 мая 1826 г. – Я прочищал леса и пролагал пути, а неприятель прятался повсюду и показывался редко» . Однако доклад «проконсула» Николаю 1 от 28 мая об итогах весенней экспедиции в Чечню больше напоминал фронтовую сводку: 10 апреля занято селение Алхан-Юрт, 12 апреля после «легкого боя с применением артиллерии» занят Курчалой, 16 апреля – Гехи, 24 апреля – после «легкого боя» – Малая Рошня, 25 апреля – Урус-Мартан (в результате «сильного боя»), 27 апреля – Большая Рошня, 3 мая – Шали, 11 мая – Малые Атаги и т.д. «Окончив действия мои против чеченцев, смирил я большую часть оных и в ознаменование покорности взял аманатов», – докладывает Ермолов царю .
В конце мая, уже после того, как основной отряд вернулся в Грозную, по приказу главнокомандующего 500 казаков и «100 отборных чеченцев» совершили налет на прилегающие к Сунже карабулакские и ингушские селения, чтобы наказать их за отказ участвовать в зимней экспедиции против чеченцев и за проявленное ими сочувствие к повстанцам Бей-Булата . Из-за внезапности налета горцы не сумели организовать сопротивление. Несколько селений было уничтожено, отогнано большое количество скота.
Авторы ХIХ столетия отмечали, что А.П. Ермолов «огнем и мечом прошел всю Чечню, уничтожая не только леса, но и аулы» . Были уничтожены крупнейшие чеченские селения – Шали, Урус-Мартан, Малые Атаги и множество мелких. Л.А. Богуславский отмечал, что «Ермолов блистательно выполнил свою задачу: с начала действия в Чечне, т.е. с 26-го января, все возмутившиеся … селения изъявили покорность, часть из них была совершено разрушена, жители потеряли много убитыми и ранеными, и большинство осталось без крова и продовольствия» . Ряд российских историков конца ХХ – начала ХХ1 в. пытаются всячески оправдать суровые меры Ермолова в отношении горцев. Так, Ю.Ю. Клычников пишет: «А.П. Ермолов, отстаивая высшие государственные интересы, проводил жесткую политику в отношении горцев. Кавказские реалии не оставляли ему выбора…» . Нам кажется, что никакие «высшие государственные интересы» и «местные реалии» не могут оправдать бессмысленные карательные экспедиции, уничтожение мирного населения и лишение их средств к существованию. Тем более, что во время весеннего похода Ермолова в Чечню жители уже не оказывали ему почти никакого сопротивления. Об этом красноречиво говорят цифры потерь российских войск – 5 человек убито и несколько десятков – ранено . Даже Александр 1 в 1825 г. указывал Ермолову (укоряя его за жестокие действия против горцев), что экспедиции, в которых массами гибнут женщины и дети, «не могут служить и славе российского оружия, ни чести начальника отряда и скорее возродит между неприязненными нам горскими народами вящее озлобление, чем склонит их к чувствам миролюбивым и доверенности к нам» . В ответных рапортах Ермолов пытался доказать царю, что жестокость и строгость необходимы с горцами, поскольку «других убеждений» они не понимают. Однако, Александр 1 вновь указывает ему, что никакие соображения не оправдают «угнетение обезоруженных, и еще менее жен и детей их» .
Безмерная жестокость весной 1826 г. в отношении чеченцев тем более была непонятна, что сам Ермолов во всеподданейшем рапорте Николаю 1 от 20 мая 1826 г. писал: «…При первом появлении войск многие селения, или наказанные или устрашенные, пришедши в покорность и дав аманатов, далее в сопротивлении не принимали участия, оставались зрителями разорения прочих» . Характеризуя политику Ермолова в Чечне, М.М. Блиев и В.В. Дегоев подчеркивали: «Его действия в Чечне исполнены противоречивости, драматической несогласованности с логикой военачальника, с разумом цивилизованного человека» .
Если зимняя экспедиция российских войск в Чечню еще можно как-то объяснить тем, что Ермолов хотел наказать восставших против царской власти, то весенний поход в уже разгромленную, приведенную в покорность страну вообще не имеет никакого объяснения – ни с точки зрения военной, ни с точки зрения политической. А уж долговременным государственным интересам России (найти Чечне место в рамках российского государства) он не соответствовал вообще. П. Зубов писал, что после зимней экспедиции 1826 г. «чеченцы, понеся достойное наказание за гнусную измену и мятежи, лишась многих своих селений и хлебных запасов, оказывали раскаяние и готовы были возобновить присягу на верноподданство» . Н.А. Волконский считал, что к концу зимы 1826 г. в Чечне «водворилось спокойствие», ее жители были «оголоушены» . Ермолов в своем дневнике записал 7 марта 1826 г.: «Лжепророк старался возбуждать обольщающими прорицаниями, но уже приметно уменьшилось верование в него; посыланные люди к лезгинам с требованием помощи привезли одни обещания» . В своих «Записках», написанных уже в отставке, Ермолов добавлял к этому: « Весьма многие из селений не нарушили покорности и представили аманатов лучших фамилий по нашему назначению» . В докладе Николаю 1 от 23 февраля 1826 г. наместник писал: «После сражения, происшедшего 30 января при сел. Чахкери, примечена в неприятеле необыкновенная робость, так что войска наши не узнают чеченцев. …Многие готовы возобновить присягу на верность подданства В.И.В.» . Главнокомандующему было хорошо известно, что чеченцы после зимней экспедиции отошли от восстания . И именно поэтому он обоснованно докладывал 30 марта начальнику Главного штаба барону И.И. Дибичу: «Лжепророк укрывается в бунтующих селениях, имеет еще партию, но уже мало легковерных ожидающих от него преодоления русских, в чем прежде не сумневались» . В свете всего этого можно утверждать, что весенний поход в Чечню в 1826 г. был абсолютно бессмысленным, немотивированным и безосновательным, и предпринят с чисто карательными целями. Объясняя свои действия в Чечне весной 1826 г., Ермолов в своих «Записках» отмечал, что он «вознамерился… открыть кратчайшие дороги» к чеченским селениям, «где никогда или давно весьма не бывали войска наши», и где жили «упорнейшие из чеченцев» . Однако в действительности во время второй экспедиции в Чечню А.П. Ермолов в точности повторил маршрут зимнего похода, с единственной разницей, что в первом случае он начал с Большой Чечни, а во втором – с Малой: зимой прошел по маршруту Аргун – Шали – Урус–Мартан – Сунжа; а весной в обратном направлении – Сунжа – Урус-Мартан – Шали – Аргун, по одному и тому направлению. Причем он весной наказывал (уничтожал) селения, которым он зимой обещал прощение.
Основная причина весеннего похода А.П. Ермолова в Чечню в 1826 г. – это стремление предельно ослабить чеченцев, чтобы в ближайшем будущем они не могли оказывать российским властям какого-либо сопротивления. Наместник добивался «желаемого порядка в будущем» . «Войска в движениях своих в последнее время нанесли чеченцам чувствительное разорение, – докладывал А.П. Ермолов в Петербург в конце мая 1826 г. – По всем сим причинам можно надеяться, что общего мятежа уже не будет, или по крайней мере долгое время, сколько народ ни легкомыслен, сколько ни склонен к жизни буйной и беспокойной» . «Проконсул» провел на Северном Кавказе в 1825-1826 гг. свыше 9 месяцев, из них в Чечне – почти полгода. Нахождение в Чечне в последние три месяца – март-май 1826 г. – не было вызвано никакой военно-политической необходимостью: чеченцы были «усмирены» уже в ходе зимней экспедиции. Увлекшись Чечней, Ермолов упустил из виду другую опасность, реально угрожавшую российскому господству на Кавказе – Персию, которая именно весной 1826 г. заканчивала свои приготовления к вторжению в Закавказье, имея весьма широкие реваншистские планы. Российские войска в Закавказье к иранской агрессии оказались не готовы. И в этом, безусловно, главная вина Ермолова – главнокомандующего и главноуправляющего на Кавказе.
Поход Ермолова в Чечню в апреле-мае 1826 г. – этот «второй этап антиповстанческой операции» – не был совершен им по указанию Петербурга. Это была полностью инициатива самого наместника, как и жестокие методы, с которыми действовали российские войска в Чечне. Жесткие мероприятия Ермолова на Северном Кавказе зачастую встречали непонимание и неодобрение Петербурга. Александр 1, зная склонность своего наместника на Кавказе к чрезмерно суровым мерам в отношении горцев, предупреждал его в своем предписании от 29 сентября 1825 г.: «Я желаю, чтобы внушили войскам и в особенности начальникам, под строжайшею их ответственностью, чтобы все действия были соображаемы более с видами существенной пользы и моими на то повелениями, и что истинная военная храбрость уважается и отличается только тогда, когда она употребляема против вооруженного неприятеля и соединена с тою необходимою воинскою дисциплиною, которая, в минуту победы, в состоянии пощадить побежденного, и остановить всякое мщение над обезоруженными, над женами и детьми, столь нетерпимое в Российских победоносных войсках и помрачающее всякую славу победителей» . Николай 1, только вступивший на престол зимой 1825 г., плохо разбиравшийся в специфике кавказских дел, в середине февраля 1826 г. в рескрипте на имя Ермолова дал ему лишь общие указания: «Неутомимая деятельность ваша … послужит мне надежнейшим ручательством, что все предпринятые вами меры к водворению тишины и порядка на Кавказской линии увенчаются полным успехом» . Указания и увещевания Петербурга относительно умеренных действий на Северном Кавказе практически никогда не выполнялись кавказским наместником. Никак не сказались они и на действиях российской армии в Чечне и Кабарде в 1825-1826 гг.
Однако, не столько указания далекого Петербурга (к которым Ермолов относился весьма скептически), сколько собственные наблюдения и раздумья к середине 1820-х годов поколебали его твердую уверенность в универсальности силовых методов в окончательном покорении горцев и наведении «порядка» на Северном Кавказе. Особенно сильно в этом плане подействовало на Ермолова восстание в Чечне в 1825 г. под руководством Бей-Булата. С 1818 г. российские власти, следуя плану и указаниям «проконсула», обрушили на чеченцев жесточайшие репрессии: ежегодно совершали карательные экспедиции, во время которых уничтожались люди и аулы. Чеченцев изгоняли с равнинных земель в горы, держали в плотной экономической блокаде. Однако, все это не только не привело их к покорности, а, напротив, вызвало массовое восстание 1825 г. Под воздействием этих событий Ермолов приходит к выводу, что одних силовых мер недостаточно для подчинения чеченцев, для превращения их в покорных подданных государства Российского. Нужны еще, и прежде всего, меры экономические, политические и административные. «…Временного наказания недостаточно для людей, обвыкших к безначалию, к свободе буйной и необузданной и …необходимы постоянные меры», – доложит наместник в Петербург в мае 1826 г. Тогда же он направит предписание новому начальнику Левого фланга генерал-майору Лаптеву, которое должно было стать программой действий российских властей в отношении Чечни. Документ этот уникальный, совершенно не свойственный грозному Ермолову, всему тому, что он проповедовал до этого, его действиям и наглядно показывающий эволюцию его взглядов на методы покорения чеченцев . «…Нужным нахожу обратить в особенности внимание на чеченцев», – указывает главнокомандующий. Он пытается разобраться в причинах последнего восстания, подчеркивая, что к середине 1820-х годов большинство чеченских селений «признавало» российскую власть, они «порядочно повиновались, а некоторые начинали даже привыкать к послушанию». Однако «всеобщее возмущение все перемешало», когда «несколько мошенников», воспользовавшись «чрезвычайным невежеством народа», сумели «соединить всех» «под видом освобождения мусульман от угнетения неверных». Видимо, Ермолов не захотел прямо признать, что восстание чеченцев было вызвано его политикой, которая по своей сути была сугубо колониальной. Он лишь останавливается на общей констатации, что к горцам допускалась несправедливость. «Между здешними народами не трудно начальнику приобрести доверенность справедливостью…». Горцы «имеют уважение к правосудию начальника». Ермолов часто выдвигал перед чеченцами совершенно невыполнимые для них требования: остановить набеги на кордонную линию, выдать беглых солдат (гостеприимство свято для всех горцев) и т.д. и потом жестоко наказывал за их невыполнение. Видимо, теперь он понял, что эта его тактика была неверна и потому он предписывает Лаптеву: «Никогда не требуйте того, что для них исполнить трудно или чего они вовсе исполнить не могут, ибо за ослушанием должно следовать наказание». У всех горцев глубокое возмущение вызывало презрительное, неуважительное отношение русской администрации к их обычаям и вере. Ермолов даже в официальных документах называл горцев «закоснелыми в невежестве», «дикарями и мошенниками», а мусульманских священнослужителей – «глупыми муллами». Теперь же он указывает Лаптеву: «Наблюдайте, чтобы никто из подчиненных не позволял себе грубого обхождения с ними (с чеченцами. – Г.Ш.); чтобы никто не порочил веры мусульман, паче же не насмехался над ней». Впервые в своей почти десятилетней практике пребывания на Кавказе А.П. Ермолов приходит к выводу, что для превращения Чечни в составную часть Российского государства необходимо принять специальные меры для «сближения» чеченцев с русскими. «Надобно стараться сблизить чеченцев частым их обращением с русскими», – указывает он. Для этого необходимо прежде всего развитие торгово-экономических связей между ними (и это – вместо военно-экономической блокады). «Начальнику войск на линии предпишу я об учреждении торгов в крепости Грозной и для опыта учредить меновой двор. Распоряжение сие неприметно привлечет чеченцев, коих некоторые изделия, нужные нашим линейным казакам, будут вымениваемы и исподволь можно будет дать большее обращение медной нашей монете вместо извлекаемого ими серебра». Последнее было значительным шагом вперед в развитии торгово-экономических связей между горцами и русскими: ведь до сих пор чеченцам запрещалось торговать с использованием российских денег. Разрешался только меновой торг (когда разрешался).
Восстание 1825 г. показало резко возросшую роль духовенства в общественной жизни чеченцев. И Ермолов берет курс на установление союза с лояльными России мусульманскими священнослужителями. «Дам я предписание о построении мечети, где богослужение могут отправлять поочередно в торговые дни муллы из деревень, расположенных по левому берегу Сунжи, более уже имеющих к нам привычки». Постройка мечети в Грозной и богослужение в ней, действительно, наглядно продемонстрировало бы горцам уважительное отношение российских властей к их вере и способствовало бы в целом улучшению российско-чеченских отношений.
Одним из непременных требований кавказской администрации ко всем горцам была выдача аманатов в знак верноподданичества и покорности. Горцы всегда делали это с большой неохотой, так как содержали аманатов в тяжелых условиях, фактически – как заключенных и даже детей часто заковывали в кандалы, что отмечал и А.С. Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум». Ермолов и тут решил пойти на уступку и указывал Лаптеву: «Нужно иметь большее попечение об аманатах, что доселе было крайне пренебрежно. Содержание, определяемое для них, достаточно, но они жили в сырой и худой казарме, где занемогали и родственники их жаловались на то. Вы извольте приказать соблюдать в содержании аманатов большую опрятность».
В первые годы своего пребывания на Кавказе Ермолов не делал никакого различия между чеченцами – мирными, равнинными и непокорными. Для него все они были на одно лицо – «разбойники». Притеречных чеченцев, имевших давние и разнообразные связи с русскими, он называл «мошенниками, мирными именующимися». Однако эта часть чеченского населения, несмотря на далеко не лучшее обращение с ней российских властей, не приняла участия в вооруженной борьбе с Россией в 1818-1826 гг., а их владельцы (старшины) активно помогали царским властям в установлении российского господства на остальной территории Чечни. К середине 1820-х годов Ермолов понял, что в российских интересах нужно проводить особую, более умеренную политику в отношении притеречных чеченцев. «С чеченцами, на правом берегу Терека живущими, надобно поступать снисходительнейшим образом, – указывает он,- ибо неоднократно прежде и теперь в последнее время служили они нам против своих единоверцев и родственников. Большая часть управляющих ими князей к нам привержены. При них нужно быть расторопному приставу и за ним иметь порядочный присмотр».
Интересна заключительная часть этого документа: «О действиях против чеченцев оружием дам особенное предписание» . Таким образом, Ермолов запрещал какие-либо карательные акции против чеченцев без его личного разрешения.
Предшественники Ермолова, особенно Тормасов, в свое время выдвигали планы русско-горского сближения путем развития торгово-экономических и культурных связей, установление союза с мусульманским духовенством, распространения образования в регионе. Ранее «проконсул» буквально высмеивал Гудовича, Ртищева и Тормасова за подобные взгляды и действия. Теперь же он сам приходит к выводу, что одними военно-силовыми методами, без использования комплекса социально-экономических и политических мер, установить российскую власть в Чечне будет невозможно. М.М. Блиев и В.В. Дегоев отмечают, что именно в Чечне Ермолов «впервые почувствует бессмысленность своих усилий» . Добавим – силовых усилий. «Усмиритель» и «устроитель» Кавказа за время службы в Тифлисе приобрел немало новых профессиональных и личностных качеств. Пытаясь создать «новый Кавказ», А.П. Ермолов не заметил, как Кавказ создал «нового А.П.Ермолова» .
В 1827 г., буквально через год после написания данного предписания Лаптеву, Ермолов был отправлен в отставку и его преемники не стали придерживаться его указаний о новом политическом курсе в отношении чеченцев. Если бы они были выполнены и политика российских властей в Чечне изменилась бы в лучшую сторону (в сторону либерализации) – может быть, всеобщего восстания здесь в 1840 г., в котором приняли активное участие уже и притеречные чеченцы, и не произошло бы. Однако, история, как известно, не имеет сослагательного склонения.
Весной 1826 г. А.П. Ермолов обнародовал и другой документ – «Прокламацию к чеченцам» или «Правила народу чеченскому», который также свидетельствовал (во всяком случае внешне, на бумаге), что царские власти провозглашают изменение своего жесткого, бескомпромиссного курса на более либеральный, умеренный. В отличие от «Обвещения…» Ермолова от 1818 г., «Прокламация» содержала не только обязанности чеченцев, но и обязанности кавказских властей; более того, давала чеченцам определенные права. В ней не было присущих ранним ермоловским обращениям к горцам надменно-презрительной, жестокой неумолимости, угроз «уничтожу», «вырежу», «повешу» и т.д. Чеченцы обязывались «возобновить прежнюю присягу» на верноподданство, не иметь «сношений с людьми вредными», «иметь караулы на своих землях», чтобы «не пропускать хищников», выдать пленных, угнанный скот и т.п. «Обвещение» 1818 г. за невыполнение подобных требований грозило «вырезать жен и детей», «сжечь селения» – теперь же – «взять аманатов под арест или отправить их в Россию». Повторялись старые повинности населения – поставки сена или бревен в крепости. Большую же часть «Прокламации…» занимали обязанности «российских начальников». Им указывалось на необходимость «содержать лучше прежнего» аманатов, «давая им свободу сколько можно». Весьма важное значение для населения имел пункт о том, чтобы «штрафов денежных ни за что не взыскивать» в виду «бедности народа». Отменялся принцип общей ответственности за проступки или преступления отдельных лиц. «За учиненное воровство не брать под арест людей, не участвовавших в том, только потому, что они того же селения, как и сделавшие кражу». В то же время за убийство российского подданного «схватывать если не самого убийцу, …то ближайших родственников».
По правилам, введенным А.П. Ермоловым еще в 1818 г., и затем дополненными Грековым, разбором тяжб и уголовных преступлений чеченцев занимались пристав и командиры ближайших воинских частей. Никаких регламентированных правил при этом не существовало и соответственно, допускался полнейший произвол над бесправным населением. Видимо, зная об этом, Ермолов указывал: «В спорах и делах чеченцев с подданными российскими делать беспристрастный разбор…, а дабы чеченцы не подвергались несправедливой обиде, позволять им иметь с собою кадия своего селения».
К 1826 г. «проконсул» понял и другое – политика военно-экономической блокады не только не привела к покорности чеченцев, но, напротив, озлобила их. И он в «Прокламации…» фактически отменяет ее. Для признающих российскую власть селений вводился режим свободной торговли. Наместник обязывал местную администрацию «для свободной торговли давать билеты без затруднения и защищать их (чеченцев. – Г.Ш.) от всяких обид и притеснений. Выдавать билеты и на проезд в Тифлис» . Система проездных билетов для ведения торговли была и системой контроля за передвижением чеченцев и за их «благонадежностью». Выдавались они приставом и воинскими командирами через поручительство сельского старшины или кадия. Получение билетов было делом трудным и долгим. Называть подобную торговлю «свободной» можно было лишь весьма относительно. Тем не менее, по сравнению с политикой военно-экономической блокады, это была значительная уступка царских властей. В то же время «Прокламация…» главнокомандующего не предусматривала каких-либо изменений в системе административного управления. Она сохранялась прежней. Власть над чеченцами оставалась в руках пристава и воинских командиров.
В целом эти два документа А.П. Ермолова, обнародованные им в 1826 г. – «Предписание» к генералу Лаптеву и «Прокламация к чеченскому народу» – означали серьезную тенденцию к изменениям в политике кавказской администрации в Чечне в сторону ее смягчения, отказу от односторонне жестких силовых мер. Это были уступки царских властей, на которые она была вынуждена пойти в результате вооруженного сопротивления чеченцев. В этом заключалось основное значение восстания в Чечне в 1825 г. По характеру оно было антиколониальным, национально-освободительным и, по словам Р.М. Магомедова, «явилось следствием ермоловской политики» и «одним из самых крупных восстаний» . Это было массовое движение свободных общинников за свою землю и свободу. Антифеодальных мотивов в нем практически нет, видимо, прежде всего потому, что в Чечне не было крупного феодального землевладения. Руководство восстанием находилось в руках старшин. В антироссийских выступлениях в Дагестане, Кабарде и Чечне в 1818-1822 гг. религиозные лозунги не играли сколько-нибудь заметной роли и руководили ими светские лица. Особенностью чеченского восстания 1825 г. было и то, что оно возникло не стихийно, а было организовано Бей-Булатом и его союзником – мусульманским духовенством. Восстание Бей-Булата стало своеобразным переходным этапом к мюридистскому движению: «оно уже слегка окрашено мусульманством, но последнее является и здесь моментом не основным» . Г.Н. Казбек подчеркивал, что в Чечне «религия сделалась знаменем в руках имамов только с тридцатых годов; до того же времени религиозный индеферантизм составлял народную черту населения Чечни» . Мусульманское духовенство явилось союзником Бей-Булата, но оно использовалось им «в своих видах» и не играло ведущей роли. Высшее руководство восстанием полностью было в руках Таймиева, который показал себя прекрасным организатором, хорошим военачальником и неплохим дипломатом; в целом – «пылкой» и «талантливой головой» .
Анализируя политическую ситуацию на Северном Кавказе в 20-е годы ХIХ века, Ю.Ю. Клычников пишет: «Фактически постоянно вспыхивали волнения среди местных народов, и все время своего пребывания на Кавказе Ермолов то и дело вынужден был заниматься их подавлением. На усилившуюся эффективность обороны «немирные» горцы ответили повышением организованности набегов, которые получили свою идеологию в виде мюридизма и газавата. «Освящение» набегов мы видим уже в ходе восстания в Чечне в 1825 г…» . В этих утверждениях очень много спорного. Во-1-х, с 1818 г. (и это являлось аксиомой для всех авторов ХIХ в.) Ермолов ведет против горцев «войну наступательную», обороняются (всеми средствами) как раз горцы. Во-2-х, в период наместничества Ермолова освободительная борьба горцев не идет под лозунгами «идеологии мюридизма и газавата». В-3-х, совершенно неправомерно сводить восстание 1825 г. в Чечне к набегам. Все это не соответствует историческим фактам. Нельзя сводить массовое освободительное движение к набегам, какой-бы характер они не носили. До этого не доходило большинство российских историков ХIХ в., имевшее четкую заданность – оправдать действия российских властей на Северном Кавказе. Вряд ли можно сомневаться, что современную им историю они знали лучше, чем некоторые авторы – патриоты конца ХХ – начала ХХ1 веков. Н.А. Волконский, безусловно, один из самых компетентных дореволюционных исследователей – кавказоведов, отмечал, что события середины 20-х годов ХIХ в. в Чечне представляли собой «борьбу… почти всего чеченского народа», с «продолжительными боевыми столкновениями», во время которой были достигнуты «некоторые успехи» .
В середине 20-х гг. ХIХ в. были сделаны серьезные шаги в этнической консолидации чеченцев, в объединении чеченских земель и создании чеченской государственности. В течение буквально одного года Бей-Булат создал систему административного управления на большей части Чечни. Процесс этот был прерван военным вмешательством России.
Главная причина поражения восстания 1825 г. под руководством Бей-Булата – огромная несоразмерность военных сил, возможностей России и чеченцев. Последние даже в случае всеобщего восстания могли выставить не более 15 тыс. человек. Но и в данном случае это была бы плохо управляемая масса слабо вооруженных людей, которые не имели никаких шансов на победу над регулярной армией огромной военной державы с неограниченными людскими и военными возможностями. В силу данного фактора восстание было, при всех прочих условиях, заранее обречено на поражение.
Основное участие в восстании приняли жители Большой и Малой Чечни, т.е. тех районов, которые больше всего пострадали от предыдущих карательных экспедиций царских войск, от последствий военно-экономической блокады и куда переселилась часть изгнанных со своих земель жителей терско-сунженской равнины. Некоторые селения Большой и Малой Чечни, а также почти все жители притеречных районов не участвовали в восстании, надеясь договориться с царскими властями о приемлемых условиях мирного сосуществования в составе России. Чечня еще не была готова к всеобщему восстанию (как это произойдет в конце 30-х – начале 40-х годов ХIХ в.) и в плане идеологическом. А.П. Ермолов, будучи уже в отставке, в 1845 г. в письме к М.С. Воронцову отмечал, что в 1820-е годы «между горцами не допускалось согласия, и не было тени религиозного фанатизма их соединившего, непокорные наказывались поодиночке, следовательно, без большого затруднения…» . Составители «УРВК», анализируя причины поражения чеченского восстания 1825 г., также отмечали, что «еще не наступило время кровавой борьбы мюридизма, почва далеко не везде была подготовлена…» . Объединительные, цементирующие идеи исламской идеологии – мюридизма еще только пускали свои корни в Чечне, где религиозность большинства населения была еще невысокой, а в Ичкерии – и вовсе слабой.
Восстание в Чечне в 1825 г. явилось крупным военно-политическим событием в истории Северного Кавказа, оказавшим серьезное влияние на подъем освободительного движения в Кабарде, Дагестане и на политику царских властей в регионе. Н.А. Волконский подчеркивал: «Мятеж был укрощен – это правда; но он оставил по себе на долгое время неизгладимые следы» .
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
(сравнительный анализ событий в Дагестане, Кабарде и в Чечне в первой четверти ХIХ века)
Россия вышла к рубежам Северного Кавказа в середине ХVI в. и с этого времени стали формироваться основы ее кавказской политики. Она складывалась под воздействием ряда факторов: борьбы с Ираном и Турцией (которые также стремились к утверждению своего господства в регионе) и установлением и развитием сложных взаимоотношений с горскими обществами. В отношении северокавказских народов к России всегда присутствовали два момента: они были заинтересованы в своей основной массе в экономических, политических, культурных связях с могущественным северным соседом, с русскими поселенцами в крае и потому тяготели к России; в то же время они всячески стремились к сохранению своей политической самостоятельности. Когда Петербург в своей кавказской политике учитывал эти тенденции, старался сбалансировать их и свое стремление к установлению господства в крае, присоединении его к России, она достигала наибольших успехов в укреплении своих позиций на Северном Кавказе, в сближении с его народами.
Иран и Турция, с конца ХVII в. находящиеся в состоянии перманентного кризиса, в борьбе за господство в регионе пытались опираться на свое религиозное единство с горцами (большинство которых, за исключением осетин, были мусульманами).
В последней трети ХVIII в. Россия одержала верх в военном противостоянии с этими восточными державами. Конец ХVIII- начало ХIХ в. оказались переломными в политике России на Северном Кавказе и в ее отношениях с горскими народами. Предыдущий, более чем трехвековой опыт российско-северокавказских ваимоотношений (в которых доминировали политический и экономический аспекты) оказался отброшенным в сторону, невостребованным в новых условиях. Россия, пытаясь установить реальное господство над Северным Кавказом, переходит к откровенным, военно-феодальным, колониальным методам в своей политике.
Ряд авторов конца ХХ столетия (В.В. Дегоев, Гатагова Л.С., В.Б. Виноградов и др.) высказывают мнение, что политику России на Северном Кавказе в ХVI-ХIХ вв. нельзя квалифицировать как колониальную. Действительно, политика царизма в этом регионе в ХVI-ХVIII вв., по сравнению с колониальной практикой западноевропейских держав в странах Востока, имеет ряд важных особенностей. Но с начала ХIХ в. в российской политике на Северном Кавказе присущи все основные черты колониальной практики: насильственное лишение местных народов их политической самостоятельности, создание военно-административного управления, грубое попрание местных обычаев и традиций, массовая конфискация пахотных и пастбищных земель у горцев (чего не происходило в большинстве колониальных стран Востока) и т.д. Правда, колониальная политика России на Кавказе имела свои особенности, но суть ее была все же неизменной.
С начала ХIХ в. царские власти в своей политике на Северном Кавказе перестали учитывать особенности общественно-экономического положения местных народов. Уровень же социального развития этих народов, формы их политического устройства были далеко не одинаковыми. Относительно развитые феодальные отношения были в Кабарде и равнинном Дагестане. Здесь к последней трети ХVIII в. уже существовали практически мини-государства почти со всеми присущими им атрибутами. Процесс развития феодальных отношений и складывания единого государства до середины ХVIII в. быстрее всего шел в Кабарде и более медленнее – в Дагестане – здесь этому мешала этническая разнородность населения. И конечно, процесс этот тормозился и в Кабарде и в Дагестане постоянным вмешательством в их внутренние дела Ираном, Турцией и Россией. Принцип «разделяй и властвуй» стал одним из ведущих методов в кавказской политике этих держав.
В Горном Дагестане и в Чечне в начале ХIХ в. развивались раннефеодальные отношения. Весьма своеобразно, специфически развивался процесс классообразования у чеченцев, этого самого крупного этноса на Северном Кавказе. Этническая однородность населения Чечни должна была способствовать возникновению чеченской государственности. К концу ХVIII в., в русле развития этого процесса, в Чечне существовали около 10 крупных союзов сельских обществ – тукхумов, был единый орган общечеченского управления – народное собрание (Мехк Кхел – Совет страны). Однако специфическое, замедленное развитие процесса классоообразования препятствовало становлению чеченской государственности.
Исторические источники отражают наличие в Чечне в ХVI-первой половине ХVIII в. феодалов и князей. Но у них нет главного атрибута феодальных отношений – феодальной земельной собственности и прикрепленных к ней зависимых крестьян. Это были князья-варяги, инонациональные (дагестанские, кабардинские) феодалы, которые в силу разных причин устанавливали свою временную власть над равнинными чеченскими обществами, в первую очередь – используя фактор переселения чеченцев из гор на равнину, на земли, которые эти феодалы на тот момент контролировали.
Россия, утверждая свое влияние и власть на Северном Кавказе, в первую очередь вступала в союз с местными феодалами, устанавливала отношения с ними. В Кабарде и Дагестане особых проблем при этом не было – там были свои феодалы. Труднее было в Чечне – здесь крупными феодалами были «варяги» и союз пришлось устанавливать с ними. Россия не только поддерживала их, но даже и сама насаждала. Так, в глазах чеченского населения российская власть и власть феодалов- «варягов» слилась воедино.
В середине ХVIII в. в равнинной Чечне происходит ряд народных выступлений, направленных против князей – «варягов». Они были подавлены с помощью российских войск, Тем не менее, большинство «пришлых» князей были либо изгнаны, либо уничтожены. В исторической литературе эти события получили название «антифеодальной борьбы». По нашему мнению, антифеодальная борьба возможно лишь при наличии установившегося феодального гнета, в условиях «кризисного» феодализма. В Чечне же в тот период существовали лишь раннефеодальные отношения. В ХVII-ХVIII вв. феодализм в Чечне, как результат внутреннего развития чеченского общества, еще не достиг той стадии, когда появляется княжеская власть. Появление такой власти в Чечне до ХIХ в. – это результат привнесения элементов развитых феодальных отношений в Чечню извне – из Дагестана и Кабарды. «Антифеодальное» же движение в Чечне в середине ХVIII в. – это борьба чеченцев по «выдавливанию» из своего общества социально и национально чуждых эксплуататоров, ставших проводниками российской политики, союзниками российских властей. Образовавшийся «вакуум власти» заполняли нарождающиеся чеченские феодалы – старшины.-
В конце ХVIII-начале ХIХ в. Чечня внешне напоминала «островок военной демократии» в «феодальном море» Северного Кавказа. Многие российские исследователи-кавказоведы и политики-военачальники считали, что «у чеченцев все уздени, все равны, нет ни князей, ни зависимых». Однако это было не так. В горных районах Дагестана, в Чечне и Ингушетии процесс феодализации носил незавершенный характер, что находило свое выражение прежде всего в длительном сосуществовании феодальных и дофеодальных форм собственности. Не подлежит сомнению, что в Чечне к началу ХIХ в. большая часть земли была в частном владении. Но, за редким исключением (феодалов-»варягов» – Турловых, Бековичей), собственниками ее были свободные общинники, т.е. это было мелкое частное землевладение. А.В. Фадеев подчеркивал, что «почти повсюду на Северном Кавказе общинное землевладение к началу ХIХ в. являлось в той или иной мере юридической фикцией, маскировавшей фактически существовавшую частную феодальную собственность» . Итак, подавляющую массу населения Чечни к началу ХIХ в. составляли свободные общинники. Не в этом ли одна из главных причин того, что, начиная с первой четверти ХIХ в. наиболее «упорное и организованное сопротивление» российской власти оказали именно чеченцы? Это вовсе не означает подтверждение тезиса М.М. Блиева о том, что в Кавказской войне участвовали лишь жители «вольных» обществ Дагестана и Чечни в силу внутренних социальных процессов, происходивших в них. Свободные общинники Чечни и Горного Дагестана участвовали в освободительной борьбе в силу недовольства, порожденного установлением военно-экономической блокады, которая затронула прежде всего и главным образом именно эти районы Северо-Восточного Кавказа. В Чечне же к этому прибавились и другие факторы – переселение (депортация) части равнинного населения в горы, карательные экспедиции и т.д. Царские власти лишали горцев свободы и земли. Потерять их мог лишь тот, у кого они были – свободные общинники. Вот они-то и составили основную движущую силу освободительного, антиколониального движения на Северном Кавказе. В Кабарде и в равнинном Дагестане, где большая часть населения была закабалена, феодально зависима, массового антироссийского движения в тот период и не было. Восстания здесь поднимали феодалы, они ими руководили, но большая часть зависимого населения в них не участвовала. Кабардинским и дагестанским феодалам «не удалось повести за собой крестьянские массы» . Зависимому, крепостному крестьянину, тем более рабу, было зачастую все равно, кто его будет угнетать – свой феодал или российская власть. Более того, в Кабарде крепостные крестьяне в некоторых случаях могли получить (и получали) свободу и землю от российских властей и потому они «решительно отказывались следовать за своими владетелями» . Дагестанские и кабардинские владетели теоретически (в соответствии с обычаями) могли собрать ополчение из всех своих подвластных на случай военных действий. Если эта традиция еще как-то «работала» в начале ХIХ в. (в Кабарде – в 1804 г., в Дагестане – в 1806-1813 гг.) при организации антироссийского движения, то в последующий период – при Ермолове – она уже практически не действовала. То же самое относится и к кабардинской хасе. Ее регулирующие функции (в условиях раскола класса феодалов) никак не сказались ни в организации, ни в прекращении антиколониального движения в Кабарде в первой четверти ХIХ в. Единственно в Чечне в 1825 г. Бей-Булат попытался использовать Народное собрание в мобилизации масс на освободительную войну с Россией и создание основ чеченской государственности. Однако и здесь решению Народного собрания подчинились далеко не все вайнахские селения. Следовательно, общественные органы управления северокавказских горцев, основанные лишь на традициях и обычаях, в отличие от государственных механизмов, в кризисных ситуациях не действовали.
На рубеже ХVIII-ХIХ вв. великие державы (а Россия была одной из них) приступают к активному территориальному разделу мира. Захват колоний в качестве рынков сбыта, источников сырья и доходов, выгодных военно-стратегических плацдармов становится общей закономерностью в развитии великих держав в начальный период развития капитализма. Геополитические, экономические и военно-стратегические интересы России, как великой державы, диктовали необходимость ее утверждения на Кавказе, расширения границ на юге. Присоединение же Кавказа, в целях увеличения мощи государства, было наиболее выгодным со всех точек зрения. Начинать же следовало именно с Северного Кавказа, прилегающего к границам России. В начале ХIХ в. в кавказской политике России начинается качественно новый этап – установление на Северном Кавказе реального владычества, его практическое присоединение к империи. Выполнение этой государственно-стратегической задачи было возложено на князя П.Д. Цицианова, назначенного в 1802 г. наместником Кавказа с почти неограниченными полномочиями. В Петербурге в тот период, судя по всему, не ожидали, что горцы окажут серьезное сопротивление при установлении над ними российской власти, исходя при этом из предыдущего опыта российско-северокавказских взаимоотношений. В российской столице вплоть до середины ХIХ в. довольно смутно представляли себе реальное положение дел на Северном Кавказе. Здесь ставили лишь общие задачи кавказской политики на том или ином этапе, а практические пути и методы их осуществления определяли на месте главнокомандующие российскими войсками (наместники) на Кавказе. Российское правительство считало, что после заключения Кючук-Кайнарджийского мира и вытеснения из региона Турции и Ирана Северный Кавказ является не просто его сферой влияния, а его территориальным владением. Присоединение Восточной Грузии в 1801 г. было осуществлено именно с учетом этого фактора, как дальнейшее расширение границ российского государства. Однако территория Северного Кавказа практически не контролировалась российскими властями и потому перед П.Д. Цициановым была поставлена задача – покорить ее жителей. Именно «покорить», «усмирить» непокорных новых подвластных, подданных, а не «присоединить» к России новые территории, не «завоевать» их. Последнее считалось уже делом совершенным, прошедшим этапом. Если бы перед Цициановым ставилась бы задача «завоевать» северокавказские земли, ему придали бы из России дополнительные военные силы. Этого не было сделано, поскольку правительство не ожидало, что горцы окажут сильное вооруженное сопротивление практическому установлению российской власти. «Усмирение» непокорных подданных подразумевало, с точки зрения военного командования, применение, в первую очередь, военных средств. П.Д. Цицианов и стал применять при установлении российской власти в крае насильственные, силовые методы, используя язык ультиматумов.
Уровень политических взаимоотношений, политического сближения России с горскими народами в начале ХIХ в. был разным. Наиболее тесные отношения у Петербурга были с Кабардой, особенно с феодалами Малой Кабарды. При учете этого обстоятельства, а также особенностей социально-политического устройства Кабарды у России была возможность при гибкой, дипломатичной политике реально присоединить ее без насильственных, военных методов. Однако российские власти с начала ХIХ в. перестали прибегать к дифференцированному подходу в формировании своей политики на Северном Кавказе. В особенности прямолинейностью своих действий отличался А.П. Ермолов. Именно с Кабарды Россия начала устанавливать свою власть в регионе, лишать ее политической независимости. Оплотом российского владычества на той или иной северокавказской территории становилась военная крепость. В 1763 г. на кабардинской земле была построена крепость Моздок, а в 1803 г. – Кисловодское укрепление. Уже в конце ХVIII в. в Кабарде началось создание российской административной системы – родовых судов и расправ.
Сложнее обстояло дело с Дагестаном. Он считался сферой влияния Ирана. (После заключения в 1735 г. русско-иранского (Гянжинского) договора, по которому Дагестан объявлялся сферой влияния Ирана, других международных актов относительно него принято не было. Однако, дагестанцы, разбив войска Надир-шаха, де-факто освободили себя сами). Со времен Персидского похода Петра 1 тесные политические и экономические связи с Россией имело лишь шамхальство Тарковское.
В начале ХIХ в., когда решение северокавказских проблем еще не было полностью отдано на усмотрение таких решительных наместников, как П.Д. Цицианов и А.П. Ермолов, Петербург более гибче, дипломатичнее подходил к их решению. Учитывая особое, «деликатное» положение Дагестана, Александр 1 попытался присоединить его к России политическими средствами, создав «союз кавказских ханств» под покровительством Петербурга, о чем в 1802 г. и был заключен Георгиевский договор. Несмотря на всю утопичность этого проекта, сама идея была хорошей – ненасильственными, политическими и экономическими методами присоединить Дагестан к России. Ее можно было бы попытаться осуществить в том или ином виде. Но практической реализацией идеи должен был заняться П.Д. Цицианов, который «присоединение» любой северокавказской территории понимал как «военное покорение» и во многом по его вине российская сторона ничего не сделала для политического решения «дагестанского вопроса». И все же Георгиевский договор показал, что в начале ХIХ в. определенная часть российских правящих кругов выступала за использование преимущественно политических и экономических средств при установлении царского владычества на Северном Кавказе.
В плане международном проще было с Чечней. В отличие от Кабарды и Дагестана, ни Иран, ни Османская империя на нее не претендовали. Прикрытая со стороны Черного моря Кабардой, а со стороны Каспийского – Дагестаном, Чечня не становилась объектом нападений иранцев и турок и объектом их претензий. После Кючук-Кайнарджийского мира и присоединения Грузии Россия рассматривала Чечню как свою «внутреннюю территорию». Чеченские селения, расположенные по Тереку, еще с ХVII в. имели с российскими властями соглашения о добрососедстве и экономических связях. В последней трети ХVIII в. большинство равнинных чеченских обществ заключили с Россией «трактаты» о подданстве. Однако никаких атрибутов российской власти к началу ХIХ в. на чеченской территории не было – ни крепостей, ни административных органов.
Многочисленные российско-горские соглашения о подданстве по-разному понимались сторонами. Если Россия смотрела на «подписантов» как на своих подданных, то горцы понимали присяги на верность России как заключение или подтверждение военно-политического союза, при сохранении их самостоятельности. Первая же попытка царизма установить свою реальную власть в Кабарде вызвала здесь (у наиболее последовательных и давнишних союзников) вооруженное сопротивление. С восстания в Кабарде в 1804 г. начинается на Северном Кавказе (в ХIХ в.) непрекращающаяся череда разных по масштабу антироссийских выступлений, переросших в массовое национально-освободительное движение в 1830-е годы. В первой четверти ХIХ в. в Кабарде и в Дагестане выступления эти организовывались и руководились феодалами. В Чечне, в силу отсутствия крупных феодалов, во главе антиколониальных выступлений стояли старшины; самодеятельность народных масс, их участие в волнениях было здесь намного выше и больше, чем в Кабарде и в Дагестане. Идеологией этих антироссийских выступлений был феодальный национализм, проповедывавший восстановление доколониального прошлого. Важное место в ней занимали и религиозные лозунги.
Военно-политические события в Кабарде, Дагестане и в Чечне в первой четверти ХIХ в. были тесно взаимосвязаны, развивались по закону «сообщающихся сосудов». После подавления восстания в Кабарде в 1806 г. кавказское командование, с ведома Петербурга, принимает решение о введении войск в Дагестан и в Чечню с целью их фактического подчинения России.
Русско-иранская (1804-1813 гг.) и русско-турецкая (1806-1812 гг. ) войны заставили Петербург отбросить дипломатическую осторожность и приступить к прямому подчинению Дагестана, который мог превратиться в иранского союзника. В феодальном мире Северного Кавказа постоянно шла борьба между представителями различной внешнеполитической ориентации. Большинство горских владельцев в начале ХIХ в. ориентировалось на Россию, но были свои сторонники и у Ирана с Турцией. Сторонников Персии больше всего было в Дагестане и они реально могли (и собирались) оказать военную помощь иранским войскам, открыв в Дагестане практически «второй фронт» за спиной воюющей в Закавказье российской армии. Во многом с целью не допустить этого в Дагестан и вступили в 1806 г. российские войска. Большинство дагестанских владельцев, уже принявших в начале ХIХ в. российское подданство и получавших за это чины и жалованье, изъявили покорность и вновь присягнули на верность России. Многие авторы ХIХ-ХХ вв. полагают, что именно в 1806 г. состоялось присоединение Дагестана к России. Однако ряд феодалов оказали вооруженное сопротивление российским войскам. Именно тогда, в 1806 г., была впервые опрована модель установления российской власти в дагестанских ханствах – лишение непокорных всей власти, их изгнание и передача их владений в прямое российское управление или преданному России ставленнику. Так был лишен власти и владений в 1806 г. Ших-Али-хан Дербентский, а в 1812 г. – (части владений – Кюринской провинции) – Сурхай-хан Казыкумухский. В 1818-1820-х годах по этой схеме в Дагестане будет действовать и А.П. Ермолов.
В 1807 г., выполнив в основном поставленную задачу в Дагестане, российские войска под командованием генерала Булгакова вступили в Чечню. Эта экспедиция не была вызвана никакой военно-политической необходимостью: В Чечне не было антироссийского восстания, закавказскому фронту чеченцы ничем не угрожали – он был от них далеко. Но кавказским командованием была поставлена цель – устрашить силой северокавказские народы, поставить их на колени, а потом можно предъявлять к ним любые требования.
Экспедиция Булгакова в Чечню в 1807 г. закончилась неудачей – российские войска понесли в боях с чеченцами серьезные потери. Тем не менее, большинство равнинных чеченских обществ вновь принесли присяги на верноподданство России и согласились на установление в Чечне российской административной власти в лице приставств. Большинство признававших российское подданство чеченских обществ не было в числе тех, которые подверглись «наказанию» со стороны российских войск. Равнинная Чечня демонстрировала свою готовность пойти на определенные ограничения своей самостоятельности ради мирных, добрососедских отношений с Россией. В Чечне, как и в Кабарде, в отличие от Дагестана, подати и повинности для населения в тот период установлены не были.
Присоединение (далеко не добровольное) Чечни к России носило многоэтапный характер. Процесс этот начался с ХVIII в. и завершился в 1859 г. Фактическое же присоединение равнинной Чечни состоялось в 1807 г.
В доермоловский период в ХIХ в. действия российских властей на Северном Кавказе были крайне непоследовательны. Так, процесс создания российского административного управления в Чечне в 1813 г. был прерван: приставская власть была упразднена и контроль (не управление) над чеченской территорией был передан кордонному (терскому) командованию.
Активность политики России на Северном Кавказе находилась в прямой связи с общим состоянием международного положения России. Начало войн с Ираном и Турцией, а затем и с Францией привел к тому, что в 1806 г. российское правительство приняло решение прекратить временно «наступательные действия» на Северном Кавказе, т.е. отказаться от преимущественного использования военной силы при установлении своего реального господства в регионе. Была поставлена задача – сохранить достигнутые позиции, т.е. «заморозить» политическую ситуацию в крае. При этом решено было вернуться к «политике ласканий» ХVI-ХVIII вв., к преимущественному использованию в отношениях с горцами политических и экономических средств. На Кавказ были назначены и соответствующие наместники – вместо жесткого Цицианова, убитого в 1806 г. – умеренные в своих взглядах и действиях Гудович, Тормасов и Ртищев. Политическая ситуация в отношениях России с Кабардой и Чечней вплоть до 1817 г. застыла как бы в подвешенном состоянии: российские власти не вмешивались в их внутренние дела (исключая поход Булгакова в «бурлящую» Кабарду в 1810 г.), там не происходило крупных антироссийских выступлений. В то же время, в связи с началом Отечественной войны 1812 г., возможности России для расширения экономических связей с горцами также оказались ограниченными. Относительное спокойствие в Кабарде и в Чечне позволило российскому правительству перебросить в 1811 г. часть военных сил с Северного Кавказа на западную границу в связи с растущей угрозой нападения наполеоновской Франции. Позже, в период Большой Кавказской войны, даже начало Крымской войны, даже поражение в ней не приведет к тому, что с Северного Кавказа Петербург снимет войска, несмотря на то, что их здесь будет более чем в 10 раз больше, чем в 1811 г. Это говорит о том, что серьезной угрозы со стороны горцев для России в конце первого десятилетия ХIХ в. не существовало. Угрозу эту создали десятилетние действия А. П. Ермолова в регионе. Военные действия российские войска в 1808-1815 гг. будут вести лишь в Дагестане, подавляя сепаратистские выступления местных феодалов.
Несмотря на вынужденный перерыв в связи с осложнением международной обстановки, российское правительство твердо поставило перед собой задачу – установить на Северном Кавказе прочное российское господство. Это был твердый курс, главное направление кавказской политики Петербурга с начала ХIХ в. Как только была разгромлена наполеоновская Франция, Россия вновь приступила к его реализации. Задача эта была возложена на А.П. Ермолова – самого известного военачальника России того времени. В Петербурге перед ним была поставлена лишь общая цель – «покорить» горцев Северного Кавказа, установить здесь прочное российское господство. Сроки и методы осуществления этой цели он должен был выбрать сам.
В качестве универсального средства Ермолов выбрал принуждение горцев – силой и голодом. В основе ермоловского плана покорения горцев Северного Кавказа лежало создание второй (после Кавказской линии) параллели – цепи военных крепостей, укреплений и казачьих станиц, вынесенной к подножию гор. В Дагестане и Чечне эта новая линия должна была отрезать жителям гор (которых российские власти не контролировали) выход на равнину, а в Кабарде, напротив, выход с равнины в горы, откуда выселялись все жители. В результате кабардинцы оказывались зажатыми в кольцо из российских укреплений и казачьих станиц.
Деятельность А.П. Ермолова на Северном Кавказе (а именно здесь он провел большую часть времени в период своего десятилетнего пребывания на Кавказе) – принуждение голодом (посредством военно-экономической блокады), силой (путем карательных экспедиций) вызвала повсеместное сопротивление горцев. Уже с 1818 г. особенно упорным и массовым оно было в Чечне. Это было не в силу особо воинственного характера чеченцев: А.П. Ермолов своей политикой не оставлял чеченцам иного выбора, кроме как с оружием в руках отстаивать свое право на существование. В отличие от Дагестана и Кабарды, Ермолов изгнал значительную часть равнинных чеченцев в горы, где и так не хватало пахотной земли и соответственно – хлеба. Постоянно, зачастую без всякого повода, с единственной целью – держать чеченцев в страхе – против них совершались карательные экспедиции. В 1818 и в 1822 годах равнинные чеченцы изъявляли полную покорность с одним условием – прекратить карательные экспедиции, гарантировать им мирную и безопасную жизнь. Кавказское командование не согласилось на эти предложения. Власть требовала от чеченцев рабской покорности, ничего не предлагая взамен. Там, где царские власти вели себя с горцами более или менее дипломатично, не создавали невыполнимо тяжелых условий, не подвергали неоправданным репрессиям – северокавказцы не восставали. Так было в Акуша-Дарго (Дагестан) после 1820 года.
Государственно-организованная жестокость ермоловской администрации порождала вооруженное сопротивление горцев. «Причинами выступлений горских народов было не только подстрекательство к неповиновению со стороны отдельных феодальных правителей… В выступлениях выражался протест против военно-феодальных методов колонизации края» . В этих условиях «сопротивление народных масс, в том числе и вооруженное, было неизбежным и закономерным» . До середины 20-х гг. ХIХ в. антироссийские выступления в Кабарде и Дагестане возглавлялись феодалами, а в Чечне – старшинами; они были локальными, плохо организованными, разрозненными. У них отсутствовала четкая, определенная идеологическая база. У восставших не было достаточного упорства и стойкости и потому «борьба с кавказскими племенами… не представляла больших трудностей; между ними постоянно существовал вражда и соперничество, которыми искусно пользовались русские главнокомандущие» . Однако ситуация стала меняться к середине 20-х годов ХIХ в. С усилением, ужесточением колониального гнета и произвола, ростом репрессий в антиколониальное движение все больше втягиваются широкие народные массы, появляется и соответствующая его идеология – мюридизм, «сопротивление горцев становится упорным, бунты и измены случаются чаще» . Первым признаком приближения нового этапа в освободительном движении северокавказских горцев явилось восстание в Чечне в 1825 г. под руководством Бей-Булата Таймиева, в котором проявились две важнейшие тенденции, превратившие горцев Дагестана и Чечни в 30-50-е годы ХIХ в. в грозную силу – этническая консолидация и использование религии в качестве объединяющей и мобилизующей силы.
Первым из военно-политических деятелей (не религиозных – тут лидерство за Магомедом Ярагским) Северного Кавказа Бей-Булат приходит к выводу, что традиционные для горцев формы организации вооруженного сопротивления (набеги, партизанские действия) не действенны и малоэффективны в борьбе с наступлением царизма. Остановить его и обеспечить долговременную защиту независимости будет возможно только при объединении чеченцев в единое государственное образование и создании повстанческой армии, ядром которой должна стать хотя бы одна небольшая, но регулярная воинская единица. И второе – успех чеченцев в борьбе за независимость возможен только в случае их поддержки соседними народами – ингушами, карабулаками, дагестанцами и другими. Цементирующей, объединяющей силой при этом должны были стать религиозные лозунги, религиозная идеология.
Н.В. Волконский писал, что если бы Бей-Булат «при его удали и решимости», «владел бы познаниями по меньшей мере порядочного муллы, то в лице его явился бы в Чечне своего рода Шамиль гораздо прежде, чем он в действительности выступил в Дагестане» . Однако следует указать, что зарождение основ чеченской государственности было ускорено воздействием внешнего фактора (наступления России на Чечню), хотя, безусловно, созревали и внутренние предпосылки для этого.
Имам Шамиль, создатель имамата, был прежде всего крупнейшим богословом, а потом уже полководцем, политиком и государственным деятелем и государство во главе с ним могло быть только теократическим, поскольку он создавал его в соответствии со своими религиозно-политическими представлениями. Бей-Булат по своим взглядам, убеждениям и действиям был прежде всего светским деятелем и пытался создать светское чеченское государство. Духовные лица при нем играли второстепенную роль – роль комиссаров. Для Таймиева мусульманская религия была лишь средством достижения главной цели – объединения чеченцев, мобилизации их на освободительную, антиколониальную борьбу. И если позже чеченцы массово встали под знамена Шамиля и Чечня стала частью имамата, то это не потому, что за столь короткий промежуток времени – каких-то 10-15 лет- они стали более религиозными. Дело было в другом: колониальный гнет, царский режим, карательные экспедиции стали невыносимыми и главную лепту в это внесли ермоловские методы покорения Чечни, с особенной жестокостью проявившиеся во время подавления восстания 1825-1826 гг. Недовольство колониальными порядками в Чечне достигло своей критической массы во второй половине 30-х годов ХIХ в. и тогда, только тогда идеология мюридизма (а точнее, содержащиеся в ней призывы к борьбе с колониальной властью, за восстановление свободы и самостоятельности) получили массовую поддержку. В сер. 1820-х годов, при Бей-Булате, народное недовольство не достигло еще этой взрывоопасной, критической точки. Не мюридистская идеология вызвала массовое антиколониальное движение в Чечне и Дагестане, а напротив, народное недовольтво породило ее. Религиозные лозунги, соединившись с массовым освободительным движением, вызвали его дальнейшее расширение и развитие.
Роль духовенства в обществе и сама религиозность населения в Дагестане в первой четверти ХIХ в. были выше, чем в Чечне. Г.Н. Казбек отмечал, что в это время «в Чечне религиозные учения не нашли почвы для развития и ислам, как религия, никогда не играл здесь важной роли; но как политическое учение – он проявлялся каждый раз, когда находился человек, проповедывавший во имя религии сопротивление вооруженной рукой против власти России» . Тем не менее, в Чечне раньше (в первой половине 20-х годов ХIХ в.), чем в Дагестане, религиозные идеи были практически применены в качестве объединяющей и мобилизующей силы для организации антиколониальной борьбы. Видимо, «горючего материала», т.е. народного недовольства колониальными порядками, в рассматриваемый период в Чечне было больше, чем в Дагестане.
В Кабарде влияние духовенства в конце ХVIII- начале ХIХ в. также было значительным. Оно сыграло видную роль в антиколониальном восстании кабардинцев в 1804 г. Однако, в результате судебно-административных реформ Ермолова в Кабарде в 1822 г. духовенство было отодвинуто от участия в общественной жизни и в восстании 1825 г. оно не играло сколько-нибудь заметной роли. Несмотря на более высокий уровень общественного развития по сравнению с чеченцами, кабардинцы в антироссийских выступлениях первой половины 1820-х годов не смогли выдвинуть единого руководителя, объединить свои силы. Феодальные междуусобицы оказались сильнее, чем интересы антиколониальной борьбы. В то же время в Дагестане в 1818-1820-м годах были предприняты несколько серьезных попыток создания военно-политического союза ханств для борьбы за сохранение независимости. Можно предполагать, что это были первые попытки создания единой дагестанской государственности, предпринятые перед угрозой потери политической самостоятельности, т.е. под воздействием внешних факторов. Однако, в феодальном обществе центробежные силы всегда оказывались сильнее, чем центростремительные. Эта закономерность развития феодального общества сработала и в Дагестане, если даже оставить в стороне российский фактор.
Важнейшим направлением политики России на Северном Кавказе в первой четверти ХIХ в. было создание здесь административной системы управления. Процесс этот начался еще в конце ХVIII в. с Кабарды, с создания там родовых судов и расправ, и шел крайне неравномерно. В 1807 г., из-за сильного сопротивления кабардинцев и в качестве уступки им в условиях осложнения международной обстановки, родовые суды были распущены и восстановлено прежнее, шариатское судопроизводство. В 1813 г. была упразднена и приставская система административной власти в равнинной Чечне, введенная в 1807 г. Основы системы военно-административного управления России в Чечне, Кабарде и в Дагестане были заложены А.П. Ермоловым в 1818-1822 гг. При этом даже на одной территории власть учреждалась в разных формах: одни районы Дагестана управлялись лояльными ханами (косвенное управление), в других вводилось прямое российское военное управление. Часть равнинной Чечни управлялась военным командованием, другая – приставом. В Кабарде административные функции были переданы судам, которые также находились в ведении военного командования. Это многообразие форм административного управления на Северном Кавказе говорило о гибком подходе кавказского командования к некоторым вопросам утверждения российского владычества в крае, однако затрудняло выработку единых норм управления и давало простор для военно-чиновничьего произвола над горским населением. В тот период российские власти мало вмешивались в вопросы внутреннего самоуправления горских обществ: для мелочной регламентации их внутренней жизни не было еще достаточных сил и возможностей, не хватало чиновников.
В ермоловский период взаимозависимость происходящих в Дагестане, Кабарде и Чечне событий, взаимоподдержка их народов резко возросли. Начало строительства в 1818 г. крепости Грозной вызвало недовольство не только у равнинных чеченцев, но и у дагестанцев. На помощь чеченским повстанцам прибывает отряд дагестанцев в 1 тыс. человек. В самом Дагестане ханы начинают готовиться к антироссийской борьбе. Занятость Ермолова строительством Грозной и подавлением сопротивления чеченцев позволили дагестанцам лучше подготовиться к восстанию. В 1819 г., при строительстве крепости Внезапной (на Кумыкской равнине) российским войскам противостоят объединенные дагестано-чеченские повстанческие силы. Религиозно-политическое учение Магомеда Ярагского, его идеи и лозунги оказали определенное воздействие на развитие освободительного движения в Чечне в середине 1820-х годов. Под влиянием чеченского восстания 1825 г. начались антироссийские выступления в Северной Кумыкии и в Кабарде. С 1818 г., т.е. с переходом Ермолова к активным действиям по покорению горцев, начинается складывание де-факто их военного союза в антироссийской борьбе, особенно у дагестанцев и чеченцев, который примет законченные формы в 30-40-х годах ХIХ в.
Методы российской политики в установлении реального господства на Северном Кавказе были единообразными – использование силы, военно-экономическая блокада, строительство новых укрепленных линий. Больше всего внимания, сил и средств было затрачено российскими властями в 1818-1826 гг. для покорения Чечни и Дагестана, особенно Чечни. До 1821 г. кавказское командование мало занималось Кабардой, ослабленной эпидемией чумы, карательными мерами царских властей в первом десятилетии ХIХ в., феодальной междуусобицей. Равнинных чеченцев изгоняют в горы, а в Кабарде, напротив, жителей гор выселяют на равнину. В Дагестане этих переселений населения нет. С точки зрения установления полного контроля над Чечней идеально для царских властей было бы выселение всех ее жителей на равнину. Однако в Чечне, в отличие от Кабарды (где населения в первой половине 1820-х годов было очень мало), это была невыполнимая задача. Выселить горных чеченцев на равнину российские власти были просто не в состоянии, так как горные районы Чечни были вне всякого их контроля. А.П. Ермолов даже не пытался покорить эти районы (почти 1/3 населения и территории Чечни), понимая полную невыполнимость этой задачи в тот период (невыполнимых военных задач «проконсул» не ставил). К концу наместничества Ермолова российская администрация в целом контролировала почти всю Кабарду и Дагестан: в Чечне – только равнинные районы. Первая экспедиция российских войск в горы Чечни будет предпринята лишь в 1845 г. во главе с графом М.С. Воронцовым («даргинская» или «сухарная» экспедиция). Она окончилась полной неудачей и сопровождалась большими потерями – 4 генерала, 168 офицеров и 3433 солдата .
В Дагестане к концу первой четверти ХIХ в. сложился союз царских властей и местных феодалов, лишенных политической власти. Феодалы в подавляющем своем большинстве стали опорой царизма в управлении краем и в борьбе с антироссийскими выступлениями. Образец всего этого – шамхал Тарковский и Аслан-хан Кюринский. В Кабарде этот процесс шел значительно медленнее, и прежде всего потому, что после 1810 г. российские власти уделяли Кабарде мало внимания (хотя в первом десятилетии ХIХ в. именно она была в центре их деятельности), практически не занимались укреплением союза с князьями и беками.
Нуждаясь в опоре на социальные верхи для управления краем, Ермолов специально занимался формированием преданной России феодальной прослойки в Чечне. Он нашел ее прежде всего в более развитых притеречных районах. Мелкие владельцы из некоторых терских селений по ходатайству самого главнокомандующего получили офицерские чины, награды, жалованье и землю.
При подавлении антироссийских движений в Дагестане и в Чечне Ермолов активно использовал пророссийски настроенных феодалов и их военные силы. Это делалось в первую очередь для внесения раздоров в горское общество. В Чечне под командование владельцев отдавалась принудительно ректутируемая чеченская конница из притеречных жителей. В Кабарде «проконсул» эту практику – использование военной силы горцев против непокорных их соотечественников – не использовал, несмотря на наличие здесь (особенно в Малой Кабарде) пророссийской «партии» феодалов. Видимо, Ермолов исходил из ряда факторов: позиции России в центре Кавказской линии были достаточно сильными, чтобы не прибегать к помощи кабардинцев. Во-2-х, Ермолов имел сильное предубеждение против кабардинских феодалов (он считал, что они, «с давнего времени подданные России», «изменили присяге») и не хотел быть им обязанным ни в чем, чтобы в результате не делать им никаких послаблений. В-3-х, кабардинские феодалы и так были расколоты, постоянно враждуя друг с другом. Правда, в 1825 г. Кучук Джанхотов участвовал в военных действиях против восставших кабардинцев; но только в тех случаях, когда те нападали на его или его узденей аулы.
Несомненно, А.П. Ермолов много сделал для установления российской власти на Северном Кавказе. В качестве оплота и символа российского господства в крае были построены военные крепости и укрепления (ставшие со временем административными и торговыми центрами), созданы основы военно-административного управления. Уже к началу 1820-х годов регион был в основном (за исключением горных районов Чечни) внешне покорен. Население было обложено многочисленными податями и повинностями.
Ермолов немало сделал для экономического и культурного развития Грузии: в Тифлисе были построены монетный двор, меднолитейный и пороховой заводы, с 1819 г. стала выходить первая грузинская газета. Было начато строительство курортных лечебниц на Кавказских минеральных водах. Однако в Дагестане, Кабарде и Чечне в плане созидательном им не было сделано ничего: здесь он только разрушал, воевал, подавлял.
Поклонники А.П. Ермолова в ХIХ и ХХ вв., указывая на то, что он уже к 1820-му году покорил Северный Кавказ, ввел здесь начала российского административного управления, не хотят замечать, что достигнуто это было такими негодными, бесчеловечными средствами и вызвало такой протест у горцев, что преодолевать последствия ермоловских успехов России пришлось более 30 лет, сосредоточив на Кавказе громадную армию – в 280 тыс. человек, потеряв при этом около 20 тыс. солдат и офицеров убитыми и 60 тыс. ранеными . Рассуждая о методах действий А.П. Ермолова на Северном Кавказе и их последствиях, известный российский политолог Эмиль Паин птсал: «При Ермолове для российских генералов офицеров стали нормой грабежи, мародерство и торговля пленными горцами. Так, в 1823 г. генерал Вельяминов, один из ближайших сподвижников Ермолова, учинил кровавый погром в чеченских селениях, благословил продажу караногайцам двух тысяч пленников, захваченных в Чечне. В другой экспедиции тот же генерал приказал: «Жен и детей разменять на наших пленных, а тех, кои за разменом оставаться будут, и мужчин отдать казакам в услуги. Таким образом, торговля пленными и заложниками – факт не только горской, но и российской традиции. Стратегия Ермолова была основана на принципах тотальной и демонстративной жестокости. Чего же добился на Кавказе генерал Ермолов? Читая нынешнюю российскую прессу, можно подумать, что он оказался победителем в Кавказской войне, хотя на самом деле после отставки генерала (1827 год) она продолжалась еще до середины 1880-х годов. Его стратегия вызвала небывалый до того подъем сопротивления. она стимулировала объединение горских народов и быстрое распространение у утверждение на Северном Кавказе ислама, обеспечившего идеологическую основу для длительной войны и консолидацию разрозеннных племен и этнических групп, ранее враждовавших между собой»
Так что А.П. Ермолов с его силовыми, жестокими методами в целом не только не приблизил реальное присоединение Северного Кавказа к России, а значительно отдалил завершение этого процесса.
Своей чрезмерной самоуверенностью Ермолов создавал у окружающих впечатление, что для него нет ничего невыполнимого, что он может сделать все, даже невозможное. Один из его сослуживцев по заграничному походу 1813 года в своих воспоминаниях писал: «В начале кампании все верили в чудо: Ермолов был героем дня, от него все ждали необыкновенных подвигов. Эта репутация доставляла все, он получил полк, стал начальником штаба, вмешивался во все, принимал участие во всех делах; это постоянное везение вызывало зависть, его военные неуспехи дали ей оружие в руки, герой исчез, и все твердят, что хотя он и лишен достоинств, но далеко не осуществил того, чего от него ожидали» . Все сказанное в точности относится и к кавказскому периоду в карьере Ермолова. Он поставил перед собой (и соответственно, перед Россией) невыполнимую задачу – за несколько лет силой окончательно покорить Северный Кавказ (и заставил поверить в это и Петербург). Однако, выполнение этой задачи требовало многих десятилетий и последовательных действий со стороны российских властей – и «проконсул» понял это через 10 лет своего пребывания на Кавказе. Он не сумел сотворить ожидаемого от него чуда и этого ему не простили.
Политика Ермолова на Северном Кавказе не была неизменной. Уже к концу своей кавказской карьеры, в середине 1820-х гг. он приходит к выводу, что ставка на универсальность военной силы была неверной, что сложнейшие проблемы региона нельзя решить только силой оружия. Становилось очевидным, что для установления здесь прочной российской власти, реального присоединения края к России необходимо использование экономических средств, распространение среди горцев просвещения, установление контактов с умеренной частью духовенства и т.д. Исходя из распоряжений «проконсула» в 1826 г., можно предполагать, что российская политика на Северном Кавказе могла существенно измениться в сторону смягчения, преимущественного использования политических и экономических средств при одновременном отказе от массовых репрессий. Начало русско-иранской войны в 1826 г., а затем и отставка в марте 1827 г. прервали эту эволюцию взглядов Ермолова на кавказскую политику России. Его преемники (за исключением Паскевича) взяли на вооружение только опыт «раннего» Ермолова – политику силы. Правда, и князь Барятинский, назначенный наместником уже к концу Кавказской войны, учтет выводы «позднего» Ермолова.
Таким образом, активная, наступательная политика царской России на Северном Кавказе в первой четверти ХIХ в., исполнителями которой были генералы П.Д. Цицианов и А.П. Ермолов, проводимая без какого-либо учета интересов и многовековых традиций горцев военно-колониальными методами, породила обоюдную для русского и горских народов страшную трагедию, известную под названием Кавказской войны.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
ИСТОЧНИКИ
Акты Кавказской археографической комиссии. – Т. 1-7. – Тифлис, 1866-1878: Т.1 – 1866; Т. 2 – 1868; Т. 3 – 1869; Т. 4 – 1870; Т. 5 – 1873; Т. 6. Ч. 1-11 – 1874; Т. 7 – 1878.
Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов Х111 – ХIХ вв. – Нальчик, Эльбрус. 1974. – 634 с.
Алексей Петрович Ермолов в его письмах к кн. Воронцову //Материалы для истории завоевания Кавказа. – Т. 1. – Б.м. и б. г.- 523-550 с.
Архив Раевских. – Т. 1. – СПб., 1908.
Архив князя Коронцова.- кн. 36. – М..1890.
Внешняя политика России ХIХ и начала ХХ века. Документы Российского министерства иностранных дел. – Серия 1. Т. 1 – 111. – М., Международные отношения, 1960-1985. Т. 1 – 1960. – 797 с; т. 11 – 1961. – 743; т. 3 – 1963. – 838 с.; Серия 2. Т. 1 – 1974. – 821 с; т. 11 – 1976. – 903 с.; т. 111 – 1979. – 877 с.; т. 1У – 1980. – 781 с.; т. У – 1982. – 831 с.; т. VI – 1985. – 927 с.
Гизетти Н.И. Сборник сведений о потерях Кавказских войск со времен войн 1801 – 1855 гг. – Тифлис, 1896.
Гизетти Н.И. Хроника Кавказских войск. – Тифлис, 1896.
Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50-е гг. ХIХ в. Сборник документов.- Мах., Дагестанское книжное изд-во, 1959. – 785 с.
Документальная история образования многонационального государства Российского. – В 4 кн. Кн. 1.- Россия и Северный Кавказ в ХVI – ХIХ веках. – М., Норма, 1998. – 723 с.
Записки Алексея Петровича Ермолова с приложениями. – В. 2 ч. Ч. 2. – М., 1865-1869. Ч. – 1865. – 384 с.; ч. 2 – 1869. – 434 с.
Записки А.П. Ермолова. 1798-1826. – М., Высшая школа, 1991. – 464 с.
Записки, касающиеся до земель между Черным и Касписйским морем находящихся. – Б. М. и Б. Г.
История, география и этнография Дагестана.(Далее – ИГЭД). ХVIII – ХIХ вв.- М., ИВЛ, 1958. – 369 с.
Ермолов А.П. Из переписки генерала Ермолова // Московский журнал. –1995, № 2. – 2-6 с.
Ермолов А.П. Письма к Р.И. Ховену. 1816-1852 //Русская старина. – 1876, т. 17, № 9. – 225-250 с.
Ермолов А.П. Письма генерала от инфантерии Ермолова к генерал-майору кн. Мадатову во время экспедиции за Кавказом в 1819 и 1820-м гг. – Б. м. и б.г.
Ермолов А.П. Письма. – Мах., 1926.
Из писем А.П. Ермолова к Денису Давыдову //Военный сборник. – 1906, № 12.
Кабардино-русские отношения в ХVI – ХVIII в. – В 2 т. – М., 1957.
Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. – В 2 т. – Одесса, 1883.
Материалы для истории завоевания Кавказа. – В 2 т. – Б.г. и б. м. – Т. 1 – 552 с; т. 2 – 630 с.
Материалы по истории Дагестана и Чечни. Сборник документов. – Т. 3. Ч. 1. 1801-1839 годы. – Мах., Дагестанское государственное издательство, 1940.- 471 с.
Материалы для истории войны с горцами и персиянами //Славянин. – СПб., – 1827, № 14; 1829, № 2.
Материалы для истории войны с горцами и персиянами //Русский инвалид. – СПб., 1833, № 213 (23 августа).
Николай Михайлович, великий князь. Граф Павел Александрович Строганов (1774-1817). – В 3 т. – СПб., 1903. – Т. 1 – 366 с; т. 2 – 422 с; т. 3 – 366 с.
Письма Алексея Петровича Ермолова к Арсению Андреевичу (впоследствии графу) Закревскому //Сборник императорского русского исторического общества. – СПб., 1890, т. 73. – 188-455 с.
Погодин М.П. Алексей Петрович Ермолов. Материалы для его биографии.- М., 1864. – 452 с.
Похвиснев М.Н. Алексей Петрович Ермолов //Русская старина. – 1872. т. 6, № Х1-Х11.
Полное собрание законов Российской империи. – Т. 19.
Описание Кавказа с кратким историческим и статистическим описанием Грузии. – СПб., Театральная типография, 1905.- 71 с.
Рассуждения о пользах и невыгодах приобретения Грузии, Имеретии и Одиши, со всеми прилежащими землями // Чтение общества истории и древностей российских. – М., 1862, кн. 2. – 87-93 с.
Русско-чеченские отношения: вторая половина ХVI- ХVII вв. Сборник документов. – М., Восточная литература, 1997.- 416 с.
Русско-дагестанские отношения в ХVIII – начале ХIХ в. Сборник документов.- М., Наука, 1988. – 356 с.
Ходнев И. Кавказские материалы для биографии А.П. Ермолова //Русский вестник. – 1865, т. 57, № 6.
МОНОГРАФИИ
Абдулатипов Р.Г. Знаменитые судьбы. – М., Славянский диалог, 1998. – 319 с.
Авалов З.Д. Присоединение Грузии к России. – СПб., типогрфия Монтвида, 1906. – 312 с.
Алиев У. Кара-Халк (Черный народ). – Ростов-на-Дону, Крайиздат, 1927. – 112 с.
Ахмадов Ш.Б. Имам Мансур. – Гр., Книга, 1991.- 283 с.
Ахмадов Ш.Б. Общественно-экономические отношения в Чечено-Ингушетии в ХVIII –начале ХIХ в. – Элиста, 2002.
Ахмадов Я.З. Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией в ХVIII веке. – Грозный, 1991.
Ахмадов Я.З. Очерки политической истории народов Северного Кавказа в ХVI-ХVII вв. – Гр., 1988.
Балаян Б.П. Дипломатическая история русско-иранских войн и присоединение Восточной Армении к России. – Ереван, изд-во АН Армянской ССР, 1988 – 237 с.
Бейтуганов С. Кабарда и Ермолов. – Нальчик, Эльбрус, 1993. – 300 с.
Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. – М.,1888.
Березин И. Путешествие по Дагестану и Закавказью. – СПб., 1830. – 339.
Берже А.П. Чечня и чеченцы. – Гр., Чечено-Ингушское книжное издательство, 1991.
Берже А.П. Краткий обзор горских племен на Кавказе. – тифлис, 1858.
Бларамберг И.Ф. Кавказская рукопись. – Ставрополь, Ставропольское книжное издательство, 1992. – 240 с.
Блиев М.М. Осетия в первой трети ХIХ в. – Орджиникидзе, Северо-Осетинское книжное издательство, 1964. – 173 с.
Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М., Росет, 1994. – 594 с.
Блиев М.М. Осетия, Кавказ: история и современность. – Владикавказ, издательство СОГУ, 1999. – 330 с.
Блиева З.М. Система управления на Северном Кавказе в конце в конце ХVIII – первой трети ХIХ в. – Владикавказ, тип. СОГУ, 1992.- 107 с.
Боцвадзе Т.Д. Народы Северного Кавказа во взаимоотношениях России с Грузией.- Тб., 1974.
Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. – В 2 ч. – М., 1823.
Броневский С.М. Исторические выписки о сношениях России с Персиею, Грузиею и вообще с горскими народами, в Кавказе обитающими со времен Ивана Васильевича доныне. – СПб., 1996.
Богуславский Л.А. История Апшеронского полка. – В 2 т. – Махачкала, издательство И.Г. Атаева, 1993. Т. 1 – 518 с., Т. 2 – 552 с.
Богуславский Л.А. Апшеронская памятка 1700 – 1894. краткая история Апшеронского полка для солдат. – СПб., 1894. – 540 с.
Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие.- М., Восточная литература, 2002. – 367 с.
Богданович М.И. История царствования императора Александра 1 и Россия в его время. – В 6 т. – СПб., 1869-1871.
Боденштедт Ф. Народы Кавказа и их освободительные войны против русских. – Махачкала, 1996.
Борчашвили Э.А. Социально-экономические отношения в Чечено-Ингушетии в ХVIII – ХIХ веках. – Тб., тип. Телавского госпединститута, 1988.- 454 с.
Брегвадзе А.И. Славная страница истории: Добровольное присоединение Грузии к России и его социально-экономические последствия. – М., Мысль, 1983. – 174 с.
Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 г. – В 3 ч. – СПб., 1869.
Бушуев С.К. Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. – Л., 1939.
Бурджалов Э.Н. Царская Россия после восстания декабристов. – М., 1941.
Ватейшвили Д.Л. Русская общественная мысль и печать на Кавказе в первой трети ХIХ века. – М., Наука, 1973.- 460 с.
Виноградов В.Б. Через хребты веков. – Гр., 1971.
Вишняков Е.П. Очерки Кавказской войны. – СПб., 1872.
Вишняков Е.П. Кавказ и Кавказская война. – СПб., 1874.
Внешняя политика России и общественное мнение. – М., Наука, 1988. – 180 с.
Волкова Н. Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в ХVIII-начале ХIХ века. – М., 1974.
Восточный вопрос во внешней политике России: конец ХVIII – начало ХХ в. – М., Наука, 1978. – 434 с.
Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. – М., Крон-Пресс, 1998. – 510 с.
Гантемирова Ф.А. Общественно-политический строй и обычное право чечнцев и ингушей (ХVIII – первая половина ХIХ в.). – М., 1972
Гасратян М.А., Орешкова С.Ф., Петросян Ю.А. История Турции. – М., Наука, 1983. – 292 с.
Гриценко Н.П. Из истории экономических связей и дружбы чечено-ингушского народа с великим русским народом. – Гр., Чечено-Ингушское книжное издательство, 1965. – 66 с.
Гриценко Н.П. Социально-экономическое развитие Притеречных районов в ХVIII – первой половине ХIХ в. – Гр., изд-во Грозненский рабочий, 1961. – 194 с.
Гриценко Н.П. Истоки дружбы. – Гр., 1975.
Гриценко Н.П. Социально-экономическое развитие Чечено-Ингушетии в ХVIII- первой половине ХIХ в. – Гр., 1961.
Гриценко Н.П. Города Северо-Восточного Кавказа. – Ростов-на-Дону, 1984.
Горбачев С. Северокавказский барьер //Молодая гвардия. – 1999, № 11-12. – 238-256 с.
Гордин Я. Кавказ: земля и кровь. – СПб., Звезда, 2000.
Глущенко В.В. Казаки и народы Кавказа. – Ростов-на-Дону, Молот, 1999. – 160 с.
Горяинов С. Босфор и Дарданеллы. – СПб., 1807.
Гулиа Д.Г. К истории Восточного вопроса: русско-турецкая война 1806 – 1812 гг и Англия. – Сухуми, Алашара, 1978. – 111 с.
Давыдов М.А. «Оппозиция его величества»: дворянство и реформы в начале ХIХ в. – М., Ассоциация «История и компъютер», 1994. – 197 с.
Данилевский Н. Кавказ и его горские жители в нынешнем их положении. – М., Университетская типография, 1846.- 188 с.
Дегоев В.В. Большая игра на Кавказе: история и современность. – М., Русская панорама, 2001. – 444 с.
Дебу И. О Кавказской линии и присоединенном к ней Черноморском войске. – СПб., 1829.
Дубровин Н.Ф. Закавказье от 1803 до 1806 г. – СПб., 1886.
Дубровин Н.Ф. Георгий Х11 – последний царь Грузии и присоединение ее к России. – СПб., 1897. – 254 с.
Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. – В 6 т. –СПб., 1871-1888.
Жизнь кн. Павла Дмитриевича Цицианова. – М., 1823. – 33 с.
Заседателева Л.Б. Терские казаки (середина ХVI – нач. хх в.). – М., изд-во МГУ, 1974. – 423 с.
Захарьин И.Н. Кавказ и его герои. – СПб., типография Звонарева, 1902. – 487 с.
Загурский. Краткий обзор Ермоловского времени. – Тифлис. 1876.
Зиссерман А.А. История 80-го пехотного генерал-фельдмаршала князя Барятинского полка. – В 3 т.- СПб., 1881. Т. 1 – 532 с; т. 2 – 470 с.; т. 3 – 538 с.
Зиссерман А. Двадцать пять лет на Кавказе (1842-1867 гг.). – СПб., 1879.
Зиссерман А. Отрывки из моих воспоминаний. – СПб., 1870-1878.
Зотова М.В. Россия в системе международных отношений ХIХ в. – М., Мир книги, 1996. – 143 с.
Зубов П. Картина Кавказского края, принадлежащего России и сопредельных оному земель, в историческом, статистическом, этнографическом, финансовом и торговом отношениях. – СПб, 1835.
Зубов П. Подвиги русских воинов в странах кавказских с 1800 по 1834 год. С присовокулением биографий главнейших замечательных лиц, действоваших в первое тридцатитрехлетие русского владычества за Кавказом. – СПб.,1835-1836: т. 1, ч. 1 – 1835. – 219 с.; т. 1, ч. 2 – 1835. – 143 с; т. 2, ч. 3. – 1836. – 316 с.; т. 2, ч. 4 – 1836. – 269 с.
Зубов П. Шесть писем о Грузии и Кавказе, писанные в 1833 году. – М., 1834. – 107 с.
Ермолов А. Алексей Петрович Ермолов. 1777 – 1861. Биографический очерк. – СПб., изд-во императорского Российского военно-истрического общества, 1912. – 207 с.
Ибрагимбейли Х.М. Россия и Азербайджан в первой трети ХIХ в. – М., Наука, 1969.
Иванов Н.А. Османское завоевание арабских стран. 1516-1574. – М., Наука, 1974. – 234 с.
История царствования императора Александра 1. – В 6 т. Т. 6. – СПб., 1889.
История внешней политики России. ХVIII век. – М., 1998.
История внешней политики России. Первая половина ХIХ в.- М., 1998.
История национально-освободительной борьбы народов Африки в новое время. – М., Наука, 1976. – 635 с.
История Африки в ХIХ – начале ХХ в.- М., ИВЛ, 1984. – 583 с.
Ислам в современной политике стран Востока. – М., ИВЛ, 1986.
Исторический очерк Кавказских войн от их начала до присоединения Грузии. – Тифлис, 1899.
Игамбердыев М.А. Иран в международных отношения первой трети ХIХ в. – Самарканд, изд-во СГУ, 1961.- 297 с.
Иониссян А.Р. Присоединение Закавказья к России и международные отношения в начале ХIХ столетия. – Ереван, 1958.
Кавтарадзе А.Г. Генерал А.П. Ермолов. – Тула, Приокское книжное изд-во, 1977.
Казем-Бек М. Мюридизм и Шамиль. – Мах,. 1990.
Казем-Бек М.А. Избранные произведения. – Баку, Элм, 1985. – 423 с.
Казбек Г.Н. Куринцы в Чечне и Дагестане. – Тифлис, тип. А.Л. Михельсона, 1885. – 484 с.
Кандур М.И. Мюридизм. История кавказских войн. – Нальчик, Эльфа, 1996. – 308 с.
Киняпина Н.С. Внешняя политика России в первой половине ХIХ в. – М., Высшая школа, 1963.- 288 с.
Киняпина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В, Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России: вторая половина ХVIII- 80-е годы ХIХ в.- М., изд-во МГУ, 1984. – 328 с.
Ковалевский М. Закон и обычай на Кавказе. – М., 1890.
Ковалевский М. Современный обычай и древний закон. – В т.- Владикавказ, Алания, 1886. – Т. 1 – 340 с; Т. 2 – 410 с.
Ковалевский П.И. Кавказ. – В 2 т.- СПб., т. 1- Народы Кавказа. – 1914; т. 2 – История завоевания Кавказа. – 1915.
Ковалевский П.И. Завоевание Кавказа Россией. – СПб., тип. Акинфиева, 1911. – 334 с.
Колесников В.И. Генерал А.П. Ермолов. «С удивленным вниманием и глубоким сочувствием». – М., 1997. – 23 с.
Колосов Л.Н. Славный Бейбулат. – Гр., Книга, 1991.- 173 с.
Короленко П.П. Двухсотлетие Кубанского казачьего войска. 1696-1896. – Екатеринодар, 1896. – 96 с.
Короленко П.П. Черноморские казаки. Исторический очерк политической и общественной их жизни с 1775 по 1842 г. – СПб., Киев, 1874-1877. – 212 с.
Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. – М., 1961.
Кокурхоев К.-С. А.-К. Общественно-политический строй и право чеченцев и ингушей. – Гр., 1989.
Куценко И.Я. Кубанское казачество. – Краснодар, Краснодарское книжное изд-во, 1993. – 583 с.
Кузнецова Н.А. Иран в первой половине ХIХ века. – М., Наука, 1983. – 264 с.
Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. – М., 1963.
Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. – В 2 т. – Одесса, т. 1. –1882. – 437 с.; т. 2 – 1883. – 396 с.
Личков Л.С. Очерки из прошлого и настоящего Черноморского побережья Кавказа. – Киев, 1904.
Луцкий В.Б. Новая история арабских стран. – М.,Наука, 1966. – 372 с.
Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации. – М., изд-во МГУ, 1996. – 682 с.
Магомедов М.Б. Историко-правовые проблемы освещения борьбы горцев Северо- восточного Кавказа в исторической литературе (1980 – 1994). – М., МАКС-Пресс, 2001. – 52 с.
Мамакаев М.А. Чеченский тайп в период его разложения. – Грозный, Чечено-Ингушское книжное издательство, 1980. – 98 с.
Максимов Е. Терское казачье войско. – Владикавказ, 1890. – 167 с.
Максимов Е. Туземцы Северного Кавказа. – В 2 т.- Владикавказ, 1894.
Марков Е.Л. Очерки Кавказа. Картины кавказской жизни, природы и истории Евгения Маркова. – СПб., изд-во Вольф. – Б.г. – 591 с.
Маркова О.П. Россия, Закавказье и международные отношения в ХVIII в. – М., Наука, 1966. – 323 с.
Маркова О.П. Восстание в Кахетии в 1812 г.- М., изд-во АН СССР, 1958. – 335 с.
Маркграф О. Очерк кустарных промыслов Северного Кавказа с описанием техники производства. – М., 1882.
Милютин А. Описание военных действий 1839 года в Северном Дагестане. – СПб., 1850. – 144 с.
Милютин А. Краткий очерк Кавказского края в военном отношении. – СПб., 1848. – 168 с.
Михайловский – Данилевский. Описание Турецкой войны в царствование императора Александра с 1806 по 1812 гг. – В 2 ч. – СПб., 1843
Муравьев А.Н Война за Кавказ. –Т. 1.- СПб., 1877.
Народы Кавказа. – В 2 т. – М., изд-во АН СССР, 1962. – Т. 1 – 612 с; т. 2 – 684 с.
Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления. – М., Славянский диалог, 1997. – С. 412.
Нерсисян М.Г. Отечественная война 1812 г. и народы Кавказа.- Ереван, изд-во АН Армянской ССР, 1965. – 416 с.
Новая история Индии. – М., ИВЛ, 1961.- 833 с.
Новичев А.Д. История Турции. Новое время. – Ч. 1. – Л., изд-во ЛГУ, 1968. – 278 с.
Олонецкий А.А. Из истории великой дружбы (очерки истории грузино-русских взаимоотношений в первой половине ХIХ столетия). – Тбилиси, издательство АН Грузинской ССР, 1954. – 128 с.
Омельченко И.Л. Терское казачество. – Владикавказ, Ир, 1991.- 301 с.
Орлик О.В. Декабристы и внешняя политика России. – М., Наука, 1984. – 285 с.
Орлик О.В. Россия в международных отношениях: 1815 – 1829. – М., Наука, 1998. – 267 с.
Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны ХIХ в. – СПб., изд-во журнала «Звезда», 2000. – 683 с.
Острогорский М.Я. Завоевание Кавказа. – СПб., 1880. – 35 с.
Острогорский М.Я. Очерки покорения Кавказа. – СПб., 1880.
Очерки истории Кубани. – Армавир, Советская Кубань, 1996. – 655 с.
Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. – В 2 т. Т. 1. – Гр., Чечено-Ингушское книжное издательство, 1967. – Т. 1 – 316 с.
Очерки покорения Кавказа. – СПб., б.г. – 147 с.
Очерки истории Дагестана. – Мах., 1957.
Петров А.Н. Война России с Турцией. 1806 – 1812.- В 2 т. – СПб., 1885 – 1887. Т. 1 – 1885. Т 2 – 1887.
Писарев С.И. Трехсотлетие казачьего войска (1577 – 1877). – Владикавказ, 1881.
Покровский М.Н. Дипломатия и войны царской России в ХIХ в. – М., Красная новь, 1923. – 392 с.
Потто В.А. Два века Терского казачества. – Ставрополь, Кавказская библиотека, 1991. – 383 с.
Потто В.А. Кавказская война. – В 5 т. – Ставрополь, 1994.
Попко И. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту. – СПб., 1858. – 292 с.
Пушкин А.С. Путешествие в Арзрум. – М., 1951.
Развитие феодальных отношений у народов Северного Кавказа. – Мах., Дагестанское книжное изд-во, 1988. – 309 с.
Ратушняк В.Н. Актуальные проблемы истории и историографии Северного Кавказа. – Краснодар, изд-во КГУ, 2000. – 232 с.
Ригельман А.И. История о донских казаках. – Ростов-на-Дону, Ростовское книжное издательство, 1992. – 221 с.
Ржевусский А. Терцы. Сборник исторических, бытовых и географическо-статистических сведений о терском казачьем войске. – Владикавказ, 1888, – 287 с.
Рожкова М.К. Экономическая политика царского правительства на Среднем Востоке во второй четверти ХIХ в. и русская буржуазия. – М., изд-во АН СССР, 1949. – 392 с.
Романовский В.Е. Очерки из истории Грузии. – Тифлис, тип. К.П. Козловского, 1902. – 461 с.
Романовский Д.И. Кавказ и Кавказская война. – СПб., типография товарищества «Общественная польза», 1860. – 460 с.
Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? – М., ИРИ, 1998. – 36 с.
Россия и Северный Кавказ. – М., Русская панорама, 2000. – 301 с.
Россия в Кавказской войне (1817-1864 гг.). – СПб., Звезда, 2000.
Россия и восточный кризис 20-х годов ХIХ в.- М., изд-во АН СССР, 1958. – 396 с.
Семенов Л.С. Россия и международные отношения на Среднем Востоке в 20-е годы ХIХ в. – Л., изд-во ЛГУ, 1963. – 142 с.
Семенов Н. Туземцы Севро-Восточного Кавказа. – СПб., 1895.
Скитский Б.В. Очерки истории горских народов. – Орджиникидзе, 1972.
Смирнов Ф. Краткая история Кавказа. – СПб., 1901.
Соболев Б.И. Штурм будет стоить дорого. Кавказская война ХIХ в. в лицах. – М., 2001. – 127 с.
Сотавов Н.А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в ХVIII в. – М., 1991.
Социально-политические представления в исламе. – М., Наука, 1987.
Станиславская А.М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья (1798-1807). – М., 1962.
Сургуладзе А.Н. Прогрессивные последствия присоединения Грузии к России. – Тб., Мецниереба, 1982. – 212 с.
Ткачев Г.А. Гребенские, Терские и Кизлярские казаки. – Владикавказ, 1911. – 238 с.
Толстой Ю. Очерк жизни и службы Е.А. Головина. – М., 1872.
Тучков С.А. Записки. – СПб., 1908.- 287 с.
Хачапуридзе Г.В. К истории Грузии первой половины ХIХ в. – Тб., Заря Востока, 1950. – 562 с.
Харузин Н.Н. Записки о юридическом быте чеченцев и ингушей. – М., 1888.
Хмелева Н.Г. Воруженная борьба алжирского народа за независимость в ХIХ веке. – М., Наука, 1986.
Хорошхин М. Казачьи войска. – СПб., 1881. – 311 с.
Фадеев Р.А. Собрание сочинений. – В 3 т. Т. 1. СПБ., 1890.
Фадеев Р.А. Шестьдесят лет Кавказской войны. – СПб., 1860.
Фадеев Р.А. Письма с Кавказа к редактору Московских ведомостей. – СПБ., 1865.
Фелицын Е.Д., Щербина Ф.А. Кубанское казачье войско.- Краснодар, 1996.
Уманец Ф.А. Колонизация свободных земель России. – СПб., 1884. – 243 с.
Уманец Ф. М. проконсул Кавказа. – СПб., 1912. – 117 с.
Утверждение русского владычества на Кавказе. Под ред. В.А. Потто. – В 8 т. Т. 1-3. – Тифлис. Т. 1 – 1901 г. – 309 с; т. 2 – 1902 г. – 527 с; т. 3, ч. 1 – 2. – 1904. – 590 с.
Цаликов А. Кавказ и Поволжье. – М., 1913. – 184 с.
Шишов А.В. Полководцы Кавказских войн.- М., Центрполиграф, 2001. – 559 с.
Шильдер Н.К. Император Александр 1: его жизнь и царствование. – В 4 т.- СПб., 1897-1904.
Щербатов А.П. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич. Его жизнь и деятельность. – В 5 т. – СПб., 1888-1896. – Т. 1 – 1888. – 396 с; т. 2 – 1890. – 331 с.; т. 3 – 1891. – 335 с.; т. 4. – 1894. – 239; т. 5 – 1896. – 396 с.
Эйдельман Н.Я. Быть может за хребтом Кавказа.- М., Наука, 1990. – 318 с.
Экштут С.А. В поиске исторической альтернативы. – М., Молодая гвардия, 1994. – 230 с.
Эсадзе С.С. Штурм Гуниба и пленение Шамиля. – Тифлис, тип. штаба Кавказского военного округа, 1909. – 208 с.
Эсадзе С.С. Историческая записка об управлении Кавказом. – В 2 т. – Тифлис, 1907. Т. 1 – 616 с; т. 2 – 246 с.
Эсадзе С. Исторический очерк распространения русской власти на Кавказе.- Тифлис, 1813.
Яндаров А.Д. Суфизм и идеология национально-освободительного движения. – Алма-Ата, 1975.
Яковлев Н.Ф. Ингуши. – М.-Л. – С. 100.
СТАТЬИ И СБОРНИКИ
Абрамов Я. Кавказские горцы // Дело. – СПб., 1884, № 1. – 63-104 с.
Аверин И. Этнография Северного Кавказа // Держава. – 1997, № 2 (9). – 46-50 с.
Авторханов А.Р. О некоторых вопросах истории Чечни //Революция и горец. – 1929, № 7-8. – 32-38 с.
Айрапетов О.Р. Рецензия на книгу: Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война // Отечественная история. – 1997, № 6. 171-174 с.
Азаров В.М., Марушенко В.В. Во славу русского оружия. Правда и вымыслы о Кавказской войне // Ориентир. – 2001, № 4. – 12-21 с.
Азаров В.М., Марушенко В.В. Кавказ в составе России. История отечества // Ориентир. – 2001, № 3.- 8-19 с.
Азаров В.М., Марушенко В.В. Кавказ в составе России: исторические мифы, порождающие конфликты //Воин России. – 2001, № 3. – 2-19 с.
Акаев В.Х., Хусаинов С.А. К вопросу о методологической несосотоятельности версий о «горском экспансионизме» и «так называемой Кавказской войне» //Народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20-50-х годах ХIХ в. Материалы всесоюзной научной конференции 20-22 июня 1989 г. – Мах., 1994. – 126-130 с.
Акиев Х.А. Материалы Кизлярской таможни 1825-1826 годов как источник изучения торговых связей Чечено-Ингушетии с Россией и народами Кавказа //Вопросы политического и экономического развития Чечено-Ингушетии (ХVIII – начало ХХ века). – Гр., 1986.
Анчабадзе Ю.Д. Е.Н. Кушева и русское кавказоведение ХХ столетия //Русско-чеченские отношения. Вторая половина ХVI- ХVII в. – М., 1997.
Андреев В. Воспоминания из кавказской старины //Кавказский сборник (КС). – Тифлис, 1876, т. 1. – 1-122 с.
Аргументы и факты. – 1997, № 49.
Атарщиков Г. Заметки старого кавказца о боевой и административной деятельности на Кавказе генерал-лейтенанта барона Г.Х Засса //Военный сборник. – 1870, № 8. – 309 – 333 с.
Ахмадов Ш.Б. К вопросу о социальных отношениях в Чечено-Ингушетии в ХVIII веке //Социальные отношения и классовая борьба в Чечено-Ингушетии в дореволюционный период (Х1 – начало ХХ в.). – Грозный, 1979. – 49-69 с.
Ахмадов Ш.Б. Из истории развития земледелия и животноводства у чеченцев и ингушей в ХVIII – начале ХIХ в. //Общественные отношения у чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом (ХVIII—нач. ХIХ в.). – Гр., 1982.
Ахмадов Ш.Б. Взаимовлияние производственного опыта русских переселенцев и местных народов Терской области в ХIХ – начале ХХ в. //Прогрессивное влияние России на экономическое и политическое развитие народов Чечено-Ингушетии. – Гр., 1989.
Ахмадов Ш.Б. Экономические связи чеченцев и ингушей с Россией и народами Северного Кавказа в ХVIII веке //Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией и народами Кавказа в ХVI-начале ХХ века. – Гр., 1981.
Ахмадов Я.З. Вайнахи в Кумыкских княжествах //Чечено-Ингушский краеведческий музей. – Известия. – Вып. Х1. – Гр., 1972.
Ахмадов Я.З. О роли мусульманского духовенства в общественной жизни Чечни //Общественные отношения у чеченцев…
Ахвердов А.И. Описание Дагестана. 1804 //ИГЭД.
Багаев М.Х. Население плоскостной Чечено-Ингушетии накануне переселения вайнахов с гор на плоскость //Археолого-этнографический сборник. – Т. 2. – Гр., 1968.
Балуевский Ю.Н. Уроки кавказских войн // Военно-исторический журнал.- 2000, № 5. – 3-9 с.
Берже А.П. Александр Сергеевич Грибоедов в Персии и на Кавказе (1818-1828) // Русская старина. – 1874, т. 11 (октябрь).
Берже А.П. Горские племена Кавказа //Живописная Россия. – 1883, т. 9.
Берже А.П. Географическое и топографическое описание Чечни: краткое описание пространства между Тереком и Сунжею //Кавказский календарь. – 1860. – Отделение 111.
Бирюков П.А. Российско-чеченские отношения в ХVIII-ХIХ вв. //Вопросы истории. – 1998, № 2. – 144-157 с.
Беглый М. Очерк Кавказа // Отечественные записки. – 1847, № 12.
Блиев М.М. Социально-политическая основа тагаурских движений начала ХIХ века // Северо-Осетинский научно-исследовательский институт (СОНИИ). Известия. – Т. 19. – Дзауджикау, 1957. – 173-183 с.
Блиев М.М. К проблеме общественного строя горских («вольных») обществ Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа. ХVIII – первая половина ХIХ века // История СССР. – 1989, № 4. – 151-168 с.
Блиев М.М. Кавказская война: социальные истоки и сущность //История СССР. – 1983, № 2.
Блиев М.М. О времени присоединения народов Северного Кавказа к России //Вопросы истории. – 1970, № 7.
Бриммер Э.В. Служба артиллерийского офицера, воспитывавшегося в 1 кадетском корпусе и выпущенного в 1815 году //Кавказский сборник. – 1894, Т. ХУ
Бриммер Э.В. Первая экспедиция в Чечню в 1825 и 1826 гг. // Кавказский сборник. – Т. ХУ.
Бобровников В.О. Абреки и государство: культура насилия на Кавказе // Вестник Евраазии. – 2000, № 1. – 19-46 с.
Бугаев А.М. Наша история – дорога в сегодняшний день // Вопросы истории. – 1989, № 5. – 87-91 с.
Буцковский А.М. Выдержки из описания Кавказской губернии и соседних горских областей. 1812 г. //ИГЭД.
Величко В.Л. Кавказ. Русское дело и междуплеменные вопросы // Держава. – 1997, № 2 (9). – 59-64 с.
Виноградов Б.С. Декабристы и Кавказ (до востания 1825 г.) // Чечено-Ингушский научно-исследовательский институт (ЧИНИИ). Труды. – Т. 9. – Грозный, 1964. – 64-79 с.
Вербицкий Э.Д. К вопросу о ближневосточной политике России на рубеже ХVIII – ХIХ вв. // Колониальная политика и национально-освободительное движение. – Кишинев, 1965.
Вертепов Г. Ингуши. Историко – статистический очерк //Ингуши. – Саратов, 1996.
Взгляд на Кавказскую линию (Писано в 1813 г.) //Северный архив. – 1822, № 2. – 163-183 с.
Властов Г. Война в Большой Чечне //Русский инвалид. 1856, № 159.
Волконский Н.А. Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 г. в связи с мюридизмом //Кавказский сборник. – Т. Х. – Тифлис, 1886. – 1 – 200 с.
Волкова Н.Г. О расселении чеченцев и ингушей в первой половине ХIХ века //Археолого-этнографический сборник. – Т. 1.- Гр., 1966.
Воспоминания об Алексее Петровиче Ермолове //Нива. – 1870, № 31.
Гаврилов П.А. Устройство поземельного быта горских племен Северного Кавказа //ССКГ. – — 1869. – Вып. 2.
Гаджиев В.Г. Декабристы на Кавказе // Вопросы истории Дагестана. – Вып. 3. – Махачкала, типография Дагестанского филиала АН СССР, 1975. – 7-5- с.
«Кавказ – это огромная крепость…» // Военно-исторический журнал. – 1997, № 2. – 58-65 с..
Гаджиев В.Г. Изучение истории развития феодализма в Дагестане //Развитие феодальных отношений у народов Северного Кавказа. – Мах., 1988.
Газимухаммед и начальный этап антифеодальной и антиколониальной борьбы народов Дагестана и Чечни. Материалы международной научной конференции. 13-14 октября 1993 г. – Мах., Фонд Шамиля, 1997. – 238 с.
Гальцев В.С. Из истории колонизации Северного Кавказа // Известия СОНИИ. – Т. ХIХ. – Орджиникидзе, 1957. – — 101-114 с.
Гальцев В.С. Кавказская линия и терское казачество к началу ХIХ столетия //Известия СОНИИ. – 1940, т. IХ. – 90 -129 с.
Гатагова Л.С. Северный Кавказ: метаформозы исторического сознания // Национальные истории в советском и постсоветском государствах. – М., АИРО-ХХ, 1999. – 257-274 с.
Гантемирова А.И. Хозяйственное развитие народов Чечено-Ингушетии в первой половине ХIХ в. и вопросы общественных отношений //Общественные отношения у чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом .
Георгиев В.А., Георгиева Н.Г. Кавказская война (1829-1865) //Преподавание истории в школе. – 1999, № 6. – 21-30 с.
Гордин Я. Легенда о генерале Ермолове. «Новый Цезарь» или «великий шарлатан»? //Новое время. – 1995, № 5. – 36-38 с.
Гордин Я. Пролог. Россия в Кавказской войне. Цицианов, Ермолов //Россия в Кавказской войне. – Вып. 4. – СПб., Звезда, 1997.
Генерал-лейтенант Григорий Иванович Глазенап //Кавказцы. – СПб, 1857, т. 1.
Грабовский Н.Ф. Экономический и домашний быт жителей Горского участка Ингушского округа //ССКГ. – Вып. 3. – тифлис, 1870.
Гриценко Н.П. Рабство и рабовладение в Чечено-Ингушетии (ХУ- первая половина ХIХ в. ) //Вопросы истории Чечено-Ингушетии. – Т. Х. – Гр., 1976.
Дегоев В.В. Кавказ в структуре российской государственности: наследие истории и вызовы современности //Институт цивилизации (Владикавказ). Вестник Института цивилизации. – Владикавказ, 1999.- 128-161.
Дегоев В. Три силуэта Кавказской войны: А.П. Ермолов, М.С. Воронцов, А.И. Барятинский //Звезда. – 2000, № 9.- 138 – 163 с.
Демин А.М. Казаки в Кавказской войне (1817-1864 гг.) // Казаки в войнах России. – М., Можайский полиграфкомбинат, 1999. – 106-124 с.
Добаев И. Геополитика Турции на Кавказе //Россия и мусульманский мир. – М., 1999, 3 8. – 103-111 с.
Дубровин Н.Ф. Деятельность Тормасова на Кавказе //Военный сборник. – 1877, № 9-12; 1878, № 1-3.
Дубровин Н.Ф. Три года из истории войны и владычества русских на Кавказе (1806, 1807 и 1808 годы) //Военный сборник. – 1875, № 9-12; 1876, № 1-2.
Жемчужников В.М. Записки (Кавказ), 1809. Борьба с чеченцами //Вестник Европы. – 1899. – Т. 1, № 2.
Захаревич А.В. Новое об участии донского казачества в начальный период Кавказской войны (1801- июнь 1802 г.) // Казачий сборник. – ростов-на-Дону, 1998. – 242-273 с.
Зиссерман А. Современное состояние Кавказа // Современник. – 1857, т. 11. – 25-42 с.
Зиссерман А. Отрывки из моих воспоминаний // Русский вестник. – — 1876, № 3, 4, 12; 1877, № 1, 2; 1878. – № 2, 3, 4, 7.
Евстигнеев И.В. К вопросу о целях внешней политики России в 1804-1805 годах // Вопросы истории. – 1962, № 5.
Ибрагимбейли Х.М. Народно-освободительная борьба горцев Северного Кавказа под руководством Шамиля против царизма и местных феодалов //Вопросы истории. – 1990, № 6.
Иваненков И. С. Горные чеченцы //Терский сборник. – Вып. 7. – 1910.
Иванов И. Чечня //Москвитянин – 1851, № 19-20.
Исаев С.-А. А. Аграрный вопрос в нагорной Чечне в пореформенный период //Отечественная история. – 1998, № 4. – 40-55 с.
Исаева Т.А. Социальные отношения чеченцев и ингушей в ХVII в. //Вопросы истории классообразования и социальных движений в дореволюционной Чечено-Ингушетии (ХVI-начало ХХ в.).- Гр., 1980.
Исаева Т.А. Политические взаимоотношения Чечено-Ингушетии с Россией в конце ХVI-первой половине ХVII в. //Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией и народами Кавказа в ХVI – начале ХХ в. – Гр., 1981.
Ипполитов А.П. Этнографические очерки Аргунского округа //ССКГ. – Вып. 1. – Тифлис, 1868.
Лачинов Е.Е. Исповедь //Кавказский сборник. – Т. 1. – Тифлис, 1876.
Кавказ. Сборник газеты «Кавказ». 1848 г., 1-е полугодие.- Тифлис, 1847.
Лаудаев У. Чеченское племя //Сборник сведений о кавказских горцах. – Т. VI. – Тифлис, 1872.
Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе.- Выпуск 3. – СПБ., 1857. – 222 с.
Карайлы И. Через семь десятков лет //Революция и горец.- 1929, № 7-8. – 48-57 с.
Карцев П.П. К истории покорения Кавказа // Русская старина. – 1884, т. 43, № 7. – 203-214 с.
Ковалевский Е.П. Очерки этнографии Кавказа // Вестник Европы. – СПб., 1867, Т. 3, № 9. – С. 75-140 с.
Ковалевский Е.П. Восточные дела в 20-х годах //Вестник Европы. – 1868, март. – 123-162 с.
Ковалевский М.М. Поземельные и сословные отношения у горцев Северного Кавказа //Русская мысль. – 1883, № 12.
Кокиев Г. Военно-колонизационная политика царизма на Северном Кавказе //Революция и горец. № 4. – 30-35 с.; № 5 – 33-38; № 6 – 32-37.
Колосов Н.Л. Русско-чечено-ингушские отношения на рубеже ХVIII – ХIХ вв. //Великий Октябрь и передовая Россия в исторических судьбах народов Северного Кавказа. – Гр., 1982. – 305-310 с.
Колюбакин А.А. Воспоминания о Кавказе //Исторический вестник. – 1894, № 11. – 379 – 401.
Крикунов В.П. Историки должны быть выше национальных обид // Вопросы истории. – 1989, № 5. – 41-42 с.
Кубанское казачество: три века исторического пути. Материалы международной научно-практической конференции. Ст. Полтавская, 23-27 сентября. – Краснодар, 1996. – 304 с.
Кушева Е.Н., Усманов М.А. К вопросу об общественном строе вайнахов //Советская этнография. – 1978, № 6. – 99 – 110.
Кушева Е.Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма у народов Северного Кавказа //Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. – М., 1969. – 179 – 187 с.
Куценко И.Я. Кавказская война и проблемы преемственности политики на Северном Кавказе //Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научной конференции, г. Краснодар, 16-18 мая 1994 г. – Краснодар, 1994.
К.К. К истории работорговли на Северном Кавказе //Революция и горец. – 1929, № 5. – 39-42 с.
Лилов А.И. Очерки из быта горских мусульман //Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. – Т. У. – Тифлис, 1874.- 1-36 с.
Лилов А. Очерки быта кавказских горцев. – Вып. Х1У.- Тифлис, 1886. – 1-57 с.
Лобанов-Ростовский М.Б. Начало мюридизма на Кавказе // Русский архив. – 1865, № 11. – 1379 – 1394 с.
Магометов А.Х. Политическое устройство у горских народов в первой половине ХIХ в. //Социальные отношения у народов Северного Кавказа. – Орджиникидзе, 1978.
Максимов Е. Чеченцы: историческо-географический и статистический очерк //Терский сборник. – Владикавказ. – 1893. Выпуск 3. Кн. 2.
Мартиросиан Г.К. Нагорная Ингушетия. Социально-экономический очерк // Ингуши. – Саратов, Детская книга, 1996. – 238-407 с.
Меликишвили Г.А. К вопросу о характере древних закавказских и средневековых горских северокавказских классовых обществ // История СССР. – 1975, № 6. – 44-53 с.
Марков Л. На Кавказе после появления там России // Посев. – 1993, № 2. – 89-98 с.
Марчук Н.И. Кавказ в международно-геополитической системе: ХVI-хх вв. // Международное сотрудничество на пороге ХХ1 века. – М., 1999. – 68-81 с.
Миллер В., Ковалевский М. В горских обществах Кабарды // вестник Европы. – 1884, № 4. – 540-588 с.
Минаева Т.М. Археологические раскопки в долине р. Сунжи //Сборник научных трудов Ставропольского педагогического института. – Выпуск 3. – Ставрополь, 1959.
Муханов В.М. Россия и Кавказ: история взаимоотношения // Гербоведъ. – 1998, № 3. – 5 – 26 с.
Н.Ш. Генерал Вельяминов и его значение для истории Кавказской войны //Кавказский сборник. – Т. VII. – Тифлис, 1883.
Национальные движения в условиях колониализма: Казахстан, Средняя Азия, Северный Кавказ. Материалы Всесоюзного «круглого стола». 27-28 июля 1990 г. – Целиноград, МГП аль-Фараби, 1991.
Невская В.П. Проблемы сельской общины у горских народов Северного Кавказа в советском кавказоведении //Известия Северо-Кавказского научного центра Высшей школы (СКНЦВШ). Общественные науки. – 1988, № 1.
Неизвестная биография А.П. Ермолова // Российский архив. – Т. VII. – М., 1996. – 191-201 с.
Новосельцев А.П. Правдиво отображать историю взаимоотношений народов нашей страны //Вопросы истории. – 1989, № 5. – 54-56 с.
Общественные отношения у чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом (Х111 – начало ХХ в.). Сборник статей. – Гр., Чечено-Ингушское книжное издательство, 1982. – 191 с.
О тех, кого называли абреками. – Гр,. Изд-во чеченского отделения Наробразования, 1927.
Огранович И. Поездка в Ичкерию //Кавказ. – 1866, 3 20.
Олейников Д.И. Теория контактных зон и диалога культур применительно к продвижению России на Северный Кавказ в 1810-1860-е гг. // АСТИО НОВА, 2000. – М., Глобус, 2000. – 315-337 с.
Ореус И. Граф Николай Иванович Евдокимов. 1804-1873. //Русская старина. – 1888, № 4. 145-162 с.; № 10. 169 – 202 с.; 1889, № 3. 479 – 506; № 4. 357 – 387; № 6. 641-660; № 11. 379 – 411.
Орехов С. Генрал Ермолов //Легенда о царской голове. – М.. 1992. – 146-159 с.
Ортабаев Б.Х., тотоев Ф.В. Еще раз о Кавказской войне: о ее социальных истоках и сущности //История СССР, 1988, № 4.
Очерк Кавказской войны //Военный сборник. – 1864, № 5.- 276-301 с.
Очерки Северной стороны Кавказа //Кавказ, 1866, № 27.
Ошаев Х. Мюридизм в Чечне //Революция и горец. – 1930, № 9-10. 48-54 с.
Под стягом державы. Северный Кавказ. Вхождение северокавказских народов в Российскую империю // Держава. – 1997, № 2 (9). – 42-45 с.
Покровский Н.И. «Перед Шамилем». Из монографии Н.И. покровского «Завоевание Северо-Восточного Кавказа и борьба горцев за независимость» // Исторический архив. – 1995, № 4.- 197-219 с.; № 5-6.- 219-229 с.
Попов В.В. Горцы честно служили России // Военно-исторический журнал. – 1997, № 2. – 48-57 с.
Попов И.И. Ичкерия //Сборник сведений о кавказских горцах (ССКГ). – Выпуск 1У. – Тифлис, 1870.
Покоренный Кавказ. – СПб., типография Кампари, 1904. – 663 с.
Покорение Кавказа //Русский вестник. – 1860, № 6.
Родина. – 1994, № 3-4.
Рожкова М.К. Из истории экономической политики российского царизма в Закавказье (первая половина ХIХ в.) //Исторические записки. – М., 1946, № 18. – 169-200 с.
Робакидзе А.И. Харектер сословных отношений в горной Ингушетии // Кавказский этнографический сборник. – Т. 11. – Тб., 1968.
Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе //Советская этнография. – 1978, № 2. – 15-24 с.
Розен Р.Ф. Описание Чечни и Дагестана. Конец 20-х – начало 30-х годов //ИГЭД.
Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? // Дипломатический вестник. – 1998, № 10. – 74-80 с.
Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? // Отечественная история. – 1998, № 5. – 122-132 с.
Россия в Кавказской войне. – Вып. 1-5, СПб., Звезда, 1996- 1997: выпуск 1- 1996. – 157 с.; вып. 2 – 1997. – 93 с; вып. 3 –1997. – 119 с.; вып. 4 – 1997. -103 с.; вып. 5 –1997. – 183 с.
Росциус Ю.В. Геракл Российский //Знак вопроса. – М., 1998. – 3 –43 с.
Саидов И.М. Мехк кхел (Совет страны) у нахов в прошлом //Кавказский этнографический сборник. – Т. 2. – Тб., 1968.
Саламов А.А. Не затушевывать социальные противоречия прошлого //Известия ЧИНИИЯЛ. – Т. 1У, вып. 1. – Гр., 1964.
Самойлов К. Заметки о Чечне //Пантеон. – СПб., – 1855, т. 23. – 1 – 65 с.
Скитский Б.В. К вопросу о феодальных отношениях в истории ингушского народа // Ингуши. – Саратов, Детская книга, 1996. – 507-538 с.
Скитский Б.В. Социальный характер движения имама Мансура //Известия 2-го Северокавказского пединститута им. Гадиева. – Орджиникидзе, 1932.
Семенов Л.С. Кавказ и международные отношения начала ХIХ в. в советской историографии //Генезис капитализма в России в отечественной историографии. – Ярославль, 1981.- 140 -149 с.
Смоленский С. Воспоминания кавказца //Военный сборник. – 1876, № 7.- 205-222 с.
Современная хроника России //Отечественные записки. – 1857, № 4.
Социальные отношения и классовая борьба в чечено-Ингушетии в дореволюционный период (ХIХ – начало ХХ в.). Сборник статей. – Гр., Чечено-Ингушское книжное изд-во, 1979. – 191 с.
Спангелис С.В. На рубежах Кавказа // Московский журнал. История государства Российского. – 2000, № 6.- с. 7-11.
Тавакалян Н.А. О классах и классовой борьбе в чечено-ингушском обществе во второй половине ХVIII – первой половине ХIХ в. // Социальные отношения и классовая борьба… – 70- 94 с.
Терские казаки: вчера и сегодня // Кавказ. – 1994. – 25-28 с.
Торнау Ф.Ф. Воспоминания кавказского офицера //Русский вестник. – 1864. – Т. 53, № 10.
Тотоев М.С. Взаимоотношения горских народов с первыми русскими поселенцами на Северном Кавказе // СОНИИ. Известия. – Т. 12. – Дзауджикау, 1948. – 137-168 с.
Тотоев Ф.В. Развитие рабства и работорговли в Чечне (вторая половина ХVIII- 1 половина ХIХ в. //Социальные отношения у народов Северного Кавказа. – Орджиникидзе, 1978.
Тотоев Ф.В. Развитие рабства и работорговли в Чечне (вторая половина ХVIII – 40-е годы ХIХ века). //Статьи и материалы по истории Чечено-Ингушетии. Труды ЧИНИИИЯЛ. – Т. 8. – Гр., 1969.
Т. Воспоминания о Кавказе и Грузии // Русский вестник. – 1869. (январь, февраль, март, апрель), тт. 1-4; т. 1 – 1-36 с.; т. 2 – 410-443 с.; т. 3 – 102-155 с.; т. 4 – 658-707 с.
Тавакалян Н.А. О классах и классовой борьбе в чечено-ингушском обществе во второй половине ХVIII – первой половине ХIХ века //Социальные отношения и классовая борьба…
Тогошвили Д. Вопросы истории народов Северного Кавказа и их взаимоотношений с Грузией в грузинской советской историографи //Грузино-северокавказские взаимоотношения. – Тб., 1991.
Цаликкаты А. Борьба за волю гор Кавказа //Эхо Кавказа. – 1992, № 2. – 17-22 с.
Цебриков Н.Р. Ермолов //Мемуары декабристов. Северное общество. – М., 1981. – 274 – 276.
Убийство генералов Лисаневича и Грекова в 1825 г //Древняя и новая Россия. – 1880, т. ХVIII, № 10.
Умаров С.Ц. О некоторых особенностях классообразования и антифеодальной борьбы в средневековой Чечено-Ингушетии //Вопросы истории классообразования…
Фадеев А.В. Экономические связи Кавказа с Россией в дореформенный период // История СССР. – 1957, № 1. – 135-160 с.
Фадеев А.В. Основные этапы в развитии русско-кавказских связей // Ученые записки Кабардино-Балкарского научно-исследовательского института (УЗ КБНИИ) – Т. VII.- Нальчик, 1960.
Фадеев А.В. Вопрос о социальном строе кавказских горцев ХVIII-ХIХ вв. в новых работах советских историков //Вопросы истории. – 1958, № 5. 130-137 с.
Фадеев А.В. К вопросу об уровне экономического развития кавказских горцев в середине ХIХ в. //Научные доклады высшей школы. – 1959, № 1. – 55-71 с.
Фадеев А.В. Основные этапы в развитии русско-кавказских связей //УЗ КБНИИ. – 1960, т. ХVIII.- 18-25 с.
Фадеев А.В. Из истории русско-чеченских связей //Вестник МГУ. Серия «История». – М., 1959, № 1. – 223-224 с.
Хасбулатов А.И. Народно-освободительное движение 30-50-х годов ХIХ в. и вопросы социального строя и общественных отношений в Чечено-Ингушетии в исторической литературе //Народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20-50-х годах ХIХ в. Материалы… 97-105 с.
Харадзе Р.А., Робакидзе А.И. Нагорная Ингушетия //Кавказский этнографический сборник. – Т. 2. – Тб., 1968.
Харузин Н. По горам Северного Кавказа //Вестник Европы. – 1885, т. 5, № 9.
Харузин Н.Н. Заметки о юридическом быте чеченцев и ингушей // Сборник материалов по этнографии. – выпуск 111. – М., 1888.
Хачапуридзе Г.В. К вопросу о культурных связях России и Грузии в первой половине ХIХ в. // Вопросы истории. – 1946, № 5-6. – 76-89 с.
Хмара Н. Институт наместников в России (Северный Кавказ конца ХVIII – начала ХIХ века) //Обозреватель. – 1995, № 1-2. – 156-163 с.
Хоскинг Дж. Где русский дух? // Новое время.- 1992, № 12.
Чекменев С.А. Из истории Кавказской войны // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. – 1996, № 1. – 76-85 с.
Шамиль и Чечня //Военный сборник. – 1869. – Т. IХ.
Шамилев А.И. В ущельях Аргуна, Фортанги и на плоскости Чечено-Ингушетии //Известия Чечено-Ингушского научно-исследовательского института истории, языка, литературы (ЧИНИИЯЛ). – Т. VIII, вып. 1. – Гр., 1969.
Швецов В. Очерк кавказских горских племен, с их обрядами и обычаями в гражданском, воинственном и домашнем отношении // Москвитянин. – 1855, № 23-24. – 1-76 с.
Шебзухов М.Х. К вопросу о причинах и характере Кавказской войны (1817-1864 гг.) // Черкесия в ХIХ веке. – Майкоп, 1991.- 180-197 с.
Шишов А.В. «На негодующий Кавказ подъялся наш орел…». О генерале от инфантерии П.Д. Цицианове // Военно-исторический журнал. – 1997, № 3. – 62-69 с.
Щербина Ф.А. Краткий исторический очерк Кубанского казачьего войска // Кубанское казачье войско. 1696-1896.- Краснодар, Советская Кубань, 1996. – 6 – 243 с.
Юбилейный сборник к столетию присоединения Грузии к России. – Тифлис, 1901.